Обсидиановая бабочка Гамильтон Лорел
- Ты его любишь?
Этот вопрос застал меня врасплох. Не сам вопрос, а то, что его задал этот человек. От него было очень странно такое услышать.
- Да, я думаю, что да.
- А Ричарда ты любишь?
Как-то очень странно было обсуждать свои эмоции с Эдуардом. Есть у меня друзья-мужчины, но каждый из них предпочел бы лучше сверлить зуб, чем разговаривать о "чувствах". Из всех из них я сейчас говорила с тем, кто никогда, как я думала, не стал бы говорить со мной о любви. Что-то в этом году я слабо понимаю мужчин.
- Да, я люблю Ричарда.
- Про вампира ты сказала "думаю, что люблю", а про Ричарда - просто "да". Убей вампира, Анита. Я тебе помогу.
- Не слишком деликатно на это указывать, Эдуард, но я - слуга-человек Жан-Клода. Ричард - его зверь, которого он зовет. У нас такой симпатичный menage a trois. Если умрет один из нас, остальные тоже могут погибнуть.
- Может быть; а может, это вампир так говорит. Ему не впервой тебе врать.
Трудно было спорить так, чтобы не выглядеть дурой, и я не стала пробовать.
- Когда мне понадобится твой совет насчет моей личной жизни, я тебя спрошу. А пока ад не замерзнет, побереги дыхание. И давай рассказывай о деле.
- Ты, значит, будешь мне говорить, с кем мне встречаться, а с кем нет, а я тебе не могу платить той же монетой?
Я посмотрела на него:
- Ты злишься за то, что я налетела на тебя из-за Донны?
- Не совсем так; но если ты мне даешь советы насчет личной жизни, почему мне нельзя?
- Это не одно и то же, Эдуард. У Ричарда нет детей.
- Для тебя это такая большая разница?
- Большая, - кивнула я.
- Никогда не замечал за тобой таких материнских чувств.
- Их и нет, Эдуард, но дети - это люди, маленькие люди, заложники решений, которые принимают взрослые. Донна достаточно взрослая, чтобы сама делать ошибки, но когда ты ее раздавишь, ты детей тоже раздавишь. Я знаю, что тебе это все равно, а мне - нет.
- Я знал, что так будет. Я даже знал, как ты отреагируешь, хотя и не понимаю почему.
- Ну, ты предусмотрел больше, чем я. Я и представить себе не могла, что ты спутаешься с вдовой из "нью эйдж", да еще с детьми. Я считала, что ты всегда прикидываешь, сколько придется платить.
- Теду за это расплачиваться не придется, - сказал он.
- А Эдуарду?
Он пожал плечами:
- Для Эдуарда это просто еще одна потребность. Как еда.
Хладнокровная грубость этой фразы почти успокаивала.
- А вот это уже тот Эдуард, которого я знаю и боюсь.
- Боишься, и все-таки ты выступила против меня ради женщины, которую только что увидела, и двух детишек, которых даже не знаешь. Я вовсе не собираюсь никого из них убивать, и все же ты готова поставить между нами ультиматум. - Он покачал головой. - Этого я не понимаю.
- И не понимай, Эдуард. Только знай, что так и есть.
- Я тебе верю, Анита. Ты единственный известный мне человек, кроме меня, который никогда не блефует.
- Значит, Бернардо и Олафу случается блефовать? - спросила я.
Он покачал головой и засмеялся, разрядив нараставшее напряжение.
- Нет, я тебе ничего о них не скажу.
- Почему? - спросила я.
- Потому, - ответил он и почти улыбнулся.
Я глянула на его непроницаемый профиль.
- Тебе это нравится. Ты заранее радуешься моей встрече с Олафом и Бернардо.
Я даже не пыталась скрыть удивление в голосе.
- Как и радовался твоей встрече с Донной.
- Хотя и знал, что я разозлюсь, - уточнила я.
Он кивнул.
- Это выражение твоего лица почти стоило смертельной опасности.
Я покачала головой:
- Эдуард, ты начинаешь меня тревожить.
- Только начинаю? Наверное, теряю хватку.
- Ладно, не рассказывай о них. Расскажи об этом деле.
Он заехал на парковку. Я поглядела вперед и увидела над нами стены больницы.
- Это и есть место преступления?
- Нет.
Он въехал на свободную стоянку и заглушил двигатель.
- И что это значит, Эдуард? Почему мы приехали в больницу?
- Здесь выжившие.
- Выжившие? - Я широко открыла глаза.
Он посмотрел на меня.
- Оставшиеся в живых.
Эдуард открыл дверцу, но я удержала его за локоть.
Эдуард медленно повернулся и посмотрел на мои пальцы, схватившие его обнаженную руку. Он долго и неодобрительно не отводил взгляд, но этот фокус я и сама умею проделывать. Если человек дает понять, чтобы его не трогали, то собеседник, который не собирается применять насилие, обычно отпускает. Я не отпустила, вцепившись ему в локоть, но чтобы не было больно и он бы понял: так легко от меня не избавиться.
- Эдуард, рассказывай. Кто выжил?
Он перевел взгляд с руки на мое лицо. Так и хотелось сорвать с него очки, но я сдержалась. Глаза его все равно ничего не выдадут.
- Я тебе говорил, что есть раненые, - сказал он как ни в чем не бывало.
- Нет, ты не сказал. Ты говорил так, будто никто не выжил.
- Мое упущение, - ответил он.
- Черта с два. Ты любишь напускать таинственность, но это уже начинает утомлять.
- Отпусти мою руку.
Это он произнес как "привет" или "доброе утро" - без малейшего нажима.
- Если отпущу, ты мне ответишь?
- Нет, - сказал он все тем же приветливым голосом. - Но если ты устроишь здесь состязание, кто круче, Анита, я буду вынужден заставить тебя меня отпустить. Тебе это не понравится.
Голос его не изменился, даже улыбка на губах была та же. Но я отпустила его и медленно отодвинулась на сиденье. Если Эдуард говорит, что мне не понравится, я ему верю.
- Рассказывай, Эдуард.
На лице у него засияла широкая и открытая улыбка.
- Называй меня Тед.
И эта сволочь вылезла из машины! Я осталась сидеть, глядя, как он идет через парковку. Он остановился на краю, больница была от него на той стороне узкой дороги. Эдуард снял очки, засунул их дужкой за ворот рубашки и выжидательно обернулся к машине.
Он вполне заслужил, чтобы я не вышла. Заслужил, чтобы я вернулась в Сент-Луис и оставила его самого расхлебывать кашу. Но я открыла дверцу и вышла. Почему, спросите вы? Во-первых, он просил меня помочь, и в конце концов он все мне откроет - в своей садистской манере. Во-вторых, я хотела знать, что же смогло пробить это хладнокровие и напугать его. Я хотела знать, а в любопытстве кроются и сила, и слабость. Чем оно окажется на этот раз, пока что неясно. Я бы поставила на слабость.
Глава 5
Больница Санта Люсии была огромной, и на этом здании, единственном из виденных мною в Альбукерке, не лежал отпечаток юго-запада. Просто типичная больница - большая и угловатая. Может быть, больницу не собирались показывать туристам. Что ж, им повезло.
Тут даже было вполне мило, но все-таки больничная атмосфера чувствуется. В нее я попадаю, только когда что-то не так. Единственным на этот раз светлым моментом было то, что в палате не я и не кто-то из моих знакомых.
Мы находились в длинном белом коридоре с множеством закрытых дверей, но перед одной из них стоял полисмен в форме. Интуиция ли подсказывала, но я была уверена, что эта палата нам и нужна.
Эдуард подошел к полисмену и представился. Он классно изображал из себя рубаху-парня, безобидного и разбитного, но только несколько сдерживающего свою жизнерадостность - больница все-таки. Эдуард и полисмен сразу поняли друг друга, что уже не предвещало никаких проблем.
Полисмен окинул меня взглядом через плечо Эдуарда. Он выглядел молодо, но у него были холодные и серые коповские глаза. На этой работе надо немного повариться, только тогда глаза у тебя станут пустыми. Но он смотрел на меня слишком долго и внимательно. Почти чувствовалось, как тестостерон всплывает на поверхность. Этот его вызывающий вид говорил, что он то ли не уверен в своей мужественности, то ли в своей, так сказать, полицейскости, то ли он слишком недавно служит. Не новичок, но и недалеко от него ушел.
Если он думал, что я съежусь под пристальным взглядом, его ждало разочарование. Я спокойно улыбнулась ему, взгляд у меня был равнодушный и почти скучающий. Подвергаться осмотру - это не из числа моих любимых занятий.
Он моргнул первым.
- Лейтенант там. Он хочет ее видеть перед тем, как впустить.
- А зачем? - спросил Эдуард все тем же приятным голосом.
Коп пожал плечами:
- Я выполняю приказания, мистер Форрестер. Вопросы лейтенанту я не задаю. Подождите здесь.
Он приоткрыл дверь - чуть-чуть, чтобы не было видно, что за нею, и протиснулся внутрь. Потом закрыл дверь сам, не ожидая, пока это сделает доводчик.
Эдуард нахмурился:
- Не понимаю, что случилось.
- А я понимаю, - сказала я.
Он приподнял бровь, глядя на меня: дескать, выкладывай.
- Я женщина и, строго говоря, штатская. И многие копы не верят, что я способна на эту работу.
- Я за тебя поручился.
- Ну что ж, Э... Тед, значит, твое мнение весит меньше, чем ты сам думал.
Он все еще хмурился, глядя на меня по-Эдуардовски, когда дверь распахнулась. На моих глазах он преобразился в Теда. Глаза заискрились, губы разошлись в улыбке, все выражение лица стало иным, будто это была маска. Личность Эдуарда исчезла как по волшебству. Наблюдая это так близко, я даже поежилась. Легкость, с которой он менял личины, наводила жуть.
В дверях стоял мужчина, низкорослый, не намного выше меня - пять футов шесть дюймов самое большее. Я подумала: неужто в местной полиции нет норм роста? Золотистые и коротко стриженные волосы выгорели на солнце до белокурых и были как прилизанные на голове с квадратной челюстью. Бледная кожа у него загорела до золотистого оттенка. Сначала Донна, теперь этот лейтенант. Они здесь совсем, что ли, не боятся рака кожи?
У мужчины были красивые светло-зеленые глаза цвета молодых весенних листочков, с длинными золотистыми ресницами, они смягчали и придавали его лицу почти женственную красоту. Лишь благодаря мужественно выставленной челюсти лейтенанта можно было бы назвать скорее смазливым, чем красивым. Она и портила лицо, и спасала его от совершенства.
Глаза у мужчины, может, и были красивые, но не дружелюбные. В них сквозил даже не холодный коповский взгляд, а какая-то враждебность. Поскольку мы с этим человеком никогда не виделись, значит, причина в том, что я женщина - штатская или аниматор - либо и то, и другое вместе. Он или шовинист, или же набит предрассудками. Не знаю, что лучше.
Эдуард попытался прервать молчание.
- Лейтенант Маркс, это Анита Блейк. Сержант Эпплтон вам насчет нее звонил.
Эдуард говорил бодрым голосом Теда, но плечи его напряженно согнулись, и жизнерадостности в них заметно не было.
- Вы Анита Блейк. - Лейтенант Маркс сумел выразить голосом сомнение.
- Она самая.
Он прищурился:
- Я не люблю, когда в порученные мне дела лезут штатские. - Он ткнул пальцем в сторону Эдуарда. - Тед доказал свою полезность. - Ткнул в мою сторону. - А вы - нет.
Эдуард начал что-то говорить, но Маркс оборвал его резким движением руки:
- Пусть сама ответит.
- Я отвечу на вопрос, если вы его зададите, - сказала я.
- Что это должно значить?
- Это значит, что пока вы не задавали мне вопроса, лейтенант. Вы только делали утверждения.
- Ладно, всякая королева кладбищ тут еще умничать будет!
Ага, значит, это предрассудки. Одна загадка разрешилась.
- Меня сюда пригласили, лейтенант Маркс. Пригласили помочь вам расследовать дело. Если вы не хотите моей помощи - не надо, только пусть кто-то из городского начальства объяснит моему боссу, какого черта я лезла на самолет в Нью-Мексико, если не была уверена, что я там нужна.
- Я вас не так встретил, и вы бежите к властям?
Я покачала головой:
- Слушайте, Маркс, что за шило у вас в заднице?
- Чего?
- Я вам напоминаю вашу бывшую жену?
- Я женат, и жена у меня только одна! - возмущенно заявил он.
- Мои поздравления. Так что дело в той вудуистике, которой я поднимаю мертвых? Вас мистические искусства пугают?
- Я не люблю черной магии.
Он потрогал крестообразную заколку галстука, которая стала почти повсюду стандартным элементом полицейской формы. Я почему-то решила, что Маркс эти заколки принимает всерьез.
- Черной магией я не занимаюсь, Маркс. - Потянув за серебряную цепочку, я вытащила крест так, чтобы он был на виду. - Я христианка, епископальной церкви. Не знаю, что вы слышали о моей работе, но со злом она не связана.
- Это вы так говорите.
- Вопрос о состоянии моей бессмертной души мы с Богом будем решать без вас, лейтенант Маркс. Не судите, да не судимы будете. Или вы этот завет пропустили и придерживаетесь только того, что вам нравится?
У него потемнело лицо, забилась жилка на лбу. Гнев до такой степени, даже если лейтенант - христианский экстремист правого толка, был излишен.
- Что там за чертовщина за той дверью, что вы так оба перепугались?
Маркс заморгал:
- Я ничего не испугался.
Я пожала плечами:
- Испугались, и это видно. Вас потряс вид выживших, и вы решили отыграться на мне.
- Вы меня не знаете, - заявил он.
- Нет, но я хорошо знаю полисменов и могу определить, когда человек боится.
Он подступил ко мне так близко, что я шагнула бы назад для драки, освободив между нами пространство. Но я не тронулась с места. Не мог лейтенант в самом деле развернуться и стукнуть.
- Вам кажется, вы такая железная и крутая?
Я заморгала прямо перед его лицом, так близко, что, если бы я встала на цыпочки, могла бы его поцеловать.
- Мне не кажется, лейтенант. Я в этом уверена.
Он улыбнулся моим словам, но не добродушно и не радостно.
- Если вы думаете, что можете это выдержать, - прошу вас.
Он шагнул в сторону и приглашающим жестом указал на дверь палаты.
Я хотела спросить, что там за дверью. Что там может быть такого страшного, что настолько потрясло Эдуарда и лейтенанта полиции? Закрытая гладкая дверь хранила свои секреты.
- Чего вы ждете, миз Блейк? Вперед, открывайте дверь.
Я оглянулась на Эдуарда.
- Кажется, ты не хочешь меня просветить.
- Открывай дверь, Анита.
- Сволочь, - буркнула я себе под нос и открыла дверь.
Глава 6
Она вела не прямо в палату, а в небольшой тамбур с еще одной дверью, почти полностью стеклянной. Слышался шум циркулирующего воздуха, будто у палаты была автономная вентиляция. Сбоку стоял человек в зеленой одежде хирурга, с пластиковыми бахилами на ногах, на шее болталась маска. Он был высок и худ, но слабым не казался. И при этом он был первым увиденным мной жителем штата Нью-Мексико без загара. Человек протянул мне хирургический комбинезон:
- Надевайте.
Я взяла комбинезон у него из рук.
- Вы лечащий врач?
- Нет, я медбрат.
- А имя у вас есть?
Он чуть улыбнулся:
- Бен. Меня зовут Бен.
- Спасибо, Бен. Я Анита. А зачем мне вот это?
- Чтобы не занести инфекцию.
Я не стала спорить. Я была специалистом скорее по отнятию жизни, чем по ее защите, а к мнению специалистов я прислушиваюсь. Штаны комбинезона я натянула поверх джинсов, стянув завязки потуже. Но штанины все равно болтались у меня на ступнях.
Медбрат Бен улыбался.
- Мы не думали, что нам пришлют полицейского такого... крошечного.
Я на него ощерилась.
- Такие вещи надо говорить с извиняющейся улыбкой!
Он сверкнул белыми зубами. От улыбки его лицо смягчилось, и он стал меньше похож на сестру Крэтчет и больше на человека.
- И я не коп.
Он стрельнул глазами на пистолет в кобуре - очень черный и очень заметный на фоне красной рубашки.
- Но пистолет у вас есть.
Я надела через голову рубашку с короткими рукавами, накрыв раздражающий его пистолет.
- Законы штата Нью-Мексико разрешают мне носить пистолет, если он не спрятан.
- Если вы не полицейский, зачем вам пистолет?
- Я истребитель вампиров.
Он протягивал мне халат с длинными рукавами. Я просунула в них руки. Он завязывался сзади, как обычно бывает у больничных халатов, и Бен завязал его на мне.
- Я думал, что вампиров пулями убить нельзя.
- Серебряные пули их могут остановить, а если вампир не слишком стар и силен, то можно пробить ему дыру в мозгах или в сердце. Иногда, - добавила я.
А то еще Бен неправильно меня поймет, попытается остановить рвущегося вампира серебряной пулей, и его сжуют за то, что он положился на мое мнение.
Довольно трудно было запихнуть мои волосы под пластиковый тесный чехол, но в конце концов получилось, хотя край пластика тер мне шею при каждом повороте головы. Бен попытался помочь мне надеть хирургические перчатки, но это я сама сделала без труда.
Он приподнял брови.
- Вам приходилось надевать такие перчатки.
Он не спрашивал, а утверждал.
- Я их надеваю на осмотр места преступления, когда не хочу потом выковыривать кровь из-под ногтей.
Он помог мне завязать сзади маску.
- На вашей работе вы должны были видеть много крови.
- Но уж точно меньше, чем вы. - Я повернулась, глянула на себя в маске на рту и носу. Только глаза остались непокрытыми. Бен посмотрел на меня с задумчивым видом.
- Я ведь не хирургическая сестра.
- А какая у вас специальность? - поинтересовалась я.
- Ожоговое отделение.
Я широко открыла глаза.
- У раненых ожоги?
Он покачал головой:
- Нет, но тела у них - сплошь открытые раны, как ожог. Лечение одно и то же.
- Как это - сплошь открытые раны?
Кто-то постучал по стеклу у меня за спиной, и я вздрогнула. Повернувшись, я увидела человека в таком же, как у меня, наряде, сердито глядящего на меня светлыми глазами. Он нажал кнопку интеркома, и его голос был достаточно ясен, чтобы услышать в нем раздражение.
- Если входите, то входите. Я хочу им снова дать успокоительное, а не могу, пока вы не попробуете их допросить, - так мне сказали.
Он отпустил кнопку и ушел за белую занавеску, которая закрывала вид в палату.
- Господи, как сегодня все рады меня видеть!
Бен натянул маску и сказал:
- Лично против вас он ничего не имеет. Доктор Эванс свое дело знает, он один из лучших.
Если хотите в больнице найти хорошего врача, не спрашивайте ни в справочной, ни у врачей. Спросите любую сестру. Сестры всегда знают, кто хороший врач, а кто нет. Ничего плохого они вслух не скажут, но если они дадут о враче хороший отзыв, это надежно, как в банке.
Бен тронул на стене что-то слишком большое, чтобы назвать это кнопкой, и двери распахнулись с таким звуком, будто открыли воздушный шлюз. Я шагнула внутрь, и двери с тем же звуком закрылись у меня за спиной. Передо мной была только белая штора.
Я не хотела ее отодвигать. Все здесь были чертовски выбиты из колеи. Там наверняка будет плохо. Тела как открытые раны, сказал Бен, но не ожог. Что же с ними случилось? Как говорит старая пословица, есть только один способ узнать. Я сделала глубокий вдох и отодвинула штору.
Палата была белая, антисептическая, больничная донельзя. За ее стенами прибегали к каким-то уловкам, чтобы показать: дескать, это здание как здание - пастельные рисунки и все такое. Но здесь притворство кончалось, а реальность оказалась суровой.