Обсидиановая бабочка Гамильтон Лорел

Глава 12

Только когда Эдуард стал уже искать место на каменной парковке за "Лос-Кватес", я догадалась, что это мексиканский ресторан. Название должно было подсказать, но я не обратила внимания. Если моя мать и любила мексиканскую еду, то прожила она слишком недолго, чтобы передать эту любовь мне.

Блейк - английская фамилия, но до того, как мой прадед прошел Эллис-Айленд, она звучала как Блекенштейн. Мое представление о национальной кухне - это шницель по-венски и квашеная капуста. Человеку с моим отношением к мексиканской и юго-западной кухне в эту часть страны попадать не рекомендуется.

Задний вход вел в длинный темноватый коридор, но в самом ресторане было светло от белых отштукатуренных стен: светлые драпри на стенах, яркие вымпелы с потолка и повсюду связки сушеного чили. Очень туристское место, а это обычно значит, что еда вряд ли подлинная или очень хорошая. Но большинство посетителей были латиноамериканцы, а это внушало надежду. Если ресторан нравится соответствующей этнической группе, еда будет настоящей и вкусной.

К нам подошла женщина испанского вида и предложила нам пройти к свободному столику. Эдуард улыбнулся и ответил:

- Спасибо, но я вижу людей, которые нас ждут.

Я посмотрела в ту сторону и увидела в кабинке Донну с двумя детьми - девочкой лет пяти-шести и мальчиком лет этак двенадцати-тринадцати. Чутье ли сработало, но я готова была поспорить, что меня сейчас представят ее детям. Представят потенциальным приемным детям Эдуарда. Как вам это? По мне - так не очень.

Донна встала и улыбнулась Эдуарду такой улыбкой, что любой другой растаял бы на месте. Не в сексе было дело, хотя он тоже отражался в этой улыбке. Она излучала тепло, полное доверие, на которое способна лишь настоящая любовь. Такая первая романтическая любовь может прожить недолго, но если она остается - ой-ой-ой! Я знала, что Эдуард, наверное, смотрит на нее такими же глазами, но это было не взаправду. Не от души. Он лгал глазами - искусство, которому я научилась только недавно и слегка жалела, что научилась. Одно дело - знать, как надо врать, но чтобы при этом глаза не говорили, что верить тебе нельзя... Бедная Донна, ей с нами обоими иметь дело.

Девочка метнулась из кабинки и побежала к нам, расставив руки, каштановые косы мотались взад-вперед. Она радостно взвизгнула "Тед!" и бросилась к нему в объятия. Эдуард подхватил ее и подбросил к потолку. Она засмеялась радостно и громко, как обычно смеются дети, будто весь мир от них сочится радостью. Потом мир учит их смеяться тише, спокойнее - всех, кроме тех, кому очень повезет.

Мальчик только смотрел на нас. Такие же темно-каштановые, как и у сестры, волосы, только коротко стриженные, вихрами нависающие над глазами. А глаза были карие, темные, недружелюбные. Эдуард сказал, что мальчику четырнадцать, но он был из тех детей, которые с виду выглядят младше. Он мог бы легко сойти за двенадцатилетнего. С угрюмым и сердитым видом мальчик смотрел, как обнимаются Донна и Эдуард, и девочка при этом оставалась на руках у Эдуарда, так что объятие было семейным. Эдуард что-то шепнул на ухо Донне, отчего она засмеялась и отодвинулась, покраснев.

Он перебросил девочку на другую руку и спросил:

- Как наша самая лучшая девочка?

Она захихикала и стала высоким возбужденным голосом что-то рассказывать, какую-то долгую и сложную историю, где фигурировали и бабочки, и кошка, и дядя Раймонд, и тетя Эстер. Я так поняла, что это соседи, которым ее днем подкидывают.

Мальчик обратил свой враждебный взгляд с Эдуарда на Меня. Он был так же хмур, но глаза из злых стали любопытными, будто я оказалась совсем не такая, как он ожидал увидеть. Мужчины любого возраста часто на меня так смотрят. Я, не обращая внимания на протокол счастливой семьи, протянула руку.

- Я Анита Блейк.

Он взял мою руку неуверенно, будто ему не часто предлагают рукопожатие. Действительно, пожал он ее неуверенно - практики не хватало, но сказал:

- Питер. Питер Парнелл.

- Рада познакомиться, - кивнула я. Хотела еще добавить, что его мать рассказывала о нем много хорошего, но это было бы не совсем правдой, а Питер мне показался одним из тех, кто уважает правду.

Он неопределенно кивнул, стреляя глазами в сторону матери и Эдуарда. Ему это не нравилось, совсем не нравилось, и я его понимала. Я помнила, какое у меня было чувство, когда отец привел домой Джудит. И по-настоящему так и не простила отца за то, что он женился на ней всего через два года после смерти матери. Я еще не отгоревала, а он построил себе новую жизнь и снова был счастлив. Я ненавидела его за это, а Джудит ненавидела еще больше.

Будь даже Эдуард Тедом Форрестером на самом деле и будь у него честные намерения, ситуация была бы трудной. А так она была вообще хреновой.

Бекки была одета в яркий желтый сарафан с ромашками, в косички были вплетены желтые ленты. Рука, которой она зажимала себе рот, чтобы подавить смех, была младенческой и мягкой. Она смотрела на Эдуарда как на восьмое чудо света. И я в этот момент его ненавидела, ненавидела за то, что он может так глубоко обманывать ребенка и не понимать, что этого нельзя делать.

Наверное, что-то выразилось у меня на лице, потому что Питер как-то странно и внимательно на меня посмотрел. Не сердито, задумчиво. Я сделала спокойное лицо и встретила его взгляд. Он несколько секунд выдержал игру в гляделки, но потом вынужден был отвернуться. Наверное, это не совсем честно - переглядеть вот так четырнадцатилетнего мальчика, но иначе поступить - значило дать ему понять, что он еще маленький. А он не был маленький, просто молодой. Это со временем проходит. Донна отобрала Бекки у Эдуарда и повернулась ко мне с улыбкой:

- Это Бекки.

- Привет, Бекки, - сказала я и улыбнулась, потому что такому ребенку улыбнуться легко.

- А это Питер, - сказала Донна.

- Мы уже знакомы, - ответила я.

Донна посмотрела с любопытством на меня, на Питера, снова на меня. Я поняла, что она решила, будто мы действительно были знакомы раньше.

- Мы друг другу только что представились, - объяснила я.

Она с облегчением, но нервно рассмеялась:

- Ну да, конечно. Какая я глупая.

- Ты просто была слишком занята, чтобы заметить, - сказал Питер, и в голосе его было то, чего не было в словах: презрение.

Донна посмотрела на него, будто не зная, что сказать, и в конце концов произнесла:

- Извини, Питер.

Ей не следовало бы извиняться. Это значило сознаться, что она что-то сделала неправильно, а этого не было. Она не знала, что Тед Форрестер - иллюзия. Она свои обязательства насчет "жили долго и счастливо" исполняла. Извиниться - значит проявить свою слабость, а судя по лицу Питера, Донне нужна вся сила, которую она может собрать.

Она первой села за стол в кабинке, затем Бекки, а Эдуард сел так, что выставил ногу из кабинки. Питер уже сидел посреди своей скамейки. Я села рядом с ним, и он не подвинулся, но, не видя более подходящего для себя места, я так и осталась сидеть, и наши тела соприкасались от плеча до бедра. Если он хочет изображать из себя мрачного подростка с Эдуардом и мамочкой - его дело, но я в эту игру не играю.

Когда Питер понял, что я не слезу, он наконец подвинулся, громко вздохнув, давая мне понять, что делает над собой усилие. Я сочувствовала Питеру и его положению, но мое сочувствие никогда не бывало бесконечным, а поведение угрюмого подростка могло его довольно быстро исчерпать.

Бекки сидела довольная между мамой и Эдуардом, болтая ногами и опустив руки под стол - наверное, держа за руки их обоих. Счастлива она была донельзя не только потому, что сидела между ними, но и была как за каменной стеной - так чувствует себя любой ребенок, когда он с родителями. У меня в груди стеснился ком при виде ее радости. Эдуард был прав. Он не может просто уйти без объяснений. Бекки Парнелл еще более, чем ее мать, заслуживала лучшего. Я смотрела, как сидит этот сияющий ребенок между ними, и гадала, какое же можно придумать оправдание. Ничего на ум не приходило.

К нам подошла официантка, принесла пластиковые меню и раздала всем, даже польщенной Бекки, а потом ушла, давая нам время посмотреть.

- Терпеть не могу мексиканскую еду, - сказал Питер.

- Питер! - одернула его Донна.

Но тут я добавила свою лепту:

- И я тоже.

Питер покосился на меня, будто не веря в мою солидарность с ним.

- Правда?

- Правда, - кивнула я.

- Ресторан выбрал Тед, - сказал он.

- Ты думаешь, он это нарочно? - спросила я.

Питер поглядел на меня в упор, глаза чуть расширены.

- Да, я так думаю.

- И я тоже, - кивнула я.

Донна сидела, разинув рот от удивления.

- Питер, Анита! - Она повернулась к Эдуарду: - Что нам с ними делать?

Прибегать к помощи Эдуарда из-за такой мелочи - теперь я о ней не была уже лучшего мнения.

- С Анитой тебе ничего не сделать, - сказал он и обратил холодный синий взгляд на Питера. - С Питером - пока не знаю.

Питер не встретил глазами взгляд Эдуарда и слегка поежился. В присутствии Эдуарда ему было неловко по многим причинам. Не только потому, что Эдуард имел дело с его мамой, тут было что-то большее. Питер чуть боялся Эдуарда, и я спорить могла, что Эдуард ничего для этого не сделал. Я могла ручаться, что Эдуард очень старался завоевать Питера, как завоевал Бекки, но Питер ни на что не купился. Наверное, началось с обычной неприязни к мужчине, с которым мама встречается, но сейчас, глядя, как он избегает взгляда Эдуарда, я поняла, что это далеко не все. Питер нервничал сильнее, чем должен был бы в присутствии Теда, будто как-то под всеми этими шуточками и играми видел настоящего Эдуарда. Для Питера это было и хорошо, и плохо. Если он догадается о правде и Эдуард не захочет, чтобы Питер ее знал... Эдуард всегда был очень практичен.

Ладно, не все сразу. Сейчас мы с Питером склонились над меню и отпускали саркастические комментарии насчет каждого блюда. Когда вернулась официантка с подносом хлеба, я уже успела дважды вызвать у него улыбку. Мой братец Джош никогда не бывал так угрюм, но с ним я всегда умела ладить. Если у меня когда-нибудь будут дети - не то чтобы я это планировала, - то лучше, если мальчики. С ними мне как-то проще.

Хлеб был не хлеб, а какие-то пушистые лепешки, которые назывались сопапилла. На столе стояла баночка с медом специально для них. Донна намазала мед на уголок лепешки и стала есть. Эдуард намазал медом всю лепешку сразу. Бекки столько налила меду на лепешку, что Донне пришлось у нее забрать. Питер взял сопапиллу:

- Единственная здесь хорошая еда.

- Не люблю я мед, - сказала я.

- Я тоже, но этот неплох.

Он намазал на лепешку капельку меда, откусил, потом повторил процесс.

Я тоже взяла лепешку и последовала его примеру. Хлеб был хорош, но мед какой-то непривычный, с сильным вкусом и привкусом, который напомнил мне шалфей.

- Совсем не похож на тот мед, что у нас.

- Это шалфейный мед, - сказал Эдуард. - Более резкий вкус.

- Да уж.

Я никогда не ела другого меда, кроме клеверного. Интересно, у каждого ли меда вкус растения, с которого пчелы его собирают? Похоже, что да. Каждый день узнаешь что-то новое. Но Питер был прав: сопапиллы были вкусные, а мед неплох, если его класть микроскопическими дозами.

В конце концов я заказала себе энчиладу из цыплят. Вряд ли они смогут сделать курятину несъедобной. Нет, не надо на это отвечать.

Питер взял простую энчиладу с сыром. Кажется, мы оба хотели обойтись наименьшей кровью.

Я взялась за вторую сопапиллу, когда все, включая Питера, уже съели по две, и тут я увидела, как в ресторан входят плохие парни. Откуда я знала, что они плохие, - интуиция? Да нет, опыт.

Первый был шести футов ростом и до неприличия широк в плечах. Руки у него раздували рукава футболки, почти разрывая их. Волосы прямые и густые, заплетены сзади в свободную косу. Наверное, для вящего эффекта - он выглядел так типично, что мог бы висеть на постере, изображающем настоящего индейца. Широкие скулы, выпирающие из-под темной кожи, чуть раскосые черные глаза, мощная челюсть, тонкие губы. Одет он был в джинсы настолько обтягивающие, что видно было, как его нижней половине не хватает той накачки, что была у верхней. Есть только одно место, где можно так накачать руки, не накачав ноги: тюрьма. Там поднимаешь веса не для гармонического развития, а чтобы выглядеть крутым парнем и бить изо всех сил, когда это приходится делать. Я поискала следующий признак - да, татуировки на месте. Черная колючая проволока обвивала тугие бицепсы чуть ниже рукавов футболки.

С ним были еще двое, один повыше, другой пониже. Тот, что повыше, был в лучшей форме, а у коротышки лицо почти пополам разделял зловещего вида шрам. Только плаката не хватало над головами этой троицы: "Пришла беда". Почему это я не удивилась, когда они направились к нам? Глянув на Эдуарда, я спросила одними губами: "В чем дело?"

Самое странное, что Донна их знала. Это было видно по ее лицу: она их знает и боится. Какие еще сюрпризы готовит этот день?

Глава 13

- О Господи! - тихо выдохнул Питер.

На лице его читался страх. Он натянул маску угрюмой злости, но я сидела близко и видела, как расширились у него глаза, как быстро он задышал.

Я глянула на Бекки - она свернулась на стуле между Эдуардом и Донной и выглядывала большими глазами из-под руки Эдуарда. Все знали, что происходит. Одна я не знала.

Но мне долго не пришлось ждать. Грозная троица подошла прямо к нашей кабинке. Я напряглась, готовясь встать, если Эдуард встанет, но он остался сидеть, хотя руки его не были видны под столом. Наверное, у него уже вытащен пистолет. Я будто случайно уронила салфетку, а когда подняла ее, в одной руке у меня была салфетка, в другой - браунинг. Я держала его незаметно под столом, но направила на плохих парней. Выстрелом из-под стола вряд ли кого-нибудь убьешь, но можно проделать большую дыру в ноге или в паху - в зависимости от роста человека, которого угораздит оказаться на пути пули.

- Гарольд, - сказал Эдуард, - ты привел помощников?

У него был все тот же голос Теда, только чуть оживленнее, но уже без приятных ноток. Я не могла бы сказать точно, что в этом голосе еще изменилось, однако уровень напряжения поднялся еще на деление. Бекки забилась подальше, откуда ей не были видны пришедшие, и уткнулась лицом в рукав Эдуарда. Донна потянулась к ней, оторвала от Эдуарда и обняла. На лице ее был тот же страх, что и на лице девочки. Эдуард смотрел открыто, почти с улыбкой, но глаза его стали пустыми. Выглянули его настоящие глаза. Я видела, как под этим взглядом бледнели монстры. Настоящие монстры.

Коротышка со шрамом переступил с ноги на ногу.

- Ага, это Рассел, - он показал на индейца, - а это Тритон.

Я чуть не повторила это имя, но сдержалась. Нам пока что хватает проблем. А еще говорят, что я не умею промолчать.

- А Том и Бенни все еще в больнице? - спросил Эдуард все так же непринужденно. Пока что мы не привлекли слишком много внимания. Кое-кто на нас поглядывал, но и только.

- Мы тебе не Том и Бенни, - сказал Рассел, и голос его был под стать улыбке на лице, но я вспомнила, что улыбка - это всего лишь другое название оскала.

- Это вы молодцы, - ответила я, и он бросил на меня взгляд. Глаза были такие черные, что радужка и зрачок сливались.

- А ты из тех страдателей, что хотят сохранить индейские земли в неприкосновенности для нас, бедных дикарей?

Я покачала головой:

- Меня много в чем обвиняли, но никогда еще не называли страдательницей.

Я улыбнулась ему и подумала, что если спущу курок, то перебью ему бедро и могу на всю жизнь изувечить - настолько близко он стоял к столу. Хотелось бы, чтобы он отошел назад, но я ждала реакции Эдуарда, а ему вроде бы было все равно, что Рассел над нами навис.

- А теперь вам пора уходить, - сказал Эдуард, и голос его прозвучал как голос Эдуарда. Тед испарился, оставив холодную маску вместо лица и глаза пустые, как зимнее небо. Голос прозвучал равнодушно, будто он говорил что-то совсем другое. Эдуард возникал из облика Теда, как бабочка из куколки, хотя я бы предпочла аналогию не такую красивую и Hi такую безобидную. Если дело повернется плохо, ничего красивого здесь не будет.

Рассел наклонился над столом, оперся на него, расставив большие руки. Он придвинулся лицом к лицу Донны, не обращая внимания ни на Эдуарда, ни на меня. То ли он глуп, то ли он решил, что мы не будем первыми пускать кровь в общественном месте. Насчет меня он был прав, а вот с Эдуардом - не знаю.

- Чтобы ни ты, ни твои дружки на нашей дороге не становились, ясно? А то плохо будет. - Говорил он это без улыбки, ровным и противным голосом. - У тебя очень симпатичная девчушка. Будет просто позор, если что-нибудь с ней случится.

Донна побледнела и прижала к себе Бекки. Я не знаю, что собирался сделать Эдуард, поскольку отреагировал Питер.

- Не смей угрожать моей сестре. - Голос его был зол и низок, и страха в нем не слышалось.

Рассел покосился на Питера, потом придвинулся к нему лицом. Питер не шелохнулся, и только когда их с Расселом разделяла лишь пара дюймов, он забегал глазами по сторонам, будто в поисках выхода. Руки его вцепились в край стула, будто он в буквальном смысле цеплялся, чтобы не отступить.

- Не то что ты мне сделаешь, малыш?

- Тед? - спросила я.

Глаза Рассела метнулись ко мне, потом опять к Питеру. Он явно наслаждался страхом мальчика и его попытками скрыть этот страх. Трудно быть крутым пацаном, если не можешь заставить четырнадцатилетнего мальчишку опустить глаза. Сейчас он разберется с Питером, потом займется мною. Кажется, он не считал меня серьезной угрозой. Что ж, все мы ошибаемся.

За тушей Рассела мне не было видно Эдуарда, но я услышала его голос, пустой и холодный:

- Давай.

Нет, я его не застрелила. Я не на это просила разрешения и не это разрешил мне Эдуард. Откуда я знала? Знала, и все.

Переложив пистолет в левую руку, я сделала долгий и спокойный выдох, пока плечи не расслабились. Потом собралась, как годами делала на дзюдо, а теперь на кенпо. Я представила, как мои пальцы входят ему в глотку, пробивая кожу. Когда драка идет всерьез, видеть надо не то, как стукнешь противника, - надо видеть, как твоя рука его пробивает и выходит с другой стороны. Хотя я и собиралась чуть сдержать удар. Так можно сломать человеку гортань, а мне не хотелось в тюрьму.

Уронив правую руку вниз, рядом со стулом, я взметнула ее, выставив два пальца, как копье. Рассел заметил движение, но отреагировать не успел. Я вдвинула пальцы ему в горло, встав от инерции удара.

Он подавился, ухватился руками за глотку, почти упал на стол. Правой рукой я двинула его мордой об стол - раз, два, три раза. Кровь хлынула из разбитого носа, и Рассел мешком скатился со стола на пол, уставясь в потолок, давясь и ловя ртом воздух, пытаясь продохнуть через травмированное горло и раздавленный нос. Наверное, если бы ему легче было дышать, он бы потерял сознание, но трудно упасть в обморок, когда ловишь воздух ртом. Он стал кататься по полу, закатив глаза и ничего не видя.

Я стояла возле стола, глядя на него сверху вниз. Пистолет был у меня в левой руке, у бока, не слишком заметный на фоне черных джинсов. Его вряд ли кто заметил - все видели только кровь и человека на полу.

Гарольд и высокий Тритон застыли, глядя на Рассела. Гарольд покачал головой:

- Вам не следовало этого делать.

Эдуард стоял у кабинки, закрывая вид Донне и Бекки. Он заговорил тихо, чтобы никто не слышал за пределами нашего тесного кружка:

- Никогда больше не угрожай этим людям, Гарольд. Не приближайся к ним ни под каким видом. Скажи Райкеру, что они под запретом. Иначе в следующий раз сломанным носом дело не кончится.

- Я вижу пистолеты, - тихо сказал Гарольд. Потом он согнулся над Расселом. Верзила все еще ничего перед собой не видел, синяя футболка стала фиолетовой от крови. Гарольд все тряс головой. Потом посмотрел на меня:

- Кто ты такая?

- Анита Блейк.

Он еще раз помотал головой:

- Не слышал этого имени.

- Наверное, моя репутация меня не опережает, - сказала я.

- Опередит, - ответил он.

- Питер, дай мне салфеток, - попросила я.

Питер не стал задавать вопросов. Он просто зачерпнул две горсти салфеток с держателя на столе и подал мне. Я взяла их правой рукой и протянула Гарольду. Он их взял, глядя мне в лицо, но поглядывая то и дело на пистолет у меня в руке.

- Спасибо.

- Не за что.

Он прижал салфетки к носу Рассела и взял великана под руку.

- Тритон, возьми его за другую руку.

Вдали раздался вой сирен. Кто-то успел вызвать копов.

Рассел все еще стоял на ногах нетвердо. В расплющенный нос ему сунули салфетки, и он выглядел глупо и нелепо с торчащей из ноздрей бумагой. Два раза ему пришлось прокашляться, чтобы заговорить, и голос все равно звучал хрипло, сдавленно, с болью:

- Ах ты сука! Я ж тебе такое за это сделаю!

- Когда сможешь стоять сам, и тебе нос починят, я буду рада провести ответный матч.

Он плюнул в мою сторону, но плохо прицелился, и все зря попало на пол. Грубо, но не слишком эффективно.

- Пошли, - сказал Гарольд, пытаясь переместить действие поближе к двери. Сирены выли уже совсем рядом.

Но Рассел еще не закончил. Он повернулся, увлекая за собой двух других.

- Я твою суку вы... а мальчишку с девчонкой койотам брошу!

- До Рассела медленно доходит, - сказала я. Бекки уже плакала, а Донна так побледнела, что я боялась, как бы она не грохнулась в обморок. Лица Питера я не видела, потому что мне пришлось бы для этого отвернуться от противников, так что не знаю, как выглядел он. Но не слишком красиво.

Копы ввалились, когда Гарольд все еще пытался вытащить Рассела в двери. Мы с Эдуардом воспользовались суматохой, чтобы убрать стволы. Двое копов в форме не очень поняли, кого надо арестовывать, но свидетели слышали угрозы Рассела и видели, как он пытался нас запугать до того, как я его успокоила. Никогда не видела столько таких охочих свидетелей. Обычно никто ничего не видел и не слышал, но сейчас заплаканная девочка на руках у мамы освежила людям память. Вообще-то Рассел имел бы право выдвинуть против нас обвинение, но люди из кожи лезли, свидетельствуя, что он нам угрожал. Один вообще клялся, что видел, как Рассел вытащил нож. Поразительно, как быстро сюжет обрастает подробностями. Насчет ножа я не могла подтвердить, но было достаточно свидетелей угрозы, чтобы шансы попасть в тюрьму для меня резко снизились. Эдуард вытащил свои документы Теда, и полисмены знали его понаслышке, если не в лицо. Я показала лицензию истребителя и разрешение на ношение оружия. Строго говоря, я носила оружие скрыто, и разрешение не было действительно в этом штате. Но я объяснила, что надела пиджак, чтобы не смущать детей. Копы покивали, все записали и вроде бы этим удовольствовались.

Помогло еще и то, что Рассел поливал полисменов неподобающими словами и вообще имел такой бандитский вид, а я была такая безобидная, такая миниатюрная, такая женственная и намного менее страшная с виду, чем он. Эдуард дал копам свой адрес, сказал, что я остановилась у него, и нас отпустили на свободу.

Администрация тут же предложила нам другой столик, но Донна и дети почему-то потеряли аппетит. Я была все так же голодна, но меня никто не спросил. Эдуард заплатил за еду и отказался от предложения завернуть нам ее навынос. Я оставила на окровавленном столе чаевые, несколько излишние, как извинение за беспорядок. И мы ушли, и так я и не поела. Может, если я попрошу вежливо, Эдуард подъедет к окошку "Макдональдса". В шторм любой порт хорош.

Глава 14

На стоянке Донна разрыдалась, Бекки стала ей вторить. Только Питер молчал и не участвовал в общей истерике. Чем больше плакала Донна, тем сильнее заводилась Бекки, будто они друг друга накручивали. Девочка рыдала икающими всхлипами, на грани гипервентиляции. Я посмотрела на Эдуарда и приподняла брови. Он не изменился в лице. Пришлось его толкнуть локтем. Он одними губами спросил:

- Которую?

- Девочку, - ответила я так же.

Он присел перед Донной, которая прижалась к бамперу его "хаммера", стискивая в объятиях дочь.

- Давай-ка я поведу ребенка немного пройтись.

Донна заморгала, будто видела его и слышала, но слова до нее не доходили. Эдуард протянул руки и стал буквально отрывать пальчики ребенка от матери.

Бекки повернулась и припала к нему, уткнувшись лицом ему в плечо. Он глянул на меня поверх ее головы, и я махнула ему рукой, чтобы шел подальше. Эдуард, не задавая вопросов, пошел по дорожке у края парковки, медленно покачивая девочку, успокаивая ее.

Донна, закрыв лицо руками, сжалась в комок, ткнувшись головой себе в колени. Всхлипывания почти переходили в завывания. Черт, плохо. Я посмотрела на Питера. Он глядел на нее с отвращением, недоумением. В этот миг я поняла, что взрослый он не только потому, что застрелил убийцу своего отца. Его мать позволяет себе истерику, а он нет. В критической ситуации голову сохранял он. Чертовски это несправедливо, если хотите знать мое мнение.

- Питер, ты не оставишь нас на минутку?

- Нет. - Он мотнул головой.

Я вздохнула, потом пожала плечами:

- Ладно, тогда не вмешивайся.

Опустившись на колени перед Донной, я тронула ее за трясущиеся плечи.

- Донна, Донна!

Ответа не было, ничего не изменилось. Черт, тяжелый день у меня выдался. Зачерпнув в горсть ее волосы, я дернула вверх, подняв ее лицо. Это было больно - как я и рассчитывала.

- А ну, смотри на меня, стерва себялюбивая!

Питер шагнул вперед, и я ткнула пальцем в его сторону:

- А ты не лезь.

Он отступил на шаг, но не ушел. Лицо у него было злое и внимательное, и я знала, что он может вмешаться, что бы я ни говорила, если я буду продолжать в том же духе. Но я не собиралась. Я ее потрясла, и это было то, что надо. Ее расширенные глаза были в нескольких дюймах от моих, лицо промокло от слез. Дышала она все так же часто и прерывисто, но она глядела на меня, она слушала.

Медленно, постепенно я разжала руку, и она продолжала смотреть на меня, оцепенев от ужаса, будто я сейчас должна была сделать что-то страшное, и я так и собиралась поступить.

- Твоя маленькая дочь сейчас видела самое страшное зрелище в своей жизни. Она уже успокаивалась, уже все проехало, а ты закатила истерику. Ты же ее сила, ее защита. Когда она увидела, как ты расползаешься на части, она испугалась.

- Я не хотела... я не могла...

- Плевать мне глубоко, что ты хотела и чего не хотела. Ты мать, она ребенок. Ты будешь держаться до тех пор, пока ее не будет рядом и она не увидит, как ты распускаешься. Это понятно?

Она заморгала:

- Я не знаю, смогу ли я...

- Сможешь. И сделаешь. - Я посмотрела вокруг - Эдуарда еще не было. И хорошо. - Ты уже взрослая, Донна, и будешь, черт побери, вести себя как взрослая.

Я ощущала наблюдающий взгляд Питера, почти чувствовала, как он это записывает, чтобы потом прокрутить. Он точно запомнит эту сцену и обдумает ее как следует.

- У тебя дети есть? - спросила она, и я уже знала, что будет дальше.

- Нет.

- Так какое ты имеешь право меня учить, как мне моих воспитывать?

Она сильно разозлилась, села прямо и стала вытирать лицо резкими, короткими движениями.

Сидя на бампере, она была выше меня, присевшей у земли. Я посмотрела в ее злобные глаза и ответила правду:

- Мне было восемь лет, когда погибла моя мать, и отец не смог справиться с собой. Нам позвонили из полиции штата и сказали, что она погибла. Отец бросил трубку и завыл - не заплакал, а завыл. Схватил меня за руку, и мы несколько кварталов шли к дому моей бабушки, а он все выл, ведя меня за руку. Когда мы пришли, у дома бабушки стояла толпа соседей, все спрашивали, что стряслось. И это я повернулась к соседям и сказала: "Моя мама погибла". Отец свалился рыдать на груди родственников, а я осталась одна, без утешения, без поддержки, со слезами на глазах, и это я должна была сказать соседям, что случилось.

Донна смотрела на меня почти с ужасом.

- Ты... ты прости меня, - произнесла она смягченным голосом, из которого ушла вся злость.

- Не надо извиняться, просто будь матерью своему ребенку. Возьми себя в руки. Ей надо, чтобы ты ее утешила. Когда будешь одна или с Тедом, тогда дашь себе волю, только, пожалуйста, не при детях. К Питеру это тоже относится.

Она глянула на Питера, который стоял неподвижно и смотрел внимательно на нас, и тут она покраснела, наконец-то смутившись. Слишком быстро закивав, она выпрямилась. В буквальном смысле у меня на глазах она собралась. Взяв меня за руки, она их стиснула.

- Я очень сочувствую твоей потере и прошу прощения за эту сцену. Я не слишком умею выдерживать сцены насилия. Даже если это несчастный случай, порез, так пусть даже кровь будет, мне это нипочем, честно, но насилия я не переношу.

Я осторожно высвободила руки. Не то чтобы я так уж ей поверила, но сказала:

- Рада это слышать, Донна. А сейчас я приведу... Теда и Бекки.

- Спасибо, - кивнула она.

Я встала, тоже кивнув, и пошла туда, куда ушел Эдуард. Донна мне стала нравиться меньше, но зато я знала, что Эдуард должен от этой семьи уйти. Донна не слишком переносит близость насилия. Господи, знала бы она, кого, какое чудище пустила себе в постель. У нее истерики хватило бы на весь остаток жизни.

Эдуард стоял на дорожке перед одним из многочисленных домиков. Перед каждым из них был садик, отлично ухоженный, отлично разбитый. Мне это напомнило Калифорнию, где каждый дюйм двора используется для чего-нибудь, потому что земля - драгоценность. Альбукерк далеко не настолько был населенным, но во дворах жили уплотненно.

Эдуард все еще держал Бекки, но она смотрела туда, куда он показывал, и на лице ее была улыбка, заметная еще за два дома. Меня вдруг отпустило напряжение, которое, как я только сейчас поняла, сковывало мне плечи. Когда девочка повернулась лицом ко мне, я увидела цветок, который она воткнула себе в косу. Бледно-голубое не совсем идет к желтым лентам и платью, но ладно - все равно симпатично.

Улыбка ее чуть поблекла, когда девочка увидела меня. Очень вероятно, что я не попадаю в число ее любимцев. Наверное, я ее напугала. Да ладно.

Эдуард поставил девочку на землю, и они направились ко мне. Она улыбалась ему снизу вверх, чуть покачивая его руку. А он улыбался ей, и улыбка казалась настоящей. Можно было запросто поверить, что он - любящий и любимый отец Бекки. Как, черт побери, убрать его из их жизни, не повредив Бекки? Питер будет рад, если Тед испарится, а Донна... ладно, она взрослая. А Бекки - нет. Черт бы побрал.

Эдуард улыбнулся мне и жизнерадостным голосом Теда спросил:

- Ну, как оно там?

- Пучком, - ответила я.

Он приподнял брови, и на долю секунды его глаза мигнули, из циничных стали радостными, да так быстро, что у меня чуть голова не закружилась.

- Донна и Питер нас ждут.

Эдуард повернулся так, что девочка оказалась между нами. Она подняла глаза на меня, и взгляд ее был вопросительным, задумчивым.

- Ты побила того плохого дядю, - сказала она.

- Да, пришлось.

- Я не знала, что девочки это умеют.

От этого у меня зубы заныли.

- Девочки умеют все, что захотят уметь, в том числе защищать себя и бить плохих людей.

- Тед сказал, что ты того дядю стукнула, потому что он про меня плохие вещи говорил.

Я глянула на Эдуарда, но лицо его было открыто, приветливо, обращено к ребенку и мне ничего не сказало.

- Это так, - ответила я.

- Тед говорит, что ты можешь кого-то побить, чтобы меня защитить, и он тоже может.

Посмотрев в серьезные, большие, карие глаза, я кивнула: