Сосны. Заплутавшие Крауч Блейк

– Она страшная?

– В ней есть и страшные места. Иди почисти зубы – и быстренько назад.

Итан сидел, прислонившись к изголовью кровати, и читал при свете лампы на прикроватном столике.

Бен заснул еще до конца первой главы, и Итан надеялся, что ему снятся темницы глубокие и пещеры древние. Или еще что-нибудь – только не Заплутавшие Сосны…

Он отложил книгу в бумажной обложке и выключил лампу.

Натянул одеяло на плечи сына.

Положил ладонь на спину Бена.

Нет ничего лучше в целом мире, чем ощущать, как поднимается и опускается тело твоего ребенка, когда он дышит во сне.

Итан все еще не смирился с тем, что его сын растет и взрослеет в Заплутавших Соснах. И сомневался, что когда-нибудь с этим смирится.

Он пытался убедить себя, что кое в чем тут даже лучше. Взять хотя бы нынешний вечер. Если бы Бен рос в прежнем мире, Итан, войдя в спальню сына, наверное, обнаружил бы, что тот прилип к айфону. Рассылая послания друзьям. Играя в видеоигры. Сидя в «Твиттере» и «Фейсбуке».

Итан не скучал по таким вещам. Не хотел, чтобы его сын рос в мире, где люди день-деньской пялятся в экраны. Где общение развилось до такой степени, что оказалось ограничено крошечными буквами, где человечество по большей части существовало ради прилива эндорфина из-за сигнала поступившей эсэмэски или нового сообщения по электронной почте.

Вместо этого он обнаружил, что его почти уже ставший подростком сын проводит время перед сном, набрасывая рисунок. Из-за этого трудно огорчаться.

Но в будущем это ляжет на сердце Итана камнем, черным грузом депрессии.

Что ожидало Бена после?

У него не будет высшего образования. Не будет настоящей карьеры.

Прошли те дни, когда…

«Ты можешь быть любым, кем пожелаешь быть.

Любым, кем задумаешь стать.

Просто следуй своему сердцу и своим мечтам».

Золотой век банальностей исчезнувших рас.

В Заплутавших Соснах, когда люди терпели неудачу в самостоятельных попытках найти себе пару, браки часто предлагались. А если даже не предлагались, круг потенциальных супругов был не так уж широк.

Бен никогда не увидит Парижа.

Или Йеллоустона.

Может, он никогда не влюбится.

Он никогда не испытает, что это такое – уехать в колледж.

Или в свадебное путешествие.

Или без остановки проехать через всю страну, экспромтом, просто потому что ему двадцать два года и он может это сделать.

Итан ненавидел надзор, аберов и иллюзию, культивировавшуюся в Соснах.

Но то, что не давало ему уснуть полночь за полночью, заставляя его мысли нестись вскачь, – это раздумья о сыне. Бен прожил в Соснах пять лет, почти столько же, сколько прожил в прежнем мире. Хотя Итан подозревал, что взрослые обитатели Сосен каждый день боролись с воспоминаниями о своей прошлой жизни, Бен во многом бы продуктом этого города, этого странного нового времени. Даже Итан не был посвящен в то, чему его сына учат в школе.

Пилчер все время держал на территории школы двоих своих людей, одетых в штатское, а родителям входить в школу не позволялось.

3:30 ночи.

Итан лежал в постели и бодрствовал, обнимая жену.

Сна не было ни в одном глазу.

Он чувствовал, как ресницы Терезы при каждом моргании царапают его грудь.

«О чем ты думаешь?»

Вопрос этот и раньше сопровождал их брак, но в Соснах приобрел не свойственную ему доселе важность. За те четырнадцать дней, что они провели вместе, Тереза ни разу не разбила поверхность иллюзии. Конечно, она радовалась возвращению Итана домой. Состоялось омытое слезами воссоединение, но пять лет, проведенные в Соснах, превратили ее в холодного, как лед, профессионала. Не было никаких разговоров ни о том, где побывал Итан, ни о его буйной интеграции. Никаких упоминаний или дискуссий о странных событиях, сопутствовавших его назначению на должность шерифа, или о том, что он теперь мог знать. Иногда Итану казалось, будто он уловил, как в глазах Терезы что-то мелькнуло – признание того, в какой ситуации они оказались, подавленное желание поговорить на запрещенные темы. Но, как хорошая актриса, она никогда не выходила из своей роли. И Итан все больше и больше начинал осознавать, что жить в Соснах – это все равно что жить в сложной пьесе, занавес в которой никогда не опускается.

У всех тут были свои роли.

Шекспир вполне мог написать это и о Соснах:

Итан и сам уже сыграл несколько ролей.

Внизу зазвонил телефон.

Тереза села, как подброшенная пружиной: вся внимание, никакой сонливости, лицо ее напряглось от страха.

– Это звонят всем? – спросила она голосом, полным ужаса.

Итан вылез из постели.

– Нет, милая. Спи. Это только наш телефон. Это просто мне звонят.

Итан взял трубку на шестом звонке, стоя в «боксерах» в гостиной, зажав дисковый телефон межу плечом и ухом.

– Я на мгновение засомневался – ответите ли вы.

Голос Пилчера. Раньше он никогда не звонил Итану домой.

– Вы знаете, который час? – спросил Бёрк.

– Ужасно сожалею, что разбудил. Вы успели прочитать рапорт о наблюдении за Питером Макколом?

– Да, – солгал Итан.

– Но не отправились поговорить с ним, как я предлагал?

– Я собирался заняться этим завтра с самого утра.

– Не беспокойтесь. Этой ночью он решил нас покинуть.

– Его нет дома?

– Да.

– Так может, он вышел прогуляться.

– Тридцать секунд назад его сигнал добрался до поворота дороги у конца города и продолжает двигаться прямо на юг.

– Что вы хотите, чтобы я предпринял?

На другом конце линии наступило недолгое молчание. Итан каким-то образом почувствовал недовольство, окатывающее его, словно жар от электрообогревателя.

Пилчер сказал ровным голосом:

– Остановите его. И образумьте.

– Но я не знаю, каких именно слов вы от меня ждете. Что я должен ему сказать?

– Я понимаю, что это ваш первый беглец. Не беспокойтесь о том, что именно надо сказать. Просто доверьтесь своему чутью. Я буду слушать.

Слушать?

В ухо Итана заверещал сигнал отбоя.

Он прокрался наверх и оделся в темноте. Тереза все еще не спала, сидя на кровати и наблюдая, как он продевает в петли ремень.

– Все в порядке, милый? – спросила она.

– В полном, – ответил Итан. – Звонили по работе.

«Да, я просто должен помешать одному из соседей покинуть посреди ночи этот маленький райский уголок. Ничего страшного. Ничего странного».

Итан подошел и поцеловал жену в лоб.

– Я вернусь, как только смогу. Надеюсь, еще до утра.

Она ничего не сказала, только схватила его за руку и сжала так сильно, что сдвинулись кости.

Ночь в Заплутавших Соснах.

Неподвижная страна чудес.

Сверчки выключились.

Было так тихо, что Итан слышал, как гудят уличные фонари.

Как тяжело бьется его «биологический двигатель»…

Он дошел до бордюра и забрался в черный «Форд Бронко» со святящейся полосой на крыше и с водостойкой эмблемой на дверцах – точно такой же, как та, что была выгравирована на его шерифской звезде.

Мотор взревел.

Итан включил передачу.

Он попытался осторожно выехать на улицу, но шестицилиндровый двигатель был с расточенными цилиндрами и ревел, как дьявол. Такой шум, без сомнения, перебудит людей.

Машины редко ездили в Заплутавших Соснах – город можно было пересечь пешком за пятнадцать минут.

И никогда машины не ездили по Соснам ночью.

У них было чисто декоративное назначение, и все, чей сон потревожил рев «Бронко» Итана, поймут: что-то пошло не так.

Он свернул на Главную и поехал на юг. Миновав больницу, включил дальний свет и вдавил педаль газа в пол, все быстрее летя по узкому коридору меж высоких сосен. Опустив стекло, впустил в машину холодный лесной воздух. Он ехал посередине дороги – покрышки оседлали двойную сплошную, – воображая, что впереди нет никакого поворота, что вскоре дорога начнет идти вверх.

Прочь из долины, прочь из этого города, вдаль.

Он протянул бы руку, включил радио и перебирал бы станции до тех пор, пока не нашел ту, которая передает старые песни. Трехчасовая поездка – и он бы вернулся в Бойсе. Ничто не сравнится с автомобильной поездкой ночью, когда окна открыты и громко играет хорошая музыка.

На ускользающую долю секунды он почувствовал, что живет в мире, где полным-полно ему подобных. Ночной пейзаж, озаренный сиянием огромных городов. Отдаленный шум межштатной магистрали и самолеты, с ревом уходящие в стратосферу.

Ощущение того, что он не так чертовски одинок.

Конец их виду, конец человечеству.

Стрелка спидометра качнулась к отметке «70»[8], двигатель ревел.

Он уже пронесся мимо знака, предупреждавшего, что впереди крутой поворот.

Итан нажал на тормоз. «Бронко», скользя, остановился на самом изгибе поворота, и Бёрка швырнуло вперед. Он остановил машину на обочине, заглушил двигатель и принялся вылезать.

Подошвы его сапог царапнули по мостовой.

На мгновение он поколебался с открытой дверцей, глядя на «Винчестер ‘97», лежащий на оружейной подставке над сиденьями. Ему не хотелось брать оружие, поскольку Маккол мог неправильно его понять. Но не хотелось и оставлять ружье, потому что в лесу было темно и страшно, а мир, с которым они граничили, был невообразимо враждебным. Насколько Итан знал, в ограде еще никогда не проделывали брешей, но все когда-нибудь случается в первый раз, и находиться безоружным посреди ночи в этих лесах было все равно что бросать вызов Закону Мерфи[9].

Откинувшись назад, он открыл центральную консоль и набил полные карманы патронов. Потом снял с подставки ружье двенадцатого калибра. Это был помповый дробовик с ложем из ореха, с коротким пятнадцатидюймовым дулом. Итан вставил в него пять патронов, дослал один в патронник и наполовину взвел курок – на этом допотопном оружии то была мера предосторожности, самая близкая к тому, чтобы поставить на предохранитель.

Положив дробовик поперек плеч и закинув руки на дуло и на приклад, Итан сошел с обочины и двинулся в лес.

Здесь было холоднее, чем в городе.

Одеяло тумана в ярд толщиной колыхалось над лесной подстилкой. Луна еще не показалась из-за гряды утесов, и под деревьями было достаточно темно, чтобы включить фонарик. Итан так и сделал, углубляясь в лес, пытаясь держаться как можно более прямой траектории, чтобы потом можно было найти путь обратно, на дорогу.

Сперва он услышал гудение электричества, прорезающее туман, как протяжная басовая нота, и только потом увидел это. Вдалеке появились очертания ограды.

Неприступного бастиона, тянущегося через леса.

Подойдя ближе, Итан стал различать детали.

Стальные опоры в двадцать пять футов высотой стояли на расстоянии семидесяти пяти футов друг от друга. Между ними тянулись провода, через каждые десять футов разделенные распорками. Кабели в дюйм толщиной, утыканные шипами и обмотанные колючей проволокой…

В узком кругу людей Пилчера шли непрекращающиеся дебаты насчет того, останется ли забор неприступным даже при потере напряжения – сумеют ли удержать аберов только высота препятствия и колючая проволока. Итан решил, что немногое может помешать нескольким тысячам голодных аберов прорваться через ограду, если они того захотят, под током она или не под током.

Он остановился в пяти шагах от проволоки. Отломив две низко нависающие ветки, пометил это место крестиком. И двинулся на восток, параллельно изгороди.

Через четверть мили он остановился и прислушался.

Раздавался непрерывный негромкий шум.

Его собственное дыхание.

А еще он услышал, как кто-то движется через лес по другую сторону забора.

Звуки шагов по опавшим сосновым иглам.

Время от времени – треск сломавшейся ветки.

Олень?

Абер?

– Шериф?

Этот голос заставил Итана выпрямиться так, будто через него пропустили электроток; он сбросил дробовик с плеч и направил дуло на Питера Маккола.

Мужчина в темной одежде и черной бейсболке стоял в десяти футах от него рядом со стволом гигантской сосны, закинув за плечо небольшой рюкзак. К рюкзаку были привешены две пластиковые бутылки из-под молока – вода плеснулась в них, когда он шагнул вперед. Насколько мог видеть Итан, оружия при нем не было – кроме дорожной палки, искривленной сильнее хребта старика.

– Господи, Питер… Какого черта вы тут делаете?

Маккол улыбнулся, но Итан видел в его улыбке страх.

– Если я скажу, что просто вышел прогуляться поздно вечером, вы мне поверите?

Итан опустил дробовик.

– Вам тут не место.

– До меня дошли слухи, что в здешних лесах есть забор. Я всегда хотел на него посмотреть.

– Ну, вот он. Теперь вы его видели. Давайте вернемся в город.

– «Ведь нужно знать пред тем, как ограждаться, что ограждается и почему»[10]. Это написал Роберт Фрост.

Итан хотел сказать, что знает, кто это написал. Что он читал Фроста, вообще-то даже именно эти стихи, всего несколько часов тому назад.

– Итак, полицай, – сказал Маккол, показав на забор. – Вы запираете нас внутри? Или ограждаете от того, что снаружи?

– Пора домой, Питер.

– Да, пора.

– Да.

– И вы подразумеваете под «домом» мой дом в Заплутавших Соснах? Или мой настоящий дом, в Мизуле?

Итан слегка продвинулся вперед.

– Вы прожили здесь восемь лет, Питер. Вы – важный член этой общины. Ваша работа здесь жизненно важна.

– «Свет заплутавших»? Да бросьте! Эта газета – просто анекдот.

– Здесь живет ваша семья.

– Где это – «здесь»? Что вообще все это означает? Я знаю, что есть люди, которые нашли тут, в долине, мир и счастье. Я пытался убедить себя самого, что тоже их нашел, но это была ложь. Я должен был покончить с этим еще много лет назад. Я полностью себя растерял.

– Я понимаю, что это трудно…

– Понимаете? Потому что, как я посмотрю, вы пробыли в Соснах целых пять минут! И прежде чем вас сделали шерифом, удирали отсюда так, что только пыль столбом. Так что же изменилось? Вы и в самом деле выбрались отсюда?

Итан сжал зубы.

– Вы перебрались на другую сторону ограды, так? Что вы там видели? Что обратило вас в истинную веру? Я слышал, по другую сторону водятся демоны, но это же просто выдумки, так?

Бёрк поставил на землю приклад «винчестера» и прислонил его дуло к стволу.

– Расскажите мне, что там, снаружи, – попросил Маккол.

– Вы любите свою семью? – спросил Итан.

– Мне нужно это знать. Вы лучше кого бы то ни было должны…

– Вы любите свою семью?

Вопрос как будто дошел наконец до сознания Питера.

– Раньше любил. Когда мы были реальными людьми. Когда могли разговаривать обо всем по душам. Вы в курсе, что это первая моя настоящая беседа за многие годы?

Итан произнес:

– Питер, это ваш последний шанс. Вы вернетесь вместе со мной?

– Последний шанс, вот как?

– Да.

– Иначе – что? Все телефоны начнут звонить? Вы сами устроите так, чтобы я исчез?

– На той стороне для вас ничего нет, – сказал Итан.

– По крайней мере, там будут ответы.

– И какой ценой вы должны их получить? Ценой жизни? Ценой свободы?

Маккол горько рассмеялся.

– Вы называете это свободой? – Он показал куда-то за свою спину, в сторону города.

– Я называю это единственной вашей возможностью, Питер.

Маккол мгновение смотрел в землю, потом покачал головой.

– Вы ошибаетесь.

– В чем?

– Передайте моей жене и дочери, что я их люблю.

– В чем я ошибаюсь, Питер?

– Это не единственная моя возможность.

Его лицо затвердело во внезапном приливе решимости.

Питер ринулся мимо Итана, будто оттолкнувшись от стартовых колодок, и так, с разгону, ударился об ограду.

Искры.

Электрические дуги, сорвавшись с проволоки, вонзились в Маккола, как голубые кинжалы.

Сила электрического разряда отшвырнула Питера назад, на десять шагов от ограды, и он ударился о дерево.

– Питер!

Итан опустился рядом с ним на колени, но Маккол был уже мертв.

Погиб от электрических ожогов.

Скрюченный, искореженный.

Неподвижный.

Испепеленный.

Дымящийся.

Все вокруг провоняло обугленной кожей и сгоревшими волосами, вся одежда Питера словно стала в горошек из-за крошечных тлеющих дырок, прожженных огнем.

– Вообще-то это даже к лучшему.

Итан круто обернулся.

Пэм стояла, прислонившись к дереву за его спиной, улыбаясь в темноте.

Ее одежда была черной, как тени под соснами, виднелись только глаза и зубы.

И свет луны на хорошеньком личике.

Красивая сторожевая собака Пилчера.

Она оттолкнулась от дерева и приблизилась к Итану, двигаясь, как прирожденный боец, – каковым она и была. Крадучись. Грациозно. По-кошачьи. Экономными движениями, полностью контролируя свое тело. Итан терпеть не мог признаваться в этом себе самому, но она его пугала.

В прошлой жизни, за все время своей работы в секретной службе, он лишь трижды встречался с законченными психопатами. И не сомневался, что Пэм была из их числа.

Она присела рядом на корточки.

– Дерьмово выглядит, но из-за этого мне хочется отведать мяса барбекю. Разве не странно? Не беспокойся, тебе не придется тут подчищать. Для этого вышлют команду.

– Я и не собирался об этом беспокоиться.

– Да ну?

– Я думал о семье этого бедняги.

– Ну, по крайней мере, им не пришлось наблюдать, как его забьют до смерти на улице. И давай посмотрим правде в лицо – все к тому и шло.

– Я думал, что смогу его убедить.

– Если бы он был новеньким – может быть. Но Питер сломался. Идеальный горожанин в течение восьми лет. До нынешней недели в отчетах о наблюдении за ним практически не было негатива. А потом – бац! – и он посреди ночи, с запасом еды в дорогу… Он уже некоторое время прятал это в себе.

Пэм посмотрела на Итана.

– Я слышала, что ты ему сказал. Больше ты ничего не мог сделать. Он просто принял решение.

– Я мог бы его отпустить. Мог бы дать ему ответы, которые он искал.

Пэм ухмыльнулась.

– Но ты не настолько глуп, Итан, – как ты только что доказал.

– Ты веришь, что мы имеем право удерживать людей в городе против их воли?

– Тут больше нет прав. Нет законов. Только сила и страх.

– Ты не веришь, что права даны нам от природы?