Ягодное лето Михаляк Катажина

Габриэла снова закивала.

– Это отличная мысль! Они были у меня, искали тебя, еще когда ты прислала первое письмо.

– Искали меня?!

В глазах Малины вскипели слезы и ручьем полились по щекам.

Она попрощалась с сестрой, пообещав дать о себе знать сразу по приезде, и уже пошла было в сторону вокзала, но вдруг остановилась, оглянулась и сказала тихим, невыразительным голосом:

– Знаешь, я всегда была сильной и независимой. Знала, что со всем справлюсь, все смогу. А тут… пара уродов, не прилагая особых усилий, просто не давая мне есть и спать, смогли заставить меня делать все, что хотели. Тут есть о чем подумать.

И она побрела по улице. Но снова обернулась и крикнула издали:

– Но знаешь, как я отомстила?! Я заразила этого гада-принца ВИЧ!

Габриэла схватилась за сердце.

– Малина! – охнула она. – Но ведь ты…

– Спокойно! Я внушила это Асмиду, чтобы он меня отпустил. Он же тупой как дерево! – она постучала костяшками пальцев себе по голове. – Только Оливеру не говори, он же думает, что меня отпустили благодаря его вмешательству. Ну, держись, сестра!

Малина махнула рукой, подняла голову повыше и ушла.

Габрыся проводила ее исчезающий вдали силуэт ошеломленным взглядом.

– Ну ты не пропадешь, – покачала она изумленно головой.

С души у нее свалился камень.

И хотя погода была ненастная, мир снова стал цветным.

Лошади, которых одну за другой выводили из фургона, настороженно фыркали и косили глазами по сторонам. После долгого пути из Букового Дворика в «Ягодку» вид конюшни и запах сена действовал на них успокаивающе. Они с готовностью шли в стойла, без сопротивления занимая приготовленные для них места. Из ноздрей у них вырывались клубы пара – был довольно морозный декабрьский день.

– Бингуся! – восторженно воскликнула Габриэла при виде снежно-белого жеребца.

Тот тоже ей обрадовался, протяжно заржал в знак приветствия, ткнул свою хозяйку носом, чуть не уронив ее, и поцокал к конюшне, довольный и успокоившийся.

Марта, идя вслед за ними, взглядом знатока окинула здание конюшни, оценивая ее и снаружи, и изнутри.

– Что ж, я не удивлена, что в этих краях разведение лошадей находится на таком высоком уровне, – заявила она, обводя глазами просторное, светлое помещение. – Это ж не конюшня, это ж целый дворец, черт возьми!

– Дедушка был уланом, – скромно ответила Габриэла, хотя в душе просто раздувалась от гордости. – И он очень любил лошадей – я это знаю по рассказам Стефании. Их у него было немного, но все очень породистые. И он очень о них заботился.

– И ты идешь по его стопам, – улыбнулась девушке Марта.

– С твоей подачи, – Габриэла ответила ей тоже улыбкой.

– Звони мне по любому поводу, – строго велела Марта. – Ты пока еще неопытна в разведении, так что не шлепай генами Бинго направо и налево, не разбрасывайся. Я найду для него хорошую девочку, чтобы потом не пришлось нам стыдиться. И выставляй его, ради Бога! Всякие там выставки, чемпионаты – этот конь может достичь очень многого!

– Хорошо-хорошо, Мартусь, мы же с тобой эту тему весь последний месяц обсуждаем. Ты уж доверься мне и ни о чем не беспокойся. Я не испорчу твоего драгоценного конька.

Марта с сомнением покачала головой, но она вынуждена была доверять Габриэле. Ведь с сегодняшнего дня и Бинго, и другие кони принадлежали ей, а Марта должна была попрощаться с обожаемыми кобылками и уехать в неизвестность, навсегда… Ком встал у нее в горле, она с трудом смогла удержать слезы, поглаживая шею белого как снег красавца-жеребца.

– Ты уж будь послушным, лобастый, – шептала она срывающимся голосом.

Конь положил ей тяжелую голову на плечо и тихонько фыркнул.

Марта легонько оттолкнула его и, не прощаясь больше ни с кем, запрыгнула в машину. Только уже почти под Влодавой, съехав на обочину, она позволила себе расплакаться.

Пикнул мобильник – пришла смска.

Сначала Марта хотела бросить телефон на сиденье справа, но потом подумала, что там может быть что-нибудь важное.

Сообщение было от Габриэлы: «Мартусь, у меня есть идея! Когда ты в этих дурацких Штатах уже совсем освоишься и будешь владелицей своей конюшни, я тебе пришлю немножко Бинго в пробирке. Что на это скажешь?»

Марта перечитала смску еще раз, а потом не выдержала и рассмеялась, расхохоталась, вытирая недавние, еще не высохшие слезы. Габриэла, эта славная, наивная, святая простота, была права: ведь то, что Марта оставляет ради благополучия своего ребенка конюшни в Польше, совсем не означает, что она должна отказаться от своих желаний и мечтаний вообще! Когда-нибудь у нее снова будут свои лошади. Может быть, не сразу, может быть, через много лет, но конюшня у нее будет! А когда она купит себе хорошую, породистую, перспективную американскую кобылку, тогда Габи пришлет ей немножко Бинго. В пробирке. И все вернется на круги своя.

Она весело посигналила подмигивающему ей светофору и поехала дальше.

Мне когда-то давно приснился прекрасный сон…

Я бежала по широкой тропинке, да, именно бежала, хотя тогда наяву я могла только хромать, всей душой ненавидя свою увечность, между золотых от солнечных лучей, зреющих пшеничных колосьев. Ветер нес запахи нагретой земли и спелой пшеницы. Высоко над моей головой пел жаворонок, в голубой вышине неба порхали ласточки.

Был чудесный, жаркий, летний день.

Я миновала мостик через речку, остановилась, чтобы набрать полную грудь воздуха, в тени растущих по обоим берегам деревьев. Но что-то гнало меня дальше. Какое-то беспокойство, тревога и… надежда, да нет, даже не надежда, а уверенность, что за лесом, в котором терялась тропинка, меня ждет что-то прекрасное, что-то, о чем я даже мечтать не смела.

Словно на крыльях, я полетела дальше, фалды юбки колыхались вокруг моих ног. Выскочила из-за деревьев и…

Проснулась.

В квартире на Мариенштатской. Со слезами на глазах и все той же тревогой. А от надежды не осталось и следа.

И вот сейчас я бегу по той самой тропинке, и в сердце у меня уверенность, что там, за лесом, меня ждет вовсе не болезненное пробуждение, полное разочарования и тоски, а мой дом. Моя «Ягодка».

А в ней те, кого я люблю больше жизни.

Габрыся еще ускорила шаги.

Она приехала самым первым автобусом, не предупредив Павла о своем приезде, поэтому на станции ее никто не встречал. Но она хотела побыть немного одна, устав от бесконечного ремонта и толпы людей – работников, экспертов, поставщиков, которых было так много сейчас в поместье и в ее, Габрысиной, жизни.

Ремонт она начала полгода назад, сейчас он близился к концу.

«Ягодка» стояла в лучах летнего яркого солнца, сияя белизной стен и радуя глаз красной черепичной крышей. По каменному забору вились зеленые лианы плюща и клематиса, придавая отреставрированному поместью вид надежный и благородный. С левой стороны аллеи, ведущей к широкой двойной лестнице, блестел пруд, который так обожал Алек. Наверно, и сейчас мальчик сидит на досках причала рядом с паном Якубом Денбой, пасечником, с которым за эти полгода по-настоящему подружился, и не отрывает глаз от поплавка, ожидая, пока начнет клевать рыба или хотя бы жаба, если вдруг ей придет в голову в этот жаркий, ленивый летний полдень польститься на наживку.

Габрыся издалека увидела светловолосую голову мальчика, без пяти минут ее сына – осталось дождаться вступления в силу законного решения суда, – и сердце ее затопила волна нежности и любви. И в эту минуту услышала посвистывание еще одной любви всей своей жизни – Павла.

Он вел с дальнего пастбища коней. Кони шли спокойно, с Бинго во главе, время от времени пощипывая траву на обочине, важно кивая головами, пофыркивая.

Павел, в белой распахнутой рубахе и голубых джинсах, выглядел невероятно привлекательно. У Габриэлы даже дыхание перехватило от невозможности поверить, что этот мужчина принадлежит ей, в богатстве и бедности, в горе и в радости, пока смерть не разлучит их: так он обещал ей, когда в окружении семьи и друзей они устроили свадьбу в деревенском костеле, тихую и скромную.

Павел скрылся в дверях конюшни. Кони последовали за хозяином, разошлись по денникам. Габрыся перевела взгляд на ворота, у которых был припаркован автомобиль Роджера. Она знала, что он здесь, ее названый отец. А еще мама Стефания, ее настоящие родители и Малвина – она оставила денежную, но с моральной точки зрения безнравственную профессию адвоката и занималась теперь помощью женщинам, подвергшимся насилию, и их детям.

На другой машине приехала Марта с Матеушем. Парень, а точнее молодой мужчина, который заметно изменился за время пребывания в Штатах, занимался починкой живой изгороди вокруг клумбы перед домом. И у него весьма неплохо получалось!

Все они ждали хозяйку поместья. Ее, Габриэлу Счастливую. Чтобы она впервые открыла им двери дома. До сих пор ремонтные работы велись за закрытыми дверями.

Тетя Стефания старательно, в деталях описала ей внутреннее убранство и расположение комнат, которые были в доме раньше, и теперь ей было интересно, удалось ли ее дочери сохранить прежний дух дома. А ей это удалось! Потому что здесь, снаружи, у Стефании аж дыхание перехватило: все, от усыпанной гравием дорожки к дому до цветущих на клумбах цветов – было точь-в-точь как в старой «Ягодке». Будто прошлое вернулось.

– Добро пожаловать! – весело крикнула Габриэла, выскакивая из-за угла. – О чем вы тут болтаете без меня?

Все бросились ей навстречу. Тут же появились и Алек с Павлом.

– Ну когда же ты нам наконец покажешь дом? – раздался громкий голос как всегда самой нетерпеливой Марты. – Спорим, что лучше, чем в Буковом Дворике, у тебя получиться не могло!

– Ты будешь удивлена, дорогая Марточка, – улыбнулся Павел, – Роджер продал дом во Франции и профинансировал частично ремонт. Так что твой Буковый Дворик по сравнению с «Ягодкой» – это просто…

– Ну-ну, это ж какие важные господа из наших деток сделались! – засмеялась без обиды Марта. – Когда же?..

– Я тоже еще не видел свою комнату! – крикнул Алек. – Тетя Габрыся не позволяла мне, своему сыну, даже одним глазком взглянуть! Но я, правда, все ей описал, как я хочу, чтобы было сделано! Все в подробностях.

– Вечером, – пообещала Габриэла. – Я покажу вам «Ягодку» вечером. Сейчас еще надо пару пустяков доделать. Я купила изумительный сервиз, столовое серебро – фамильное, между прочим! И скатерть с ручной вышивкой. Гулять так гулять!

Она отправила гостей в беседку, где делали барбекю, а сама отвела Павла в сторону.

– Я пригласила съемочную группу космических метаморфоз, – сказала она вполголоса. – Они хотят снимать программу о нас всех. Что-то в стиле «из грязи в князи».

Павел слегка поморщился, что Габриэлу совсем не удивило, у нее тоже не было особого желания впускать в свое жилище половину Польши.

– Я еще не дала согласия на съемки, но пригласила пока их просто так, на новоселье. Гном, то есть пан Тадеуш, обещал сделать хорошее видео сегодняшнего вечера, будет у нас память. А теперь давай-ка начинай исполнять обязанности хозяина дома, а я займусь последними приготовлениями.

Она скрылась за тяжелыми дубовыми дверями и присоединилась к женщинам, которые поспешно доделывали последние дела: прибирали, накрывали на стол, готовили. На новоселье Габриэла пригласила и своих новых подружек – соседок из Счастливиц.

Прием на тридцать персон для этого дома был вовсе не в новинку, бывали тут приемы и пошикарней. Но в карьере новой хозяйки это был первый опыт такого рода.

Наконец наступил вечер, которого все так ждали.

Левкои под окнами одуряюще пахли. В комнатах сияли хрустальные люстры. Гости переходили из одной комнаты в другую и то и дело вскрикивали от восторга и изумления. Тетя Стефания снова и снова вытирала слезы, прижимаясь к не менее взволнованному и растроганному Роджеру. Они оба благодаря Габрысе вдруг вернулись во времена своей благословенной юности и счастливого детства, когда бегали по этим комнатам, беззаботно смеясь и играя в прятки.

И вот – последняя запертая дверь.

Габриэла глубоко вздохнула, а потом решительно распахнула двери бального зала.

Гости онемели от восхищения.

Зал был залит светом хрустальной люстры и таких же многочисленных настенных светильников. Стены, выкрашенные в цвет заходящего солнца, еще пахли свежей краской. На окнах висели тяжелые бархатные шторы цвета бургундского вина, перехваченные золотыми шнурами. Паркет сиял почти так же, как люстра. По углам стояли кадки с растениями, а прямо напротив огромного каменного камина, в котором потрескивали охваченные огнем дрова, создавая настроение, красовался длинный, массивный стол, покрытый вышитой скатертью, а на скатерти – фарфоровый сервиз. Прекрасный букет цветов – дело рук одной из жительниц Счастливиц, свечи в серебряных подсвечниках, разнообразные закуски и вкусности на столе…

– Вот это да, тетя… – прошептал завороженно Алек. – Тут что, какой-нибудь король живет?

Остальные гости молчали, не в силах вымолвить ни слова, только глядя по сторонам круглыми от изумления глазами.

Павел притянул к себе Габриэлу и молча поцеловал ее пахнущие ландышем волосы.

Габриэла захлопала в ладоши, радуясь произведенному эффекту.

– Садитесь же, дорогие мои! Пора начинать большой пир!

– Не спешите, Королева красоты, Ваше Величество! – вдруг вмешался пан Тадеуш, более известный как Гном. – Сначала позвольте вручить вам подарки и попросить от имени всех присутствующих и от себя лично об одном одолжении…

Подарки?

Подарки Габриэла обожала. Она сегодня уже получила множество подарков: и чудесную картину маслом, и покрывало на кровать, и фарфоровый колокольчик, и вышитые крестиком салфетки… А теперь и Гном хотел ей что-то подарить и…

Пан Тадеуш вернулся, неся большую коробку, которая выглядела почему-то очень знакомо.

– Неужели… неужели это то, что я думаю? – у Габрыси загорелись глаза.

– Думаю, именно оно, – улыбнулся Гном, радуясь ее реакции.

Он снял крышку коробки – и перед глазами взволнованной Габрыси предстала воздушная юбка Феи Драже. Та самая, в которой Габрыся завоевала сердца телезрителей всего мира.

И пуанты.

– А это – от меня, – Павел протянул ей коробочку поменьше. На гранатовом бархате покоилась знакомая диадема.

Габрыся поднесла ее к свету – маленькие бриллиантики рассыпали по залу миллионы разноцветных искорок.

– Станцуй для меня, – шепнул Павел и поцеловал девушку в губы.

Она посмотрела на него с удивлением.

– Но я же, наверно, не смогу…

– Станцуй, тетя, пожалуйста! – с другой стороны подскочил Алек и осыпал ее лицо поцелуями.

Гости тоже стали уговаривать ее станцевать.

В конце концов она, раскрасневшись, со сверкающими, словно звезды, глазами, скрылась в коридоре с платьем феи на плече.

Раздались первые звуки музыки.

Габрыся – именно Габрыся, а не Фея Драже – на пуантах выбежала в центр зала и… начала танцевать.

Для тех, кого любила, для самой себя, для Бога, от чистой радости жизни.

Она танцевала благодарность за то, что получила от Всевышнего. Благодарность за Алека и Павла. За маму Стефанию и папу Роджера. За «Ягодку». За ее поля, пруды, лес и вековые деревья в парке. За стайки куропаток и синичек, что прилетали каждый день и клевали рассыпанное зерно. За Марту и ее сына. За друзей и знакомых, которые были с ней в горе и в радости. И за ту, другую семью – за Ренату и Леона, Малвину и всех остальных родственников. За то, наконец, что она… может танцевать!

Когда последние звуки музыки смолкли, Габриэла бросилась в любящие объятия своей семьи.

Она была счастливая.

Нет, не просто счастливая.

А именно так – Счастливая, с большой буквы С…