Увертливый Морочко Вячеслав

6.

Надев черную вязаную шапочку, Петя отправился в путь. Метров семьдесят он шел по шоссе, пока слева не появилась лесная дорога. За зарослями колокольчиком залилась собачка. К ней присоединилась другая – побасовитее. А затем и – третья. Эта – не лаяла, не брехала, а бухала: бух, бух, бух. «Все в порядке, – мысленно сообщил Петя псинам, – я иду к вам». Он не признался Тони, что первой его целью сегодня были именно собаки.

Теперь он шел по лесной дороге, которая петляла, огибая старые дубы. Как только за очередным поворотом впереди обозначилось открытое место, он зашел в кущу и привел себя в порядок: надел перчатки и надвинул шапочку на лицо. Теперь внешне он имел весьма грозный вид, напоминая громилу в маске с отверстиями для глаз носа и рта. Дальше он двигался, осторожно пробираясь кустарником, сначала во весь рост, потом пригнувшись и, наконец, на самой опушке – ползком, пока ни смог охватить взглядом всю панораму хозяйственного двора, открывшуюся за перелеском. Забора здесь не было. Символически его роль выполнял кустарник, который только что преодолел Галкин. Сам двор представлял собой лужайку, метров двадцать на тридцать, засыпанную щебенкой, а по краям поросшую травой. За лужайкой стояло три соединенных друг с другом здания – одно за другим, напоминавшие очертаниями паровоз. Сзади был небольшой двухэтажный, видимо, жилой домик – «кабина машиниста и тендер». Перед ним – длинный высокий сарай – «котел». Вплотную к нему – помещение с башней в три этажа – «дымовая коробка с трубой».

В центре длинного сарая зияла дыра – распахнутые ворота, в которые можно было видеть лежавшие и стоявшие скорее всего порожние бочки. В башне, на высоте третьего этажа, зияла дыра поменьше. Оттуда, поставив локти на край отверстия и подперев голову руками, прямо на Петра глядел Бульба. «Молодцы! Они выставили его, как сыр в мышеловке и поджидают меня», – решил Галкин. Три человека стояли перед сараями, и каждый держал в руке поводок собаки. Заливавшаяся колокольчиком – небольшая белая псина с закрученным вверх хвостом – прямо-таки билась в истерике. Та, что побасовитее, с длинной спутанной шерстью, дергалась лая. А та, что не лаяла – «бухала» (черная, мускулистая, с прямым коротким хвостом), стояла, как вкопанная. Зверье, обращенное мордами к Галкину, которого еще даже не было видно, шумело, рычало, бухало. Но он был учуян. Он был чужой и вызывал сумасшедшую ярость, пополам с ощущением ужаса, передававшимся и хозяевам шавок.

Наконец, собачье терпение лопнуло. Накал бешенства обрел силу взрыва. Поводки вырвались, и свора понеслась к перелеску. А навстречу ей взревел ветер, взвился вихрь запахов, окружил, сбил в кучку, ослепил, лишил песьего разума. Завертевшись на месте, собаки вцепились друг другу в глотки, а когда люди бросились их разнимать, истекая кровью, – ринулись на людей.

Исполнив отрепетированный на подмосковной базе «танец» с собаками, Галкин выполнил трюк, который проделал однажды перед Тарасом, вызвав его недовольство. Теперь это было не важно, он делал то, что считал нужным. Петр взбежал «на пропеллере» по вертикальной стене и юркнул в отверстие башни, стараясь не задеть Бульбу. Оказавшись внутри, он увидел, его бывший сержант прикован цепью к мощному кольцу, вделанному в центр помоста. К кольцу сверху шел трос. Торчали какие-то конструкции. Свисали электрические кабели. С цепью Галкин ничего не мог сделать: он не циркач, чтобы рвать цепи. Вложив в карман Бульбы «мобильник» Сильвестри, а под ворот куртки прикрепив маячок (из заветной шкатулки), он «скатился» по винтовой лестнице вниз. На последней ступеньке присел отдохнуть. «Пропеллер» – нелегкая работа.

Отдохнув, он осмотрелся. В полу башни зиял провал. Рядом с последней ступенькой в стене виднелась закрытая дверь. А в сторону сарая никакой стены не было. Эти два здания составляли единое целое, и сквозь огромный проран Галкин видел бочки и разную тару. Шумы с улицы здесь усиливались, как в резонаторе, и Петр вздрогнул, когда загрохотали выстрелы: ему показалось, что стреляют в него. Он прокрался в сарай и из-за бочек глянул в открытые ворота. Зрелище, которое он увидел, было не из приятных: люди пристреливали взбесившихся псов. Собачки определенно были на его совести. Но что он мог сделать? Выбора не было.

В это время из перелеска выскочили две знакомые машины и лихо затормозили посреди двора. По шуму казалось, они въехали Петру прямо в голову. Из санитарки выскочил Сильвестри с охранниками, а из «Мицубиси Паджеро» – Барков с телохранителями. Петя, не раздумывая, на «пропеллере» помчался встречать «дорогих гостей». Отобрав у Барклая его телефон, он даже не полез за диктофоном (некогда было), а в мгновение ока растворился в перелеске. Выбрав место, откуда виднелась башня, набрал номер аппарата, который бросил в карман Тарасу, и, когда тот взял трубку, по-английски сказал: «Немедленно отойдите от окна! Там – Барков, ваш сосед, если он догадается, что вы его видели, вам не жить. Сейчас вы находитесь на вилле Сильвестри, в двух километрах северо-восточнее Флоренции у дороги, которая называется „Высокие холмы“. У вас телефон Сильвестри, у меня телефон Баркова. Я их просто „изъял“. Звоните сами в Питер. Они мне не верят. Не верят даже вашей супруге. Вместо того, чтобы пустить Интерпол по следам похитителей, они пустили его за мной. На вопрос, кто я, ответить пока не могу. Вы все поняли?»

– Да.

– Действуйте. Я – пока рядом.

Петя вздохнул с облегчением: как только он начал звонить, Бульба исчез из окна.

Петя перевел взгляд на площадку. Все окружили несчастных собак. Барков ораторствовал, обращаясь к Сильвестри. Наш герой мог догадаться, о чем шла речь: Игорь Николаевич был однажды свидетелем такого же случая на подмосковной базе. Фабио задумался, потом дал команду унести собак. Вернувшись в машину с крестом, он попросил выйти водителя и пригласил к себе старшего из местных работников и шефа охранников. Барков, обиженный, что его не позвали, вернулся в машину, забрал «своих мальчиков», но не уезжал. В санитарке явно шло совещание. Потом совещавшиеся вышли и, все местные направились в ту же сторону, куда унесли собак. Скоро все они скрылись из виду.

Машины сорвались с места и исчезли за перелеском. Казалось, на площадке не осталось ни души. Петя не знал, что подумать. Он понимал, что все это – подозрительно, Сильвестри что-то задумал – надо быть осторожным. Но слишком уж осторожничать не собирался.

Собственно говоря, задача дня была выполнена. Условия «игры», которые он сам себе поставил, были такими, что он мог действовать только в информационном поле, то есть создавать условия, чтобы привести к Тарасу спасителей или подсказать ему, как освободиться самому. Однако Петр не мог в этом участвовать лично, ибо это грозило смертельной опасностью людям (он и так шел все время по краю). И еще он не мог допустить, чтобы Бульба вдруг обнаружил его участие в этой истории. Галкин предоставил Тарасу информацию и средство связи. А сам теперь мог позволить себе вернуться к машине. Он снова рассчитывал связаться с Питером, чтобы уточнить ситуацию. Однако не трогался с места. Он ждал, словно чувствовал: вот-вот что-то должно было произойти.

7.

Прошло минут десять. Из сарая вышли два человека и тут же вернулись обратно, закрыв изнутри створки ворот. Еще через минуту в окне башни мелькнула голова. Она явно не принадлежала Тарасу и находилась не у самой амбразуры, а в глубине башни. Как будто разыгрывался некий спектакль, специально для него предназначенный. Больше ждать он не мог. Сорвавшись «на пропеллере» с места, Петр понесся к башне и через мгновение снова взбегал по вертикальной стене. Еще через мгновение он повис на краю отверстия и с ужасом обнаружил, что помост, на котором стоял и к которому был прикован Тарас, исчез. Стальной канат, который раньше держал конструкцию, теперь уходил далеко вниз и терялся во тьме. Галкин сделал, что мог: прыгнул, оттолкнувшись ногами от края и, достав до каната руками в перчатках, заскользил по его масляной поверхности. На краю лестничной площадки мелькнула фигура одного из охранников.

Наконец Галкин ощутил под ногами твердый настил – похоже тот самый, что раньше висел наверху. Скорее всего, то был примитивный механизм для подъема и опускания бочек. Где-то высоко над головой, зияло отверстие, через которое он проник в башню. Казалось, он очутился на дне колодца. Вокруг царил почти полный мрак, и только вдали мелькали огни, и струилось свечение разных цветов. Оттуда доносились слабые звуки: не то шаги, не то голоса, не то звон капели. Он осторожно, почти на ощупь, двинулся в том направлении. Постепенно глаза привыкали. Справа и слева Петр уже различал стеллажи, на которых лежали казавшиеся огромными бочки. Запахло вином. Он миновал лестницу, которая вела вверх к подножию башни, откуда он только что опустился. Галкин заметил, что некоторые из бочек снабжены кранами и вспомнил про свои руки в перчатках, которые он не снимал. Запачканные смазкой, они казалось покрылись коростой. Нагнувшись, и открыв один кран, Петя стал мыть руки, не снимая перчаток. Конечно, это было кощунством (мыть перчатки вином), но разве похищение людей, – благороднее?

Распространяя ароматы, вино журчало по желобу в цементном полу. Галкину показалось, он слышит шорох. Закрыв кран, – прислушался. Шорох прекратился. Снова открыл – и подставил ладони. Кто-то явно подкрадывался. Он вспомнил охранника, которого видел мельком, когда скользил вниз по тросу. Подумал: «Это реально. У него может быть и оружие. По крайней мере – электрошокер».

Наказать этого человека Галкину ничего не стоило. Охранник и не заметит, как к нему приблизятся, нанесут привычный удар по шее, от которого он на время потеряет сознание. Именно потому, что человек был один, и что это ничего не стоило сделать, Петя решил воздержаться и не наказывать. Позднее, вспоминая этот момент, он понял, что, пожалев, он почти, обрек человека на гибель, хотя и не мог это предвидеть.

Кое-как обмыв руки, вернее перчатки, он похлопал в ладоши, чтобы избавиться от лишней влаги, и, благоухая винным ароматом, двинулся дальше. Вероятно, охранник был в курсе его возможностей и, сковывая действия Галкина, не торопился сближаться, предпочитая оставаться в тылу.

То ли глаза пообвыкли, то ли что-то светилось, но очертания предметов стали отчетливее. Впереди был поворот, и, возможно, пространство расширялось. Петр больше не слышал шума, который доносился оттуда. Скорее всего, то были действительно люди, которые, пройдя насквозь винный погреб, теперь удалились в иные пределы.

За поворотом погреб заканчивался. Его сменил «винный грот» – полутемный овальный зал. На полу вместо цемента – плитка. На стенах рельефная лепнина, изображающая грозди винограда, и овальные живописные панно с видами холмов, покрытых виноградниками и лесами. В специальных стеклянных шкафах – батареи бутылок с вином и винных бокалов. Фактически, грот не был освещен. Полному мраку противостояла лишь дежурная подсветка внутри шкафов, превращающая коллекцию в подобие таинственного алтаря. Именно ее сияние Галкин мог видеть с противоположного конца погреба. Вдоль стен располагались барные стойки с высокими табуретами. Выемки для светильников, призванных имитировать окна, были забраны коваными решетками так же изображающими виноградные грозди и листья.

Галкину показалось, что звучит тихая музыка. Но, прислушавшись, он убедился, что музыки не было: только тихо звенела капель, и шаркал за поворотом «заблудший» охранник. Поискав глазами, Петя нашел здесь такую же лестницу, как в начале подвала. Но тут она была аккуратнее, чище изысканнее – под стать облику грота. И лепнина здесь была та же с виноградной тематикой. Мрамор ступенек отражал таинственный свет, а дверь наверху лестницы украшали янтарная ручка, позолоченная окантовка и какой-то орнамент – вероятно, фамильный герб Сильвестри. Вот как это, возможно, описывается на геральдическом сленге: «Щит, рассеченный и пересеченный на лазурь и червлень. В лазури – золотой трехвершинный холм, в червлени – лазурная виноградная гроздь».

Галкин не взлетел, но на цыпочках, не торопясь, поднялся по лестнице, перевел дыхание и прислушался. Стояла какая-то подозрительная тишина, словно за дверью кто-то тоже затаил дыхание. Повернув ручку, он чуть-чуть приоткрыл дверь. И сейчас же прикрыл: совсем близко стояла фигура с автоматом «Мини-Узи» наперевес. Ствол оружия почти упирался в полотно двери. Судя по всему, поджидавший его человек тоже прислушивался. Галкин метнулся к стене и вжался в нее. Из-за двери послышался голос: «Sei Paolo?» (Ты Павел?) Неожиданно слева послышался шум, и охранник, следовавший все это время сзади, ободренный тем, что перед «ликом чудовища» он уже не один, перепрыгивая через ступеньки заорал: «Si, si Paolo!» (Да, да Павел!). Из-за двери опять послышался голос: «Attenzione!» (Внимание!) Sparo nelle gambe! (Стреляю по ногам!) И почти без паузы загрохотала автоматная очередь, прошившая нижнюю половину двери. Ногу в передней части бедра обожгла терпимая боль, но Галкин не шелохнулся. Зато охранника, пораженного двумя пулями в грудь, снесло со ступенек и бросило на плитки «грота».

Услышав звук падения, автоматчик распахнул дверь, за которой стоял Галкин и, выставив перед собой оружие, шагнул на ступеньку. В то же мгновение Петя, схватившись за ствол, мощно рванул его вниз, и человек вместе с «Мини-Узи» покатился с лестницы.

Не чувствуя боли, Петя «на пропеллере» выскочил из подземелья, пронесся по коридору и оказался в высоком холле первого этажа того самого трехэтажного здания, против которого вчера на горной дороге они сделали первую остановку. Это и была вилла Сильвестри. Против входа, располагалась широкая лестница. Стену лестничной площадки украшал тот же герб, который Петя видел на двери. С площадки на второй этаж, опоясанный балюстрадой, вели с двух сторон две лестницы.

Как всегда, при работе в режиме «пропеллера» Петя видел немую (точнее застывшую) сцену. Здесь это, в самом деле, напоминало театральную сцену. Например, можно было видеть на лестнице человека поднявшего ногу, и застывшего в таком положении. Но Петю не занимали смешные моменты. Нужно было спешить: он чувствовал, как кровь заполняет штанину и капает на пол.

«Пропеллер» вынес его наружу. На пятачке возле клумбы стояли оба автомобиля. Кроме водителей, в них никого сейчас не было. Черной «карете» Баркова Петя проткнул шину. Подойдя к «санитарке», он открыл кабину шофера и одним рывком выбросил водителя из машины. Охранник, стоявший у входа, неожиданно обнаружил беднягу копошащимся в клумбе. Он словно проявился из воздуха, а машина его в это время, объехав цветы, уже мчалась к дороге.

Галкин повернул направо – в гору. С автоматической коробкой передач – ехал впервые. Рука невольно искала рычаг: ей все время его не хватало. Достигнув поворота, Петр остановился, позвонил Тони, попросил, чтобы выезжал на дорогу. Затем он выправил руль, выключив зажигание, снял машину с ручного тормоза и выскочил из «санитарки».

8.

Сил хватило только дойти до обочины. Теперь он почувствовал боль. И – какую боль! Кровь потихоньку остановилась, – набухшая штанина терлась о рану. Галкин сел, прислонившись к дереву. Когда подъехал Тони и, приблизившись, позвал, он с трудом разжал веки.

– Я слышал выстрелы. Вы ранены?

Где-то далеко внизу ухнул взрыв. «Я же выключил зажигание!? – удивился Петя. – Наверно, был сильный удар – взорвался бак».

«Что это?» – спросил Тони.

«Это война,» – одними губами ответил Петя.

– Я спрашиваю, что с вами?

«Пустяки, – объяснил Петр. – Кость не задета. Только вырвало чуточку мяса!»

Тони помог сесть в машину.

– Скорее к хирургу. Потеряно много крови!

– Опасно! Будут искать по больницам.

– Мы сделаем, чтобы никто не нашел. У меня тут поблизости есть практикующий врач.

– Я заплачу! Главное – чтобы они не разнюхали.

По дороге Тони дозвонился к доктору. А минут через тридцать Галкин уже забирался на перевязочный стол.

Пуля прошла по касательной, сняв кожу и проделав борозду в бедренной мышце. Пришлось накладывать шов. Но что это был за шов! У себя на родине о таких швах Галкин даже не слышал. Сначала по краям раны наклеили две полосы из самоклеющейся ткани, а затем застегнули, вделанную в пластырь застежку-молнию. И никаких тебе игл, никаких ниток, скоб, никаких мучений при снятии шва – взял отклеил пластырь и все. Как ему объяснили, это называлось «атразип». «Молния» защищала рану, но не касалась ее поверхности, позволяя тканям свободно дышать, тем самым, способствуя заживлению. Врач советовал два дня воздержаться от нагрузок и резких движений, а чтобы восстановилась кровь, побольше пить сухого красного вина. «Для этого случая могу предложить вам – свое.»

В течение часа Галкин отлеживался на кушетке у доктора, пока Тони ездил по магазинам искать для него новые джинсы. Старые (продырявленные и пропитанные кровью) пришлось выбросить.

До машины Галкин дошел почти не хромая. Этот день решил отлежаться. Попросил Тони купить кое-какие продукты, а вечером выполнить одно поручение и позвонить. Когда стемнеет, водитель должен был проехать мимо виллы Сильвестри с включенным приемником, настроенным на частоту маячка. Сигнал прослушивается в радиусе трехсот метров. Если маячок будет слышен, значит, он остался на вилле (либо – у Бульбы в воротнике либо сам по себе). Если маячок не будет прослушиваться, он или поврежден, или Тараса переместили в другое место. В любом случае, это даст хоть какую-то информацию.

Галкин вспомнил, что хотел позвонить в Питер, уточнить ситуацию. Но зазвонил телефон, который Петя изъял у Баркова в последний раз. Звонил Фабио собственной персоной. Каким-то образом он догадался, у кого сейчас аппарат. Впрочем, догадаться было не сложно: Галкин не первый раз изымал аппараты.

– Пьетро, это же – вы! Отвечайте! Почему молчите?

– Я уже говорил, меня зовут Паоло!

– Я помню. А Игорь утверждает, что – Пьетро.

– Ваш Игорь все перепутал!

– Ну, хорошо, пусть будет Паоло! Но вы разбили мою машину!

– А ваши люди стреляли в меня!

– Вы ранены?

– Синьор, Сильвестри, вы же видели кровь! Зачем спрашиваете?

– Хочу знать, что мне еще от вас ждать.

– Если вы не вернете заложника, вас ожидают серьезные неприятности.

– Интерпол?

– И это тоже.

– От вас зависит, когда и как ваш Бульба вернется домой.

– Опять торгуетесь?

– Хочу найти с вами общий язык.

– Какой может быть общий язык с человеком, берущим заложников?

– Ваш Бульба не заложник, а гость.

– Гость, которого усыпили, насильно лишили свободы, разлучили с семьей? Кстати, он такой же мой, как и ваш.

– А мы, между прочим, решили ему показать Флоренцию, а потом, может быть, и Венецию.

– Кто мы? Вы и ваш Игорь?

– Беру это дело в свои руки. Завтра должны прислать новую машину.

– Это меня не касается.

– Вам так плохо?

– А это вас не касается.

Галкин выключил телефон. Он рассуждал так: «Если бы Тараса обыскали и опять нашли телефон, Фабио наверняка похвастался бы. Впрочем, не обязательно. Сильвестри – очень хитер. Чтобы делать выводы, надо хотя бы дождаться звонка от Тони».

Но Петр не дождался, позвонил сам: «Извините, Тони, это опять я. Хочу попросить, когда будете там проезжать, обратите внимание, стоят ли перед домом машины, и если стоят, то какие. Конечно, если будет видно с дороги. Ни в коем случае не приближайтесь. И вот еще что: постарайтесь запомнить, какие окна, и на каких этажах будут светиться». Тони пообещал обратить внимание и запомнить.

Галкин передумал звонить в Питер: достаточно было того, что звонил Бульба. А его могли снова не так понять. Оставшись один, весь этот день Петр распивал, купленное у доктора вино. Не потому что оно ему нравилось, а как говорится, «для пользы тела», чтобы, по совету доктора, восстановить кровь. Вообще-то он пил очень редко и в исключительных случаях, если были повод и компания. Сегодня он выпил довольно много – в общей сложности, за пол дня – две бутылки. Сначала было даже приятно. Но потом – опротивело. Слабое вино не пьянило, не веселило – от него, просто, мутило и с непривычки поташнивало. Кроме того, он выпил пару йогуртов, вскипятил, по обычаю русских туристов кипятильником чай и придремал в кресле. Проснувшись, – почувствовал себя одиноко и неуютно. Рана не то чтобы очень болела, а как-то неприятно зудела. Только теперь он почувствовал накопившуюся усталость. Хотелось раздеться, лечь и уснуть, но надо было дождаться звонка.

Он вдруг понял, чего ему не хватало, – музыки. Он уже несколько дней не слышал хорошей музыки. Она, как и литература, как поклонение невыразимо прекрасной безымянной женщине, была одной из его религий. Он не был ни фанатиком, ни ортодоксом, ни фундаменталистом, не придумывал себе никаких постулатов и заповедей, просто, когда, закрутившись, иногда забывал причаститься магии звуков, а заодно помолиться священному образу (своему чуду), то впадал в состояние близкое к асфиксии. Удивительно, что именно в этом городе жили до него два гения, исповедовавших ту же «религию», о чем и открылись миру, увековечив имена своих жриц.

Галкин включил телевизор (впервые в Италии), надеясь услышать итальянскую музыку, но увидел Сильвестра Сталлоне. Правда, он тоже был итальянцем, но ни к Италии, ни к музыке отношения не имел. Шел импортный триллер.

Тут зазвонил телефон, – пришлось «ящик» выключить. Это был Тони. «Buona sera, Тони, ну как там дела?» – спросил Галкин.

– Buona sera, Паоло, дела такие: сигнал от радиомаяка есть. Никаких машин перед виллой не видно, на нижнем этаже горит свет за стеклом парадного входа и в одном окне рядом, на среднем этаже светятся почти все окна, на верхнем – одно (крайнее справа). Это – все. Как вы себя чувствуете, Паоло? Какие планы на завтра?

– Вы знаете, я выпил две бутылки вина те, что приобрел у доктора – голова ничего не соображает и немного мутит.

– Извините, Паоло, вчера мне было неудобно сказать, этот доктор хорош, как врач, но как винодел – ниже среднего. У нас тут много любителей и каждый считает себя знатоком. Если б вы выпили рюмочку-две, вы бы ничего не почувствовали, но после двух бутылок качество сказывается.

– Тони, о планах на завтра поговорим утром. Мне надо выспаться. Я позвоню вам сам.

– Тогда, до завтра!

– A domani!

9.

Он хорошо выспался. Бедро не болело. Голова была свежая. Проделав легкую зарядку и, стараясь не мочить ногу, ополоснулся под душем. Спустился в буфет, съел включенный в стоимость номера завтрак: хлеб масло, сыр, кружок колбасы, печенье, кофе со сливками. Поднялся к себе и только тогда позвонил Тони.

– Buongiorno, Тони!

– Buongiorno, Паоло! Как себя чувствуете?

– Отлично!

– Benissimo! Ну, что вы решили?

– Тони, я хотел спросить… Там, кругом – горы, вернее холмы. Не найдется ли в округе вершины, с которой можно увидеть виллу, как на ладони? С помощью оптики, разумеется.

– Мне кажется есть. В километре восточнее деревни Фьезоле перед карьером находится возвышенность. Только надо проверить, как туда добраться, и что реально оттуда видно. Кстати, у меня есть хороший бинокль.

– Ну, вот и прекрасно! Но сначала вы опять отвезете меня на вокзал. Я хочу сделать несколько звонков так, чтобы не «засветить» номера.

– Понимаю. Так я еду?

– Жду.

Оставив Тони на площади, он прошел в застекленную призму вокзала, разыскал таксофоны. Кровь яростно билась в висках, как будто он подвергался опасности. Такое сердцебиение само по себе представляло опасность. Сделав все, что надо, он набрал номер и только просил себя: «Ну довольно! Сколько можно!? Возьми себя в руки!» Потом сказал в трубку: «Здравствуйте, я – тот, кто два дня назад вас спрашивал о Тарасе. Он сейчас во Флоренции на вилле Сильвестри».

– Знаю.

– Значит, он сам вам звонил! Вы в Питере?

– Приехала на минутку взять вещи. Через час улетаю.

– Правильно. В Питере вам оставаться опасно.

– Что вам известно еще?

– Возможно, они собираются показать ему город, а потом увезти в Венецию. По крайней мере, так они сами сказали.

– Что им надо?

– Использовать его, как приманку.

– Кого же приманивать?

– Трудно сказать.

– Это действительно так или вы что-то недоговариваете?

– Скорее, – второе. Чего я больше всего боюсь: они и вас хотят использовать с этой же целью.

– А что вы хотите?

– Вернуть Тараса.

– Ну, так верните!

– Я здесь – один, а питерцы, как я понял, – на стороне похитителей. Во всяком случае, ищут не их, а меня. То ли все они куплены, то ли полные бестолочи. Во всяком случае, у меня ничего не выходит. Иногда я кажусь себе человеком с обочины, вмешавшимся в чужую игру.

– Успокойтесь. У вас все получится.

– Вы так думаете!?

«Убеждена!» – сказала она и положила трубку. Для Галкина в этом ответе была загадка и, возможно, надежда. Меньше всего он ждал моральной поддержки с ее стороны. Но было и нечто тревожное. В отличие от первого звонка, на этот раз он имел возможность прислушаться к голосу, который был, конечно, похож на голос «чуда», сохранившийся в памяти с армейских времен… Но только похож. В нем слышалось и что-то иное. Даже поправка на возраст не объясняла изменения тембра. «Возможно, было заболевание связок», – подумал Галкин и решил прекратить обсуждение некорректной придирки.

От вокзала Тони повел машину на север-северовосток, сначала – по улицам города, затем по шоссе. Скоро пошли пригороды: поселки Сан Доменико, Фьезоле с паутиною улиц среди вилл, ферм и каких-то амбаров, мимо шпалер виноградников, фруктовых садов и оливковых рощ. Это был край древних этрусков – праитальянцев и роскошных современных вилл. На центральной площади стояло два бронзовых всадника, которые как бы двигались друг другу на встречу и остановились для переговоров.

Отсюда, повернув на восток, по узенькой улице, называвшейся «Корсика» такси выехало за околицу и, наконец, двинулось вверх по крутой лесной дороге.

Хвойный лес был опрятен и больше напоминал парк где-нибудь в районе Измайлова. Временами попадались дубы с едва пробивающимися листочками. Дорога становилась все круче, звук мотора натужнее, и скоро вой двигателя совсем заглушил пение птиц.

Наконец, они выехали на большую поляну, миновали навес кормушки зверья. Отсюда начинался спуск на восточную сторону. Этот склон был круче, в сравнении с тем, по которому поднимались. Внизу, у подножья, сверкало на солнце водное зеркало, покрывавшее старый карьер.

Тони выключил двигатель. Они вышли. Оглядевшись, Петр почувствовал себя ближе к небу. Ему показалось, что он, просто, гость и приехал сюда отдохнуть. События этой недели, вдруг, утратили значимость. Явилось желание – рухнуть в изумрудное ложе, закрыть глаза и расслабиться. В ощущении непреходящей усталости, в желании раствориться в этом зеленом космосе было что-то привычное, русское. Даже головокружение, которое он сегодня испытывал, казалось привычным. Не в силах преодолеть желание, Петр опустился на землю, не отойдя двух шагов от машины. Внутри двигателя, после натужной работы, что-то еще звенело и булькало. В самом облике машины Петя улавливал нечто родное. Старый Фиат по каким-то родственным признакам напоминал большинство «легковушек», бегающих по дорогам России.

Таксист бродил по поляне, то и дело прикладываясь к биноклю. Он искал место, откуда было бы видно виллу Сильвестри. Наконец, Тони позвал Галкина: «Паоло, кажется, я нашел. Взгляните!» Петя с трудом поднялся. Никогда раньше он не испытывал такой вялости и решил, что сказывались, накопившаяся усталость, потеря крови, выпитое вчера вино, волнение, связанное с телефонным звонком. Взглянув на него, Тони спросил: «Кружится голова?» И поставил свой диагноз: «Так бывает от переизбытка кислорода. Наша растительность мощнее очищает воздух. А ваши легкие не принимают воздуха совсем без примесей.»

Галкин взял бинокль, чуть подстроил его под свои глаза. Прошло немало времени, прежде чем он «нащупал» объект. Ракурс был непривычный. Вилла была обращена к нему под иным углом – не со стороны дороги, а по линии, проходящей через склад с башей. Причем расстояние между ними «скрадывалось», и профиль башни как бы накладывался на силуэт виллы.

Площадка перед виллой, действительно, была пуста. Неожиданно Пете пришла в голову мысль. Барков, скорее всего, уехал. То ли – обратно в Рим, то ли поселился во флорентийской гостинице. На вилле ждали прибытия новой машины. Но не могли же они столько времени оставаться оторванными от цивилизации, ведь заранее на это никто не рассчитывал. А там ведь, по крайней мере, человек пять-шесть мужиков, которым надо как-то питаться.

«Скажите, Тони, – спросил Галкин, – у вас хорошие отношения с диспетчером службы?». «Нормальные», – признался Тони. И когда Петр изложил свою мысль, он согласился с ним, набрал номер телефона диспетчерской. Болтая с девушкой, он сказал, что стоит на улице, дожидаясь клиента, а потом, как бы между прочим, справился, не было ли у нее заказа с виллы Сильвестри. Диспетчер сообщила, что, такой заказ поступил на двенадцать часов пополудни. Петя дал знак, дескать, баста – кончай разговор. Тони, поблагодарив диспетчера, отключился и спросил: «Ну, и теперь – куда?»

А теперь выберем место для засады и проследим маршрут заказнного такси. По дороге вниз Галкин поинтересовался: «Если Сильвестри поступит из Рима новая машина, смогут ли они, пользуясь ею, осматривать достопримечательности?»

– На ходу из окна – могут. Но останавливаться и выходить из машины – нет. Стоянка в городе разрешена только машинам, зарегистрированным во Флоренции.

– То есть, даже если у них будет новая машина, для того, чтобы гулять по городу, им все равно придется заказывать такси.

– Выходит так. А что, они собираются гулять?

– Не исключено.

10.

Они замаскировали машину там, где останавливались перед виллой в первый раз. Включили приемник, убедились, что маячок работает. Минут через пятнадцать (то есть точно, как было заказано) по дороге слева направо проехало такси. Еще минут через десять оно проехало справа налево уже с пассажирами. Сняв маскировку, они, не спеша, двинулись следом.

Преследование ничего не дало. Двое охранников набрали в ближайших магазинах две сумки продуктов, потом заехали в аптеку и купили медикаменты и перевязочный материал.

«А это им зачем?! – удивился Тони. – Как будто лазарет устраивать собираются!?» «Это для дела. – объяснил Галкин. – У них там, по меньшей мере, двое раненых».

– Вот как!?

– Слышали вчера автоматную очередь? Одна пуля досталась мне, остальные – своим.

– Так метко стреляли?!

– С закрытыми глазами. Тяжело раненого, думаю, уже вчера положили в госпиталь.

– А как объяснили?

– Уверен, Фабио нашел, что сказать.

– Это кто?

– Сам Сильвестри!

– Ого!

Галкин остановил машину.

– Тони, знаете что, не будем их сопровождать до виллы. Доберутся без нас. Если не трудно, отвезите меня, пожалуйста, к знаменитому «Teatro Communale» и оставьте там.

Галкину повезло, ему выпал свободный вечер. «А что если пойти в театр?» – подумал он. Из различных источников Петр знал, что Флоренция была в числе городов, где зарождалась итальянская опера. Это начиналось естественным образом из сопровождавших драматические спектакли музыкальных и балетных «интермедий» (включений). Сначала интермедиями, просто, заполняли антракты, затем они стали служить иллюстрациями драматических действий. Потом диалоги сменились музыкальными речитативами. И, наконец, все слилось в единое музыкальное действо. Галкин сознавал, что такой взгляд на зарождение оперы – не что иное, как профанация – бессовестное упрощение весьма сложного процесса. Но что остается неспециалисту, то есть «профану», если он хочет иметь хоть какое-то представление.

Это происходило в пятнадцатом – шестнадцатом веках. В стране с теплыми ясными вечерами для театров не строили специальных зданий. Греческие и римские традиции признавали только театр под открытым небом. Но уже во времена Казимо Первого Медичи, когда для смены декораций стали использовать хитрые механизмы, театры переместились под крыши дворцов и офисов. Например, один из самых технически совершенных театров того времени расположился внутри «Старого Дворца» на площади «Синьории», другой – вселился в одно из помещений «Уффицы». Только в девятнадцатом веке во Флоренции было построено специальное здание для театра. Сначала, как открытый амфитеатр на шесть тысяч мест, потом, как закрытый – на две тысячи мест. Он расположен на том же (северном)берегу Арно, что и гостиница «Колумбус» и на таком же расстоянии от центра (то есть «Старого моста»), только в противоположном, (западном) направлении, по адресу «Проспект Италии», дом 16. Это было желтое здание. В закрытых ставнями окнах второго этажа как будто дремали «добрые старые времена».

Галкин не знал, сможет ли выбраться завтра. А сегодня давали оперу «Федра» немецкого композитора Ханса Вернера – известную любой школьнице хрестоматийную историю: Федра, жена Тесея, дочь критского царя Миноса, воспылавшая любовью к пасынку Ипполиту, отвергнутая юношей, кончает с собой. Только из одного этого идти не хотелось. А тут еще – композитор Ханс Вернер, которого нет даже в российском энциклопедическом словаре. Впрочем, в сусеках памяти Петя все же наскреб о нем крохи сведений. Этот немец изучал двенадцатитоновую технику композиции (в отличие от обычной диотонической системы, основанной на противопоставление дух ладов: мажора и минора), был приверженцем новой венской школы додекафонии (додека – двенадцать) Арнольда Шёнберга. В пятидесятых годах Ханс Вернер вынужден был уехать в Италию. По крайней мере, для России он был никто – что-то вроде безвестного музыкального графомана, каких на свете, возможно, – не так уж и мало.

И все-таки Галкин пошел, хотя в зале кроваво-красного колера зрителей оказалось немного. Оперу давали в концертном исполнении (без костюмов и декораций). Колеблющихся это должно было доконать. И, в самом деле, многие ушли в начале спектакля. Петя остался не из одного упрямства – больше из любопытства, хотя ничего особенного от спектакля не ждал. И как часто при этом бывает, – ошибся.

Оркестр звучал превосходно. Голоса были истинно итальянские. В такой постановке можно было не следить за сюжетом и не ждать красивых мелодий. Оставалось наслаждаться очищенным от банальных созвучий мистическим ладом. Это производило странное впечатление, словно Галкин воспринимал не музыку, а испытывал наслаждение, слушая гармонично звучащую прозу Толстого или Томаса Манна. Такое звуковосприятие было неожиданным.

Покидая после спектакля театр, наш герой расценил его, как подарок судьбы, как некую «интермедию» – музыкальное включение в сумасшедшую драму его собственных итальянских буден.

Однако, на набережной, по дороге в гостиницу, им стала овладевать тревога. Она проникала исподволь, будто крадучись, используя его собственные верткость ума и фантазию. В «драму итальянских буден» все решительнее вторгалось трагическое звучание.

Последствия одного, казалось бы, не очень значительного события стали представляться катастрофическими. Мысль зацепилась за фразу, которую нынче он высказал Тони: «Тяжело раненого, думаю, уже вчера положили в госпиталь». Он произнес это убежденно, словно иначе и быть не могло, хотя, в действительности, могло быть все, что угодно. Нельзя, например, исключать, что «сильвестравцы» доставили раненого туда же, куда Тони привез и Галкина. Ведь госпиталь – далеко, до него надо дозваниваться, вызывать скорую помощь, а этот доктор практикует рядышком, в районе холмов. И если случилось именно так, то события могли обрести «злокачественную» направленность.

Врач, наверняка, мог сказать, что на днях у него уже был пациент с огнестрельным ранением; привез знакомый таксист. А дальше – пошло поехало: его могли спросить: Откуда привез? Куда отвез? Как звать таксиста? Номер машины? Адрес водителя могли разузнать в диспетчерской, отель, номер комнаты – из допроса несчастного Тони, все остальное – из памяти гостиничного компьютера. В мозгу Пети точно разматывался клубок зловещих событий.

Он не заметил, как дошел до гостиницы, хотя расстояние составляло около трех километров. А, поднявшись в номер, – не находил себе места. Внешне, как будто бы ничего не случилось. Но кто знает, что было в действительности, и что прячется за видимостью неизменности. Он сознавал, главной его бедой сейчас была паника. Его подмывало звонить Тони, но, во-первых, уже было поздно – поздно по времени суток. А, коли несчастье случилось, – все равно ничего не изменишь. Если – все в норме, будить водителя, ради комфорта души, – просто, подло.

Петя заснул лишь под утро, – забылся каким-то горячечным сном, однако проснулся в девятом часу бодрым и напряженным, как натянутая тетива. И тот час же набрал номер водителя. Они поздоровались. Тони осведомился о самочувствие. «Как я могу себя чувствовать, если второй день вынужден бездельничать!?» – раздраженно заметил Петя. «Вам как раз стоило отлежаться после ранения и потери крови.». – возразил Тони. Беседуя, Галкин прислушивался к голосу из аппарата, пытаясь уловить признаки подконтрольности. Но ничего подозрительного не обнаружил. Зато водитель уловил в его голосе настороженность и спросил: «Что-то случилось?» «Вероятно, могло случиться», – загадочно высказался Галкин. Такой ответ еще больше озадачил Тони.

– В чем дело, Паоло?

Только тогда, сознавая нелепость происходящего, герой наш решил объясниться.

Он старался, как можно последовательнее излагать свои доводы. Когда речь зашла о Тони, Галкин как будто начал оправдываться: «Вы поймите, у вас семья, и я не хочу, чтобы ради случайного нанимателя, вы рисковали. Я и противной стороне жертв не желаю, и если кто-то из них пострадал, то не по моей вине: похитители сами установили правила игры.»

«Я понимаю, – наконец, сказал Тони, – и знаю, что надо делать. Я поеду к нашему доктору и узнаю, были у него или нет „гости“ из виллы».

– Желательно запастись хорошим предлогом. Иначе все можно испортить.

– Что вы имеете в виду?

– Например сказать, что пассажиру очень понравилось вино. И он хотел бы приобрести еще пару бутылок. Пускай я останусь в его памяти не как пострадавший, а как поклонник его погребов.

– Хорошая мысль!

– Деньги я дам.

– Это не самое главное. Ну, я поехал?

– Только осторожнее, чтобы не напороться на эту «компанию».

11.

Выйдя на завтрак, Галкин неожиданно, обнаружил в гостинице много знакомых лиц. На каждом шагу с ним здоровались, ему улыбались. Оказывается накануне, во второй половине дня, из Рима прибыла «родная» группа. Петр тоже улыбался, уверял, ни чуть не лукавя, что Флоренция ему очень понравилась. Но люди, вглядываясь в него, почему-то спрашивали: «Что-то случилось? Вы так бледны!?» Галкин испытывал наслаждение. За последние дни он хоть и поднаторел в, так называемом, «колониальном английском», оказалось, говорить на родном языке – все равно что дышать полной грудью.

«Петр Иванович, – остановила его старшая группы, – у нас сегодня обзорная экскурсия. Вы пойдете с нами?»

– Хотелось бы. Погляжу, как сложатся обстоятельства.

– Если пойдете, имейте в виду, экскурсовод будет ждать у памятника Данте на площади Святого Креста. Вы знаете, где это?

– Да – в курсе. Это не далеко.

– Ну, вот и отлично!

«Приятно слышать, когда тебя называют „Петр Иванович“, – подумал Галкин. – Я сам лишил себя удовольствия быть в чужой стране с земляками».

В это время зазвонил телефон. Галкин извинился, нашел укромное место и открыл аппарат.

– Тони, простите, что долго не брал. Приехала моя группа из Рима – не мог говорить. Еще раз простите! Так что, – обстановка?

– Спокойная. Люди из виллы, действительно, навестили врача. У раненого, что привезли на такси, было прострелено легкое. Объяснили несчастным случаем в фирме охраны при проверке оружия. Доктор сказал, что ранение требует помощи высшей квалификации и направил их в госпиталь. Они почти тут же уехали.

– И все?!

– И все!

– А предлог?

– Вы на счет вина? Я решил, лучше ему о вас вообще не напоминать.

– Пожалуй, верно.

– Какие на сегодня планы?

– Тони, я хотел бы сегодня пойти со своей группой.

– Прекрасно! А мне что делать?

– Сначала позвоните в диспетчерскую, не заказано ли из виллы такси. И сообщите мне, а я скажу, что делать дальше.

Звонок поступил через пару минут: «Вилла вызвала такси на половину десятого».

– Извините, Тони, вы наверно сейчас там – недалеко?

– Как раз между доктором и виллой.

– Я бы с удовольствием с вами сейчас проехался, но боюсь, не успеем.

– А что надо делать?

– Надо замаскировать машину на нашем месте, не доезжая виллы. Проверить сигнал маячка до приезда такси и после, затем осторожно проследовать за ними. Объясняю в чем дело: утром на площади Святого креста начнется обзорная экскурсия на русском языке. А Сильвестри как-то грозился показать заложнику Флоренцию. Возможно, – это как раз тот случай.

– Все ясно. Выезжаю!

– Отлично! Только сообщайте мне любые изменения.