Вирус бессмертия Янковский Дмитрий

ГЛАВА 3

28 декабря 1938 года, среда.

Москва, Петровский бульвар

Луч утреннего солнца проникал в окно через сизую пелену папиросного дыма. Седой высохший старик, укутанный пледом, сидел в инвалидном кресле с велосипедными колесами. Он жевал губами картонную гильзу помятой папиросы и елозил тусклыми глазами по предметам обстановки – по старенькой мебели, по цветочным горшкам на окне, по старым географическим картам, во множестве висящим на стене. Тишину комнаты нарушало редкое покашливание старика и громкий стук часов с гирьками.

Из другой комнаты вышла девушка лет двадцати четырех, в сером платье из плотной шерсти. Шея ее была повязана темно-синим платком с белым узором клинописи, а волосы были подстрижены коротко, до плеч – по последней моде. Они сами завивались внутрь, хотя некоторые модницы подкручивали кончики горячими щипцами. Но Варвара не была модницей. После того, как погибли родители, на ее плечи свалился парализованный дед и брат, контуженный в детстве выстрелом из винтовки.

Варвара не знала, зачем живет. В детстве она мечтала заниматься какой-нибудь наукой, как отец. Общаться с интересными умными людьми. И, конечно, быть счастливой. Но отец, а потом мать погибли, и жизнь Вари резко изменилась. Она закончила ФЗУ, а потом устроилась на фабрику, чтобы получить направление в институт, но так и осталась рабочей.

Варвара с укоризной посмотрела на деда, взобралась на табуретку и начала подтягивать гирьки настенных часов. Цепочка торопливо затрещала.

– Очень много вы курите, дедушка, – сказала она. – Совсем ведь дышать нечем.

– А ты отвори окно, – прокряхтел дед.

Варя мягко соскочила с табуретки.

– Зима на дворе, какое может быть окно? Сегодня солнце вышло, наверняка мороз стал крепче вчерашнего. Вы дома все время, дедушка, оттого забыли, что зимой холодно бывает!

– А с чего это ты не на фабрике? – проскрипел дед, подозрительно оглядывая внучку.

– У меня отгул за две ночные смены, дедушка.

– А куда нарядилась-то? По дому работы мало, что ль? Хвостом крутить небось! Только не вздумай в дом кого привести!

– Нет, дедушка, – Варвара усмехнулась. – Не бойтесь, не приведу. Но мне надо бежать, есть очень важное дело.

– Какие у тебя важные дела, пигалица? А обед-то кто сготовит? Ишь! Важная она стала!

– Я соседку, тетю Веру, попросила, она за вами присмотрит, – крикнула деду Варя, направляясь в прихожую.

– А Павка-то где? – спросил дед, заскрипел колесами инвалидного кресла и вскоре возник в проеме прихожей.

– На сборах Павлик, – сказала Варя, надевая пальто. – Я вот хочу сбегать в ОСОАВИАХИМ, узнать, далеко ли его направили. Может, ему надо что, а то ведь даже домой не зашел. Мороз-то какой!

Старик пожевал потухший окурок и, подозрительно оглядевшись, спросил:

– А почему мы в другую квартиру переехали?

– Никуда мы не переехали, дедушка! Что вы мелете? – раздраженно ответила внучка, надевая вязаную шапку и поправляя платок на шее. – Вы уже вчера спрашивали.

– А где же тогда моряки?

Варя знала, что, когда с дедом случается приступ маразма, лучше ему поддакивать, а не спорить.

– Скоро придут моряки, – ответила она. – Ружья почистят и придут.

Она сунула ноги в сапожки и распахнула дверь в подъезд.

– А у моряков-то нету ружей, у них винтовки, – пробормотал старик.

Варя с облегчением захлопнула дверь, дважды провернула ключ и позвонила в дверь к соседке.

На трамвае Варя добралась до Арбата, хотела застать подругу Анечку, у которой тоже был отгул, но той не оказалось дома. Нехорошее предчувствие, возникшее с самого утра, не оставляло ее, но ужасно не хотелось ходить одной по кабинетам мелких начальников, выспрашивая про Павку. Унизительно как-то, а если вдвоем, то не так. Но Анечки нет, а идти придется – вдруг брату что-то понадобится? Надо хоть узнать, где он. Если скажут, конечно.

Купив в метро красный билетик за тридцать пять копеек, Варя доехала до «Дзержинской» и поспешила к секции ОСОАВИАХИМа, где занимался Павел. Нужное здание было всего в двух кварталах, но Варя замерзла на ветру в легком пальтишке. Она торопливо семенила по хрустящему снегу, закрываясь от ветра рукой в рукавичке. Достигнув наконец нужного подъезда, девушка потянула на себя тяжелую дверь и стряхнула снег, приставший к подошвам сапожек.

В вестибюле ОСОАВИАХИМа громко играло радио – бодрые громкие марши колыхали холодный воздух.

– Куда, барышня, собралась? – спросил седой вахтер, надевая очки с толстыми стеклами.

– Здравствуйте! Я – сестра Павла Стаднюка, мне бы кого-нибудь из начальства, хочу узнать, куда брата направили.

– Ишь какая шустрая! Начальство ей подавай, – проскрипел дед. – Погоди, не так скоро. Чья ты, говоришь, сестра?

– Павла Стаднюка.

– Как твое имя?

– Варвара. Меня зовут Варвара Стаднюк.

– Погоди-погоди. – Вахтер повертел ручку большого деревянного телефона. – Не велено мне кого попало пускать. Алле! Пахомыч говорит. Здесь барышня просится, мол, сестра какого-то Стаднюка. Варвара. Да. Понятно. – Он положил трубку и строго глянул поверх очков. – Ладно. Поднимешься на второй этаж и по коридору сразу налево. Во вторую дверь постучишь, там будет товарищ Андрей. Все поняла? – Старик подозрительно зыркнул на нее поверх толстых линз.

– Да, – ответила Варя и заспешила по лестнице.

Пробежав по гулкому коридору, она с тревогой в сердце толкнула вторую налево дверь и заглянула в кабинет.

– Товарищ Андрей? – спросила она.

– Угадала! – улыбнулся хозяин кабинета. – А ты – Варвара? Варвара Стаднюк? Проходи!

Товарищ Андрей оказался чуть старше ее. Впустив гостью в кабинет, он благожелательно улыбнулся, окидывая Варю с головы до ног возбужденным взглядом.

– Ну что, Варвара Стаднюк? – Товарищ Андрей указал на ряд стульев возле стены. – Хочешь чаю с сахаром? Замерзла, наверное? Да ты присаживайся!

– Нет. Спасибо! Я постою лучше. – После холода чаю очень хотелось, но Варя отрицательно покачала головой и потупила глаза. – Я на минуточку. Узнать только, далеко ли отправили Павла Стаднюка.

– Далеко, – товарищ Андрей шлепнул ладонью по столу. – Далеко! Куда – государственная тайна. Но ты не волнуйся, у них там есть все, что нужно. К тому же это не курорт, а военные сборы.

– А нельзя ли передать что-то? Или узнать, надолго ли они?

– Да ты присядь, присядь! Не торопись! – сказал Андрей. – Чего испугалась?

– Нет. Ничего… – Варя двинулась к стульям, стоявшим в ряд у стены, и напряженно присела на краешек одного из них.

– Посиди минутку, мне надо решить один важный вопрос.

Товарищ Андрей торопливо покинул кабинет, оставив Варю в полном недоумении. Впрочем, мало ли зачем ему нужно выйти?

Варя огляделась и расстегнула пальто, чтобы быстрее согреться в хорошо протопленном помещении. Она томилась тревожной неизвестностью, разглядывая от скуки блестящие осоавиахимовские кубки, расставленные на полках стеклянной витрины.

Вернулся Андрей минуты через три.

– А надолго это все? – снова спросила у него Варя.

– Недельки на две. Ты так волнуешься, будто мама Павлу, а не сестра. Давай все же попьем чаю. Да ты скинь пальто, а то как неживая. Так я тебе наливаю?

Товарищ Андрей взял графин, налил воды в два граненых стакана и, сунув в один из них кипятильник, включил штепсель в розетку. Из тумбочки он вытащил сахарницу и со стуком поставил ее на стол.

Варя испуганно следила за жилистыми руками хозяина кабинета и не понимала, почему так все сложно. Разве нельзя было заранее предупредить? Она бы помогла брату собраться по погоде.

Товарищ Андрей перекинул кипятильник во второй стакан.

– Давай, Варварочка! – пригласил он, насыпая заварку в закипевшую воду. – Подвигайся к столу. А то мне как-то неудобно одному, а я все равно собирался.

– Нет! Спасибо, товарищ Андрей! – Варе не нравилось, с какой настойчивостью товарищ Андрей пытается оставить ее в кабинете. – Я лучше пойду!

Она решительно запахнула пальто и начала застегиваться.

– Погоди-погоди, – вкрадчиво остановил ее молодой человек. – Я, знаешь, о чем подумал? Вот перед самыми праздниками в лагерь, где сейчас Павел, поедет машина, так можно бы и тебе махнуть туда! Если хочешь, конечно… Давай посидим, подумаем, как это лучше устроить. Да и я уже тебе заварил! Не выбрасывать же!

Он окинул девушку влажным взглядом и задержал его на коленках, торчащих из-под полы пальто.

– А вы и второй стакан сами выпейте. Вон холодища-то какая! Не пропадет, – сказала Варя.

– Останься, – жестко сказал Андрей, приближаясь к девушке. – Будем пить чай, и точка! Я сказал! Никуда ты не пойдешь!

Варя напряглась еще сильнее, но подчинилась. Вступать в открытый конфликт было опасно, она это понимала, так что бегство и визг следует приберечь на самый крайний случай.

– Не могу же я тебя отпустить без чая, – фальшиво-гостеприимным тоном произнес он. – Замерзла ведь!

– Да незачем беспокоиться, – упрямо повторила Варя. – Если у него есть все необходимое, то я там ни к чему. К тому же у меня смена на фабрике. Я побегу.

Она опять попробовала встать.

– Постой! – снова повысил голос Андрей. – Погрейся хоть немного. Куда тебе спешить? Ты что, боишься меня? Я же не враг народа. Или ты не доверяешь представителю ОСОАВИАХИМа?

Варя молча опустила глаза.

– Кстати, знаешь, я ведь могу тебя от сегодняшней смены на фабрике освободить. Выдам справку от ОСОАВИАХИМа, все чин по чину. А? – Андрей подмигнул. – А сами махнем в кино. Как тебе? Хочешь сходить в кино?

– Ой, да какое может быть кино, товарищ Андрей! – Варя решила прикинуться дурочкой. – В цеху работы невпроворот! Кто будет делать? И вообще, засиделась я тут, да и согрелась давно. Побегу. У меня дед парализованный дома, какое мне кино! Вы уж простите.

– Постой! – товарищ Андрей кинулся наперерез и хотел схватить Варю за локоть, но она успела увернуться.

– Нет, спасибо! Извините, товарищ Андрей!

Варя распахнула дверь и с облегчением выскользнула в коридор. На лестнице не удержалась, заплакала. Она представила, что было бы, если бы товарищ Андрей повел себя чуть наглее и все же схватил бы ее. Тогда пришлось бы его ударить. А потом что? Нападение на начальника в его же собственном кабинете, вот что. Была у них на фабрике девушка, с которой такое случилось, теперь никто не знает, где она, – как забрали, так ее больше никто и не видел. А ему ничего! Будто если комсомолка, то должна с каждым начальником!..

Утерев слезы, Варя выскочила на улицу и нос к носу столкнулась с Робертом – давним знакомцем Павла.

– Варька? – обрадовался он, поправляя очки. – Чего зареванная?

– Это от мороза, – соврала она, снова внутренне сжимаясь.

– А-а. Понятно! – протянул очкарик. – Пойдем в столовую райпотребсоюза, пожуем горячего. Я тут премию получил, угощаю! Пойдем, говорю!

Он схватил Варю за руку и потянул за собой, но она выдернула ладошку из рукавички и крикнула:

– Отстань! Что вы все меня хватаете сегодня!

– Все – это кто? – спросил Роберт, возвращая девушке рукавичку.

– Так… Никто. Просто настроение плохое.

– Так пойдешь в столовую? – уточнил Роберт.

– Пойду, – вздохнула она и побрела за ним по заснеженной улице. Полы его перешитой по размеру шинельки трепал ветер.

В буфете Роберт купил два стакана чая и горячих пирожков с капустой. По-старушечьи ссутулившись, Варя стояла около круглого высокого столика в углу и равнодушно смотрела в окно.

– Ешь, – сказал Роберт, поставив перед девушкой тарелку с пирожками.

– Спасибо, – сказала Варя и обхватила стакан с чаем тонкими бледными пальцами.

– И не ходи больше в ОСОАВИАХИМ, – хмуро посоветовал ей Роберт. – Павла там нет.

– Что ты такое говоришь? – испугалась Варя. – Мне товарищ Андрей сказал…

– Если бы ты с ним осталась подольше, он бы тебе и не того наговорил. Большой он любитель по женской части. Из-за него ревела?

– Нет! – помотала головой Варвара.

– А вот мне врать необязательно. – Роберт снял очки и потер переносицу. – Хотя ты права. Сейчас никому доверять нельзя. Ладно, это сейчас не главное. Павла забрали.

Варя едва не вскрикнула. Лицо ее побледнело так, что собеседник испугался – вдруг она умрет прямо сейчас от разрыва сердца?

– Тихо ты! – Роберт сжал ее локоть крепкими пальцами, оглядываясь на обедающих за соседним столиком строителей.

– С чего ты взял? – Девушка взяла себя в руки.

– С того. – Роберт наклонился и зашептал: – Я случайно повстречал Мишку, когда тот шел в ОСОАВИАХИМ. Он сказал мне, что Павел ждет его около памятника метростроевцам. Подходим к памятнику, а Павла нет. Подождали – без результата. На занятия пришли вместе, а собрались уходить – и Мишки нет. Я не стал спрашивать, чтоб не нарываться, а то поняли бы, что мы вместе пришли. Еще и меня бы сгребли!

– За что же Павла можно забрать? – побелевшими губами спросила Варя и подняла глаза, чтобы удержать слезы. Но они все равно покатились по щекам.

– Мало ли! Может, настучал кто. Возьми себя в руки! У тебя есть кто-нибудь, кто может помочь?

– Да откуда?

– А из знакомых отца? Успокойся, подумай.

Варя вытерла слезы, внимательно посмотрела на Роберта и сказала:

– Разве что Петряхов Константин Семенович…

– Красный командир Петряхов? Ты его знаешь? – удивился Роберт, надевая очки.

– Да-да! – торопливо кивнула Варя. – Я сейчас вспомнила! Они с отцом были очень дружны. Меня он узнает, конечно. Но вот только…

– Что только?

– Как обо всем рассказать-то ему?

– Испугалась?

– Погоди, – вдруг сказала Варя. – А может, ничего страшного не случилось, а ты понапрасну панику поднял?

– А если нет? – удивился Роберт. – Может, жизнь Павла сейчас зависит именно от твоей помощи! Тебе надо пойти к Петряхову и все ему рассказать.

– Да-да! – воскликнула Варя. – Он позвонит товарищу Сталину и пожалуется. Иосиф Виссарионович все знает, все понимает! Он разберется с ними по совести!

– Конечно, – закивал собеседник и хотел встать из-за столика.

– Нет, – Варя снова поникла.

– Что – нет?

– С чего ты взял, что он станет помогать? Скажет, мол, раз забрали, значит, было за что!

– Может, и скажет, но попробовать-то следует. Ты представь, каково сейчас Павлу! Нельзя же думать только о себе. Не по-комсомольски это.

Варя поежилась и задумчиво сделала несколько больших глотков чая.

– Наверно, ты прав, – сказала она. – Заеду, покормлю дедушку и пойду к Петряхову. Сама схожу. Я уже знаю, что ему сказать.

– И правильно! – улыбнулся Роберт. – Пойдем, я тебя до трамвая провожу.

– Пойдем. – Варя отодвинула пустой стакан.

ГЛАВА 4

28 декабря 1938 года, среда.

Подмосковье, дорога на Долгопрудный

Советник германского посольства Густав Хильгер любил удить рыбу в Подмосковье. Окружению немецкого аристократа подобное развлечение казалось диковатым, поэтому граф Шуленбург, посол Германии в Москве, его не одобрял. С другой стороны, Хильгер был незаменимым сотрудником – сын московского фабриканта, он родился и провел детство в России, безупречно владел русским языком, прекрасно знал менталитет этого полудикого северного народа. Ему можно было простить такие мелкие слабости, как любовь к подледному лову. И граф Вернер фон Шуленбург прощал советнику, позволяя отлучаться, когда не было неотложных дел.

Густав Хильгер ценил такое доверие, особенно теперь, когда по всей Советской России одно за другим закрывались германские консульства и многие работники посольства трудились практически без отдыха. Расслабившись на заднем сиденье черного «Мерседеса», он задумчиво глядел на ползущие за окном сугробы, но мысли его были заняты не рыбалкой, на которую он выехал несмотря на лютый мороз, а куда более глобальными вещами. Хильгер не одобрял агрессивной политики Гитлера, более того – боялся ее. И дело было вовсе не в миролюбии, к которому, как говорили, советник имел склонность, а в том, что Германия, по его мнению, не имела достаточного технического перевеса для претензий на мировое господство. Гитлер же делал ставку на непоколебимый моральный дух нации, что могло измениться после столкновения с первыми серьезными трудностями.

– А ну-ка постой, Фридрих! – Хильгер наклонился к боковому стеклу.

«Мерседес» сбавил скорость и приткнулся к обочине, не выезжая из широкой снежной колеи, пробитой полуторками.

– Что-то случилось? – настороженно спросил водитель, доставая из кобуры под сиденьем тяжелый «люгер 08».

– Пока не знаю. Отъедь немного назад и дай мне пистолет.

Густав Хильгер открыл дверцу и по щиколотку утонул охотничьими унтами в снегу. Фридрих заглушил двигатель и тоже выбрался из машины.

– Мне показалось, что в сугробе у обочины лежит человек, – произнес советник. – Ты ничего не заметил?

– Нет. Хотя это мог быть пьяный русский, замерзший ночью.

– Так далеко от города? – удивился Хильгер. – Нет, Фридрих. Чутье никогда меня не подводит.

– Это может быть провокацией.

– Тоже сомнительно. Если, конечно, ты никому не говорил, куда точно мы едем.

– Нет.

– Тогда если это и спектакль, то не для нас. А моя профессия не позволяет пренебрегать случайностями. Пойдем, поможешь, если что.

Не пройдя и двух десятков шагов, они разглядели лежащего вниз лицом мужчину в телогрейке и ватных штанах. Услышав хруст снега, незнакомец с трудом поднял голову и что-то простонал.

– Кажется, он горел, – насторожился шофер.

– Осмотри его.

Фридрих наклонился над лежащим и перевернул его на спину. В некоторых местах телогрейка и штаны незнакомца действительно были прожжены, а лицо покрыто жирной копотью. Опаленные до рыжего цвета ресницы и брови выделялись на нем с отвратительной неестественностью. Еще бросалась в глаза кисть левой руки – чудовищно распухшая и синяя.

– В него стреляли, – заявил водитель. – В ногу с короткой дистанции, скорее даже в упор, а в руку издалека.

– Тогда в машину его, – решительно приказал Хильгер. – Быстро!

Они вдвоем подхватили лежащего под руки и впихнули на заднее сиденье. Его одежда задубела так, словно насквозь промокла, прежде чем попасть на мороз.

– Гони в посольство, – сказал советник, устраиваясь рядом с водителем.

Взревел мотор. «Мерседес», буксуя в колеях, развернулся и погнал в сторону города.

Немного отлежавшись в тепле, незнакомец открыл глаза и отчетливо произнес по-немецки:

– Если вы из посольства, не бросайте меня. У меня есть важнейшая информация для Германии. Информация военного характера.

Водитель удивленно поднял брови.

– Ваше чутье действительно вас не подводит, – уважительно покосился он на советника.

– Твое имя? – Хильгер обернулся, положив руку с пистолетом на спинку сиденья.

– Богдан Громов. Бывший сотрудник ЧК.

– Кто в тебя стрелял?

– Коллега. Бывший коллега.

– Что у тебя за информация?

– В меня стреляли, – прохрипел Богдан. – А потом я еле выбрался из пожара. И половину ночи пролежал в снегу. То, что я теперь еду в этой машине, не только ваша, но и моя заслуга. И я намерен разговаривать с вами на равных. По крайней мере не здесь, а в посольстве, после того, как мне окажут медицинскую помощь. Пока это все.

Он закрыл глаза и затих, стиснув кулак здоровой руки. От подтаявшей одежды по салону распространилась тошнотворная вонь.

– Его немецкий не хуже моего русского, – буркнул Хильгер. – Но все же этот Богдан из другого теста, чем мы.

– Что вы имеете в виду? – не понял шофер.

– Что бы ты делал, получив среди ночи две пули, особенно если вокруг полыхает пожар?

– Попробовал бы выбраться, – Фридрих пожал плечами.

– Не думаю. Лично я бы умер. Получил бы болевой шок, истек кровью и сгорел. Ты тоже, скорее всего. Но даже если бы нам удалось спастись из огня, мы бы насмерть замерзли за ночь. Это точно.

– Да, мороз – жуткая вещь, – передернул плечами водитель. – Я и представить не мог, что это такое, пока не почувствовал на себе. С берлинским снежком, который идет раз в три года на Рождество, здешнюю зиму и сравнивать нечего.

– А русские тут живут из поколения в поколение. Так что не дай нам бог столкнуться с ними в этих снегах.

Проскочив к центру города, «Мерседес» остановился в Леонтьевском переулке, возле посольства.

– Жди меня за рулем, – советник отдал пистолет водителю и выбрался из машины. – С русского глаз не спускай. При малейшей опасности стреляй в плечо, ему в таком состоянии одного попадания хватит.

Он хлопнул дверцей и поспешил к парадному входу. Охранник узнал советника и пропустил, не заглядывая в пропуск. Хильгер поднялся по лестнице и толкнул дверь приемной.

– Господин Шуленбург может меня принять? – спросил он у секретарши, прекрасно понимая, что никакая срочность не простит ему дурных манер.

– Да, – кивнула женщина, испуганно глядя на лохматые унты советника.

Хильгер нажал на дверную ручку и переступил порог кабинета, плотно закрыв за собой дверь.

– Разрешите? – Он вытянулся по струнке, глядя на сидящего за столом посла.

Тот, как всегда, блистал элегантностью. Темный, в едва заметную полоску костюм, белоснежный платок в нагрудном кармане, туго накрахмаленные манжеты, скрепленные крупными золотыми запонками, такой же жесткий воротничок, заставлявший держать голову высоко поднятой. Поэтому хорошо был виден широкий черный галстук, завязанный свободным узлом и заколотый булавкой с голубоватой жемчужиной. Наголо бритая голова и смуглая кожа, обтягивавшая скулы, придавали лицу с ухоженными усиками восточный облик, что не удивительно для человека, долгие годы представлявшего Германию в Тегеране.

– Густав? – Шуленбург не стал скрывать удивления, а напротив, подчеркнул его. – Я же позволил тебе отдохнуть.

– Да, господин посол, – Хильгер решил взять официальный тон. – Но случилось нечто неординарное.

– Присядь, пожалуйста. И будь любезен впредь не заходить ко мне в кабинет в этой э-э-э… рыболовной амуниции. А теперь говори. Коротко и по сути.

– У меня в машине лежит русский, – едва сев в кресло, выдохнул советник. – Он обгорел, и у него две огнестрельные раны – в руку и в ногу. Я подобрал его у дороги, довольно далеко от Москвы. Придя в сознание, он на хорошем немецком сообщил мне, что ранее сотрудничал с НКВД, а сейчас может сообщить важную для Германии информацию военного характера. Он представился Богданом Громовым.

– Занятно, – губы посла тронула чуть заметная улыбка. – И ты не нашел ничего лучше, как привезти его прямо в посольство? А вдруг в него стрелял НКВД?

– В него точно стрелял НКВД, он сам об этом сказал.

Шуленбург задумался лишь на секунду.

– Насколько я понимаю, ему нужен врач. Возвращайся в машину и вези его в мою резиденцию. Постарайся привлекать поменьше внимания и молись, чтобы это не оказалось провокацией. Насчет врача я распоряжусь. Все.

Густав Хильгер, не обращая внимания на секретаршу, пересек приемную, сбежал по лестнице и сел в «Мерседес».

– В Чистый переулок, – сказал он Фридриху. – Никогда раньше мне еще не хотелось так верить, что бог действительно с нами.

Машина тронулась и покатила по узким московским улочкам.

Советник часто бывал в доме Шуленбурга. Прислуга, хорошо знавшая его в лицо, кинулась выполнять указания Хильгера. Раненого быстро и без особого шума затащили в дом.

– Где прикажете его положить? – спросил один из охранников, морщась от отвращения.

– В гостевую спальню, – принял решение Хильгер. – Только на пол, а не на кровать. И уберите ковер, не то провоняет.

Одежда Богдана оттаяла и теперь еще сильнее пахла гарью, немытым телом и гнилью.

– Тряпье выбросить?

– Конечно, – кивнул советник. – Но фрагменты со следами попадания пуль сохраните для экспертизы.

Едва Богдана раздели, явился посольский доктор. Его незамедлительно проводили к Хильгеру.

– Добрый день, – кивнул врач, узнав советника.

– Хотелось бы верить, что он сегодня действительно добрый, господин Кох, – невесело усмехнулся Густав. – Осмотрите раненого, мне нужно в точности знать его состояние.

Доктор поставил чемоданчик на подоконник и принялся за осмотр.

– Сразу могу отметить сквозную огнестрельную рану бедра, – сообщил он. – Кость пробита навылет, но пуля была омедненная, так что, судя по выходному каналу, не произвела значительных повреждений. Однако можно говорить о серьезной потере крови из-за повреждения костного мозга. С рукой хуже. Перед попаданием в предплечье пуля прошла сквозь какое-то препятствие, деформировалась и начала кувыркаться. Так что наделала дел. Открытый перелом налицо, повреждены сухожилия, управляющие пальцами. – Он раскрыл чемоданчик и достал шприц. – Кроме того, разбиты костяшки обеих рук. Не думаю, что в драке, скорее он пытался пробить какие-то доски. Или его выбросили из машины. Хотя нет, тогда ссадин было бы больше.

Врач сделал Богдану укол в плечо.