Дожить до рассвета Малышев Андрей
— Кто ты, воин? Ты не из нашего рода.
— Я — Малюта! Вспоминай же меня, брат, молю тебя!
Молодой медведич долго изучал его удивленным взглядом. Затем он покачал головой, злобно процедив сквозь зубы:
— Не брат ты мне. Малюта никогда никого не молил! Хочешь обмануть меня, демон?! — Дернув повод, Ярослав поднял коня на дыбы. — Сразись со мной!
Малюта выругался, возвращаясь к реальности. Вновь вернулись крики и стоны сражающихся воинов. За спиной медведича раздался нарастающий рокот. Обернувшись на шум, тысяцкий обмер. С левого фланга на них неслась армада колесниц, готовых уничтожить все на своем пути. На правом фланге, куда Тугдаме устремил основной удар Дружины, атака затормозилась, увязнув в перевернутых колесницах хатти. Воины Чернобога, возглавляемые Пастухом, рубились насмерть, не уступая и пяди земли.
Понимая, что вскоре битва будет проиграна, Малюта спрыгнул с коня, прокричав Ярославу:
— Давай, мальчишка! Сам на сам!
Ярослав, не задумываясь, спешился, принимая вызов противника. Отбросив прочь щиты, братья впились взглядами друг в друга. В следующее мгновение Ярослав бросился в бой, молниеносно разя клинком. Малюта крутнулся на месте, уклонившись от удара, и отвесил брату увесистую затрещину.
— Не проваливайся при ударе! Сколько учил тебя, дурака!
Ярослав зарычал, переходя в яростную атаку, клинки со звоном высекали искры. Уклоняясь от длинного выпада Ярослава, Малюта подцепил его ногой за пятку, роняя брата наземь.
— Что ж ты ноги расставил, поди, не журавль? Я тебя научу настоящему бою. — Тысяцкий с надеждой наблюдал за реакцией брата. — Ну же, Ярослав, вспоминай, чему я тебя учил? Лишь одному я тебя не учил — на брата меч поднимать!
Ярослав неторопливо поднялся с земли, удивленно вглядываясь в расплывающееся лицо воина. На мгновение туман рассеялся, и лицо Малюты, мокрое от ливня, улыбнулось ему:
— Не злись, брат, злой воин — мертвый воин.
— Чур меня, — проронил Ярослав, моргнув, словно глаза его были запорошены песком. — Оморочку наводишь, демон?
Лицо воина вновь подернулось дымкой. Молодой медведич вновь схватился за меч, продолжив поединок. Малюта лишь удрученно покачал головой, пробормотав:
— Я выбью из твоей башки эту колдовскую дурь…
Сидя на жеребце, Стоян с кривой улыбкой наблюдал за сражением. Остановив свой взгляд на Ярославе, сражающемся с братом, он задумчиво кивнул.
— Я понял твой замысел, Отец. Братья. Они олицетворение вашей извечной битвы с Белобогом. Если победит Ярослав — будет твой верх. А если он все же проиграет? — Ведьмак задумчиво пощипал бороду, наблюдая за равным поединком двух могучих воинов. Вдруг он поднял глаза к небесам: — А если он падет от руки брата — Белобог будет посрамлен! Ибо нет для братоубийцы светлого пути! Да прольется кровь братьев во славу Чернобога!
Ведьмак вновь окинул поле боя удовлетворенным взглядом. Едва лишь пали волхвы, сраженные ворожбой Недоли, как в битве наступил перелом. Пастуху удалось сдержать натиск Дружины, и теперь его кнут радостно сеял смерть вокруг. Стоян злобно ухмыльнулся, взглянув на обломки летающей ладьи. Падение корабля Ратибора спасло его войско от поражения. Безумный старик, мечущий молнии, был сильным противником. Интересно, чей клинок сразил могучего Ура.
Вдруг взгляд ведьмака замер, словно почуяв неладное. Среди тысяч его воинов, стоящих в задних рядах и еще не вступивших в схватку, уже кипело сражение. Стоян прикрыл глаза, потянувшись сознанием к очагу этой маленькой битвы, и зарычал в ярости:
— Жив, черт старый! Расступись!!!
Безжалостно стегнув жеребца, ведьмак направил его к месту схватки, где насмерть рубился обезумевший от горя Ратибор.
В глазах стоящего позади Вандала промелькнула искра надежды, и он поспешно скрылся в толпе воинов. Он по-прежнему жаждал славы, ища благосклонности Чернобога.
…Ратибор резко повел плечами, играючи сбрасывая с себя десяток навалившихся врагов. Сверкнувший молнией клинок Ура описал невидимую для глаза дугу, орошая землю кровью. Обратив лицо к небесам, Ратибор впился взглядом в облака, словно отыскивая там лик Творца.
— Прости меня, Отец, что гублю жизни, тобою дарованные! — В голубых глазах Ура стояли слезы. — Не ведают, что творят, окаянные!
Смахнув с лица мокрую прядь седых волос, Ратибор грозно взглянул на замерших в нерешительности врагов. Лежащие вокруг него тела красноречиво говорили о безуспешных попытках убить старика. Острие меча Ура неторопливо описало дугу, словно выбирая направление для удара. Наконец меч замер, и сухие морщинистые губы чародея прошептали:
— Я чувствую тебя, демон. Это все ты! Я иду к тебе!!!
Взмахнув клинком, старый Ур бросился в бой. Сверкнула ослепительная вспышка, и заклятье чародея, словно гром среди ясного неба, полыхнуло огнем.
Воины спешно расступались, давая дорогу ведьмаку. Спрыгнув с коня, Стоян направился к пожарищу, уверенно вынимая клинок из ножен. Его мрачное лицо было полно решимости, когда он встретился взглядом с пылающим в огне Ратибором.
— Ты искал меня, старик? — Демон мельком взглянул на небеса, недовольно скривившись. По небосводу плыла ладья Правителя, спешащая Ратибору на помощь. Солнце коснулось кромки горизонта, оповещая о скором наступлении ночи. — Я пришел на твой зов, Ур!
Пылающий, словно факел, чародей молча направился к ненавистному врагу. Их мечи схлестнулись, заплясав в невообразимом танце смерти. И не было среди них сильнейшего, ибо не было в них слабости. И вновь полыхнул огонь, рожденный заклятьем чародея. И взорвалась под их ногами земля, застонав от черной ворожбы ведьмака. Испуганные воины бросились прочь, боясь быть испепеленными великой ворожбой.
Вдруг из мечущейся толпы к Ратибору рванулась тень. Взметнулась в ударе медвежья лапа, и Вандал бросился на чародея, вгоняя огромные крючковатые когти в его спину. Застонав от боли, чародей выгнулся дугой, словно его подцепили на крюки. Оглянувшись через плечо, он зарычал, теряя силы:
— Будь ты проклят, подлое дитя Мары! Со спины напал…
Стоян опустил меч, осуждающе взглянув на Вандала. Презрительная улыбка исказила его лицо:
— Ты трусом родился, трусом и умрешь, брат.
Вновь взметнулась медвежья лапа, Вандал нанес чародею еще один сокрушительный удар, воскликнув:
— Теперь Отец возвысит меня! Я убил Ратибора! Я — не ты, Стоян!!!
Ведьмак лишь грустно покачал головой, глядя за спину Вандала. Десятки воинов разлетелись прочь, словно щепки из-под топора. Огромный медведь появился на поле боя, поднимаясь на задние лапы и нависая над молодым ведьмаком.
— Ты просто завидуешь мне, брат! — злобно прокричал Вандал, склоняясь над смертельно раненным Ратибором и вновь занося для удара лапу. — От моей руки падет Великий Древний!
Медведь утробно зарычал, заключая Вандала в свои смертельные объятия. Клыки зверя вонзились в его плечо, яростно отрывая ведьмаку правую руку. Вандал завопил от боли, тщетно пытаясь вырваться из лап смерти. Вскоре изуродованный зверем ведьмак затих, и медведь, неторопливо косолапя, направился прочь с поля битвы. Стоян почтительно отступил прочь, склонившись перед Великим Велесом в поклоне.
— Он пошатнул равновесие сил, — прорычал медведь, смерив ведьмака холодным взглядом карих глаз. — Чаша терпения испита до дна. Я забираю свой дар сторицей.
Ведьмак молчаливо кивнул, отводя взгляд от пугающих глаз зверя. Никто не смеет спорить с Богом, стерегущим врата Нави. Лишь он вправе решать, кому жить, а кому умирать. Вновь взглянув вслед зверю, ведьмак с облегчением усмехнулся. Огромного медведя и след простыл, словно и не было его здесь никогда.
Стоян поднял свой меч, направившись к смертельно раненному Ратибору.
— Ты славно бился, старик. Для меня великая честь забрать твою жизнь.
Сильный порыв ветра заставил ведьмака пошатнуться, и в следующее мгновение волна огня отбросила его прочь. Вскочив на ноги, Стоян выругался, сбрасывая с себя дымящуюся накидку. Оглянувшись по сторонам, он яростно зарычал — все вокруг пылало в огне. Солнце нехотя покидало небосвод, выглядывая из-за горизонта своим пылающим краем. Ведьмак в бессилии воздел руки к небесам, сетуя на неторопливость божественного светила. Ему нужна была тьма, дарующая силы Нави!
Стоящий на носу ладьи Правитель вновь поднял божественный лук. Взглянув туда, где все было охвачено огнем, он спустил тетиву. Семь огненных вихрей устремились к полю битвы, выжигая все на своем пути. Зорко вглядываясь в даль, Правитель застонал, разглядев лежащего без движения Ратибора.
— Сейчас, брат мой. Только не умирай, — прошептали губы Великого Ура.
Корабль быстро устремился вниз, повинуясь взмаху его руки. Окинув взглядом пожарище, возникшее на поле битвы, Правитель осуждающе взглянул на свое грозное оружие.
— Боги свидетели — я этого не хотел!
Золотая тетива лопнула, словно освобождая от пут крылья птицы. Лук вспыхнул синим пламенем, обернувшись огромной чайкой, и выпорхнул из рук Правителя. Взмыв к небесам, птица громко вскрикнула, будто сожалея о своих деяниях.
Проводив ее полет прощальным взглядом, Великий Ур воскликнул:
— Прощай, диво дивное! И спасибо тебе за твою службу!
Небесная ладья опустилась наземь. Покинув корабль, Правитель бросился к умирающему Ратибору. Смерив гневным взглядом стоящего поодаль ведьмака, он произнес:
— Не сейчас, демон.
Стоян молчаливо кивнул, давая ему возможность забрать тело Ратибора. Глаза ведьмака насмешливо наблюдали за горем своего заклятого врага.
— Вот и ты утратил брата, Великий Ур!
Миновав многолюдную толпу горожан, Беспута выбежала к крепостной стене. Стоящие в дозоре ратники преградили ей путь, ругаясь.
— Куда прешь, девка?! Битва в самом разгаре, марш домой!
— Мне нужно. — Беспута уперто склонила голову, двинувшись к крепостной стене. — Муж у меня там!
Ратник схватил ее за руку, грубо выталкивая за оцепление.
— У всех мужья. На то она и война, чтобы мужи свои семьи боронили. — Глаза воина погрустнели, глядя на чуть не плачущую красавицу. — Ну, чего ты сразу нюни распустила? Говорю же, не положено…
Ратник умолк, пристально вглядываясь в ее прекрасное личико. Вдруг улыбнувшись, девушка коснулась его плеча со словами:
— Это иных пускать не положено. А меня можно. Правда? Я ведь самого тысяцкого жена.
Ратник неуверенно кивнул головой, расплываясь в глупой улыбке.
— Ну, раз такое дело, — пробормотал он, обернувшись к воинам. — Пропустите! Это жена тысяцкого, ей можно…
Беспута уверенно прошла сквозь оцепление. Улыбка покинула ее лицо, и, сплюнув наземь, колдунья выругалась:
— Тьфу! При живом-то муже мужичье нечесаное соблазнять!
Взбежав по ступеням на крепостную стену, девушка оттолкнула опешившего ратника, прильнув взглядом к бойнице.
— Ты чего это, рыжая? Тебя кто сюда пустил? Да я сейчас старшину кликну…
Сверкнув гневным взглядом на безусого воина, едва переступившего юный возраст, Беспута прошипела:
— Мужу пожалуюсь, он тебе враз голову открутит. Малюта — тысяцкий из Дружины. Знаешь такого?
Ратник умолк, возмущенно наливаясь румянцем. О тяжелом характере Малюты слышали все воины Асгарда. Многие даже убедились, что и кулаки его не менее тяжелы, чем нрав. Не найдясь, что ответить, воин молчаливо проглотил обиду, отходя в сторонку.
Беспута взглянула на поле боя. Словно две лавины, столкнулись в кровавой сече десятки тысяч воинов. Сварожья Дружина, смяв левый фланг вражеского воинства, увязла в битве. Девушка прикрыла глаза, потянувшись ладонью в поисках любимого. Вдруг, отдернув руку, словно обожглась, она охнула.
— Пастух! Убереги тебя Творец от такого врага, милый. — Ладонь колдуньи потянулась к центру сражения. Туда, где храбро сражалась лишь тысяча воинов Дружины, с каждым мигом угасая, как затухающий пожар. — О, Боги! Опять в самое пекло тебя угораздило!
Открыв глаза, Беспута прижала ладонь к груди, силясь удержать безумно бьющееся сердце. Вражеские колесницы лавиной неслись к месту битвы, грозя растоптать ее любовь.
Вдруг девушка обратила взор к небесам, радостно затаив дыхание. Среди грозовых туч по небу плыла ладья Правителя. Могучая ворожба творилась на том корабле, приближающемся к полю битвы.
— Скорее! — прокричала колдунья, взывая к чародею. — Спаси их!
Слезы потекли по ее щекам, смываемые холодными каплями дождя. Выдернув из складки поневы иглу, Беспута уколола себе палец, принявшись нашептывать заклятье:
— Лети молнией, стрела, срази с силой сокола. Отведи злой меч, что воздет Малюту сечь. Не во имя Зла рази, жизнь любимого спаси. Свой век укорочу, год за год его плачу. Ключ. Замок. Навек.
Беспута вскинула руки, натягивая невидимый магический лук. Спустив тетиву заклятья, девушка схватилась за грудь, застонав. Сердечко ее испуганно сжалось, понеся утрату. Никому не ведомо, насколько укоротили боги ее век за ту ворожбу.
— За все уплачено, — прошептали побелевшие губы колдуньи.
Ладья Правителя содрогнулась от грома, окатив поле битвы волной пожара. Безумные просеки огня пролегли среди несущихся колесниц, выжигая дотла даже землю.
— Ворожишь, девка?!
Прогремел за спиной Беспуты голос воеводы Януша. Испуганно обернувшись, девушка стыдливо опустила глаза, словно попалась на воровстве. Януш вдруг улыбнулся, по-отечески заключая ее в объятия:
— Ворожи, милая. Нам сейчас со всей силушкой биться надобно. Одолевают демоны Дружину нашу. Слава Богам, Правитель подоспел. — Воевода окинул суровым взглядом поле битвы. Пожар от удара чародея все не утихал, заставляя испуганных воинов бежать прочь. — Одно знаю, дочка. Не одолеть нас Тьме, пока помыслы наши к Свету устремлены.
Разжав свои медвежьи объятия, Януш обернулся к ратникам, прокричав:
— К бойницам, вои! Дружина отходит. Отстоим Асгард от демонов нечестивых!
Ратники встали по двое у бойниц, изготовив луки к стрельбе.
Утирая слезы, Беспута схватилась за лук, вырывая его из рук молодого воина:
— Дай сюда! Сама стрелять стану. Али не в лесах я выросла?!
Возмущенный ратник лишь всплеснул руками, запричитав:
— Совсем, девка, ошалела?!
Беспута встала у бойницы, умело накладывая стрелу на тетиву. Не обращая внимания на возмущение ратника, она лишь огрызнулась в ответ:
— Я тебе не девка. Я колдунья. Шел бы ты, человече, с глаз моих да от греха подальше.
…Малюта стонал от напряжения, сдерживая безумный натиск Ярослава. Клинки братьев уже не мелькали, подобно молниям. С каждым новым ударом мечи становились тяжелей, руки воинов устали от сечи.
— Эх, брат! — прорычал Малюта, отбивая очередной выпад Ярослава. — Как отцу-то в глаза смотреть станем? Отступись, Ярослав, не позорь род Медведя! Не тому Белослав нас учил. Не для того матушка Любава нас на свет народила, чтобы головы мы друг дружке рубили.
Ярослав замер на мгновение, словно задумавшись. Перед глазами вновь промелькнуло лицо Малюты, осуждающе качающего головой. Мелькнуло — и вновь исчезло, укрытое дымкой тумана. Над полем битвы протрубил рог Тугдаме, дающий сигнал к отступлению. Малюта горько усмехнулся, отступая назад и свистом подзывая к себе Гнедыша. Не вышло и в этот раз вразумить брата. Испуганный жеребец, мечущийся по полю битвы, радостно устремился к хозяину.
— Верь мне, брат! — прокричал Малюта, ловко запрыгивая на коня. — Не враг я тебе. А глазам своим не верь, песком они запорошены.
Ярослав задыхался, словно тяжким камнем была придавлена его грудь. Эти слова, слетающие с уст воина. Этот голос, так похожий на голос брата. Ярослав застонал, борясь сам с собой. Сердце подсказывало ему — брат он твой. А глаза лгали, то и дело скрывая лицо воина под чужой личиной.
Наконец, приняв решение, молодой медведич замахнулся мечом, прорычав:
— Да сразят меня Небеса, если поднял я руку на брата!
Бросившись к воину, запрыгнувшему на коня, он взмахнул клинком. В тот же миг сверкнула молния, ударяя его в грудь и опрокидывая наземь. Круг, очерченный богами для их поединка, замкнулся. Людская лавина спасающихся от огня воинов накрыла их, вновь разделяя братьев.
— Ярослав! — прокричал Малюта, пытаясь развернуть жеребца. Страх и безумие несли Гнедыша прочь с поля битвы. — Яросла-а-ав!!!
…Сражение закончилось. Наступила ночь, укрыв темным покрывалом тела тысяч павших воинов. Сварожья Дружина потерпела поражение, отступив и укрывшись за стенами Асгарда. Удар хаттских колесниц был сокрушительным, и лишь вмешательство Правителя уберегло Дружину от непоправимых потерь. Огонь, накрывший поле битвы, заставил воинов в страхе бежать прочь. Столкнувшись с огнем, человек, подобно дикому зверю, ищет спасения, забыв обо всем на свете.
Стоян бродил, переступая через тела мертвых и безразлично взирая на муки раненых. Ничто в этом мире не могло вызвать в нем ни страх, ни сострадание. Раненые воины становились обузой. Сегодня он вновь одержал победу над своим заклятым врагом. Поле битвы вновь осталось за ним. И не важно, какой ценой далась его воинам эта победа. Его армия огромна, Асгарду не устоять перед ней. Главная цель достигнута — дух защитников подавлен.
Остановившись, ведьмак взглянул в сторону Асгарда, словно выискивая кого-то за его неприступными стенами. Шелест ветра прошептал ему насмешливым голосом Мораны: «Завтра, сын мой. Это случится завтра. Поторопись, он ждет тебя». Подняв глаза к ночному небу, ведьмак вздохнул:
— Твое коварство не знает границ, мать моя.
Звезды радостно сияли с небес, словно насмехаясь над его судьбой.
Морана.
Морана не ведала ни любви, ни сострадания даже к собственным детям. Лишь Чернобогу была верна она в своих помыслах и поступках. И никогда не уразуметь человеку стремления темных Богов, ибо далеки они от нашего понимания. Власть манит их. Власть над мирами, что созданы Творцом. Власть над человеческим разумом, возносящим славу светлым Богам. Ибо в том прославлении суть Силы Творца, силы, создающей иные миры. И Чернобог с Мораной желали обладать той силой, обратив прославление в мольбу. И стала вплетать Морана темные нити в покрывало мироздания, насылая на людей несчастья. И взмолились люди, взывая к темным Богам о сострадании, о пощаде молили их, вкусив горькую судьбу. Испили Чернобог с Мораной из горькой чаши их молитв и рассердились на людей, ибо не было в той чаше Силы. Рассердился Чернобог, желая истребить весь род человеческий, и переполнил чашу страдания людей, разгневав тем самым Творца. И явился Белобог на защиту чад своих, осуждая деяния брата. Ибо гасли звезды, зажженные Творцом, ибо гибли миры, в коих мерк Свет, уступая Тьме. И тогда выткала Морана с изнанки мироздания судьбу Мстислава — полудемона-получеловека, возложив его на чашу мировых весов. И даровала она ребенку ледяное сердце, способное остудить целый мир. Никто не в силах лишить его жизни, ибо призовет он в Явь лютую смерть для всего живого. И имя той смерти — ледяное безмолвие. И пойдет Мстислав дорогой отца-демона, порабощая мир на пути к своему величию, не имея жалости к судьбам иных людей. И уничтожит ненавистный темным Богам род человеческий.
Ведьмак вздохнул, прерывая свои размышления, и обернулся на звук шагов. За спиной стоял усталый Пастух, сжимая в руке останки медвежьей лапы Вандала.
— Вот все, что осталось от него…
Пастух печально склонил голову, горюя о смерти Вандала. Никто из них никогда не любил его, как брата. Однако смерть одного демона всегда пугала остальных, напоминая, что даже они не всемогущи в мире Яви.
Стоян лишь усмехнулся, разглядывая подарок Велеса:
— Не печалься о нем, брат, Вандал был глупцом. Невозможно обмануть Богов. — Ведьмак вновь отвернулся, окинув поле битвы мрачным взглядом. Его беспокоили слова Велеса о нарушенном равновесии. Не дремлют Боги, пристально зрят за Явью. Вздохнув, ведьмак обратился к Пастуху: — Правитель все так же силен, как в былые времена. Но Боги оставили его — я видел, как выпорхнул из его рук Перунов лук. Более не будет пожарищ, от которых горит земля. Наши воины разбежались, словно овцы, — собери их в стадо, брат. Утром мы начинаем штурм. — Стоян умолк на мгновение, взглянув на лежащее у его ног тело дружинника, павшего в битве. — И еще. Заложите костры и соберите тела их воинов, у кого голова цела. Я хочу вернуть их Асгарду.
Всеведа шла по полю битвы, слепо шаря перед собой руками.
— Ярослав? Ярославушка?!
Споткнувшись о тело воина, девушка упала наземь, разрыдавшись. Принявшись ощупывать лежащего перед ней воина, она взмолилась, взывая к богам:
— О, Боги, дайте мне глаза, чтобы отыскать его. Я ведь даже оплакать его не могу по-человечески! Будь ты проклят, Ур!
Поднявшись на ноги, колдунья вновь продолжила свой безумный поиск. Вдруг она замерла, испуганно прижав руки к груди. Усталое лицо Элкора явилось ее взору.
Сидящий во тьме чародей грустно улыбнулся колдунье, отозвавшись на ее призыв:
— Прости, дочка, не могу я вернуть тебе твой дар. Хочу, но не могу. Не потому, что не верю тебе — отреклась ты от Тьмы. Только ведь Зло своих слуг не отпускает, пока не выпьет их до дна. — Чародей задумчиво огляделся по сторонам, словно сетуя на свое заточение. — И помочь тебе я не в силах — сам бреду в потемках.
Девушка рыдала, утирая слезы измазанными в грязи и саже руками. Прошедший ливень не смог смыть ни кровь, ни гарь пожарища, поселившиеся на этом страшном поле смерти. Колдунья печально опустила голову и тихо прошептала:
— Как жить-то дальше? Ради кого? Как долго я его ждала… А повстречав свою судьбу, тут же утратила! Вы жестоки, Боги!!! — Зайдясь в рыданиях, Всеведа стиснула свои маленькие кулачки, угрожая ими небесам. Затем, словно спохватившись, девушка коснулась ладонью своего живота. — Прости, матушка Лада. Прости дочь неразумную. Есть мне ради кого жить. Оставил Ярослав во мне свою кровинушку.
Элкор вздохнул, зажигая на ладони маленький огонек. Тяжело поднявшись на ноги, старик продолжил свой долгий путь темными коридорами сознания Пастуха. Улыбнувшись Всеведе, он вопросил:
— Одумалась? Ну и слава Творцу. Нечего Богов глупыми словами гневить. Не для себя ведь живем, не ради любви плотской. Ради детей своих, что есть плод той любви. Дал тебе Творец жизнь, чтобы ты род свой продолжила. Любовь, девочка, она ко всему живому тянуться должна. Любить надобно все, что Творцом создано. Дорогу жизни осилит лишь с любовью идущий. — Ур остановился, задумчиво оглядываясь в своей темнице. — Я вот несу Свет, а куда иду — не знаю, не ведаю. И совета спросить мне не у кого. А ты ведь Всеведа. Да что там ты, весь род ваш такой. И дочь твоя видящей будет. Она хоть и мала еще — так, с ноготок, — а уже все зрит. Вот и попроси ее дорогу показать. — Чародей заговорщически поднес палец к губам: — Только не сказывай никому о своем секрете. Ты же не хочешь, чтобы она по твоим стопам пошла?
Всеведа встрепенулась от его слов, утирая слезы.
— Ой, батюшки! Какая же я дура! Доченька, милая, помоги мне. — Колдунья прикоснулась ладонью ко чреву, где зарождалась жизнь ее будущей дочери. Всем своим сознанием она потянулась к маленькому, с ноготок, комочку плоти. — К духу Творца взываю, чья искра горит во плоти. В тело свое тебя, дочь, допускаю — моими глазами зри. Да откроется дверь в сознанье мое, и станут двое, будто одно. Ключ. Замок.
В голове колдуньи раздался заливистый детский смех, и словно сияющий мотылек пронесся перед ее взором, разгоняя тьму. Всеведа охнула, увидев воочию поле битвы.
— Спаси и сохрани, Отец-Творец! Совсем обезумели люди. Ярослав?! — Ноги понесли ее к самому центру дымящейся после пожара равнины. — Веди меня, милая, веди!
Склонившись над грудой тел, колдунья принялась растаскивать их в стороны, рыдая и сетуя на слабость женского тела. Наконец увидев Ярослава, она рухнула перед ним на колени, принявшись целовать его холодное, бледное лицо.
— Ярославушка, суженый мой! Очнись, не бросай меня…
Ресницы медведича дрогнули, и он застонал, открывая свои голубые замутненные болью глаза. Его пересохшие губы тихо прошептали:
— Молния… Боги покарали меня…
Всеведа склонилась над ним, принявшись радостно баюкать его, словно ребенка.
— Жив, мой милый. Жив, мой хороший.
Медведич болезненно поморщился, прикоснувшись ладонью к обожженной молнией груди. Нащупав подле себя меч, он оперся на него, пытаясь подняться на ноги.
— Грех на мне великий, Всеведа. На брата я руку поднял! — Воин застонал, обессиленно рухнув на колени. — Слава Богам, не убил. Не позволили…
Всеведа подхватила его под руку, помогая подняться с земли. Обняв любимую, Ярослав огляделся по сторонам, хмуро разглядывая тысячи тел, усеявшие поле битвы.
— Как нашла-то меня, слепуха?
Девушка счастливо улыбнулась, мысленно благодаря дочь за помощь. «Спасибо, милая. А теперь ступай». В голове раздался радостный детский смех. И в тот же миг мир погас перед глазами Всеведы, вновь погружая ее в темноту.
— Помогли мне, — ответила колдунья, загадочно улыбнувшись, и тут же озабоченно потянулась ладонью к его обожженной груди. — Пойдем, любимый, ты весь горишь. Нужно тысячелистник к ране приложить.
Ярослав уперто замотал головой, вырываясь из ее заботливых объятий.
— Не боль меня мучит, мясо нарастет. Совесть жжет изнутри, на брата руку поднял! — Медведич горестно покачал головой, словно не веря в происходящее. — Сердцем чую — Малюта то был. Лица его не разглядел, словно пелена перед глазами…
Всеведа зарыдала, прижимаясь к нему, и зашептала:
— Колдовством тебя опутали, милый. Сторожевого пса из тебя сделали, чтобы Ледею ты охранял. Борись с этим, любимый. Истину не сокрыть, она всегда дорогу найдет.
Медведич нахмурился, впервые прислушавшись к ее словам. Околдовали? Ледею стеречь обязали? То-то он в Асгард рвется, словно кто манком его призывает!
Топот копыт за спиной оповестил о приближающемся всаднике. Ярослав обернулся, встретившись взглядом с ведьмаком. Брови медведича хмуро сошлись на челе, выражая недовольство.
— Жив, воевода? — Стоян осадил жеребца, пристально вглядываясь в глаза медведича. — Больно уж злой у тебя взгляд, Ярослав. Аль обиду на меня затаил?
Ярослав молчал, в бессилии стиснув зубы. Ну, если права Всеведа — не жить тебе, травник! Рука медведича неуверенно ощупывала рукоять меча.
— Я бился с воином, — прохрипел Ярослав, чувствуя, как к горлу подкатил жгучий ком. — У него было много лиц, истинного не разглядеть. Братом он меня называл! Скажи, Стоян, как такое может быть?
Ведьмак прищурился, разглядывая молодого воина, пытающегося отыскать ускользающую нить истины. Глаза Ярослава внимательно вглядывались в него, пытаясь распознать ложь. Рука медведича судорожно стиснула рукоять меча, готовая пустить его в ход. Он желал знать правду.
Ухмыльнувшись, колдун произнес, вновь сея зерно сомнения в его душе:
— С волхвом, что ль, схлестнулся? Да, эти горазды ворожить — лики меняют, братом тебя называют. — Зрачки ведьмака сузились, превращаясь в кошачий глаз, и он прошипел: — Как вновь его встретишь, голову сруби. Тогда и лицо истинное разглядишь.
Медведич опустил взгляд, смущенный его ответом. Сомнения в собственной правоте вновь поселились в его душе.
Удовлетворенно усмехнувшись, ведьмак развернул коня, прикрикнув на Ярослава:
— Шевелись, медведич, не время прохолаживаться. Поутру на штурм пойдем!
Ведьмак стегнул коня, направившись к лагерю. Оставшись наедине со своими сомнениями, медведич окинул Всеведу мимолетным взглядом.
— Не верь ему, Ярослав, — прошептала колдунья, словно почувствовав его вопрошающий взгляд. — Богом молю, не верь.
Глава 20
Ладья приземлилась на площади у храма Велеса. Сойдя с борта корабля, Правитель окинул умирающего Ратибора горестным взглядом.
— Несите его в капище.
Подняв тело старого мастера, стража устремилась вслед за Правителем. Врата храма распахнулись, и на пороге показались испуганные жрецы. Вышедший навстречу старый волхв, лишь мельком взглянув на раны Ратибора, покачал головой:
— Не жилец.
Правитель мрачно кивнул в ответ, входя в капище. Сорвав с плеча свою еще недавно белую мантию, он бросил ее на пол.
— Кладите!
Старый волхв суетливо бросился отбирать травы, прикрикивая на помощников:
— Вар ставьте! Огнище раздуйте, пусть тело согреется!
Ратибор застонал, открывая глаза. Окинув мутным взором мрачные стены капища, он прошептал, превозмогая боль:
— Пустое. Умираю я…
Правитель опустился возле него на колени, возложив ладони на его окровавленную грудь. Теплый поток живительной силы наполнил тело Ратибора. Облегченно вздохнув, старик прикоснулся к его ладоням, отстраняя их.
— Не трать силы попусту, брат. — У его глаз залегли печальные морщинки. — Не жилец я. Неужто Ратибор в ранах не понимает? Колдовским ударом он меня сразил. Сердце мое уже умерло.
Правитель зажмурился, с надеждой вглядываясь магическим взором в тело Ратибора. Черная вязь заклятья накрепко опутала сердце старика. С каждым его ударом смертельные силки затягивались туже, заставляя сердце биться все медленнее.
Небесные глаза Ратибора словно насмехались над смертью.
— Не печалься, брат. Долго мы с тобой на белом свете пожили. — Старый Ур по-мальчишески улыбнулся, вернувшись сознанием в прошлое. — Все будто один год пролетело. Словно зима в жизни наступила, сединой голову посыпав. А как мы жили! Как славно бились! Вся наша жизнь — нескончаемая битва со злом. Кому что на роду написано. Одни слово Истины в народ несут, а я свою правду мечом отстаивал. — Старый мастер умолк, судорожно сопротивляясь невыносимой боли. Глаза его закрылись, отстраняя сознание от мучений тела. Тяжело вздохнув, старик продолжил, не открывая глаз: — И знай, брат. Никогда я не завидовал твоей вновь обретенной молодости. Говорят, старость — не радость? Глупцы. Лишь старея, ты обретаешь мудрость. На твоих глазах вырастают ученики, по крохам впитывающие твои знания. В них моя жизнь, брат. Я все им передал, что сам умел. Теперь в каждом из них живет малая толика меня. И они разнесут меня по всему белу свету, радостно передавая из рук в руки мое священное таинство.
Правитель кивнул, крепко сжав холодеющую ладонь старого мастера.
— Ты воистину — Ратибор. В искусстве боя нет тебе равного среди Уров.
Старик с трудом покачал головой:
— Не о таинстве боя я говорю, брат мой. О моем взгляде на мир, на людей, на жизнь. Могучих воинов и на темной стороне хватает. И не важно, кто будет сильней в бою, мои воспитанники или демоны. Главное, чтобы дети мои себя не потеряли. Веру в себя. Веру в Творца. Веру в дружбу. Ведь дружбу так же, как свадьбу, на небесах благословляют. И тогда мы сможем одолеть Тьму. Как думаешь, брат?
— Мы обязательно одолеем ее, — пообещал Правитель, склоняясь над ним, чтобы слышал лишь Ратибор. — Я разбудил «Ковчег». Жди меня, брат, скоро мы вместе пойдем по лунному пути.
Ратибор понимающе кивнул, крепко сжав ладонь Правителя. Морщины на его лице разгладились, и с последним вздохом душа великого мастера отправилась в дальний путь. Туда, где всех нас ждет Отец, дающий искру всему живому. Туда, куда уходят предки встречать своих детей.
Правитель склонил голову в печали. Одинокая слеза скатилась по его щеке, оплакивая смерть друга. Старый волхв — хранитель капища подошел к нему, по-отечески обнимая Великого Ура за плечи.
— Не горюй о нем, — промолвил жрец, разделяя печаль чародея. — Мы все сделаем, как полагается. Ступай, Великий, живые ждут твоей помощи.
Кивнув, Правитель поднялся на ноги, задержавшись взглядом на клинке Ратибора. Подняв меч старого мастера, он поклялся:
— С твоим клинком, брат Ратибор, с твоим именем в бой пойду! — Оглянувшись на воинов личной охраны, Правитель произнес: — Окончена ваша служба, воины. Все на стену, там теперь каждый меч на счету!
Выйдя из храма Велеса, Ур решительно направился к крепостной стене. Острый клинок Ратибора сверкал в его руке, словно солнечный луч, готовый разить тьму.
…Наступила ночь, даруя воинам долгожданную передышку. Наконец-то прекратился ливень, словно выплакал Отец Небо все слезы по неразумным чадам своим. Десятки тысяч защитников Асгарда спали у костров, обняв верные мечи. Первый день сражения измотал воинов. Грусть и печаль легли на их плечи неподъемной ношей.
Прислонившись спиной к холодному камню крепостной стены, Малюта молчал, крепко обняв Беспуту. Тяжелые мысли одолевали его, не давая уснуть. Спящие вокруг воины то и дело стонали, обливаясь холодным потом и зябко кутаясь в плащи. Медведич вздохнул, видя, что воинов одолевает лихорадка.
— Совсем озябли, парни. Видать, простыли под ливнем.
Беспута открыла глаза, горько усмехнувшись в ответ.
— Не ливень их застудил, милый. — Колдунья повела носом по ветру, словно собака, распознающая знакомый запах. — Трясея хворь наворожила, чтоб ей пусто было! Ворожея она слабая, убить никого не может, а вот болезнь наворожить — это ей по силам. Обессилит воинов ее лихорадка.
Малюта нахмурился, тихо выругавшись под нос:
— Чтоб их черти забрали, твоих подруг.
Беспута усмехнулась, лишь крепче прижимаясь к любимому. Он один был ее надеждой и опорой. Нет более никому веры в этом мире.
— Да какие там подруги, милый. — Беспута вдруг стала серьезной, вспоминая былые времена. — Дружили, как кошки с собаками. Все умениями колдовскими друг перед дружкой кичились. Да перед Стояном красовались, любви его добиваясь. Ох, и задурил он нам мозги! Любила ведь я его всем своим сердцем. Все бы отдала, чтобы возле него быть. — Малюта удивленно взглянул на нее, не веря своим ушам. — Да, милый, ради него, проклятого, я бы жизнь отдала — голову бы на плахе сложила! Только все это раньше было. Было, да прошло. Слепа я оказалась в своей любви. А потом поняла: никого из нас он не любит. Ни меня, ни Ледею. А Верею и подавно никогда не любил. Лишь войну он любит и свое место в ней. Он истинный сын Чернобога.
Слушая ее излияния, Малюта погрузился в размышления. Значит, обманул травник Чернаву? Не было между ними никакой любви? Медведич нахмурился, коротко обронив:
— Почем знаешь, что Ледею не любит?
Беспута горько усмехнулась, взглянув на небо, мерцающее тысячами звезд.
— Плевать ему на Ледею. Я раньше все не могла понять, что он в ней нашел, чего у меня нет? Я и личиком краше, и любовь моя к нему была настоящей. А потом поняла. Ребенка она его носит. Морана дала ей то, что он не мог получить ни от одной из нас. Она дала ему сына. И теперь он рвется на его зов, словно ночной мотылек на огонек. Морана играет его чувствами так же, как играет судьбами людей. В коварстве нет ей равных. Была бы и я сейчас по ту сторону стены, если бы не Верея. Спасибо подруге — вразумила.
Беспута умолкла, задумавшись над собственными словами. Все не верилось, что ей удалось вырваться из когтей беспощадной богини. С того самого дня, как сбежала она от Стояна, страх, словно тень, следовал за ней. Как ни скрывалась она от него, словно лисица, след путая, а вот он, ведьмак, — стоит под стенами Асгарда. Ох, не оставит Стоян ее проступок безнаказанным! Колдунья испуганно поежилась, крепче прижимаясь к медведичу.
Читать бесплатно другие книги:
