Пляжный клуб Хильдебранд Элин

– Джеймс любит бывать в аэропорту, а вот я… – Андреа замялась, потом продолжила: – Знаешь, я постоянно думаю, что он никогда не сможет ткнуть в карту и просто поехать куда-то. Мир для него враждебен, он никогда не станет здесь своим. И, кроме меня, никто его не полюбит.

Мак обнял ее за плечи.

– Никогда не говори «никогда».

– Какое-то время с ним было легко, – продолжила она. – Теперь становится все труднее. А когда рядом ты – еще хуже.

Мак отстранился, внимательно вглядываясь в ее лицо.

– Почему?

– С тобой я вспоминаю, что я женщина, а не только мать, и у меня тоже есть потребности.

– То есть ты хочешь сказать…

– Нет, – отрезала Андреа. – Все по-прежнему. – И со вздохом добавила: – Мне трудно привыкнуть, что я в отпуске. Но обещаю, я постараюсь расслабиться. Буду сидеть под синим зонтиком, читать дамские романы и следить за Джеймсом, если он вдруг решит забраться в воду. Закажу чизбургеров и попрошу какого-нибудь паренька из колледжа доставить их прямо на пляж. Надо веселиться, черт возьми! – Она подняла голову. – Я повторяю это из года в год, да?

– Да, – ответил Мак. – И год за годом это тебе все удается. – Он поцеловал ее. Если Марибель – желтая цинния, то каким цветком будет Андреа? Красной розой? Или кем-то более мрачным и серьезным? – До встречи.

Он выскользнул из комнаты Джеймса через заднюю дверь и на миг замер, озираясь. Ни души. А потом вспомнил о пончиках и о своих обязанностях в отеле.

Мак строго-настрого запретил персоналу встречаться с гостями вне работы, и на то была веская причина: это отвлекает. Сложно работать там, где загорает и купается, завтракает, спит и принимает душ предмет твоего обожания. Тебе все время хочется быть рядом: лечь рядом под зонтик, вместе вздремнуть, съесть рогалик. Но нельзя, ведь ты на работе. Поэтому Мак и сказал подчиненным: с гостями отеля не встречаться. И добавил: «Я вам здорово облегчаю жизнь, уж поверьте».

За те годы, что Андреа присутствовала в жизни Мака, он научился держать желания в узде. Гости завтракали на террасе, и Андреа, верная своему слову, почти всегда сидела под зонтом на одном и том же месте, редко куда-то перемещаясь, так что у Мака не возникало вопросов касательно ее намерений. Он немного чаще подменял Тайни за стойкой; впрочем, он нередко помогал ей и в июне.

Мак не обходил вниманием Марибель. Они вместе любовались закатом, а потом он любил ее, распахнув все окна, когда их темная спальня наполнялась неистовым стрекотом кузнечиков. Рядом с Марибель он старался не думать об Андреа… Напрасно. Он вспоминал о ее серовато-зеленых глазах, переполненных грустью. Порой ему даже казалось, что он уже в чем-то виноват перед Марибель.

Как-то раз за ужином в ресторанчике Марибель коснулась его руки.

– Я хотела о чем-то тебя спросить.

Мак похолодел.

– Да, о чем?

Она подалась вперед.

– До Дня независимости осталось меньше двух недель. Лето пролетит – глазом не успеешь моргнуть. Ты что-нибудь надумал про проценты?

Зябко поежившись, Мак выдохнул струйку пара.

– Хм.

В иных обстоятельствах он бы, пожалуй, рассердился на Марибель за то, что подталкивает его с решением, но Андреа тоже не осталась в стороне. Мак рассказал ей про звонок Дэвида Прингла и про ферму, упомянул, что есть вариант поговорить с Биллом о процентах с прибыли, и та удивилась: «Странно, что он сам тебе этого не предложил».

– Я пока с ним не разговаривал. Мне надо все обдумать.

– Но Дэвид ждет твоего решения насчет фермы.

– Да, я понимаю, Марибель, – сказал Мак. – Однако до осени еще есть время.

– Когда ты скажешь Биллу про проценты с прибыли, сразу все станет ясно. Если он согласится, то ты продашь ферму, если нет – займешься ей сам.

– Ничего не ясно, – возразил Мак, мысленно отметив, что у Марибель и у остальных все действительно просто. – Я вообще не знаю, хочу ли заниматься фермой. И не знаю, хочу ли ее продавать.

Марибель отдернула руку.

– Незнайка из Страны чудес, – буркнула она.

Она явно пыталась его поддеть, вызвать на откровенность, но Мак не поддался. Да, она права. Он многого не знает. К примеру, не знает, как можно любить сразу двух женщин. А разве в прошлом году было иначе? И годом раньше? Почему именно теперь это так его тяготит? Кризис среднего возраста? Поделиться сомнениями с Биллом? Нет, он однолюб, и сколько бы ни читал стихов, ему все равно не понять, как это можно любить сразу двух.

Подошла к концу первая неделя пребывания Андреа на острове, и Мак, по своему обыкновению, отправился к Лейси Гарднер на воскресный ужин.

– Тебе что налить, любезный? – обратилась к нему Лейси. – «Мишлоб» или «Дьюарс»?

– Люблю их в равной степени, – сболтнул Мак.

Лейси внимательно посмотрела на него и уточнила:

– Так, может, налить и того и другого для разнообразия?

– Извини, – очнулся Мак. – Буду пиво. Хотя нет, пожалуй, что-то покрепче.

– Ох-ох-ох, – протянула Лейси. – У тебя что-то стряслось?

– Да, кое-что, – ответил Мак, опускаясь на диван.

Так уж у них повелось, что этот воскресный ужин вдвоем – событие неформальное. Посидят, пропустят по коктейльчику, перехватят бутерброд или кусок холодного мясного хлеба. По случаю Лейси могла разогреть жаркое из меч-рыбы.

– Насколько серьезно? – спросила Лейси.

– Серьезнее некуда, – ответил он. – Любовь и работа.

– Бывает и хуже, – не согласилась Лейси. – Самое главное – здоровье. Если все в норме, то и мы в порядке, ведь так?

– С этим не поспоришь, – кивнул Мак, подумав про Джеймса. – Ну а как же тогда любовь и деньги? Второе и третье?

– Определенно, в первой десятке. – Протянув Маку бокал, Лейси опустилась в любимое кожаное кресло. Она всегда наряжалась, готовясь к встрече с Маком. Сегодня на ней был ярко-синий брючный костюм с сувенирной золотой брошью, на которой красовалось название острова. Седые волосы лежали благородными пышными волнами.

– Сегодня ты великолепна как никогда, – заметил Мак.

Лейси небрежно отмахнулась:

– Знаешь, для чего я тебя приглашаю? Ты льстишь моему самолюбию. Ну, с чего начнем?

Мак пригубил «Дьюарс».

– Я подумываю попросить у Билла процент с прибыли.

– Ты разговариваешь со старейшей из женщин, – напомнила Лейси. – Что значит «процент с прибыли»? Какое-то выражение из восьмидесятых.

– Это значит, что я буду получать некоторую долю с дохода. То есть моя зарплата будет зависеть от того, насколько хорошо идут дела. А как известно, дела идут очень неплохо.

Лейси кивнула.

– А что получит Билл? Отдав тебе процент?

– Я буду доволен и продолжу работать, – ответил Мак.

– А сейчас ты не доволен? Вот это новость. И будь уверен, очень многие удивятся, если ее услышат.

– С одной стороны, я доволен, а с другой – мне уже тридцать лет.

– А мне восемьдесят восемь, – бросила Лейси, наставив на него указательный палец.

– Дома кое-что поменялось, – продолжил Мак. – В Айове. Человек, который заправлял делами на отцовской ферме, уходит на пенсию, и адвокат посоветовал продать ферму или заняться ей самому.

– А я думала, ты завязал с Айовой, – произнесла Лейси.

– На меня записано пять сотен акров земли. Рано или поздно надо возвращаться.

– Да, это довод в пользу Айовы, – сказала Лейси. – А какой довод в пользу Нантакета?

– Здесь хорошо.

– С этим не поспоришь. Летний Нантакет. Другого такого райского местечка и не сыщется.

– Если Билл поделится прибылью, мне будет легче остаться. Я буду ощущать большую ответственность, относиться к отелю по-хозяйски.

– А я думала, ты избегаешь ответственности, – сказала Лейси.

– Когда-то надо же взрослеть.

– Ты, конечно, можешь начать разговор о процентах, кто тебя остановит, но имей в виду: коль скоро у тебя есть свои причины, у Билла тоже найдутся причины для того или иного ответа.

Мысленно Мак уже прокрутил варианты, как Билл воспримет его предложение. Мак надеялся, что он попросту скажет: «Ну конечно, нам надо делиться, я и сам об этом думал». Или он может отказать без объяснения причин, заявив: «Мне надо поразмыслить. Я проведу подсчеты и сообщу тебе о своем решении». Самое страшное, что может произойти, – это молчание, если Билл нахмурится и уйдет в себя, оскорбившись, что Мак претендует на долю его бизнеса.

– Поживем – увидим, – пробормотал Мак.

– Ну а что на личном фронте? – поинтересовалась Лейси. – Выпьем еще?

Мак покатал льдинки в бокале.

– Я приготовлю, – сказал он и ретировался на кухню. Разлил напитки, разбавив свой виски приличным количеством питьевой воды. – Ну, в общем… приехала Андреа.

– Джеймс при ней? – спросила Лейси. – Как он, получше?

В то утро Мак помог Джеймсу впервые побриться. В начале для наглядности порезал бритвой свой палец и подождал, когда выступят капельки крови, чтобы Джеймс понял: лезвие – это опасная вещь. Затем намылил пеной лицо себе и Джеймсу. Увидев себя в зеркале, мальчишка принялся хихикать.

– Санта-Клаус! – произнес Джеймс. Коснулся пальцами крема, лизнул. Скорчил рожу и сплюнул в раковину.

– Точно, – согласился Мак. – Когда напенишь лицо, ты похож на Санта-Клауса.

– Напенишь лицо, напенишь лицо! – восклицал Джеймс.

Мак снял бритвой ровную полоску пены от щеки до подбородка и промыл лезвие. Затем зашел Джеймсу за спину и сказал: «А теперь я сделаю то же самое тебе». Мальчик вскинул руки, схватился за лицо и завопил, ерзая на стуле: «Кровь! Кровь!»

– Нет, – успокоил его Мак. Андреа сидела в соседней комнате и слушала. – Крови не будет, потому что покажу тебе, как это делать правильно.

Мак понимал, что если он сейчас хоть капельку порежет Джеймса, их бритье будет окончено. Джеймс хихикал.

– Щекотно, – пожаловался он.

– Дай руку.

Мак брил Джеймса его собственной рукой с зажатым в ней лезвием, и, наконец, все лицо было выбрито.

– Обошлось без порезов, – сказал Мак. – Хотя иногда порезы будут. И это не страшно, поскольку они небольшие.

Мак показал Джеймсу, как побрызгать лицо водой и нанести лосьон.

– Некоторые используют после бритья туалетную воду, – пояснил Мак. – Но я так не делаю.

– Да, – поддержал его Джеймс. – Я тоже.

– Ну что, старина, посмотрись в зеркало. Ты чисто выбрит.

– Чисто выбрит, – повторил Джеймс. Потрогал лицо. Его нежные усики исчезли.

– Через пару дней мы это повторим, – сказал Мак. – Ты не против?

Джеймс молча кивнул.

– Покажешься маме?

Джеймс пулей выскочил из ванной.

– Чисто выбрит, мам, – заявил он. – Обошлось без порезов.

Андреа, которая, примостившись на кровати с журналом, делала вид, что читает, поднялась.

– Какой ты симпатичный, – сказала она и коснулась его лица. – Это Мак научил тебя бриться?

Джеймс гордо кивнул. Мать обняла его, и тут он обернулся и чмокнул Мака в губы.

– Ему уже лучше, – ответил Мак. – Андреа справляется.

– Значит, ты снова меж двух огней, – покачала головой Лейси.

– Люблю их обеих, – вдруг проронил Мак.

– Можешь считать меня вздорной старухой, но сдается мне, ни одну из них ты по-настоящему не любишь.

– Да нет же, люблю, – возразил Мак. – Я точно люблю Марибель. А Андреа… Она особенная. Я люблю Андреа. Другого слова не подберешь. Хотя я испытываю к ней не то же самое, что к Марибель. И все же оба эти чувства похожи на любовь, Лейси.

– Если бы ты хотел жениться на Марибель, то давным-давно сделал бы это. Но собственно, зачем тебе? Ты и так снимаешь все пенки. Что касается Андреа… Думаешь, я поверю, что ты на ней женишься? Да ни за что на свете! Вся эта канитель у вас началась задолго до Марибель.

– Неправда, – насупился Мак. Иногда он воображал, как приедет в Балтимор, чтобы жить с Андреа. Женится на ней, взвалит на свои мужские плечи часть ее ноши и станет отцом для Джеймса – или хотя бы дядей. Но вдруг Лейси права и это лишь праздные мечты? С другой стороны, немыслимо представить, что он больше никогда с ней не увидится, а ведь если он женится на Марибель, с Андреа придется распрощаться. – Проблема в том, Лейси, что я не знаю, как мне поступить.

– Остаюсь при своем: ты не любишь ни одну, ни другую. Знаешь, встретив Максимилиана, я поняла: это единственный подходящий для меня человек. И никого больше у меня не было, даже когда Максимилиан ушел на войну.

Мак запустил пятерню в волосы.

– Знаю, – ответил он. О браке Максимилиана и Лейси можно было слагать легенды. Как и о браке его родителей, и Билла с Терезой. Они были созданы друг для друга, предназначены судьбой. Засыпая, они держались за руки. У Мака не укладывалось в голове, как можно быть счастливым двадцать четыре часа в сутки на протяжении сорока пяти лет. – А может, ты и права. Наверное, я не люблю ни ту, ни другую.

Впрочем, сказав это, он понял, что соврал. Он точно любил двоих.

Позже в тот вечер Мак заглянул в отель, чтобы проведать Тайни и узнать, как дела.

– Все тихо? – поинтересовался он.

Тайни отвлеклась от книги. «Сто лет одиночества», вполне в духе немногословной, погруженной в себя девушки. Ее называли Крохой за тоненький голосок, который, казалось, долетал откуда-то издалека, как будто из иного измерения.

– Супруги из четвертого устроили скандал. Мне уже пожаловались из номеров три и пять.

– Что ты ответила?

– А что тут ответишь?

– Ну, ты должна была им что-то сказать.

– Я сказала, что если так будет продолжаться, я позвоню управляющему. – Тайни в кои-то веки улыбнулась. – То есть вам.

– Хорошо. Разберусь по пути домой.

Стараясь не шуметь, Мак пошел по дощатому настилу, честно собираясь наведаться в четвертый номер, однако, проходя мимо двери Андреа, не смог совладать с искушением и тихо постучал. Пару секунд спустя она его впустила. В комнате царил мрак. Андреа уже легла спать. На ней ничего не было, кроме белой хлопковой футболки и белых трусиков.

– Ты что так поздно? – спросила она, обняла его за шею и поцеловала.

– Еще только десять. – Ощутив округлости ее тела сквозь тонкую материю, он возбудился. Мак сел на постель и, притянув к себе Андреа, усадил ее к себе на колени и поцеловал. На этой стадии она обычно отстранялась, но сегодня вдруг сделала встречное движение языком. Заерзала, запустила руки ему под рубашку. Мак опрокинул ее на кровать.

– Я ждал этого с тех самых пор, как ты здесь появилась, – жарко выдохнул он.

Андреа провела ладонью по его напряженным чреслам. Мак застонал и впился губами в ее шею. Он опустился на Андреа и стал тихонько раскачиваться, приникая к ее нежным бедрам. Тяжело было сдерживаться, он едва не сходил с ума. Невольная поспешность могла ее отпугнуть. Мака бросило в жар, он снял рубашку, скользнул ладонями под ее футболку и стал ласкать полные груди. Коснулся губами соска, и тот затвердел. Андреа прижалась к нему бедрами.

– Ты меня впустишь? – спросил Мак. Схватил ладонью ягодицы под трусиками. – Впустишь?

Если бы сейчас она ответила «да», он пошел бы к Марибель и все ей рассказал. Так он решил.

– Нет, – нежно выдохнула Андреа ему на ушко. – Не могу.

– Можешь, – настаивал Мак. – Пожалуйста.

– Прости. – Андреа отстранилась, щелкнула выключателем. – Я увлеклась. Прости, пожалуйста.

Мак прищурился от хлынувшего со всех сторон света. Перевернулся на спину, слаксы спереди красноречиво вздулись.

– «Прости»? – повторил он, едва сдерживая досаду. Секунду полежал, кое-как перевел дух. Перед глазами все плыло. – Ты не представляешь, как это обидно.

– Не вини меня, ты сам пришел. Мог бы предупредить.

Мак кинул взгляд на поднятые жалюзи. Кто-то замер у окна и тут же отпрянул.

– Выключи свет, – сказал он. Подошел к окну, опустил жалюзи, торопливо накинул рубашку. – Все, мне пора. Увидимся завтра.

– Поцелуй меня на прощание.

Мак поцеловал ее.

– Я люблю тебя.

– Знаю, – тихо проговорила Андреа.

Мак сошел с террасы и ступил на дощатые мостки. В ритмичном плеске прибоя вдруг послышался едва уловимый звук, словно неподалеку плакала женщина. Маку очень хотелось поверить, что это крик чайки. Он замер, прислушался и явственно различил сдавленные всхлипы. «Марибель», – промелькнула шальная мысль. Мак завернул за угол, пытаясь представить, что увидел бы человек, заглянув в окно с улицы: он лежит на спине с обнаженным торсом и держит Андреа за руку, а сквозь штаны выпирает возбужденный член. «Боже, какой кошмар».

На террасе четвертого номера сидела блондинка. Даже в непроглядной тьме Мак сразу понял, что это не Марибель. Черные разводы от потекшей туши. Он уже видел эту женщину, за завтраком.

– Миссис Фурше? – обратился Мак. Они из Квебека, вспомнил он, у ее мужа собственное представительство «Порше».

– Мой муж меня ненавидит, – проговорила она.

Из номера четвертого раздался голос:

– Ничего подобного, Мередит. Пожалуйста, зайди в номер.

– Мы заплатили деньги, Жан-Марк, чтобы любоваться океаном! – взвизгнула она.

– Уже темно, ты все равно ничего не увидишь, – вразумлял ее муж.

– Пожалуйста, ведите себя немного тише, – обратился к ним Мак. На сердце отлегло, когда он понял, что это не Марибель, и он, сам того не желая, улыбнулся.

Дверь четвертого номера распахнулась, и на террасу вышел мистер Фурше.

– Я плачу шесть сотен баксов за эту лачугу. Да я сюда духовой оркестр вызову, если захочу!

Усилием воли Мак стер с лица улыбку.

– Духовой оркестр? Хорошо, напомните мне с утра, я что-нибудь придумаю. Вам с тубой или без?

Мистер Фурше кинул на него странный взгляд, пожал плечами и тихо обратился к жене:

– Мередит, зайди, пожалуйста, внутрь.

– Никуда я не пойду! – закричала та. – И если ему хочется вызвать полицию, то пусть вызывает! Пусть меня бросят за решетку. Ха! Там служат настоящие мужики!

– Мередит, не ставь его в неловкое положение, – увещевал мистер Фурше. – Пожалуйста, будь добра, зайди в номер.

– Ни за что!

Отворилась дверь третьего номера, и на террасу вышла Жанет Кава, женщина в очках с толстыми стеклами. Она преподавала математику в Пенсильванском университете. Жанет приехала сюда с дамой своего сердца по имени Элеонора и недавно усыновленным младенцем.

– Мак, – обратилась к нему Жанет, – слава богу, вы пришли. Эти двое орут друг на друга уже с полчаса.

Миссис Фурше бросила на нее испепеляющий взгляд и процедила:

– Розовая.

– Что-что? – переспросила Жанет Кава и поправила пальцем очки на переносице. – Что ты сказала?

– Ваша малявка воет ночи напролет, – распалялась миссис Фурше. – Дитя любви.

– Вот именно, – ответила Жанет. – Мы с Элеонорой любим друг друга. Душой и телом, не меньше, чем вы со своим мужем-грубияном. Только мы не устраиваем скандалов посреди ночи.

– Меня сейчас стошнит, – констатировала миссис Фурше.

– Мередит! – обратился к ней муж.

– Дамы, дамы! – вклинился Мак.

– Мы не дамы, – поправила его Жанет Кава. – Мы женщины. Во всяком случае, мы с Элеонорой.

– Еще бы, – буркнула миссис Фурше. – Знакомые мне дамы предпочитают мужчин.

– Сейчас я потребую извинений, – прошипела Жанет. – И, смею уверить, совсем не по-дамски.

Миссис Фурше отерла глаза.

– Наверное, я ужасно выгляжу, – невинно произнесла она. Поднялась. – Ты прав, Жан-Марк, нам стоит вернуться в номер.

Жанет Кава проводила миссис Фурше гневным взглядом и с треском захлопнула дверь своего номера.

– Спокойной ночи, – проговорил Мак.

Он пробежался вдоль боковых номеров, кинул взгляд на окно Андреа. Свет в окнах не горел – наверное, она снова легла спать. Все жильцы уже погасили фонари на террасах, на остров опустилась ночная темень. Мак ощупью пробирался по дощатым мосткам. У дверей черного входа вдруг кто-то коснулся его плеча. Мак обернулся – Ванс.

– Как дела, старина? – спросил Мак. – Я поговорил с теми, из четвертого. Похоже, угомонились.

Лицо Ванса было напряжено, словно он только что поднимал тяжелую штангу.

– Ты что? – забеспокоился Мак.

– Поговорить надо, – ответил он, крепко вцепившись в плечо Мака.

– Хорошо, давай поговорим, – кивнул Мак. Ванс частенько вел себя странно. Порой на него находило, внутри копилось раздражение, и хотя бы один раз за лето он взрывался. Тогда Мак умасливал его выходным или небольшой денежной премией.

– Я хотел поговорить с тобой про восемнадцатый номер, – начал Ванс. – Я видел тебя. Только что. Ну ты и подставился.

От облегчения, которое Мак испытал, обнаружив на мостках плачущую миссис Фурше, не осталось и следа. Перед глазами все поплыло – четыре порции виски у Лейси наконец взяли свое.

– Ты не так понял. Хотя я догадываюсь, как это выглядело со стороны.

– Если я не так понял, тогда как это мне понимать?

– Мы с ней просто друзья. Очень давно знакомы.

– Я знаю Андреа не меньше твоего, только почему-то не заваливаюсь к ней на постель голышом. – Пальцы Ванса больно впились Маку в лопатку. – Ты держал ее за руку, и одежды на ней практически не было. Попробуй-ка объяснить.

Мак втянул носом воздух.

– Слушай, давай-ка ты просто забудешь об этом. У нас платонические отношения.

Ванс раздул ноздри.

– Какая же ты дрянь.

Он поднял руку. В ней был пистолет.

Плечи Мака одеревенели, лишь под пальцами Ванса кожу нестерпимо жгло.

– Что ты делаешь? – пробормотал он.

Ванс упер ствол в грудь. Мак застыл на месте. Колени свело. Его лихорадило. С моря потянуло прохладой.

– Ты все расскажешь Марибель, – хрипло произнес Ванс. – Сам все расскажешь, иначе это сделаю я.

– Ты не представляешь, о чем говоришь, – увещевал Мак.

– Хватит! – оборвал Ванс. – Я видел то, что видел.

– Тебе показалось…

– Ты все расскажешь Марибель, – повторил Ванс. В тусклом свете ночи его кожа отливала багрянцем. – Идиот! У него есть Марибель – восхитительная, неподражаемая женщина, – а он крутит шашни на стороне!.. Непроходимый дебил.

Дуло пистолета больно упиралось в грудь. Мак представил, как пуля пронзит сердце. Оно разорвется на части, и больше не будет в нем Марибель и Андреа. Да, он идиот, и мысли у него идиотские.

– Ты не боишься, что я тебя уволю? – спросил Мак.

– Это я щас тебя уволю, – отрезал Ванс. – «Никаких шашней с постояльцами»! Ты нарушил собственные правила. Лицемер. Я всегда это знал…