Накануне эры Водолея. Книга 1 Миловацкая Людмила

Дизайнер обложки Екатерина Бирюкова

© Людмила Миловацкая, 2018

© Екатерина Бирюкова, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4474-2333-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– Совки! Надо же слово такое придумать, – бросил трубку Алексей.

– Ты чего сморщился, будто лимон без коньяка скушал? – улыбнулся Петька.

– Да Макс… просто утомил своими неологизмами: «Совковый менталитет, совки…» Какое пренебрежение к своему народу! К себе самому…

– Это в тебе великодержавный русский шовинизм говорит, Лёшенька. Он у вас просто в крови! – не без ехидцы заметил приятель.

– У кого это – у нас?

– У вас, у дворян.

Громко зевнув, Пётр поднялся из-за стола, с тоской посмотрел в окно: из дверей соседнего корпуса, один за другим, выходили сотрудники: «Счастливчики!»

– Брось молоть чепуху! Нашёл дворянина! И какой там к чёрту шовинизм! – лениво огрызнулся Алексей. – Мы и русскими себя называем через раз, с оглядкой: мы – советские. Мало нам того, нашли новое словцо, вовсе паскудное – «совки»…

– Диалектика Гегеля в действии. Потомка русских дворян Алексея Северина коробит пренебрежительное отношение к советской власти, а кухаркин сын Максимка Тюрин, этой властью взлелеянный, презирает и ненавидит её, – Пётр говорил нарочито назидательным тоном: ему было жарко, скучно, томно… От нечего делать, он расхаживал по лаборатории, переставлял с места на место реактивы, отчаянно зевал…

– Перестань маячить! – оглянулся на него Алексей. – Я говорю не о власти, а о стране, о народе…

– Так и я – о народе! Точнее, об отдельных его представителях! – послушно приостановился Петька.

– Готов поспорить, что Макс на всё пойдёт, только бы выехать из Союза. Что, скажешь, не так?

«Оседлав» стул, Пётр воззрился на приятеля.

– Даром он, что ли, на Наташке Тайницкой женился? И не посмотрел, что она с половиной института переспала! Зато – и распределение в кардиоцентр, и темочка для диссера беспроигрышная, и в Америке на стажировке уже два раза побывал…

– Это его дело! – нахмурился Алёша.

– В общем и целом согласен, – примирительно поднял руки Пётр. – Скажи, у тебя ничего пожевать не осталось?

– Да ты что, мы ведь с час назад обедали!

– Я ж говорю, у тебя врожденная склонность к преувеличению! Назвать два жалких бутерброда с колбасой обедом! – вздохнул приятель.

– Пойдём к девчонкам в микробиологию, у них наверняка найдется что-нибудь вкусненькое.

– Ступай один, я лучше почитаю что-нибудь.

– Похвальное желание, юноша. Стало быть, встречаемся на «тихом часе» в конференц-зале.

– Угу…

Алексей тоже не находил себе места. Вынужденное безделье раздражало его страшно. Запланированный эксперимент сорвался – всю партию его мышей прибрал к рукам Борька Фитисов. Вернее, их перехватила его шефиня, заведующая биохимической лабораторией. Правду сказать, сделала она это интеллигентно: сначала подошла к нему, поплакалась – у её подопечного все сроки горят с диссером, через месяц надо подать черновой вариант, а у того и конь не валялся.

Сделав значительное лицо и подняв пальчик, Стелла Юрьевна доверительно сообщила:

– Строго между нами, у Бориса серьёзная личная драма – ему надо помочь, а мы в долгу не останемся. Мы уже заказали «блэков», как только их привезут – все ваши.

Алексей отлично знал, что за драма была у Борьки – квасил, мерзавец, три месяца подряд. Жена выгнала его из дома, он жил то у матери, то в общаге у ребят из Второго меда, со всеми вытекающими последствиями. Ничего этого, разумеется, он говорить докторице не стал.

Женщина она деликатная, легковерная. К тому же этот паразит был её первым диссертантом, и к своим обязанностям она относилась с чрезвычайной серьёзностью. Зачем её разочаровывать…

– Разумеется, мои мыши и я сам – к вашим услугам, – Алексей галантно поклонился и приложился к ручке.

Стелла, захлопав глазами и зардевшись, как маков цвет, попятилась к двери:

– Спасибо, я не сомневалась в вашем благородстве.

Алексей, слегка склонив голову, не сводил с неё глаз. Ему нравились дамы бальзаковского возраста, и если бы он решил приударить за кем-нибудь из своих коллег, выбрал бы её. Она смешная. Но Стелла находилась под чужой юрисдикцией. У каждого нормального мужика в институте был свой круг опекаемых им женщин. Отдельные товарищи, давно покинувшие «большой спорт», цинично называли это окружение курятником, но это исключительно из зависти. На самом деле все прекрасно знали, насколько широк спектр этих отношений – от доверительно деловых до романтических. Хвастаться победами было не принято, тем не менее негласный «джентльменский счёт» вёлся.

«Вот чёрт, что же делать? В любой другой день он благополучно слинял бы с работы. Сегодня для этого была почти уважительная причина. В Пушкинский привезли несколько картин великих итальянцев, среди них – «Дама с горностаем». Девчонки с соседней кафедры уже час, как уехали, чтобы занять очередь в музей, – говорят, там столпотворение. Но, как на грех, сегодняшний четверг выдался последним в месяце – время очередного политзанятия.

Можно было опоздать на работу, уйти раньше времени, сказаться больным или взять библиотечный день. Но пропустить политзанятие?! Ни-ни! С этим в институте было строго. К общественной работе здесь относились, как к священной корове, – все знали, что ректор сделал на ней свою карьеру. Он и не скрывал это, и не уставал призывать к активной деятельности своих сотрудников».

Вспомнив его сакраментальную фразу: «У научного сотрудника не может быть свободного времени. Если он не проводит эксперимент, значит, читает специальную литературу или осмысливает её», Алексей почесал в затылке: «Возможно, в этом старик очень и очень прав. Но читать научную литературу в такую жару!..» Тем не менее Алексей взял в руки толстый журнал, лениво просмотрел оглавление, зацепился глазами за любопытное название статьи, открыл её… и едва не опоздал к началу занятий.

Хорошо, что Петька Чернихов забил хорошие места – не на последнем ряду, всё равно с них сгонят, а в серединке, зато позади сотрудниц из микробиологии. Все они, как на подбор, были дамы высокие, в теле, да еще с высокими пышными причёсками. Сидеть за ними – одно удовольствие: можно было всласть поспать, подумать о своем, поработать над отчётом. Жалко, говорить даже самым тихим шёпотом не удавалось. У парторга слух!.. Чуть услышит – так глянет, а то ещё пересадит в первые ряды – сиди тогда, томись. Сегодня по плану должны были быть две лекции: как всегда, одну из них читал профессиональный лектор, другую докладывал кто-нибудь из сотрудников.

Лектор из общества «Знание» неожиданно заболел, оставалось прослушать только своего докладчика. Сегодня это была девчонка с кафедры отоларингологии. В расписании значилась лекция о политическом положении в странах Содружества. Спать под её доклад было любо-дорого. Голос тихий, ровный, без интонаций. Сладкая нирвана сотрудников была прервана самым неожиданным образом. Девица читала доклад по бумажке – это не возбранялось, даже приветствовалось – и, по-видимому, не очень вдумывалась в текст. Механически перечисляя глав СЭВ, произнесла: товарищ Хонакер. Ударение было поставлено на второй слог, от чего имя первого секретаря Германской Демократической Республики зазвучало чрезвычайно игриво, даже вызывающе. Алексей кожей почувствовал оживление в зале, приоткрыл глаза, обернулся на Петра – тот подмигнул живым карим глазом, будто и не спал только что, свесив буйну голову на широку грудь.

Друзья осмотрелись и с удовлетворением отметили: аудитория взбодрилась, даже Сергей Васильевич проснулся. Он был неизменным председательствующим на всех многочисленных собраниях, конференциях и прочих необходимых общественно-политических мероприятиях.

Сергей Васильевич, в отличие от других, никогда не отнекивался от подобных поручений, за это его любили товарищи и ценило начальство. С первой же минуты выступления он надевал очки с тонированными стеклами, облокотившись на стол, принимал позу задумчивого ученого и впадал в глубокий, здоровый сон. Но точно к концу доклада он просыпался, поднимал голову и, протирая очки, солидным бархатным баритоном произносил несколько итоговых слов, всегда к месту и по делу. Как ему это удавалось? Загадка!

Чуткий слух Сергея Васильевича, естественно, уловил фривольную игру ударений и немедленно отреагировал: снял очки и посмотрел круглыми близорукими глазами на девушку удивленно и даже как-то испуганно. Та своей ошибки не заметила и продолжала монотонно бубнить. Сотрудники постепенно успокоились и заняли свои обычные позиции. Татьяна между тем перешла к обстановке в Чехословакии и назвала первого секретаря страны «товарищ Гусак», опять-таки поставив ударение на втором слоге. Зал вздрогнул. Сергей Васильевич, не зная, как следует реагировать на такие ошибки, побагровел и стал несколько раз кряду снимать и надевать на нос очки. Лица большинства сотрудников, также утратив свою благородную бледность, задрожали, на глазах выступили слёзы. Люди были воспитанные, проверенные, ко всему привыкшие. Не имея возможности посмеяться вслух, тихо постанывали, кряхтели и вздыхали. Сидящим «на Камчатке» довелось увидеть небывалое зрелище: коллеги, сидя плечо к плечу, клонились то в одну, то в другую сторону, образуя своими торсами белоснежные волны.

Девица между тем, сделав глубокий вздох, стала зачитывать заключительную фразу, знаменующую торжество идей социалистического содружества. Последние слова утонули в оглушительных аплодисментах. Народ наконец-то получил возможность выплеснуть накопившиеся эмоции. Выдохнув из зажатой груди воздух, бедолаги возглашали:

– Спасибо за интересный доклад! Молодец, Танюшка, приходи ещё! Это был лучший доклад в этом году.

Удивленная и обрадованная своим успехом, Татьяна покраснела, неловко поклонилась и покинула кафедру. Сергей Васильевич решил не заострять внимание на невольных ошибках – благо, посторонних сегодня не было. После её ухода просто развёл руками.

– Мы должны быть снисходительны к девушке – это её первый доклад в чужой аудитории. Следующее занятие будет ровно через месяц! – перекрикивая шум спешащих на волю коллег, сообщил Сергей Васильевич.

В общем, всё закончилось вполне благополучно. Настроение у всех было отличное, многие решили задержаться на работе, чтобы «попить чайку» в родном коллективе. Алексей и Пётр отказались от соблазнительного предложения, резонно заметив: пить в такую жару не здорово…

– Ну, куда махнём? – сощурился на яркое солнце Пётр. После прохлады лабораторного здания жара казалась особенно ощутимой. – Какие планы?

– Ты уже забыл про Пушкинский?

– Не мудрено, после такого замечательного спектакля. Только давай зайдём в пирожковую на Кропоткинской. Думаю, девушки к тому времени только-только подойдут.

– Ты ведь перед собранием успел отметиться в микробиологии!

– Ну и что, есть всё равно хочется. Да там и были какие-то пустяки: булочки, сырки. Всё-таки несерьёзный народ девчонки, лучше бы на эти деньги колбасы или сосисок купили.

Умопомрачительная жара никак не отразилась на аппетите молодых людей. Привередами они не были – съели по две порции пельменей, выпили кофе с пирожками и, ощущая приятную сытость в животах, не спеша направились к музею. Торопиться не хотелось: не попадут сегодня – завтра пойдут. По дороге задержались у ограды бассейна «Москва». Его оголённые кафельные стены наводили уныние.

– Вот бы сейчас окунуться! – мечтательно вздохнул Пётр. – И какой дурак придумал чистить бассейн летом, где логика?

– При желании логику можно обнаружить во всём, – лениво возразил Лёша. – Или ты не научный сотрудник? А кроме того, разве ты не замечал, сколько у нас тайных последователей товарища Мао? Как он говорил?

– «Слишком хорошо – это плохо»?

– Во-во… Ну, потопаем, печёнкой чувствую: девчонки изнервировались в ожидании нас.

Глава 2

Девушки увидели их издалека. Замахали руками, выбежали навстречу и затолкнули в очередь. Никто особенно не возражал: чувствовалось, что народ основательно устал. Но им ещё пришлось постоять с полчаса. Пётр передал в лицах все события сегодняшнего собрания. Девчонки, представляя лежбище сотрудников в конференц-зале, ухохатывались.

А потом была прохлада и тишина музея, – они вступили в тайну, в Вечность. В небольшом зале, где выставляли итальянцев, было тесно. Перед каждой картиной тоже образовывались небольшие очереди, но посетители не торопили друг друга – каждый имел возможность вдоволь насладиться привезёнными шедеврами.

Стоя в хвосте перед очередным полотном, Алёша от нечего делать стал разглядывать посетителей. Увиденное озадачило его. Он не удержался, толкнув локтем друга, прошептал:

– Невероятно, это ведь те же люди, что стояли с нами на улице. Только что они сердились, толкались, ругались, ржали, а теперь… Ты только взгляни на них! Разве скажешь, что это совки? Разве их лица не так же значительны и красивы, как те, что изображены на картинах? Пётр молча кивнул головой.

Из музея вышли притихшими, задумчивыми. Говорить не хотелось. Молчание прервала Наденька, круглолицая весёлая лаборантка из микробиологии:

– Что ни говори, а искусство – это всегда таинство. Что такое талант? Почему одним людям он даётся с излишком, а другим нет? Ведь многие из нас тоже рисуют, сочиняют стихи, лепят, поют, и никого это не волнует, за исключением родителей, конечно. Что отличает добротно сработанную вещь от шедевра? Где грань между ремеслом и искусством и почему большинство людей это без труда различают?

Алексей с Петром переглянулись: «Ого! Какие мысли у этой простушки! Впрочем, простушки ли?»

Слушая Надины рассуждения, Алексей невольно вспоминал свои дискуссии с отцом по поводу Советской власти. В последнее время они возникали всё чаще. Сколько раз уговаривал себя не ввязываться в спор, но отец умел завести. Щадя отца, его больное сердце, он зачастую не выкладывал все свои аргументы, свидетельствующие о явных ошибках власть имущих. Но и соглашался с трудом и не часто.

Сейчас вынужден был признаться, что одним из бесспорных достижений большевиков было привлечение народа к высокой культуре.

После небольшого периода экспериментов, приходящегося в основном на период НЭПа, был взят курс на мировую классику. Шекспир и Гёте, Бетховен и Моцарт… итальянская живопись и другие шедевры мировой культуры стали неотъемлемой частью повседневной жизни простого человека.

Лозунг «Культура в массы» оказался не пустоцветом, идея прижилась и дала замечательные всходы. Что бы ни говорили, но тяга советского народа к искусству – очевидна и неоспорима. За расхожей фразой «Советский человек – самый читающий в мире» стояла простая статистика. Да что там статистика! Достаточно посмотреть на людей в транспорте, уткнувших носы в толстые журналы. А очереди в музей, запись за книгами!.. Разумеется, некоторые делают это не столько по зову души, сколько следуя существующим правилам. Притча во языцех – граждане, приобретающие собрания сочинений как дополнение к мебели, как модный аксессуар.

С другой стороны, подобная мода, очевидно, полезней любой другой. Что толку от того, что все вырядились в американские джинсы? Впрочем, если подумать хорошенько, эта мода тоже не бесполезна. По крайней мере, для него лично: один раз приобрел у фарцовщиков фирменные штаны – и надолго свободен от нудного поиска приличных брюк. Это за границей в джинсах могут не пустить в ресторан или в театр, у нас они пропуск в любое место. Смешно, но весьма удобно и выгодно.

Пётр, обладавший более рациональным, «нордическим» характером, первым пришёл в себя после эстетического шока:

– Ну что, девчонки, по мороженому? Мы ваши должники. Выбирайте, куда пойдем? В «Север», в «Космос»?

– Нам всё равно. Где очередь поменьше, – уже привычно хихикали девушки.

Им повезло – «Север» только-только открывался после какого-то перерыва, они попали в первую же партию посетителей. По дороге ребята выяснили, у кого сколько денег, а их оказалось на удивление много – на круг тридцать рублей, это перед получкой-то!

– Ого, гуляем! Можно заказать даже шампанского! – радостно потирал руки Петюня.

А подавая девчонкам карту, смело бросил:

– Выбирайте всё, что хотите.

Девушки, пробежав глазами по строчкам меню, выбрали что подешевле.

– Нет, девчонки, вы не правы, – заявил Пётр и подозвал официантку.

Та подошла со скучающим видом. По мере заполнения бланка со счётом, выражение её лица менялось на глазах. После заказа шампанского и фруктов, официантка и вовсе проснулась, даже соизволила улыбнуться. Эта уморительная синхронность отмечалась почти во всех кафе и ресторанах, о ней было уже столько сказано, сочинено столько анекдотов и фельетонов… Но ситуация повторяется из раза в раз, вызывая не только улыбку, но и некое подобие уважения. Действительно, в стране не так уж много традиций. Эта – одна из них.

– А что, за границей тоже дают чаевые? – обратилась к Петру симпатичная Светка. Всем бы хорошая девушка, только вот слишком явно претендует на парня, а вернее сказать, на прописку в его трехкомнатной малогабаритной квартире. Сама она, учась в Первом медицинском, жила в общаге.

– Конечно, везде так. Только там всё это выглядит поцивильнее. По существу, для каждого заведения есть своя такса чаевых, она даже указывается в справочниках. Это очень удобно. Попробуй не дай их в гостинице – не дозовёшься потом носильщика, да ещё ославят по всему миру.

– Как это? – удивилась Наденька.

– Очень просто: у тамошних ребят существует настоящая цеховая солидарность. Уж как они передают друг другу сведения о клиенте жмоте?.. Только в других гостиницах ему несдобровать!

Официантка принесла заказанное. На поверку она оказалась вполне симпатичной тёткой.

– Вы заказали виноград, я принесла вам персики. Виноград мелкий, кислый и дорогой, а персики вкуснее и дешевле.

Расплачивались с ней, когда девушки отошли «попудрить носик». Это тоже было своеобразной традицией. Разные ведь бывают ситуации, порой не хватает несколько копеек, а иногда просчитаешься по-крупному так, что приходится оставлять часы под залог. В счёте значилось двадцать шесть рублей пятьдесят копеек. Петюня вдруг расщедрился: отдав тридцать рублей, небрежно бросил: – Сдачи не надо.

– Ты что это разошёлся? Это много. Вот рубль пятьдесят взяла, два сдаю, на них целый день прожить можно, – с достоинством произнесла официантка. И добавила укоризненно: – Ты ведь, наверное, деньги не с дерева снимаешь, работаешь за них каждый день.

– Работаю и учусь, да ещё подрабатываю на разгрузке вагонов, как все нормальные мужики.

Женщина понимающе кивнула головой:

– Мой сын тоже студент. У меня не берет деньги на гулянки, стесняется, что я официантка и беру чаевые. Говорит: сам буду подрабатывать. А что он может заработать? В институте на всё обращают внимание: и в чём одет, и какие часы…

Скосив глаза на посетителей, указала пальцем на их ноги:

– Куда сейчас без этих облезлых штанов, а сколько они стоят? А!..

Так что не осуждайте меня, мальчики.

– А мы и не осуждаем, – невольно поджав ноги, ответил Пётр.

Сейчас он её, действительно, не осуждал. Дураку ясно: трудно прожить на одну зарплату, каждый крутится, как может!

– Ну, куда теперь? – поинтересовались девушки.

– Махнём на Ленинские горы! – предложил Лёша.

– Точно, только поедем не на метро, а на речном трамвайчике, от Зарядья, – сообразил Петя.

Смеясь, толкаясь, балагуря, ребята шли по широкой улице Горького. Во встречном людском потоке было много таких же молодых, весёлых, беззаботных лиц. Впереди еще целый вечер – прекрасный, тёплый, московский. Да что там вечер! Впереди целая жизнь! И пусть говорят, что в Советском Союзе жить скучно, потому что их общее светлое будущее предсказуемо и неоригинально. У них будет своя, интересная, насыщенная, яркая жизнь! И в ней непременно много-много радости, встреч, любви, путешествий…

– Нет, братцы, мы живем совсем не в худшем из миров, – во весь голос заявил Пётр, вальсируя со Светкой под вырывающуюся из открытых дверей ресторана музыку.

– Это точно, – со смехом отзывалась прогуливающаяся публика.

– Нажрутся водки и радуются, – качал головой толстый швейцар за стеклом. – Завтра проспятся, посчитают гроши и запоют про лучший мир другие песни! Да… Обмельчал народишко за последнее время – ни выпить, ни подать на чай нормально не могут. Глаза не глядели бы на эту интеллигенцию! Тьфу!

Глава 3

Домой Алёша вернулся далеко за полночь. Отец, разумеется, уже спал. Проскользнув на цыпочках в свою комнату, взял журналы, пошёл на кухню. От безукоризненной чистоты в ней веяло духом казармы. Единственным нарушением была покрытая белоснежной салфеткой тарелка с хлебом на столе. Это в память о матери. При ней всё здесь было по-другому.

Алексей поставил чайник на плиту, стал щипать хлеб с тарелки. Заглянул в холодильник – на полочках аккуратно расставлены продукты, всё строго по своим местам. Обычный набор: кефир, молоко, сосиски, грудинка, сыр, масло. После смерти мамы они не готовили дома. Отец получал на службе отличные продуктовые заказы, и, кроме того, им очень повезло с магазином. Прямо во дворе стоял маленький неприметный домик. Мало кто знал, что в нём всегда можно было купить свежие сосиски, сыр, даже ветчину, не говоря уже о молочных продуктах. Ассортимент был невелик, но зато всегда отменного качества.

Алексей заварил в стакане с подстаканником крепкий чай. Хороший чай – это от отца. Он готовил его сам, смешивая несколько разных сортов, по ему одному известному рецепту. Намазав вологодским маслом хлеб, Лёша нарезал толстые куски рокфора. «Вкуснотища! Лучшего ужина и не надо. Даже матушка, строгая ревнительница домашних ритуалов, смирялась с таким нехитрым блюдом».

Мама… Она дожидалась его в любое, даже самое позднее время: поднималась, кормила его. Если он не был голоден, подогревала чайник и делала такие вот бутерброды. Чай обязательно крепкий и сладкий, хлеб – белый, пышный. А масло пахло сливками.

Как матушка умела слушать, понять, не говоря ни слова, подвести самого к нужной мысли!..

После её смерти всё стало другим: намного упростился быт, вышли из обычая праздничные столы с многочисленными гостями, исчез милый беспорядок, придающий комнатам особый уют… В доме стало тихо, чисто и грустно. Дом и они сами остались сиротами.

«Ну ладно, пора баиньки, – вздохнул Алексей, – завтра вставать чуть свет! Поля страны ждут!»

В крохотном совхозном автобусе мест было мало. Сидели только женщины и пожилые сотрудники. Боевая часть коллектива, держась за неудобные высокие поручни, стоически боролась со сном. Впрочем, многочисленные ухабины и ямы на дороге не дали бы это сделать никому, даже впавшему в летаргический сон человеку.

– А ты переживал, что не успел сделать зарядку, – засмеялся Андрюшка Фролов, подпрыгнув на очередной колдобине, чуть не до потолка.

– Неправильная эта зарядка, у меня от неё весь ливер дыбом встал, – возразил Лёша. – После такой разминки часа два надо отлеживаться, не то, что работать!

– Какой вы привередливый, Лёшенька, – с улыбкой заметила его шефиня, Ольга Тарасовна, – посмотрите на своего товарища – спит, как младенец, даже в таком положении.

Ребята оглянулись на Борьку Фитисова. Тот, вцепившись мёртвой хваткой в металлическую палку, действительно умудрился заснуть. Впрочем, понять его можно – изгулялся мужик, вон одни мощи остались. Шатает бедолагу, болтает, как сухой лист.

– Не знаешь, кто его так уходил? – поинтересовался Пётр. Лёша пожал плечами.

– Это его пациентка, я её видел, – доверительно сообщил Леонид Матвеевич, только что дремавший на соседнем кресле. – Маленькая такая, тощенькая, с обтурационной желтухой. С неделю назад пришла к нему выписываться, принесла хорошего коньяку, французского.

– А вы откуда знаете?

– Как откуда? – искренне удивился Леонид Матвеевич. – Боря хороший товарищ, мы с ним эту бутылочку вместе оприходовали. Ещё Серёжа из инженерной группы к нам присоединился.

– Ну-ну, – нетерпеливо перебил его Петя. Про патоморфолога и так все знали: лучшего партнера для выпивки не найти. Во-первых, сколько бы ни принял на грудь – не закусывает, зажует какой-то специей из своего кармана и выглядит полным «огурцом». Во-вторых, и это главное, случись чего, никогда не выдаст, с кем пил и кто наливал. Кремень! – Дальше-то что было?

– Ах, ну да, – с досадой, что отвлекли от приятной темы, продолжил Леонид Матвеевич. – Дала, значит, коньячок и попросила его телефон – мало ли что, посоветоваться. Позвонила на следующий день и попросила заехать, проконсультировать. Сказала: я, мол, в долгу не останусь. Борис поехал – и вот результат! – указал он ладонью на болтающееся из стороны в сторону бренное тело товарища.

– И это за неделю?! Сильна… – подключился сидящий рядом с ним Кирилл Петрович, старший научный сотрудник. – Вот, Петенька, всегда вам говорил: избегайте субтильных девиц. У этих малышек столько энергии!..

Леонид Матвеевич важно покивал головой. Дамы по этому поводу тихонько похихикали. Все знали, что маленький, щуплый доктор обожал крупных женщин. Прочих просто не замечал.

– Вот и приехали, – обернулся к пассажирам водитель автобуса. – Выгружайтесь!

Сотрудники, поёживаясь от свежего ветерка, смотрели на небо. На нём, слава Богу, ни облачка.

– Воздух-то какой! – потихоньку просыпаясь, восклицали учёные дамы, выгружая объёмистые сумки с провизией. Бросали их тут же, в ближайших кустах, срывали какие-то цветочки вдоль дороги, делали моментально вянущие букеты, плели венки.

– Вы чувствуете, какой аромат?! – восторгалась Стелла Юрьевна, поднося свой букетик к самому носу Борьки.

– Угу.

Бедняга еле ворочал языком, тем не менее, послушно вдохнул пахнущий бензином пучок травы с торчащими во все стороны колючими цветками.

– Согласитесь, так пахнут только полевые цветы, – продолжала щебетать докторица. Ей почему-то непременно хотелось, чтобы её подопечный разделял не только её научные воззрения, но и восторженное отношение к жизни.

– Куда до них садовым! – изобразив подобие улыбки на опухшей физиономии, согласился Борис. Шефиня ему нравилась: выполняет за него часть работы, подбирает нужную литературу, постоянно подкармливает пирожками. Делает всё это, будто стесняясь, и при этом ничего, ничего не требует взамен!

– Святая женщина, ей бы мужа попроще и троечку детей, – беззлобно посмеивался он в кругу друзей. Впрочем, другим говорить о ней пошлости не позволялось – это была его епархия.

Глава 4

– Так, товарищи, все подошли сюда! – хлопая в ладоши, призывала всех к порядку совхозный бригадир, симпатичная молодая женщина, Зинаида Кузьминична. Она уже несколько лет работала с шефами из института и знала многих сотрудников института в лицо. – Сегодня мы работаем на прополке морковки. Подойдите к грядкам, я покажу, как она выглядит.

Все послушно подошли к полю, глядя не столько на землю, сколько на Зиночку. Смотреть на неё было приятно – загорелая, белозубая, со стройным, крепким телом. Она, сама прекрасно сознавая это, вела себя с соответствующим достоинством. Вырвав одно растеньице, подняла его высоко над головой:

– Все видели? Не спутайте с сорняками. Если сомневаетесь, спросите у меня или у наших товарищей.

Совхозные товарищи, лежа в кустах неподалеку, с нисхождением поглядывали на «никчемную интеллигенцию», не имеющую понятия, как выглядит морковкина ботва.

– Ваша норма отсюда – во-он до тех кустов!

Все с тоской посмотрели в указанном направлении. Цель казалась столь же недостижимо далекой, как горизонт.

– Ничего-ничего, я вам помогу, – приободрила Зиночка приунывших сотрудников и ловко принялась за дело: быстро-быстро выдергивала сочные сорняки, оставляя хиловатые хвостики благородного растения.

Горожане нехотя взялись за работу, но потихоньку втянулись. Где перекурили, где похохмили…

Местные колхозники, уже датые, несмотря на раннее время, покрикивали:

– Эй, эрудиты! Давай не ленись, мать вашу! Чего встали!

Чтобы не очень надоедали, скинулись аборигенам на пиво – тех как ветром сдуло. В общем-то, никто ни на кого не обижался – понимали, что все они – невольные участники неведомо кем и для чего затеянной игры. Не надо было иметь большого ума, чтобы посчитать стоимость морковки, на прополке которой работали не только лаборанты и мэнээсовцы, но и профессора.

Разумеется, ни профессора, ни пожилые или болезненные сотрудники в поле не работали. Самым важным делом было отметиться в списке – количество работающих должно строго соответствовать разнарядке. Считали по головам: сначала в городе, потом на месте, а уж кто явится на самом деле – не столь важно. Вместо них приходили дети, внуки, аспиранты… Все это принималось как должное и никогда не обсуждалось. И не потому, что боялись. Просто не хотелось говорить об очевидной глупости и портить отношения с институтской администрацией. И вообще, если «наверху» решили, что каждый сотрудник, не занятый в сфере производства, должен отработать на стройках народного хозяйства энное количество времени, – пожалуйста. В конце концов, «там» сидят люди неглупые, и возможно, во всем этом безобразии есть некий высший, непонятный простым смертным, смысл.

Иногда, вопреки негласным правилам, кто-нибудь из стариков являлся собственной персоной. Можно было только догадываться, для чего они это делали: скорее всего, это была демонстрация солидарности, молчаливый протест против очевидного маразма.

Сегодня был как раз такой исключительный случай. Их трудовой десант возглавлял профессор Георгий Владимирович Санорский, учёный с мировым именем, – он осуществлял общее руководство. Зиночка хоть и видела его впервые, сразу выделила его из всех. Хватким, крестьянским своим умом смекнула: это тебе не просто какой-нибудь интеллигентишка. Говорила с ним уважительно, но старалась держаться подальше. Зиночка не любила, когда чего-нибудь не понимала, а дядьку этого она не понимала, потому побаивалась. Осторожно поглядывая на высокого, худощавого мужика, расхаживающего между грядками, думала: «Что за сила в этом старике? Да и стариком-то его грех назвать. Вроде и одет, как чучело: курточка – без слёз не взглянешь, шляпа дурацкая, ботинки – на помойке лучше лежат… А всё одно, сразу видно – основательный, коренной, настоящий мужик идёт, не то, что эти. Таким не покомандуешь…»

Зинаида чувствовала всеми фибрами души, что было что-то очень неправильное, даже политически вредное в том, что такой человек проводит своё рабочее время здесь, на грядках с морковкой. Но кому об этом скажешь? И самой лучше не думать о том, что всё равно не понять.

Взглянув на ручные часы, Зиночка облегченно вздохнула: полдень!

– Ну всё, пришло время обеда, отдыхайте! – громко заявила она.

Все знали, что на поле они больше не вернутся, по крайней мере, сегодня. Какая работа после обеда? Да и колхозники отлично понимали:

больше четырех часов на солнце, да с непривычки, не поработаешь.

Сотрудники мыли руки, поливая друг другу водой из бутылок, и подтягивались к «столу». Из сумок извлекались многочисленные пакеты, пакетики и свёртки с бутербродами, яблочками, булками, термосы с чаем и кофе, ну и разумеется, разнокалиберные бутылки с различным содержимым.

Первый тост произнёс Сергей Васильевич, признанный тамада:

– Я хочу выразить благодарность нашему руководству, предоставившему нам прекрасную возможность встретиться вот так, вне формальной обстановки, подышать воздухом, пообщаться, – он осторожно взглянул на Санорского. Тот жевал бутерброд и смотрел куда-то в сторону: он столько раз поднимал вопрос об этой «счастливой возможности» в ректорате, что толку?

Коллеги, поддержав тост бодрыми выкриками, с удовольствием выпили и разом заговорили.

– А вы напрасно иронизируете, коллеги, – обратился Сергей Васильевич к сидящим рядом молодым людям, явно не испытывающим благодарность к руководству. – Вспомните сакраментальную фразу: «Учёный – это человек, удовлетворяющий свое любопытство за счёт государства». За счёт государства, – повторил он, многозначительно подняв палец. – И кому-кому, а нам грех жаловаться, что мы обделены его заботой. Оборудование у нас на уровне мировых стандартов.

– Вот, кстати, – оживился профессор, – завтра к нам приедут представители фирмы из Швеции. Прошу встретить их достойно. – Ну, это уж как водится, – потёр руки Леонид Матвеевич. – Культурная программа и прочее…

– Вот с «прочим» прошу поосторожнее, – охладил его энтузиазм Георгий Владимирович. – В прошлый раз так уходили немцев – бедняги, рады были, что живыми остались.

– Зато какие отзывы из фирмы! Обещали скоро ещё приехать, предлагают реактивы на льготных условиях, – весело оправдывался Леонид Матвеевич.

– Сказано, надо поаккуратней! – вмешался парторг, Сергей Васильевич. – Одно дело – гэдээровские немцы – почти наши люди, а другое – шведы. Капстрана, понимать надо!

Вскоре за первым тостом последовал второй, традиционно – за женщин. Потом были тосты за науку, за мир… Позже особо крепкие товарищи пили уже просто так, без всяких тостов. За хорошим столом, да за дружеской беседой время пролетело быстро.

– Скоро подадут автобус, – Алёша толкнул в бок своего друга. Тот что-то нашёптывал на ухо Светлане.

– Что, автобус? – обернулся Пётр. – Да мы пойдём пешком, здесь до электрички всего-то километров пять-шесть. Прогуляемся, подышим воздухом…

– Ну-ну, в добрый час, – улыбнулся Алексей и, кивнув головой в сторону миниатюрной девушки, тихо добавил: – Помни, что нам говорили старшие товарищи. Побереги себя!

– Будь спок, старенький! До встречи!

Желающих пройтись пешком нашлось немало среди молодняка, поэтому сидячих мест в автобусе хватило всем. Всю дорогу назад пели, балагурили… И не заметили, как приехали в город. Тепло распрощавшись с коллегами, Алексей с Борисом направились к своей автобусной остановке – жили они в одном районе, неподалёку друг от друга.

– Ты что же это, домой?

– Да, – обречённо махнул рукой Борька. – Сил уже нет по бабам таскаться, так можно и ноги протянуть! А тут ещё эта «прекрасная возможность» поработать в колхозе!

– Чёрт его знает, а может, действительно, в этой идее что-то есть. Во всяком случае, объединяющее начало налицо. И вообще… Хоть что-то мы сделали на этом поле, помогли колхозу, – размышлял вслух Лёша.

– А почему же во всем мире крестьяне, фермеры справляются со своей работой, кормят не только свою страну, но и экспортируют продукцию? Да ещё какая конкуренция за рынки сбыта! – отрубил приятель.

– О чём только думают наши экономисты, чем занимаются?

– Да им, наверное, тоже некогда заниматься своим делом! Маются где-нибудь на овощной базе или на стройке.

Алексей не мог не признать резонность Борькиных возражений. Ему почему-то стало стыдно и за тех, кто всё это придумал, и за тех, кто, боясь испортить карьеру, участвует в этом фарсе, за себя… Встряхнув головой, решил больше не думать на эту тему. Мало у него своих проблем, что ли? Сроки с диссером поджимают – вот это серьёзно! – Так когда, говоришь, должна подойти новая партия мышей?

– Дня через три-четыре, – удивлённо взглянул на него Борис, – но если надо срочно, дам тебе десятка два своих, вернее, твоих «блэков», для моих экспериментов они уже великоваты.

– Вот и ладушки!

Глава 5

Елена уже с четверть часа стояла перед почти законченной картиной. Безусловно, с профессиональной точки зрения придраться не к чему, вполне зрелая работа. И всё же, что-то в ней не устраивало. Взяла в руки набросок с натуры. Да, здесь всё на месте – очарование первого весеннего дня в Подмосковье, мягкий, рассеянный свет с неба, трепет оголившихся веточек деревьев, трогательная хрупкость первоцветов. Кажется, от маленького картона исходит аромат талого снега, просыпающейся земли, хвои. Ничего этого на большом холсте нет. Но почему?! В точности сохранена композиция, все пропорции соблюдены, цветовая гамма – один к одному. Чего тут не хватает?

Настроения, быть может?

А как же опыт учителей? Они не уставали повторять, что настоящий профессионал не должен зависеть от сиюминутных настроений. Заказали тебе работу – извольте выдать её качественно и в срок, иначе с тобой никто не будет иметь дело. Преподавателям своим Лена доверяла. Искренне уважала, любила, восхищалась ими. Конечно, она, вместе с другими студентами, подшучивала над ретроградными взглядами стариков на некоторые вещи. Но мастерства их никто не оспаривал, с мнением учителей считались.

– Вам, милочка, – обратилась она менторским тоном к своему отражению в зеркале, – просто-напросто не хватает мастерства. Да-с… Вы – просто лентяйка! Работает, видите ли, когда ей захочется, когда «стих найдёт».

Лена укоризненно покачала головой, машинально отметив, что ей очень идет строгое выражение лица.

– Так и запишем: лентяйка и бездарь…

Вздохнув, нанесла несколько последних мазков и решительно кинула кисточку в банку с растворителем. Посмотрела на часы: о!.. Быстренько собралась. Вынув одну заколку из пучка волос, нетерпеливо помотала головой. Оставшиеся шпильки, звеня, посыпались на пол, высвободившиеся волосы непослушными длинными прядями закрыли пол-лица. Лена слегка провела по ним расческой, туго перевязала короткой тесьмой.

– Алёна, звонок! Встречай жениха!

Лена поморщилась: знала, отец шутит, вернее, дразнит её, и всё равно злилась – жених, тоже мне!

Олежек, как всегда, явился с цветами. На этот раз в его руках было аж два букета: один попышнее, из темно-красных и белых гвоздик (это, разумеется, маме), другой поменьше – розы. Лена вдохнула аромат бледно-розовых цветов. Едва распустившиеся бутоны источали запах спелой малины.

«Да, неплохо быть врачом в известной клинике! Считай, все бытовые проблемы отпадают сами собой. Попробуй достань в такое время что-нибудь приличное! Что ни говори, живые цветы – это роскошь!»

Как ни фыркала Елена, с некоторых пор Олега принимали в доме как жениха. Олег Толубеев очень симпатичный, интеллигентный парень из профессорской семьи. Был он на десять лет старше её, работал в крупном хирургическом центре, успешно делал кандидатскую. За Леной ухаживал долго и красиво: дарил цветы, редкие книги. Когда у него появлялось свободное время, ходили в театры, на выставки.

Елене нравилось приходить к нему в клинику на дежурство, наблюдать, как он общается с коллегами, читает больным лекции. Она видела, с каким обожанием на красавца-доктора смотрят пациентки и молоденькие медсестрички, – её это забавляло. Сознание того, что Олег не только приятный во всех отношениях человек, но и хороший врач, серьёзный учёный, было не последним аргументом в его пользу. В общем, намечался нормальный, прогнозируемый, благополучный брак.

За обедом выпили немного легкого вина. Все знали о цели сегодняшнего визита Олега. Родители, словно оттягивая важный момент, говорили о каких-то пустяках: рассказывали старые анекдоты, задавали гостю никчёмные вопросы, сами же на них отвечали… Олег, улучив крохотную паузу в неудержимом потоке красноречия хозяев, вышел из-за стола, достал из недр огромного «дипломата» бутылку шампанского, водрузил её на стол. В воздухе повисло напряженное ожидание.

Олег сделал официальное предложение. Говорил он долго, хорошо поставленным, выразительным голосом. Точно так он читал лекции студентам – ненавязчиво, внятно, доходчиво. За это время родители заметно успокоились.

– Если дочка согласна, то мы будем рады принять вас в свою семью, – с улыбкой ответила мама. Отец молча подтвердил её слова.

Олег умело открыл шампанское: пробка с праздничным хлопком ударила в потолок, кипящая перламутровая пена медленно и торжественно сползла по горлышку бутылки. Хрустальные бокалы наполнились искрящимся янтарным напитком. Все разом заговорили.

Отец снял пиджак и расслабил галстук, мама незаметно переобулась в домашние туфли. Лена смотрела на всё спокойно, с какой-то странной отрешённостью: «Наверное, именно так всё и должно быть».

После ухода жениха Лена принялась мыть посуду – мама устала и легла в постель смотреть телевизор.