Накануне эры Водолея. Книга 1 Миловацкая Людмила

Глава 6

Утром Елена проспала и чуть не опоздала на лекции. Осторожно просунула голову в дверь аудитории – там никого не было.

– Лен, давай скорее в конференц-зал. Вместо занятий будет общеинститутское собрание, – торопливо сообщила ей новости Тина Геворкян, лучшая подруга Елены.

– Это по какому же поводу? Вчера, насколько я знаю, никаких объявлений не было.

– Объявление вывесили поздно вечером. Тема собрания вроде обычная, типа подведения итогов учебного года, разбор дипломных работ выпускников. Но старшекурсники между собой говорят о готовящемся скандале. Институт с утра гудит как улей. Бежим скорее, нам девчонки забили места у двери. Может, посидим минут десять да слиняем!

Вступительное слово ректора было коротким. Аристарх Владимирович в двух словах подвел итоги учебного года, зачитал по бумажке: сколько и по каким специальностям выпущено специалистов, обрисовал их перспективы, в плане трудоустройства. В общем, всё, как всегда.

Перейдя ко второй части выступления – обсуждению дипломных работ, – бодро назвал особо отличившихся. Имена были давно у всех на слуху, потому встречались шумными аплодисментами и одобрительными возгласами. Даже отъявленные критиканы и скептики были вынуждены признать, что представленные работы в высшей степени профессиональны, даже талантливы. Большинство картин, правда, были написаны на беспроигрышно «социально значимую» тему, и злободневное словосочетание «соцреализм» тихим ветром прошлось по всем рядам…

– Это же чистой воды конъюнктура! – шептались салаги-первокурсники.

– Посмотрим, какую тему для дипломной выберешь ты, – невесело усмехались умудрённые опытом старшие студенты. – Девять против четырех – это будет производственная тема.

– Товарищи, прошу вести себя потише, – призвал аудиторию к порядку ректор. И продолжил уже другим, каким-то вымученным голосом: – К великому сожалению, вынужден сообщить, что одна из работ комиссией не засчитана. Студент-дипломник показал свою полную несостоятельность, как профессиональную, так и гражданскую.

В наступившей гробовой тишине кто-то громко ахнул.

– Да что же это такое?! Ну, вызвать на ковер студента, пожурить, посоветовать умерить свои праздные фантазии – не без этого, – шёпотом возмущался Сергей Павлович, в институте он работал не так давно, преподавал цветоведение. От чрезмерного удивления он не заметил, что толкнул локтем своего соседа. – Но лишить диплома с такой убийственной формулировкой!.. На моей памяти такого ещё не было!

– На вашей памяти, – сделал ударение старший коллега. – Увы, мне это знакомо до боли… Образцово-показательное разбирательство и наказание, чтобы другим неповадно было.

В зале царили растерянность и недоумение – о ком речь? Дипломные работы были вывешены в актовом зале, с ними могли ознакомиться все желающие. Ничего крамольного, никаких поползновений типа сюра или абстракции! Все работы выдержаны в лучших традициях реалистической живописи.

Между тем слово было предоставлено Терентию Ивановичу, парторгу института, преподавателю истории. Он встал и с первых же слов обрушился на провинившегося, им оказался Дмитрий Торшин.

– Я не стану говорить о его профессиональных достоинствах и недостатках. Надеюсь, об этом ещё скажут преподаватели живописи. Перейду к главному. Товарищи, Дмитрий Торшин исказил образ советского человека! Вместо того чтобы отразить духовный мир, идейное превосходство трудящегося человека, он намеренно изобразил тупых, бездумных существ. Взгляните, – широким жестом фокусника Терентий Иванович скинул покрывало с большой картины и громко прочел её название: «Бригада рыболовов возвращается с путины».

Студенты невольно заулыбались и зашушукались.

На огромном холсте полтора на два метра – изображение пятерых здоровенных мужиков в рыбацких робах. Прекрасное композиционное решение давало возможность рассмотреть во всех деталях многочисленные атрибуты их профессиональной принадлежности. Здесь было и синее-синее море, и песчаный берег, и небольшой фрагмент траулера со снастями. Лица рыбаков были выписаны с особой тщательностью и казались живыми… Суровое, скорее свирепое выражение глаз рыбаков соответствовало их грубым чертам. Это были физиономии пиратов или уголовников со стенда «Их ищет милиция».

– Что этим хотел сказать автор? – тыкнул по холсту пальцем Терентий Иванович.

– Разве я виноват, что у них такие лица? – с самым невинным видом стал оправдываться Димка. – Это и естественно – люди всегда на солёном ветру, солнце, так сказать, профессиональные издержки. Уверяю: я не нарисовал ни одной лишней морщины, у меня и фотографии есть, я их уже показывал высокой комиссии. Между прочим, я специально ездил в Архангельскую область. Жил там, общался с рыбаками.

Елена и Тина переглянулась. Митькины приёмы им были хорошо известны. Он сам не раз с гордостью рассказывал, что на каждом предприятии, где доводилось проходить практику, срывал с Досок почета портреты передовиков производства, а потом делал с них точные копии маслом. За редким исключением, люди на таких фотографиях выходили непохожими сами на себя – с напряженными лицами, с испуганными застывшими взглядами. Народ относился к этому спокойно, даже с юмором. С удовольствием хвастали друг перед другом оригинальными снимками. Просто загадка, как разные мастера в разных лабораториях умудрялись делать такие жуткие портреты.

…Три дня назад они с Тиной вволю порезвились, заполучив такие шедевры, правда, маленькие, фотки для студенческих.

Фотограф, готовясь к съемке, сам себя нахваливал, всё говорил:

– Девчонки, считайте, что вам повезло: попали на такого мастера!

Долго наводил свет, поворачивал голову то так, то сяк. А в результате…

Сначала они сами искали свои карточки в ящике с готовой продукцией и не нашли. Приёмщица, сверившись с квитанцией, нашла их только по номерам.

Тина, не разобравшись, бросила карточки на стол:

– Что вы мне мужчину подсовываете?

– Какой же это мужчина, если это ваш номер?

Лена тоже взяла в руки карточки:

– А это что за индус?

– Судя по номерам, это ваша подруга, – тихо проговорила приёмщица. – Брать будете?

– Обязательно, – выдавила из себя Тина…

А потом они вылетели из мастерской и смеялись до слёз.

Ну а Димка сумел извлечь из этого прямую выгоду. Копии обычных бездарных фотографий, выполненные им в манере старых мастеров, производили потрясающий эффект и воспринимались как настоящий сюр! Картины пользовались большим успехом у московских коллекционеров и даже – у иностранцев. Вряд ли Терентий Иванович обо всём этом знал, но суть дела он ухватил правильно. Притворных Димкиных оправданий выслушивать не стал. Махнув на него рукой, резко прервал:

– Не надо делать из нас дураков! Задача художника – не механистическое копирование черт лица, его цель – передать через них богатый внутренний мир советского человека. А что показали вы? Грубая материальная оболочка, лишённая мысли, чувства, света!

– Ого, а Терентий-то не такой дурак, каким кажется, – с невольным уважением протянул Сергей Павлович.

– …Каким старается показаться, – тихо поправил его сосед. – Уверяю, в живописи он разбирается не хуже нас с вами. На искусство у него особый нюх, и он, как никто, чувствует фальшь. В конце концов, соцреализм – это тоже своеобразный жанр со своими правилами. Здесь, – он кивнул на картину, – ими осознанно пренебрегли.

Сергей Павлович молча согласился. Положение попытался спасти руководитель дипломной работы, Павел Андреевич Краснов, преподаватель живописи. Митька был его любимчиком. К тому же поговаривали, что и у него самого в мастерской тоже были довольно смелые картины.

– Я думаю, большинство коллег со мной согласятся, что с профессиональной точки зрения работы Дмитрия вне критики – выверенная манера письма, налицо свой стиль, множество интересных, оригинальных находок. Да, в погоне за правдой жизни молодой художник несколько переусердствовал: увлекся точностью воспроизведения натуры, забыв о внутреннем содержании. Но ведь это не криминал. Совершенно очевидно: молодой человек прочно стоит на позициях материалистического видения, и это главное.

Грамотно используя партийную терминологию, Павел Андреевич развернул обсуждение работы в сугубо профессиональную плоскость… В результате: вместо политической диверсии скрытого антисоветчика – сырой материал дипломника.

Кто-то из ребят сзади прошептал:

– Молоток, Андреевич, профнепригодность лучше, чем идеологическое вредительство.

Аристарх Владимирович, пользуясь замешательством парторга, поспешил подытожить выступления. Дипломная картина была забракована, Дмитрию было предложено в ближайшее время представить новую работу, в противном случае не видать ему диплома.

Глава 7

После собрания студенты не расходились. Для обсуждения сегодняшних событий собрались в свободной аудитории. Мнения разделились.

– Допрыгался Митька. Говорили ему – не зарывайся. Можешь для себя делать что угодно, но зачем дразнить комиссию? – высказывалось большинство ребят.

– А по-моему, Дмитрий молодец. Он пишет так, как видит, – попыталась защитить его Верочка Сизова. Все знали, что эта тихоня обожала бунтарей всякого рода. Митька был её кумиром с первого курса.

– И кому он что доказал? – махнул на неё рукой «многообещающий талант» Толик Сорокин. – У каждого из нас есть свои работы, не для широкого показа, и все прекрасно понимают: кесарево – кесарю!

– Верно! – подхватил Сережа Тихомиров, самый взрослый в группе парень. – Димка просто дешевый позёр – захотел посмеяться над нашими преподавателями, показать их косность, зависимость от конъюнктуры. Но не дурак же он в самом деле, все прекрасно понимают правила игры. Преподаватели и так смотрели сквозь пальцы на его выкрутасы. А он подставил всех их.

– Ну ты скажешь! Что сейчас тридцать седьмой год? – возмутился Витька Сазонов.

– Нет, слава Богу! Но отстранить Пал Андреевича от преподавания, а самого Митьку в психушку – запросто! И стараться особо не надо. Послушать его – и правда подумаешь, все ли у него дома. Видели его коллекцию, портреты работяг?

– А что, мне нравится, – пожал плечами Толик. – Никто не будет спорить, что натуру Димка изображает с фотографической точностью, и техникой старинного письма он овладел в совершенстве. Картинки получаются знатные. Жутковатые конечно – нечто в стиле Брейгеля. Между прочим, его знают даже иностранцы. Говорят, что купили у него несколько вещей.

– А мне противны Димкины выходки, – неожиданно зло бросила Тина. – Это не художественный приём, а дешёвый фокус. И исказил он не образ советского человека, а образ человека вообще. Он поставил себя выше их, показал, что они – быдло!

– И поделом! Обыватели ничего не хотят понимать! – снова вступилась за своего кумира Верочка. – Думаешь, Дима им не показывал портреты? Показывал! Смотрели, и всем очень нравилось. Главная похвала – похоже, как на фотографии.

– А ты знаешь, что он простых женщин называет махрютками?

– А почему бы и нет? Смешно и точно. Ты, Тиночка, прекраснодушествуешь потому, что никогда не выезжала за пределы Москвы, разве что, в чудный город Ереван, – Толик, сложив руки на груди, с усмешкой уставился на девушку. – А я, когда служил в армии, сподобился повидать периферию – настоящую, не киношную. Как-то раз наш сержант нажрался водки и пригласил меня к себе домой (он был местный). Поставил бутылку самогона, собрал местных пьянчуг да непотребных баб и потребовал, чтобы я зарисовал их компанию. Я взял да и нарисовал их такими, как они есть. А сержант – ничего, не обиделся! Говорит: «Всё очень хорошо, только вместо бутылки самогонки нарисуй шампанское». Вот это был сюр! Страшно!

– Они получились у тебя страшными потому, что ты их боялся. Не сочувствовал, не пытался понять, почему они такие. Извини за банальность, но художник тем и отличается от ремесленника, что может подняться над сиюминутными обстоятельствами, способен разглядеть в каждом, даже изуродованном жизненными обстоятельствами человеке личность!

– Верно, Тиночка, молодец! – поддержал её Сергей. – Главная задача художника – отразить первозданную человека, его живую душу.

А Митька не только не защитил своих героев, он их предал. У тех же рыбаков есть жены, дети. Может, сейчас они ещё чего и не понимают, но придёт время – разберутся что к чему. И что тогда? Каково им будет смотреть на своих отцов-дегенератов?!

– Они доверились художнику, как дети, – тихо сказала Елена. – Да, у них ещё не развит художественный вкус, воображение. Но разве это их вина?

– Димке в этом смысле просто повезло. Иначе бы ребята ему так накостыляли, в другой раз будет неповадно издеваться над людьми!

Аргумент Сергея показался слишком тяжеловесным, но убедительным. Дискуссия на этом закончилась, перерыв – тоже. Впереди ещё целый учебный день.

Глава 8

– Потрясающая вещь! – обернулась к подруге Тина. Пропуская зрителей к выходу, они стояли, прижавшись к прохладной стене зала.

– Да, это шедевр! Странно, что премьера фильма прошла так незаметно, без помпы. Какая мощь!

Лена нащупала в сумочке плитку шоколада, отломила себе ровно половину, другую отдала Тине.

– Гигантский скачок в будущее, просто прорыв!

Засунув в рот сладкий квадратик, Тина была вынуждена замолчать.

И есть хотелось, и высказаться не терпелось.

– Здесь всё то, что может определить новое направление в кинематографе – синтез кино, и театра, и живописи.

– …и балета, и пантомимы, – вставила Тина. – Пожалуй, только в «Иване Грозном» такое органичное сплетение различных приёмов из разных областей искусства. Жесты, движения так значимы, так выразительны сами по себе.

– Ты заметила, что любое настоящее произведение искусства обладает удивительным свойством: как круги на воде, будит фантазию, новые идеи, желание работать…

– Знаешь, а я всегда спорила с нашими ребятами, когда они говорили, что будущее – за немым кинематографом. Каюсь, была не права. «Великий немой» ещё скажет своё слово! – Тина сняла шуршащую обёртку с шоколада и бросила её в свою сумку. – От натурных бытовых зарисовок к символизму – неожиданный путь! Странно, что Параджанова знают не так много зрителей.

– Не думаю, что такое кино может быть массовым. Многие называют это лишённым смысла эстетством: искусство ради искусства. Вероятно, надо признать, что есть вещи не для массового зрителя. Ну, куда пойдём?

– Пойдём ко мне, выпьем кофейку, позанимаемся. А потом, ты хотела рассказать про вчерашнее сватовство. Забыла?

Тинина бабушка, Ашхен Баграмовна, встретила подруг радостным возгласом:

– Вовремя пришли, девушки! У меня как раз суп поспел. Мойте руки и за стол.

Девушки спорить не стали. Пока мыли руки, Лена поскулила:

– А можно, я не буду есть первое?

– Не советую отказываться. Во-первых, обидишь бабушку, во-вторых, уверена, что этот суп тебе придётся по вкусу.

Лена с сомнением смотрела на тарелку с белёсой жидкостью, в которой виднелись зёрна то ли риса, то ли пшеницы. Запах, впрочем, был симпатичным, наверное, так пахла плавающая на поверхности ярко-зеленая пряная травка, оживляющая похлёбку. Лена смело взяла ложку и отхлебнула суп.

– Удивительный вкус, что это?

Бабушка Ашхен с удовольствием смотрела на девушек:

– Это похлебка по старинному армянскому рецепту. Здесь варёные зёрна пшеницы, жареный лук и, главное, тархун, по московскому – эстрагон.

– Вкусно! Ничего подобного не ела. Тина, перенимай опыт, потом и меня научишь!

– На второе – картофельные котлеты с грибным соусом, – объявила бабушка.

Девушки посмотрелина огромное блюдо, в котором, как на картинке, лежали румяные, один к одному, «пирожки». Лена взялась за живот.

– Спасибо, но если можно, попозже.

– Тогда кофе.

Лена с неизменным удовольствием наблюдала за процессом его приготовления. Это был целый ритуал. Обжаривая зёрна, меля их на ручной кофемолке, бабушка Ашхен обязательно напевала какую-нибудь армянскую песню.

Густой ароматный напиток разливали по маленьким фарфоровым чашкам. К нему никогда не подавались сласти – только охлаждённую минеральную воду.

– Да… Вот это кофе! В Москве такой подают только в двух местах, – сказала Лена и в ответ на взгляд бабушки поспешно добавила: – И то не такой вкусный.

Бабушка удовлетворенно вздохнула и покинула кухню.

– А зачем Ашхен Баграмовна всегда так много готовит? – Лена глазами показала на огромное блюдо с картофельными пирожками. – Вас же только четверо!

– В нашем доме принято готовить с расчётом на гостей. Московский обычай предварительно договариваться о своем визите у нас не прижился. В лучшем случае, гости звонят перед самым приходом, и то, чтоб только удостовериться: есть ли кто в доме.

– Но ведь это ужасно неудобно!

– Ничего не поделаешь! Традиция. Мама, конечно, сердится – она хоть и армянка, но родилась в Москве. Ей были в новинку бабушкины порядки. Конечно, гости приезжают не с пустыми руками, поэтому в доме круглый год – редкостная зелень, пряности, виноградные листья для долмы и, конечно, коньяк. О, кстати!

Открыв дверцу шкафчика, Тина достала бутылку и налила в узкие рюмки пахучий напиток.

– А бабушка не будет ругаться?

– Нет, разумеется. У нас, как и во многих странах, где произрастает виноград, не много пьяниц. А потом, к этому напитку у нас особое отношение. Есть даже легенда, что коньяк помог армянам выдержать многомесячную осаду неприятелей. Османы решили взять измором небольшую крепость. Выждали, когда, по всем подсчётам, закончились запасы еды, пошли на штурм и получили достойный отпор. Оказалось, что жители городка сохранили свою силу благодаря запасам сушёных абрикосов и коньяка.

– Да, необыкновенный напиток, – Елена, покачивая рюмку, любовалась игрой цвета, – законсервированное солнце.

– А как пахнет! Чувствуешь?

– Угу. Запах теплой древней земли, спелого винограда!

– Ты очень правильно ощущаешь. Недаром бабушка тебя так любит!

Тина налила ещё по половине рюмочки и уселась напротив.

– Рассказывай, как всё вчера прошло?

Лена пересказала вчерашние события, не забыв упомянуть и пресловутый поцелуй.

– Наверное, со стороны это выглядело очень смешно. Или нелепо. Или…

– По крайней мере, странно. Может, он тебе разонравился?

– Не то чтобы разонравился. Олег – нормальный, хороший парень. Но, знаешь… Недавно я для себя открыла, что он ужасно, просто патологически ревнив. Впервые это заметила в ресторане, – ты же знаешь, он любит вкусно поесть. Ну вот, меня пригласил на танец молодой человек. Разумеется, сначала он спросил разрешения Олега. Обычно я не танцую с незнакомыми людьми, но у того парня было такое открытое, смешливое лицо, а у меня такое хорошее настроение… Да и мелодия была ужасно заводной. Вернулась к столику, Олег – чернее тучи, и даже не пытался это скрыть. В течение четверти часа менторским тоном выговаривал, что я, став его невестой, обязана себя вести соответствующим образом.

– А ты что?

– В общем, решила, что он, наверное, прав. Извинилась, попыталась перевести в шутку: мол, до сих пор мне никто не объяснял права и обязанности невесты. На этом, казалось бы, инцидент был исчерпан. Но, к сожалению, он оказался…

– … не последним, – понимающе кивнула головой подруга.

Увы! Олег стал делать замечания по поводу того, что я слишком откровенно рассматриваю лица людей, в том числе и мужчин, часто улыбаюсь и много смеюсь. Ему не нравится, что я хожу на выставки и в театры с подругами. Каждый раз приходится оправдываться: «Я ведь хожу с девчонками, только когда ты занят. Кроме того, посещение художественных выставок – это часть моей профессии!» А он будто не слышит. Знай своё: «Без меня – никуда».

– Ты обсуждала это с родителями?

– Как-то раз заикнулась об этом маме, а она отмахнулась: «Все мужчины собственники, так и знай!» С отцом на эту тему я не говорила, но мне кажется, он и сам что-то такое заметил. Недавно смотрели по телевизору исторический фильм, со всякими там страстями-мордастями. Папа вдруг и говорит: «Ревность как болезнь. Чаще всего беспричинная, она мучает, разрушает и самого ревнивца, и тех, кто его окружает». На меня не смотрит, но я чувствую – сказано исключительно для меня.

– Лен, ты знаешь, как я уважаю твоего отца. К его мнению стоит прислушаться. Ты себе представить не можешь, как невыносимо жить с ревнивым человеком.

Лена с удивлением посмотрела на Тину.

– Я тебе не рассказывала, что наша бабушка ушла от деда из-за его ревности? Представляешь: чтобы в то время женщина-армянка сама подала на развод! Можно только догадываться, как он доставал её. Так что мой совет: сто раз подумай, прежде чем связать свою жизнь с Олегом. Взвесь свои силы. Я лично точно знаю: мне не вытерпеть придирок ревнивца.

– Потому ты не хочешь выходить замуж за «своего»?

– Ну да! А у моих родственников на сегодняшний день только эта задача.

– Это так серьёзно?

– Более чем. На данном этапе главное – выиграть время. Годика через два меня будут считать старой девой и позволят выйти замуж за того, кто меня возьмет.

– Дела…

Вот именно. Чувствуешь, насколько твоя ситуация лучше – за тобой свободный выбор! Повстречайтесь с Олегом побольше, попробуй объясниться с ним. Может, он успокоится?

– Едва ли, – обречённо махнула рукой Лена.

– Тогда бросай, сразу бросай, пока не появилась привычка, жалость, всё такое…

– Спасибо тебе, Тиночка. Ты чуть ли не слово в слово повторила слова моего отца. В принципе, я уже всё для себя решила. Сейчас и повод есть для расставания: Олег месяца на три уезжает в Ленинград, будет кого-то замещать на кафедре в Военно-медицинской академии. Насколько я понимаю, ему предлагают там остаться. Может, потому он так и торопится с женитьбой… Ну, ладно! Хватит о грустном, давай лучше посмотрим твои камешки!

Тина с готовностью полезла под кровать. Там, в огромных деревянных ящиках, хранились сокровища – куски различных пород, кристаллы, друзы полудрагоценных камней… Отец Тины, Вазген Ашотович Геворкян, был военным, долго служил на Урале, в Свердловске. Там и начал собирать коллекцию камней.

Елена не могла насмотреться на разноцветные каменные «цветы», сколько бы ни глядела. Название многих минералов Лена уже знала. Она осторожно брала их в руки, поглаживала, всматривалась в таинственную глубину кристалла, любовалась причудливой игрой света… Время за этим занятием летело незаметно. До конспектов в тот день руки так и не дошли.

Глава 9

– Ты снова пришёл домой под утро! – бурчал отец, недовольно глядя на Алёшу.

Тот одновременно одевался, собирал в дипломат бумаги и запихивал в рот бутерброд.

– Всё в порядке, папуль! Мы вчера с ребятами загулялись в центре и не успели в метро до закрытия. Пришлось идти пешком до дома.

Саша Пилерман был с тобой?

– Разумеется, куда ж я без него?

– Вот обормоты! А позвонить трудно было?

– Пап, ну что с нами может случиться в Москве? «Не в лесу, чай, живём, не в Америке».

– Всё равно, когда задерживаешься, надо предупреждать, – всё ещё хмурился Пётр Иванович. – Удивляюсь, в кого только Александр пошёл?! Такая приличная еврейская семья. Папа – профессор, мама – домохозяйка, образованная, милая женщина, а сын – типичный босяк! Ты, впрочем, не далеко от него ушёл!

Алексей поперхнулся хлебом и закашлялся. Пётр Иванович покачал головой, достал из холодильника кефир, надвинув очки, долго всматривался в едва заметные отметины на жестяном кружке. Наконец, удовлетворенно подытожил – свежий. Разлив в тонкие стаканы густой иссиня-белой жидкости точно до узкого ободка на стекле, сделал приглашающий жест:

– Сядь и спокойно поешь. Что это такое – всё время на ходу, всё время всухомятку! Тоже мне, врач называется. Видела бы это мама!

Алексей не стал возражать. Знал – бесполезно.

– Ты помнишь про «годовщину»?

Алексей молча кивнул головой.

– Может, попросить Серафиму Павловну зайти в Елоховскую? Она там часто бывает, – не глядя на сына, осторожно спросил отец.

– Не надо, я сам схожу, мама так хотела. На первый раз пойдём вместе с Сергеем, он всё там знает.

– Добро! Ну, ступай! Посуду я сам помою, у меня в запасе десять минут.

– Спасибо, завтра моя очередь, не забудь напомнить.

– Непременно! А ты не забудь позвонить, если задержишься!

– Сегодня приду пораньше! – уже из прихожей прокричал Алексей. – Сразимся в шахматы. Я должен реабилитироваться за прошлый раз.

– Надежды юноши питают! Постарайся прийти не позже семи, чтобы успеть сыграть партию до «Времени».

В метро повезло – подъехал пустой состав. Но Алеша садиться не стал – боялся заснуть. «Три часа для сна, конечно, маловато. Ну, ничего, на работе отдохну».

Всю ночь он, на пару со своим закадычным другом Сашкой Пилерманом, разгружал вагоны на Курском вокзале. Ни его мэнээсовская зарплата в сто тридцать рублей, ни Сашкины инженерские сто двадцать никак не могли удовлетворить их аппетиты. Надо было покупать книги, приглашать девушек в кино, на выставку, в кафе. Да мало ли подобных растрат у молодого мужчины! Выручали ещё студенческие связи: почти все в их институте подрабатывали на разгрузке вагонов.

Алексею, как и многим детям небедных родителей, свободных денег не давали, по-видимому, в воспитательных целях. Понимая, что делается это исключительно из лучших побуждений, большинство его товарищей принимали этот факт как должное и подрабатывали вместе с нищими студентами, где могли. За ночь можно было заработать пятнадцать-двадцать рублей – ощутимая добавка и к стипендии, и к скромной зарплате. Всё бы ничего – но спать охота!

Сотрудница лаборатории, Ревекка Абрамовна, встретила его появление страшными глазами:

– Ольга вас уже два раза спрашивала, просила зайти! Я сказала, что вы в соседнем корпусе, по общественным делам.

– Ревекка Абрамовна… – прижав руку к груди, поклонился Алёша.

– Только сейчас не стоит идти, – упредила та его движение к двери, – за неимением вас она «снимает стружку» с вашего приятеля.

– Подождём, – сразу же согласился Алексей.

С шефиней у него были нормальные отношения, даже хорошие, как, впрочем, и со всеми коллегами по работе. Он пришёл в лабораторию ещё студентом, на дипломную работу. Коллеги к нему исподволь приглядывались, оценивали. Здесь трепетно отбирали сотрудников, чужие подолгу не задерживались. Их не увольняли, но давали интеллигентно понять, что они не ко двору. Алексей прошел своё испытание успешно.

Дамы признали его вполне перспективным товарищем. Мужчины, с уважением отметив его конкурентоспособность, потеснились. Большинство из них были молоды, уверены в себе и потому щедры. Всем было интересно посмотреть на нового игрока. Петька тоже весьма успешно прошел проверку на гусара, и на вшивость вообще. Профпригодность гарантировала фирма: медико-биологический факультет Второго меда – это школа!

Что касается Ольги… Были у неё некие странности, но Алёша ими легко пренебрегал. Ему было свойственно особое отношение к слабому полу.

Он относился с неизменной, самому порой непонятной нежностью ко всем женщинам: пожилым и молодым, милым и вредным, симпатичным и дурнушкам, умницам и глупышкам. Был с ними всегда галантен, терпелив и снисходителен к их маленьким слабостям.

Женщины это чувствовали, понимали и тоже прощали ему многое. Ольга в том числе. Сколько раз она прикрывала его отсутствие при дисциплинарных проверках! Коллеги принципиально не хотели видеть в ней ничего хорошего, считали синим чулком. А зря! Ольга была весьма привлекательной женщиной, и у неё тоже были свои маленькие тайны.

Петька вышел из кабинета шефини, лицо его пылало.

– Ну что, здорово досталось? За что она тебя чихвостила?

– А… – махнул рукой Петька. – Подумаешь, не подготовил материал для отчета! Сегодня не успел – завтра сделаю, не завтра – так послезавтра. До конца месяца ещё целая неделя. Кому они нужны, отчёты-то наши?

– Нет, Петенька, вы не правы. Отчет – дело святое. Мы за это деньги получаем. Учёным можешь и не быть, но сдать отчеты ты обязан! – изрёк Леонид Матвеевич.

– Надоело все, скорее бы в отпуск!