Движущиеся картинки Пратчетт Терри

– Ну, все хорошо, что хорошо кончается, – проговорил наконец Гаспод, вставая на лапы и стряхивая с себя пыль.

Лэдди продолжал фотогенично лаять и прыгать.

– Ну хватит, хватит уже, – вздохнул Гаспод. – Давай подумаем лучше, что у нас сегодня на завтрак. Потом отдохнем часок-другой, ну а затем…

Лэдди зашелся лаем.

Гаспод опять вздохнул.

– Ладно, ладно, – протянул он. – Будь по-твоему. Только спасибо тебе за это никто не скажет, помяни мое слово.

Лэдди взял с места в карьер. Гаспод вразвалочку поковылял следом. Настоящим сюрпризом для него стало то, что Лэдди, вдруг развернувшись, осторожно подхватил его за загривок и помчался дальше.

– Ну да, ты большой, а я маленький, вот ничего и не могу сделать, – жаловался, болтаясь из стороны в сторону, Гаспод. – Да нет же, не туда, не туда! Людей в это время суток лучше ни о чем не просить. Нам помогут только тролли. Они уже успели продрать глаза, а кроме того, лучших копщиков не найдешь. Так, теперь направо. Берем курс на «Голубую Лаву», там мы все… вот проклятье!

До него наконец дошло, что ему придется прибегнуть к речи.

Причем сделать это публично.

Можно пускаться на чудеса изобретательности, скрывая свою ненормальность от людей, но обязательно наступит день и час, когда тебя припрут к стенке обстоятельства, когда тебе волей-неволей придется заговорить. Если он будет молчать, Виктор с этой любительницей кошек навсегда останутся в той усыпальнице. Ведь Лэдди просто опустит его к чьим-нибудь ногам и уставится на него с выжидательным видом. И в эту минуту ему, Гасподу, придется объяснить суть дела. В общем, свои дни он будет доживать этаким цирковым уродцем.

Лэдди рысью промчался по улице и влетел в «Голубую Лаву», битком набитую завсегдатаями. Просочившись сквозь частокол колодообразных лодыжек к стойке, он разразился призывным лаем, а потом бросил Гаспода на пол.

И вид у него действительно был выжидательный.

Гул разговоров немного стих.

– Это пес Лэдди, – заметил один из троллей. – Чего хочешь, пес?

Гаспод, неверной походкой подобравшись к ближайшему от себя троллю, деликатно подергал за полу ветхой кольчуги.

– Прошу прощения, – сказал он.

– Это умная собака, понял? – проговорил другой тролль, с ленивым зевком пиная Гаспода в бок. – Видел вчера его в клике. Он умеет исполнять команды и считать до пяти.

– Это ровно на два больше, чем ты умеешь!

Острота имела шумный успех[22].

– Подожди, закрой пасть, – велел первый тролль. – По-моему, он хочет нам что-то сказать.

– Прошу…

– Ты бы только видел, как эта собака прыгает и лает!

– Точно. Я и видел. В одном клике. Там дети в пещерах заблудились, и он к ним людей привел…

– Дело в том, что…

Ближайший к нему тролль наморщил лоб:

– Зачем? Чтобы съесть их?

– Нет, чтобы вывести наружу.

– То есть типа барбекю?

– Прошу прощения…

Тут Гасподу снова врезали ногой по башке.

– Ты посмотри на него, может, он опять детей нашел? Туда-сюда ходит, на улицу зовет. Он ведь умный пес.

– Пойдем, разберемся, – сказал первый тролль.

– Здорово. Давненько я не…

– Слушай, есть людей в Голывуде категорически запрещено. Это создает нам дурную репутацию! Кремневая Лига по Защите Троллей тебя в порошок сотрет.

– Точно, а так ведь можно премию получить или ценный подарок.

– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ…

– Правильно! А потом, если мы спасем детей, это будет… это будет… создание положительного имиджа тролля, хороший, как его, публичный рилейшн.

– А если никого не спасем, в конце концов можно сожрать пса, правильно?

Трактир опустел. В нем остались лишь вечные облака дыма, котлы с плавящейся троллевой снедью, Рубина, лениво соскребывающая застывшие остатки лавы с мисок, а также мелкий, изъеденный блохами, затравленного вида пес.

И этот мелкий, изъеденный блохами, затравленного вида пес пребывал в тяжких раздумьях. Он пытался определить разницу между «выглядеть Чудо-Псом» и «быть таковым».

– Вот паскудство, – наконец подвел итог пес.

Виктор помнил, что в детстве очень боялся тигров. Напрасно взрослые убеждали его, что в радиусе трех тысяч миль никакого тигра не может быть в помине. Маленький Виктор задавал вопрос:

– А между нашим городом и тем местом есть какое-нибудь море?

И когда взрослые говорили, что, дескать, моря, может, и нет, Виктор всегда отвечал:

– Значит, нас разделяет только расстояние…

То же самое он мог бы сказать применительно к тьме. Все жутковатые темные местечки одинаково жутковаты именно благодаря природе тьмы. Тьма – везде, тьма – неизменна, тьма лишь поджидает, когда исчезнет свет. Это как Подземельные Измерения – они только и ждут, когда в реальности появится трещина.

Виктор покрепче обнял Джинджер.

– Не нужно, – сказала она. – Я уже взяла себя в руки.

– Молодец, – без особого воодушевления похвалил он.

– Да, но твои руки тоже обнимают меня.

Виктор попытался расслабиться.

– Тебе холодно? – спросила она.

– Немного. Здесь как-то сыро и промозгло.

– Значит, это твои зубы так скрежещут?

– А чьи же?.. О нет, – поспешно добавил он. – Лучше не отвечай.

– Знаешь, – сказала она спустя минуту-другую, – хоть убей, не помню, что я тебя связывала. Я ни один узел толком завязать не умею.

– В этот раз у тебя все получилось.

– Помню только свой сон. Я слышала голос, который говорил мне, что я должна кого-то разбудить… разбудить… того спящего!

Виктору тут же вспомнилась закованная в латы фигура, возлежавшая на надгробной плите.

– А ты этого спящего хорошо разглядела? – спросил он. – Можешь описать его внешность?

– Сегодня я его толком не рассмотрела, – задумчиво произнесла Джинджер. – Но во сне он всегда чем-то похож на моего дядю Освальда.

И тогда Виктору вспомнился меч, который длиною превышал его собственный рост. Удар такого меча отразить попросту невозможно – он разрубит пополам любое препятствие. Он представил себе типа по имени Освальд с таким мечом в руке – и содрогнулся. Картинка была не из приятных.

– А почему он напомнил тебе дядю Освальда? – полюбопытствовал Виктор.

– Потому что дядя Освальд лежал так же неподвижно, как этот воин. Дело в том, что своего дядю я видела всего раз в жизни. И случилось это на его похоронах.

Виктор открыл было рот – и тут услышал далекие, невнятные голоса. Несколько глыб сдвинулись с места. И голос, прозвучав на сей раз гораздо ближе, сказал:

– Здравствуйте, дети! Выходите, дети, мы вас спасли.

– Это же Утес! – воскликнула Джинджер.

– Я бы узнал этот голос из тысячи! – вскричал Виктор. – Э-гей! Утес! Я здесь! Это я, Виктор!

Повисла неуклюжая пауза. Но вскоре голос Утеса зазвучал во всю мощь:

– Это же мой друг Виктор!

– Значит, нам его есть нельзя?

– Никто не съест моего друга Виктора! Мы его быстро-быстро раскопаем!

Послышались скрежещущие звуки. Потом Виктор услышал, как какой-то другой тролль сказал:

– И это называется известняк?! Гадость какая-то…

Скрежет возобновился. Вступил третий голос:

– Может, все-таки съедим их, а? Ведь никто ничего не узнает.

– Ты – некультурный тролль! – рявкнул Утес. – Ты что говоришь? Если ты начнешь есть людей, все будут смеяться над тобой, пальцами показывать, говорить: вот какой глупый тролль, абсолютно не умеет вести себя. В итоге тебя лишат трех долларов в день и отправят обратно в горы.

Виктор издал легкий смешок – по крайней мере, он надеялся, что смешок у него получился.

– Помереть можно со смеху, правда? – повернулся он к Джинджер.

– Ага. Помереть.

– Уверяю тебя, вся эта людоедская болтовня – сплошная бравада. Они сейчас этим почти не занимаются. Можешь не волноваться.

– Я и не волнуюсь. Я волнуюсь только из-за того, что по неизвестной мне причине гуляю во сне. Ты сейчас заставил меня поверить, что я хочу разбудить того воина. Но ведь это настоящий кошмар. Значит, с головой у меня что-то случилось.

Еще несколько глыб с грохотом сдвинулись с места.

– Как-то странно все это, – проговорил Виктор. – Видишь ли, в большинстве случаев, когда люди одержимы… эт… гм… ну, то есть одержимость не предполагает заботливого обращения с ближним, да и с самим собой тоже. Одним словом, одержимость не стала бы тщательно связывать меня по рукам и по ногам. Просто врезала бы мне чем-нибудь по макушке, и все.

Он поискал в темноте ее ладонь.

– А этот человек на надгробной плите…

– Ну?

– Я уже видел его. В книге, которую нашел. Там масса картинок с его изображением. Видимо, считалось, что он очень важный, потому и скрыли его за воротами. Во всяком случае, мне кажется, именно об этом говорят пиктограммы. Врата… человек. Человек по ту сторону врат. Пленник. Понимаешь, я теперь точно знаю, все эти жрецы, или как их там, должны были делать свои обходы и совершать песнопения только потому, что…

Как раз в этот миг ближайшая к его голове глыба отползла в сторону, открывая щель для струйки жиденького света. Следом за светом ворвался Лэдди, который тут же, не переставая лаять, попытался облизать Виктору лицо.

– Да, да! Хороший, хороший Лэдди! – говорил Виктор, пытаясь увернуться от его приветствий. – Умница. Хорошая собака. Умница, Лэдди!

– Умница Лэдди! Лэдди умница!

От его лая откуда-то сверху посыпались мелкие камешки.

– Ага! – заорал Утес. – Вот они!

Тролли один за другим менялись у отверстия, из которого на них глазели Джинджер и Виктор.

– Это не дети, – вдруг заметил тролль, сетовавший ранее на запрет к употреблению «человеческой» пищи. – Жилы да кости…

– Слушай, я тебя предупредил. Забудь про людоедство. От этого большая беда будет.

– А если по ноге от каждого? Это справедливо ведь…

Утес подхватил валун в полтонны весом, с задумчивым видом покатал его в ладони и вдруг с такой силой хватил тролля по голове, что камень раскололся пополам.

– Я тебя предупреждал! – втолковывал он, нависая над распластавшимся телом. – Из-за плохих троллей все хорошие тролли страдают. У нас какая цель? Занять свое место в плеяде разумных существ Плоского мира. Но с такими глупыми троллями, как ты, мы ничего не займем.

Он просунул руку в маленькую расщелину и собственноручно извлек на свет Виктора.

– Ух! Спасибо, Утес. Там, кстати, еще Джинджер осталась…

Утес по-свойски пихнул Виктора локтем в бок, чуть не сломав ему несколько ребер.

– Понимаю, понимаю, – сказал Утес. – Красивый у нее писуар… Ты только отыскал хорошее местечко, чтобы справиться о здоровье ее родителей, весь Диск крутился только для вас двоих…

Остальные тролли понимающе оскалились.

– Ну, как тебе сказать…

– Это ложь! – вскричала Джинджер. – Все было совсем иначе! Мы даже не…

Тролли помогли ей спрыгнуть на землю.

– Не надо, не надо! – решительно возразил ей Виктор, подавая отчаянные знаки руками и бровями. – Это абсолютная правда. Утес, ты угадал.

– Знаем, – промолвил один из троллей, что стоял за спиной Утеса. – Видел я этого парня в кликах. Он ее там целовал, а потом всегда куда-нибудь умыкал.

– Слушай, ты… – заговорила Джинджер.

– Ладно, давайте отсюда уходить, – сказал Утес. – Потолок ни на чем не держится. Того и гляди упадет.

Виктор поднял глаза к потолку. С некоторых выступов сочилась вниз зловещая капель.

– Ты прав, – сказал он.

Он схватил за руку Джинджер и, не обращая внимания на ее протесты, решительно потащил девушку к выходу. Тролли тем временем обступили растянувшегося на земле товарища, который, будучи нeкультурным троллем, не знал, как вести себя по-вежливому.

– Как это мерзко, – процедила Джинджер. – Ты им еще поддакивал…

– Замолчи! – отрубил Виктор. – Что бы ты от меня хотела? Какое объяснение, по-твоему, их бы удовлетворило? Какую версию мы должны предложить человечеству?

Джинджер замешкалась.

– Допустим, ты прав, – сказала она. – Но все-таки можно было изобрести какую-нибудь историю. Рассказал бы им, что мы искали в пещере… ну, не знаю… каких-нибудь окаменелых животных.

Голос ее заметно подсел к концу фразы.

– Прекрасно! Посреди ночи девушка в одном шелковом писуаре идет искать окаменелых животных… Кстати, что он имел в виду под писуаром?

– Думаю, все же пеньюар.

– Ладно, давай поспешим в город. А потом, может, я еще сумею поспать пару часиков…

– В каком смысле – потом?

– В том смысле, что нам сейчас придется угощать наших спасителей…

У них за спинами раздался ужасающий рокот. Ураган пыли вырвался из двери, взметнулся над холмом и с ног до головы окутал троллей. То обвалилась оставшаяся часть туннеля.

– Вот так-то, – вздохнул Виктор. – Все кончено. Надеюсь, ты объяснишь это своей составляющей, которая так любит гулять по ночам? Скажи ей, что больше ходить сюда не надо, потому что некуда. Здесь только могила. Все кончено. К моему счастью.

Такой трактир несложно найти в любом городе. Он всегда скудно освещен. Посетители, хоть и говорят без умолку, услышанными быть не рассчитывают – да их никто и не слушает. Они общаются со своим ущемленным самолюбием. В такие трактиры стекаются неприкаянные, побитые судьбой личности, а иногда и обыкновенные люди, которых злые силы временно вывели за пределы трассы, заставив пройти техосмотр.

Держать такие трактиры – дело очень выгодное.

Вот и этим утром плакальщики уже облепили стойку. Каждый завернулся в свою скорбь, как в одеяло, ибо каждый, разумеется, считал себя самым несчастливым человеком на свете.

– Ведь это мое детище! – мрачно восклицал Зильберкит. – Я полагал, что оно будет нести просветительскую миссию. Расширять кругозор человека. Я даже не думал, что это превратится… превратится в зрелище! Тысяча слонов! – ядовито добавил он.

– Точно, так и есть, – поддержал его Детрит. – Она сама не знает, чего хочет. Я сделаю, что она хочет, а она говорит: нет, так неправильно, ты глупый тролль, не знаешь, как красиво делать, не знаешь, что девушки любят. Она мне говорит: девушки любят кушать такие липкие штучки в коробках, а на коробке бантики. Я ей принес коробку с бантиком, она только коробку открыла, да как закричит, я, говорит, не велела тебе лошадь свежевать. В общем, сама не знает, чего хочет.

– Верно, – согласился с ним голос из-под Зильберкитова табурета. – Ох, как они бы запели, если бы я плюнул на все и к волкам ушел…

– Правильно! – подхватил Зильберкит. – Вот, например, эти «Поднятые ураганом». Это ведь клевета на действительность. Ничего общего с исторической правдой. Ложь от начала и до конца.

– Понятно, – вторил ему Детрит. – Или вдруг скажет мне: девушки любят, когда музыка под окном играет. Я давай музыку под окном играть, а тут во всех домах люди проснулись, кричат из окон: ты, паршивый тролль, почему камнями гремишь в самую середину ночи? А она не выглянула, даже не проснулась.

– Да, не говори, – вздохнул Зильберкит.

– Да, не говори, – вздохнул Детрит.

– Да, не говори, – вздохнул голос из-под табурета.

Владелец заведения вид имел весьма благодушный. Не так трудно сохранять благодушие, когда все твои посетители исполняют роль громоотводов по отношению к любой напасти, какой только случится оказаться рядом. Он находил излишним обращаться с призывами наподобие: «Перестань, в жизни существует немало светлых сторон», поскольку таковых не существовало по определению, или: «Расслабься, самого страшного еще не произошло», потому что дело, как правило, обстояло прямо противоположным образом. Как следствие, он видел свою задачу лишь в том, чтобы поддерживать бесперебойную подачу выпивки.

Но этим утром он чувствовал себя немного не в своей тарелке. В трактире, казалось ему, находится некий неучтенный посетитель – не считая того, кто постоянно говорил из-под табурета. У него возникло стойкое ощущение, что он то и дело подает лишнюю порцию выпивки, получает за нее деньги – и более того, даже поддерживает беседу с этим необычайным клиентом. Который, однако, оставался невидимым. Хозяин трактира плохо понимал, что именно он должен видеть. И с кем именно поддерживает беседу.

Он прошел к дальнему краю стойки.

С другого края к нему подъехал пустой стакан.

– ПОВТОРИ ЕЩЕ РАЗ, – услышал он из темноты.

– Гм, пожалуйста. Запросто. Что пьем?

– ВСЕ ПОДРЯД.

Трактирщик налил в стакан порцию рома. Стакан отправился в обратном направлении.

Трактирщик отчаянно искал подходящую реплику. Его вдруг охватил леденящий ужас.

– Что-то не видно вас… в последнее время, – пробормотал он.

– МНЕ НРАВИТСЯ ЗДЕШНЯЯ АТМОСФЕРА. ЕЩЕ РАЗ ПОВТОРИ.

– В Голывуде работаете или как? – спросил трактирщик, доверху наполняя стакан.

Стакан тут же исчез.

– ДАВНО ЗДЕСЬ НЕ БЫВАЛ. ЕЩЕ РАЗ.

Трактирщик немного помешкал. В душе он был добрый малый.

– Может, закончим? – спросил он.

– Я ЗНАЮ, КОГДА НУЖНО БУДЕТ ЗАКАНЧИВАТЬ.

– Так все клиенты говорят.

– Я ЗНАЮ, КОГДА ВСЕ ЗАКОНЧАТ.

Что-то в этом голосе было непостижимое и жуткое. Трактирщик не смог бы поручиться, что внимает ему с помощью слуховых органов.

– А, понятно, – сказал он. – Ну что ж… Еще раз?

– НЕТ. ЗАВТРА ОЧЕНЬ НАСЫЩЕННЫЙ ДЕНЬ. СДАЧУ ОСТАВЬ СЕБЕ.

Россыпь монет загромыхала по стойке. Каждая из них на ощупь была холодной, как льдинка, а большинство были вдобавок с прозеленью.

– Э-э… – сказал было трактирщик.

Дверь открылась и снова захлопнулась, но помещение, несмотря на знойную ночь, обдало чьим-то холодным дыханием.

Трактирщик принялся бешено растирать стойку, тщательно избегая при этом касаться монет.

– Постоишь столько лет за стойкой, на таких типов насмотришься…

И тут над самым его ухом прозвучал голос:

– СОВСЕМ ЗАБЫЛ. МНЕ ЕЩЕ ПАКЕТИК С ОРЕШКАМИ, ПОЖАЛУЙСТА.

Снег сверкал на обращенных по вращению отрогах Овцепикских гор, этого гигантского хребта, что, пролегая через весь Диск, в одном месте изгибается, обходя Круглое море, и служит естественной стеной, разделяющей Клатч и огромную равнину Сто.

Эти места служат обиталищем распоясавшимся ледникам, затаившимся обвалам и высоким, безмолвным снежным равнинам.

А еще здесь обитают йети. Йети, представляющие высокогорный подвид семейства троллей, слыхом не слыхивали о том, что людоедство безнадежно вышло из моды. Их мнение по данному вопросу таково: ешь что шевелится. Если не шевелится, подожди, пока шевельнется. И тогда ешь.

В тот день им не давали покоя странные звуки. Эхо хороводами гуляло по вечномерзлым хребтам от одной вершины к другой и в конце концов слилось в густой, непрерывный рокот.

– Мой брат говорит, это очень большие звери. Эти слоны. Большие и серые, – поведал один йети, лениво ковыряя в зубе с дыркой.

– Больше нас? – спросил его другой йети.

– Почти что больше нас, – уточнил первый йети. – Но их там целая орда. Брат сказал – даже сосчитать не смог.

Второй йети втянул ноздрями воздух и, похоже, погрузился в раздумья.

– Да уж, конечно, – угрюмо заключил он. – Твой брат больше чем до одного вообще считать не умеет.

– Говорит – слонов там очень много. Такой жирный серый зверь в горы лезет. Большой и неповоротливый. И каждый на спине тащит много ууграа.

– Угу.

Первый тролль показал приятелю на огромное пологое пространство, похороненное в плотном снегу.

– Хорошо сегодня. Глубоко! Быстро здесь ни один зверь не ходит. Мы с тобой в снегу ляжем, они нас заметят, только когда наткнутся на нас. И тут они испугаются, как дурностаи. И будет у нас сегодня день Большой Жратвы! – Он решительно махнул лапами. – Тяжелый такой зверь, брат сказал. Быстро не ходит, вот увидишь.

Другой йети пожал плечами.

– Ну, давай попробуем, – рыкнул он, перекрывая катящийся на них грозный рев.

И они залегли в снегу, благо белая шерсть на шкурах мигом превратила их в два малозаметных сугроба. То был прием, который неустанно шлифовался, совершенствовался и в течение тысяч лет передавался от отца к сыну, – хотя на этом поколении эстафете суждено было оборваться.

Йети замерли.

С нарастающим ревом к ним приближалось полчище слонов.

Наконец первый тролль, тщательно выговаривая слова, – до этого он немало потрудился, их подыскивая, – проговорил:

– А какая тебя ждет добыча, да, какая тебя ждет добыча, если ты перегонишь через горы много-много слонов?

Ответа на вопрос так и не последовало.

Расчет йети оказался правильным.

Когда пятьсот сработанных на скорую руку слоновьих бобслеев-двоек, перевалив через гребень, который располагался от йети всего в паре десятков футов, ринулись вниз со скоростью шестьдесят миль в час, то пристегнутые всеми возможными ремнями, ошалело трубящие погонщики увидели йети, только когда наткнулись на них…

Виктору удалось поспать всего пару часов, но, едва поднявшись, он тут же почувствовал необыкновенный прилив бодрости и оптимизма.

Итак, все кончено. Жизнь выглядела вовсе не так удручающе. Этой ночью – ну, не всей ночью, только в предутренние часы, Джинджер была с ним очень мила; а заключенная в холме тайна – что бы она собой ни представляла – похоронена теперь навеки.

«Человек не застрахован от всяких фокусов воображения, – подумал Виктор, наполнив водой испещренную трещинками раковину и быстрыми движениями растирая себе лицо. – Бывает, предадут земле какого-нибудь старого злого короля или волшебника, а потом их призрак начинает шататься по окрестностям, вмешиваясь в людские дела. Хорошо известный случай. Но я сомневаюсь, что какой-нибудь призрак сумеет пролезть сквозь тысячетонные глыбы, которые завалили туннель».

Правда, на память ему тут же пришел отвратительно живой экран. Однако сейчас даже он казался не таким уж жутким. Там, в холме, стояла абсолютная темнота, вдобавок блуждали какие-то тени, сам Виктор был точно сжатая до крайности пружина – стоит ли удивляться, если с ним случился самый обычный обман зрения? Положим, там еще были скелеты, однако даже они утратили прежнюю зловещесть. Виктор знал, что иные племенные вожди, уходя в мир иной из холодных степей, увлекали за собой в могилу целые армии всадников на лошадях, чтобы те продолжали и впредь служить своему повелителю. Вполне вероятно, что и здесь имел место подобный ритуал. Да, при ясном, холодном свете дня все события решительно меняли свою окраску.

Вот именно, что при холодном… Так оно и было на самом деле.

В комнате царило то особое освещение, которое видишь, проснувшись однажды зимним утром. И тогда ты твердо знаешь – за окном выпал снег. Этот свет почему-то отрицает тень.

Виктор подошел к окну и увидел перед собой бледное серебристое зарево…

Голывуд куда-то исчез.

И тогда ночные призраки вновь обрушились на него. Так возвращается тьма, когда гаснет свет.

«Минутку, минутку, – говорил себе Виктор, сдерживая панику. – Подумаешь, туман. Ведь туман – это нормальная вещь, особенно на взморье. А переливается он так потому, что его подсвечивает солнце. Ничего оккультного в этом тумане нет. Рассеянные в воздухе капли влаги. И больше ничего, ничего…»