Дамы и Господа Пратчетт Терри

Думминг Тупс, которого безжалостная судьба назначила единственным слушателем, слегка удивился. Разумеется, он понимал, что с технической точки зрения даже аркканцлер был когда-то молодым. В конце концов, каждый человек движется от юности к старости, и здравый смысл подсказывал, что семидесятилетними волшебниками весом в добрых сто двадцать килограммов не рождаются, ими становятся. Но здравый смысл требовал постоянных напоминаний.

На реплику аркканцлера нужно было что-то ответить.

– Красивая была, да? – вежливо поинтересовался Тупс.

– Э-э, нет. Не сказал бы. Скорее поразительная. Ага, именно. Высокая. Волосы светлые, почти белые. И глаза как буравчики, представляешь?

Думминг попытался представить.

– Ты имеешь в виду, как у гнома из той лавочки на… – начал было он.

– Я имею в виду, что у меня всегда складывалось впечатление, будто она видит все и вся насквозь, – ответил Чудакулли несколько резче, чем намеревался. – А как она бегала…

Замолкнув, он погрузился в кинохронику собственных воспоминаний.

– Знаешь, а я бы женился на ней… – промолвил он некоторое время спустя.

Думминг не откликался. Если уж ты стал пробкой в потоке сознания другого человека, остается только крутиться и подпрыгивать на волнах.

– А какое было лето… – продолжал бормотать Чудакулли. – Прям как это. Все поля были в кругах, словно дождь из валунов прошел. Но… у меня были некоторые сомнения, понимаешь? Магия – что магия? Я… честно говоря, совершенно не знал, что делать. Я был готов отдать ей все. Каждую проклятую октограмму, каждое магическое заклинание. Все – и не раздумывая. Ее смех был похож на журчание горного ручья… Слышал небось такое выражение?

– Лично я с подобными ситуациями не знаком, – сказал Думминг, – но поэзию читал и…

– Поэзия! – фыркнул Чудакулли. – Чистый треп! Слушал я эти горные ручьи, эти буль-буль, а еще в них плавают маленькие твари, в смысле насекомые, с маленькими… неважно с чем. Уверяю тебя, на смех абсолютно не похоже. Эти поэты вечно морочат людям головы. Ну, например: «Ее губы будто вишни». Что, маленькие, кругленькие и с косточкой? Ха!

Он закрыл глаза. Прошло еще какое-то время. Наконец Думминг не выдержал и спросил:

– А что дальше-то, аркканцлер?

– Что дальше?

– С девушкой, о которой ты рассказывал.

– Какой девушкой?

– Ну, с той девушкой.

– Ах с той девушкой… Она мне дала от ворот поворот. Сказала, что хочет заняться кое-чем другим. Сказала, мол, да, как-нибудь, времени еще много.

Очередная пауза.

– Ну а потом что? – подтолкнул его Думминг.

– Потом? А что, по-твоему, могло произойти? Я уехал учиться. Начался семестр. Написал ей кучу писем, но ни одного ответа не получил. Может, они не дошли, а может, почту там, в горах, съедают. На следующий год все лето я учился и приехать не смог. Так я туда и не вернулся. Экзамены и все прочее. Наверное, она уже умерла или стала толстой бабулькой с дюжиной внучков. Эх, а ведь женился бы на ней не задумываясь. Не задумываясь… – Чудакулли почесал в затылке. – Ха… вспомнить бы еще, как ее звали…

Он вытянулся и положил ноги на казначея.

– Забавно, – задумчиво промолвил он. – Никак не могу припомнить ее имя. Ха! А ведь так бегала, запросто лошадь могла обогнать…

– Кошелек или жизнь!

Карета с грохотом остановилась.

Чудакулли открыл один глаз.

– В чем дело?

Думминг очнулся от мечтаний о губах, похожих на горные ручьи, и выглянул в окно.

– Кажется, – сказал он, – на нас напал какой-то очень маленький разбойник.

Кучер, прищурившись, всмотрелся в крошечную фигурку на дороге. Под таким углом грабителя почти не было видно – из-за маленького роста и широкополой шляпы. В общем, разбойник больше смахивал на элегантно одетый гриб с пером в шляпке.

– Приношу свои извинения, – учтиво поклонился очень маленький разбойник, – но я несколько стеснен в средствах.

Кучер вздохнул и отпустил вожжи. Надлежащим образом обставленные налеты Гильдии Разбойников и Бандитов – это одно, но подчиняться требованиям какого-то проходимца с большой дороги, который едва достает вам до пояса и не вооружен даже элементарным арбалетом?

– Ах ты, мелкая сволочь, – сказал кучер. – Да я тебе сейчас башку снесу…

Он вгляделся в фигурку.

– Что это там у тебя на спине? Горб никак?

– А, ты, должно быть, заметил стремянку, – кивнул маленький разбойник. – Что ж, позволь, я ее продемонстрирую…

– Что там происходит? – спросил Чудакулли.

– Гм, гном поднялся по маленькой стремянке и пинком сбросил кучера на середину дороги, – обрисовал ситуацию Думминг.

– Такое не каждый день увидишь, – признал Чудакулли.

Он выглядел вполне счастливым. До этого момента путешествие не было богато на приключения.

– А сейчас он направляется к нам.

– Прекрасненько.

Разбойник перешагнул через стонущего кучера и зашагал к двери кареты, волоча за собой стремянку.

– Кошелек или, прошу меня простить… – резко распахнув дверь, начал было он.

Вспышка октаринового пламени сорвала с него шляпу.

Выражение лица гнома ничуточки не изменилось.

– Я все понял. Можно я несколько перефразирую требования?

Чудакулли смерил хорошо одетого незнакомца внимательным взглядом – впрочем, внимания потребовалось совсем чуть, поскольку замеры быстро закончились.

– А ты не похож на гнома, – произнес он наконец. – Ну, если не считать твоего роста, конечно.

– Не похож на гнома, если не считать роста?

– Раз ты гном, то где твой шлем и железные сапоги? – резонно возразил Чудакулли.

Гном поклонился и элегантно извлек из грязного, но отделанного кружевами рукава какую-то полоску картона.

– Моя визитная карточка, – пояснил он.

Карточка гласила:

ДЖИАМО КАЗАНУНДА

Второй лучший в мире любовник

«Покой нам только снится»

Искуснейший фехтовальщик Солдат удачи

Бессовестный лжец Ремонт стремянок

Думминг выглянул из-за плеча Чудакулли.

– А ты что, действительно бессовестный лжец?

– Нет.

– Кстати, тут нигде не написано, что ты к тому же грабишь кареты.

– К сожалению, некоторое время назад на меня напали разбойники, и я теперь вынужден…

– Но тут говорится, – перебил Чудакулли, – что ты искуснейший фехтовальщик.

– У них был численный перевес.

– И сколько же их было?

– Три миллиона.

– Залазь, – махнул рукой Чудакулли.

Казанунда забросил в карету стремянку, но потом вгляделся в темноту.

– У вас там что, орангутан? – удивился он.

– Он самый.

Библиотекарь приоткрыл один глаз.

– Э-э, а как же запах?

– Не стесняйся, ему все равно.

– Может, ты все-таки извинишься перед кучером? – предложил Думминг.

– Ни за что. Но если он хочет, я могу пнуть его еще раз.

– А это – казначей, – представил Чудакулли, указывая на экспонат Б, который спал сном человека, принявшего почти смертельную дозу пилюль из сушеных лягушек. – Эй, казначей! Казначей? В абсолютном отрубе. Ничего, затолкай его под сиденье. В дуркер играешь?

– Весьма слабо.

– Превосходно!

Через каких-то полчаса Чудакулли был должен гному уже восемь тысяч долларов.

– Я честно указал на карточке, что я – бессовестный лжец.

– Да, но я-то подумал, ты все врешь!

Чудакулли вздохнул и, к величайшему изумлению Думминга, достал из потайного кармана мешок с монетами. Монеты были большими, золотыми и выглядели подозрительно настоящими.

Хоть Казанунда и избрал тернистый путь похотливого солдата удачи, генетически он все же оставался гномом, а некоторые вещи гномам известны.

– Гм-м, – произнес он задумчиво. – А на твоей визитной карточке случайно нигде не написано про «бессовестного лжеца»?

– Нет! – совершенно искренне воскликнул Чудакулли.

– Просто… Понимаешь, я умею отличать шоколадные монеты от настоящих.

– Знаете, – сказал вдруг Думминг, когда карета, покачиваясь, вкатилась в ущелье, – это напомнило мне одну известную логическую задачу.

– Какую такую задачу? – не понял аркканцлер.

– Ну, – начал польщенный вниманием Думминг, – был один человек, которому предстояло решить, в какую из двух дверей войти. Причем стражник у одной двери всегда говорил правду, а стражник у другой двери всегда лгал. Основная же загвоздка заключалась в том, что за одной дверью этого человека ждала верная гибель, а за другой – свобода. Но кто из стражников говорит правду, а кто лжет? Человеку разрешили задать каждому стражнику всего по одному вопросу. Итак, что он спросил?

Карета подпрыгнула на выбоине. Библиотекарь перевернулся во сне.

– Шуточка вполне в духе Гаргона Щеботанского, лорда Шизанутого, – чуть подумав, заметил Чудакулли.

– Ты абсолютно прав, – согласился Казанунда. – Он был знаменит подобными шутками. Сколько студентов помещается в Железную Деву и все такое прочее.

– А как этого беднягу занесло в замок Гаргона? – удивился Чудакулли.

– Что? Э-э, понятия не имею, – пожал плечами Думминг.

– Странно. Ты так убедительно рассказывал, мне даже показалось, что вы были знакомы.

– Вряд ли такое произошло в действительности. Это ведь просто логическая задачка.

– Погоди, погоди, – встрял Казанунда. – Кажется, я понял. Только один вопрос, да?

– Да, – ответил Думминг.

– Каждому стражнику?

– Да.

– Хорошо. В этом случае он подходит к самому маленькому стражнику и говорит: «Быстро говори, какая дверь ведет на свободу, если не хочешь узнать, какого цвета у тебя почки. Кстати, я войду в нее только после тебя – подумай об этом, господин Великий Умник, когда будешь скрипеть мозгами».

– Нет, нет, нет!

– А по мне, так звучит очень логично, – хмыкнул Чудакулли. – Замечательный ход мысли.

– Но у тебя нет оружия!

– Нет есть, я отобрал его у стражника, когда тот задумался над моим вопросом, – возразил Казанунда.

– Умно, – восхитился Чудакулли. – Вот оно, настоящее логическое мышление, господин Тупс. Ты можешь многому научиться у этого человека…

– …Гнома…

– …Прости, гнома. По крайней мере, он не твердит постоянно о каких-то там паразитных вселенных.

– Параллельных! – рявкнул Думминг, у которого сложилось четкое впечатление, что Чудакулли умышленно перевирает слова.

– А какие тогда паразитные?

– Никакие! Я хотел сказать, что таких вселенных нет, аркканцлер[13].

Параллельные вселенные – это вселенные, в которых события происходят по-другому, иначе… Как бы сказать… – Он тщетно пытался подобрать нужные слова. – Возьмем, к примеру, ту девушку…

– Какую девушку?

– Ту, на которой ты хотел жениться.

– А ты откуда о ней знаешь?

– Ты сам про нее рассказывал. Сразу после обеда.

– Я? Вот ведь дурак… Ну и что с ней?

– Ну… в известном смысле ты на ней все-таки женился, – объявил Думминг.

Чудакулли покачал головой.

– Здесь ты, парень, дал… Такое обычно не забывается.

– Только не в этой вселенной…

Библиотекарь приоткрыл один глаз.

– То есть ты намекаешь, что я удрал в другую вселенную, там женился, а потом вернулся сюда и обо всем забыл? – уточнил Чудакулли.

– Нет, я имею в виду, что в той вселенной ты женат на ней, а в этой вселенной – нет.

– Значит, я правда на ней женился? С нормальной церемонией и всем остальным?

– Да!

– Гм-м. – Чудакулли шумно почесал в бороде. – Ты уверен?

– Абсолютно, аркканцлер.

– Вот дьявол! А я и не знал…

Думминг почувствовал, что добился определенного успеха.

– Но…

– Да?

– Почему я все-таки ничего не помню?

Думминг был готов к такому вопросу.

– Потому что ты в другой вселенной отличаешься от тебя в этой. Женился другой ты. Наверное, он уже остепенился. Стал прадедушкой.

– А ведь он ни строчки не черкнул, – громко пожаловался Чудакулли. – Насчет этого я точно уверен. Вот гад, даже на свадьбу не пригласил.

– Кто?

– Он.

– Но это ты!

– Ага, сейчас! Ха! Уж я бы о себе не забыл. Нет, вот ведь гад…

Вы, главное, не подумайте, кем-кем, а тупым Чудакулли нельзя было назвать. Тупой волшебник живет не дольше стеклянного молотка. На самом деле Чудакулли обладал мощным интеллектом, но мощность эта была как у локомотива, несущегося по рельсам и с трудом поддающегося управлению.

Такие штуки, как параллельные вселенные, действительно существуют, хотя «параллельные» – не совсем правильное определение. Вселенные переплетаются и закручиваются вокруг друг друга, как ткань из обезумевшего ткацкого станка или эскадрон новобранцев с глухотой на правое ухо.

К тому же они разветвляются. Но – и это крайне важно – не постоянно. Вселенной, в общем-то, наплевать, наступили вы на бабочку, не наступили… Бабочек много. Так бог, увидевший, как падает пичужка, не прилагает усилий, чтобы ее подхватить.

Пристрелить диктатора и предотвратить войну? Но диктатор – это лишь кончик социального нарыва, из которого появляются диктаторы. Пристрели одного, через минуту появится другой. Пристрелить и этого? Почему бы тогда не пристрелить всех и не захватить Польшу? Через пятьдесят, тридцать или десять лет мир все равно двинется прежним курсом. История обладает огромной инерцией.

Впрочем, и на эту инерцию находится управа.

Когда стенки между «тем» и «этим» истончаются, когда появляются странные утечки… Тогда-то и встает вопрос выбора. В такие минуты можно увидеть, как вселенная, накренившись, спускается по другой штанине хорошо известных Штанов Времени.

Кроме того, существуют застойные лужи – вселенные, отрезанные от прошлого и будущего. Они вынуждены воровать время у других вселенных и могут надеяться только на то, что им, как рыбам-прилипалам, удастся присосаться к динамичным вселенным, когда те будут находиться в уязвимом состоянии. Эти вселенные и называются паразитными, и на удачу они могут рассчитывать, только когда на полях вдруг начинают появляться круги, будто дождь из валунов прошел…

Ланкрский замок был значительно больше, чем требовалось, несмотря на то что само королевство было достаточно небольшим; с трех сторон страну окружали неприступные горы – и с четвертой стороны тоже была бы гора, не тянись там крутой обрыв. Одно слово, Овцепики…

Однако замок расползся во все стороны. Никто не знал, на какое расстояние тянутся его подвалы.

Сейчас все старались жить как можно ближе к воротам.

– Ты только посмотри на эти бойницы, – покачала головой Маграт.

– На что, м’м?

– На вырезы в верхних частях стен. Мы можем сдержать целую армию…

– Для этого и нужен замок, м’м.

Маграт вздохнула.

– Может, хватит все время твердить «м’м»? Из-за этого твои слова звучат как-то неуверенно.

– Гм-м, м’м?

– Я имею в виду, с кем тут сражаться? Даже тролли не могут перейти через эти горы, а любой человек, решивший проехаться по нашим дорогам, рискует получить камнем по голове. Кроме того, достаточно разрушить Ланкрский мост, и…

– Не знаю, м’м. Наверное, так положено, у каждого короля должен быть свой замок.

– Вот глупая девчонка… Неужели тебе не интересно? Ты что, вообще никогда не задаешься никакими вопросами?

– А зачем, м’м?

«Я назвала ее глупой девчонкой, – подумала Маграт. – Становлюсь настоящей королевой».

– Ну, хорошо, – смирилась она. – На чем мы остановились?

– На том, что нам нужно две тысячи ярдов синего мебельного ситца в мелкий белый цветочек, – заявила Милли.

– А мы не промерили и половину окон, – вздохнула Маграт, скручивая портновский сантиметр.

Она посмотрела вдоль Длинной галереи. Самым главным в ней, самым примечательным, первым, на что обращал внимание любой увидевший ее, была длина. Этой характерной особенностью галерея была похожа на Главный зал и Глубокие подземелья. Название служило идеально точным описанием. Раскрудит ее, как выразилась бы нянюшка Ягг.

– Почему? Ну зачем в Ланкре построили замок? – спросила Маграт скорее у самой себя, потому что разговор с Милли практически ничем не отличался от разговора с собой. – Мы никогда ни с кем не ссорились. Кроме как друг с дружкой в субботу вечером у таверны.

– Не могу сказать, м’м.

Маграт опять вздохнула.

– А где сегодня король?

– Открывает Парламент, м’м.

– Ха! Парламент!

Это было еще одной гениальной идеей Веренса. Он пытался ввести в королевстве эфебскую демократию, предоставив право голоса любому, ну, практически любому «имеющему харошую рипутацию, мужского пола, старше сорака лет, влодеющиму домом, с даходом в три с палавиной козы в год», – никому не хочется прослыть круглым дураком, предоставившим право голоса беднякам, преступникам, сумасшедшим или женщинам, которые абсолютно не умеют пользоваться правами. В общем, Парламент появился – правда, члены его приходили на заседания, когда им хотелось, никто никаких протоколов не вел, а еще все всегда соглашались с Веренсом, потому что он был королем. Зачем нам король, разумно рассуждали люди, если придется править самим? Нет, король должен выполнять свои обязанности, он даже может не уметь читать, но править обязан. Никто ведь не заставляет его крыть крыши или доить коров, верно?

– Милли, мне скучно. Скучно, скучно, скучно. Я, пожалуй, пойду погуляю в саду.

– Позвать Шона с трубой?

– Нет, если еще хочешь жить.

Не все сады были перекопаны для сельскохозяйственных экспериментов, кое-что еще уцелело. Был, например, садик со всякими полезными травами – несколько бедноватый, с точки зрения Маграт, потому что росли здесь только те травы, которые использовались в качестве приправ. А скудного воображения госпожи Пышки хватило только на мяту и шалфей. Но вырвена? Тысячеглистник? Львиный зад? Ничего этого не было и в помине.

А еще в замке был знаменитый лабиринт – или, по крайней мере, он должен был стать таковым. Веренс посадил его потому, что где-то услышал, будто бы лабиринт королевскому обиталищу просто необходим. Оставалось дождаться, когда кусты вырастут выше их нынешней высоты в один фут, – вот тогда лабиринт станет действительно знаменитым, и люди смогут в нем заблудиться, не закрывая глаз и не сгибаясь в три погибели.

Маграт уныло брела по дорожке, подметая подолом огромного пышного платья мелкий гравий, когда с другой стороны живой изгороди вдруг раздался чей-то вопль.

Однако Маграт узнала голос. Она уже изучила некоторые традиции Ланкрского замка.

– Доброе утро, Ходжесааргх, – поздоровалась она.

Из-за поворота, промакивая лицо носовым платком, показался королевский сокольничий. На его руке, сжав запястье когтями, словно неким пыточным инструментом, сидела птица. Злобные красные глазки глядели на Маграт поверх острого как бритва клюва.

– У меня новый ястреб, – с гордостью сообщил Ходжесааргх. – Ланкрский ворончатый ястреб. Еще никому не удавалось их приручить. А я приручаю. И он уже почти перестал клевать мой, а-а-а-аргх…

Сокольничий яростно замолотил ястребом по стене, пока тот не отпустил его нос.

Строго говоря, сокольничего звали несколько иначе. С другой стороны, если считать настоящим именем имя, которым человек обычно представляется, то сокольничий определенно был Ходжесааргхом.

Основная беда была в том, что все ястребы и соколы замка происходили родом из Ланкра, то есть обладали врожденной независимостью ума. После долгого разведения и не менее долгой дрессировки Ходжесааргху удалось наконец добиться того, чтобы они отпускали держащую их руку, и сейчас он работал над тем, чтобы заставить их перестать набрасываться на ближайшего к ним человека, то есть неизменно на Ходжесааргха. Тем не менее сокольничий был чрезвычайно оптимистичным и добродушным человеком, живущим исключительно ради того дня, когда его птицы станут лучшими в мире. Тогда как птицы жили исключительно ради того дня, когда им удастся отклевать у Ходжесааргха второе ухо.

– Вижу, ты добился неплохих результатов, – похвалила его Маграт. – Но, может, стоит обращаться с ними чуточку пожестче? Иногда это помогает.

– О нет, госпожа, – не согласился с ней Ходжесааргх. – Доброе отношение совершенно необходимо. Тут крайне важно установить связь. Если они не будут вам верить, а-а-а-аргх…

– Что ж, не буду тебе мешать, – сказала Маграт, когда в воздух полетели перья.

Маграт была нисколечко не удивлена, когда узнала, что в Ланкре существует четкое разграничение по использованию ловчих птиц. Веренсу, как королю, разрешалось иметь гиросокола (кем бы эта тварь ни была), любым живущим поблизости графам дозволялось охотиться с супсанами, а священнослужители могли использовать для охоты пустельгу воробьиную. Простолюдинам разрешалось бросать палки[14].

Для ведьм определенной птицы не существовало, но, как королеве, в соответствии с правилами использования ланкрских ловчих птиц Маграт дозволялось охотиться с ухтыястребом – или, как еще его называли, с мучеником бородатым. То была небольшая близорукая птица, которая предпочитала ходить, а не летать. При виде крови она теряла сознание. Стая из примерно двадцати ухтыястребов могла заклевать вусмерть больного голубя. Маграт примерно с час носила птицу на руке. Ястреб только сипло дышал и наконец задремал вверх лапками.

Но у Ходжесааргха хотя бы было занятие. В замке вообще много у кого было занятие. Каждый делал что-то полезное, за исключением Маграт. Ей же оставалось просто существовать. Конечно, если она с кем-нибудь заговаривала, ей любезно отвечали. Но она всегда отвлекала людей от той или иной важной работы. Кроме обеспечения продолжения королевской династии (кстати, Веренс уже заказал книгу по этому вопросу), Маграт…

– Эй, девочка, ближе лучше не подходи. Иначе можешь сильно пожалеть, – вдруг услышала она чей-то голос.

Маграт решила возмутиться:

– Девочка? Мы почти стали членами королевской семьи по мужу!

– Возможно, но пчелы-то об этом не знают.

Маграт остановилась.

Незаметно для себя она вышла из сада королевской семьи и вошла в сад обычных людей, то есть, покинув мир живых изгородей, подстриженных деревьев и пряных трав, она неожиданно оказалась в мире старых сараев, груд цветочных горшков, компоста и ульев.

С одного из ульев была снята крыша. Рядом в коричневом облаке, покуривая свою особую трубку, стоял господин Брукс.

– А, это ты, господин Брукс, – кивнула Маграт.

Официально господин Брукс был королевским пчеловодом. Но отношения с ним были весьма тонкими. Например, почти всех слуг называли просто по фамилиям, тогда как господин Брукс, повариха и дворецкий пользовались привилегией почтительного обращения. Потому что господин Брукс обладал тайной силой. О меде и спаривании маток ему было известно все. А еще он все-все знал о роях и о том, как уничтожать осиные гнезда. В общем, господин Брукс пользовался общим уважением – примерно так же относятся к кузнецам и ведьмам, то есть к тем людям, чьи обязанности связаны не только с будничным, повседневным миром, но и с миром иным, о котором обычный человек ничего не знает, да и, честно говоря, знать не хочет. Обычно господин Брукс возился с любимыми ульями, бродил по королевству в поисках роя или курил трубку в своем сарайчике, пахнувшем застарелым медом и осиным ядом. Королевского пчеловода старались не оскорблять – мало кому хочется обнаружить вдруг в своей уборной пчелиный рой.