Тривейн Ладлэм Роберт
— Мне уже сказал об этом сенатор Нэпп.
— И он прав! Хотя сомневаюсь, что чудак Тэлли понял, о чем идет речь... Впрочем, что можно ожидать от Западной Вирджинии, если она не смогла выставить кандидатуру посерьезнее этого старика...
— Насколько я понимаю, Тэлли не входит в число тех коллег, с кем вы успели поговорить.
— Откровенно говоря, нет.
— И вы так и не скажете мне того, что хотите?
— Черт побери! Поосторожней на поворотах, молодой человек!.. Ладно, — уже спокойнее продолжал он, — постараюсь объяснить... Так вот, мистер Тривейн, можете считать, что ваше назначение состоялось, но хочу сразу предупредить: вас будут поддерживать, если только вы не вынудите нас уйти в оппозицию. Это мало кому понравится...
Тривейн в упор смотрел на сенатора. Он видел в своей жизни много таких людей: худых, морщинистых, выглядывающих из-за оград своих ферм или подозрительно косившихся на обитателей морского побережья в Марблхеде. Типичный представитель этого племени!
Невозможно понять, что скрывается за их сухими, обветренными лицами.
— Поймите, сенатор, я хочу от вас только одного: подтверждения того, что подкомитет будет самостоятелен. И если я не смогу получить от вас согласия на активное участие в его работе, то хочу, по крайней мере, заручиться гарантией, что вы защитите подкомитет от вмешательства в его дела... Неужели это так много?
— Значит, вы хотите свободы и самостоятельности? — спросил Нортон так, как говорят торговцы, расхваливающие свой товар. — Да-а-а... Дело хорошее, но вот что я хочу вам сказать, молодой человек! Люди начинают нервничать, если кто-то слишком настаивает на особой самостоятельности или заявляет, что не потерпит давления. Но ведь давление бывает разным: желательным и нежелательным. Понятно, последнее никому не нравится, что же касается первого... Как вы считаете, мистер Тривейн, это хорошо или плохо — верить, что человек должен отчитываться еще перед кем-то, кроме Господа Бога?
— Я вовсе так не считаю...
— А вот это уже кое-что, Тривейн, не так ли? Хорошо, если вы понимаете, что подкомитет создается не для удовлетворения амбиций отдельного человека. Да и работы там будет столько, что одному с ней, пожалуй, не справиться. Даже с вашим характером! Мне хочется, Тривейн, чтобы вы ясно представляли себе свое будущее... Нам не нужен Савонарола...
Закончив свою довольно туманную речь, Нортон пристально посмотрел на Тривейна. Что и говорить, этот торговец продавал воздух, как если бы это были говяжьи туши. Достойный продукт взрастившей его почвы!
Тривейн, глядя Нортону прямо в глаза, напрасно пытался разгадать: притворяется он или нет? Так и не разобравшись, ограничился фразой:
— Вам придется принять решение, сенатор.
— Вы не будете возражать, если я перекинусь парой слов с вашим адвокатом? Как, кстати, его имя?
— Мэдисон, Уолтер Мэдисон... Конечно, поговорите, сенатор. Боюсь, он пожалуется вам на то, что у него ужасный клиент. Он убежден, что я не обращаю внимания на серьезные ситуации...
— Может, полезно прислушаться к его совету, молодой человек. Ведь вы упрямы! И тем не менее, вы мне нравитесь!
С этими словами Нортон повернулся и направился к Мэдисону и Нэппу.
Тривейн взглянул на часы. Через двадцать минут возобновятся слушания, будут подведены итоги. Интересно, вернулась Филис в отель после прогулки по магазинам? Ведь сам президент хотел, чтобы к завершению слушаний она приехала в Белый дом. Кроме того, они должны сфотографироваться все вместе, когда его кандидатура будет утверждена президентом. Филис будет стоять рядом.
Тем временем Джеймс Нортон протянул руку Мэдисону, и всякому, кто наблюдал эту сцену со стороны, показалось, что они дружески здороваются друг с другом. Однако это было далеко не так.
— Что за черт, Мэдисон? — вместо приветствия произнес Нортон. — Что это за номера? Он что-то разнюхал? А вы ни слова нам не сказали!
— Я ничего не знаю и только что сказал об этом Нэппу! Более того, мне трудно представить, что будет дальше!
— Было бы куда лучше, — холодно обронил Нэпп, — если бы вы все же выяснили...
Слушания возобновились только в семь минут шестого. Причиной послужило опоздание трех сенаторов, не успевших вовремя закончить свои дела. Благодаря этим семи минутам Уолтер Мэдисон сумел переговорить со своим клиентом.
— Со мною сейчас беседовал Нортон, — сказал он.
— Я знаю, — улыбнулся Тривейн. — Он просил у меня разрешения.
— Энди, — продолжал адвокат, — мне кажется, какая-то логика в его словах есть... Они не утвердят вас, если почувствуют, что вы собираетесь демонстрировать силу. Будь вы на их месте, вы поступили бы так же. А может, еще резче. Вы это и сами знаете.
— Согласен...
— Тогда в чем дело?
— Я не очень уверен, что мне нужна эта работа, Уолтер. Особенно в ситуации, когда я не смогу делать то, что считаю нужным. Я говорил это и вам, и Болдвину, и Роберту Уэбстеру. — Тривейн повернулся к адвокату. — Они вряд ли поверят тому, кто возьмет на себя роль Савонаролы...
— Что?
— Так меня назвал Нортон: Савонарола. А вы назвали мою позицию «демонстрацией силы». Но это ни то, ни другое, и они это прекрасно знают. Если меня утвердят, я получу возможность свободного входа к любому сенатору. Более того, если мне понадобится, им придется мне помогать, причем без всяких объяснений. У меня должна быть такая возможность! Все эти люди подобраны далеко не случайно, и они вовсе не простаки, Уолтер. Каждый из них связан с Пентагоном серьезнейшими контрактами. Правда, у кого-то эти связи слабее, но таких меньшинство. Они своего рода занавес на окнах. Сенат четко знает, что делается, только тогда, когда собирает всех их вместе. И единственное средство оградить подкомитет от вмешательства сената — заставить всех этих сторожевых псов расписаться в их готовности его защищать.
— И что же вы собираетесь сделать?
— Заставить их официально пообещать мне поддержку! Пусть напишут специальное приложение о деятельности подкомитета. Заключат своего рода договор о партнерстве...
— Они не пойдут на это! Ведь они и собрались-то здесь лишь для того, чтобы утвердить вас, и все! Ничего больше.
— Если я выясню, что подкомитет не сможет полнокровно функционировать без сотрудничества с сенатом, и не добьюсь сегодня от них того, что мне надо, то нет смысла продолжать всю эту болтовню!
— И что вы тогда выиграете? — Мэдисон уставился на своего клиента.
— Они станут частью той инквизиции... Каждый сам по себе, независимо от участия других. Будут делить ответственность и богатство.
— И риск? — вкрадчиво спросил адвокат.
— Вы сами произнесли это слово... Не я.
— А если они вас прокатят?
Тривейн отсутствующим взглядом обвел собравшихся за столом сенатора и холодно сказал:
— Завтра утром я соберу пресс-конференцию, она вывернет этот чертов город наизнанку...
Уолтер Мэдисон не произнес в ответ ни слова. Он понимал: говорить больше не о чем...
Тривейн хорошо знал, как проходят подобные процедуры: размеренно и спокойно. Интересно, кто начнет первым и задаст тон? Он совсем не удивился, когда таким человеком оказался старый сенатор Тэлли, бывший окружной судья из Западной Вирджинии, член меньшинства, явно не входивший в компанию Нортона.
Это произошло в пять пятьдесят семь. Тэлли наклонился вперед и, внимательно изучив свое кресло и пол вокруг, повернулся к кандидату и заговорил:
— Мистер Тривейн, если я вас правильно понял, — а я на это надеюсь, — прежде всего вы хотите выяснить, кто из нас и в какой степени готов оказывать вам содействие? Согласен с вами, это очень важный пункт... Но вам должно быть известно, что сенат Соединенных Штатов являет собой не только совещательный орган, но также некий конгломерат преданных своему делу людей. Иными словами, мистер Тривейн, мой офис всегда открыт для вас... У нас, в Западной Вирджинии, много правительственных учреждений, и я надеюсь, что вы получите всю информацию, которую мы сможем для вас собрать!
«Боже мой! — подумал Тривейн. — Он ведь действительно говорит то, что думает! Правительственные учреждения!»
Вслух же произнес:
— Благодарю вас, сенатор! И не только за ваше предложение, но и за практическую помощь. Еще раз благодарю вас, сэр... Мне бы хотелось надеяться, что вы выразили общую точку зрения!
Армбрастер из Калифорнии улыбнулся и спросил медленно:
— А у вас есть причины сомневаться?
— Нет, нисколько.
— И вы чувствовали бы себя увереннее, — продолжал Армбрастер, — если бы уже сегодня была принята резолюция об оказании помощи подкомитету?
— Безусловно, сенатор!
Армбрастер повернулся к центру стола.
— Не нахожу в таком желании ничего предосудительного, господин председатель.
— Да будет так! — глядя на Тривейна, резко ударил молотком по столу Джиллет. — Давайте оформим все документально.
Итак, свершилось. Сенаторы один за другим подписывались под своими обязательствами, столь же искренними и щедрыми, как только что сделанное заявление.
Тривейн сидел, откинувшись назад в своем кресле, вслушиваясь в красивые слова, не содержавшие в себе никакого смысла. Да, ему удалось претворить в жизнь задуманное. Он сумел навязать этим людям свою волю. Он не придавал большого значения всем этим восторженным речам. Главное — он победил.
Уэбстер обещал дать ему копию договора, а сделать так, чтобы кое-какая информация о нем просочилась в прессу, будет нетрудно...
Джиллет сверху вниз, со своего трона, расположенного в святая святых, смотрел на Тривейна. Голос его оставался ровным, а глаза, увеличенные двойными линзами очков, смотрели холодно и даже враждебно.
— Не желает ли кандидат сказать что-нибудь в заключение?
Эндрю взглянул на него тоже.
— Да, сэр, желаю.
— Хотелось бы надеяться, что вы будете кратки, господин заместитель министра, — сказал Джиллет. — Мы должны решить этот вопрос, как просил президент, а время позднее...
— Я буду краток, господин председатель. — Тривейн, глядя на сидящих за столом сенаторов, выбрал какой-то листок из лежавших перед ним бумаг. — Прежде чем вы примете то или иное решение, господа, я хотел бы познакомить вас с результатами моих предварительных исследований. — Голос его был совершенно бесстрастен. — Эти результаты послужат для меня той отправной точкой, с которой я хотел бы начать работу в подкомитете, если, конечно, буду утвержден. Поскольку слушания носят закрытый характер, я уверен в том, что мои слова не выйдут за пределы этого зала... Благодаря любезности аппарата генерального инспектора последние несколько недель я имел возможность изучить оборонные контракты с такими компаниями и корпорациями, как «Локхид», «Ай-Ти-Ти корпорейшн», «Дженерал моторс», «Линг-Темпко», «Литтон» и «Дженис индастриз» и пришел к выводу, что лишь три из них заключены с ведома федерального правительства. Все остальные — результаты должностных преступлений. Должен сказать вам, что основная вина падает на одну из компаний, которая и начала всю эту преступную деятельность. Понимая всю серьезность обвинения, я не стану называть компанию, не выяснив всех обстоятельств дела. Таково мое заявление, господин председатель!
Все молчали. Каждый буквально впился глазами в Тривейна, но никто не говорил и не двинулся с места.
Сенатор Джиллет ударил молотком по столу.
— Вы утверждены, господин заместитель министра, — спокойно сказал он. — Благодарю вас...
Глава 9
Расплатившись с водителем, Тривейн вышел из такси. Было тепло, дул теплый вечерний ветерок. Сентябрь в Вашингтоне... Тривейн взглянул на часы: половина десятого. Хотелось есть. Филис обещала заказать ужин в номер. Она, конечно, устала от магазинов, ужин в номере — как раз то, что ей нужно. Тихий, спокойный ужин под охраной двоих сотрудников безопасности в коридоре, как это требовалось по правилам Белого дома. Этот чертов коридор...
Тривейн подошел к крутящимся дверям, и тут навстречу ему поспешил шофер, стоявший у входа.
— Мистер Тривейн?
— Да.
— Не будете ли вы столь любезны, сэр? — Шофер указал на черный «Форд ЛТД», явно принадлежавший какому-то правительственному чиновнику. Тривейн подошел к машине и увидел на заднем сиденье сенатора Джиллета: съехавшие на кончик носа очки, хмурый взгляд.
— Не могли бы вы уделить мне несколько минут, мистер Тривейн? — спросил Джиллет, опустив стекло. — Лоренс покатает нас вокруг квартала.
— Конечно, сенатор. — Тривейн сел в машину.
— Большинство считает весну в Вашингтоне лучшим временем года, — заговорил Джиллет, когда машина поехала вниз по улице. — А мне по душе осень... Видимо, из духа противоречия...
— Вовсе нет, сенатор! — усмехнулся Тривейн. — Впрочем, может, дух противоречия присущ и мне. Сентябрь — октябрь лучшие месяцы, особенно в Новой Англии...
— Черт, осень нравится многим, всем вашим поэтам... Из-за ее красок, я думаю...
— Возможно, — согласно кивнул Тривейн и выжидательно посмотрел на старого политика.
— Надеюсь, вы не подумали, что я пригласил вас прокатиться со мной только затем, чтобы сообщить вам о моей любви к осени в Новой Англии?
— Я так не думаю.
— Нет, нет, конечно, не за этим... Итак, вас утвердили. Рады?
— Естественно...
— Понимаю вас, — глядя в окно, совершенно безразличным тоном произнес Джиллет. — Чертовы туристы, — поморщился он, — скоро из-за них невозможно будет проехать по улицам!
Джиллет повернулся к Тривейну.
— За долгие годы, проведенные в Вашингтоне, я еще не видел, чтобы кто-нибудь применял такую тактику — немыслимо самоуверенную, — какую вы, мистер заместитель министра, столь успешно продемонстрировали! Что и говорить, вы, вероятно, намного тоньше, нежели, скажем, ныне покойный и не особенно почитаемый мною Надутый Джо, я имею в виду Маккарти... И тем не менее вы достойны порицания!
— Не согласен с вами...
— Да? Хотите сказать, что это не было тактикой, а был естественный ход, продиктованный вашими убеждениями? В таком случае это еще опасней! И если бы я поверил в это до конца, то снова созвал бы слушания и сделал все, чтобы переиграть ваше назначение!
— Вы и сегодня можете поделиться своими мыслями и чувствами с остальными...
— Что? Если бы я сделал это, вас утвердили бы еще быстрее! Но хочу вам напомнить, господин заместитель министра, что вы все-таки имеете дело не со стариком Тэлли. О нет! Я, знаете ли, пошел за вами! Более того, дал возможность каждому заявить о своем участии в вашем крестовом походе. Только особого смысла я в этом не вижу. Нет, сэр! Здесь нет никакой альтернативы, и вы это знаете!
— Но какая-то все же может появиться? Я имею в виду, добиться отмены моего назначения?
— Да, потому что за последние восемнадцать часов я изучил вашу жизнь, молодой человек, буквально по неделям. Разделил ее, разобрал все ее ингредиенты, а затем сложил вместе снова. А когда закончил, то увидел, что ваше имя следовало бы занести в список генерального прокурора...
Пришла очередь Тривейна смотреть в окно. Да, президент был прав: в этом городе возможно все. Все происходит так просто: обвинения появляются на странице номер один, отвергаются на тридцатой странице, перед вами извиняются на странице сорок восьмой — сандвичи среди дешевой рекламы...
Таков был этот город, таковы были порядки. Но ему этот город не нужен, меньше всего он собирался жить по его законам. Сейчас самое время сказать об этом.
— Почему же вы не спешите к генеральному прокурору, господин председатель? — Это не был вопрос.
— Потому что я звонил Фрэнку Болдвину, молодой человек. Вам следовало бы вести себя менее самоуверенно... Ведь вы же на самом деле совсем другой, сэр.
— И что вам сказал Болдвин? — Тривейн нахмурился, услыхав это имя.
— Только то, что вас спровоцировали, а сами вы не способны на дурной поступок. Он добавил еще, что знает о том, как вы провели те десять дурацких лет, и не может ошибиться...
— Понятно... А что вы сами думаете по этому поводу? — Тривейн достал из кармана сигарету.
— К тому, что говорит Фрэнк Болдвин, я отношусь как к Священному писанию... Но сейчас мне хотелось бы узнать от вас, что случилось?
— Ничего... Ничего не случилось.
— Вы повели себя так, что каждый из сенаторов почувствовал себя виноватым, и в то же время вы не дали никому возможности покаяться в своих грехах... Да, да, именно это вы и сделали! Вы превратили слушания в посмешище, и мне это не нравится, сэр.
— А что, всегда полагается добавлять обращение «сэр», когда вы вот так проповедуете?
— Есть много способов употребления слова «сэр», господин заместитель министра.
— Уверен, что тут вы мастер, господин председатель.
— Так как же? Значит, Болдвин прав, утверждая, что вас спровоцировали? Но кто?
Тривейн тщательно загасил сигарету на краю пепельницы и посмотрел на этого старого человека.
— Предположим, действительно была провокация, сенатор... Что бы вы предприняли в таком случае?
— Ну, сначала я бы выяснил, провокация это или случайность. Если первое, — а это легко установить, — я вызвал бы виновных к себе и заставил убраться из Вашингтона... Подкомитет должен стоять выше всяческих мерзостей!
— Вы говорите об этом как о деле решенном!
— Так оно и есть. Время работать, и я приму самые строгие меры для того, чтобы пресечь любое вмешательство или попытки оказывать влияние на подкомитет!
— Я полагал, что именно этого мы и добились сегодня вечером...
— А теперь ответьте мне, Тривейн, не был ли нарушен этикет на сегодняшних слушаниях?
— Нет...
— Так в чем же дело?
— В том, что была провокация... Не знаю, кто ее инициатор, но если так будет продолжаться и впредь, я окажусь в ситуации, когда мне придется либо использовать ее в своих целях, либо раз и навсегда пресечь все поползновения...
— Но если все-таки этикет был нарушен, вы обязаны сообщить!
— Кому?
— Компетентным инстанциям.
— Возможно, я это и сделал...
— В таком случае вы обязаны были сказать сенаторам.
— Господин председатель, сегодня и без того было много работы... К тому же большинство сенаторов представляют штаты, чья экономика в значительной степени зависит от правительственных контрактов...
— Выходит, вы всех нас считаете виноватыми!
— Ничего подобного. Просто принимаю меры, которые диктуют обстоятельства и которые оградят меня от помех.
Старый Джиллет видел, что машина уже приближалась к отелю. Он наклонился на сиденье.
— Еще немного, Лоренс. Несколько минут. Вы ошибаетесь, Тривейн, вы все видите в искаженном свете. Вы слишком мало знаете, чтобы судить! На основании нескольких поверхностных наблюдений вы поспешили сделать ошибочные выводы. Обвинив всех, вы не пожелали даже выслушать хоть какие-то объяснения. Но хуже всего, что вы скрыли от нас весьма важную информацию и присвоили себе роль этакого надзирателя! По-моему, Фрэнк Болдвин и его комиссия совершили большую ошибку, рекомендовав вас на этот пост, введя тем самым в заблуждение самого президента... Завтра утром я буду настаивать на новых слушаниях и постараюсь добиться отмены назначения! Ваша самонадеянность не имеет ничего общего с интересами страны... и я думаю, что у вас еще будет возможность ответить на все вопросы... Доброй ночи, сэр!
Тривейн открыл дверцу и вышел из машины. Но прежде чем закрыть ее, он нагнулся к окну и сказал:
— Мне кажется, следующие восемнадцать часов вы тоже посвятите... Как это? Изучению моей жизни...
— Не собираюсь впустую тратить время, господин заместитель министра. Ваша жизнь и не стоит того, вы просто болван!
Джиллет нажал кнопку, и стекло поползло вверх. Тривейн захлопнул дверцу автомобиля.
— Поздравляю, дорогой! — воскликнула Филис, поднявшись с кресла и бросив журнал на столик. — Я все слышала в семичасовых «Новостях»!
Тривейн закрыл дверь и оказался в объятиях жены. Ласково поцеловав ее в губы, сказал:
— Еще ничего не решено, и мы пока остаемся здесь!
— О чем ты говоришь, Энди? — изумилась Филис. — Ведь чтобы прочитать бюллетень об этом, специально прервали какую-то передачу! Я была так горда, когда услышала о назначении! Ты — в бюллетене!
— С того момента я уже успел довольно чувствительно их задеть. Может быть, завтра вечером выйдет новый бюллетень — назначение будет отозвано.
— Что?
— Я только что провел несколько веселеньких минут с почтенным господином председателем, разъезжая в его машине вокруг квартала... Мне надо срочно связаться с Уолтером!
Тривейн подошел к телефону и взял трубку.
— Объясни же мне, Бога ради, что случилось?
Тривейн сделал жене знак подождать. Пока он набили номер, она подошла к окну, вглядываясь в залитый огнями город.
Беседа с женою Мэдисона ничего не дала: Тривейн знал по опыту, что не стоит полагаться на сказанное ею после семи вечера. Дав отбой, он позвонил в аэропорт Ла-Гардиа, куда должен был прилететь адвокат, и попросил клерка срочно связать его с ним.
— Если не позвонит через час, придется снова звонить домой... Его самолет прилетает в Нью-Йорк в десять с чем-то...
— Так что же все-таки случилось? — Филис видела, что муж не просто зол, но расстроен, а он не часто бывал расстроен.
— Джиллет поразил меня своими домыслами. Он, видишь ли, считает, что моя самоуверенность не имеет ничего общего с интересами страны! Он также уверен в том, что я скрываю от них какую-то информацию... Помимо всего прочего, он обозвал меня болваном!
— Кто это сказал?
— Джиллет! — Тривейн снял пиджак и повесил на кресло. — По-своему он, может, и прав, но, с другой стороны, я знаю чертовски точно, что я прав! Вполне возможно, что он самый честный человек в конгрессе, но это вовсе не значит, что все конгрессмены, столь же благородны! Он может этого хотеть, но это вовсе не означает, что так оно и есть на самом деле! В довершение всего Джиллет заявил, что завтра соберет сенат и добьется пересмотра сегодняшнего решения.
— И он может это сделать? Ведь они уже согласились!
— Думаю, да... Скажет, что открылись новые факты или что-нибудь в этом роде... Уверен, он может это сделать.
— Но ведь ты добился их согласия работать с тобой?
— Да, и оно подтверждено документально... Завтра Уэбстер вручит мне копию... Но это все не то!
— Насколько я понимаю, Джиллет что-то подозревает?
— Да они все подозревают! — рассмеялся Тривейн. — Видела бы ты их лица! Они словно бумаги наглотались... Да, уж эти отведут душу, случись все так, как обещал Джиллет! И если Джиллет скажет им, что я утаил какую-то информацию, для них это — бальзам на раны...
— Ну а ты что собираешься делать?
— Во-первых, принять все меры предосторожности в дэнфортском офисе. Правда, может быть, уже поздно... Конечно, я могу справиться и сам, но, думаю, Уолтеру это удастся лучше... И еще мне важно знать, могу ли я завтра уехать и как далеко, чтобы меня потом не разыскивали судом?
— Энди, мне кажется, тебе надо рассказать им о том, что случилось в отеле!
— Нет, никогда.
— Ты воспринимаешь все ближе к сердцу, чем я. Ну, сколько раз говорить: меня это не смущает. Грязь ко мне не прилипнет... Ничего не случилось!
— Это было мерзко...
— Да, мерзко... Так ведь мерзости случаются каждый день. Ты думаешь, что защищаешь меня, а я не желаю подобной защиты!
Филис подошла к столику, на который положила журнал, и, обдумывая каждое слово, сказала:
— Ты не думал о том, что лучшей защитой для меня будет правда, рассказ о том, что случилось, в газетах?
— Думал, но всякий раз отказывался от этого... Ведь можно навести их на мысль... Знаешь, как похищение детей...
— Хорошо, — сказала Филис. Продолжать разговор не имело смысла: Энди не любил бесед на эту тему. — В таком случае пошли их завтра всех к черту!
Она замолчала, и Тривейн не мог не заметить того выражения боли и горечи, которое словно тень пробежало по ее лицу. Он знал, что, несмотря ни на что, она считала себя ответственной за случившееся. Он подошел к жене, обнял ее.
— А ведь мы не любим Вашингтон, — сказал он. — Помнишь, в наш последний приезд сюда мы еле-еле дождались уик-энда? Искали малейший предлог, чтобы поскорее вернуться в Барнгет...
— Ты отличный парень, Эндрю, — улыбнулась Филис. — Напомни, чтобы я купила тебе новый катамаран!
Тривейн усмехнулся в ответ. Это была их старая шутка. Несколько лет назад, когда его компания боролась за выживание, он как-то заметил, что почувствует успех лишь тогда, когда сможет пойти в магазин и купить небольшой катамаран, не задумываясь о цене. В принципе это, конечно, имело отношение и ко всему другому...
— Давай закажем обед, — проговорил он, отпуская Филис, и, подойдя к чайному столику, открыл лежавшее на нем меню.
— О чем ты хотел говорить с Уолтером? — спросила Филис. — Что он может сделать?
— Я хочу, чтобы он объяснил мне, с точки зрения права, какая разница между мнением и фактической оценкой. Первое может разозлить меня, а второе кончится вызовом в министерство юстиции...
— А что, тебе очень важно разозлиться?
Оторвавшись от чтения меню, Тривейн взглянул на жену и кивнул.
— Да, — сказал он, — важно... И не потому, что задели мое самолюбие, вовсе нет! Просто я хочу видеть их испуганными. В конце концов, кто бы ни возглавил подкомитет, этот человек будет нуждаться в помощи! И если я как следует встряхну все это сборище, моему преемнику будет намного легче...
— Ты великодушен, Энди!
— Не совсем. Фил, — усмехнулся он, кладя меню рядом с телефоном. — Мне нравится наблюдать, как все эти надутые болваны извиваются, словно черви, особенно некоторые из них... У меня есть кое-какие цифры по оборонным показателям всех восьми штатов, которые они представляют. И самое страшное для них, если я просто-напросто зачитаю завтра эти цифры...
Филис засмеялась.
— Это и в самом деле ужасно, Энди! Больше того, уничтожающе!
— Да, неплохо. Даже если я, кроме цифр, вообще ничего не скажу, одного этого будет достаточно... О черт, как я устал и проголодался! Не хочу больше ни о чем думать! И не могу ничего делать, пока не поговорю с Уолтером!
— Успокойся. Поешь что-нибудь и поспи. Ты выглядишь таким измученным!
— Как воин, вернувшийся с поля битвы домой...
— Которого у нас в данный момент нет!
— А ты, знаешь, чертовски привлекательна!
— Заказывай ужин, Энди. Попроси бутылку хорошего красного вина, если у тебя, конечно, есть такое желание...
— У меня есть такое желание, — ответил Тривейн, — а ты не забудь, что должна мне катамаран.
Филис ласково улыбнулась в ответ, и Тривейн принялся набирать номер отдела заказов. Пока он объяснялся с клерком, Филис пошла в спальню — переодеться, сменить платье на пеньюар. Она знала, что после ужина они вдвоем прикончат бутылку бургундского, а потом займутся любовью. И очень хотела этого...
Филис лежала, уткнувшись лицом в грудь мужа, а он нежно ее обнимал. Оба чувствовали приятную усталость, которая всегда наступает после любви и вина.
Тривейн потянулся за сигаретами.
— Я не сплю... — сказала Филис.
— А должна была бы... Судя по фильмам хотя бы. Хочешь сигарету?
— Нет, спасибо... — покачала головой Филис, натягивая на себя рубашку. — Уже пятнадцать минут двенадцатого, — продолжала она, взглянув на часы. — Будешь звонить Уолтеру?
— Через несколько минут... Впрочем, не думаю, что он уже дома, сама знаешь, что значит с нашими пробками добраться домой из аэропорта... Ну а беседовать в этот час с Элен Мэдисон у меня нет никакого желания.
— Она очень несчастна... и мне так жаль ее...
— И все-таки я не хочу разговаривать с ней... А вот Уолтер, похоже, так ничего и не сказал о моем звонке...
Филис коснулась плеча мужа, погладила его по руке, как бы утверждая свое на него право.
— Энди, ты будешь говорить с президентом?
— Нет. Я сдержу свое слово и не уйду. К тому же не думаю, чтобы он приветствовал подобный шаг с моей стороны. Когда все будет кончено, позвоню, как это обычно делается в таких случаях, — обычный служебный звонок... Но давай вернемся ко всему этому завтра...
Читать бесплатно другие книги:
