Тривейн Ладлэм Роберт

Глава 10

Катастрофа была очень странной. Лоренс Миллер, шофер, находившийся в госпитале, рассказал, что произошло. Они доехали почти до центра, затем вернулись к сенату, и он поднялся на второй этаж за портфелем Джиллета, который тот забыл. Они переехали Потомак, и сенатор велел ехать в Феарфэкс, где у него был дом по старой дороге. Несмотря на возражения шофера — дорогу как раз ремонтировали, и не горели светильники, — раздраженный старик настоял на своем. Лоренс Миллер не знал почему.

За милю или около того от дома Джиллета они въехали на узкий железный мост, перекинутый через один из притоков Потомака. Правая сторона, у въезда в Феарфэкс, была намного ниже левой — Миллер хорошо это запомнил. Они доехали до середины, и тут с другой стороны прямо на них на огромной скорости помчался какой-то автомобиль с включенными фарами. Пришлось резко свернуть вправо, к перилам, чтобы не столкнуться. Встречную машину занесло в ту же сторону, и тогда Миллер сделал все возможное, чтобы проскочить между перилами и автомобилем. Он резко вывернул влево, и машина скатилась с моста на тормозах. Но старый Джиллет еще при первом вираже с такой силой ударился головой о дверцу, что скончался на месте.

Второй автомобиль благополучно переехал мост и скрылся из виду. Шофер не смог описать машину: свет фар его ослепил. Да и вообще, ему было не до того — он и сам находился в тяжелом состоянии...

Все случилось в девять часов пятьдесят пять минут.

Эндрю прочитал отчет в «Вашингтон пост» за завтраком. Он перечитал его несколько раз, стараясь обнаружить хоть что-нибудь, чего не передавали по радио и телевидению. Ничего нового, кроме информации о забытом портфеле, за которым ездили в здание сената. Однако, перечитывая в который раз заметку, он вдруг обратил внимание на час, когда случилась авария: двадцать один пятьдесят пять...

Значит, катастрофа произошла через двадцать минут после того, как на коммутаторе кто-то повесил на его номер табличку «Не беспокоить»?

Кто это сделал? Зачем? Неужели лишь для того, чтобы ему ничего не сообщили? Нет, ерунда. И он и Филис могли узнать обо всем по радио или посмотрев телевизор.

Так почему же?

Для чего кому-то понадобилось, чтобы он был оторван от мира с девяти тридцати пяти до того момента, когда прорвался Мэдисон, — одиннадцати пятнадцати? Почти два часа! Может быть, просто ошиблись на коммутаторе? Нет, он не поверил в это ни на минуту.

— До сих пор не могу поверить, — вышла из спальни Филис. — Это ужасно! Что ты собираешься делать, Энди?

— Пока не знаю. Нужно, наверное, позвонить Уэбстеру: сказать о вчерашней беседе с Джиллетом... И конечно, о том, что сенатор хотел добиться отмены назначения...

— Нет, Энди! Не надо!

— Но это случилось... К тому же Джиллет мог кому-нибудь намекнуть, что собирается вывести меня на чистую воду. Лучше уж я сам скажу о нашем разговоре — до того, как меня спросят!

— А по-моему, следует подождать... Ты не заслуживаешь того, чтобы тебя поставили у позорного столба, как кто-то на это рассчитывает... Ты же знаешь, что Прав... Ты сам сказал мне об этом сегодня ночью!

Тривейн молча потягивал кофе, выигрывая секунды, прежде чем ответить. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы она не догадалась о его подозрениях. Если она верит, что Джиллет погиб случайно... Что ж, пусть так и думает...

— Уэбстер, наверное, согласился бы с тобой, не исключено, что и президент тоже... И все-таки, Филис, я хочу, чтобы они все знали...

И в самом деле, мнение президента Соединенных Штатов совпало с мнением Филис. Он попросил через Уэбстера никому не сообщать о беседе с Джиллетом, пока сведения о ней не поступят из других источников. Но даже в этом случае президент просил Тривейна не вдаваться в подробности их разговора до специального разрешения из Белого дома.

Уэбстер также познакомил Тривейна с мнением Хилла, посла по особым поручениям. Тот вообще считал, что старик Джиллет хотел испытать Тривейна на стойкость. Большой Билли много лет знал этого придирчивого вояку, знал его особую тактику, которую тот обычно применял в подобных случаях. Вряд ли Джиллет созвал бы повторные слушания. Скорее всего, старик хотел как следует «прощупать» кандидата и, если бы Тривейн выдержал его натиск, утвердить кандидатуру с чистым сердцем.

На взгляд Тривейна, все это было слишком сложно. Его ни на миг не успокоили умозаключения Большого Билли.

С утра Филис ушла из номера: сказала, что посмотрит выставку НАСА в Смитсоновском центре. Эта выставка была всего лишь предлогом: Филис хорошо понимала, что Эндрю будет отвечать на бесконечные телефонные звонки. А в такие минуты он предпочитал одиночество.

Приняв душ и одевшись, Тривейн выпил четвертую за это утро чашку кофе. Часы показывали половину одиннадцатого, он обещал Мэдисону позвонить до полудня. Правда, он пока не знал, что сказать адвокату. Вообще-то он хотел сообщить адвокату о разговоре с Джиллетом и об их кружении вокруг квартала; в случае, если повторные слушания состоятся, тот должен об этой встрече знать. У Тривейна мелькнула эта мысль одиннадцать часов назад, во время их последнего разговора. Но сложность обстановки и странное возбуждение Мэдисона остановили его. Зачем усложнять и без того запутанную ситуацию? Состояние адвоката можно понять: накаленная обстановка на слушаниях, возвращение к постоянно пьяной жене и, наконец, эта в высшей степени странная трагедия. Тут даже блестящие адвокаты из Манхэттена не выдержат... Хорошо, что он обещал позвонить Мэдисону только к полудню: у обоих к этому времени будут ясные головы.

В дверь постучали. Тривейн взглянул на часы: наверное, кто-нибудь из прислуги.

Он отворил и увидел на пороге незнакомого майора в помятой форме, на которой поблескивали какие-то медные нашивки. Майор вежливо улыбнулся.

— Мистер Тривейн?

— Да, это я...

— Майор Пол Боннер, из министерства обороны... Вас должны были предупредить о моем визите. Рад познакомиться, мистер Тривейн!

Майор протянул руку, Тривейн машинально пожал ее.

— К сожалению, меня никто не предупреждал о вашем приходе, — сказал он.

— Не очень удачное начало! И тем не менее, мистер Тривейн, перед вами, так сказать, верный Пятница. К вашим услугам, сэр, — по крайней мере, до тех пор, пока не начнет функционировать ваш собственный штат!

— Даже так? А я и не знал, что мы уже начали работать!

Боннер уверенно прошел в комнату — сразу видно, что привык командовать. Лет сорока, короткая стрижка, загорелое, обветренное лицо — много бывает на воздухе.

— Что ж, — заметил он, — мы оба с вами в одном деле, мистер Тривейн. Вы по желанию, я по приказу...

Майор положил фуражку на стул, взглянул на Тривейна и улыбнулся.

— Я знаю, — продолжал он, — что вы весьма счастливы в семейной жизни, возможно, даже слишком счастливы... Ваша жена сейчас в Вашингтоне, вместе с вами... Так что один пункт можно вычеркнуть. Дальше, мистер Тривейн. Вы богаты как Крез, следовательно, не имеет смысла предлагать вам прогулку по реке: вдруг вы владеете самой рекой? А поскольку вы уже поработали в столице, вас вряд ли заинтересуют местные сплетни. Ко всему прочему, подозреваю, что вы знаете их лучше меня! Вы любите ходить под парусом — что ж, постараюсь научиться этому тоже. Сам я, к вашему сведению, прекрасно хожу на лыжах. Лучше всего вы чувствуете себя на средних высотах, поэтому нет смысла забираться куда-нибудь к черту на кулички... Короче говоря, мистер Тривейн, мы подыщем для вас прекрасный офис и арендуем его!

— Вы просто задавили меня, майор, — усмехнулся Тривейн, закрывая дверь. Он повернулся к офицеру.

— Прекрасно. Все идет по плану!

— Звучит так, словно вы прочитали мою биографию, которую я не писал...

— Вы — нет. Ее написал «Дядюшка Сэм». А я, естественно, прочитал написанное. Да, вы крепкий орешек!

— Но вы говорите так, будто страшно этим недовольны. Я не прав?

— Может быть, и правы, мистер Тривейн! — прекратил улыбаться Боннер. — Возможно, это не совсем вежливо с моей стороны, но я скажу. Я знаю, правда, лишь часть вашей истории...

— Понятно.

Тривейн подошел к чайному столику и указал майору на стоявшее рядом с ним кресло.

— Благодарю вас, — отказался тот. — Полагаю, для крепких напитков еще слишком рано...

— Я тоже так думаю, — ответил Тривейн. — Кофе?

— С удовольствием!

Тривейн налил кофе, и Боннер, потянувшись через стол, взял свою чашку.

— Что-то вы помрачнели, майор.

— Откровенно говоря, мне не нравится порученное Дело...

— Почему? Мне неизвестно, в чем состоит ваше задание, но, полагаю, где-то происходит схватка, к которой вы опоздали? Так?

— Я всегда успеваю, куда мне надо.

— Я тоже...

— В таком случае еще раз прошу прощения.

— Мне кажется, вы что-то недоговариваете...

— Тогда прошу извинить меня в третий раз, — откидываясь в кресле, проговорил Боннер. — Мистер Тривейн, два дня назад мне дали ваше досье и сказали, что я прикреплен к вам. Мне также сообщили, что вы очень важная персона и все, что я сделаю для вас, — на какой бы то ни было широте или долготе, где бы то ни было, — все будет воспринято с пониманием... Правда, мне нужно удостовериться, что вы в курсе дела... Вчера же стало ясным, что вы постараетесь распять нас, вбив в руки и ноги большие острые шипы. Мое положение отвратительно...

— Но я не собираюсь никого распинать!

— В таком случае мне будет проще... Вы не производите впечатление человека тяжелого...

— Благодарю вас, но не уверен, что полностью разделяю ваше мнение...

Боннер снова улыбнулся, чувствуя себя уже совершенно свободно.

— Я вынужден извиниться уже... в четвертый или пятый раз?..

— Не считал.

— Все время повторяю одно и то же... Но теперь я хотел бы предоставить возможность и вам высказать свои сомнения... Может быть, я помогу вам в них разобраться...

— Что ж, пожалуй... Ответьте, кого это я собирался распять?

— Видите ли, всем известно, что вы ярый антимилитарист и вам не нравятся методы Пентагона. Вы считаете, что на оборону идет намного больше средств, нежели требуется. Более того, вы хотите доказать это в вашем подкомитете. А что это значит? Только то, что полетят наши головы! Надеюсь, теперь вам понятно, мистер Тривейн, кого вы собираетесь пригвоздить?

— Может быть... Если не считать того, что все ваши обвинения весьма спорны...

И вдруг Тривейн замолчал: он вспомнил, что нечто подобное говорил ему погибший Джиллет. И он повторил фразу старого сенатора:

— Думаю, что они недоказуемы...

— Если это так, то я могу считать себя уволенным...

— Мне совершенно все равно, майор, — перебил его Тривейн, — уволят вас или нет, но если вы намерены оставаться со мной, нам лучше все выяснить с самого начала. Идет?

Пол Боннер достал из куртки конверт, вытащил из него три отпечатанных на машинке листка и, не говоря ни слова, протянул их Тривейну. Первый содержал в себе список правительственных офисов; второй представлял ксерокопию с именами, которую Тривейн вручил Фрэнку Болдвину почти две недели назад, накануне того ужасного события в «Плазе». Этих людей Тривейн собирался привлечь к работе в своем подкомитете. В списке было одиннадцать человек: четыре адвоката, три бухгалтера, два инженера — военный и гражданский — и два секретаря. Пять имен оказались помеченными какими-то загадочными знаками. Третий лист тоже содержал в себе имена, правда, Тривейну незнакомые. Рядом с каждым именем стояли квалификация сотрудника и предыдущее место работы. Просмотрев листки, Тривейн взглянул на Боннера.

— Это что такое, черт возьми?

— Вы о чем?

— Об этом. — Тривейн слегка подбросил на ладони последний листок. — Я не знаю из этого списка ни одного человека.

— Эти люди проверены службой безопасности на всех Уровнях...

— Я так и думал... А значки означают... — Тривейн взял вторую страницу списка. — Это означает, что эти люди не проверены?

— И эти люди проверены!

— А шестой не проверен?

— Нет...

Тривейн положил на кофейный столик первые два листка, взял третий, аккуратно сложил его и разорвал пополам. Затем протянул клочки Боннеру. Майор с явной неохотой взял их.

— Первым вашим заданием, майор, — проговорил Тривейн, — будет следующее: вы вернете странички тому, кто их вам вручил. Я сам наберу штат. Проследите, чтобы и против моих сотрудников стояли ваши крючки...

Боннер попытался возразить, но не стал. Тривейн взял первые два листка со стола и пересел на кушетку.

— Дело в том, мистер Тривейн, что нас не волнует, кого вы пригласите к себе на работу. Но все люди должны быть проверены службой безопасности. И третий список лишь упрощал вашу работу...

— Держу пари, что это далеко не так, — пробормотал Тривейн, делая пометки на листке с адресами офисов. — Постараюсь, кстати, не привлекать тех людей, которых оплачивает президиум... Что это за комнаты в «Потомак-Тауэрз», майор? Это жилое здание?

— Да... Договор об аренде с правительством на четырнадцать месяцев. Было снято в прошлом году для разработки какого-то проекта... Потом, правда, исследования прекратились: урезали фонды... Но это все не подходит, мистер Тривейн!

— А что вы предлагаете?

— Где-нибудь рядом с Небраска— или Нью-Йорк-авеню... Ведь вам придется встречаться со многими людьми...

— Что ж, возьму такси.

— Я не об этом... Они захотят прийти к вам...

— Очень хорошо, майор, — поднялся с кушетки Тривейн. — В вашем списке я отметил пять адресов. Взгляните и сообщите мне ваше мнение.

Тривейн протянул офицеру листок.

— Мне нужно кое-куда позвонить, — продолжал он. — Звонить я буду из спальни, затем мы поедем... А пока пейте кофе, майор!

Тривейн вошел в спальню и закрыл за собой дверь. Не было никакого смысла тянуть со звонком Мэдисону: уже десять сорок пять. Скорее всего, адвокат пришел в себя и начал работать.

Однако все оказалось по-другому.

— Энди, — сказал Мэдисон, когда Тривейн до него дозвонился, — я никак не могу успокоиться! Это ужасно!

— Должен вам рассказать еще кое-что, не менее ужасное...

Как Тривейн и предполагал, его рассказ о вчерашнем разговоре с Джиллетом произвел на адвоката сильное впечатление.

— И он намекнул, что уже переговорил с другими? — помолчав, спросил Мэдисон.

— Нет... Наверное, не успел: ведь он собирался объявить о новых слушаниях только утром...

— Вряд ли ему это так бы легко удалось... Скажите, Энди, по-вашему, это действительно был несчастный случай?

— Я все время думаю об этом, — ответил Тривейн, — но ни к какому выводу не пришел. Ведь что получается, Уолтер! Если это была не катастрофа, а обдуманное убийство, и причина его — новые слушания, то, значит, те, кто решился на этот шаг, если они есть, хотят, чтобы председателем подкомитета стал именно я! Какой смысл, скажите, убирать Джиллета тем, кто пытается избавиться от меня? Не понимаю...

— А я не понимаю, Энди, как можно идти на такие крайние меры! Все могу допустить: подкуп, уговоры, даже угрозы, но убийство? Однако, насколько я смог понять из газетных статей, это все-таки не убийство, Энди! Несчастный случай, ужасный, но случай!

— Наверное...

— Вы с кем-нибудь говорили уже на эту тему, Энди? Тривейн хотел рассказать Мэдисону правду: о своем разговоре с Уэбстером в Белом доме, — но передумал. И вовсе не потому, что не доверял адвокату. Просто не хотелось нарушать обещание, данное президенту. Упомянуть Уэбстера значит намекнуть, что сам президент Соединенных Штатов вовлечен в происходящее. Если не лично, то через свой штат.

— Нет. Никому. Только Филис...

— Ну, это можно при желании исправить. Я поговорю кое с кем, а потом позвоню вам!

— С кем же вы собираетесь говорить, Уолтер?

— Пока не знаю, — с некоторой запинкой ответил Мэдисон, и оба почувствовали какую-то неловкость. — Еще не думал над этим... Наверное, с кем-нибудь из тех, кто участвовал в слушаниях. Я спрошу, может ли мой клиент сделать заявление или что-нибудь в этом роде... Придумаю...

— Хорошо... Вы позвоните мне?

— Да, конечно!

— Тогда звоните позже... У меня тут появился собственный майор из министерства обороны. Он поможет мне выбрать помещение для подкомитета.

— Господи! Времени они не теряют... И как его имя?

— Пол Боннер...

Мэдисон засмеялся. Похоже, он знал этого человека или слышал о нем, но слышал не самое лестное.

— Пол Боннер? Да, в тонкости их не заподозришь!

— Не понимаю. Что тут смешного?

— Этот ваш Боннер — один из пентагоновских младотурков, — сказал Мэдисон. — Не очень симпатичный, прибыл из Юго-Восточной Азии... Помните события двухлетней давности? Когда шесть, кажется, офицеров были выдворены из Индокитая за подрывную деятельность?

— Помню... Но расследование было прекращено...

— Так вот, значит, вы знаете. Горячее было дельце. А командовал теми парнями Пол Боннер.

Глава 11

К двум часам дня Тривейн с Боннером объехали три из пяти помещений, предлагаемых под офис. И хотя посланец министерства обороны пытался оставаться нейтральным, ему с трудом удавалось скрывать свое мнение: он был слишком непосредственным для этого. Скоро Тривейн заметил, что по некоторым параметрам этот Боннер похож на него самого.

Нетрудно было заметить, что Боннеру нравилось все, что они видели. Он никак не мог понять, зачем Тривейну осматривать еще два здания, которые к тому же находятся далеко от центра? Вполне можно остановиться на одном из тех, что они уже посмотрели. Боннеру хотелось, чтобы окна будущего офиса действительно выходили на Потомак, и Тривейн в душе был с ним согласен. Про себя он уже решил, что его контора будет расположена именно здесь, у Потомака. Но ему хотелось, чтобы аргументы выглядели б. ice убедительно, чем просто вид на реку. Вовсе ни к чему, чтобы у этого майора Пола Боннера, младотурка из Пентагона, сложилось впечатление, что такая важная персона может при выборе офиса руководствоваться видом из окон. Как-никак у него, Тривейна, репутация человека, чья деятельность несколько лет назад перепугала могущественное министерство обороны...

— Вы ничего не имеете против, если мы отправимся завтракать, майор?

— Видит Бог, нет, мистер Тривейн! Я так голоден, что готов сожрать собственную задницу! Вообще-то, я полагал, вы поручите все это кому-то другому...

— Кому, например?

— Черт... Не знаю... Но есть же у вас люди, которые могут подыскать помещение?

— Конечно. Однако на сей раз речь идет об очень важном деле...

— Да-да, я все забываю, что имею дело с человеком, который сам себя сделал миллионером... Во всяком случае, так утверждают те, кто писал о вас...

— Потому что писать об этом намного легче, майор.

Они пришли в «Чесапик-Хаус», и за завтраком недюжинные способности Боннера поглощать алкоголь сначала позабавили, а затем изумили Тривейна. Не моргнув глазом, тот принял шесть двойных «бурбонов»: три перед завтраком, два во время и один после. И каждый последующий выпивал так, словно это был его первый бокал. А ведь никогда не подумаешь, что у этого человека слабость к возлияниям!

За кофе Тривейн решил, что он постарается быть дружелюбнее, чем он был все это утро.

— Знаете, Боннер, я действительно высоко ценю то, что вы взялись за столь неблагодарную работу, — сказал он. — И прекрасно понимаю причины, по которым вам не нравится это дело.

— Да нет, я вообще-то ничего не имею против, мистер Тривейн... Все понятно, чего уж теперь! А ведь я представлял вас этаким запрограммированным — прошу прощения — хером! Этаким, знаете ли, арифмометром, который только подсчитывает бабки, а до остального ему и дела нет...

— Вы это вычитали в моем досье?

— Если хотите, да. Напомните мне, чтобы я вам показал кое-что оттуда — через месяц-другой, если мы с вами, конечно, еще будем вместе, — засмеялся Боннер и допил остатки «бурбона». — А вы знаете, что самое чудное в вашем досье, мистер Тривейн? В нем нет фотографии! Ведь люди, его составлявшие, за редким исключением никогда не имели дела с гражданскими лицами. Странно, не правда ли? На войне я никогда не заглядывал в досье, если там не было по крайней мере трех-четырех фотографий... А одна? Ну скажите, что можно узнать о человеке по одному снимку?

Тривейн подумал. Майор был прав: по одной фотографии бессмысленно судить о человеке.

— Я читал о вашей... боевой деятельности... Хочу вам сказать, ваша биография впечатляет...

— Боюсь, мистер Тривейн, что эта тема для меня закрыта. Мне бы не хотелось говорить об этом, притворяясь, что я никогда не был в западной части Сан-Диего...

— Ну да, делая из меня дурака...

— И из себя тоже... Не заставляйте меня отделываться дежурными фразами, мистер Тривейн! Они вам ничего не дадут.

Тривейн понимал, что майор искренен. В самом деле, зачем выслушивать какие-то ничего не значащие объяснения? Однако Тривейн чувствовал, что майор далеко не все еще рассказал. Надо попытаться выведать...

— Я бы выпил еще коньяка, — сказал Тривейн. — А вы, майор?

— Двойной «бурбон»!

— Прекрасно.

Тривейн убедился в том, что был прав, едва они опорожнили по полбокала.

— А что это за подкомитет, мистер Тривейн? — спросил Боннер. — И почему все так таинственно?

— Вы же сами сказали утром, что на оборону тратится намного больше денег, чем нужно, — ответил Тривейн.

— Понимаю... С этим никто и не спорит... Но почему в первую очередь обвиняют нас? Ведь в эту работу втянуты тысячи! Почему же именно мы — мишень для критики?

— Только потому, майор, что вы предлагаете контракты.

— Да, но одобряет-то их конгресс!

— Я не стал бы обобщать... Мне вообще кажется, что конгресс одобряет сначала одну сумму, а потом его вынуждают принять другую, намного большую...

— Но мы не отвечаем за экономику!

Тривейн поднял наполовину опорожненный бокал и повертел в руках.

— А вы согласились бы с таким доводом во время войны, майор? — спросил он. — Не сомневаюсь, что у вас хватило бы мудрости признать, что ваши люди могут ошибаться, но стали бы вы терпеть стопроцентный бардак?

— Это не одно и то же, мистер Тривейн!

— А мне кажется, что это две стороны одной медали...

— Нельзя приравнивать человеческую жизнь к деньгам!

— Ваш аргумент представляется мне несколько натянутым, майор... Вряд ли на поле боя вам приходило в голову, что война не стоит столь многих человеческих жизней!

— Дерьмо! Была война, военная ситуация.

— Еще бы не дерьмо! Однако были люди — тысячи людей, которые считали, что война им совершенно ни к чему!

— Почему же тогда они ничего не делали? Почему не кричат сейчас во весь голос?

— Насколько я помню, они старались, — рассматривая свой бокал, проговорил Тривейн.

— И провалились! Потому что не представляли, о чем идет речь... Их взгляд на ситуацию был очень односторонним!

— Интересное замечание, майор... Я бы даже сказал, провокационное...

— Видите ли, в чем дело, мистер Тривейн, по-моему, та война, которую мы вели, была необходима по многим причинам, и те люди — не мне чета — знали, когда ее начинать. Конечно, цена оказалась слишком высокой... Но именно на нее обычно и не обращают внимания.

— Вы восхищаете меня, майор, — допил свой бокал Тривейн, — интересно, а как можно было бы ей воспротивиться?

— Не знаю... Может быть, агитируя? И я даже знаю как!

— Может быть, просветите? — улыбнулся в ответ Тривейн.

— Пожалуйста! Основа: правительственный заказ и полторы тысячи гробов. Разделить их на три группы: по пятьсот штук. Гробы, если купить оптом, обойдутся по двести долларов. Затем устроить манифестации сразу в трех городах: в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе. На Пятой авеню, Мичиган-авеню и на бульваре Сансет, понимаете? Каждый сотый гроб должен быть открыт, чтобы все видели покойника, и пусть он будет как можно более страшным... Возле гробов будут идти по два человека, еще по сотне жителей из Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса должны отвлекать полицию, пресекать все попытки помешать шествию. Думаю, что тридцати грех тысяч для этого дела хватит... Ну и, конечно, потребуется сто пятьдесят трупов... Уверен, что такая процессия на две мили — с мнимыми и настоящими покойниками — остановит движение и будет весьма убедительна...

— Но ведь это все нереально. По-вашему, это сработает?

— А вы никогда не наблюдали за прохожими: как они глазеют на катафалки? Массовые похороны заставят задуматься над поднятыми нами вопросами миллионы людей, мистер Тривейн!

— Но ведь подобное выступление невозможно осуществить. Власти сразу примут меры: в их распоряжении и полиция, и национальная гвардия...

— Все так, мистер Тривейн, но при желании можно организовать отвлекающие маневры... Скажем, проводить марши ранним воскресным утром или в понедельник, когда полиция не столь бдительна. А на подготовку и проведение маршей во всех трех городах потребуется меньше сорока пяти минут... Всего-то надо тридцать тысяч! Да вы в одном Вашингтоне собрали бы более полумиллиона!

— Да, забавно, — проговорил Тривейн серьезно, думая о том, что Боннер впервые сказал «вы», говоря о манифестации. Вероятно, знал точку зрения патрона на войну в Индокитае и хотел, чтобы Тривейн знал, что он ее знает.

— Вот так, мистер Тривейн!

— Да, майор, вижу, вы не только подготовили маневры, но разработали целую стратегию!

— Я профессиональный солдат и обязан думать о стратегии... Более того, должен предусмотреть контрмеры...