Контакт первой степени тяжести Горюнов Андрей

– Ох, хорошо! – глубоко вздохнул сцепщик и, глядя на Белова мгновенно повеселевшими, добрыми глазами, констатировал: – Все познается в сравнении. Все знаю. Вижу, Коля, насквозь. Проблемы твои – как на ладони. Я тебя понимаю, Коля! И я тебя уважаю! – он поболтал в бутылке остатками коньяка и запустил окончание вослед первой серии. – И больше скажу – я тебе, Коля, крепко пособлю. Чувствую, чувствую – силы во мне нарождаются! Не подведу, Коля, нет! Если Егор Игнатов сказал, он и сделает. Ох, до чего ж хорош коньяк! Армянского разлива, не московский! Ух! – он громогласно рыгнул. – Вся беда твоя в том, что ты сквозь жизнь не легким перышком летишь, а лесорубом ломишься.

Белов открыл было рот, порываясь что-то сказать, но сцепщик остановил его жестом:

– Без философий! Хочешь ща сесть прямком на воркутинский? Так сядешь! Вторую бутылку давай – и пошли!

В привокзальном околотке Калачев инструктировал сводную группу: местная транспортная милиция, ОМОН, военные патрули, приданная группа наружников управления ФБС по Костромской области, выбитая через Москву благодаря только личным связям и поднятая по тревоге три часа тому назад.

За четыре часа интенсивнейшей работы Калачеву удалось сконцентрировать здесь, на вокзале, пятьдесят семь человек. И надо сказать, ребят на редкость серьезных, толковых, привыкших «играть с листа», действуя по обстоятельствам и здравому смыслу, не перекидывая проблемы на крайних, на стрелочников.

За час до прихода в Буй воркутинского Калачев успел уже поставить сводной группе задачу, обрисовав ситуацию фактологически, но в самых общих чертах, не утопив ее в деталях, провести общую ориентировку, сверить часы, согласовать временную иерархию подчинения, определиться со связью и взаимодействием отдельных оперативных подгрупп, задать каждой подгруппе конкретную установку.

Вроде бы он успел все.

Оставалось лишь закруглить инструктаж и немедленно задействовать все силы: оркестр в сборе, партитура у всех перед носом, дать теперь паузу и – взмах, и – пошел!

– А теперь, товарищи, вы все переоденетесь немедленно в гражданское. Одежда тут, в соседней комнате – на все размеры. Внимание, внимание! Все имеют на руках фотографию, переданную по факсу из Москвы? Все! Рост, цвет глаз, предполагаемая одежда, – известны всем? – Всем! По существующей оперативной информации из всех поездов, следующих на север… Тише, товарищи! Наиболее перспективным является этот: Москва-Воркута. Обращаю ваше внимание, что разыскиваемый Белов Николай Сергеевич, обладая высокой степенью изобретательности, осуществил за последние четверо суток два побега из-под стражи. Не исключаю, что разыскиваемый предпримет попытку уехать в последний момент, организовав неразбериху, панику, ЧП, направив нашу группу по ложному следу. Не стоит также сбрасывать со счетов и возможную попытку уехать нестандартным, так сказать, образом: на крыше, на сцепке.

– Да ясно все! Уже вы говорили все это, – сказал кто-то. – Мы же не дети.

– Последнее, – не обращая внимания, продолжал Калачев. – Разыскиваемый обладает феноменальной физической силой.

– Я тоже, – заметил кто-то из группы.

– Известно достоверно, что разыскиваемый в состоянии пальцами рук разорвать замок наручников.

– Ого!

– Возможно, вооружен: как огнестрельным оружием, так и электрошоковым устройством чрезвычайной силы.

– Так… – кто-то печально выдохнул.

– Вот. Это все. Все знают свои места расположения вдоль состава? Все! Тогда – спасибо, по местам!

– Вот он, твой воркутинский подходит, – сцепщик указал Белову на приближающиеся в ночи огни. – Пошли.

Белов хотел было напомнить сцепщику про билет, но, подумав, махнул где-то там, в мыслях, рукой: будь что будет!

Оглушающе щелкнуло радио, захрипело…

– …Скорый поезд номер двадцать два сообщения Москва-Воркута прибывает на первый путь… Пав-та-ряю…» Скорый поезд номер…

– Сюда иди, мы здесь залезем, – поманил сцепщик Белова. – Вот плита, наступай! И за эту железку хватайся!

Они влезли на перрон первого пути с торца, с земли от рельсов, пользуясь народным методом – спрямлением и сокращением любого пути – даже если этот путь жизненный.

– Стой! Подожди, – сцепщик поймал за рукав Белова.

Действительно, даже ребенок понял бы, что перрон просто кишит спецслужбами, хотя «официоз» исчерпывался всего лишь одним ментом в форме и армейским патрулем, состоящим из молодого лейтенанта, усиленного рядовым.

Нет– нет! Этим, конечно, все не исчерпывалось. Глаз Белова сразу заметил и четырех друзей, провожающих друг друга, и мужчину, читающего «МК» в самом темном углу возле входа на платформу, и двух молодых парней с одинаковыми спортивными сумками, стоящих затылками друг к другу, но тем не менее разговаривающих вполголоса.

«Как странно они держат сумки через плечо, – мелькнуло в мозгу у Белова. – А-а-а! – понял он вдруг. – У них автоматы там, видно, в сумках – конечно!»

– Не спеши! – услышал он за спиной голос сцепщика.

«Куда уж спешить! – подумал Белов. – Прям к черту в зубы».

Вдруг, догадавшись, что сцепщик тоже заметил всю эту напряженку и сдрейфил, Белов повернулся к нему:

– Давай-ка быстрее отсюда линять – не понял ты, что ли?

Сцепщик в ответ лишь промычал нечто не вполне вразумительное: рот его был занят горлышком второй бутылки…

– Ух! – он кинул опустошенную бутылку прямо на пути, уже звеневшие под тяжестью надвигающегося состава…

Пустая бутылка ослепительно ярко блеснула в серебристо-желтом луче прожектора электровоза и сочно хрупнула там где-то внизу, ударившись о гравий между рельсами.

– Отличный коньяк у тебя! – утер губы сцепщик. – Пьешь, напиться не можешь. Тот раз говно был, у друга-то у твоего, у Борьки, да? Тот был молдавский, причем московского завода – чистая мразь! А этот – не-ет! Вещь! Родной. Того разлива, сразу чувствую! Он даже как-то грушами, что ль, отдает? Ну просто прелесть: пьешь и молодеешь!

– Ты что, того?! Совсем, что ль, охерел?! – не помня себя, Белов схватил сцепщика за грудки. – Напился, гад, отпал?!

Он глянул в глаза сцепщика, ожидая и вместе с тем страшась увидеть тупые самодовольно-пьяные пустые рыбьи глаза.

Но вместо этого увидел глаза добрые, умные, ироничные.

– Все-все-все! – успокоил его сцепщик. – Идем-идем. Мы – идем. Вместе. В натуре. Без «бэ». Так, легко.

– Ты что, не видишь?! Там сплошные менты! Хомут на хомуте, и все в гражданке.

– Все я вижу, друг Коля! Мы идем. Ты идешь, я иду. Вместе идем. Рядом, – сцепщик потянул его за рукав, и они двинулись вдоль тормозящего поезда. – Ничего! Я – рядом. Все, что кругом – это так. Пустяки. Мысленно чувствуй меня. Я – с тобой. Это главное. Вместе идем. Ты и я. Чувствуй меня. Повторяй – «я не один, я – в контакте»… Тебе станет легче. Крути в голове. Повторяй.

Со стороны казалось, что двое – довольно странная парочка, непринужденно шагают вдоль останавливающегося поезда.

– Нам – к седьмому. К СВ, – кинул сцепщик на ходу.

Не вызывая никакого интереса у обитателей перрона, они подошли к седьмому вагону.

– Я с проводницей сам поговорю, – сказал сцепщик Белову. – А ты вот стой тут, в двух шагах. Стой просто. Покури. И повторяй: «в контакте», помнишь?

– Мы – в контакте, – кивнул Белов и закурил, наблюдая, как сцепщик, по-свойски и вместе с тем с какой-то неуловимой обаятельностью, взял проводницу за локоть и тут же стал что-то нашептывать ей, периодически кивая на Белова.

Боясь сглазить удачу, которая до сей поры сопутствовала им, Белов решил отвернуться от состава.

Повернувшись к вокзальному зданию лицом, Белов сразу увидел человека в строгом сером плаще, стоящего в трех шагах от него. За спиной этого человека в плаще прогуливался единственный на перроне «официальный» местный мент.

Белов не успел отвернуться снова назад, лицом к поезду…

…Человек в сером плаще скользнул взглядом по лицу Белова и тут же остановил взгляд, фиксируя его лицо…

Взгляды их встретились.

Человек в сером плаще был Калачев.

И он, конечно, сразу же узнал Белова.

В ту же секунду Белову вдруг померещилось, что ослепительные лампы, освещающие перрон, мигнули, лопнули со страшным хрустом! Но лампы были ни при чем, – это откашлялось радио.

– Скорый поезд номер двадцать два сообщения Москва-Воркута прибыл к первой платформе первого пути, – сообщил мелодичный и нежный женский голосок.

«Но я в контакте. – подумал Белов, впиваясь в эту соломинку, как утопающий. – Я – в контакте!» – повторил он еще более уверенно, прячась, как в детстве, за глупое «чурики», за слово, за звук.

Он на мгновение вдруг ощутил некий поток теплого излучения из-за спины – чувство, которое, впрочем, он ощущал в жизни часто и ранее – чувство участия, дружбы, любви, бескорыстной поддержки извне.

«Я в мире не один, со мной другие, я – в контакте!»

– Стоянка поезда – семь минут, – неожиданно сказало радио, словно опомнилось.

Калачев сделал шаг по направлению к Белову…

Врать было абсолютно безнадежно: кирпич здесь не влетал в очко – ни под каким углом.

– Здравствуйте, Иван Петрович, – решил прервать идиотскую паузу Белов.

– Здравствуйте, Николай Сергеевич. Они пожали друг другу руки.

– Вы разрешите прикурить? – достал сигарету Калачев. – В милиции оставил зажигалку.

– Пожалуйста.

– Спасибо. Вот «Крикет» у вас – отличная зажигалка! А я тут «Токай» купил, какой-то странный, подпольного, что ль, производства – помучился неделю с ним и выкинул.

Завязавшуюся было беседу внезапно прервал подбежавший прапорщик Капустин, одетый, конечно, в гражданское.

– Иван Петрович, – обратился он к Калачеву, не глядя в сторону Белова, – мне не досталось карточки, вы знаете? Вы всем раздали фотографии Белова, даже уборщицам вокзальным, а мне-то как раз и не хватило!

– Зачем тебе? – удивился Калачев. – Ты ж даже свидетелем был у него на свадьбе позавчера! Сто раз Белова видел.

– У меня плохая память на лица. Час-два помню, а потом забываю начисто.

– Ну, – улыбнулся Калачев, – тогда посмотри еще раз и запомни. – Калачев указал на Белова. – Вот он, Белов – перед тобой!

– Спасибо. – Капустин повернулся к Белову и чуть-чуть шевельнул рукой – встань, дескать, к свету, полшага правее. – Так. Вспоминаю… Брови… Нос… Волосы… Ага.

Сзади к ним подошел местный милиционер, внимательно прислушивавшийся к разговору. Подойдя, он вежливо отдал честь и обратился к Калачеву:

– Разрешите и мне, товарищ старший инспектор. Я фотографию разыскиваемого получил, однако это факс, ну тот же ксерокс, так сказать. А в цвете лучше-то!

– Конечно, – согласился Калачев. – Вот – в профиль, в фас – рассмотрите как следует. Белов Николай Сергеевич подозревается в восьми убийствах…

– Как так – восьми?! – не выдержал Белов. – Откуда ж это? Вот так новость!

– Так, так, – кивнул печально Калачев. – Тренихин – раз. И семеро убитых на шоссе. На автомате отпечатки ваших пальцев. И на курке, и на стволе, и на рукояти. Следовательно, вы причастны – так ведь?

– О-о-о! – взялся за голову Белов. – Обрадовали!

– Спасибо! – закончив осмотр, козырнул милиционер. – С факсом оно не сравнить – смущенно кашлянув, он скромно отошел, тут же, впрочем, начав строго озирать окрестности орлиным цепким взором.

– И я закончил, – сообщил Капустин.

– Ну, все тогда – двигай к пятому вагону, к своему.

– Я только хотел вам доложить, Иван Петрович, конфиденциально… – Капустин опасливо скосил глаз на Белова и продолжил вполголоса: —…что я уверенность имею внутри себя, убежденность прямо сказать, что этот вот Белов, вот именно на этом самом поезде из Буя смыться попытается. Именно на этом! И скоро уж. С минуты на минуту он будет садиться. Вот прямо сейчас!

– С чего ж ты так решил? – несколько насмешливо поинтересовался Калачев.

– А интуиция, Иван Петрович!

– Что ж! Может быть, и так. Тебе, Капустин, тут и карты в руки…

– Иди-ка, Коль! – призывно помахал Белову сцепщик. – Я с Машенькой договорился. Все о'кей!

– Меня зовут Иван Петрович. До свиданья!

– Ну, до свидания!

Они пожали руки на прощанье.

– Счастливого пути! – ввернул Капустин.

– Кыш к пятому вагону! – рассердился Калачев. – Упустишь!

– Бегу! – Капустин рванул к пятому.

Белов, проводив его взглядом, пошел не спеша к своему, к седьмому.

Медленно, не оглядываясь…

«В контакте… Я – в контакте…» – вертелось в голове без остановки.

Медленно– медленно тронувшийся поезд поплыл, отходя от перрона, и сразу же начал с мелодичным звонким стуком перещупывать стыки и стрелки…

Все стрелки единодушно отклоняли его бег на север – восток для воркутинского закрыт.

Поезд шел в Воркуту.

Стоя между небом и землей, среди множества путей плоского и бесконечно черного пространства, заштрихованного тускло поблескивающими под луной рельсами, сцепщик Егор Игнатов проводил уходящий на север поезд долгим и, может быть, даже тоскующим взглядом.

Красные хвостовые глазки последнего вагона растаяли в ночи.

Сцепщик вздохнул.

Потом достал из кармана телогрейки ноль семь и откупорил.

Конечно, он уже успел раздобыть!

А как же!

«Ахашени» – прочел он на этикетке и решил тут же и попробовать это самое «Ахашени», прямо здесь, под луной, не откладывая это занятное дело на потом.

Уже светало, когда скорый поезд номер двадцать два сообщения Москва-Воркута загрохотал по ажурным мостам, переброшенным через притоки Северной Двины.

Белов безмятежно дрых в купе проводников.

Проводница Маша шваброй драила рабочий тамбур.

На пролетающих мимо поезда столбах матово серебрилась нежная изморозь.

Поезд безудержно мчался на север.

На рассвете к Власову в кабинет зашел капитан:

– Есть информация, Владислав Львович!

– Да. Слушаю.

– Наш человек из МВД звякнул, что Калачев ночью устанавливал в Буе масштабную гребенку. На жэ дэ вокзале.

– А мне-то что?

– Но цель гребенки – задержать Белова!

– Но… Как же так? Стоп! Не понимаю! Ведь Калачев отстранен совершенно официально, приказом?

– Естественно! Но в МВД ему подкинули новое дело – бандитская разборка на шоссе, недалеко от Буя. Уничтожена банда Серого-Рыжего. При очень странных обстоятельствах.

– Это на здоровье. При чем здесь Белов?

– Белов проходит под номером один по этому делу.

– О-о-о! О-о! Это просто ход! Великолепная интрига! Верхи угрозыска не дремлют! Да как они это все по-детски лепят!

– Что именно?

– Их цель очевидна: подставить нас с тобой! Я упустил Белова – МУР поймал. Еще раз мы его упустили – и снова его МУР поймал! И мордой нас: в говно, в говно! Как это знакомо! Как привычно! Мы проходили это. Не раз!

– И не два! Впрочем, не так все, Владислав Львович, однозначно, как вы представляете. Банда Рыжего-Серого…

– Да это все придумано! Просто предлог!

– Нет-нет! Семь трупов на шоссе – это реальность! Сам, лично видел снимки.

– И что – Белов убил этих семерых? Чушь! Сами же МУРовцы их положили! Или подставили под разборку, под регионалов. Белыми нитками шито.

– Но ведь на автомате, из которого убили всех семерых, на спусковом крючке, на рукояти обнаружились «пальчики» Белова!

– У Калачева были отпечатки пальцев Белова, он мне их показывал. Инсценировка это все, интрига! А ты, дурак, попался!

– Я думал, что следует вам об этом немедленно доложить! – обиделся капитан.

– Да. Спасибо. Верно. Ага! – Власова вдруг осенило: – Но ведь гребенка в Буе, видимо, результатов не дала, ведь так? Иначе б ты с другого начал, с того, что Калачев поймал Белова, верно?

– Конечно же: Белов по-прежнему в бегах. К концу ночи, к утру, около половины четвертого, гребенку сняли, сочли ее бессмысленной. Я думаю, что сам Калачев уже в Москве.

– Прекрасно. Ладно. Давай прикинем ситуацию. У Калачева, видно, были основания гребенку ставить там, а? Он не дурак ведь, Калачев…

– Нет, он умен. Прозорлив, тонок. Не чета… Кхе! Простите! Я не хотел вас обидеть!

– Ты кашляешь когда – не брызгайся… Ладно. Проехали. Предположим на секунду, что его гребенка дала течь? Белов ведь тоже, как мы знаем, далеко не идиот?

– О да, мы знаем… – отвернувшись, капитан снова кашлянул. – Извините.

– Белов мог ведь запросто обвести вокруг пальца какого-нибудь там прапорщика Капустина – верно?

– Ну, разумеется!

– Отсюда вывод: сядем Калачеву на хвост. Попытаемся добить его – его же собственной логикой. В Шорохшу – группу захвата, в Вологду – группу захвата и – чем черт не шутит – проверка поездов, всех, поголовно всех поездов, находящихся в данный момент на пути в Воркуту, Салехард, Лабытнанги!

– Но это ж… Это же какое дело колоссальное! Вы представляете масштаб того, что затеваете, Владислав Львович?

– Конечно, представляю! Но дело здесь – серьезнейшее! Здесь МВД вот так нас вот, за горло! Здесь – кто кого – уже пошло! Вопрос ведь просто ставится: кто Белова задержит, тот и будет жить.

– Но ведь поголовная проверка поездов! Владислав Львович! Такое и в войну-то не устраивали! Вы посудите сами!

– Я посужу, за меня не беспокойся! А ты давай в темпе, готовь приказ под шапкой «молния». Конечно, в совокупности с оправданием необходимости поголовной, подчеркиваю – проверки! Приказ за подписями и. о. замгенпрокурора и зам. начальника личной охраны Дедушки! Давай! Чтоб галопом!

Калачев не спал всю ночь, но тем не менее, вернувшись из Буя, поехал на работу. Он знал, что лучшее лекарство от неудач – это привести все свои дела в полный порядок.

Составить хронологию событий.

Все версии перекомпоновать сначала, снова – от нуля.

Пусть голова уже не варит, но это, в некотором смысле, даже лучше: в плохой, уставшей голове может «щелкнуть» интуиция.

Он знал по опыту прошлых лет, что новый штрих в уже пройденном, в старом, новая зацепка обязательно всплывет, появится. Несомненно.

Надо все начать сначала. Всего лишь…

В кабинет к Калачеву, уже погрузившемуся в бумаги, осторожно заглянул Капустин.

– Иван Петрович, разрешите кипятильник позаимствовать? Мы кофе там задумали – вы с нами?

– Бери, вот кипятильник. Я присоединюсь, конечно.

– Слышали новость? Кореш мне звонил вот только что из прокуратуры. Они затеяли проверять все поезда. Все, поголовно. Которые в пути. На Воркуту. Как вам вот это?

– Ох! – поморщился Калачев.

– Ну, – кивнул понимающе Капустин. – Сила есть, ума не надо. А вы представьте: вдруг Власов так-таки Белова – цоп!

– Что ж? Поймает – по труду и слава.

– Ну, как же? А наш с вами престиж?!

Калачев только махнул рукой – а, ерунда!

– А что, кстати, твой собачий нюх говорит по поводу Белова?

– Он говорит, что мы его с вами упустили. Он уехал, и именно на том самом поезде «Москва-Воркута».

– И я так думаю, – кивнул Калачев. – А Власова потуги, ну – вот насчет поголовной проверки? Что тут твое чутье нам поведает? Нашел он что-то стоящее, как считаешь?

– Пустые хлопоты! На картах я метнул – вот только что, в дежурке – и что вы думаете? Карты точно то же самое показывают! Белову – дальняя дорога, а Власову карты показали – конец – в казенный дом!

– Да он и так в «казенном доме». Он в нем работает!

– Нет. Картинки говорят не то, где он работает, а то, чем у него дело кончится – так-то!

– Ну, круто! А про меня что говорят твои «картинки»?

– Про вас? – Капустин поперхнулся. – Ладно. Я скажу. Только вы близко к сердцу не принимайте, Иван Петрович… Вам – дальняя дорога суждена.

– Понятно, «дальняя дорога». Ну, этим ты меня не удивишь.

– Не просто «дальняя дорога», Иван Петрович, не просто.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что дальняя дорога у вас такая же, как и у Белова.

– Какая – такая же?

– Про то карты не могут ответить. Они только указывают, что такая же. В точности!

– Как это понимать? Я этого не понимаю.

– Я тоже. – Капустин пожал плечами. – Не знаю. Карты говорят. А вы уж понимайте как хотите.

К проводнице Машеньке, спокойно убиравшей рабочий тамбур, влетела Соня, проводница из соседнего вагона.

– Машк, стой! Тут ужасы творятся! Проверка страшная идет по поезду! Все перетряхивают! У Светки сейчас они. Идут ко мне. У тебя подсадные-то есть?

– Один всего.

– Ну, все! Тебе конец!

– Да он в моем купе. Дрыхнет без задних ног. Не найдут.

– Все перетряхивают! Вплоть до туалетов! Я такого не помню! Жуть! Просто жуть сплошная! Цунами, а не ревизия!

– Кого-то ищут, значит.

– «Кого-то!» – передразнила Соня. – А гореть-то нам! Четверо, с автоматами. И с ними капитан. С нашего конца. А с того конца, навстречу – тоже четверо. Так те с майором.

– А…

– Все! Побегу в шестой. Минут через пять к тебе придут.

Проводница Маша влетела в свое купе.

– Очнись! Проснись!!

– А?! Где?! – Белов обалдел спросонья.

– Проверка в поезде! Все с автоматами. И в шесть утра! Ищут кого-то! Скажи-ка: не тебя?

– Возможно, меня.

– Тебя, – она то ли спросила, то ли сказала утвердительно, глядя Белову прямо в глаза, словно пытаясь в душу заглянуть.

– Меня! – ответил ей Белов – уже спокойно и уверенно.

Посмотрев ему в глаза еще секунды две, Маша перевела свой взгляд на стену купе, рядом с головой Белова.

Взгляд ее остекленел, будто она к чему-то прислушивалась, что-то лихорадочно соображала. Холодный взгляд, непроницаемый. Да и лицо ее окаменело, стало словно из светлого мрамора.

– Ты вот что, – резко сказала она. – Давай повернись лицом к стенке и накрывайся одеялом с головой. И что бы ты ни услышал – ты только молчи, в разговор не встревай. Ни звука чтоб! Молчи как рыба. Понял?

– Понял.

– Все!

Решительным шагом Маша вышла из купе, заперев за собою дверь.

В квартире Белова раздался звонок, и Лена, спящая в халате на неразобранной тахте, вскочила, как подброшенная.

Звонили в дверь.

Часы? Ага, шесть десять. Утро.