Рыцарь света Вилар Симона
Однако Милдрэд настаивала, и Отилия уступила. Итак, Милдрэд пока будет послушницей, а там…
— Там поглядим, — негромко произнесла она, как будто обращаясь к себе самой. Ибо думала, что, возможно, ее письмо сыграет свою роль и поможет спасти это заблудшее дитя от того, к чему она не предназначена.
Однако дни шли за днями, но в монастырь Святой Хильды никто не приезжал. Милдрэд жила среди сестер, спала в общем дормитории [98], молилась, выполняла полагающиеся работы, но при этом оставалась отстраненной. Она отвечала, когда к ней обращались, но создавалось впечатление, что она думает о чем-то ином, а взгляд ее прозрачных голубых глаз таил в себе непреходящую тоску. И хотя она уверяла, что успокоилась, что чувствует себя хорошо и бодро, все равно в груди ее была страшная пустота, как будто уголек ее сердца подернулся золой.
Однажды в начале осени монахини работали в монастырском саду, собирая сливы. В тот год их уродилось очень много, и к сбору были привлечены все — сестры, послушницы, служанки. Работа спорилась, особенно радовались ей молоденькие монахини, их было человек девять, и они бодро забрались на деревья, подоткнув за пояс полы сутан.
Милдрэд стояла внизу, принимая пурпурно-черные плоды и укладывая их в большие плетеные корзины, а затем, по мере наполнения, относила их к ограде сада. Позже часть этих фруктов употребят свежими в пищу, остальные же пустят на темное повидло или высушат до состояния клейких сладких тянучек, какие так приятно посмаковать в зимнюю пору, особенно если запивать их горячим отваром из трав. Все это Милдрэд объясняла ее наставница сестра Хильтруда. И если в обыденной жизни монахини, в соответствии с бенедиктинским уставом, были немногословны, то сейчас, на воздухе и за общей работой, сестра Хильтруда разболталась не на шутку и просто утомила своей разговорчивостью и советами, которые она давала Милдрэд, как будто та была дитя малое. Но саксонка не прерывала ее. Ей надо было учиться послушанию и смирению, а не показывать свой норов при этой болтливой толстухе. И, выслушивая в очередной раз наставления, она не обратила внимания на шум, послышавшийся за оградой сада. Зато одна из сидевших на дереве молоденьких послушниц звонко воскликнула:
— Ради самой пресвятой Хильды! Вы только поглядите, какой красавец к нам пожаловал!
Милдрэд невольно повернулась, но ничего не увидела за сложенной из камней оградой, только различила топот копыт множества лошадей.
Вскоре она забыла об этом, уйдя в работу. Только позже, когда монахини подкреплялись после работы сливами и хлебом, к Милдрэд подошла приоресса и, как-то странно поглядев на нее, сказала, что мать Отилия велела миледи пройти к странноприимному дому. Милдрэд несколько удивило, что монахиня назвала ее «миледи», что в обители было не принято.
Ополоснув потемневшие после сбора плодов руки в бадье с дождевой водой, саксонка направилась к крытому дворику, откуда можно было пройти к дому для приезжих. Выйдя из-за угла, она увидела стоявших у коновязи лошадей, заметила и каких-то незнакомых людей, а потом вдруг остановилась и растерянно отступила, когда подол ее одеяния стал обнюхивать маленький лохматый пес. Она узнала эту собаку.
— Гро?
Пес тут же завертелся вьюном, стал радостно поскуливать.
В этот миг Милдрэд услышала непривычно веселый голос настоятельницы:
— Иди сюда, дитя мое. К тебе приехали.
Она подняла голову… и все поплыло вокруг.
Артур смотрел на нее и улыбался своей светлой чарующей улыбкой. И при этом… это был настоящий лорд. Окруженный своими людьми, величавый и великолепно одетый. Его длинная туника из переливчатого бархата была расшита золотом вдоль полагавшегося для удобства верховой езды разреза и на рукавах, пояс сверкал блестящими пластинами, на рукояти кинжала мерцали драгоценные каменья. На его узких светлых сапогах позвякивали рыцарские шпоры, он был чисто выбрит, его ухоженные длинные волосы свободно рассыпались по плечам. А она… В грубого сукна мешковатой одежде послушницы, в закрывающем голову и шею полотняном вапмле, который съехал на затылок, с растрепанными завитками на висках. И это она, модница и щеголиха, всегда так следившая за собой. Да и руки после работы толком не отмыла…
А еще Артур заметил со смехом:
— Ну, ты и вырядилась, кошечка моя! Не укажи мне на тебя добрая настоятельница, я бы и не узнал мою горделивую леди в этой скромной послушнице.
Милдрэд невольно стала поправлять выбившиеся волосы. Она была в полном смятении: показалось, что земля вдруг ушла из-под ног и она летит в пространстве… Куда? Почему? Откуда это чувство полета — то ли свободы, то ли бесконечного одиночества… Ведь она сама решила расстаться с Артуром, ему же во благо. Надо много мужества, чтобы пожертвовать своим счастьем ради счастья другого. И вот он здесь. Он нашел ее… О Пречистая Дева, дай ей силы!
Артур приближался, не переставая улыбаться, однако его взгляд оставался настороженным и серьезным. И он уловил момент, когда она хотела броситься прочь. Успел схватить, не пустил под спасительный кров монастыря.
— Э, нет, милая. Так не годится.
И когда почувствовал, как она упирается, он вдруг подхватил ее на руки и, не обращая внимания на ее сопротивление, просто перекинул через плечо и пошел прочь. Милдрэд ахнула, потом стала вырываться.
— Отпусти меня! Что ты себе позволяешь? Матушка Отилия, прикажите ему…
Она осеклась, заметив, что настоятельница смотрит на них с одобрительной улыбкой. Артур же нес ее к воротам, он просто похищал ее на глазах у всех! Причем происходящее их только развеселило, никто и не подумал за нее вступиться.
В какой-то миг Милдрэд увидела огромного монаха Метью.
— Метью! Ради всего святого!.. Повлияй на…
Она резко смолкла, увидев, что Метью держит за руку ее сына, который тоже смеялся.
Присутствие тут Вилли окончательно выбило Милдрэд из колеи; она прекратила вырываться и смотрела на сына, и Артур за это время успел вынести ее за ворота, понес через поле прочь. И тогда она вновь стала лупить его по спине, но между тумаками все же спрашивала:
— Зачем ты привез Вилли? Да отпусти же меня. О черт!.. — весьма неподобающе для леди и тем более для послушницы чертыхнулась она, когда Артур весьма ощутимо шлепнул ее по заду. — Как ты смеешь?
Сумасшедший! Право, сумасшедший. И как он не понимает, что позорит ее? Вон как хохочут какие-то монастырские вилланы, наблюдая за подобным представлением.
Она даже изловчилась и схватила его за волосы.
— Эй, кошечка, не выпускай коготки! — Артур довольно грубо подкинул ее на плече. — Я ненароком могу уронить тебя.
Милдрэд притихла. Артур нес ее через убранное гороховое поле, покрытое кочками и стерней, так что упасть на него было бы не очень приятно. К тому же здесь были овцы, пущенные пощипать остатки гороха. Они разбегались, жалобно блея, когда Артур со своей ношей врезался в их курчавое стадо, как лодка разрезает ряску на заводях фенов. Он направлялся к видневшемуся неподалеку лесу, один раз оступился, и Милдрэд взвизгнула, испугавшись, что они оба упадут.
— Не крутитесь, леди Милдрэд, — бесцеремонно приказал Артур, опять хлопнув ее пониже спины. Правда, не больно хлопнул, но, тем не менее, как все это возмутительно!
И все же она предпочла смириться. Ей было неудобно висеть вниз головой, но в итоге она даже как-то устроилась, уперев локти в спину Артура и поддерживая голову рукой. Милдрэд сердито сопела, потом отвлеклась, увидев, что за ними, пробираясь через тех же овец, двигаются Метью с Рисом и ведут за собой Вилли. А еще и Гро носился, распугивая лаем овец.
— Артур, зачем ты привез моего сына?
Никакого ответа.
Наконец они вошли в заросли и Артур опустил Милдрэд на землю.
Она тут же отошла, отвернулась. Ее волосы во время борьбы выбились из-под вампла, пряди закрыли лицо, и ей никак не удавалось их поправить. В итоге она просто расшнуровала под горлом свой плотный капюшон и сняла вампл. Высвобожденные волосы упали тяжелой копной, и Милдрэд принялась приводить их в порядок.
Артур, стоявший сзади, сказал:
— Какая же ты хорошенькая, такая растрепанная!
Она сердито глянула на него через плечо. Но он не смеялся над ней, в его взгляде были откровенное восхищение… и нежность. У Милдрэд дрогнуло сердце.
— Милдрэд… — Его голос был негромким и исполненным тепла. Как же ласково он умел произносить ее имя!
Но когда она повернулась, лицо ее было строгим, а глаза светились, как кристаллы голубого льда.
— Чего ты добиваешься?
— Мне надо, чтобы ты поняла, что никуда не скроешься от меня. И я пришел за тобой!
Это было сказано уверенно и с заметным нажимом. Какое-то время они мерили друг друга взглядами. Но Артур смотрел так твердо, что Милдрэд первая опустила глаза. Это рассердило ее. Она уже определилась со своей будущей жизнью, а Артур не понимает, что, пытаясь что-то изменить, он совершает ошибку.
И она сказала, что они не должны были видеться. Она осознанно приехала в монастырь… и если он как следует подумает, то поймет, что так будет лучше.
— Я уже все решила для себя, — окончила свою пылкую речь Милдрэд и гордо вздернула подбородок.
— Решила для себя… — негромко повторил Артур. — А для меня? Что ты решила для меня? И за меня…
Он сказал это так, что ее сердце болезненно сжалось и, казалось, стало маленьким. Она непроизвольно коснулась рукой груди, стремясь унять эту боль.
— И для тебя.
Милдрэд попыталась ему объяснить: он многого добился за это время, его удел славен и определен. Он станет лордом, у него высокие покровители, а для мужчины необходимо чувствовать, что он что-то значит. У Артура прекрасные задатки, он сможет с успехом проявить себя на любом поприще, его имя скоро будет известным. Поэтому ему не нужна порочная женщина, связь с которой поставит крест на всех его начинаниях.
— Теперь тебе не нужна такая, как я. Я ведь… Я просто шлюха.
— Тебя сделали такой. Но я могу это понять и простить тебя. Только если… Когда мы встретились в Бери-Сент-Эдмундсе, у меня была надежда, что я не забыт. Но ты скрылась. Это потому, что ты горюешь за Юстасом? Или… тебя гнетет пренебрежение короля?
Милдрэд даже отшатнулась.
— Нет, ты не понимаешь! — горестно всхлипнула она. — Юстас и я… О Небо, знал бы ты, что мне пришлось пережить! Порой я была на грани безумия. А потом… Потом я решила отомстить. Отомстить им обоим. Мне казалось это важным — рассорить короля и его сына, сделать их врагами и ослабить. Вот видишь, о чем я думала… какой стала… Порочной и грешной. Сможешь ли ты любить такую женщину? Ведь я уже не та чистая девушка, которая гордилась своей честью и радостно отдала тебе свою девственность. О, Артур, ты все еще для меня лучше всех. Но если я соглашусь остаться с тобой… Боюсь, что однажды ты посмотришь на меня по-другому. Разлюбишь меня. Станешь стыдиться. А когда любовь умирает, ее место занимают презрение и ненависть.
— Подобная любовь исходит из ада, — произнес Артур. — Но наша любовь родилась из солнечного света, и она должна нести нам радость. Она благословенна! И какое мне дело до твоего прошлого, если меня не было рядом, если я не мог защитить тебя! Ведь ты… Ты моя душа, моя музыка, мой далекий свет, к которому я столько лет стремился. Неужели ты и теперь оттолкнешь меня? А я… Мне невозможно жить без тебя!
Последние слова он почти прокричал, заглушая шумевший в кронах деревьев ветер.
Милдрэд была ошеломлена. Она хотела верить ему, ее душа по-прежнему тянулась к нему, как к осколку пропавшей, отнятой прежней жизни. Но она понимала, что между ними стоит стена, основанная на его возвышении и ее падении.
— Артур, вспомни, что ты сказал мне в Сент-Эдмундсе. Ты нашел свою семью, тебя признали. Твой брат — будущий король Англии. Твоя мать — императрица Матильда. Подумай, как ты сможешь общаться с ними, если с тобой буду я. Да они просто не пожелают тебя знать!
— А, это… — Он как-то растерянно посмотрел по сторонам. — Если бы я знал, что это так поразит тебя, что из-за этого ты бросишь меня, я бы ни в чем тебе не признался. Моя семья, говоришь? Думаешь, они кому-то откроют, что я их родня? Для всех я останусь просто выскочкой, к которому благоволят знатные особы. И им плевать, с кем я сойдусь. А если, женившись на тебе, я потеряю их благосклонность, то разве жизнь на этом заканчивается? Жил же я ранее и без них. А вот без тебя… без тебя я не смогу.
Он шагнул к ней и схватил за руки.
— Когда-то ты отказалась от меня, потому что я был для тебя плох. Ты заставила меня стать рыцарем. Теперь же отказываешься именно потому, что я чего-то достиг. Вы безмерно требовательны и жестоки, миледи Милдрэд Гронвудская.
Она увидела слезы в его глазах, он дышал, как загнанное животное. И она вдруг поняла, что верит ему. Поняла, что ее страхи необоснованны, что попроси она у него луну с неба, он бы и ее достал.
— О, Артур!
Она качнулась и прильнула к его плечу. И он тотчас обнял ее, склонился и стал целовать. Так жаждущий приникает к роднику, так фанатик приникает к святыне. В этом поцелуе даже не было страсти, это было почти исступление. Его поцелуи были жаркими и лихорадочными, они оглушали ее, но и наполняли радостью.
Милдрэд таяла в его объятиях. О, у него была потрясающая власть над ней. Может, понимая это, она так и стремилась скрыться от него…
В какой-то миг она все же стала вырываться. Но даже расстроилась оттого, как он быстро ее отпустил. Но это было и хорошо, потому что ей надо было сказать ему еще нечто. Самое главное.
— Погоди, Артур. Ты забыл, что у меня есть сын от Юстаса. Я старалась держаться в стороне от него, но не любить его я не смогла. И это всегда будет стоять между нами.
И тут Артур захохотал. Легко и счастливо.
— Так это то, что тебя пугает? Ох, и глупышка! Разве ты не понимаешь, как это замечательно, что у тебя родился Вилли. Да этот ребенок просто дар Небес!
Он резко повернулся и пошел туда, где за зарослями на открытом поле остались Метью и Рис, явно понимавшие, что этим двоим есть о чем поговорить. И с ними был Вилли, который сейчас бегал вместе с Гро вокруг отары испуганных овец.
Милдрэд слышала, как Артур окликнул приятелей, как зовет Вилли. Наконец он вернулся, ведя мальчика за руку. Милдрэд, встревоженная и одновременно умиленная, смотрела на них, замерев на месте. Как доверчиво идет ее маленький Вилли рядом с этим высоким, стройным лордом, как они беспечно разговаривают и улыбаются друг другу, будто давнишние приятели! И еще Милдрэд удивило, что малыш Вилли одет, как маленький мужчина, — не в длинное платьице, как его обряжали ранее, а в кафтанчик и крохотные штанишки, и даже ботиночки на нем были, в которых он семенил, пытаясь не отставать от своего большого друга. Они подошли уже совсем близко, и Милдрэд различила последнюю сказанную ребенком фразу:
— А потом мы уедем? Все вместе?
О, ее мальчик так хорошо говорил для своего возраста! А Артур серьезно ответил:
— Когда это я тебя обманывал, Вилли?
Приблизившись к ней, оба замолчали. Артур подмигнул Милдрэд, а потом опустился на бревно, на котором она сидела, и удобно устроил мальчика у себя на коленях. Тот болтал ногами, льнул к его груди, а на Милдрэд лишь застенчиво поглядывал.
— Ты родила славного малыша, кошечка моя. Я сразу полюбил его.
— Ты великодушен, — несколько холодно отозвалась она.
Но Артура ее тон не смутил. Он обратился к ребенку:
— Вилли, покажи матушке, что у тебя есть.
Милдрэд было непривычно, что о ней при Вилли говорят как о матери, да и ее сын лучше чувствовал себя на коленях у Артура, не рвался к ней. Во взгляде мальчика таилась какая-то настороженность. Боже, ребенок побаивался ее!
Не сводя с Милдрэд глаз, мальчик достал из-за ворота маленький блестящий крестик и протянул ей.
— Красивый, — произнесла она, не припоминая, когда у ее сына появилось это изящное украшение.
Но Артур развеял ее сомнения.
— Этот крестик некогда дала мне императрица Матильда, — сказал он. — А я отдал его Вилли. Как думаешь, почему?
Милдрэд молчала, еще ничего не понимая. Но тут ребенок спросил у нее:
— Если я дам тебе этот крестик, что ты дашь мне взамен?
Она была озадачена. По сути, она не знала, как общаться с сыном. Но, подумав немного, показала ему свой простой деревянный крест на бечевке.
Похоже, мальчик не был впечатлен. В его глазенках пропал интерес, он надул щеки, стал выдувать воздух, потом опять надул.
— Нет, — произнес наконец.
— Тогда я подарю тебе Гронвуд-Кастл, — решилась Милдрэд.
В конце концов, это было правдой: Вилли должен был унаследовать ее владения. Но, услышав название замка, мальчик, казалось, озадачился и поглядел на Артура. И тот пояснил:
— Это тот большой замок, где мы останавливались и где тебе понравилось запускать в фонтане лодочку.
— Так вы были в Гронвуде? — встрепенулась Милдрэд.
— Да. И нас там хорошо приняли. Мистрис Клер просто слезами обливалась, глядя на Вилли, и все пичкала его сладостями. Да и остальные тоже не могли нарадоваться на твоего сына. А сенешаль Торкель… Ты ведь помнишь этого парня? Так вот, именно он и сообщил мне, что ты в монастыре Святой Хильды. А до этого где я только не искал тебя.
Он стал рассказывать, как сначала пытался найти ее в аббатстве Сент-Эдмундс, потом узнал, что король увез ее в Фавершем, и поехал туда. Но там ее уже и след простыл, поэтому он решил, что, если Милдрэд могла куда поехать, так это домой, в Гронвуд-Кастл. Ее не было и там, однако мать Отилия успела прислать весточку Торкелю, и он…
— Погоди, — остановила его Милдрэд. — Так это мать Отилия сообщила, где я?
— Святая женщина, истинно святая, — закивал Артур. И, глядя на него, согласно закивал и Вилли. При этом они заулыбались и… у Милдрэд будто на миг остановилось сердце. Они показались ей удивительно похожими!
Артур заметил смятение в ее взгляде. Воскликнул:
— О, святые угодники! Пусть же откроются твои глаза, Милдрэд! Неужели ты ни о чем не догадываешься? Даже твоя толстуха Клер и та скорее поняла. Посмотри на нас с Вилли!
Она смотрела. Они были такие разные, но так похоже улыбались… Губы складывались в одинаковом изгибе, в уголках рта появлялись похожие складки, одинаково ложились тени от подбородка к скулам. Ей ведь всегда казалось, что Вилли кого-то напоминает. И она только сказала: он похож на Генриха Плантагенета. Артур кивнул.
— Да, на моего брата. А еще на мою мать.
Милдрэд сильно всхлипнула, задрожала, зажала ладонью рот, чтобы сдержать рвущийся крик… рыдание.
— Как такое возможно? — задыхающимся, как будто не своим голосом спросила она, и из ее глаз потекли светлые слезы облегчения.
— А как ты думаешь, появляются на свет дети? Вспомни: аббатиса Отилия позвала нас на празднование Тела Господня в свою обитель. Но мы… прежде чем прибыли туда… Помнишь ту грозу, Милдрэд? И охотничий домик в фенах? А потом, через девять месяцев ты родила сына.
— Я думала, что он недоношенный. Все вокруг так говорили. И везде был Юстас, Юстас, Юстас…
— Его больше нет! — ровным, но твердым голосом прервал ее истерику Артур. — Есть я. И есть мой сын Вильям. Наш сын!
Все. Милдрэд словно выпорхнула из мрака на свет. Она обняла их обоих, прижала к себе, как самое дорогое. Она все еще мелко дрожала, но стала затихать под поцелуями Артура.
А вот Вилли такое бурное проявление их радости не понравилось. Он вырвался из объятий, отошел и, присев на корточки, стал рассматривать ползущую по земле улитку. Это казалось ему интереснее.
Артур же продолжал прижимать к себе Милдрэд. Он покачивал ее, как ребенка, говорил, что теперь ничто и никто не сможет их разлучить. Когда Милдрэд сказала, что король Стефан не оставит ее, что ей придется доказывать, что Вилли их сын, Артур согласился с этим, но заявил, что это уже не так важно, ибо они добьются своего, если останутся вместе. И вообще, им лучше уехать отсюда. В дороге скорее забываются горести, исчезают проблемы, есть только новизна и возможность открывать для себя каждый новый день как ниспосланное Господом чудо. Они поедут в Святую землю! Он был там и молился на Голгофе, посещал места, где ступала нога Спасителя. Вот туда они и отправятся втроем. Помнит ли она его песню:
Жизнь в дороге ярче льется.
Новый замок, новый друг.
Отпусти грехи мне, отче.
Мир прекрасен — глянь вокруг.
Милдрэд слушала, и ее переполняла радость. Какая же она была глупая, что хотела уйти от него! Они ведь одно целое. Она по-прежнему дрожала от волнения, но и наслаждалась этим ощущением бьющей ключом жизни, которое в ней разбудила его удерживающая ее рука, его голос, его поцелуи. И теперь они навсегда вместе! Это была такая радость! Подумать только, какой застывшей, почти мертвой она была совсем недавно и какой живой стала сейчас!
Милдрэд не заметила, что смеется сквозь слезы. Но Артур был серьезен.
— Ты согласна, моя кошечка? Мне не нужно больше гнаться за моим далеким светом? Настиг ли я свою звезду? Ты… Ты выйдешь за меня замуж?
Она лишь вымолвила его имя. И все. А пока говорили только глаза — и в них светилось узнавание, признание былых ошибок, всю глубину которых они постигли лишь в этот миг. Ничего не сказав, она просто подала ему руку и была многократно вознаграждена за этот жест радостью, осветившей его лицо. Теперь он выглядел как мальчик, желание которого исполнилось.
А потом на Милдрэд нахлынуло то настроение, которого ждал Артур: она болтала, смеялась, строила планы…
Вилли в стороне рвал траву и накрывал ею улитку. Когда он справился с этим делом и, оглянувшись, заметил, что взрослые упоенно целуются, ему стало скучно, и он побежал туда, где за ветвями кустарника светило солнце и слышался лай Гро.
Артур с Милдрэд сидели обнявшись и наслаждались этими минутами счастья и приобретения. Чувствовали тепло друг друга и молчали так долго, что на ветку дерева, совсем рядом, опустилась малиновка, вскинула голову — и в теплом золотистом воздухе зазвучали чудесные серебряные переливы.
Эпилог
Октябрь 1156 года. Англия, Гронвуд-Кастл
— Миледи, да посидите вы еще хоть миг спокойно! — воскликнула мистрис Клер, тщательно укладывая волосы госпожи в тонкую, как паутина, золотую сетку. — Право, вы словно вновь та шаловливая девчонка, какую мне порой так хотелось отшлепать. И не скажешь, что вы леди, супруга знатного барона и мать троих детей!
Милдрэд поджала губы, чтобы не рассмеяться. Ох уж эта Клер! С ней не поспоришь. Уже слышен звук рога на башне Гронвуда — знак, что королевский кортеж близок. И ей, Милдрэд де Шампер, баронессе Гронвуда и леди Малмсбери, следовало бы поспешить навстречу монаршей чете. А еще желательно в последний раз проверить, все ли готово к приему венценосцев и их свиты. Конечно, сенешаль Торкель неплохо справляется со своими обязанностями, хозяйничавшие тут некогда тамплиеры его отменно вышколили, однако проследить за всем еще раз не помешает.
— Миледи, не вертитесь! — строго напомнила Клер, стремясь довести свою деточку до полного совершенства.
Ибо для Клер Милдрэд все еще ее деточка. Пусть та и совершила двухлетнее паломничество в Святую землю, вернулась в Англию уже будучи беременной и недавно разродилась прелестными дочерьми-двойняшками. Лорд Артур не сильно огорчился, что жена преподнесла ему девочек. Ведь сын и наследник у них был — пятилетний Вильям де Шампер. Дочерям же было решено дать имена Эдгита и Элеонора. Первую нарекли в честь Эдгара и Гиты, родителей Милдрэд, а вторую назвали в честь королевы — это имя ныне в Англии считалось самым популярным.
— Ну, что скажете, миледи? — Клер отступила, довольно улыбаясь.
Милдрэд с удовольствием оглядела себя в большое посеребренное зеркало. Прелестно! И не скажешь, что она лишь недавно оправилась от родов: лицо гладкое, глаза сияют, как блестящие аквамарины, масса волос уложена в ниспадающую по спине сверкающую сетку, какую удерживает вкруг чела золотой обруч в виде короны. Округлый вырез платья украшен легким лебяжьим пухом, а само платье из шелка цвета слоновой кости почти сплошь расшито замысловатыми золотыми узорами. Его еле успели окончить к приезду монаршей четы, так как заранее было решено, что английская королева станет крестной двойняшек.
— Милдрэд! — раздался из глубины покоев голос Артура, барона Гронвудского. — Кошечка моя, ты скоро? Кортеж уже в предместье перед замком.
Баронесса так и подскочила, кинулась к выходу.
— А плащ! — всполошилась мистрис Клер, почти вырвала из рук служанок роскошную накидку того же шелка, что и платье, и с не менее богатой вышивкой.
Но на пороге Клер задержалась, захлопнув за собой дверь, чтобы служанки не увидели то, что не предназначалось для глаз челяди. Ибо барон и баронесса Гронвудские страстно целовались под полукруглой аркой на повороте лестницы.
Клер пришлось ждать. Ну, чисто дети! Весь замок гудит, все волнуются, чтобы как следует принять молодого короля Генриха с супругой, а эти словно забыли обо всем, целуются себе в удовольствие, как в те времена, когда были еще женихом и невестой.
Клер осторожно покашляла в кулак.
— Миледи, а накидку-то?
Артур выпустил жену из объятий и повернулся к наставнице:
— Ну конечно же, Клер! Давайте сюда эту накидку!
Смеется, словно счастливый мальчишка. А ведь один из самых значительных лордов при новом короле. Хотя чего уж там, даже строгая Клер вынуждена признать, что он и смотрится как вельможа. Его темный с серебром длинный камзол выглядел просто великолепно, как и мерцающая каменьями цепь на широких плечах. И сам он — высокий, грациозный, с прекрасными манерами. Вон как бережно накинул на плечи супруги поблескивающий светлым золотом плащ, даже сам пристегнул изящными брошами тонкой восточной работы, привезенными из Иерусалима. А потом… Потом Клер только возмущенно всплеснула руками, ибо барон и баронесса Гронвудские схватились за руки и, словно неугомонные дети, перепрыгивая через ступеньки, побежали вниз. Ну кто так делает! Кто может их приструнить? «Да и зачем?» — подумала солидная матрона, добродушно улыбаясь.
Однако в большой зал Гронвуда супруги входили уже как высокочтимая пара: рука об руку, само достоинство и великолепие. Ведь барон и баронесса в своих владениях — это те же правители, на которых взирают с восхищением и преклонением.
Зал Гронвуда был украшен и сиял огнями. По пути Милдрэд перебросилась парой слов с няньками, несшими за ними запеленатых новорожденных малюток, ласково улыбнулась сыну. Артур на ходу переговорил с ответственным за музыкантов Рисом, удостоверился, что Недоразумение Господне (посмел бы теперь кто так называть уважаемого менестреля барона!) за всем проследит и музыка зазвучит как раз в тот момент, когда королевская чета вступит под своды зала.
Во дворе замка было полно народу. Слуги, вымытые и наряженные, столпились перед высоким крыльцом. Важный сенешаль Торкель отступил в сторону, давая проход господам. При этом Милдрэд заметила, как он перемигнулся с одной из ее камеристок. И подумала: давно надо подыскать Торкелю невесту, а то этот вертопрах никак не угомонится. Даром что почти никогда не снимает перчатки с левой руки — ее покалечили при нападении на Гронвуд, — однако умеет так преподнести свое увечье, что покоренным глупышкам это казалось значительным, как шрам, полученный рыцарем на турнире.
К барону с супругой подошел взволнованный аббат Метью. Он принял сан, когда супруги из Гронвуда основали неподалеку небольшое бенедиктинское аббатство. Сейчас Метью, в новой сутане и бархатной плоской шапочке, заметно нервничал, что казалось даже странным для столь достойного, всеми почитаемого настоятеля.
— Король с королевой уже в первом дворе, а вы все мешкаете. Вон и матушка Бенедикта места себе не находит.
Но аббатиса Бенедикта, похоже, успокоилась и стояла на крыльце с самым довольным видом. Прибывшая не так давно из Шропшира, тетка Артура была восхищена Гронвудом — ведь некогда она покинула эти края, когда замок только собирались возводить. Теперь же уверяла всех, что только такой замок и должен был достаться ее воспитаннику. О своем родстве с молодым бароном Бенедикта не распространялась, но осталась довольна, узнав, что по округе идет слух, будто Артур де Шампер состоит в родстве с Генрихом Плантагенетом. Она сама старалась поддерживать эти разговоры, но когда кто-либо пробовал уточнить, какова степень подобного родства, настоятельница принимала самый загадочный вид и из нее нельзя было выудить и слова.
— Может, вам преподобная Отилия подскажет, — ссылалась Бенедикта на настоятельницу Святой Хильды, прекрасно понимая, что никто не посмеет приставать к святой женщине с подобными расспросами.
Сейчас обе аббатисы стояли рядом и, как и все, наблюдали, как под аркой ворот появляется блестящий кортеж, во главе которого ехали Генрих Плантагенет и Элеонора Аквитанская. Венценосные супруги восседали на прекрасных белых лошадях, оба были в сверкающих венцах и белоснежных одеяниях, а мантии обоих были ярко-алыми. И если у королевы мантия струилась на круп ее лошади и ниспадала сзади почти до земли, то Генрих к таким излишествам был просто неспособен. Его плащ едва ли достигал ему до ляжек, отчего в Англии к нему уже прикрепилось новое прозвище — Генрих Короткий Плащ. Но Генриху с его неуемным темпераментом так было удобнее. Он и сейчас резко соскочил с лошади, не дожидаясь, пока подоспеют грумы, и сам же снял с седла свою королеву.
Встречающие опустились на колени, и Генрих шел среди них, ведя улыбающуюся Элеонору за самые кончики пальцев.
— Какая прекрасная у нас королева! — переговаривались в толпе.
Элеонора это слышала и выглядела довольной, несмотря на то что рука Генриха столь стремительно вела ее, что подхватившие королевскую мантию фрейлины едва поспевали за венценосной четой, а она сама чуть ли не выпрыгивала из горностаевого оплечья мантии.
И все же, когда Генрих поднялся на крыльцо и жестом позволил всем встать, Элеонора первой улыбнулась Артуру и Милдрэд.
— Вы, как всегда, очаровательны, мессир Артур. Приготовили ли вы нам пару лэ [99]или баллад, чтобы потешить нашу душу? Ах, Генрих, я так рада, что в Англии есть хоть один истинный лорд-трубадур, с коим мне приятно общаться на тему музицирования. А вы, мадам… Ах, какое платье! Но вы всегда были щеголихой. Когда-то мои дамы, подражая вам, вообще перестали украшать наряды вышивкой, а теперь… теперь и эта мода опять станет самой распространенной.
Генрих смотрел на Артура и улыбался. Он никогда не скажет во всеуслышание, что это его брат, но не любить его не может. И Артур, видя тепло в серых глазах младшего брата, чуть усмехнулся, а тот подмигнул ему в ответ.
— Ну а где наши новорожденные? — обратился он к Милдрэд. — Готов спорить, что если они хоть немного будут походить на вас, мадам, то однажды станут одними из самых прелестных невест в моем королевстве.
Элеонора тут же пожелала взглянуть на ту из малышек, какую нарекли в ее честь. А потом были преподнесены дары для мирно спавших на руках кормилец малюток: две великолепные диадемы из светлого золота и мерцающих сапфиров.
— Учти, — негромко шепнул Генрих Артуру, — моя мать лично выбирала подарки и приложила к этому не меньше усердия, чем когда Элеонора родила нашего второго сына Генриха. Ведь у меня родятся только сыновья! — добавил он с гордостью.
Артур же сказал, что счастлив, что у него будут дочери. Ибо сын и наследник у него уже есть. И он взял за руку сына Вильяма.
Генрих и Элеонора видели мальчика, когда Артур и Милдрэд заезжали к ним по пути из Святой земли. И оба отметили, что Вильям де Шампер похож как на Генриха, так и на Матильду Анжуйскую. Правда, в отличие от коренастых Плантагенетов Вилли обещал стать рослым и длинноногим, как Артур.
Когда прозвучали слова приветствия и была выпита полагающаяся чаша мира, все отправились в часовню, где был проведен обряд крещения. И если крестной матерью была Элеонора Аквитанская, то крестным стал командор английских тамплиеров сэр Ричард Гастингс, занявший этот пост, так как новый король считал, что старый глава ордена Осто де Сент-Омер слишком уж был предан прежней династии.
Позже, на пиру, Гастингс говорил Артуру:
— Я все равно не оставил Осто, и он служит при мне. Я не могу предать друга.
— В этом весь вы, сэр Ричард. И я счастлив, что столь благородный человек оказал мне честь, став крестным моих дочерей.
— Нарушив при этом кое-какие постулаты нашего ордена, — заметил Гастингс. — Но даже Великий магистр Храма не стал против этого возражать, узнав, что так я сближусь с новым королем Англии.
В зале было оживленно и весело — здесь всегда умели проводить грандиозные празднования. Но между музыкой и танцами король негромко переговаривался с Артуром, справился, какие работы тот провел в Малмсбери, когда собирается туда наведаться. Интересовало Генриха и то, как идет укрепление маноров Артура де Шампера на границе с Уэльсом, насколько уже восстановлен Тависток, когда окончат стену в Орнейле и сколько людей у Артура в Круэлской башне. Ибо Генрих не оставлял своих планов завоевать непокорный Уэльс.
О многом говорилось за столом, вспомнили и последние годы правления короля Стефана. Артур уже знал, что после того как Стефан окончательно подтвердил права Генриха как своего наследника, они вместе совершили поездку по стране, и никогда еще к Стефану не относились с таким почтением, как в это время, ибо наконец-то прекратились войны, были снесены построенные в годы анархии разбойные замки и дороги Англии вновь стали безопасными. Стефан и Генрих ладили между собой, и юный Плантагенет относился к старому королю с полагающимся уважением. Теперь он уже не опасался оставлять Англию, когда вынужден был вернуться на континент, дабы уладить дела со своим братом Жоффруа, которого осадил в Нанте, пленил и, хотя опять во всеуслышание признал его права на графство Анжуйское, особой воли, однако, так и не дал.
Пока Генрих решал дела на континенте, Стефан продолжал править Англией. Правда, недолго. Короля все больше донимали боли в сердце, в итоге он тихо умер ночью два года назад и, как и указывалось в его завещании, был похоронен подле своей супруги и сына в аббатстве Фавершем. Вскоре после этого архиепископ Теобальд Кентерберийский короновал Генриха и Элеонору в Вестминстере.
Милдрэд и Артур об этом узнали не сразу. Тогда они все еще пребывали в Святой земле, но едва новость дошла до них, сразу же решили вернуться в Англию. К тому же именно тогда Милдрэд поняла, что беременна.
И вот они были тут, в окружении домашних, друзей, родственников и представителей знати и духовенства, спешивших выказать им свое расположение, ибо все уже поняли, что новый барон Малмсбери и Гронвуда пользуется особым расположением короля Генриха II.
Так, на пир прибыл граф Арундел со своим многочисленным потомством, но уже без супруги — мир ее праху. Присутствовал на пиру и Гуго Бигод, даже намекал Артуру, что было бы неплохо обручить его младшего сына, тоже Гуго, с одной из новорожденных близняшек. Но Бигод давно хотел породниться с гронвудскими лордами, однако Милдрэд попросила мужа, чтобы подобного сближения не произошло. Она ничего не имела против самого графа, но не забыла, что ее матушка недолюбливала этого человека.
Говорили за столом и о Генри Винчестерском. После кончины венценосного брата епископ удалился во Францию, в монастырь Клюни, где посвятил себя молитве и благотворительности. Правда, недавно епископ вернулся. Он постарел, стал прихварывать, вот и решил провести последние годы в своем городе Винчестере, возле так любимого им зверинца редких животных, о которых ныне пишет познавательный труд.
Еще обсуждался неожиданный брак вдовы принца Юстаса, Констанции Французской. Ее так долго считали помешанной и бесплодной, что были удивлены, когда стало известно, что Людовик выдал сестру за графа Тулузского. И, как поговаривают, Констанция уже ждет ребенка.
К удивлению Милдрэд, в свите короля оказался и новый граф Херефордский Вальтер Фиц Миль. Он старался держаться с особой учтивостью, но супругов больше волновала участь его старшего брата. Оказалось, что Роджер, едва окончились военные действия, неожиданно для всех пожелал постричься в монахи в Глочестерском аббатстве. Прожил он там недолго, к вящей скорби Вальтера, у которого едва ли не слезы навернулись на глаза, когда он поведал о безвременной кончине старшего брата.
Да, многие умерли после окончания войн за корону. Тот же Ранульф Честерский. Ходили слухи, что графа отравил один из его соперников, у которого северный Честер некогда отвоевал замки. Однако король Генрих не очень скорбел о смерти столь сильного и непокорного лорда, даже говорил, что у него было бы немало проблем, останься своевольный Ранульф в живых.
Но это были грустные темы, а на пиру надлежало веселиться. И вновь звучала музыка, выступали певцы, кружились в танце пары, а когда наступил вечер и зажгли больше огней, присутствующие с воодушевлением внимали дивным историям о легендарном короле Артуре. Гостям особенно нравилось, когда эти истории рассказывал барон Гронвуда, который аккомпанировал себе на лютне, к вящему удовольствию королевы Элеоноры. Ему весьма ловко подыгрывал рыжий менестрель-валлиец Рис, а также солидный местный аббат Метью, что очень подивило собравшихся.
Королевская чета гостила в Гронвуде почти десять дней. И все это время продолжались празднества, охоты, пикники и конные прогулки — благо, что октябрь в этом году выдался солнечный, а дичи в фенах было столько, что к столу каждый раз подавалось свежее мясо. А завершилось все великолепным турниром, о котором еще долго говорили в округе.
Потом гости шумной толпой оставили Гронвуд, и хозяева смогли наконец-то передохнуть. Когда отбывала аббатиса Отилия, она неожиданно попросила встречи с супругами и поведала, что среди заводей фенов поселился некий отшельник, который ведет скромную жизнь в трудах и молитвах. Но Отилии сообщили, что это не кто иной, как Хорса из Фелинга, бунтовщик и родич миледи Милдрэд.
— И как теперь с ним быть? — спросила Отилия у лорда и леди Гронвуда.
Милдрэд промолчала, предоставив мужу вынести решение.
— Пусть там и остается, — ответил после краткого раздумья Артур.
Мать Отилия только улыбнулась и согласно кивнула.
В последующие годы Милдрэд и Артур оставались одной из самых блестящих и почитаемых пар в Англии. И хотя Артуру приходилось часто уезжать — то он воевал с Генрихом в Уэльсе, то отстраивал и расширял свои владения в Малмсбери, то его вызывала к себе в Нормандию императрица Матильда, сама так более никогда и не навестившая страну, за которую ранее столько боролась, — он всегда как на крыльях спешил в Гронвуд, который давно считал своим домом и в котором его ждала красавица жена.
Генрих Плантагенет правил вместе с Элеонорой много счастливых и полных свершений лет. Вместе они скакали из одного владения в другое, торопясь то на битву, то на празднество, вместе вершили суд и создавали законы, подтверждали права Церкви и городов, и трон королевы Элеоноры всегда стоял подле трона Генриха. Англия стала при них сильной страной, ужасы многолетней анархии забылись, в графствах появились королевские судьи, стали собирать налоги, а на неспокойной границе с Шотландией вновь возвели укрепленные башни.
Так что Генрих остался в истории Англии под новым прозвищем — Генрих Законодатель, и, по словам хрониста, «весь народ полюбил короля, ибо он творил справедливость и установил мир». Но именно королева Элеонора сделала его двор одним из самых великолепных в Европе. При этом она успевала рожать ему детей — и не только мальчиков. Так что Генрих стал отцом и будущей Матильды Баварской, и Элеоноры Кастильской, и Джоаны Сицилийской. Были у них еще и сыновья, появившиеся после тех, что умерли в младенчестве. И самыми известными из них со временем стали прославленный Ричард Львиное Сердце и Иоанн Безземельный. Генрих и Элеонора выгодно устраивали браки своих детей и благодаря своим войнам и умелой политике создали целую империю, которая осталась в истории под названием Анжуйской.
И все же мир в правление Генриха был весьма непостоянным. Увеличивая свои и без того огромные владения, Генрих жил, балансируя на грани войны с Людовиком Французским и другими соседними правителями. Немало хлопот доставляли ему и братья. Императрица Матильда всячески старалась примирять сыновей, улаживая споры между ними. Но вскоре оба брата Генриха умерли: Жоффруа — из-за полученной в одном из сражений раны, а Гийом… из-за несчастной любви. Этот мечтательный юноша вдруг воспылал страстью к вдове Вильяма Душки. Младший сын Стефана умер молодым, а его вдова Изабелла, красивая и богатая, настолько пришлась по сердцу Гийому, что он попросил ее руки. Но этому воспротивился влиятельный архиепископ Англии Томас Беккет, сочтя, что Гийом и Изабелла имеют близкое родство и брак между ними невозможен. В итоге на впечатлительного юношу это оказало столь сильное влияние, что он стал тихо угасать, пока однажды не умер… совсем молодым. И это послужило началом разрыва отношений между Томасом Беккетом и королем, окончившимся трагедией и убийством прелата. Но это уже другая история.
Пока же Генрих шел наперекор всему и считал, что нет в мире ничего такого, что бы ему не подчинилось. Он взялся даже завоевывать Ирландию, положив начало британскому влиянию на этом острове. Воевал он и с Уэльсом, но это была долгая, затяжная война, в которой Генрих то выигрывал, то вынужден был отступать, даже однажды чуть не попал в плен. Валлийцы с их методами лесной войны никак не хотели подчиняться своенравному английскому королю, и в итоге перемирия сменялись новыми военными действиями, и так продолжалось много лет.
Но именно в Уэльсе Генрих встретил прекрасную Розамунд, влюбился в нее, потерял от нее голову, поселил в замке Вудсток, где тайно навещал, стараясь, чтобы об этом не узнала его королева. Ведь Элеонора старела… А Розамунд была так хороша! Она рожала Генриху сыновей, а он никогда не оставлял своих детей без присмотра и заботы — будь то дети от Ависы или от Розамунд. Однако Элеонора обо всем узнала. Легенда гласит, что именно она отравила Розамунд, после чего началась ее многолетняя вражда с супругом. И уже никто не вспоминал, как эти двое любили друг друга, зато вся Европа обсуждала, как Элеонора настроила против Генриха его сыновей, как хотела отобрать у него свои владения, и Генрих был вынужден повести войска на некогда обожаемую супругу и собственных детей.
Но именно эта война подорвала силы неугомонного Генриха. И в результате он умер гораздо раньше Элеоноры. Она же и после его кончины продолжала влиять на европейскую политику, оставаясь до конца живой, умной и исполненной непередаваемого обаяния. Умерла Элеонора, когда ей было восемьдесят два года. И перед смертью попросила похоронить ее в аббатстве Фонтевро в Нормандии, рядом с человеком, которого некогда сильно любила и которому ничего не могла простить, — подле Генриха.
Но эти события не коснулись гронвудской пары, в любви и согласии живущей в своих имениях. У них было шестеро детей, и своего последнего ребенка Милдрэд родила, когда ей было уже под сорок — а это явный знак, что супруг любил ее с прежним пылом, несмотря на годы.
И как бы ни складывались отношения в семье Генриха и Элеоноры, Артур и Милдрэд всегда пользовались их милостью, и все больше людей говорили, что это потому, что они родня Плантагенетам. Правда, каково на самом деле это родство, никто никогда так и не узнал.
Читать бесплатно другие книги:
