Рыцарь света Вилар Симона

И он гордо указал куда-то вглубь покоя.

Артур сначала ничего не различал, кроме груды углей, алевших в большом камине. Потом присмотрелся и понял, что покой богатый: у камина стояло кресло с высокой резной спинкой, стены были увешаны гобеленами. В полутьме он не смог рассмотреть, что на них изображено, однако увидел, что в простенках слегка поблескивает оружие. Как раз то, что нужно! Ибо пробираясь в замок, они не взяли с собой оружия: когда лазишь по стенам, оно только мешает.

Рис увлек приятеля в глубину комнаты, откинул занавес, окружавший высокое ложе.

— Взгляни, кто тут у нас. Как бы я не самого графа Уилтшира повязал.

Поперек разворошенной постели и впрямь лежал мужчина в длинной белой сорочке. Он не двигался, но Артур увидел, что его руки скручены за спиной, а во рту торчит кляп.

— Пришлось оглушить спящего и связать, — пояснял Рис, поигрывая небольшой булавой с округлым набалдашником, явно позаимствованной из коллекции графа. — Думаю, так лучше. А то бы мне и святой Тесило не помог, если бы его милость обнаружил, что не один в опочивальне. Вряд ли он предложил бы сыграть партию-другую в кости.

Артур восхищенно улыбнулся.

— Недоразумение Господне, да ты просто герой!

Рис довольно подбоченился. И тут же потащил Артура к столу, где стояли какие-то кубки, заметил, что граф в осаде явно не бедствовал: вино у него отменное, да и пирог с гусятиной весьма недурен.

Приятели поглощали пищу, при этом смотрели друг на друга и беззвучно смеялись — их просто душил смех — от напряжения, от необычности ситуации, от облегчения, что теперь их пленник стал заложником и они могут диктовать свои условия. По сути, ради этого они и затеяли все дело.

Что это был сам Геривей Бритто, Артур не сомневался, поскольку неоднократно видел его на стене замка. И хотя граф тогда был в шлеме и кольчужном хауберке, его и теперь можно было узнать по пышным холеным усам. Да и кто еще мог занимать столь богатый покой, который приятели окончательно рассмотрели, подбросив в очаг пару поленьев.

Роскошное оружие на стенах особо привлекло их внимание. Скрещенные копья, блестящие мечи, богатые щиты с чеканкой, кинжалы с мерцающими рукоятями и клинками — последние были развешаны правильным полукругом, наподобие расходящихся солнечных лучей. Когда Геривей стал приходить в себя и негромко застонал, Артур быстро схватил один из них и склонился над связанным графом.

Тот смотрел на него, сначала ничего не соображая, но потом глаза его расширились, гневно сверкнули, и он забился в путах, замычал, пытаясь вытолкнуть кляп.

— Тихо, тихо, милорд. — Артур, сжимая в руке кинжал, склонился над ним. — Мы ведь можем просто поговорить, если вы будете хорошо себя вести.

Геривей вел себя хорошо: лежал и слушал, что ему втолковывал неизвестный пленитель. А тот убеждал, что хватит графу Уилтширскому хранить верность королю Стефану, что Генрих Плантагенет совсем неплохой парень, и если Геривей добровольно сдаст ему Малмсбери, то его даже наградят. И в этом не будет ничего недостойного. Генрих ведь сын императрицы Матильды, которой присягала на верность английская знать, еще когда Стефан и не примерял корону. Так что действия Геривея будут всеми восприняты как правильное решение. К тому же кого ныне удивишь, что тот или иной лорд перешел на сторону другого претендента? И разве претенденты хотя бы раз не признавали прав перебежчика, если тот приходил им на помощь в нужную минуту?

Геривей слушал столь спокойно, что Артур решился вынуть у него кляп. И зря. Ибо едва Геривей Бритто отплевался от тряпки, какую засунул ему в рот Рис, как оглушительно заорал, кликнул стражу.

Артур тут же набросил ему на лицо подушку, навалился сверху. Навалился и Рис, и приятели какое-то время гарцевали на рвущемся и извивающемся графе, дивясь его силе и неуступчивости.

А тут еще в дверь стали стучать, кто-то позвал его милость.

Артур прошипел в вытаращенные под ним глаза Уилтшира.

— Еще звук — и я срежу ваши роскошные усы этой игрушкой. — Он поиграл перед его лицом кинжалом. — А если это не поможет, то и кожу начну срезать. А мне бы не хотелось быть этаким цирюльником-палачом. Догадываетесь, о чем я? Поймите, у меня нет иного выхода, особенно если дело касается столь прославленного вельможи, который получил титул благодаря своей храбрости и настойчивости. Ну что, может, обойдемся без ваших головорезов? Велите им убраться или мне начинать вас брить?

Геривей кивнул, и Артур слез с него. Красноречиво показал на дверь, из-за которой слышались взволнованные голоса, настойчивый стук. Геривей был вынужден подчиниться, крикнул, чтобы его оставили в покое.

Потом они разговаривали. Артур опять гнул свое, пытаясь убедить графа, что сдача Малмсбери Плантагенету только переведет Геривея из одного лагеря в другой, но тот твердил, что это бесчестно, так как он получил титул не от Анжу, а благодаря хлопотам принца Юстаса.

— Я понимаю ваши сомнения, — согласно кивнул Артур. — Но у вас сейчас нет иного выхода, не так ли? К тому же, милорд, раз вы человек Юстаса, то наверняка знаете, что о нем говорят. И даже если Стефан удержит свою корону, то мало надежды, что после него венец перейдет к Юстасу. А за Генриха — половина Англии. Более того, за ним его континентальные владения, он сейчас самый влиятельный вельможа в Европе. И какой вред Англии, если такой человек станет королем? Человек, которому вы присягнете на верность…

— Плантагенет не признает мой титул, — упрямо повторял Геривей. — А титул — это то, чего я добивался всю жизнь. Мне лучше умереть, чем лишиться своих владений.

— Каких своих владений? — кипятился Артур. — Уилтшира? Но это графство за долгие годы войны вконец разграблено и обескровлено. И пока здесь не наступит мир, старая знать будет смотреть на вас как на наемника, которому лишь случайно подвернулась удача. И который вечно в зависимости от казны, поскольку нет возможности привести к миру и процветанию его владения.

Рис слушал, что говорит графу приятель, и в восхищении цокал языком. Вот уж пройдоха! Вот уж мастер заливать! Да еще и ввернул, что граф Лестер, один из самых влиятельных людей королевства, тоже готов переметнуться к Плантагенету. И с чего он это взял? Но Геривей-то вон как слушает. Даже согласно кивнул, когда Артур поведал, что если Лестер Горбун со своими силами перейдет к Плантагенету, то Стефан вынужден будет отступить от Малмсбери. А переход Лестера непременно произойдет, так как его люди то и дело шастают в палатку, над которой развевается знамя со львами Плантагенета. И уж лучше Геривей добровольно сдаст замок Генриху, чем дождется, когда Стефан вынужден будет отступить, а объединенные силы анжуйцев возьмут Малмсбери. Тогда уж Геривею никогда не быть графом Уилтширским, даже если рябой Юстас и выкупит его из плена. Кстати, пусть милорд припомнит, как часто выкупал Юстас своих людей? И выкупал ли вообще?

Их разговор затягивался, Геривей молчал, несмотря на все красноречие Артура. За окном совсем рассвело, а за дверью люди графа уже начали не на шутку волноваться. И вдруг в двери стали стучать. Кто-то громко кричал, прося его милость выйти, ибо его люди заметили, что в лагере Плантагенета видели герольда со знаменем Лестера. Эту красно-желтую шахматку можно рассмотреть и сквозь морось дождя. Пусть же милорд сам убедится.

— Убирайтесь к дьяволу! — заорал Геривей. Потом мрачно посмотрел на Артура и спросил: — Кому ты служишь, парень?

— Самому себе, — не моргнув глазом, ответил юноша.

Геривей хмыкнул в усы.

— Я тоже служу только себе. Но под чьей рукой ты служишь? Кто тебя послал? Этот коротышка Генрих?

— Нет, милорд. А служу я под знаменем благородного Роджера Херефордского.

Вот тогда-то Артур и понял, что значит добрая слава. Ибо узнав, что Артур человек Херефорда, Геривей повел себя совсем иначе. Он мало верит анжуйскому ублюдку, но Херефорд — это другое дело. И он согласится на переговоры и опустит мост только в том случае, если в замок первым въедет Роджер Фиц Миль.

В итоге Малмсбери без боя был сдан анжуйцам.

На короля Стефана это произвело сильное впечатление. Он был потрясен, он кричал, бушевал и слал проклятия. Его сын требовал тут же пойти в наступление, но опять зарядил дождь, форсировать реку без кровопролития и ущерба было невозможно, к тому же стоявший лагерем граф Лестер стал сворачиваться, и никто не сомневался, что он сговорился с Плантагенетом. Юстас предлагал напасть хотя бы на Лестера, но король сдержал его. Будет совсем плохо, если он схлестнется с вчерашним союзником, у которого больше всего войск, а Генрих при этом ударит им в тыл. Поэтому лучше отступить, сохранить войска и выждать время, когда подвернется более удачный случай.

Юстас вынужден был согласиться. Он сдерживал клокотавший гнев, стоял под дождем и смотрел, как на башне Малмсбери в мутной пелене хмурого дня всплывает алое с золотыми львами знамя Плантагенета.

«От кого угодно этого ожидал, но только не от Геривея», — думал принц, сжимая и разжимая кулаки. По его лицу стекали капли дождя. Или слезы ярости. Но Юстас сам не замечал, что плачет.

В то время как принц лил слезы, его соперник заходился от хохота.

— Этот Геривей так и сказал, что сдастся только тебе, мой честный Роджер? Ха-ха! Вот усатый выскочка! Знал, к кому обратиться.

— У него не было выбора, милорд. К нему в замок пробрались мои люди и вынудили его сдаться. Отмечу, что они рисковали своими жизнями, и я обязан их наградить.

— Это я должен наградить славных ребят, которые в одиночку берут замки. Но с их стороны было весьма дерзко договариваться об условиях сдачи, когда я сам еще не решил, как поступлю с этим Геривеем.

— Милорд! — Херефорд резко выпрямился. — Я дал Уилтширу слово, что его честь не пострадает. И что его титул останется за ним.

— Гм. Вы тут в Англии весьма вольно разбрасываетесь словами, не считаясь со своим сюзереном. Ну да ладно, если усатый граф устроит нам достойную встречу, я, так и быть, пока оставлю его хозяином Уилтшира. Пока. А там поглядим.

Этот день неожиданно оказался переполнен событиями. Ибо не прошло и часа после сдачи Малмсбери, как к Генриху явился Лестер Горбун и принес ему оммаж. К тому же стало известно, что на подходе большое войско графа Честера. И еще до полудня вельможный Ранульф де Жернон, граф Честерский, самолично примчался к Генриху, чтобы засвидетельствовать свою преданность.

— Милорд, Господь свидетель, что я не мог прибыть раньше. Увы, в Шотландии скончался ваш дядюшка король Давид, и я не вправе был оставить приграничные рубежи, пока не узнал, кто станет новым правителем у шотландцев. Но теперь, когда внук Давида, двенадцатилетний Малькольм, сел на трон, я уверен, что моим владениям ничего не грозит, и поэтому сразу же поспешил к вам.

Генрих слегка поморщился при словах «моим владениям», но они и впрямь тут, в Англии, за годы правления Стефана совсем отбились от рук, каждый считал себя самостоятельным королем в своих землях. Генрих был слишком хитер, чтобы заводить разговоры о том, что все владения в королевстве прежде всего принадлежат верховному сюзерену. Он милостиво принял Честера, радостно пожал руку графу Лестерскому и пригласил на пир в Малмсбери командора Осто де Сент-Омера, который прибыл договориться о том, что войска Стефана не станут преследовать, а новое место для встречи соперников еще только предстояло обсудить.

Так что в этот день юный Плантагенет вполне мог чувствовать себя победителем. У него было прекрасное настроение, он даже Геривея Бритто принял вполне благодушно, правда, не замедлил приказать, чтобы тот устроил подходящий пир для своего уставшего и промокшего под дождем герцога и его окружения.

И Геривей постарался. Он велел накрыть в главном зале столы, велел откупорить бочонки с вином, зажарить баранов, свернуть головы жирным гусям и подать все к столу в самом наилучшем виде. И когда под вечер гости собрались под сводами зала, там было шумно, весело и тепло, несмотря на то что главный зал Малмсбери был не так велик, чтобы разместить всех желающих. Проторчавшим столько времени под непрекращающимся дождем лордам было приятно погреть руки у очагов и, обмениваясь шутками, сесть за устланные белыми скатертями столы, а затем поднять кубки и провозгласить здравицы в честь молодого Плантагенета, одержанной победы и мира в Англии.

Сам Генрих, заставивший всех выпить за упокой души своего родича Давида Шотландского, был все же не в том настроении, чтобы предаваться печали по поводу этой кончины. У него еще будет время отстоять заупокойную службу по дядюшке, а сейчас он хотел только веселиться. Генрих обладал неуемной энергией, и если долгая осада, непогода и напряжение сказались на его окружении, то он сам был настолько оживлен, как будто только что одержал победу в рыцарских игрищах. Даже не сняв своей длинной кольчуги, с побуревшими волосами, торчавшими в разные стороны, он восседал в центре стола, ел и пил, смеялся и шутил, затрагивая своих сотрапезников.

— Честер, попробуй это бордоское вино. Клянусь честью, мне отрадно, что Геривей Бритто изыскал способ получить пару бочонков из владений моей супруги. О, святые кости, что я говорю? Из моих владений! Ибо Аквитания отныне принадлежит мне так же, как и сама златовласая Элеонора Аквитанская! Эй, сэр Осто, хватит хмуриться. Пусть вы и трижды храмовник, но вам не пристало отказываться от доброй чары уже потому, что вы обязаны соответствовать пословице о ваших крестоносцах. Как там говорят? Пьет, как храмовник?

А через миг он уже кричал приглашенному на пир настоятелю малмсберийского аббатства, что желает побывать в их прославленном книгохранилище, потому что давно мечтал взглянуть на труд монаха Вильяма, который в своей истории написал и про Артура Британского. Известно ли об этом прославленном короле его новому союзнику, графу Лестерскому? Нет? А вот во владениях Генриха на континенте очень любят поговорить о славном Артуре и его деяниях. И когда Генрих взойдет на трон, он проследит, чтобы имя легендарного короля бриттов стало известно по всей стране.

Генрих шутил, шумел, велел своему дядюшке Корнуоллу попробовать мясо молочного поросенка в мятной подливке, своему кузену Глочестеру передал блюдо с обжаренной в сливочном масле ветчиной, а с Херефордом пожелал лично сомкнуть бокалы, ибо именно благодаря Херефорду их слякотная осада наконец-то окончилась и они могут пировать под сводчатым потолком славного Малмсбери!

— Кстати, Роджер, что-то ты не спешишь представить нам тех смельчаков, какие по твоему повелению пробрались в замок и уговорили к сдаче столь закоренелого упрямца, как усатый Геривей.

— В самом деле, Роджер, — заметил, облизывая пальцы, Глочестер, — нам всем любопытно взглянуть на этих смельчаков. Отчего вы прячете их от нас?

Херефорд изящно сполоснул руки в тазу с водой и сделал Вальтеру знак привести Артура и Риса.

Они явились на пир принарядившимися: Артур был в новой тунике светло-рыжей шерсти, с его богатого пояса свисал меч в отделанных серебром ножнах, а Рис важно выступал в начищенной до блеска каске и тунике с гербом своего рыцаря. Они еще шли через зал, когда Генрих заметил обоих. И если Рис не произвел на него никакого впечатления, то, глядя на Артура, он перестал улыбаться, застыл, не донеся кубок до рта.

Зал Малмсбери был невелик, и когда Артур поклонился и замер перед стоявшим на возвышении столом, все сразу же обратили на него внимание.

— Милорд, — сказал сошедший с возвышения Роджер Херефордский, — надеюсь, вы помните славного Артура из Шрусбери. Ныне же с радостью представляю его как моего рыцаря Артура Фиц Гая.

Но тут его слова были прерваны ревом, и грузный граф Честер кинулся к Артуру, схватил его и несколько раз сильно тряхнул.

— Опять ты? Теперь ты еще и рыцарем стал? Думаешь, я забыл, как ты похитил меня в Малпасе? А ты… ты…

Теперь Честер обращался к Рису, но вдруг он запнулся, покраснел и даже слегка отступил. Рис тоже попятился, опасаясь гнева сиятельного владыки севера Англии.

— О чем речь? — Генрих поднялся из-за стола.

— Милорд, — выступил вперед Херефорд, загораживая собой Артура. — Некогда этот юноша по моему приказу… Скажем так, он привез мне Честера для приватной беседы.

— А сегодня взял для нас замок Малмсбери! — захохотал Генрих. — Клянусь задницей Папы, этот парень везде смог отличиться. Эй, плут, да ты никак стал рыцарем, если судить по твоим шпорам и рукояти меча на поясе. Оказывается, ты все это время был человеком Херефорда?

— Не всегда. И Роджер Фиц Миль может подтвердить мои слова. Ибо одно время я служил ордену тамплиеров и сражался в Святой земле. Присутствующий тут Осто де Сент-Омер может подтвердить мои слова.

— Это так, — кивнул тамплиер, — я могу заверить, что одно время сей человек был подопечным ордена. Я сказал «подопечным», поскольку он попал к нам странным образом. Ибо тогда он был рыцарем-госпитальером и назывался Артур ле Бретон.

При этих словах вдруг наступила такая тишина, что стало слышно, как под столом грызут кости собаки.

Артур понял, что случилось что-то неладное. До этого он смотрел только на Генриха, и у него потеплело на душе, когда понял, как Генрих рад ему. Плантагенет, улыбаясь, уже шагнул ему навстречу… И вдруг будто налетел на невидимую стену, застыл, его серые глаза стали такими же, как гранитные плиты пола, — темными, бездушными и твердыми.

— Вы сказали Артур ле Бретон? — Он чуть повел головой в сторону командора, но при этом не отводил цепкого взгляда с Артура. — Когда-то я не хотел в это верить. А оказывается… Милорд Осто, вы твердо уверены, что именно он назывался госпитальером де Бретоном?

— Да. Но со временем мы выяснили, что этот человек самозванец.

— Действительно самозванец, — непривычно медленно растягивая слова, произнес Генрих. — Я хорошо знаю настоящего госпитальера Артура ле Бретона.

Невысокий Генрих приблизился к Артуру, посмотрел на него снизу вверх. Его взгляд был таким внимательным, как будто он хотел что-то увидеть в его лице.

— Что все это означает, парень? Ты так хотел стать рыцарем, что пошел на службу к тому, кто больше заплатит?

И вдруг схватил Артура за горло, стал душить. При этом Генрих кричал:

— Ты предал меня? Ты служишь Стефану?

Артур рванулся, ощутив, насколько силен Генрих. Тот вцепился и не отпускал его, его руки невозможно было разнять. Но тут подскочили Херефорд и Честер, оттащили Генриха. Артур же упал на колени, кашляя и задыхаясь. Еле смог вымолвить:

— Славную же награду можно получить от Генриха Плантагенета.

— Награду? — взревел Генрих, продолжая вырываться из рук удерживающих его лордов. — Ты сорвал мое прошлое наступление, ты выдал готовых сражаться за меня людей королю! Вот как ты хотел получить рыцарский пояс, служа кому угодно, совершая любые подлости. Ведь только у Стефана такие, как ты и Геривей, получают повышение.

При этом Геривей поднялся и опять осел, растерянно закрутил головой.

Генрих же не унимался:

— И я еще проверю, как тебя надоумил поступить Херефорд, раз вы так быстро спелись с Уилтширом. Может, вы уже завтра ударите меня в спину.

— Ну, это слишком! — гневно воскликнул Роджер. — Я столько лет верой и правдой служил вам, что вы не смеете марать мое имя!

— Твой Артур тоже служил мне верой и правдой, — задыхался Генрих. — Я доверял ему, как никому иному, я приблизил его. А он… Он даже не соизволил прибыть к моему двору, а предпочел поступить на службу к Стефану и, прикрываясь именем верного мне человека, стал его шпионом. Где списки, мерзавец? Я спрашиваю, где списки моих людей?

— Действительно, где? — приблизившись, повторил Глочестер. — Мы все тут места не находили из-за пропажи этого документа. Я верно говорю, милорд Лестер? Вы бы уже давно были с нами, если бы не пропажа этого проклятого свитка с нашими печатями. Мы все жили как под дамокловым мечом, ожидая, что гнев короля в любой миг обрушится на кого-то из нас.

— Но ведь не обрушился, — как-то задумчиво произнес Честер. — Куда же тогда этот плут дел документ?

В это время к группе столпившихся вокруг Артура лордов подошел пожилой граф Корнуолл. До этого он держался в стороне, был как будто напуган, но теперь осмелел и решил вставить свое слово.

— А ведь я тоже кое-что могу добавить, — произнес он, внимательно вглядываясь в Артура. — Я припоминаю этого парня. Он приезжал ко мне от лорда Фиц Миля несколько лет назад. Как раз с тем самым пресловутым документом, какой я передал Артуру ле Бретону. Потом он уехал. Незадолго до того, как госпитальер покинул мои владения. И после этого об Артуре ле Бретоне больше ничего не было слышно. Кстати, припоминаю, что этот мошенник был не один, с ним были еще какие-то люди.

При этих словах решивший уже было пробраться вперед Рис попятился, отступил, скрывшись за спины собравшихся.

А обычно нерешительный Корнуолл, наоборот, вошел в раж, стал говорить, что этот плут со своими подручными вполне мог напасть на благородного госпитальера на пустошах. Ибо тот после отбытия из замка Тинтагель так и не явился к императрице. Зато потом стало известно, что он участвовал в лондонском турнире. А позже вдруг подался к союзнику короля Эдгару Гронвудскому. Там вообще какая-то странная история.

— На самом деле странная, — подал голос Роджер Херефордский. — Припоминаю, что после выполнения моего поручения Артур не вернулся ко мне.

— Та-а-ак, — протянул Генрих. — Кто же был на турнире под личиной госпитальера? Ты?

— Похоже, что я, — сдавленно ответил Артур.

— Разрази тебя гром! Что означает твое «похоже»?

Но Артур не отвечал. Упрямо сжал губы и вскинул голову. Сейчас он, рыцарь и крестоносец, не собирался рассказывать всем этим подвыпившим, раздраженным вельможам, как его ранили в голову и он потерял память. Он вообще не собирался жаловаться им на болезнь. Это было стыдно.

И он стоял среди них в этом дымном зале, видел всполохи огней на их лицах, видел, как они на него смотрят, — все эти благородные вельможи, пирующие и празднующие победу лишь потому, что он оказался сообразительнее, ловчее и умнее их. Они же, словно забыв об этом, говорили о чем-то несусветном и, кажется, видели в нем только врага. И перед этими людьми он должен душу изливать? Жаловаться на свой недуг, умолять, чтобы они поверили, что он ничего не ведает о том, что их так волнует? Не дождутся! Он сильный и решительный воин, он никого не предавал, они даже пригласили его, чтобы наградить. А вместо этого… Артур почувствовал обиду и возмущение. И даже страх. И этот страх усилил его возмущение. Может, поэтому его голос прозвучал излишне дерзко:

— Милорды, есть вопросы, на какие я не могу вам ответить. И не по моей вине.

— Где список? — подался вперед Глочестер.

Артур даже не взглянул на него.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Может, ты не знаешь и госпитальера ле Бретона? — негромко спросил Херефорд.

Артур не отвечал. Он был убежден, что должен знать этого человека. Но откуда? Где они познакомились? И о каком списке они все время толкуют?

— Послушай, Артур, — начал Херефорд. — Некогда ты отправился по моему поручению к графу Корнуоллскому. Граф уверяет, что ты был там в то же время, что и ле Бретон. После этого госпитальер исчез, а ты сознался, что был в Лондоне и выступал там под его именем. Это неслыханно! И это странно…

— Я не могу вам ничего объяснить! — вскричал Артур. — Но, клянусь честью, я никого не предавал!

— Нет у тебя чести! — гневно воскликнул Генрих. — Ты воспользовался чужим именем, ты похитил документ, от которого зависела судьба многих людей, ты…

— Я помог вам захватить Малмсбери! — выпалил Артур. — Воистину бесчестный поступок! И от кого бы мне слышать обвинения, как не от вас, милорд Генрих! Ибо вы знаете меня лучше, чем кто-либо.

— Я знаю о тебе лишь то, что ты сам хотел мне открыть! — медленно и гневно произнес Плантагенет. — И я тогда верил тебе. Я и после ждал тебя, я обрадовался нашей нынешней встрече. А ты… Говоришь, я знаю тебя лучше других? Ха! Это палачи тебя узнают. И сообщат мне, какой ты на самом деле. Ибо у моих палачей и самые скрытные говорят, как на исповеди. Эй, стража! В подземелье его!

Прежде чем Артура схватили и разоружили, прежде чем вывели вон, Рис незаметно выскользнул из зала и поспешил к коновязи.

Глава 17

Генрих не стал портить вечер, остался на пиру и не пошел в пыточную. Он отложил это на другой день. Но опять-таки не пошел. Совершил молебен в аббатстве, отстоял заупокойную службу за Давида Шотландского, потом отправился в книгохранилище, где ему подали оплетенный в толстую кожу труд монаха Вильяма Малмсберийского. Об интересовавшем его короле Артуре в книге оказалось всего несколько строчек, но Генрих долго просидел над книгой, не поднимая головы, не отводя глаз от испещренной рядами округлых старинных букв страницы. Но не читал. Он думал об Артуре. Не о знаменитом короле, а о парне, которого бросил в подземелье и который ждал пыток. Но его не пытали. Генрих не приказал.

Он сам не понимал, почему тянет. Конечно, попади в свое время к нему список готовых поддержать его вельмож, он бы давно мог поднять в Англии мятеж против Стефана, мог сослаться на их подписи и принудить начать выступление. Но у него не было такого документа, он даже точно не знал, кто все же готов встать за него, а кто остается верен Стефану. И речь шла не о признанных союзниках дома Анжу или Блуа. Речь шла о том количестве баронов и рыцарей, какие могли выставить войско, влиться в ряды приверженцев Плантагенета. А в итоге вышло, что затаились даже ранее признававшие его вельможи. Они перестали отвечать на послания Генриха, поспешили примириться с королем, сражались за него. И все ждали, что в любой миг на кого-то из них обрушится гнев Стефана. Но этого не последовало. Зачем же тогда Артур выкрал список?

С Божьей помощью все сложилось так, что Генрих обошелся и без этого документа. Ранее события на континенте не позволяли ему вмешаться в войну в Англии, а без его присутствия вряд ли лорды смогли бы что-то предпринять. И ему пришлось начинать все сначала, вновь отправлять гонцов, вновь налаживать связи. В итоге он даже преуспел, и теперь его дела шли лучше, чем когда бы то ни было. И вот возник вопрос: стоит ли ему ворошить прошлое, стоит ли пытать этого Артура, если тот когда-то спас ему жизнь? Но именно это и смущало Генриха. Он сам себе боялся признаться, что предательство парня задело его куда сильнее, чем он мог ожидать. Нет, что-то во всей этой истории было не так. И еще Генриха смутили слова Артура: «Вы знаете меня лучше, чем кто-нибудь другой». Почему он так сказал? Пытается напомнить их прошлые отношения? То дружеское сближение, когда Генрих доверял Артуру больше, чем всем остальным… Теперь Генриху это казалось странным и непонятным. И что ему, правителю огромных земель, герцогу Норманнскому и Аквитанскому, графу Анжу и Мена, претенденту на английский престол, до этого изворотливого плута? Разве мало вокруг куда более достойных людей?

Вероятно, дело все-таки в том, что, когда предает тот, кому более других доверяешь, остальные тоже кажутся предателями.

Вон дядюшка Корнуолл, который сначала затаился на своем полуострове, а потом вдруг взмолился: приди, племянничек, спаси нас от Стефана. Наверняка трусил, что король может прочитать его имя в упомянутом документе и поведет против него войска. А граф Бэдфорд? Иные из тех, кто видел список, утверждали, что Бэдфорд тоже приложил к нему свою печатку. Но после этого он и слышать не желает о Плантагенете, даже, наоборот, крутится подле Стефана, заискивает. Или молодой граф Оксфорд. Генриху донесли, что тот так запуган Юстасом, что спит и видит, как бы поскорее освободиться от влияния страшного принца, но вот пошла молва, что документ утерян, и он ни на миг не покидает короля. То же самое и с Арунделом, графом по прозвищу Сильная Рука; он почти поддался уговорам своей супруги и готов был принять Генриха, но теперь не отвечает и сам предложил услуги королю.

Да, как бы все упростилось, если бы Артур сознался, где документ. Но он уверяет, что не знает. Лжет. И все же надо, чтобы палачи развязали ему язык. Вот только Генрих медлил, не решаясь отдать подобный приказ.

Генрих заставил себя отвлечься на другие дела. Собрал совет, узнал, куда отступил Стефан, кто с ним остался, кого еще он вызвал на помощь. Похоже, эта война затянется надолго. Генриху предстояло решить, куда они теперь поведут войска. Слава Богу, дожди наконец прекратились, и как только подсохнут дороги…

— Милорд, а что сообщил вам Артур? — спросил Генриха Глочестер.

Генрих ушел от ответа, хотя видел недобрый, колючий блеск в глазах кузена. Этот всегда недолюбливал Артура, даже распускал грязные слухи о симпатии, какую испытывал к красивому парню Плантагенет.

Потом Генриха отвлек приход графа Пембрука с его валлийцами. Он пояснил, что не мог успеть раньше из-за разлившихся рек и полного бездорожья. Но через день и Пембрук осведомился об Артуре, мол, говорят, вы поймали госпитальера, который переметнулся к Стефану? А что там с документом? Артур ле Бретон сознался?

И этот туда же.

Генриху неожиданно донесли, что скрылся Геривей Бритто. Он вяло поинтересовался: куда? Оказалось, что Геривей с горсткой верных людей поскакал к принцу Юстасу. Плантагенет равнодушно махнул рукой. Пусть. Рано или поздно им опять придется встретиться, и тогда Генрих уже не будет с ним столь милостив.

Его отвлекали текущие дела: сборы и обеспечение армии, переговоры, вербовка наемников. Он узнал, что Стефан засел в Оксфорде. А это такая мощная цитадель, что Генриху вряд ли удастся добиться успеха: там преданные королю земли, там верные вассалы и много замков. Лучше пока короля не трогать.

К Генриху явился его дядюшка Корнуолл и стал спрашивать, в чем сознался мнимый госпитальер. Неужели его еще не пытали? Что-то Корнуолл не узнает своего решительного племянника.

Потом и Честер вдруг задал тот же вопрос об Артуре. И неожиданно для Генриха сказал:

— Я вот думаю, может, это все же ошибка? И если окажется, что он не виновен и палачи его не сильно покалечат… Клянусь святым Катбертом, я бы взял парня к себе. Он толковый, и от него будет немало пользы.

То, что Артур был толковым, помнил и Генрих. И помнил многое другое: как он верно служил ему, сколько поручений исполнял, как заботился о самом Генрихе. Больно думать, что все это было лишь притворством.

Через неделю Плантагенет получил известие от супруги. Элеонора писала, что выполнила пожелание Генриха и выпустила из заточения его брата Жоффруа, но не дала ему никаких полномочий. А его младшего брата Гийома Элеонора сделала виконтом Дьеппа — достойное положение, но без реальной власти: чтобы кто-то со стороны не мог использовать младшего Плантагенета, ведь на континенте у Генриха немало врагов.

Но окончание письма супруги развеселило Генриха: оказывается, у Луи Французского родилась дочь. Снова дочь! А этот ханжа ранее винил во всем Элеонору. Теперь же над Людовиком даже лошади будут ржать по всей Европе.

Настроение Генриха улучшилось, и он устроил пирушку, где поднял тост за то, чтобы Людовик порождал одну девчонку за другой, тогда как у него, Генриха Плантагенета, будут рождаться только сыновья! Он в этом не сомневался.

Во время пирушки к нему подошел Херефорд, и опять с тем же вопросом: как там Артур? В чем сознался?

— А ведь мне казалось, что ты благоволишь к этому парню. — Генрих хитро прищурился.

Херефорд выглядел неважно. Сутулился, вокруг глаз круги, свежая ссадина на скуле. Генриху сообщили, что у старины Роджера опять случился приступ падучей.

— Да, мне нравится Артур, — ответил Херефорд. — Но я бы не сказал, что полностью доверяю ему. У меня есть на то причины.

Херефорд был подвыпившим, возможно, поэтому вдруг излишне разоткровенничался. Помнит ли Генрих его былую нареченную Милдрэд Гронвудскую? Ну ту, что ныне стала любовницей принца Юстаса? Так вот, когда сия леди еще не была опороченной и жила в его замке, Артур ее похитил. Позже говорил, что Милдрэд сама просила об этом. Но разве мог человек, так преданный своему лорду, видевший от него столько милостей, умыкнуть его невесту? Нет, этот парень всегда был слишком независим, всегда себе на уме.

В конце концов Генрих решил и впрямь проверить, что же такое на уме у Артура.

Когда пленника привели в камеру пыток, Генрих сидел в тени выступающей колонны, и Артур его не сразу заметил. Сам же предатель выглядел грязным и помятым, его щегольской наряд был в пятнах, длинные черные волосы висели космами. И все же в нем было нечто такое, что Генрих подумал: «Этого не сломать».

Артур взглянул на палачей, двоих полуголых крепышей в кожаных передниках, которые возились у печи. Они не обратили на него внимания, продолжая свою работу; позвякивали их страшные металлические инструменты, в горниле бордово светились уголья. Артур какое-то время смотрел на это пламя, и Генрих из своего укрытия видел, как юноша судорожно сглотнул, даже как будто отступил назад, но у дверей стояли охранники, и идти ему было некуда. Тогда он усмехнулся:

— Хоть погреюсь тут у вас. А то в той дыре, где меня держали, такая сырость… Бррр.

Один из подручных деловито оглядел раскаленное лезвие, плюнул на него и удовлетворенно кивнул, когда плевок зашипел.

— Прикажете начинать, милорд? — Палач повернулся к Генриху.

Теперь и Артур посмотрел в его сторону.

— А, славный Плантагенет! Выходи из своего укрытия, поболтаем.

Генрих поднялся и потянулся всем телом после неудобной позы.

— Поболтаем, Артур. Здесь только верные люди, и ты можешь мне все рассказать. Так будет даже лучше. Иначе…

Он подошел к жаровне и поднял какие-то щипцы. Смотрел поверх них на парня, и огненные блики отражались в его глазах.

— Признаюсь, мне не нравится все это, — заметил Генрих.

— А уж как мне не нравится. — Артур развел руками.

И вдруг кинулся вперед, схватил раскаленный тесак и отскочил, заслонившись им.

— Ну, кто из вас храбрец, чтобы взять меня?

Генрих улыбнулся. Артур был такой же, как и раньше, — решительный, смелый, дерзкий. Он и в пыточной не думал сдаваться. Другое дело, что люди Генриха тоже были не лыком шиты. И у Артура лишь расширились глаза, когда один из охранников раскрутил пращу, собираясь метнуть камень. Отчаявшись, парень хотел броситься на него до того, как он успеет метнуть, но другой палач подставил ему подножку, Артур рухнул, и на него навалились.

Генрих перевел дыхание.

— Прикуйте его к стене, чтобы был поспокойнее.

Все, теперь он не выкрутится. Но Артур все же продолжал улыбаться, глядя на Плантагенета, скалил зубы в усмешке.

— Ты совершаешь глупость, Генрих. Я тебе не враг. Будь я подосланным от Стефана, то уж поверь, не единожды мог перерезать тебе глотку. Помнишь, я ведь всегда был рядом, ты доверял мне.

— Помню. Поэтому и хочу переговорить с тобой, пока тебя не начали резать.

— Тогда выслушай меня!

Артур рванулся в цепях — все же его начало оставлять самообладание. Он быстро заговорил о том, что не знает ничего про госпитальера Артура ле Бретона, просто не помнит, потому что после ранения в его памяти образовался провал. Лекари называют подобное амнезией, и Генрих может проверить это, если расспросит того же командора Осто. Тому известно, что Артур попал в Дом ордена, уже страдая этим недугом, его назвали Артуром ле Бретоном, и он решил, что так и есть. Но он не знает настоящего ле Бретона, тем более ничего не знает о каком-то документе. Память стала возвращаться к нему лишь недавно, да и то урывками. Так, например, он вспомнил лондонский турнир, смерть отца, смутно всплывает в памяти время, когда он служил Плантагенету…

— Что значит смутно? — рявкнул Генрих. — Ты что, забыл службу у меня? Не рассказывай сказки, парень. И если ты такой забывчивый, то боль быстро вернет тебе память. Эй, вы! — Он повернулся к палачам. — Готовы?

Артур был распят у стены, его руки привязали к вбитым в каменную кладку кольцам. И он никуда не мог деться, когда один из палачей рванул на нем тунику, обнажая торс.

— Генрих, ты делаешь ошибку! — закричал Артур.

— Милорд Генрих! — разозлился Плантагенет. — А ошибаюсь я или нет… Я не спрашиваю советов, когда не интересуюсь мнением!

Артур откинул голову и засмеялся. Смех был нервным, похожим на плач. Потом он стал чертыхаться, говорить, что раз так, то он попробует, каковы палачи у Плантагенета, только пусть заткнут уши, ибо он их так будет крыть… О, он умеет!

Палачи действовали спокойно и неторопливо. Сколько людей перебывало тут! И все держались по-разному: кто с достоинством, кто отрешенно, кто веселился, как этот парень, кто начинал молить и плакать еще до начала пыток. Но в итоге говорили все.

В какой-то момент один из палачей заметил ярко блеснувший на груди пленника крестик. Невозмутимо взял, разглядывая. Красивая вещичка. И дорогая, наверное. Палач рывком сорвал его с шеи Артура, хотел спрятать в карман передника, но тут его окликнул герцог:

— Покажи!

Палач отдал украшение с неохотой. Что-то не похоже это на обычно щедрого и совсем не мелочного господина. Сам ведь должен понимать: все, что принадлежит пытаемому, достается палачу.

Генрих взял крестик на удивление бережно, подошел к горевшему у входа факелу, стал рассматривать.

— Откуда это у тебя?

— Не помню. Подарили.

— Подарили?

Генрих вдруг кинулся к Артуру, схватил его за волосы, несколько раз встряхнул.

— Не смей мне лгать!

Артур смотрел на него с презрительной усмешкой.

— Он со мной давно. Пришел в себя, а тут такая цацка. А что? Милорду понравилось?

Генрих отступил, не сводя с Артура взгляда. Он тяжело дышал и как-то по-особому рассматривал пленника.

— Сколько тебе лет, Артур? — неожиданно спросил он.

— Дай припомню. Сколько же мне лет? Двадцать пять, если не соврали монахи из шрусберийской обители, куда меня подбросили.

— Так ты подкидыш?

— Ты огорчен этим, Генрих? Тогда успокойся. Не так давно я узнал, что моим отцом был Гай де Шампер.

Генрих отшатнулся.

— Лжешь!..

— Зачем мне лгать? Я горжусь этим. Ибо Гай де Шампер был лучшим рыцарем, какого я когда-либо знал. Мир его праху.

— Так Гай де Шампер умер?

Генрих сказал все это с тем же странным волнением, но только теперь Артур обратил на это внимание.

— Неужели высокородный Плантагенет знал объявленного вне закона Черного Волка? Тогда поставь свечку за упокой его души. Ну а кто была моя матушка…

Генрих вдруг кинулся и зажал ему ладонью рот. И опять смотрел — глаза в глаза. Выдохнул:

— Не может быть…

После чего повернулся и быстро вышел.

Палачи недоуменно переглянулись. Потом сели у жаровни, достали какие-то припасы, стали перекусывать. Что ж, если работу придется отложить, то можно и пообедать.

Генрих быстро взбежал по ступеням, стремительно пересек зал, оттолкнув попавшегося на пути слугу с вязанкой хвороста. Во дворе к нему кто-то кинулся, окликнул. Вроде какая-то женщина в монашеском одеянии. Генрих прошел мимо. Ко всем чертям! Ему необходимо побыть одному. Где, разрази их всех гром, тут можно побыть одному, когда вокруг такое скопище народа?

— Коня мне!

И с разбегу взлетел на лошадь кого-то из только что вернувшихся с объезда стражников, резко развернул ее, помчался к арке ворот. Сзади закричали:

— Охрану герцогу!

Но догнать его было непросто. Он вмиг пронесся через стоянку войска вокруг Малмсбери, поскакал по дороге к видневшимся вдали деревьям Селвудского леса. Вслед ему из замка выехали несколько конников, но смогли настигнуть герцога только после того, как он осадил коня на опушке леса и, забросив поводья на какой-то сук, сел на поваленное дерево.

— Оставьте меня в покое!

Какое-то время Генрих сидел неподвижно, потом медленно разжал руку и стал разглядывать крестик. Крохотный, изящный, украшенный алмазной крошкой. Генриху казалось, что он узнает каждый камешек. Но это было не так. Раньше он никогда не видел этоткрестик. Он видел другой.

Генрих распустил шнуровку своего бархатного камзола, потянул за тонкую цепочку и достал свой крестик. Сравнил. Они были почти одинаковые. И он знал, у кого мог быть такой же, как и у него, крест.

Генрих устремил взгляд вдаль. Голубое небо, размытые ветром полосы облаков, зубчатые стены Малмсбери вдали. Он ничего этого не видел. Он думал о своей матери.

Они были очень близки. И очень похожи — так часто говорили. А значит, он такой же упрямый и своевольный, как Матильда Анжуйская. И оба поступали лишь так, как им хотелось. Порой из-за этого возникали трудности… Но они все равно действовали по-своему.

Отец Генриха как-то сказал сыну, что не будь у его матери такого характера, они могли бы быть счастливы. Да, его отец был мягче матери, сговорчивее, хотя и не уступал ей в решимости. Хороших родителей послал ему Господь. Но если о Жоффруа Анжуйском люди говорили с теплотой, то про Матильду скорее с укором. Она ведь женщина. Но она воюет, никого не слушает и часто допускает ошибки.

Ее считали гордой и несгибаемой. Однако Генрих иногда видел то, чего не мог знать никто иной: как плакала императрица Матильда, как задыхалась от слез после своих поражений. А потом вытирала глаза, вскидывала голову и продолжала борьбу. Едва ли не с пеленок она внушала Генриху, что они истинные наследники английского трона. И он в этом не сомневался так же, как в вере в Господа. И как бы ни проявил себя Стефан, что бы ни говорили люди о его благородстве и обаянии, о его рыцарской чести и боевых качествах, Генрих был уверен: король — узурпатор. Он трижды поклялся признать Матильду владычицей Англии, но в итоге обманул и старого короля Генри, и мать, а значит, и самого Бога. Поэтому Генрих дал обет: любой ценой завоевать корону на этом острове.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»