Операция «Моджахед» Пучков Лев

Представляете, каков нахал? За свою же голову назначил премию и вызвал на «состязание» самого президента. Такого в истории ещё не было. Судя по всему, товарищ до того сильно двинутый на амбициях, что просто утратил способность трезвого восприятия реальности. Сидел бы себе и потихоньку пакостил, так нет же...

Есть информация, что президент после такого демарша здорово осерчал и отдал негласное распоряжение силовикам: поймайте мне эту оборзевшую гадину! Покажите, на что способны ваши специалисты. Не можете поймать — замочите, где найдёте. Не обязательно в сортире, просто замочите. Нет, не просто, а три раза подряд, чтобы другим неповадно было. Покажите, что вы — сила! Такую наглость прощать — значит себя не уважать. И передайте своим специалистам, что весь этот «левый» грант до последнего цента получат те, кто сделает это. Мне из этих грязных денег ни копейки не нужно...

Может, кто-то думает, что все силовые ведомства мгновенно создали суперкоманды сугубо для отлова либо уничтожения Абу и принялись копать на три метра вглубь, ни сна ни отдыха не зная? Если так, то вы здорово ошибаетесь. По инстанции вниз спустили распоряжение в первозданном виде, ни слова не извратив, и опять же — неофициально, без единого письменного приказа. Займитесь, поймайте, завалите... И не более того.

Нет, президента силовики уважают — выходец из их среды всё же, да и к деньгам неравнодушны по причине их острой хронической нехватки. И не в том дело, что кругом полный развал и кончились специалисты соответствующего уровня, способные совершать чудеса мужества и героизма. Злые языки ведь как болтают: мол, все эти специалисты давненько перешли в коммерческие структуры и за хорошие деньги решают вопросы олигархов. А в органах и в войсках никого не осталось. Вы им не верьте, я вам компетентно сообщаю: есть специалисты. Работают. И не за большие деньги, а потому что так привыкли, и вообще, есть такая профессия — Родину защищать, как это ни патетично звучит. Супостатов ловят и мочат по мере возможности и безо всякого президентского напоминания.

Тут вопрос в другом. Когда речь идёт о поимке либо уничтожении отдельно взятого террориста, противостоящего государству, невыполнимых задач, безусловно, не бывает. А на хитрый вопрос, почему до сих пор главных гадов не пустили в расход, есть простой ответ. Всё дело в цене, которую придётся заплатить за результат. Я сейчас вам сообщу мнение, несколько отличное от официального, громогласно утверждающего, что мы воюем с отдельными бандитами, а многострадальный чеченский народ здесь ни при чём. Если мало моего мнения, спросите любого русского солдата из окопа, или всё того же опера, бывшего хотя бы с месяц здесь в командировке. Они обеими руками подпишутся, в этом я ни капли не сомневаюсь. Для достижения вышеуказанного результата необходимо:

а) поголовно выселить всё население горной Чечни, на территории которой базируются «духи», — там не должно остаться ни одного человека,

б) осуществить крупномасштабную интервенцию на земле сопредельной Грузии, а именно — ввести войска в Панкисское ущелье и в целом в Ахметский район. Причём без предупреждения, молниеносно и внезапно, в лучших традициях Суворова;

в) публично покарать несколько сотен русских чиновников из высшего эшелона, без трепетного участия которых всего этого безобразия просто не было бы.

В процессе данных мероприятий главные гады окажутся в мёртвой зоне, на выжженной земле и останутся без поддержки из Москвы. Вот тогда их можно будет отловить в двадцать четыре часа. И президент может спокойно работать по регламенту, не морщась при упоминании о каком-то там курчавом Абу.

Должен оговориться: это всего лишь мнение, его нельзя рассматривать как какой-то призыв к немедленным действиям. И чеченцы ничем не хуже других народов. Нужно уважать их средневековый родоплеменной уклад (адаты), предписывающий даже в ущерб себе кормить и защищать брата по вере, вставшего на путь джихада с неверными. Нужно не притягивать за уши призрачную тень русско-чеченской дружбы, а правильно понимать трёхсотлетней выдержки ненависть нохчей против Российской империи, которая когда-то имела неосторожность солдатским сапогом ступить на землю Кавказа. Речь, напомню, идёт всего лишь о том, какой ценой мы должны заплатить за полную ликвидацию главных гадов. То есть вопрос сугубо риторический.

Поэтому всё останется как прежде. Платить мы не будем. Мировое сообщество нас не простит за это, да и сами мы люди цивилизованные, не можем даже в страшном сне представить, что в один прекрасный день могли бы устроить всё вышеперечисленное только лишь для поимки либо уничтожения нескольких десятков негодяев. И не надо тыкать нашим силовикам на их некомпетентность. Повторяю: работают. Ловят, мочат, ссорят с коренными — по мере возможности и с учётом местных факторов, глубоко не понятных и чуждых жителям Центральной России...

Ладно, у нас ведь не лекция по «эстетике» локальных конфликтов, вернёмся к нашим курчавым баранам иноземного происхождения.

Итак, Витя попросил поднапрячься и до седьмого июня показать какой-нибудь результат. А что у нас седьмого? Да ничего особенного: амнистия вступит в силу. Амнистия для арабов — извините, что серпом по причиндалам. Многие сомневающиеся нохчи, уставшие кормить вшей в горах, покинут их стройные ряды, бойцов станет меньше. Поэтому они и лютуют. До седьмого будут рвать и расстреливать всё подряд. Потом, после седьмого, это уже не будет иметь смысла, и они успокоятся.

Согласитесь, идея Вити не лишена смысла и практически рентабельна. Сейчас пик активности боевиков, можно кого-то поймать, отследить, в общем, ухватиться за какие-то «концы». Это понятно даже сугубо с тактической точки зрения. Если мимо засады едет колонна и враг не проявляет активности, никто его и не заметит. Враг начинает стрелять по колонне, перемещаться, действовать — в этот момент грамотный командир может определить численность супостата, огневую мощь, манёвр и намерения. И предпринять какие-то действия.

После седьмого ребятки опять залягут на дно, поди поищи те концы. А у нас вдобавок имеется совсем уж уникальный шанс из ряда вон. Это затаившаяся где-то на сопредельных территориях смертница Земфира, в комплекте к которой должен прилагаться куратор. Куратора при правильном подходе можно взять живым, уколоть чем надо, по полной программе выпотрошить и получить «мостик» к Абу.

Уникальность Земфиры состоит в том, что она ещё жива. Шахидки — это звёзды после смерти, известными они становятся лишь по совершении теракта. А живая смертница — это та самая ниточка, что при умелом использовании может помочь размотать весь клубок и добраться до самой сердцевины. Подумаешь — спрятали. Ищите, ищите! Закопайтесь по уши, упритесь рогом, но найдите. Дело того стоит...

Помните, Иванов сказал что-то типа: «...До Музаевых мы доберёмся, это не проблема...»? Это полковник маленько погорячился. Не продумал все возможные варианты развития событий.

На следующий день, когда мы в полном составе и при поддержке местной милиции заявились в Цоцин-Юрт (это вполне мирное село чуть северо-восточнее Аргуна, иногда его можно посещать в светлое время без поддержки с воздуха), выяснилось, что Музаевыми тут и не пахнет.

Плохонькую усадьбу Музаевых деловито обживала семья беженцев, вернувшаяся из ингушского лагеря. Хозяев они вообще никогда в глаза не видели. Так бы мы и уехали не солоно хлебавши, но оказалось, что у сопровождавших нас милиционеров тут есть хорошие знакомые. Кунаки, одним словом.

Пообщавшись со знакомыми милиционеров, мы узнали примерно следующее. Семья была довольно большая, все взрослые мужчины в первую и во вторую войну сражались с русскими. В результате их убыло примерно наполовину. Потом Музаевы некоторое время состояли в конфликте с ныне действующим правительственным режимом — о причинах нам не сообщили, — в связи с чем имел место ещё ряд летальных исходов. На начало сего года в семье осталось всего восемь человек (перечисляю не по возрасту, а по главности персон, как принято у чеченцев): третий по счёту брат Рашид — тридцати лет, самый младший брат Нургали — тринадцати лет, мать, две сестры, жена Рашида и двое его дочек до восьми лет. Рашид, оставшийся единственным кормильцем, от военных действий отошёл в конце две тысячи первого года. Ввиду конфронтации с режимом достойный заработок найти он не мог, семья бедствовала. В начале января выдали старшую дочь Земфиру за араба. Выдали не по любви и не от хорошей жизни: просто за девчонку арабы давали неслабый бакшиш. А девчонка была — загляденье!

— Фотографии остались? — вовремя отреагировала Лиза, внимательно слушавшая беседу милиционеров с местными (они на чеченском говорили).

Фотографии у Рашида, пояснили Лизе. В селе не принято чужих фотографировать, только семейных, своих...

В общем, выдали Земфиру. Сразу после этого последовало обострение и без того непростых отношений с «красной» администрацией... Дальше — слухи, соседи видели издалека, что-то слышали, что-то домыслили... В общем, приехал якобы товарищ на хорошем джипе и стал требовать, чтобы Рашид поделился деньгами, полученными за сестру от арабов. В противном случае обещал привлечь за пособничество ваххабитам. Рашид с товарищем тем повздорил и немного посвоевольничал с дедовским кинжалом. Товарищ и двое сопровождавших его телохранителей по непонятным причинам умерли на месте. Видимо, от великого огорчения по поводу неприятия их суровых, но справедливых требований строптивым соплеменником. А товарищ вроде бы был из той категории, что его даже пальцем трогать не стоило.

Рашид видит: дело сделано, назад ходу нет. Быстро взял самое необходимое, погрузил семью на джип и уехал. И всё. Больше его никто не видел. И правильно сделал, настоящий мужчина. Его потом долго искали плохие люди из администрации. Где он теперь — один Аллах знает. Но оно и к лучшему. Если найдут плохие люди из администрации, обязательно убьют.

Пообщавшись с частично сведущей публикой, мы пришли к выводу, что на этом поиски можно сворачивать. Мы тут не первый день, прекрасно знаем, как поступает настоящий мужчина из «малого» рода, внезапно ставший кровником рода «большого». То есть даже и пытаться искать его не стоит. Тем не менее правильный служака Иванов решил добросовестно отыграть роль до конца, и мы прокатились в располагавшиеся неподалёку Автуры и Майртуп. Там проживали дальние родственники Музаевых. Как и следовало ожидать, родственники одарили нас дежурной порцией искреннего удивления по поводу задаваемых вопросов, а те, что в Майртупе даже высказали осторожное предположение: а может, в природе и вовсе не существовало никакого Рашида с семьёй? Может, он фантом или плод чьего-то больного воображения?

— Вот ведь незадача, — искренне огорчился Иванов. — Даже паршивой фоткой разжиться не удалось...

Остальные члены команды, как и подобает нормальным саботажникам, тихонько порадовались. Теперь нам ничего не остаётся, как слить информашку кому положено, пусть занимаются на здоровье. У нас и без этого дел хватает...

В этот же день Иванов пообщался по спутниковой трубе с Витей: частично посредством кодированной таблицы, частично на общечеловечьем. Ничего, мол, не получается, придётся делиться. Витя со скрипом вынужден был согласиться. Куда он денется? Если Земфира где-то рванётся, а потом каким-то образом станет известно, что мы располагали предварительной информацией, нам этого не простят. И ему попадёт как нашему патрону. Только Витя попросил, чтобы особо не распространялись, а так, в общих чертах. По всё тому же пресловутому принципу его предыдущей конторы: минимум информации навынос.

Сказано — сделано. Уже через пару часов в органы поступили до безобразия усреднённые ориентировки на Земфиру: возраст, примерная внешность, ФИО. И сноска: очень опасна. Поди поищи и попробуй обезвредь. Также поступило негласное распоряжение насчёт Музаевых вообще. Если где-то вдруг всплывёт эта фамилия, сообщить туда-то.

Прямолинейный Вася Крюков озарился идеей и предложил своеобразный способ поссорить арабов с местными: растиражировать имевшуюся у нас кассету, снабдить достойными комментариями и продавать на рынках по сто рублей за штуку. Вот так, мол, обращаются с вашими дочерьми те, кого вы пригрели на своей груди. И посмотреть, что из этого выйдет. А мимоходом можно ещё и денег заработать.

Рассудительный Иванов Васю поправил.

Поссорить, это, конечно, неплохо... Но задумка — дрянь. Во-первых, мы имеем нулевой, если не совсем отрицательный резерв доверия со стороны местного населения. Любая эскапада подобного типа со стороны федералов будет расцениваться как провокация. А уж о содержании и говорить нечего. Если бы там была сцена массового забоя арабами чеченских юношей с последующим отрезанием голов и развешиванием их по заборам, это ещё куда ни шло. А вот именно такое: это по местным меркам жуткое оскорбление. Такая инициатива может запросто вызвать обратный эффект и эскалацию новой волны боевой активности. Нам оно надо?

Во-вторых, кто его знает, как ситуация обернётся. Вдруг Земфира в ближайшую неделю не взорвётся и нам каким-то чудом удастся выйти на её семью? Тогда эта запись может стать мощным фактором психологического давления на её старшего брата с целью выйти на саму смертницу.

Да и с точки зрения элементарной этики это нехорошо. Мы, конечно, не собираемся сердечно лобызаться с этими Музаевыми, и, по большому счёту, нам, как нормальным оккупантам, наплевать на их судьбу... Но вот так свинячить людям — значит себя не уважать. После такого массового показа всей этой семье одна дорога — стреляться на месте...

Между тем в течение последующих двух суток был отчётливо зафиксирован положительный результат по информации, добытой нами в Галюгаевской. Напомню, добытой совсем неправедным способом, элементарным воровством и сокрытием улик от компетентных органов. Люди Лаптева (кто запамятовал, это главный гэрэушник группировки, вне команды — мой прямой начальник) успели-таки «снять» ряд занимательных бесед по тиснутым мною номерам. Шифртаблица имелась (опять я — какой же я всё-таки красавец!), так что раскатали всё до последнего словечка. Длилась вся эта доверительная благодать часа три, не более: потом, видимо, супостаты получили сигнал о ликвидации куратора и в рабочем порядке поменяли номера. Но этих трёх часов Лаптеву хватило, чтобы сделать соответствующие выводы, экстренно организовать взаимодействие со смежниками, а кое-где и свой спецназ поднапрячь — и предотвратить несколько вполне приличных терактов. Правильно Витя заметил, если в обычное время деятельность «духов» можно было регистрировать недельными, а то и месячными отметками, то сейчас, перед амнистией, они вкалывали как стахановцы. Видимо, собирались годовую норму за эту неделю перевыполнить.

В процессе контрмероприятий наши завалили десятка полтора нехороших товарищей, нашли в схронах кучу всякой дряни, и в результате мой шеф получил большое начальственное «одобрямс» аж из самой Москвы.

— Ну, спасибо вам, хлопцы, — Лаптев не поленился зайти в наше расположение с бутылкой коньяка. — Удружили так удружили. Ничего, мы вам как-нибудь тоже при случае подкинем что-нибудь стоящее...

Лаптев у нас руководствуется принципом «мужик сказал — мужик сделал». Мы уже и забыли об этом разговоре, а третьего июня, вечером, мой шеф пригласил Иванова к себе и этак небрежно заявил: ну всё, нашли вашего Музаева. Никому сообщать не стали, знаем, чья грядка, помним доброту вашу. Короче, езжайте брать.

Брать — это хорошо, это по-нашему. Это тебе не с привязанными к броне родственниками по окрестностям ездить и следить за выражением глаз психолога, наблюдающею за выражением глаз привязанных, которые должны измениться в лице, увидев в толпе искомую нами смертницу. Брать так брать!

На самом деле всё оказалось не так просто. Оказалось, что это всего лишь информашка с «земли», которая требует проверки, а где находится сам объект, известно лишь приблизительно. С точностью до... республики. Да тут он, рядом, где-то в Северной Осетии...

Лаптев сообщил, что один из его информаторов — хороший знакомый Рашида, учившийся вместе с ним в грозненском техникуме, не так давно встретил старого приятеля в каком-то хозяйственном магазине Моздока. Поскольку была ориентировка на Музаевых, счёл нужным поделиться с куратором.

Чего там этот приятель делает? Живёт он там, на гардинной фабрике работает. Как-то был задействован в наших грязных делишках ещё в первую войну, при помощи Лаптева переехал, теперь потихоньку трудится и регулярно докладывает о настроениях диаспоры. Нужный человек.

Четвёртого, едва рассвело, мы в полном составе на своём транспорте укатили в Моздок. Опять Моздок! Мы уже обжили этот городок, нам тут удобно работать — Витя под боком, всегда поможет с организацией взаимодействия и санкциями. Но, коль скоро нам приходится сюда частенько наведываться, значит, что-то нехорошее в последнее время витает над этим славным местечком. Это уже как примета. Если наша «бедоносная» команда куда-то зачастила, значит, жди неприятностей...

Встретились с информатором, переговорили — Лаптев его предупредил, что свои люди. Он нам сообщил следующее. В магазине встретил Рашида, обрадовался, руки для объятий распустил... А Рашид сделал вид, что не узнал его! Ошибся, говорит, спутал с кем-то. Обидно, да!

Может, и вправду ошибся? Мало ли похожих друг на друга людей ходят по свету? Да какой там ошибся! Четыре года вместе учились, да и Рашид не серенькая личность — приметный парень. Вот фотография.

Информатор презентовал нам выпускное фото их курса, где они сняты едва ли не в обнимку с Рашидом. Ошибиться, говорит, тут невозможно. На фото он бритый и худее, а сейчас с бородой и посолиднее, но это не влияет, всё равно очень похож.

— А чего он там брал, в магазине? — уточнил Иванов.

— Насос водяной, — сказал информатор. — Знаете, есть такие насосы, из земли воду качать... Ну, когда колодец надо сделать, чтобы в доме вода была и всё такое прочее...

Знаем. Спасибо за информацию.

Отпустили информатора, посовещались, пришли к единодушному мнению: в городе он вряд ли проживает, скорее всего, где-нибудь на чабанской «точке», в степи. Парень ведь не просто так погулять выехал, прячется от соплеменников. Да так прячется, что старого знакомого узнавать не пожелал, который совсем из другого села, и вообще, уехал из республики несколько лет назад. И насос тут как раз в тему.

Ну, и где её искать, ту чабанскую «точку»? Если просто так кататься, зигзагами, отрабатывая жилые участки по площади, за три года наверняка можно управиться. А нам немножко побыстрее надо. Некогда кататься.

Сбегали к Вите, испросили санкцию. За этим дело не стало. Потом полдня мотались по ведомствам, наводили справки. Между прочим отметили, что на местах санкция работает плохо: рядовой оперсостав без должного пиетета относится к высшей инстанции, перед которой их начальники в лампасах тянутся в струнку и бледнеют холёными личиками, а всё решается сугубо на уровне личного общения и в свете взаимной приязни.

Увы, Музаевы за прошедшие полгода в орбите деятельности ФСБ, прокуратуры и милиции никак не нарисовались. Получилось, мы только зря время убили.

Опять вернулись к Вите, пообедали. За обедом самая умная в мире Лиза выдвинула идею: а может, в регистрационную палату съездить? Вдруг Музаевы совсем скурвились и приобрели какой-нибудь земельный участок вполне цивилизованным образом?

Учитывая менталитет и практически нелегальное существование искомого объекта, мысль была совершенно дикая, но в то же время требовала проверки. Мало ли как оно в жизни случается? Говорят ведь, хочешь как следует спрятать что-то, положи на самое видное место.

После обеда поехали в регпалату. Витя предварительно прозвонил куда следует, приняли нас там без всякого, сразу дали всю требуемую информацию.

В числе приобретших за последние полгода недвижимость и земельные участки Рашида Музаева не было. Вообще, в списках никаких Музаевых не было. Не шибко распространённая фамилия для данного региона.

Руководствуясь примерным периодом убытия наших интересантов из Чечни, Иванов на всякий случай взял данные за январь и февраль по всем товарищам, приобретшим чабанские «точки» (сиречь — фермерские хозяйства). Таковых было семеро, и все нездешние: четверо дагестанцев, двое ингушей и один карача.

— А! — озарилась вдруг Лиза и показала товарищам в кабинете (они там все вместе сидят, в одной комнате) выпускное фото Рашида. — Вот этот не регистрировался?

Товарищи посмотрели и равнодушно пожали плечами. Полгода уже прошло, попробуй запомни. Кроме того, они у нас тут все такие. В каком плане? Да без всякого плана, всё очень даже хаотично. Степь у нас скупают исключительно товарищи из соседних республик, вот уже лет пять. Ни один русский или алан не приобрёл ни единого участка. Наоборот, все продают. Такими темпами у нас тут под боком скоро будет филиал Махачкалы и Грозного. Так что ищите да обрящете...

Взяли данные, заправились, прихватили провиант — глядишь, в степи придётся ночевать. И отправились в путь. Никакой уверенности не было, очень может быть, что Музаевы под чужой фамилией ничего такого не регистрировали и мы просто прогуляемся по свежему воздуху. Однако такова суровая участь всех оперативников: чтобы убедиться в неправильности версии, её нужно отработать до конца.

Найти чабанскую «точку» в незнакомых местах — это...

— Это жопа, — уныло заметил незамысловатый Вася Крюков. — Так мы будем тут кататься до нового года...

Действительно, в плане указания месторасположения у них тут был полный бардак. Адреса имелись наподобие такого: Аписюйдолбаевский район, ферма номер триста двенадцать. Схема проезда, как пережиток застоя, отсутствовала. Ни направлении, ни ориентиров, ни тебе привязки к карте. Район огромный, поди поищи.

Хорошо, лето сейчас, в степи кое-где встречаются люди. Зимой мы бы тут точно пропали. Люди и в самом деле были по-русски неважно говорящие, но направления показывали. Судя по всему, вид оружия и официальная физиономия Петрушина внушали уважение. Фамилию не знаем, номер не знаем, но если поедете налево, потом направо и вон через ту рощицу, то за позаследующей балкой будет какая-то «точка». Там спросите. Только из машин не выходите сразу, там собаки.

Насчёт собак мы шибко не переживали, но ехали, действительно с опаской. Глухомань тут, всё скуплено разными интересными товарищами... мало ли на кого напороться можно? Тут местный участковый раз в десять лет проезжает под прикрытием бронетехники, а перепись делали последний раз ещё при главном пахане кавказской мафии — товарище Джугашвили.

А природа была вокруг — застрелись! Лёгкий ветерок колышет необъятное зелёное море, воздух напоён дивными ароматами, хоть глуши мотор, выходи и валяйся, как тог отбившийся от табуна жеребец... И главное — езжай где хочешь, вдоль и поперёк, никаких тебе мин и растяжек! Лепота, короче...

В процессе поисков отсеяли троих из списка: двоих февральских, одного январского. Уже ближе к сумеркам добрались до январской «точки» под номером семнадцать.

«Точка» располагалась в неглубокой обширной балке — за двести метров не разглядишь — и была обнесена по периметру двухметровым кирпичным забором. Вот новость! На предыдущих «точках» заборов не было вообще. Разве что кошары метровой сеткой обнесены, чтобы ягнята не блукали.

— Ага! — Иванов возбуждённо потёр руки. — Приготовились. Боюсь ошибиться, но что-то мне подсказывает...

Подъехали поближе, вышли, рассредоточились с небольшим интервалом, оружие изготовили к бою. По личности имеем данные, если действительно он, фрукт ещё тот. Троих оружных хлопцев одним кинжалом завалил. А хлопцы ведь были совсем не ботаники.

За забором басовито брехали собачки, судя по тембру, как минимум, откормленные «кавказцы», не менее двух единиц. Машины мы оставили метрах в пятнадцати, все встали полукругом, отчасти прикрываясь капотами, а Иванов подошёл к калитке в металлических двухстворчатых воротах, выкрашенных в зелень, и негромко постучал.

Тут же, как по команде, калитка чуть приоткрылась, и из щели показалась двустволка. Над забором с трёхсекундным опозданием возникла ещё одна, и тоже направленная в нашу сторону. Однако до чего же тут неприветливые товарищи!

— Русские военные, — Иванов показал руки, зачем-то покрутился на месте. — Никаких операций, обысков, «зачисток» — просто поговорить надо.

Калитка приоткрылась чуть шире, в дополнение к двустволке возникло лицо.

— Он, — буркнул стоявший рядом со мной Вася. — Только в бороде.

Точно, это был Рашид Музаев, собственной персоной. Вот ты какой, северный олень! Не зря прокатились...

То, что мы, не озабоченные его поисками соплеменники, а всего лишь русские военные, Рашида немного успокоило, но к немедленному дружелюбию не подвигло. Какое дружелюбие, товарищи? Этот могучий красавец воевал с нами и в первую, и во вторую, наверняка немало нашего брата положил.

В общем, двустволку он чуть опустил, но смотрел настороженно и оценивающе. А вторая двустволка на заборе так и осталась в статичном положении. Хорошие воины, настоящие нохчи. Братцу младшему едва тринадцать минуло, а вот поди ж ты, прикрывает старшего по всем правилам военного искусства. И плевать ему, что нас больше и вооружены мы не в пример лучше...

— Насчёт забора — это ты зря, — буркнул Глебыч, приближаясь к калитке вслед за Ивановым.

— Не понял? — Рашид нахмурился. — При чём тут забор?

— На других «точках» нет, — пояснил Глебыч. — А у тебя есть. Приметно.

— Да, сразу в глаза бросается, — поддержал Иванов. — Ты бы ещё плакат написал: «Рашид Музаев. Кровникам строиться в очередь».

Рашид заметно вздрогнул, в глазах что-то такое полыхнуло... А может, показалось, и то был всего лишь отблеск багряного заката. Но факт, во взгляде абрека за считаные секунды пронёсся целый шквал чувств. Костя у нас мастер читать взгляды, он бы вам тут с три короба наплёл, чего там ему удалось в этом взгляде рассмотреть.

А я скажу проще: Рашид мгновенно обшарил нас взглядом с ног до головы, и его попросившаяся было на волю боевая ярость тут же сменилась отчаянием. Семь бойцов, стоят с хорошим разбросом, тактически грамотно, у всех стволы настороже, в разгрузках гранаты топорщатся... Две двустволки против таких — просто несолидно. Прыгнуть назад и захлопнуть калитку — кинет каждый по гранате во двор, и прощай, семья...

— Нас не интересуют твои дела с администрацией, — верно отреагировал на эмоции хозяина Иванов. — Нам абсолютно поровну, что ты живёшь здесь под другой фамилией. Вообще, лично к тебе у нас нет никаких претензий.

— Зачем тогда приехали? — угрюмо поинтересовался Рашид.

— Есть разговор насчёт сестры, — сообщил Иванов.

— Не знаю, — с готовностью замотал головой Рашид. — Она... гхм-кхм... отдельно с мужем живёт, давно не видел...

Есть целая категория нохчей, которые совершенно не приспособлены врать, — не те, что в городе воспитывались, а именно коренные горские селяне. Их, селян, в своё время учили: мужчина должен идти по жизни с гордо поднятой головой и всегда говорить правду. Хочешь что-то в тайне сохранить — например, что угнал у соседа отару или зарезал кого-то неправильно, просто не говори про это никому, и всё тут. А врать негоже. То есть они, конечно, врут, жизнь заставляет... но это сразу заметно. Тут же краснеют или запинаются, а то и просто глаза опускают, не хотят встречаться со взглядом обманутого человека.

Рашид запнулся, покраснел и опустил взгляд. Попался, голубчик. Даже и без эмоций, просто по логике. Тебе кто, вообще, сказал, какой именно сестрой интересуются? У тебя ведь их две! И чего ты так сразу отвечать бросился, почему не встал на дыбы — типа, какое дело вам до моей сестры?

— Может, во двор пустишь, сядем, поговорим с глазу на глаз? — предложил Иванов. — В твоих интересах, между прочим. Мы ж не разбойники какие, не ломимся силой, бумажками перед носом не машем, по-человечьи хотим...

— Не знаю, — Рашид так и не поднял взгляд на Иванова, смотрел куда-то в сторону. — Ничего не знаю, понятия не имею...

— Сестру любишь? — неожиданно кинул вопрос со средней дистанции Костя.

— Тебе какая разница? — Рашид повернул голову в сторону психолога, полоснул враждебным взглядом и запоздало проявил мужской норов: — Это моя сестра, тебя вообще не касается! Зачем приехали? Я вас не звал, уезжайте!

— Ну, как знаешь, — покладисто кивнул Иванов, разворачиваясь и направляясь к машинам. — Если тебе плевать, пусть она умрёт. По коням, хлопцы, нам тут делать нечего...

— Э, э! — Рашид весь вылез за калитку и даже сделал два шага вслед за Ивановым. — Ты зачем так сказал? На что намёки бросаешь?!

Иванов остановился и оценивающе посмотрел на Рашида, как будто решая, стоит с ним разговаривать или нет. Затем жёстко выдал:

— Твоя сестра в любой момент может умереть. Если тебе небезразлична её судьба, нам стоит пообщаться. Наедине. Без лишних ушей.

— Заходи, — Рашид широко распахнул калитку. — Давай, заходите, чего встали?

Вот так быстро меняется настроение у абрека Рашида. Только что прочь гнал, теперь в гости зовёт. А ничего необычного, просто Иванов сказал волшебное слово.

Зашли. Дом небольшой, чисто выбелен. Во дворе летняя кухня, рядом сарай, под навесом дизель, чуть дальше виднеется приземистая кошара. Всё просто, но добротно.

Вся семья находилась во дворе, смотрели настороженно и враждебно. Рашид загнал собак в сарай, с козел для распилки досок спрыгнул румяный мальчуган с двустволкой и направился вслед за нами. Типа, конвой.

Лиза ласково потрепала мальчугана по голове, заметив:

— Мужчина! Ружьё больше тебя ростом...

Семейные Рашида от этого мимолётного жеста как будто чуть отмякли. Русские — это, конечно, нехорошо. Тем более на ночь глядя. Но с ними женщина. Настроена миролюбиво. Это уже лучше. Значит, можно рассчитывать на более лояльное отношение, чем если бы заявились только одни мужики.

— С глазу на глаз, — напомнил Иванов. — Это наши с тобой секреты, домашним не обязательно знать.

— В дом никто не заходит, — сказал Рашид по-чеченски младшему брату. — У меня дела.

Мальчишка степенно кивнул, сел на крыльце, поставив ружьё меж колен. Пост принял. Да, детишки у них мужают не в пример быстрее наших.

— Проходите, гости дорогие, — Рашид криво усмехнулся. — Мой дом — ваш дом...

Прошли. Иванов, Петрушин, Костя и я. Иванов — основной, Петрушин — силовое обеспечение, Костя — главный инквизитор, и я — техническое сопровождение. У меня сумка с камерой, двумя разнокалиберными кассетами и ноутбуком, на диске которого на всякий случай всё безобразие скомпоновано в авишный файл. На крыльце, как положено, сняли обувь. Глебыч, Лиза и Вася остались во дворе, присмотреть за роднёй.

Судя по размеру и дверям, в доме, не считая прихожей, было всего три комнаты. Самая большая — зал, из обстановки только два ковра на полу, куча шёлковых подушек, в углу большущий старинный шкаф, при виде которого наверняка дрогнуло бы сердце у самого взыскательного антиквара, рядом низенький столик.

— Присаживайтесь, — Рашид кивнул на подушки. — Стульев нету, вон, возьмите...

Взяли подушки, расселись как йоги. Ничего, мы люди привычные, и так неплохо.

— Так, — Иванов обвёл взглядом комнату. — Значит, телевизора, тем более видеомагнитофона — нет. Ну ничего, у нас всё с собой...

— Если чечены, значит, совсем дикие, да? — Рашид гордо встопорщил бороду и открыл дверцы шкафа. Внутри стоял «супертринитрон» одной из распоследних моделей и к нему «родной» видеомагнитофон. На внутренней стороне дверок были прикручены контейнеры для кассет, которых (кассет) тут было сотни две, не меньше.

Нет, чечены, конечно, не дикие, но дети гор, это точно. Добыл где-то антиквариат, за который специалист выложил бы ему сумму, троекратно покрывающую всю эту усадьбу, выломал полки, прикрутил пластиковые контейнеры, засунул внутрь суперсовременный «ящик»...

— Ловит только первый и первый Владик, — сокрушённо развёл руками Рашид. — Но новости посмотреть можно.

— У нас свои новости, — Иванов кивнул за окно. — Скажи, пусть дизель заведут. Мы тебе кино покажем.

— Не надо мне ваше кино, — Рашид угрюмо посмотрел на мою сумку. — Я такое кино тысячу раз видел.

— Это какое кино ты видел? — заинтересовался Костя.

— Ну... Что я, не знаю, что они делают? Какую-нибудь колонну взорвали. Трупы там, всё горит... Ну, или контрактникам вашим башку режут...

— А на фига ты тогда сестру отдал замуж за такого головореза? — Костя начал привычно разгоняться, вовлекая «клиента» в полемику. — Ты почему такие вещи делаешь? Сам два года мирно живёшь, видимо, Дагестан тебя маленько подломил... Что, нормального нохчо для вашей красавицы не нашлось?

— Слушай, тебе какое дело, э? — воскликнул Рашид. — Это моя сестра. Зачем отдал... Был бы выбор, не отдал бы!

Это прозвучало, как крик души. Любит наш парень сестру. Отдал по обстоятельствам, деньги нужны были. По сути, продал. Теперь жалеет, да поздно. Вот она, усадьба, купленная на арабские деньги, вот она, более-менее спокойная жизнь для семьи...

— Если у тебя проблемы с соляркой, мы поможем, — напомнил Иванов.

— Не понял? А, ты насчёт дизеля... — Рашид подошёл к раскрытому окну и крикнул по-чеченски во двор: — Нурик, дизель заведи!

— Ещё я советую тебе закрыть окно и задёрнуть занавески, — намекнул Иванов. — То, что мы тебе сейчас покажем, — это большой секрет.

— Если у вас родня под окнами подслушивает, то у нас такого нет, — Рашид усмехнулся, но просьбу полковника выполнил: прикрыл окно и задёрнул шторы. В комнате воцарился полумрак.

Во дворе затарахтел дизель — тотчас загорелась люстра на три плафона, в зале стало светло.

— Давай, Серый, — Иванов кивнул мне и предложил Рашиду: — Ты бы присел. Такие вещи лучше сидя смотреть.

Я поставил кассету и убавил громкость почти до минимума. Окно закрыто, но лучше перестраховаться. Вдруг родственники Рашида отбились от рук и начнут проявлять любопытство?

Рашид присел между Петрушиным и Ивановым, во взгляде плескалась тревога. Не нравились ему все эти приготовления. Какие это вещи лучше сидя смотреть? И чего там может быть такого, что имеет отношение лично к нему?

По экрану телевизора побежала рябь, через минуту будет запись. Рашид впился взглядом в экран...

— А где джип? — поинтересовался Костя.

— Чего? — Рашид вздрогнул и досадливо обернулся к психологу. Опять этот вредный лезет со своими дурными вопросами, отвлекает от дела!

— Джип, джип — машина такая.

— А, это... Да продал я его. Во Владике. Сразу и продал, чего светиться на такой тачке...

— Много взял?

— Нет, немного. Они сразу прикинули — тачка «левая», много не дали. Вон, баранов купил. Первый сакман был, хорошо получилось, все выжили...

На экране начали мелькать первые кадры.

— Это снимали арабы, — предупредил Иванов. — Мы к этому — никаким боком. Просто плёнку перехватили, с убитого араба сняли. Это не монтаж, специалисты проверяли...

Рашид некоторое время молча смотрел, затем, не глядя на Иванова, спросил отчего-то охрипшим голосом:

— Слушай... Зачем порнуху показываешь? Думаешь, совсем дикий, такого не видел, да?

Голос выдал абрека. Мне почему-то тогда показалось, что он догадывается, что будет дальше.

Дальше было объявление за кадром: таким вот образом развлекается Халида Бабаева из Курчалоя. Типа, первая брачная ночь.

— Не знаю такую, — опустив взгляд, пробормотал Рашид. — Зачем показываете, совсем не понял...

— А эту знаешь? — вкрадчиво поинтересовался Костя и многозначительно посмотрел на нас с Петрушиным. Во взгляде психолога сквозило отчётливое предупреждение: вопросов по существу не будет. Раскатал я психотип товарища, готовьтесь — будет реакция.

Дальше, вы помните, шли кадры с Земфирой. Рашид с минуту изображал памятник — кажется, даже дышать перестал. А потом бросился на Иванова.

Рассчитал он верно: это Петрушин — богатырь, а элегантный полковник таковым не выглядит. Между тем, у элегантного в кармашках разгрузки топорщатся точно такие же гранаты, как и у богатыря. Если успеть выдернуть хотя бы одну...

Однако не успел — мы были готовы. Петрушин, не вставая с места, качнулся вправо, долбанул хозяина кулачищем промеж лопаток. Хозяин до Иванова не добрался, мягко растянулся на ковре. Петрушин навалился сверху, заломил руки назад.

Иванов протянул наручники. Клацнули браслеты. Рашида посадили, Петрушин пристроился сзади, обхватив горло абрека локтевым сгибом. Рашид разинул рот, желая крикнуть, но мешал захват — только пузыри пускал и хрипел, как умирающий волк. Во взгляде смертельно оскорблённого брата бушевал шквал ненависти и жуткой тоски.

— Сиди и смотри, — флегматично буркнул Петрушин, не давая Рашиду опустить голову. — Ему кино показывают, а он, видишь ли, прыгать наладился...

— Полегче, — поправил Иванов, заметив, что глаза Рашида неестественно вываливаются из орбит.

— Кричать будет, — пожал плечами Петрушин.

— Пусть, — кивнул Иванов. — Пусть кричит. Тогда все прибегут и посмотрят, что у нас тут за кино такое.

Петрушин чуть ослабил захват. Рашид жадно хватал ртом воздух, кричать не пытался. Продышавшись, жалобно попросил срывающимся голосом:

— Дайте... Гранату дайте... Уйдите все, дайте гранату...

— Ты нам живой нужен, — не согласился Иванов. — Смотри, это ещё не всё.

Второй фрагмент закончился, начался третий. На третьем была сцена под Моздоком, последние минуты умирающей Халиды. Разорванные трупы кураторов, искромсанная осколками, окровавленная девушка, Лиза, дрожащим голосом задающая дурные вопросы...

— А вот это уже мы снимали, — сообщил Иванов. — Это уже финал. Ты запомнил, как представили девушку в первом эпизоде?

Рашид не отвечал — взгляд стеклянный, безумный какой-то, по-моему, он в тот момент вообще ничего не соображал. Ему бы гранату...

— Конец первого эпизода, — скомандовал Иванов.

Я отмотал плёнку назад, до того момента, где голос за кадром информировал, кого конкретно здесь насилуют.

— Хорошо, — кивнул Иванов. — Теперь опрос Халиды. Где она называет имя.

Прокрутил до имени. Послушали ещё разок голос-стон, от которого даже у самого отъявленного мерзавца бикарасы по коже побежали бы.

— Второй эпизод, — скомандовал Иванов.

Я вновь пустил фрагмент с участием Земфиры.

Искажённое лицо, мужские руки, арабские команды за кадром...

— За что? — хрипло прошептал Рашид. — Я вам ничего не сделал... Вы что, садисты?!

Мы не садисты. Нам и самим по десятому разу смотреть такое — с души воротит. Но у нас такая работа. Нам надо обезвредить живую бомбу, которая в любой момент может взорваться.

Петрушин отомкнул один наручник, перевёл руки Рашида в положение «спереди», опять замкнул наручник. Пока не привели его в порядок, нельзя давать хотя бы малейшего шанса.

Рашид взял платок, вытер лицо, просморкался... Смотрел в пол, взгляд не поднимал, плечи подрагивали. Позор для нохчи хуже смерти, так уж они устроены. После такого — только стреляться. Теперь Косте надо будет крепко постараться, чтобы вернуть абреку смысл жизни...

— Речь, — скомандовал Иванов.

— Есть речь, — Костя сел на подушку напротив Рашида и сообщил: — Ты должен меня выслушать, Рашид. Это важно.

— Мне всё равно, — надтреснутым голосом пробормотал абрек. — Не хочу слушать. Вам лучше меня убить...

— Всё равно?

— Всё равно...

— Ну, раз всё равно, давай позовём твоих родных и покажем им всем эту дрянную кассету, — Костя встал и с готовностью сделал шаг в сторону двери. — Позвать?

— Ты... Ты самый страшный шакал среди всех федералов, — тупая безысходность во взгляде абрека мгновенно сменилась жгучей ненавистью. — Единственное, что я попросил бы у Аллаха перед смертью, — чтобы дал мне шанс сначала перегрызть тебе глотку! Потом можно спокойно умереть...

— Какая длинная фраза! — Костя довольно осклабился и сел обратно. — Эмоции — это хорошо. Значит, не всё равно. Значит, можно общаться.

— Пошёл ты... — прошипел Рашид. — Не буду я с тобой общаться, шакал!

— Куда ты, на хер, денешься, родной мой, — Костя небрежно дёрнул плечиком и сообщил: — Для начала скажу тебе следующее: вот эту кассету видел очень ограниченный круг людей. Мы её никому не показывали. Более того, я могу тебе поклясться, что её не видел ни один чеченец. Ты понял намёк, нет?

— И что? — Рашид напрягся — не поспевал за ходом мысли психолога.

— Это я тебе сказал, чтобы ты знал: это пока тайна, никто ничего не видел.

— Какая разница, — прошептал Рашид, скривив губы в горькой гримасе. — Ей после этого всё равно не жить. На весь род — позор! Лучше уж сразу...

— Вот! — Костя поднял палец вверх, призывая собеседника ко вниманию. — Пару слов о позоре. Что мы имеем в данной ситуации, если судить с точки зрения развитого цивилизованного общества? Девчонку, по сути, ребёнка ещё, изнасиловали пятеро здоровенных мужиков. И сняли это дело на камеру. Это они улику на себя сняли, недоумки. Девчонку надо не медля отдать в реабилитационный центр, где с ней поработают дипломированные психологи, полечить и переселить — если уж сильно приспичит — в другое место, где ей ничего бы не напоминало о случившейся трагедии. А насильников — под суд и как минимум лет на двадцать каждого на строгий режим...

— Можешь не распинаться, давай сразу к делу, — покачал головой Иванов. — По-моему, он тебя не слушает.

— Он слушает, но ему пока поровну, — уверенно заявил Костя. — Потому что он понятия не имеет, как это вообще может быть — с точки зрения цивилизованного общества... Мы, нохчи, гордые дети гор, живём по своему средневековому укладу и клали с прибором на вашу цивилизацию...

— Ты что, тоже нохчо? — неожиданно спросил по-чеченски как будто бы и в самом деле не слушавший психолога Рашид.

— Он не нохчо, — ответил я на чеченском. — Просто говорит так, чтобы тебе понятнее было.

— Он что, думает, я совсем баран? — Рашид чуть оживился — обратил свой взор в мою сторону.

— Если не баран, слушай его, — предложил я. — Он только на вид вредный, а на самом деле очень умный и чуткий. Это его работа. Он спас не один десяток таких семей, как твоя. От позора, от смерти и так далее. Думаешь, ты один такой на всю Чечню?

— И о чём мы там журчим? — недовольно прищурился Костя.

— Я сказал, что ты самый отъявленный мерзавец, каких только видела чеченская земля, — перевёл я. — И не колеблясь покажешь эту запись его родным, если он тебя не будет слушать.

— Правильно сказал, — Костя с довольным видом кивнул. — Так вот, мы, нохчи, плевать хотели на вашу цивилизацию. Девчонку эту несчастную мы забросаем камнями, в сторону семьи, будем пальцем тыкать сто лет, а мерзавцы пусть себе гуляют и гнусно ухмыляются. У нас, нохчей, такой славный обычай. Нас ебут, а мы крепчаем...

— Сволочь, — отчётливо процедил сквозь зубы Рашид. — Совсем сволочь, шакал...

— Я, конечно, сволочь, — согласился Костя. — А вы все — жопошники и не мужчины. Трахнули, сделали запись, одели пояс, заставили взорваться. Куда ей деваться после такого? Кто защитит, спасёт от позора? Мужиков нет, одни жопошники кругом... Это не оскорбление, а просто констатация факта. Это уже не первый случай, и всегда всё происходит по одному и тому же сценарию. Других вариантов не было. Ну и скажи мне, кто вы после этого?

Рашид промолчал — только скрипнул зубами и покачал головой. Обидно выслушивать такие вещи из уст представителя «слабой и больной» нации. Убить его нельзя, а возразить нечего.

— Молчание — знак согласия, — продолжал развиваться Костя. — Что должен сделать мужчина в таком случае? Мне, простому горцу, плюющему на цивилизованные законы, это представляется так. Просто так видится в закономерно создавшейся ситуации... Я, горец, нахожу свою сестру, изымаю её из обстановки и прячу где-нибудь на чабанской «точке», где её никто не найдёт. Либо, вообще, вывожу в Россию, там точно не найдут. Это — первым делом. После этого что я делаю? Принимаюсь за планомерное уничтожение всех, кто хоть краем причастен к данной мерзости. Потихоньку отлавливаю и режу.