Пусть умрут наши враги Шакилов Александр
Левый его локоть повело вперед – потому что «корень» так решил. В помещение проникло уже столько дыма и пыли, что врубилась альтернативная система управления движениями Родда, которая задействуется в критической ситуации. Система хотела, чтобы он незамедлительно покинул опасную точку пространства, то есть цветник. Что ж, пока что их цели и намерения совпадали. Пусть себе «корни» шевелят ногами и руками Родда, направляя его к вожделенному выходу, к дыре, в которую затягивало гарь. Ученики молча двинулись следом.
То, что окружало Родда столько лет и было частью его жизни, оказалось вмиг уничтожено по прихоти бродяги, душа которого утонула в пролитой им крови так давно и так глубоко, что достать ее на поверхность не смог бы самый опытный ныряльщик, а воскресить ее не под силу и некроманту.
А ведь Родд специально отправил меченого к Древу Жизни – чтобы тот убрался подальше от Щукарей и цветника. Раз уж парня преследовали, важно было оттянуть погоню – лучших, самых верных ратников – подальше от Моса, лишив столицу и князя защиты. Пока лучшие воины чистокровных бродили бы по Разведанным Территориям в поисках меченого и его компании, Родд собрал бы армию последователей и двинул на столицу. Князь засиделся на троне, а Родд – в своем мрачном логове. А так-то судьба мальчишки-лешего его мало заботила. Мало того, лучше бы дурачка убили. Жаль только, Зил – кажется, его так зовут? – не успел убраться достаточно далеко, его скоро схватят.
И тогда все будет напрасно. Все-все-все. Или?..
Родд разжал челюсти:
– Найди. И отомсти.
За его спиной, за спинами учеников, что-то заворочалось в темноте.
И тяжелые острые когти заскрежетали по каменному полу.
Течением их вынесло из-под корней и притопило водоворотом, опустив до самого дна, прижав там к раскисшей глине, – и дышать стало нечем.
Задушить рептилуса? Ну, это еще успеется. Пока же, убрав руки от горла полукровки, Зил хорошенько врезал ему по ребрам. Воздух выбило из легких жабы и пузырями швырнуло к поверхности воды. Отпустив чистокровного, рептилус устремился к поверхности воды. Ему, как и лешему, тоже хотелось дышать. Оба вынырнули у самого берега, но рептилус – пожри его бурая гниль! – первым выбрался на сушу.
И там-то с ножом в лапе дождался Зила:
– Лопоухий, иди ко мне! Проверим твои поджилки – крепкие или нет?!
На коленях выбравшись на сушу, леший мотнул коротко стриженной головой. Отступать обратно в воду? А смысл?.. Поднялся. С него текло. Хотя предстояла смертельная схватка, родимое пятно не зудело. Совсем.
– Чего медлишь, жаба?! – Зил сам бросился на рептилуса.
От неожиданности тот отскочил – вместо того, чтобы про-ткнуть чистяка заточенной сталью.
– Братец, мы с тобой! Держись, кролик! – от деревьев по грязи, поддерживая друг дружку, на помощь Зилу спешили Траст и Ларисса.
Полукровка всего-то чуть повел головой, среагировав на голоса, но в ближнем бою и такой малости достаточно, чтобы сдохнуть. Или – чтобы выжить. Шагнув к жабе, Зил дотянулся ногой до лапы с ножом, выбив его из голубых пальцев. Молнией сверкнув в лучах солнца, острие проткнуло раскисшую землю.
Зил, оказывается, и на такое способен!
Зашипев, рептилус махнул ушибленной лапой. Он был ловок, а все же не сумел своротить лешему челюсть: его кулак полпальца не достал до лица Зила. А вот Зил врезал-таки жабе в живот. Другого согнуло бы вдвое, но там, где у нормальных людей пупок, у рептилуса обнаружился потайной карман. От удара он раскрылся, явив свое содержимое, – серебристый обруч с множеством шлифованных пластин, облепленных проводами. Обруч выскользнул из телесной ниши и бултыхнулся в ручей.
Мгновенно потеряв интерес к противнику, рептилус метнулся к воде. Удачной подсечкой Зил опрокинул его на бок и ударил ногой в ребра, но не попал – рептилус проворно откатился и вскочил. Жажда крови переполняла змеиные зрачки, но направился рептилус все же к ручью. Подняв фонтан брызг, нырнул и почти сразу всплыл, держа над головой обруч. Выскочив на берег, он напялил обруч на голову…
И прошипел, глядя на Зила:
– Лопоухий, ты даже не представляешь, как усложнил себе жизнь!
Выбросив обратно в ручей бесполезный уже, по-видимому, обруч, рептилус весь как-то обмяк, скукожился, стал жалким и неопасным.
Только сейчас Зил понял, как сильно он продрог. Его колотило. Талая вода в ручье куда прохладней реки, подогретой гейзером. Пока его жизнь была в опасности, он старался не замечать холода, пробирающего до костей, вымораживающего мозг и останавливающего кровь в конечностях. Не до того было. Но теперь, выбравшись из-под корней, Зил не чувствовал собственных рук. Пальцы не гнулись, хотя только что он сжимал ими горло врага. Едва ковылявшие Траст и Ларисса тоже не изнывали от жары: лица у них были белее снега, а губы – не синие даже, а серые, как пыль, принесенная ветром из пустоши. Позади них пирос встал-таки на ноги.
Насколько был он стремителен в воздухе, настолько же оказался неуклюж на земле. Хлюпая по лужам и волоча продырявленные крылья, напасть бесшумно и убить быстро не получится. Выглядел он сейчас, если забыть об одном обезглавленном им ратнике, точно ребенок лет шести, только обросший серой шерстью, кое-где оплавившейся и почерневшей. Левое крыло пироса не только продырявило взрывом, с него еще сорвало острую кромку, зато когти уцелели. И длинный оперенный хвост почти не пострадал. Огромные глазища ястребка смотрели на чистокровных так растерянно и беззащитно, что прямо-таки захотелось прижать малыша к груди, погладить по спинке и сказать что-нибудь ободряющее.
– Всем стоять! Не двигаться! Всех тут положу!!! – прочирикал он, выставив перед собой тонюсенькую ручку с зажатым в кулачке шипометом. Голос у ястребка был писклявый, детский, под стать телу. Зато оружие, способное за раз вытолкнуть из себя десяток дротиков-шипов, было достойно настоящего воина.
Траст и Ларисса замерли.
– Спокойней, дружище, – Зил выставил перед собой ладони. Он вглядывался в удлиненное книзу лицо пироса, перепачканное копотью и грязью, стараясь поймать взгляд. На покрасневшем, покрытом волдырями лбу крылатого полукровки не хватало одного рожка. Второй обломало наполовину. – Все хорошо, дружище. Все просто замечательно.
– Разве? – усомнился Траст. Вместе с Лариссой он стоял спиной к ястребку и потому мог полагаться только на то, что сообщит Зил.
Зил развел руками, мол, я хотел как лучше, успокоить хотел.
– Ладно, признаю, все очень плохо.
– Не шевелиться! Стрелять буду!!! – рассветным соловьем прощебетал пирос.
Зря только глотку надрывал – повода открыть огонь ему не давал даже рептилус, которого угрозы соплеменника уж точно не касались. Один лишь ястребок совершал телодвижения, то и дело оскальзываясь и дергая при этом пострадавшими крыльями, что было весьма болезненно – он кривился.
Пирос был уже совсем рядом с Лариссой и Трастом, когда последний решился-таки взглянуть на него. Только здоровяк качнул рыжей шевелюрой, полукровка сразу нажал на спуск шипомета. В оружии что-то щелкнуло. И опять. И вновь. Сколько раз пирос жал, столько и щелкало, но в Трасте от этого дыр больше не становилось, и в грязь лицом он не упал, и кровью все вокруг не залил. Остальных тоже не зацепило. А ведь на расстоянии в двадцать мер шип пробивает человека насквозь и с убойной силой летит еще вдвое дальше.
Опять щелкнуло – и никто не умер, не пострадал.
– Не шевелиться. Я сейчас проверю, я… – пирос поднес шипомет к лицу, будто вот так, с близи, можно было заглянуть внутрь оружия и понять, почему оно не стреляет.
Похоже, он всерьез решил, что чистокровные будут терпеливо топтаться на месте, пока он устранит осечку, исправит поломку или просто перезарядит шипомет. Типа подождите, ребятки, скоро я смогу вас убить. Вы ж, чистяки, как овцы, млеющие от удовольствия, когда нож мясника касается горла, правда?..
Траст быстро избавил его от этого заблуждения. С разворота – согрелся-таки, оттаял под летним солнышком! – рыжий прыгнул на ястребка и, подмяв его под себя, занес над ним здоровенный кулак, близкого знакомства с которым полукровке уж точно было не пережить.
И вот тут внезапно ожил рептилус. Он метнулся к своему ножу, после чего болотным ужом по грязи скользнул на брюхе к Зилу. Острое стальное жало уперлось в травяную куртку на животе лешего и слегка надрезало ее.
– Я сожру твою печень, – прошипел рептилус негромко, но с чувством. Его распущенные волосы превратились в жалкие грязевые сосульки. Красавчик, да и только.
Ларисса вскрикнула. Неужели так распереживалась из-за лешего?! Ну и напрасно. Если рептилус вскроет-таки Зилу брюшину, Зил задушит его своими кишками.
– Молодец. Ты не подвел учителя.
Услышав это, Зил вздрогнул и обернулся.
На него снисходительно смотрели кошачьи глаза. Так умудренный сединами мужчина наблюдает за мальчишкой, который корчит из себя взрослого. Седых проплешин, кстати, с избытком было в шерсти на крупном – больше человеческого – черепе того самого тайгера, которого Зил снял с креста в Мосе, чем навек покрыл себя несмываемым позором. Откуда он здесь?!.. Случайная встреча с Лариссой, потом – нежданная с Трастом, с рептилусом еще, и наконец – с котенком, не древним старцем, но уже не юношей. И хоть тело тайгера было перевито еще мощными мышцами и покрыто еще густым рыже-черным мехом, в его возрасте предаются последним радостям, посиживая на завалинке да поучая внуков, а он – бурой гнили ему в пасть! – проник в глубь земель чистокровных. Проклятый диверсант!..
Лешего обуял праведный гнев. Кулаки сжались.
На груди тайгера блеснуло что-то, какая-то штуковина.
Зил отвел глаза, будто увидел нечто запретное. К ушам прилила кровь, родимое пятно на руке нестерпимо зачесалось. Тяжелый взгляд немигающих кошачьих глаз уперся в висок, напомнив лешему, что поздно корчить из себя стыдливого ребенка, на кону жизни мамы и Даринки, которым, быть может, именно сейчас нужна его помощь.
– Прекратить! – рыкнул тайгер, и набедренная повязка, прикрывающая его чресла, чуть качнулась. – Шершень, Хэби, сложить оружие!
Сородичи тотчас ему подчинились, чем очень удивили по сути уже побежденных чистокровных: пирос перестал трепыхаться в жарких объятьях Траста, а рептилус убрал нож от живота Зила. Даже один полукровка – серьезный противник, достойный десятка опытных ратников. Так что перевес явно был на стороне диверсантов.
Хотя…
Ястребок-то ранен, летать не может, и оружие его заклинило. Котенок вон почти что старик, труха с него сыплется. А жабу Зил наверняка одной левой одолел бы и в одиночку. Да и Траст своими кулачищами кого угодно мог по пояс в землю вколотить. К тому же, Ларисса вовсе не домохозяйка какая и постоять за себя умеет. Так что еще неизвестно, кто кого одолел бы в схватке, и потому жалким выглядело желание тайгера покомандовать чистокровными.
– Отпусти Шершня, – велел он Трасту.
Зил хмыкнул. Может, еще встать по стойке «смирно» и выпятить перед полукровкой грудь? Как он и думал, у Траста были совсем другие планы.
– Да пошел ты, – рыжий ударил-таки пироса. Легонько приложил, не кулаком даже, а всего-то ладошкой огрел, однако у ястребка по имени Шершень из глаз исчезла всяческая осмысленность, он почти что лишился сознания.
Это послужило сигналом для Зила и Лариссы. Они тут же атаковали: леший – рептилуса, а блондинка, подхватив с земли увесистый окатыш, метнула его в тайгера.
Жаль, кулак лешего не врезался в голубую челюсть – рептилус увернулся. И окатыш блондинки пролетел мимо слюнявой пасти престарелого котенка, хотя должен был проредить ему истершиеся клыки, – несмотря на возраст, тайгер не утратил ловкости, легко уклонился.
– Стоит ли тратить время на разборки между собой? – тайгер жестом велел своим парням не контратаковать. Ветерок шевелил его вибриссы, донося до чистокровных запах большого опасного хищника. – У нас общий враг – следопыт и его команда. И вас, и нас они порубят в капусту, когда обнаружат. Что чистяки, что полукровки – им все равно. Верно я говорю?
Даже не блистающий умом Траст, в знак согласия качнувший рыжей головой, понял, что да, верно. И Ларисса хоть и раздобыла пару увесистых камней, швырять их в верткого старикашку не спешила – смотрела на Зила, ожидая, что тот скажет.
Сцепив зубы, Зил молчал. С болезненным интересом он внимал диверсанту-полукровке, заклятому врагу рода человеческого. Когда враг говорил, в его алой пасти мелькали стертые кончики слюнявых желтых клыков.
– Опасность рядом. – Коричневой коркой проступила запекшаяся кровь на повязках из листьев на лапах и груди тайгера, исцарапанных колючей лианой. – Тебе, парень, и твоим друзьям, уж не знаю как, удалось обмануть следопыта и отправить его по ложному следу. Уважаю. Но он поймет, что облажался, и вернется сюда. И случится это очень скоро. Ты ведь сам это понимаешь, верно? – не моргая, тайгер смотрел прямо в глаза Зилу. На миг лешему даже показалось, что перед ним батя Лих. Всегда добиваясь своего, батя Лих так же убеждал самых несговорчивых собеседников.
Зажмурившись до рези под веками, Зил ущипнул себя за родимое пятно. Боль отрезвила, видение сгинуло.
– Если вы, – продолжил старый кот, – хотите дожить до заката, а не накормить волчарок своими задницами, то мы – все мы! – должны действовать заодно.
Услышав это, Зил едва не задохнулся от ярости, аж в горле запершило.
– Да как ты посмел предложить нам союз?! – выдавил он. – Ты, котенок! Да тебя по ошибке не утопили в помойном ведре, когда родился, а сейчас ты едва шевелишь лапами от старости!
Поддержав его, Ларисса плюнула тайгеру под ноги. Траст пожал широкими плечами. Вряд ли он хоть что-то понял из речи старого кота, раз ничуть не оскорбился. А вот тайгера вывел из себя ответ Зила: вибриссы его встопорщились, хвост задрожал – вот-вот накинется!
Порыв ветра принес из-за холмов лай волчарок – и все разом изменилось. Забыв о распрях, люди и полукровки уставились на две неровности, уродующие равнину.
Следопыт понял, что свора взяла неверный след, и повернул обратно. Кашица из мерзавки закончилась, еще двоих намазать нечем, да и всем под корнями не спрятаться, – с грохотом в ручей упали сразу два дерева – а значит, чтобы выжить и спасти родственников, Зилу придется…
– Котенок, я согласен, – ему стыдно было смотреть в глаза Лариссе и Трасту и противно произносить каждое слово. – Объединимся. Временно. Ненадолго. Короче, всем надо уходить отсюда как можно скорей!
Оставив в покое пироса, Траст поднялся. Молодец. Ударь он еще раз – и началась бы возня с полукровками, в которой обе троицы перебили бы недруг недруга, а выживших прикончили бы ратники Мора. Ларисса скрестила руки на груди. Всем своим видом она выражала презрение к Зилу: мол, я же говорила, что предатель.
– Хэби, помоги Шершню, – распорядился тайгер. Махнув когтистой лапой, он указал на белоснежную гряду в дымке тумана: – Укроемся там. Больше негде.
– Есть! – Рептилус по имени Хэби шагнул к пиросу и, забросив его себе на плечо, первым двинул к сверкающему на солнце леднику.
Почему тайгер выбрал именно ледник? Что, если это ловушка?..
Зилу не давала покоя какая-то мыслишка на краю сознания, которую он никак не мог ухватить. К тому же, не было ни единой причины доверять полукровкам. Леший огляделся по сторонам. Ручей – уже плавали, знаем – превратился в стремительную полноводную реку, его русло расширилось впятеро, поэтому земля между холмами наверняка уже затоплена. Или почти затоплена. Так что следопыту и его компании надо поспешить, чтобы успеть вернуться тем же путем.
Позади остался рыбацкий поселок, где только Лариссе будут рады, а полукровок поднимут на ножи, что, конечно, хорошо, но встречаться с ее приемным отцом и лешему с рыжим себе дороже. Нет, обратной дороги нет, но впереди хлябь: земля раскисла, покрылась непроходимыми болотами. А значит, прав был тайгер, бежать можно только к белеющему под дымкой тумана толстому массиву замороженной воды, которому таять еще несколько дней. И все же Зил колебался. Следопыт без проблем отыщет отпечатки ног на мягком крошеве. От него нигде не скрыться. Но разве это причина оставаться здесь?..
– Эй, котенок! – леший наконец понял, что за мыслишка его изводила. – Как ты здесь оказался? Следил за мной?
Тайгер кивнул:
– Следил. Хотел поблагодарить тебя, мой дорогой ученик. Если б не ты… Спасибо тебе, спас учителя. А еще я жду ответной благодарности.
– Что?!
– Однажды ты поймешь, о чем я.
Волчарки лаяли все ближе и ближе. Погоню не смыло водой, вскоре свора и ратники выберутся из-за холмов на равнину. Так что надо мчать со всех ног, некогда вникать в загадки полукровок.
Траст и Ларисса смотрели на Зила, ожидая его решения. Теперь он в ответе не только за мать и сестру, но и за них.
– За мной! – скомандовал Зил, устремившись за теми, кого и в страшном сне не мог представить своими союзниками.
Земля плыла под ботинками, выскальзывала из-под пяток пластами дерна, грозила уронить на бок и опрокинуть на спину. Через шаг он проваливался по колено, иногда – глубже, и с трудом выдергивал ноги из густой жижи. Остальным было не легче. Лицо Траста побагровело от напряжения, на лбу выступили крупные капли пота. Витиевато выругавшись, – самым приличным выражением было «рыбье дерьмо» – Ларисса заявила, что ее все достало. И прыгнула, – только брызги в стороны! – преодолев за раз аж десять мер и обогнав всех, включая вырвавшихся вперед полукровок. Однако, приземлившись, она воткнулась в грязь по пояс, откуда сама выбраться не смогла.
Зил и Траст поспешили к ней и тоже обогнали полукровок, хотя до этого им казалось, что двигаться быстрее попросту невозможно.
– Детка, тебе помочь? – Траст с удовольствием назвал Лариссу «деткой», ведь она сейчас никак не могла дотянуться до его горла.
– Плевала я на тебя! – Ларисса провалилась глубже, завязла уже по самые плечи. Еще немного – и уйдет в грязь по кончики косиц.
Не сговариваясь, Траст и Зил шагнули к ней, чтобы вытащить вопреки ее нежеланию.
И сами основательно завязли!..
Даже не взглянув на них, рептилус Хэби с пиросом Шершнем на плече прошел мимо. Взял бы чуть правее, наступил бы Лариссе на затылок. Хорошо, тайгер походя выволок парней на твердое и протянул лапу блондинке. Та попыталась укусить его за палец, но старый кот не дался. Ловко ухватив за нежную девичью шею, – как только не свернул? – вытащил строптивую девицу из грязевой ловушки и даже обнял за талию, чтобы помочь идти, но она вырвалась, отпрянула, едва вновь не угодив в яму.
Хрипя и хватая ртами воздух, союзники-беглецы вскоре выбрались на гряду, испещренную руслами журчащих ручьев. Здесь солнце жарило вдвое сильней, но из-под ног тянуло прохладой. Все – особенно Ларисса – изгваздались по самое темечко.
Леший вновь засомневался, верно ли выбран путь.
В любом случае уже поздно было что-либо менять, ведь по равнине, перепрыгивая через узкие водные преграды, огибая болотца и слишком широкие лужи, мчались волчарки. Природное чутье вело их мимо грязевых ловушек. А вот ратники изрядно поотстали, многие завязли. Их обогнал ящер-зог. Пара мощных прыжков – и даже свора осталась позади. Вот уж кто рожден для пробежек по хляби, так это зоги. Их дикие родственники обитали когда-то на таких вот равнинах, где частенько сменялись зима и лето. На спине у ящера Сыч приготовил к бою свое ручное оружие.
Тайгер опустился на четыре лапы, что позволило ему бежать вдвое быстрее: из-под когтей его сыпануло ледяное крошево, полосатый хвост с коротким шипом на конце взлетел над грядой, точно копье, вонзившееся в задницу. Зато чистокровная троица и рептилус с грузом-ястребком уже достигли своего предела. Подтаявший лед под ногами скользил сильней, чем раскисшая земля, да и гряда уходила вверх под заметным углом…
Задрав пасть к жаровне небес и выдув облако слизи вперемешку со слюной, зог взревел – как всякий порядочный хищник, он известил жертву о предстоящей атаке. Добрался, значит, до края гряды. Верхний пласт льда затрещал под его мощными лапами: хрясь, хрусь, дррр. Сыч мерно покачивался в седле. Файер, обвивший его правую руку, стравил кольцо черного дыма. Следом за ящером, скуля в предвкушении крови, на лед ворвалась свора.
– Вперед! Не отставать! – тайгер обогнал сородичей и чистокровных уже на добрых полсотни мер.
И вдруг остановился.
Подбежав к нему, Зил понял почему.
Из-за тумана гряда с равнины казалась чуть ли не бесконечной. Увы, это впечатление оказалось обманчивым – беглецы достигли границы льда, нависшего над долиной. Из промоин в гряде низвергались водопады. У подножья образовалось уже целое озеро, а дальше, до самого горизонта, тянулось сплошное многоцветье. Там, среди высоких трав и кустарников, можно было спрятаться от погони – Зил был уверен в этом. Но, чтобы затеряться в ярком буйстве жизни, еще надо убраться с толстого льда.
Быстро осмотревшись, он обнаружил тропу, пригодную для спуска в долину.
– Траст, дружище, Ларисса, вот-вот Сыч и его шавки догонят нас. Если примем бой, все погибнем, – заглушив его последние слова, ящер вновь взревел, так что Зилу пришлось излагать свою задумку быстрее и короче: – Объяснять некогда. Вы со мной? Да или нет?!
Два кивка.
– Все будет хорошо, – рискуя сверзиться, провожаемый внимательным взглядом тайгера, леший помчал вдоль кромки гряды.
Голубокожий Хэби устал тащить пироса, его шатало, он просто пытался не упасть, а прочее его не волновало, как не заботила Зила реакция полукровок на его пробежку. Только бы здоровяк и блондинка преодолели страх и последовали за ним.
Он прыгнул с края гряды на выступ мерах в пяти ниже.
Лед сильно ударил по стопам, аж в глазах потемнело и вспыхнуло россыпью искр. Сломал лодыжки?.. Без паники, обошлось. И понесло по мокрому и скользкому, швырнуло еще ниже, на следующий выступ. Увы, не так удачно, как прежде: лешего опрокинуло на спину и приложило затылком о твердое. Он едва не потерял сознание. Но разве можно расслабиться и уйти в безмятежный мрак, когда на тебя летит рыжеволосое тело, разинувшее рот в немом крике? А следом – вопящая во весь голос блондинка?!
Леший откатился – иначе Траст его раздавил бы! – и опять сорвался. Повезло, следующий выступ оказался рядом, Зил только ребра чуть-чуть ушиб. Проскочив над ним, здоровяк упал значительно ниже, угодив прямо в струю холоднющей воды. Его подхватило потоком и унесло к озеру у основания гряды.
Ларисса выбрала иной маршрут. Спуститься девчонке помогли прыгучие ноги. И все же она искупалась, как и Траст, только уже в самом низу.
Вскоре и Зил с плеском присоединился к товарищам.
Озеро только сверху выглядело внушительно, на самом же деле оно было лишь плоским зеркалом воды по колено глубиной. Дрожа от холода, насквозь вымокшие Траст и Ларисса поспешили к зарослям высоких – вдвое выше человека – зеленых стеблей с нанизанными на них желтыми соцветиями.
Эти цветы – Зил не знал, как они называются – помогут ослабить врага. Уж он-то постарается, чтобы стебли цеплялись за лапы волчарок и ноги ратников. Если леший с помощью дара установит связь с местными растениями, – когда установит! – появится шанс выжить… Обернувшись к гряде, он взглянул вверх – и коленки задрожали. Как он, обычный парень, спускаясь с такой высоты, по почти что отвесной стене, не разбился насмерть, не покалечился хотя бы? А рыжий увалень? А Ларисса?..
Взревел зог, и тут же с края гряды обрушились полукровки: сначала Хэби с раненым Шершнем на плече, затем полосатая туша тайгера. Зря замешкались, другого пути для спасения все равно не было – только по следам чистокровной троицы.
Полукровки на миг зависли в воздухе – и столб пламени, метнувшийся за ними, едва не опалил тайгеру его длинный хвост. Рухнув на ближайший карниз, они тут же переместились ниже. Следующий выстрел файера лишь слегка оплавил лед там, где только что были полукровки, так что их уже было не достать.
Чувствуя неправильную, позорную радость, – молодцы! успели! – Зил встретился взглядом с Сычом. Глаза следопыта горели двумя раскаленными углями в безлунной ночи, даже на расстоянии Зил ощутил жар его ненависти. «Он не просто выполняет приказ Мора, – понял леший. – У него что-то личное ко мне. Но в чем я провинился перед ним?!»
Поскользнувшись, тайгер кувыркнулся в воздухе и приземлился – точнее, приводнился – на ноги с кошачьей грацией, присущей его виду. Ни один вибрисс не дрогнул на полосатой морде. А вот рептилус нахмурил лоб, ему явно не доставляло удовольствия, рискуя сорваться с мокрого крошева, прыгать с карниза на карниз, тем более что из-за его неловкого движения с плеча сорвался пирос. Голубокожий попытался замедлить движение, чтобы вернуться за товарищем, но его протащило по льду и швырнуло вниз. Последние меры до озера он пролетел, невпопад размахивая всеми лапами. Плюхнулся он рядом с тайгером.
Падение с теплого плеча собрата на холодный лед окончательно привело в чувство ястребка Шершня. Ну, или вышибло последние мозги, тут уж как посмотреть. Иначе с чего бы он расправил дырявые крылья и замер в такой позе на краю ледяной площадки?
А наверху к следопыту присоединились уже не только верная свора, но и самые расторопные ратники. Если зогу ни за что не спуститься с гряды, то волчарки готовы были ринуться вниз, однако Сыч велел псинам оставаться на месте. И ратники согласно его приказу не свернули себе шеи при спуске.
– Прыгай! – рыкнул тайгер.
Услышал его Шершень или сам догадался, что его тщедушная крылатая фигурка – отличная мишень для молчаливых парней из столицы – не все ли равно? Главное, он шагнул в пустоту под собой ровно за миг до того, как в ледяную площадку воткнулись стрелы. Как пчелы к первоцвету, к пиросу устремился целый рой оперенных стальных наконечников. Чуть замедлив падение крыльями, Шершень шлепнулся в озеро, едва не зацепив пятками Зила. Стрелы посыпались следом.
С трудом переставляя отяжелевшие, замерзшие ноги, Зил поспешил выбраться на сушу у зарослей желтых цветов. Чтобы наладить с ними связь, он крепко зажмурился. Во рту стало сухо, в голове зазвенело. И ничего. Он уже отчаялся, когда увидел-таки сеть, похожую на паучью. Каждая нить тянулась от его головы к соцветьям. Зил пустил по нитям крохотные, едва заметные огоньки приветствия – и в виски ему словно со всего размаха забили по раскаленному добела гвоздю. Подтверждая готовность помочь, по зарослям прокатилась едва заметная волна, и нити чуть натянулись. И еще он почувствовал что-то странное… тревогу, что ли?..
Открыв глаза, леший с удивлением понял, что стоит на коленях перед зелеными стеблями, а из носа у него течет кровь. Закружилась голова, он опрокинулся на бок, его вытошнило горьким и липким. Так бывает, когда слишком долго и слишком часто пользуешься даром.
– Братец, ты как? – Траст держал Лариссу за руку, и блондинка не спешила вырвать ладошку из его медвежьей лапы.
– Лучше всех. Дружище, может, ты знаешь, как называются эти…
– Подсолнухи, – уверенно заявил Траст. – Мне мамка рассказывала сказку про них, про подсолнухи эти.
– Страшную? – хохотнув, леший подполз вплотную к зарослям, в которые только что шумно, с хрустом вторглись полукровки.
– Так тебе тоже мать рассказывала? – не уловил иронии здоровяк.
Его серьезность не понравилась Зилу. И растения – подсолнухи, да? – вроде как предупреждали о грозящей опасности. Вон и следопыт запретил своим дальнейшее преследование. Что на него нашло, а?..
Вот именно – нашло.
В любой момент ублюдок в шляпе может передумать. Надо убираться отсюда.
Небо от края до края затянуло тучами, вдалеке сверкнуло, а потом глухо, с намеком на грозу, загрохотало.
– Будь я твоей матерью, толстый, удавилась бы сразу после родов, – Ларисса высвободила-таки отдавленную кисть из лапы Траста. – Или нет, забеременев, утопилась бы в выгребной яме.
Про яму донеслось уже из зарослей, куда Ларисса, обогнав Зила, устремилась вслед за троицей полукровок. Быстро же те забыли о союзниках-чистяках – не оглядываясь, они двигались напролом, только хрустели, ломаясь, мясистые толстые стебли, покрытые мельчайшими ворсинками. Впереди шел тайгер. Своим мощным телом он, не напрягаясь, подминал под себя зелень – проделывал проход. За ним пристроился рептилус. Замыкал Шершень. Ну а там уж за блондинкой поспешил и Зил, ведь топать за полукровками получится быстрее, чем самому ломиться через подсолнухи, или как там Траст назвал эти растения…
Леший впервые слышал о подсолнухах, хотя родители очень подробно ему и Даринке рассказывали зимними вечерами о клыкастых и ядовитых опасностях мира, поджидающих детишек за воротами хутора.
Траст сзади схватил его за плечо:
– Братец, не надо нам туда ходить!
Зил сбросил веснушчатую пятерню, поросшую рыжим волосом.
– Дружище, ну что ты как девчонка? Вон, кстати, твоя подруга впереди. Может, и мы поторопимся?..
Тяжко вздохнув и пробурчав неразборчиво что-то вроде «Я предупредил, а там как хотите», здоровяк поспешил за лешим. Они едва поспевали за Лариссой, а та, между прочим, серьезно отстала от полукровок. В переохлажденных конечностях постепенно восстановилось кровообращение, и вскоре Зил уже не ковылял – бежал со всех ног.
Он обернулся. Желтые щляпки цветов затрудняли обзор, но все-таки увидел то, что хотел: Сыч вместе со своим воинством топтался на краю гряды. А еще Зилу показалось, – слишком далеко, не мог он этого рассмотреть – что Сыч, не моргая, уставился на небо.
Вверху вновь сверкнуло, и Ларисса испуганно вскрикнула.
– Ты чего, грозы боишься? – удивился леший.
– Нет! – вскинулась девчонка. – Сам ты!..
Но тут вновь громыхнуло, и она, замерев на месте, втянула голову в плечи.
Глава 7
Гроза над могильником
– Достигнув подросткового возраста, все альбиносы становятся говорцами.
Князь Мор настолько приблизился к рабу-говорцу, согнувшемуся вдвое, что последний в подробностях рассмотрел каждую морщинку на высоких сапогах господина, сшитых из крашеной кожи рептилуса и продырявленных костяными вставками и шнуровкой. Морщинок было предостаточно, но в меру. Пахло от них правильно – прогорклым свиным жиром.
Чуть помолчав, затем шумно прочистив горло и сплюнув ком слизи прямо на пол, устланный прекрасным цветущим ковром, князь продолжил:
– Если, конечно, доживают до первых волос на верхней губе. Но доживают-то альбиносы редко, ведь болезненными рождаются. Так говорят, да. А ты что скажешь, бледная поганка?
– Лгут, – выдохнул раб-говорец, альбинос по имени Даль.
Зачем князю, затянутому от подбородка до пят в черное, знать, что до восемнадцати лет Даль, взирающий на мир светло-голубыми глазами, ни разу не чихнул, не сломал даже ногтя на мизинце, и лоб его, в отличие ото лбов сверстников, не осквернился ни единым прыщом? Альбиносу Далю исполнилось аж девятнадцать, когда он впервые услышал, и лишь год спустя он смог ответить.
Его часто спрашивали, как это – слышать и отвечать. Придыхая и томно глядя на светлые завитушки, интересовались обычно придворные дамы. Он отвечал всем так: «Мое умение можно сравнить с восторгом юнца в горячих объятьях его первой женщины, неописуемой красавицы, дарующей столь чувственные наслаждения, что…» После этого Даль замолкал, ведь совершенно невозможно говорить, если твой рот запечатан страстным поцелуем. Жены министров и прочих прихлебал Мора испытывали болезненное влечение к княжьему говорцу, бледному чудовищу, женственность черт которого безнадежно уродовал шрам, разорвавший кожу от левого виска до подбородка.
– Лгут?.. – подойдя к пластиковому столу, владыка Моса жестом велел Далю разогнуться. Это был единственный приказ хозяина, который раб-говорец всегда выполнял с удовольствием и незамедлительно.
Столешницу покрывала полиэтиленовая скатерка, расчерченная на квадраты синими полустертыми полосами – такой же мусор из древних развалин, как и стол. И как пластик и полиэтилен, за века ставшие хрупкими, не истлели, не рассыпались в пыль?..
Нежность, которую князь испытывал к жалким остаткам минувшего величия предков, вызывала у Даля брезгливость и оторопь. Вот и сейчас раб поморщился, увидев, что Мор взял со стола щербатую стеклянную кружку с красно-белым ромбом на боку и надписью на древнем языке «СПАРТАК». Даль не знал, что значили эти письмена, и не знал никого, кто мог бы растолковать их потаенный смысл. Осторожно, с благоговением князь провел пальцем по стеклу. Лицо его при этом мерзостно исказилось, – так Мор улыбался – и толстый слой пудры на щеках растрескался, грозя обвалиться пластами.
В отличие от прочих помещений, украшенных плетенными из трав гобеленами, здесь, в личных покоях владыки Моса, каменные стены спрятались за пластиковыми панелями, доставленными чуть ли не с окраины Разведанных Территорий.
Князь всячески зазывал к себе мародеров, оказывал им почести, щедро одаривал и не упускал возможности побеседовать с каждым вонючим ублюдком, еще вчера рыскавшим по пустошам, точно шакал – в поисках падали.
Вот такой же падалью говорец считал и лежавшую на столе старинную пластиковую куклу без головы, зато с длинными-предлинными ногами и жалкими обрывками когда-то яркой одежды. Не лучше была и керамическая солонка, сделанная в виде грибка с многократно проеденной червями шляпкой. Этот мусор князю поднесли на последний его день рождения, вызвав такой восторг у именинника, что Даля едва не вырвало… Говорец покосился на странный сундук у дальней стены. Мор называл эту штуковину «принтером» и чуть ли не на коленях перед ней ползал. А вот Даль опасался к ней приближаться и подальше держался от висевшего на стене слева кругляка с нанесенными на него цифрами и закрепленными в центре двумя палочками. Ну и мерзость!.. Кулаками, ногами, не жалея себя, до крови – крушить тут все безжалостно! И наслаждаться посмертным хрустом пересохшего пластика! И керамику – в осколки! Даль аж засопел, представив себе такое. Внутри у него стало радостно и тепло, как бывает в самом начале беседы.
– Все-все-все лгут, значит? Да, поганка ты бледная? – вернув кружку на место, князь уставился на презренного, но очень дорогого раба из-под черных линз солнцеочков, найденных мародером в той же мусорной куче, где и стол со скатеркой.
Мор частенько поминал молочно-белую кожу альбиноса. Сам-то князь – Даль знал это точно – был неприлично смугл, хотя на солнце появлялся реже, чем мертвец в гробу, зарытый на пять мер в землю. Мало того, князь стеснялся своего уродства куда больше, чем говорец – своего. К тому же, нынче владыка был не в духе, – очень не в духе! – а потому следовало, нарушив приказ, вновь склониться перед ним. И молчать, не настаивая на своем.
Не в этот раз.
– Все-все-все лгут, – спина Даля осталась ровной.
Приставленный к двери здоровенный ратник из личной охраны князя недовольно скривился, оценив дерзость раба по достоинству. Алебарда в его лапищах угрожающе дрогнула.
– Ну, лгут, и пусть, и ладно, – князь неожиданно легко согласился с говорцом. – Все лгут. Мы согласны с тобой, поганка бледная. Никому нельзя верить.
Скорбно вздохнув, Мор подошел к окну, через которое отлично просматривалась площадь у замка и редко пустовавшая виселица на ней. Вот и сейчас на перекладине болтались двое ратников, которым при жизни вменялось следить за покоем новой фаворитки князя. Однако та, оказавшись дамой уж очень беспокойной, сбежала от соглядатаев, за что князь наградил нерадивых «разговорчивых» персональными удавками.
А ведь на месте этих ратников мог – должен был! – оказаться Даль. Говорец заставил себя не думать об этом. Ничуть не жаль цепных псов князя – они с удовольствием разорвали бы альбиноса, отдай Мор приказ.
Вспомнив сбежавшую фаворитку, Даль наклонил голову так, чтобы князь не увидел его улыбку. Ларисса, так звали девушку. Красавица. Умна. И главное – не покорна, всегда готова сражаться!.. В этом проклятом замке, пропахшем вонью интриг и загаженном древним мусором, она быстро увяла бы, и, растеряв свою привлекательность, стала бы не интересна князю настолько, что ее труп утащила бы подземная река – Мор обожал подкармливать обитающих под городом чудовищ.
Даль помог Лариссе бежать. И ни разу не пожалел об этом. Ни разу!..
Меж тем молчание затянулось. А ведь владыка Моса послал за говорцом точно не для того, чтобы обсудить с ним теории подданных о природе альбиносов. Князь нуждался в даре Даля как никогда. Но Даль не размыкал губ, впервые не выказав готовности предложить хозяину всего себя без остатка. Пусть Мор сам попросит. Или прикажет. Смиренная немота раба была дерзким вызовом. Сам Даль не позволил бы себе ничего такого, но перед его бесцветными глазами то и дело возникал образ красавицы Лариссы. Девушка стала для говорца воплощением свободы – всего, чего он лишился, когда отец и мать продали его, пятого ребенка, уже отнюдь не маленького, в рабство. Тот год был неурожайным: засуха, посевы погорели…
Даль задавил в себе тягостные воспоминания.
Он готов был долго ждать приказа, – сколько нужно, столько и ждать! – но князь вновь удивил его: точно большой черный нетопырь из Долины Смерти он метнулся к столу и, вновь схватив любимую кружку, скрипучим своим голосом потребовал ответа:
– Что слышно от Сыча?!
Не поднимая головы, Даль опять улыбнулся. Он – самый сильный альбинос-говорец Разведанных Территорий. Ему не составило труда связаться со следопытом, хоть это было противно и мерзко до тошноты. Даль в курсе последних новостей, а владыка Моса – нет, и потому раб нынче сильнее господина. Немного и ненадолго, но сильнее.
Потому что знает больше.
– Да говори уже, поганка бледная!!! – устав ждать, Мор швырнул в альбиноса кружку, от которой был без ума, которую ласкал так, будто она – еще не пресытившая его любовница.
Кружка пролетела мимо говорца и, врезавшись в стену, не только проломила в пластике неровную дыру, но и разбилась на десятки стеклянных – больших и совсем крохотных – осколков.
Даль мысленно выругал себя за то, что не посмел уклониться и застыл камнем. Хватит! Пора вытравить из себя это рабское послушание!.. Просто повезло, что Мор, будучи вне себя от ярости, не попал ему в голову. В горле у князя забулькало, он шумно задышал, глядя на осколки, рассыпанные по полу.
Ратник у дверей промычал что-то и, всплеснув лапищами, уронил алебарду. Та с глухим стуком, пронзив ковер, рубящей кромкой на треть вошла в деревянный пол. Хорошо заточена, отлично даже. Рубанула в считаных долях меры от стопы зарвавшегося альбиноса. Виновато покосившись на князя, ратник тотчас выдернул из пола алебарду.
– Я связался с Сычом и… – начал торопливо излагать Даль.
Но владыка Моса передумал слушать причитания раба. Ощерившись, он взвыл зайчером, угодившим в капкан и ради свободы отгрызшим себе лапу.
Как же, ведь разбилась любимая кружка!
И еще панель безнадежно испорчена!..
Метнувшись к ратнику, князь выхватил кнут из-за его потрепанного, давно не кормленного пояса-лозы и, размахнувшись так широко, что вдребезги снесло со стола обожаемую солонку-гриб, со свистом перетянул Даля плетеным кожаным ремнем. А ведь последняя часть ремня – широкая полоса воловьей кожи, загнутая когтем хищника, вываренная для крепости в кислом молоке и оснащенная стальным шариком, поржавевшим из-за чрезмерного окропления кровью. Вот она-то, часть эта, и врезалась в плечо Даля. Кожа под плетенкой вместе с плетенкой лопнула, раскрыв рану до мяса. Живая одежда мгновенно намокла, впитав алую, а вовсе не белесую, как многим кажется, кровь альбиноса.
До скрипа Даль стиснул зубы, чтобы криком не выказать боль. И до черноты смежил веки, чтобы мучитель не увидел ненависти к себе в прозрачных глазах раба. И тотчас лицо говорца – он давно научился так делать – стало невозмутимым: ни одна жилка на нем не дрогнула, краской щеки не залило, молоком шрам не выбелило. Всем своим покорным видом Даль как бы говорил: «Одним рубцом больше, одним меньше… Дело привычки, не более».
Князь зверел, если долго не принимал настойку. Доставалось тогда и придворным, и ратникам, и слугам – владыка Моса вымещал злобу на всех без разбору, невзирая на чины и положение. Говорец, кстати, страдал меньше всех. Всего раз Мор ударил ценного раба по лицу, – шрам на щеке тому свидетель – после чего Даль высказал взглядом все, что думает о хозяине и что хотел бы с ним сделать, прежде чем подвергнуть изощренным надругательствам его бездыханное тело.
Почувствовал ли Мор исходящую от раба ненависть и понял, что перестарался? Неизвестно. Однако он надолго охладел к экзекуциям. В замке стало спокойней, тише и даже выветрился, казалось, неистребимый запах крови. Но сегодня князь вновь взял кнут – он был настолько взволнован, что не контролировал себя.
Для него так важна миссия следопыта, от одного вида которого Даля бросало то в жар, то в холод? Надо хорошенько подумать, что сказать Мору, а что – утаить. Когда Сыч сообщил, что мальчишка следует к границе и, судя по всему, направляется в Минаполис, князя едва не хватил удар…
– Я связался с Сычом, – повторил Даль, бесстрастно наблюдая за тем, как Мор примеряется вновь перетянуть его кнутом, и шепнул: «Не делай этого».
Выпав из ослабевшей руки, кнут лег дохлой гадюкой на цветочный ковер. Покачиваясь, князь доплелся до кресла-панциря, устланного меховыми одеялами, и упал на подушки, заранее взбитые слугами.
Даль продолжил:
– Сыч сообщил: «Мальчишка дважды умудрился уйти от меня, однако…».
Говорца прервал рык, вырвавшийся из княжеской глотки.
– «Однако для беспокойства нет повода». Все.
На самом деле у сообщения было продолжение, – важное продолжение – о котором говорец умолчал, потому что рассеченное плечо жгло огнем. Такая вот месть низменного раба его высокородному господину.
– Все?.. – из ноздри Мора выскользнула алая капля и, не замеченная никем, кроме Даля, упала на подушку. – Немедленно передай Сычу, мы очень им недовольны. – Мор вцепился пальцами в подлокотники кресла, как волчарка – когтями в плоть зайчера. – И еще передай: «Владыка Моса с нетерпением ждет, когда ему доставят мальчишку. Лучше мертвого. Или просто его руку. Ту самую руку».
– Будет исполнено, – Даль попятился к выходу.
Однако аудиенция еще не была закончена.
– Куда? Стой, поганка бледная! Прямо сейчас передай. Прямо здесь.
– Но… – говорец растерялся. Неужели Мор заподозрил его в обмане и неискренности? Надо отговорить князя: – Господин, зачем вам на это смотреть? Поверьте, беседа – это не самое приятное зрелище…
Мор сжал кулаки:
– Ты не услышал нас, поганка?! Мы сказали: здесь и сейчас!