Основы музыкальной психологии Тихонова Елена

8.1. Общая характеристика эмоций

Эмоциями (лат. еmoveo – потрясаю, волную; фр. еmotion – волнение) называют реакции человека на воздействие внутренних и внешних раздражителей; эти реакции носят ярко выраженный субъективный характер, охватывают все виды чувствительности и переживаний. Эмоции выявляют состояние внутреннего мира человека, дают интуитивные знания о нем, его вовлеченности в отношения с другими людьми. Эмоции могут подталкивать человека к действию и, наоборот, дезорганизовать его деятельность. Характеризуя эмоции как особый класс психических явлений, А. Н. Леонтьев называет их «внутренними сигналами».

Эмоции рассматриваются как «сложный комплекс изменений, включающий физиологический уровень активности человеческого организма, субъективные переживания, познавательные процессы и поведенческие реакции, возникающие в ответ на личностно значимые для человека ситуации» [2. С. 77]. Соответственно выделяются четыре отличительных признака эмоций.

1. Эмоции выражают состояние человека или его отношение к миру, к самому себе и к другим людям.

2. Эмоции приводят в действие физиологический уровень активности человека, затрагивающий деятельность нервной системы, уровень мозговой активности, выработку гормонов. Под влиянием эмоций у человека может произойти учащение дыхания, пульса, повышение артериального давления, покраснение или побледнение кожных покровов, дрожание рук и т. д.

3. Эмоции являются субъективными переживаниями или отношением человека. Одно и тоже событие, явление может субъективно переживаться различными людьми по-разному: «нравится – не нравится», «приятно – неприятно» и др. Как правило, эмоции носят полярный характер.

4. Эмоции взаимодействуют с познавательными процессами: восприятием, вниманием, памятью, мышлением, воображением. Взаимосвязь эмоций и познавательных процессов отмечает академик К. М. Быков: «Наши мысли, чувства и эмоции составляют единое целое и никогда нет в отдельности ни “чистой мысли”, ни “чистой эмоции”» (цит. по: [4. С. 96]). Эта же мысль подчеркивается С. Л. Рубинштейном: существует целостный акт познания, включающий «единство двух противоположных компонентов – знания и отношения, интеллектуального и аффективного» [13. С. 264].

В настоящее время в отечественной и зарубежной психологии насчитывается свыше двадцати теорий эмоций. Представлены различные классификации эмоций. Различают «высшие» и «низшие» эмоции.

«Низшие» эмоции свойственны и человеку, и животным. Их отличает биологический характер, «телесность» проявления (например, эмоции вызывают потребности голода, жажды, боли).

«Высшие» эмоции проявляются только у человека. Эти эмоции формируются в социальном обществе, отличаются «духовностью» проявления, связаны с длительной и устойчивой направленностью на предметные обобщения: явления, идеи, символы (А. Н. Леонтьев). Примером могут служить интеллектуальные, эстетические, моральные чувства. Интеллектуальные чувства соединяют рациональные и эмоциональные компоненты познания (удивление, любознательность). Эстетические чувства доставляют удовольствие в процессе познания. Моральные чувства связаны с отношением человека к обществу, к самому себе и к другим людям: это социально и личностно значимые качества (ответственность, долг, честь и др. ). В отдельную группу С. Л. Рубинштейн выделяет обобщенные мировоззренческие чувства: чувство юмора, чувство возвышенного, комического, трагического.

В эмоциональной сфере личности обнаруживаются индивидуальные особенности в содержании и проявлении чувств. Они проявляются: 1) в сильной или слабой эмоциональной возбудимости человека; 2) в интенсивности чувства, т. е. быстро нарастающем переживании, доминирующим над всем остальным, пронизывающим все действия человека; 3) в глубине чувств, т. е. характеризуются длительностью, устойчивостью, неослабевающим интересом к деятельности (С. Л. Рубинштейн).

Отметим, что изучение эмоций базируется на двух основных подходах: мотивационном и когнитивном. Суть мотивационного подхода сводится к тому, что эмоции рассматриваются как регулятор человеческого поведения, в структуре мотивации деятельности (А. Н. Леонтьев, П. М. Якобсон и др. ).

Сторонники когнитивного подхода изучают эмоции в процессе человеческого познания как единство эмоциональной и интеллектуальной составляющих. В результате их интеграции возникает «умная эмоция» и эмоционально насыщенное познание (Л. С. Выготский, Б. М. Теплов).

8.2. Музыкальные эмоции

Любая человеческая деятельность сопровождается эмоциями, вызывает эмоционально активное или пассивное отношение.

Эмоции играют в музыке главенствующую роль. Эта роль предопределяется звуковой и временной природой музыки, способной передать переживание в движении, в процессе развития со всеми изменениями, нарастаниями, спадами, конфликтами или взаимопереходами эмоций. Музыка способна воплощать человеческое настроение, не направленное на какой-либо предмет: радость или грусть, бодрость или уныние, нежность или тревожность. Музыка может передать эмоциональную сторону интеллектуальных и волевых процессов: энергичность и сдержанность, серьезность и легкомысленность, импульсивность и упругость. Благодаря этому свойству музыка способна отразить человеческий характер. Музыка может выразить мысли-обобщения, которые относятся к динамической стороне социальных и психических явлений: гармоничность – дисгармоничность, устойчивость – неустойчивость, могущество – бессилие человека и т. д.

Восприятие и исполнение музыки оказывает сильное эмоциональное воздействие на человека благодаря свойствам звука. Звук несет колоссальный объем информации для человека. Об этом блестяще написал А. Шнабель: «Жизнь звуку дана в человеке; в нем звук стал стихией, стремлением, представлением и целью… Человеку открылось, что созданный им звук способен утолить духовную жажду и, очевидно, призван… возвышать радость и смягчать страдание. Так родилось предназначение и стремление человека творить из этой трансцендентной субстанции, из этой звучащей вибрации с помощью своего интеллекта вечно подвижный, ощутимый и все же неосязаемый мир… Результат этого творчества, который есть не что иное, как последовательность звуков, мы и называем музыкой» [16. С. 313].

Музыка в человеческом обществе становится активным и действенным средством эмоциональной коммуникации. Музыка способна раскрыть мысли, чувства, переживания человека, события общественной жизни и картины природы, вызвать разнообразные ассоциации.

Другими словами, музыка воплощает бесконечное многообразие эмоциональных переживаний человека и все богатство духовного мира человечества.

Такие свойства звука, как тембр, регистр, громкость, артикуляция, направление движения мелодии, ее акцентуация в сочетании с темпом движения преобразуются в музыкальную интонацию. Не случайно Б. В. Асафьев назвал музыку «искусством интонируемого смысла».

Свойства музыкальной интонации подобны речевой интонации, которая доносит смысл высказывания. Однако чувства несравненно более полно могут быть выражены средствами музыки, чем сформулированы словами. Поэтому очень сложно перевести в словесную форму содержание музыки. «Этот перевод неизбежно будет неполным, грубым и приблизительным», – писал Б. М. Теплов [14. С. 100]. Основное различие между речевым высказыванием и музыкальной речью состоит в том, как выражается содержание, смысл. В речи содержание передается через значение слов языка; в музыке – непосредственно выражается в звуковых образах. Если основной функцией речи является функция обозначения, то основной функцией музыки является функция выражения (Б. М. Теплов). Похожие мысли высказывает А. Шнабель: «Среди всех искусств музыка занимает исключительное и несоизмеримое с другими видами положение. Она – везде – становление и в силу этого никогда не может быть “схвачена”. Ее невозможно описать, от нее нет никакой практической пользы; ее можно только переживать…» [16. С 297].

Изучая вопросы, связанные с музыкальным переживанием, Б. М. Теплов делает следующие весьма значимые выводы.

1. Переживание музыки является эмоциональным переживанием и выступает как разновидность невербального знания, как единство «аффекта и интеллекта» (Л. С. Выготский). «Внеэмоциональным путем нельзя постигнуть содержание музыки» [14. С. 113]. В то же время переживание музыки связано с ее пониманием (т. е. формы, структуры, строения музыкальной ткани и т. д. ). Поэтому понимание музыки становится эмоциональным. «Музыка есть эмоциональное познание» [там же].

2. Музыкальное переживание есть переживание эмоциональное и познавательное одновременно. Познать музыку можно с помощью других методов и средств познания: сравнения с другими видами искусства, пространственными и цветовыми ассоциациями, идеями, символами. В сочетании с другими внемузыкальными средствами познания познавательное значение музыки раздвигается до широчайших пределов. При этом музыка углубляет имеющиеся знания и придает им новое качество – эмоциональную насыщенность.

Способность человека к переживанию музыки Б. М. Теплов считал признаком музыкальной одаренности, музыкальности, а ядром музыкальности – «эмоциональную отзывчивость на музыку».

Сферу эмоций музыканты обычно передают различными словами, используемыми как синонимы: чувство, настроение, ощущение, аффект, волнение и т. п. Различия между ними проявляются в интенсивности проявления эмоции: например, ощущение – слабее, волнение – сильнее.

Или различия приобретают стилистический характер. «Аффект» употребляют применительно к теории аффектов в музыке XVII–XVIII в. ; «чувство» – по отношению к стилевому направлению сентиментализма в музыке XVIII в. ; «ощущение, волнение, настроение» – для характеристики романтической музыки XIX века.

Кроме этого, эмоциональное и суггестивное воздействие музыки связано с временной протяженностью музыкального произведения. На этой взаимосвязи основана теория аффектов в европейской музыке эпохи барокко: один «аффект», одно чувство выдерживается на протяжении всего произведения или его крупной части. Этот аффект может усиливаться или ослабляться, но меняться на другой он не может. Так А. Кирхнер в труде «Musurgia universalis» приводит восемь аффектов, которые должна вызывать музыка: любовь, печаль, отвага, восторг, умеренность, гнев, величие, святость [15]. Именно поэтому произведения И. С. Баха, связанные с долгим развитием одного аффекта, оказывают глубокое эмоциональное впечатление на слушателей.

XIX век принес новые открытия: музыка, способная передать внутренний мир человека, развитие или превращение его чувств, становится ведущим видом искусства, подражать которому стремится литература, поэзия, живопись. Неслучайно многообразие эпитетов, поэтических образов, программных названий, подчеркивающих характер музыкальных эмоций, встречается в творчестве Ф. Листа, Ф. Шопена, Р. Шумана, русских композиторов «Могучей кучки», П. Чайковского и др.

В музыке XX века, несмотря на антиромантические тенденции, продолжается воплощение новых эмоций: тревоги, гнева, сарказма, гротеска.

Обобщая сказанное выше, подчеркнем, что музыка содержит богатейший спектр различных эмоций, среди которых выделяют: 1) жизненные эмоции окружающего мира; 2) эмоции, адекватные эмоциям других видов искусства; 3) специфические музыкальные эмоции [15].

В связи с этим становится понятной сложность изучения проблемы музыкальных эмоций и отсутствие разработанной теории. Исследуя теорию музыкального содержания, В. Н. Холопова предлагает следующую классификацию важнейших типов музыкальных эмоций.

1. Эмоции как чувство жизни.

2. Эмоции как фактор саморегуляции личности.

3. Эмоции восхищения мастерством искусства.

4. Субъективные эмоции музыканта-практика – композитора, исполнителя.

5. Изображаемые в музыке эмоции (эмоции воплощаемого в музыке образа).

6. Специфические природные эмоции музыки (эмоции природного музыкального материала).

Эмоции в музыке сохраняют связь с жизненными эмоциями, но выражаются в образах фантазии. При этом главенствующим является специфический природный музыкальный материал, к которому относятся: а) моторно-ритмическая сфера; б) певческая или вокальная сфера, переносимая в звучание тембров музыкальных инструментов; в) речевая или декламационная сфера.

Моторно-ритмическая сфера воздействует ритмической периодичностью, разнообразием акцентов, мелодическими вершинами и кульминациями, звучанием гармоний и различными градациями силы звука. Данная сфера обладает универсальным воздействием на человека, вплоть до погружения в состояние гипноза.

Певческая или вокальная сфера включает весь диапазон интонаций человеческого голоса и непрерывно пополняется интонациями речевой сферы.

Речевая или декламационная сфера содержит огромный и весьма эмоциональный материал: интонации просьбы или жалобы, страха или угрозы, восторга или негодования и др.

Специфические природные эмоции музыки взаимосвязаны с изображаемыми, т. е. с эмоциями воплощаемого в музыке образа. Изображаемые эмоции – это эмоции художественного образа, композиторского замысла. В сравнении со специфическими природными эмоциями в музыке они отличаются символичностью, условностью, носят характер аллегории, художественной идеи.

Таким образом, музыкальные эмоции представляют «иерархию художественных реакций человека на разных уровнях, от преходящего настроения, локального “аффекта”, внушенного музыкальным материалом (ритм, мелос), до элементов мироощущения, мировосприятия, воспитываемых музыкальным искусством, его шедеврами. Музыка воздействует на человека с помощью веками сложившегося в ней эмоционального обобщения», – указывает В. Н. Холопова [15. С. 144]. Эмоциональное обобщение воплощает эстетические и этические идеи искусства. На основе эмоционального обобщения в музыке возникают символы, изображающие эмоции. С помощью ассоциаций, аллегорий внушается мысль о чувстве, аффекте или настроении. Музыкальные эмоции задаются художественным замыслом произведения и оказывают влияние на человеческое мироощущение. «Эмоции в музыке – это и эмоции-волнения, и эмоции-идеи, и эмоции-образы, и эмоции-концепции» [15. С. 145].

8.3. Развитие эмоциональности в музыкально-исполнительской деятельности

Роль эмоций в музыкальной деятельности огромна: они пронизывают ее содержание и непосредственный процесс исполнения. Эмоции придают привлекательность занятиям музыкой, вызывают возникновение музыкальных переживаний, обогащают новыми знаниями и придают им эмоциональную насыщенность.

Однако рядом исследований установлено, что на практике воспитание эмоциональности осуществляется стихийно или эпизодически. Примером могут служить выводы, полученные в экспериментальном исследовании В. Г. Ражникова. Содержание экспериментального задания сводилось к анализу эмоциональной партитуры прелюдии с-moll Ф. Шопена. Результаты выполнения задания показали, что музыканты-исполнители представляют эмоциональную программу произведения до его реального звучания, что указывает на способность мыслить музыкальными образами, обобщенными художественными категориями. Подавляющее большинство студентов сделали анализ эмоциональной партитуры произведения с помощью музыковедческих понятий; лишь немногие студенты охарактеризовали эмоциональную партитуру с помощью музыкальных переживаний. На основе этих данных В. Г. Ражников делает два значимых вывода.

1. Работа над эмоциональным постижением произведения должна проводиться постоянно, так же, как над исполнительской техникой: от этого зависит развитие эмоционально-образного мышления исполнителя, процесс постижения художественного образа.

2. Создание собственной эмоциональной программы произведения выполняет функцию «сверхзадачи» для исполнителя. «Сверхзадача» направляет поиск, активизирует сознание, проводит в действие автоматизированные навыки. Поэтому изучение музыкального произведения целесообразно начинать с эмоционального отклика, поиска музыкальных представлений и ассоциаций, а затем от понимания музыкального образа двигаться к способам его звукового воплощения.

Попытаемся представить роль эмоций в музыкальном познании, построении концепции музыкального образа более подробно. Концепция музыкального образа складывается постепенно. Сначала возникают субъективные музыкальные переживания, сложно поддающиеся вербализации. Эмоции в этом случае выполняют функцию невербального познания, адекватную мышлению. Выражается эмоциональное познание в наглядных образах, ретроспективных переживаниях, зрительно-слуховых, пространственных, программных ассоциациях или в беспредметных ощущениях музыкального образа. Известно, к примеру, какое внимание уделял К. Н. Игумнов поиску подобных ассоциаций в собственной исполнительской и педагогической деятельности. Особенностью эмоционального познания является способность опережать сознательные процессы посредством инсайта, озарения. Однако основу музыкального образа составляют внутреннеслуховые звучания в сочетании с музыкальными переживаниями. Поэтому далее в процессе изучения произведений происходит некое «уподобление» исполнителя музыкальному образу. Переход от чувственного к понятийному познанию осуществляется с помощью музыкально-теоретических понятий, музыковедческого анализа. Целостная концепция музыкального образа синтезирует эмоциональное переживание и интеллектуальное познание в едином исполнительском плане интерпретации.

Интеллектуальная составляющая музыкального мышления в большей степени поддается словесным описаниям, нежели эмоциональная составляющая. Интеллектуальная составляющая подразумевает освоение музыки с помощью музыкально-теоретических и музыковедческих знаний. Педагоги-пианисты относят к интеллектуальной составляющей также и практические умения, и навыки, владение культурой тренировочной работы на музыкальном инструменте. На это указывали Н. Г. Рубинштейн, Л. В. Николаев, С. Е. Фейнберг, Г. Г. Нейгауз и др. Однако воспитание «музыкального ума» (Н. Г. Рубинштейн) не исчерпывает содержание музыкального обучения: не менее значима эмоциональная составляющая. Под влиянием эмоций возникают музыкальные переживания, начинается эмоциональное познание музыки, которое предшествует интеллектуальному познанию.

Эмоциональное познание тесно взаимосвязано с движениями исполнителя, внешней пластикой, экспрессией. Внешние движения проявляют и углубляют внутренние переживания. Об этом писал К. С. Станиславский. Основой разработанного им «Метода физических действий» является представление о действии как явлении психофизическом, которое выражается в мышечном движении. Действие осуществляется подсознательно, непроизвольно и проявляется в поведении человека. Практические наблюдения К. С. Станиславского за внешними действиями имеют ценность для музыкально-исполнительской деятельности.

Дело в том, что выразительные игровые движения (мимика, пантомимика, технические приемы работы) приспосабливают исполнителя к эмоциональной программе произведения. Движения совершенствуют исполнительские приемы: любая техническая работа над произведением ведет к художественному улучшению, что непосредственно сказывается на характере музыкального переживания. Прочувствованное музыкальное переживание развивает музыкальный слух, способность к убедительной передаче художественного замысла произведения. Таким образом, эмоционально-выразительное начало (внешние движения) и эмоциональное познание (смысл музыки, внутренний слух) в музыкальном исполнительстве дополняют друг друга.

В музыкальной психологии и педагогике искусства описаны специальные методы работы, направленные на эмоциональное постижение произведения, развитие эмоциональной составляющей музыкального мышления: метод «эмоционального заражения», метод образного «наведения», метод артистического показа.

Метод «эмоционального заражения» основан на подражании и служит средством коммуникации для человека (П. М. Якобсон). С помощью этого метода можно передать общее представление о музыкальном образе, эмоциональный фон произведения, а далее продвигаться к уточнению концепции музыкального образа в процессе решения технических задач.

Метод образного «наведения» используется с целью развития воображения и фантазии учащихся. Применяя этот метод, можно комбинировать способы художественной выразительности или искать новые приемы. Такой поиск обеспечивает глубокое проникновение в эмоциональное содержание произведения и осмысление его концепции.

Метод артистического показа помогает увлечь учащихся в мир музыкальных образов, разбудить фантазию, воображение. Этот метод широко использовал А. Г. Рубинштейн: с помощью ассоциаций, образных сравнений он активизировал эмоциональную сферу учащихся («от чувства – к мысли»).

Отметим, что в учебно-воспитательной практике достаточно часто встречаются учащиеся, которые тщательно осваивают технические задачи музыкального произведения, но играют формально, невыразительно. Это явление получило название «эмоциональной адаптации» [17]. Эмоциональная адаптация связана с тем, что частое повторение музыкальных переживаний вызывает ослабление чувств: то, что нравилось, начинает терять привлекательность, вызывает скуку и равнодушие. Чтобы эмоциональная реакция не ослабевала, в целесообразно применять такое «правило»: в каждое новое повторение вносить элемент новизны. Это помогает видоизменять эмоциональную реакцию, придает ей глубину и прочность, активизирует интерес к занятиям музыкой.

Таким образом, эмоции в музыкальной деятельности связанные с познанием и построением концепции музыкального образа, являются:

– переживанием собственного «я» исполнителя, его чувств, различных ассоциаций и бессознательных ощущений;

– механизмом отражения музыкального образа с помощью музыкальных переживаний, эмоционального понимания и интеллектуального познания (музыкального «ума-слуха», В. В. Медушевский);

– художественно-творческим способом мышления исполнителя: от музыкальных переживаний – к смыслу, и наоборот;

– регулятором поведения музыканта, как в процессе ежедневной работы, так и на концертной эстраде.

8.4. Диагностика эмоций в музыкальной деятельности

Изучение и диагностика эмоций характеризуется рядом трудностей, которые вызваны следующими причинами. Во-первых, эмоциональные процессы сложно выделить из всего многообразия психических процессов, так как эмоции сопровождают их протекание, а не существуют изолированно в чистом виде. Во-вторых, эмоциональные процессы имеют свойство легко переходить из одного состояния в другое: кратковременное переживание может перерасти в устойчивое чувство, настроение смениться состоянием аффекта и т. д. Поэтому сложно ответить на вопрос, что именно диагностика фиксирует.

Источниками наблюдения за эмоциональными процессами являются:

1) вербальные высказывания человека о собственных эмоциональных состояниях, чувствах, переживаниях;

2) невербальная активность, проявляющаяся в мимике, жестах, пантомимике человека.

Вербальные высказывания передают субъективное отношение человека к музыкальному произведению или характер музыкальных переживаний. В диагностике словесных высказываний отмечается проявления следующих показателей [11].

1. Наличие эмоциональной выразительности высказывания, тембрального разнообразия голоса подчеркивает осознанность эмоционального переживания; обилие пауз, повторов в речи характеризует непонимание музыкального образа или неумение перевести его на содержание в словесную форму, но при условии, что восприятие музыкального образа сопровождалось невербальной активностью (мимикой, жестами, пантомимикой).

2. Преобладание существительных в речи говорит об актуализации жизненного опыта; преобладание глаголов – о восприятии внутренней драматургии произведения, его динамического развития; преобладание прилагательных – о наличии образного восприятия мира. Наличие личных местоимений (я, мы) говорит об элементах личностного смысла; наличие местоимений второго лица (ты, они) – о рефлексии, созерцании, размышлении.

3. Использование обобщенных понятий в речи указывает на склонность к абстрактному мышлению.

4. Употребление символических понятий (огонь, солнце, душа) характеризуется опорой на бессознательные архетипические образы.

В том случае, если учащийся испытывает затруднения с речевым переводом эмоционального содержания произведения, используется словарь эстетических эмоций В. Г. Ражникова [12]. Возможен другой вариант для начинающих учащихся: из нескольких прилагательных (чаще пять), выбрать наиболее подходящее к музыкальному образу [1]. Более сложными являются письменные задания: написать мини-сочинение или рецензию.

Невербальная активность может проявляться параллельно с вербальными высказываниями в виде мимики, жестов, взглядов, сопровождающих любую деятельность, в том числе и музыкальную. Невербальная активность фиксируется в ходе наблюдений или видеозаписи. Важно учитывать ее произвольный или непроизвольный характер. Внешние проявления невербальной активности несут взгляд, мимика, поза, руки человека.

Взгляд может быть сосредоточенным («в одну точку») или подвижным, живым («огонек в глазах»).

Мимика обычно бывает изменчивой: от фиксации напряженного внимания (нахмуренные брови, сосредоточенный взгляд, сжатые губы) – до свободного и расслабленного состояния (улыбка).

Поза может быть как напряженной, скованной, так и свободной со сменой положений корпуса.

Руки включают движения пальцев («барабанить» по столу), кистью, вплоть до размашистых движений двумя руками.

Аналогом невербальной активности в психологии служат графические схемы эмоций: радости, грусти, страха, гнева. Варианты графического аналога диагностического ключа эмоций в музыкальной психологии представлены В. П. Анисимовым [1]. Учащиеся работают с этими аналогами самостоятельно в процессе музыкальной деятельности: выбирают схему, подходящую для передачи их субъективного отношения к музыке. Далее схему можно, по желанию, дорисовать (например, превратить в гномиков) и раскрасить цветными карандашами.

Относительно использования цвета в музыкальной диагностике отметим, что любая эмоция ассоциируется у человека с определенным цветом и его насыщенностью. Особенно это относится к эстетическим эмоциям. У каждого человека есть собственное отношение к цвету, предпочтение одного цвета и отвержение другого, есть любимые и нелюбимые цвета. Цветовое предпочтение человека рассматривается в психологии как эмоциональное отношение к образу. Поэтому любая методика, использующая цвет, характеризует эмоции человека. В настоящее время широко применяется символика теста психологических состояний М. Люшера, Г. Флиринга и их модификации отечественными авторами.

Для проведения музыкальной диагностики с цветовой методикой нужны чистые листы бумаги и цветные карандаши: синий, зеленый, красный, желтый, коричневый, черный. Символика цветовых выборов предполагает, что цвет выражает определенные эмоционально-психические потребности.

Синий цвет характеризует эмоциональную потребность в удовлетворении и привязанности, стремление к доверию и сочувствию. Зеленый цвет означает потребность в самоутверждении, уверенности, независимости, уважении, стремление к власти. Красный цвет – символ стремления к действию, переживанию успеха, проявлению инициативы. Желтый цвет ассоциируется с оптимизмом и надеждой, избеганием проблем, потребностью в свободе и расслаблении. Коричневый цвет – стремление к комфорту и безопасности, отдыху, символ усталости. Черный цвет связан с негативными эмоциями, отрицанием ярких красок, неприятием, протестом.

Отметим, что, несмотря на неоднозначное отношение к цветовым тестам научной общественности, их используют в практической работе с учащимися для определения эмоциональных состояний, стрессов, эмоциональной направленности личности [1, 9, 11].

В заключение приведем пример более сложной музыкальной диагностики, описанный Д. К. Кирнарской [5]. Цель предлагаемой диагностики состоит в выявлении интонационного слуха – ядра эмоциональной отзывчивости на музыку. Характеристика музыкального образа, исходя из базовых эмоций (радость, грусть, гнев, страх), обычно не вызывает затруднений ни у детей, ни у взрослых. Но если задание усложнить, например, просьбой охарактеризовать сходные интонации в музыке различных жанров и видов, то выполнить такое задание становится сложнее. Только при наличии развитого интонационного слуха человек способен выявить общую интонацию в музыкальном языке различных эпох, стилей, жанров. Например, сходство игровых интонаций русской народной песни, исполняемой хором, и игровых интонаций в клавесинной сонате Скарлатти, услышит далеко не каждый человек. Мешают стереотипы: человек склонен объединять вокальную музыку с вокальной, а инструментальную музыку – с инструментальной. И только наличие хорошего интонационного слуха даст возможность услышать сходные игровые интонации в классическом музыкальном произведении и в фольклорном.

Диагностические задания для выявления интонационного слуха подбираются по сходству интонаций (призыва, скорби, радости, грусти и др. ). Произведения также следует выбирать из различных видов и жанров музыки: классика – современность, вокальная музыка – инструментальная музыка, соло – оркестр, фольклор – эстрада.

Итак, музыкальное переживание является эмоциональным и интеллектуальным одновременно, при этом эмоциональное познание предшествует интеллектуальному. Постижение эмоциональной программы музыкального произведения требует постоянной работы: от этого зависят артистизм и убедительность воплощения исполнительского замысла. Эмоции могут выражаться вербально в виде высказываний о чувствах, эмоциональных переживаниях. Невербально эмоции проявляются в движениях исполнителя, внешней пластике, мимике, жестах.

1. Анисимов В. П. Диагностика музыкальных способностей детей. М. , 2004.

2. Атватер И. , Даффи К. Психология для жизни. М. , 2003.

3. Выготский Л. С. Психология искусства. М. , 1968.

4. Готсдинер А. Л. Музыкальная психология. М. , 1993.

5. Кирнарская Д. К. Музыкальные способности. М. , 2004.

6. Кудряшов А. Ю. Теория музыкального содержания. Художественные идеи европейской музыки XVII–XX вв. СПб. , 2006.

7. Леонтьев А. Н. Лекции по психологии. СПб. , 2000.

8. Медушевский В. В. Интонационная форма музыки. М. , 1993.

9. Орехова О. А. Цветовая диагностика эмоций ребенка. СПб. , 2002.

10. Петрушин В. И. Музыкальная психология. М. , 1997.

11. Подуровский В. М. , Суслова Н. В. Психологическая коррекция музыкально-педагогической деятельности. М. , 2001.

12. Ражников В. Г. Диалоги о музыкальной педагогике. М. , 2004.

13. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб. , 2000.

14. Теплов Б. М. Психология и психофизиология индивидуальных различий. М. – Воронеж, 1998.

15. Холопова В. Н. Музыка как вид искусства. СПб. , 2000.

16. Шнабель А. Ты никогда не будешь пианистом! М. , 2002.

17. Якобсон П. М. Психология чувств. М. , 1958.

9.1. Общее представление о психофизических основах формирования исполнительской техники

В профессиональном и предпрофессиональном музыкальном образовании значительное место занимает обучение игре на музыкальном инструменте. С него начинается подготовка не только будущих исполнителей-инструменталистов, но и теоретиков, композиторов, дирижеров, учителей музыки. На инструментальном обучении базируется формирование будущего музыкально развитого любителя. Все эти многочисленные категории обучающихся постоянно встречаются с одной из кардинальнейших проблем музыкально-исполнительского искусства – проблемой формирования музыкально-исполнительской техники.

В искусствоведческих и музыкально-педагогических исследованиях второй половины ХХ в. было принято акцентировать важность и приоритетность художественной составляющей музыкального искусства и вторичность технической. Однако сама такая постановка вопроса была призвана привести их в равновесие со складывавшимися до того представлениями о приоритетности технического развития обучающихся. Технике уделяли и уделяют много внимания не случайно: вне воплощения музыкально-художественного образа, как бы он ни был совершенен, музыкального искусства не существует. Содержание и форма в нем неразрывны, а форма, само ее существование определяется техникой исполнителя.

Музыкально-исполнительская техника основана на системе движений, по сложности находящихся на вершине психофизических возможностей человека. Она не является продуктом ни чисто физиологической, ни чисто психической природы: только сочетание этих подходов может привести к пониманию механизмов ее развития.

Существует множество пособий по формированию и развитию исполнительской техники применительно к разным видам музыкальной деятельности. Их изучение необходимо, но следует иметь в виду, что методический характер подавляющего большинства подобных пособий не позволяет понять психофизические закономерности формирования исполнительской техники вообще.

С другой стороны, исследования по психофизиологии, основывающиеся на подробном анализе движений и их систем с учетом данных биологии и анатомии, в значительной мере оторваны от понимания специфики музыкально-исполнительских движений, так как последние теснейшим образом связаны с теми художественными проблемами, которые они призваны «озвучить».

Из современных исследований наиболее удачно сочетание разных подходов к проблеме техники музыканта-исполнителя – художественно-музыкального, психофизиологического и методического – осуществлено, на наш взгляд, в работе Г. М. Цыпина «Исполнитель и техника» (1999). В ней рассмотрены вопросы технической одаренности как одной из составляющих музыкально-исполнительского таланта, прослежена краткая история становления взглядов на формирование техники музыканта-исполнителя, освещено содержание разных сторон и этапов формирования технических умений и навыков у обучающихся музыке во взаимосвязи с развитием их мышления, индивидуально-психологических личностных свойств, музыкальных способностей и волевых качеств. В данном разделе мы, не углубляясь в отдельные стороны формирования технического мастерства, проследим общепсихологические подходы к формированию музыкально-исполнительских движений, а также осветим наиболее общие проблемы, возникающие при овладении техникой.

9.2. Физиология навыка

Поведение человека осуществляется посредством действий, а для выражения действий служат движения. Как компоненты действий, движения являются функцией от очень сложных психических процессов – восприятия ситуации, осмысливания, предвидения результатов и т. д. , поэтому любое изучение движения должно выходить за рамки физиологии двигательного аппарата (С. Л. Рубинштейн) [6. С. 448].

Различают движения произвольные и непроизвольные. Принципы классификации движений на произвольные и непроизвольные, а также основные закономерности произвольных движений изучал И. М. Сеченов. Им выведено, в частности, положение о том, что все произвольные движения становятся подчиненными воле уже после того, как они заучены, причем чем заученнее движение, тем легче оно подчиняется воле, и наоборот (цит. по: [6. С. 449]).

Основными свойствами движения являются: 1) скорость (быстрота прохождения траекторий); 2) сила; 3) темп (количество движений за определенный промежуток времени, зависящий не только от скорости, но и от интервалов между движениями); 4) ритм (временной, пространственный и силовой); 5) координированность; 6) точность и меткость; 7) пластичность и ловкость (классификация С. Л. Рубинштейна).

Характер движений обусловлен как объектами, на которые они направлены, так и установкой субъекта, совершающего движения, на соответствие данным свойствам и степень их выраженности.

Среди многих видов движений (движения позы, локомоции, выразительные движения лица и др. ) музыкантов особенно интересуют рабочие движения, к которым, собственно, и принадлежат движения, совершающиеся в процессе музыкального исполнительства. Точность, быстрота, скоординированность рабочих движений, их приспособленность к конкретным условиям, в которых протекает трудовой процесс, меткость, ловкость имеют существенное значение для успешности деятельности, как в плане точной реализации замысла, так и в отношении экономии сил. В этом смысле музыкально-исполнительские движения имеют общую природу с движениями мастера, выполняющего работу с материалом, требующую точных, ловких и скоординированных движений (хирурга, ювелира, скульптора), а также спортсмена, жонглера, танцовщика.

Любое действие человека строится на основе некоторых первичных автоматизмов и, в свою очередь, в процессе выполнения порождает новые, более сложные автоматизмы. Эти образующиеся в результате упражнения, тренировки, выучки автоматически выполняемые компоненты сознательной деятельности человека являются навыками [6. С. 454].

Сначала, когда человек приступает к какой-либо новой для него деятельности, ему приходится сознательно контролировать не только все действие, направленное на определенную цель, но и отдельные движения или операции, посредством которых он его осуществляет.

В результате повторного решения этой задачи человек приобретает возможность выполнять данное действие как единый, целенаправленный акт, не ставя себе целью сознательно подбирать для него способы выполнения и перемещать свою цель с действия в целом на отдельные операции по его выполнению. Это выключение из поля сознания отдельных компонентов сознательного действия, посредством которых оно выполняется, называется автоматизацией, а автоматизированные компоненты и есть навыки [6. С. 454].

Ни одна форма сложной сознательной деятельности человека, в том числе музыкально-исполнительской деятельности, не есть простая сумма навыков. Но вместе с тем, навыки входят в любую деятельность необходимой составной частью; только благодаря постепенному выключению из сознания все большего числа простых операций, человек овладевает все более сложными формами деятельности, так как получает возможность направлять высвобождающееся сознание на более сложные цели.

Процесс автоматизации имеет многоступенчатый характер. По мере овладения деятельностью человек автоматизирует все усложняющиеся действия.

Последние, автоматизируясь, перестают быть сознательными действиями и становятся навыками, создавая тем самым основу для овладения еще более сложными действиями.

Для выработки навыка необходимо организовать более или менее сложную систему операций так, чтобы она функционировала как единое целое. Для этого нужно, чтобы частные задачи, выполняемые подлежащими автоматизации действиями, были вобраны в более крупные, общие задачи, в которые они включаются как звенья.

Навык нельзя рассматривать как затвердевшую, неизменяемую систему движений. Внутри своей устойчивости навык сохраняет гибкость, пластичность, способность к усовершенствованию, на которой строится обучение.

Навыки образуются посредством упражнения, в процессе повторения которого они совершенствуется и качественно видоизменяются. Как указывает С. Л. Рубинштейн, без повторения нет упражнения, но повторение, поскольку оно является воспроизведением и закреплением, не исчерпывает упражнения; в процессе упражнения происходит и усовершенствование [6. С. 458]. С. Л. Рубинштейн неоднократно подчеркивал изменяющийся характер упражнения, что противоречило распространенным ранее концепциям механистического повторения действия в процессе формирования навыка. Подобная дискуссия нашла масштабное отражение в концепциях формирования исполнительской техники, в частности, распространенной на протяжении длительного периода механистической концепции (А. Герц, И. Ложье, Ф. Калькбреннер и др.)

В совершенствовании навыка есть две проблемы: проблема первого успеха и проблема его закрепления (Э. Торндайк). В зависимости от соотношения данных процессов выстраиваются кривые обучения. Кривые с положительным ускорением характерны для навыков, в которых первые успехи даются медленно, но при повторениях движения дающих более быстрый успех, чем вначале. Кривые с отрицательным ускорением возникают тогда, когда первый успех был достигнут относительно быстро, но дальнейшие периоды дают прогрессивно меньший эффект. Это более распространенный тип кривых обучения, свойственный тем случаям, в которых вхождение в новую область осуществляется легко вследствие наличия у субъектов предварительных навыков, а также значительного интереса к деятельности. Формирование навыка может происходить также скачкообразно.

Существенное значение для рациональной организации выработки навыков имеет их взаимодействие. В нем выделяют два момента: интерференцию и перенос.

Интерференция – это тормозящее взаимодействие навыков, при котором уже сложившиеся навыки затрудняют образование новых либо снижают их эффективность. Под переносом понимают распространение положительного эффекта от упражнения одного навыка на другие [6. С. 461-462].

В качестве примера интерференции в обучении музыкальному исполнительству можно привести неверно заученную аппликатуру, что длительное время будет тормозить образование верных аппликатурных навыков. На явлении переноса основаны, в частности, рекомендации Ф. Бузони, который советовал каждому исполнителю создать своеобразную «кладовую» из хорошо отработанных технических элементов, и при разучивании нового произведения переносить соответствующий элемент в ткань произведения, адаптируя его к особенностям этой ткани. Поскольку ноты в каждом конкретном произведении будут другие, то они требуют, строго говоря, другого навыка. Однако общие элементы конкретного эпизода, содержащего, к примеру, октавные пассажи, с выученными ранее октавными гаммами позволят быстро адаптировать имеющийся навык к новому, что значительно сократит время технической работы в целом [2].

В. И. Петрушин, распространяя закономерности формирования навыка вообще на процесс овладения музыкально-исполнительской техникой, называет следующие этапы формирования навыка:

1. По мере упражнения отдельные части движения сливаются в одно, сложное. Например, при разучивании гаммы движения пальцев и движения руки по клавиатуре (грифу) становятся слитными. Это отражает общепсихическую закономерность необходимости подчинения частных задач более крупным, о которой говорилось выше.

2. Устраняются лишние движения. Например, у начинающих пианистов рука перестает дергаться при каждом движении пальца.

3. Появляется необходимая координация между руками, а также координация рук и ног, музыкант начинает выполнять разными руками различные типы движений. Движения упрощаются, становятся непрерывными и ускоряются.

4. Зрительный контроль за выполнением движения сменяется мускульным. Музыкант получает возможность играть и выполнять движения, не глядя на инструмент.

5. Вырабатываются специфические сенсорные синтезы, которые позволяют оценивать и координировать работу различных анализаторов. К примеру, представление музыкального образа автоматически вызывает нужное исполнительское движение.

6. Внимание высвобождается от контроля за способами деятельности и переносится на получаемые результаты.

7. Подготовка последующего действия начинается непосредственно в момент исполнения предшествующего. Такое предварительное осознание последующих действий в психологии называется антиципацией [5. С. 40].

Количество различных приемов технической работы, основанных на указанных выше психологических закономерностях формирования рабочих движений, велико, и таким приемам посвящено множество отдельных исследований. Мы считаем необходимым остановиться на нескольких наиболее крупных проблемах, связанных с психофизическими основами формирования исполнительской техники музыканта. Это проблема соотношения работы центральной нервной системы и периферии в реализации движения (или соотношения мозговой «команды» и ее выполнения); проблема мышечных зажимов; а также вопрос о кратчайших путях к формированию системы исполнительских навыков, который можно условно назвать «проблемой неверных нот». С этими вопросами так или иначе встречается почти каждый занимающийся практическим изучением каких-либо видов музыкально-исполнительского искусства.

9.3. Соотношение работы центральной нервной системы и периферии в реализации исполнительского движения

Названная проблема в музыкальном исполнительстве стала осознаваться только на рубеже XIX–ХХ вв. Существовавший ранее механистический подход к формированию исполнительской техники практически не принимал во внимание факторы сознания, деятельности мозга в механизмах формирования навыков.

Этот подход, если проанализировать его с точки зрения психологии, основывался на том, что автоматизация любого движения, то есть собственно превращение его в навык, представляет собой выключение этого действия из сознания. Дальнейшее совершенствование навыка предлагалось производить только путем повторения, причем механистического, также без участия сознания. Сторонниками этого подхода были крупные музыканты XVIII и начала XIX вв. Ж. Ф. Рамо, П. Роде, Р. Крейцер, И. Б. Ложье, А. Герц, Ф. Калькбреннер и др. Как показало дальнейшее развитие психологии, в этом подходе заключалось рациональное зерно (необходимость упражнения навыка), но из него исключалось важное положение о постоянном изменении системы действий, образующих навык (С. Л. Рубинштейн), что вызывает необходимость постоянного творческого видоизменения упражнений, не сводящихся к простому повторению, что, в свою очередь, требует определенной доли участия сознания в этом процессе.

Сознание не должно участвовать в совершении мелких движений, иначе навык перестанет быть навыком. Оно должно контролировать крупные и все более укрупняющиеся по мере совершенствования навыка комплексы движений. Применительно к музыкальной технике это всегда связано с постановкой художественной задачи, на решение которой должно быть направлено формирование навыка. Навык как движение в исполнительской технике не существует сам по себе, в отрыве от художественных задач; он всегда связан с этими задачами, которые определяют весь процесс его совершенствования.

Именно зависимость навыка от художественных задач, а также необходимость в связи с этим участия сознания в определении этих задач и связанных с ними способов упражнения не учитывались сторонниками механистической концепции. Следует сказать, что такие заблуждения были не случайны: уровень развития общей психологии и нейрофизиологии в то время еще не дал музыкантам материал для нужных выводов. Некоторые музыканты-педагоги приблизительно того же периода (Ф. Э. Бах, Ф. Вик, И. Гуммель) опровергали механистическую концепцию, отмечая необходимость участия сознания в технической работе музыканта и связывая ее с художественным образом исполняемой музыки, однако они делали это, скорее, интуитивно.

В начале ХХ в. возник новый подход к формированию исполнительской техники, получивший название анатомо-физиологического. Его наиболее известными представителями были Л. Деппе, Р. Брейтгаупт, Ф. Штейнгаузен. Е. Тетцель. Они исходили из необходимости поисков правильных движений, основанных на строении тела, и опирались при этом на достижения современной им анатомии и физиологии. Сторонников этой школы впоследствии справедливо упрекали за абсолютизацию общего и недооценку индивидуального в формировании двигательно-технических навыков: из одного изучения строения скелета и мышечной системы человека невозможно вывести «единственно целесообразные» принципы исполнительской техники.

Однако сейчас никто не отрицает и ценного в содержании взглядов анатомо-физиологической школы. Во-первых, она, в противоположность механистической школе, основывавшейся преимущественно на мелкой пальцевой технике, привлекла внимание играющих к «крупным рычагам», что диктовалось требованиями укрупнившейся фактуры сочинений для разных инструментов. Во-вторых, во взглядах представителей этой школы формировалось понимание того, что всякое овладение движением означает прежде всего овладение соответствующим мозговым процессом.

Несколько позднее возникла так называемая психотехническая школа, или направление «умственной техники». Ее взгляды представляли, в числе прочих, столь крупные музыканты (и, что немаловажно, виртуозы высшего класса), как Ф. Бузони, И. Гофман, Г. Гинзбург, Я. Хейфец, В. Гизекинг. Истоки этого направления, как справедливо отмечает Г. М. Цыпин, могут быть прослежены еще ранее: во взглядах наиболее выдающихся музыкантов ХIХ столетия – Ф. Листа, Р. Шумана, А. Рубинштейна и Н. Рубинштейна [8].

Представители психотехнической школы исходили из положения о том, что всеми движениями управляет мозг. Регулятором движения является его образ, который формируется в представлении человека. Выстроив этот образ, дав «команду» рукам, мозг определяет и характер самого движения.

Исходя из этого, музыканты психотехнического направления стали настаивать на том, что занятия должны носить преимущественно умственный характер; что физические упражнения требуются музыканту в меньшей степени, чем психические.

Интересно, что сами виртуозы, настаивавшие на такой концепции, демонстрировали чудеса психотехнической подготовки: к примеру, Г. Р. Гинзбург мог, не разыгрываясь, а только мысленно представив себе процесс разыгрывания после длительного отсутствия реальных занятий, добиться «потепления» рук, приведения их в рабочее состояние и великолепно в техническом отношении сыграть сложнейшую программу.

Но когда этот метод пытались использовать музыканты с меньшим техническим потенциалом, у них, как правило, не наблюдалось сколько-нибудь заметных результатов. Мысленное представление о результате само по себе у подавляющего большинства музыкантов не давало результата.

Психотехническая школа, правильно опираясь на первичность мозговых процессов, утрировала их непосредственную связь с реальным, физическим выполнением мозговой «команды». Можно сказать так: без ясного представления движения не будет его точного выполнения, однако самого по себе этого представления еще недостаточно для его физического воплощения.

Нейрофизиологические и психологические исследования ХХ столетия дали музыкантам материал, которого они долго ждали: была установлена взаимосвязь между командами, которые отдает мозг, и действиями тела по ее выполнению.

Исследования о психологических и анатомо-физиологических механизмах движения (П. К. Анохин, Н. А. Бернштейн и др. ) показали, что всякий моторный акт является результатом работы очень подвижной, легко перестраивающейся функциональной системы. В построении этой системы центр и периферия взаимодействуют так, что выполнение моторного акта зависит от афферентации (т. е. передачи импульса), которая корригирует и уточняет нервный импульс, сам по себе не определяющий однозначно моторного акта. Благодаря этому взаимодействию моторный акт может пластично приспосабливаться к изменяющимся условиям.

В силу самого устройства двигательной системы человека, обладающего большим числом степеней свободы (Н. А. Бернштейн), управление ею посредством только мозговых импульсов принципиально невозможно. Корректирование эффекторных (мозговых) импульсов возможно благодаря непрерывно поступающей от различных точек тела сенсорной сигнализации, с одной стороны, и специальным центральным механизмам, перерабатывающим сложные сигналы, идущие с периферии, – с другой [1].

Иначе говоря, связь между мозговым сигналом и его выполнением существует, но она не прямая. Скорость прохождения сигнала и точность его выполнения зависит от многих факторов. Для музыкантов это, в первую очередь, врожденные задатки (скорость нейронных связей), входящие в систему технических, или координационных, способностей; а также натренированность процесса передачи импульсов. Вот почему у выдающихся виртуозов, обладающих и блестящими задатками, и мастерством, представление о движении немедленно и точно реализуется, а у людей, всем этим в такой мере не обладающих, этот процесс требует длительной тренировки.

9.4. Мышечные зажимы

Следующая крупная проблема, касающаяся в той или иной мере всех обучающихся исполнительскому искусству, – мышечные зажимы. Любой человек, когда-либо игравший на музыкальном инструменте, знает состояние, при котором движения одной или обеих рук вдруг или постепенно становятся скованными, неловкими; рука начинает уставать и болеть, пальцы еле двигаются, и постепенно утрачивается возможность производить этой рукой или обеими руками какие-либо сложные движения. У некоторых такое состояние возникает редко и только в результате стечения неблагоприятных обстоятельств: слишком быстрый темп, трудная фактура, холодные, неразыгранные руки, психическое напряжение, физическая усталость. Но у многих элементы данного состояния в той или иной мере присутствуют в игре всегда. В этом случае педагоги ставят диагноз: зажатые руки.

Мышечные зажимы в игре на музыкальных инструментах образуются двум основным причинам: психофизиологическим и специфическим инструментальным.

В совершении любого движения участвуют две мышцы, работающие во взаимообратных соотношениях. Когда одна мышца сокращается (эта мышца называется агонист), то другая должна расслабляться (антагонист). Четкие, скоординированные движения образуются в тех случаях, когда действия этих мышц уравновешенны, в нужный момент нужная мышца сокращается, а соответствующая расслабляется, и наоборот. Это, в свою очередь, регулируется мозговыми процессами возбуждения и торможения [5. С. 55].

Однако в этот процесс вмешивается свойство психики, побуждающее человека напрягать мышцы в момент возникновения опасности, трудной задачи и т. п. , причем это свойство, отвечающее за выживание человека в трудных ситуациях, действует по избыточному принципу: лучше чрезмерно напрячься, чем излишне расслабиться.

В результате человек при выполнении сложной работы (к каковой, бесспорно, относится музыкальное исполнительство) склонен чрезмерно напрягать мышцы, что выражается в избыточных напряжениях и недостаточных расслаблениях участвующих в осуществлении исполнительского движения мышц. Избыточные напряжения, не полностью ликвидирующиеся при недостаточных расслаблениях (а эти процессы занимают в сложной системе движений доли секунды), накапливаются, что создает известный феномен зажатых рук.

Вторая причина, которую мы определили как специфически инструментальную, возникла приблизительно в начале XVII столетия, когда стали формироваться первые клавирные школы, в силу универсальности этих инструментов во многом определившие ряд направлений музыкально-инструментальной методики вообще.

Фактура клавирных сочинений на протяжении почти трех веков предполагала развитие мелкой пальцевой техники на основе позиционной игры. Крупные рычаги – плечо, предплечье и даже кисть – мало задействованы в этом процессе, а их неподвижность всегда чревата мышечными зажимами. Исходя из требований фактуры педагоги-клавесинисты основное внимание обучающихся направляли на развитие «пальцевой механики» (термин Ж. Ф. Рамо), которая достигала у выдающихся представителей клавесинного искусства больших высот.

Вместе с тем, можно предположить, что у самих виртуозов клавесинной игры, даже при отсутствии специального внимания к крупным рычагам, зажимов не происходило, так как в число технических (координационных) способностей входит оптимальный режим чередования напряжений и расслаблений (педагоги называют это «от природы свободными руками») – иначе они не стали бы виртуозами. Но вот у их многочисленных учеников, не обладавших столь совершенными задатками, происходила привычная фиксация мышц, находящихся выше кисти.

Такие подходы к формированию техники стали приходить в противоречие с фактурой клавирных сочинений уже в начале XVIII в. – достаточно обратиться к сочинениям И. С. Баха и Д. Скарлатти, которые невозможно сыграть сколько-нибудь фиксированными руками. Тем не менее, в конце XVIII – начале XIX столетий формируется механистическая школа, о которой шла речь выше, и представители которой огромное внимание уделяли именно пальцевой технике, настаивая на неподвижности кисти и более крупных рычагов. В это время стали изобретаться даже механические приспособления, фиксирующие кисть (например, «рукостав» Ф. Калькбреннера).

Дальнейшее развитие фортепианной фактуры, с одной стороны, виртуозного исполнительства и педагогики – с другой, сформировало представление о необходимости применения в исполнительском процессе различных рычагов (анатомо-физиологическая школа) и о вреде фиксации мышц. В ХХ столетии определение «зажатые руки» уже стало диагнозом, которого боятся, порой чрезмерно, педагоги и обучающиеся. Однако проблема от этого не исчезла, поскольку остались психофизиологические причины возникновения мышечных зажимов, а кое где и в методике преподавания игры на музыкальных инструментах сохранились положения, способные привести к этим зажимам «ускоренным путем».

Что мы имеем в виду, говоря о современной чрезмерной боязни «зажатых рук»? Дело том, что абсолютно свободных, как и полностью зажатых, рук в процессе исполнения музыки быть не может. Речь может идти только о разумной мере соотношения свободы и необходимого напряжения. Практически у всех учащихся это соотношение так или иначе несовершенно. Одни играют ловчее, им удобнее, что заметно даже зрительно; но и в их игре всегда есть небольшие избыточные напряжения, которые могут дать о себе знать в неблагоприятной ситуации (например, в длинном этюде на какой-либо один прием).

Другие играют неловко, жалуются на то, что у них устают руки, что является явным признаком мышечных зажимов. Здесь уже нужно принимать специальные меры – давать произведения, в которых есть возможность для рук отдохнуть на паузах, в процессе переноса на другой участок клавиатуры и т. п. Противопоказаны произведения, требующие длительной игры одним приемом (для пианистов, например, это почти все этюды Черни). Существует также множество специальных приемов по ликвидации лишних напряжений.

Но при этом нельзя ставить ученику диагноз «зажатые руки»: он его просто может испугать, и усиливающееся при этом психическое возбуждение породит следующую цепочку зажимов; сложится «заколдованный круг».

В этих случаях полезно пригласить ученика понаблюдать вблизи за игрой какого-либо большого музыканта, настоящего виртуоза (видеозапись сейчас предоставляет такие возможности). При внимательном наблюдении можно заметить, что музыкант, движения которого чрезвычайно естественны и удобны (а это вернейший признак оптимального соотношения напряжений и расслаблений), время от времени, как правило, в паузах, делает небольшое вращательное или «повисающее» движение кистью, которое функционально не нужно. Это не что иное, как профилактика избыточных напряжений. Виртуозы делают такие движения автоматически, неосознанно; они входят в общую систему исполнительских движений. В их основе – знание того, что в принципе лишние напряжения могли накопиться (а может быть, этого и не произошло); но в любом случае не вредно профилактическое, почти символическое освобождающее движение для их ликвидации.

Это показывает, что единственного, самого оптимального соотношения, некоего состояния «полной свободы» практически не существует. А значит, несвобода учащегося – не диагноз, а естественное следствие неумения, которое постепенно сменяется умением, как и в любой составляющей исполнительского мастерства. Руки будут «освобождаться» по мере целенаправленных занятий.

В. И. Петрушин в числе причин, приводящих к мышечным зажимам, отмечает и такую, как высокий уровень личностной тревожности играющего. Действительно, учащиеся такого типа (а это бывают очень ответственные, старательные люди, в силу этих качеств способные к интенсивному профессиональному росту), часто страдают «зажатостью» игрового аппарата.

Здесь необходимы педагогические меры с применением методов успокаивающего психологического воздействия, поскольку причина таких зажимов почти полностью коренится в психике. Повышение самооценки таким учащимся может стать ступенью к свободному игровому аппарату.

В книге Г. Г. Нейгауза «Об искусстве фортепианной игры» один из параграфов главы, посвященной технике, называется «Об уверенности как основе свободы». Свобода там понимается не только в переносном смысле, как художественная свобода, но и в прямом – как свобода физическая. «Как бы ни казалось, что это неуверенность чисто физическая, двигательная, – писал Г. Г. Нейгауз, – верьте моему опыту: она всегда прежде всего психическая – или чисто музыкальная, или это свойство характера (“конфузливость”, неопределенность, нерешительность – все, чем так легко отличить “смиренника” от “наглеца”). Человека, в котором глубоко гнездятся эти недостатки, невозможно научить хорошо играть одними только, пусть даже самыми лучшими и верными, техническими приемами; надо, уж если он должен быть пианистом, параллельно с воздействием на его “физику” воздействовать также на психику, то есть попросту по мере сил перевоспитать его» [4. С. 81-82].

Таким образом, проблемы, связанные с процессом, казалось бы, механическим – чередованием работы напрягающейся и расслабляющейся мышцы, – при их перенесении на материал обучения музыкально-исполнительскому искусству неизбежно принимают на себя всю психологическую сложность этого искусства. Любой навык в музыкальном исполнительстве насквозь пронизан и особенностями музыки как художественного явления, и личностными особенностями играющего.

9.5. О кратчайших путях к формированию системы исполнительских навыков

Если сравнить музыкально-исполнительскую деятельность (обучение ей) с другими видами деятельности, то обращает внимание тот факт, что музыканты на протяжении всего обучения, а концертирующие исполнители – на протяжении всей жизни очень много занимаются. Может быть, музыкально-исполнительская деятельность является в этом роде даже уникальной.

Много тренируются также спортсмены, артисты балета и цирка – но, поскольку ими совершаются крупные движения всего тела, то время ежедневных занятий ограничено физической усталостью, и о 10-14 часах в сутки там обычно речь не идет. Музыканты же, у которых физически действуют преимущественно руки, физической усталости подвержены значительно менее; при содержательно правильном процессе занятий физическая усталость наступает позднее, чем психическая.

По умственной активности труд музыканта можно сравнить с трудом писателя или ученого, который может проводить за письменным столом (сейчас – компьютером) 8-12 часов в сутки. Но в работе писателей или ученых почти нет физически-двигательного компонента, а у музыкантов он существенен. Техническая тренировка в занятиях музыканта-исполнителя занимает обычно большую часть времени, так как она рассредоточена по всему процессу работы. Музыкант постоянно ставит себе художественные цели, а после этого идет отработка навыка по их реализации путем повторений.

Поэтому можно сказать, что физический компонент работы музыканта, время его занятий повторением и усовершенствованием движений не имеют аналогов в других видах человеческой деятельности.

По отношению к музыкантам иногда называют цифру в 12-14 часов ежедневных занятий (так занимались периодами Л. Коган, С. Рихтер). 10-12 часов в день занимаются многие конкурсанты в течение нескольких месяцев перед выступлением. Цифра 8 часов является средней и характерна для подавляющего большинства исполнителей, готовящих концертную программу, а также студентов консерваторий и музыкальных училищ, готовящихся к экзамену по специальности или концерту.

Есть ряд концертирующих исполнителей, которые в зрелом и пожилом возрасте могут позволить себе заниматься (по крайней мере, физически, за инструментом) относительно немного. Это те, кто, по словам Н. Л. Штаркмана, «сделал себе технику в молодые годы», то есть с детства (с 5-6 лет) до наступления зрелости (примерно до 25 лет) занимались те же 8 часов в день почти без выходных и каникул.

Сам по себе этот феномен заслуживает отдельного исследования как проявление волевых качеств, явных склонностей и своеобразного альтруизма. Но в данный момент он интересует нас в следующем отношении: при таком количестве занятий человек повторяет каждый из эпизодов исполняемых произведений сотни, тысячи, может быть, даже десятки тысяч раз. Он стремится исполнять их каждый раз правильно, как можно лучше – а на концерте (экзамене) все равно «цепляет» неверные ноты.

Неверные ноты – не выученные неверно, а случайные – берут все без исключения исполнители. Конечно, в концертном исполнении не все получается, как хотелось бы, и в отношении других составляющих – динамики, ритма, педализации и т. п. , но там ошибки условны, относительны; а вот в отношении нот они безусловны, ясно слышны.

Одни исполнители «грешат» этим больше, другие – меньше. К примеру, у Антона Рубинштейна, по его собственным словам, иногда «полконцерта уходило под рояль», а его брат Николай играл очень чисто. Чрезвычайно редко брали фальшивые ноты И. Гофман, Д. Ойстрах, С. Рихтер, Э. Гилельс. Цитировавшийся ранее эпизод с неверными нотами в звукозаписи Гилельса тем так и показателен, что для него он необычен. Великий пианист, вероятно, потому позволил себе оставить такие ноты в записи, что ему они были несвойственны, – любой другой музыкант, «грешивший» этим более или менее часто, без колебаний вырезал бы фальшь из записи, пожертвовав «вдохновением».

Но в целом периодические «зацепки», «мазня» являются непременным атрибутом «живого» исполнения. Если же говорить об обучающихся, то у них случайные неверные ноты подразумеваются сами собой, их ожидание входит у педагогов в установку восприятия.

Возникает вопрос: почему человек, бессчетное количество раз повторивший эпизод правильно, берет неверные ноты? Что собой представляют эти случайности, на чем они основаны?

Есть и еще одна сторона в этой проблеме: сколько именно времени нужно музыканту, чтобы выучить и сыграть на сцене конкретное произведение.

Разумеется, конкретное время зависит и от индивидуальности исполнителя – его способностей, профессионализма, волевых качеств, – и от особенностей конкретного произведения. Но все же есть некие средние значения. В среднем от разбора текста до первого исполнения произведения на сцене должно пройти два-три месяца. Причем, что любопытно, этот срок не в очень большой мере зависит от сложности произведения и от интенсивности занятий.

Можно иметь отличную память, осознать содержание и форму произведения, а пальцы не смогут уверенно воспроизводить все ранее осознанное. Двигательный компонент является наименее подлежащим сокращению в процессе выучивания музыкального текста. Он основан на закономерностях формирования и автоматизации навыков, которые включают необходимость повторить каждое движение определенное число раз, отсечь лишние движения, сгруппировать мелкие действия в более крупные и т. д. , – а все это занимает время.

Если играть ежедневно не 4-5 часов, как это бывает чаще всего, к примеру, у студентов консерватории, а 810, то в целом процесс пойдет быстрее, но не в два раза. Кроме количества повторений каждого элемента, необходимо еще общее время для того, чтобы произведение, как говорят музыканты, «отстоялось» в голове и «выгралось», «вошло в пальцы».

Если произведение не очень трудно для данного исполнителя, он может успешнее решить стоящие в нем исполнительские задачи, но время работы над ним не может быть сильно сокращено – иначе оно не «выграется». То же касается и количества произведений в программе: легче выучить три произведения за три месяца, чем одно из них за один месяц.

Отличная моторная память как компонент музыкальных способностей может несколько сократить время, необходимое для «выгрывания», но ненамного, не в разы.

К примеру, выучивание произведения или программы от разбора до концертного исполнения за полтора месяца – редкость, это очень маленький, хотя и возможный срок. В таких сроках есть опасность «сырого» исполнения – дома все может получаться, а на эстраде возникнет феномен «нечистой совести» с соответствующими негативными последствиями. В требованиях программ некоторых музыкально-исполнительских конкурсов имеется пункт: выучить новое произведение, написанное специально к конкурсу, за один месяц. Это очень сложный пункт, несмотря на то, что данное произведение бывает обычно легче, чем большинство других, представленных в программе конкурсанта. На этом проверяется исполнительская, в том числе техническая и эстрадная зрелость молодого музыканта.

Молодой С. Рахманинов выучил программу к окончанию консерватории за три недели – срок кратчайший, но все же реальный, учитывая гениальную многостороннюю одаренность этого музыканта.