Школа Козлов Владимир

– Скорей зовите милицию!

Луполовец убегает, Ветры – за ним.

– Подумать только, – говорит мамаша. – В центре города, в универмаге – и устроить драку. Со всем страх потеряли. И твои друзья такие же. Один вот уже сидит, и остальным только туда и дорога.

– Не трогай моих друзей, ладно? Давай лучше костюм смотреть.

Мне все равно, какой костюм покупать: за десять лет в школе костюмы так надоели, что смотреть на них не могу. С первого класса – одни и те же, только пуговицы сейчас другие: раньше были блестящие, без дырок, а теперь – алюминиевые, с дыркой посередине. А московского костюма – с коротким пиджаком, как джинсовка, и нашивкой – у меня ни разу не было. Из всех пацанов такой был только у Антонова – классе в первом или во втором.

Мамаша перебирает разные костюмы. Сначала находит ценник и смотрит, сколько стоит, а потом уже глядит на сам костюм. Она показывает мне один – серый, с тонкими белыми полосками. Такой материал был в моде той осенью – несколько пацанов на УПК пошили из него штаны.

– Ну как, примеришь?

– Давай.

Идем в примерочную. Я снимаю штроксы, одеваю штаны от костюма, долго вожусь с петлями для пуговиц – они плохо прорезаны, – потом натягиваю пиджак.

– Ну, вроде ничего, – говорит мамаша. – А как тебе самому?

– Нормально.

– Ну, давай тогда купим. Все равно, вряд ли лучше найдем. И недорогой – восемьдесят восемь рублей всего.

– Ну, давай купим.

– Почему ты так это говоришь – без энтузиазма?

– Нормально говорю.

Мамаша несет костюм к кассе – платить. Я думаю – остаться в городе погулять или ехать домой? С мамашей в троллейбусе несолидно, но и в городе делать особо нечего. Идем вместе на остановку.

В троллейбусе – свободное сиденье. Мы садимся, мамаша говорит:

– Сережа, ты мне ничего про себя не рассказываешь – что тебя волнует, о чем ты думаешь. Я даже не знаю, есть ли у тебя девушка.

– Нету.

– А была когда-нибудь?

– Можно сказать, была.

– А почему ты нам никогда про нее не рассказывал?

– Не знаю. Не рассказывал – и все…

– Ты должен быть откровеннее с нами. Мы все-таки твои родители.

– Ага.

Я отворачиваюсь к окну. Мамаша вынимает из сумки журнал «Работница» и начинает читать. Я рассматриваю ее: все лицо – в морщинах, скоро будет старая, как мамаша Йогана. Батька ее совсем задрал, но выгнать она его не выгонит, хоть и живут как кот с собакой.

Девятого мая – Радуница. Мамаша с батькой поехали в деревню – к бабе на могилу. Звали меня, но я не захотел. Я был пару раз на кладбище на Радуницу – ненавижу. Сидят на могилах со жратвой и бухлом, как будто больше выпить негде.

Выхожу погулять. На остановке на Рабочем – никого. Около магазина трется Батон – само собой, уже датый.

Подхожу, здороваюсь.

– Привет.

– Привет, Бурый.

– Что, капусту трясешь?

– Да не, так просто. Жду – может, кто придет со своих пацанов, а то скучно одному. Вот ты подвалил – и заебись.

Из магазина выходит дед с медалями на пиджаке. Он весь сухой, сморщенный, пиджак висит на нем, как на вешалке. В сетке – батон и две бутылки молока.

– Вот спросить у тебя – чего ты ругаешься? – говорит он Батону.

– Что?

– И не стыдно ему – стоит на улице, около магазина, и матерится, как сапожник какой. Да еще в такой день, в праздник.

– Бурый, ты понял, что он хочет?

– Не-а.

– Мы воевали, кровь за них проливали, еб твою господа бога мать. А что получилось? Бардак и блядство.

– Сам ругаешься, а мне что – нельзя?

– А как еще с вами говорить? Вы – паразиты, блядь. Думаешь, я тебя не вижу здесь, около магазина, – как ты к людям пристаешь, по пятнадцать копеек просишь? Думаешь, не вижу, как ты пьяный ходишь по Рабочему? Учиться не хотят, работать тоже, лишь бы только выпить.

– Хватит мне морали читать. Вали лучше от сюда со своими орденами. Дед машет рукой и уходит в переулок. Мы с Батоном курим и смотрим, как подъезжают на машинах к магазину деревенские, грузят в багажник булки хлеба и батоны – запасаются для кладбища. Я спрашиваю Батона:

– Салют смотреть пойдешь?

– Не знаю. Может, пойду, а может, и нет.

Идем с ним ко мне – родоки приедут ночью, а до этого хата свободна. Я включаю телевизор. По первой программе – кино про войну, по второй – тоже. Батон ложится на диван и вырубается.

Я захожу в туалет и от нечего делать дрочу – представляю себе одну бабу с девятого. Я ее видел пару раз в городе с пацаном с ДОКа. ДОК – свой район, Рабочий с ним дружит – только с ним, больше ни с кем. Спускаю, вытираю плитки туалетной бумагой и выхожу.

Батон просыпается. Мы с ним жрем на кухне остатки котлет с черствым хлебом, запиваем морсом из варенья. Родоки оставили мне десятку, чтоб сходил в магазин, – половину можно пропить. У Батона – рубля два мелочью. Как раз хватит на пузырь чернила на точке в моем подъезде. Батон идет за чернилом, я – в продовольственный.

В магазине беру кровяной колбасы, батон, булку черного хлеба и поллитровую банку сметаны. Прихожу домой – Батон, гад, уже распечатал пузырь и выпил стакан.

– Что ты меня не подождал?

– Аи, ну… Я, это, подумал… Короче, хули так сидеть? Надо вмазать.

Добиваем пузырь, заедаем кровянкой с хлебом. Чернило уходит за пять минут.

– Хорошо, но мало, – говорит Батон. – Надо еще. Сколько у тебя осталось бабок?

– Ерунда – рубль с копейками.

– Пошли хоть пива…

– Пошли.

В «стеклянном» берем по бутылке «Мартовского». Мы становимся около ларька с мороженым и медленно сосем пиво. По улице мимо нас идет Наташа Гу-Гу со своей сумкой – рот разинут, голова набок.

Допиваем пиво, кидаем бутылки под куст. Я спрашиваю:

– Ну что, поедем в город салют смотреть?

– А что, будет салют?

– Ага.

– Откуда ты знаешь?

– В газете писали.

– Ты еще газеты читаешь, бля.

– Ну что, едешь или нет?

– А во сколько он?

– В десять. Как раз – пока доедем, туда-сюда.

Мы идем на остановку, садимся на троллейбус.

Народу – море. Все прутся в город смотреть салют: пацаны, бабы, малые со своими родоками.

Голова Батона мотается – он сейчас заснет. Я трясу его за плечи.

– Э, что такое?

– Ничего. Не спи – замерзнешь.

Выходим на площади Орджоникидзе. Я спра шиваю Батона:

– Ну что, на Советскую?

– Мне все равно – можем на Советскую, можем еще куда. А бабы там будут?

– Будут, не боись. Время еще есть – давай пройдемся по Первомайской. Может, кого и за цепим.

Идем по «рентгену». Батон, можно сказать, в норме – почти не шатается. Народу – не протолкнуться. Много нормальных баб. Я прикидываю, к кому подойти.

На скамейке около «Дуньки» – двое малолеток, лет по пятнадцать.

– Давай подвалим, – предлагаю я.

– Ну, давай.

Подходим, я говорю:

– Девушки, здравствуйте. А можно с вами по знакомиться?

Одна – высокая, толстая, некрасивая, а вторая – ничего: маленькая, черненькая, с короткой стрижкой. Обе в мини-юбках и черных колготках.

– А у вас сигареты есть? – спрашивает малая.

– Есть.

Батон вытаскивает пачку «Космоса» – там только три сигаретины, но это ерунда: у меня еще есть «Астра».

– Пошлите тогда во двор покурим.

Идем во двор пятиэтажки, где магазин «Могилевчанка». Там – никого: ни старух, ни малых. Все, наверно, смотрят салют. Им и переться никуда не надо – все видно из окна.

– А вы почему не на Советской? – спрашиваю я.

Малая кривит мордочку.

– Мы уже были. Там такая толпень – не протиснуться. Нам вообще этот салют по барабану. Мы его в том году видели, а сейчас так просто вышли – погулять.

Садимся на скамейку у подъезда. Батон дает бабам по сигарете и берет последнюю сам. Я достаю себе «астрину». Закуриваем. Я спрашиваю у баб:

– Как вас хоть зовут?

– Я Оля, а это Лена, – говорит малая. – А вас?

– Сергей.

– Саша.

– А с какого вы района?

– С Рабочего. А вы?

– Мы с разных. Ленка на Мир-1 живет, а я на Юбилейном. Мы до четвертого класса в одном подъезде жили, потом Ленка переехала – квартиру получили.

Во дворе тихо, а на той стороне дома, на Первомайской, ходит бухой народ. Все орут и хохочут.

Батон закрывает глаза. Я резко трясу его за плечо. Он смотрит на свою сигарету, затягивается.

Малая глядит на часы. Толстая сидит с чугунной мордой, типа, вообще не при делах.

Ба-бах! Начинается салют. Мы задираем головы. В небе рассыпаются огни. Глухо бабахают выстрелы. Еще, еще, еще. Потом много-много огней – и все. Конец.

– Классно было, лучше чем в том году, да? – говорит малая.

– Да, красиво, – отвечает толстая. – Ну, нам пора по домам. Спасибо за сигареты.

– Куда вы так спешите? – говорю я. – Посидели бы еще.

– Твой друг сейчас отключится.

– Не, с ним все нормально. Это он так. – Я опять трясу Батона, он открывает глаза. – Да вайте мы вас хоть проводим.

– Нет, не надо, – говорит малая.

– Что ты ломаешься? Давай провожу. А он подругу твою проводит.

Толстая трясет башкой и говорит:

– Не надо меня провожать.

– Ну, как хочешь.

Вчетвером выходим к «Дуньке». Народ прет с Советской прямо по середине Первомайской. Я спрашиваю:

– Ну что, ты домой, Батон?

– Ага.

– Ладно, давай. Только не попадись ментам, а то запрут в вытрезвитель.

Бабы хохочут. Батон, шатаясь, идет в сторону площади Орджоникидзе.

Мы втроем доходим до ГУМа, там толстая поворачивает на Мир-1, а мы с малой – к Дому советов.

Она спрашивает:

– Ты в школе учишься или в училе?

– В школе.

– А в каком классе?

– В десятом. А ты?

– В седьмом. Хорошо тебе – школу заканчиваешь. А мне еще три года. Как это вытерпеть?

– Ага.

– А они тебя хоть раз засекли?

– Не-а.

Мы встаем и идем к пятиэтажке.

– Вот здесь я живу, – говорит Олька.

Около дома – беседка, в ней пацаны поют под гитару «Опять тревогу».

– Который твой подъезд?

– Вон тот.

– Я зайду с тобой?

– Не надо.

– Почему?

– Не надо – и все.

– А телефон свой оставишь?

– Есть на чем записать?

– Не-а.

– Ладно, у меня есть. – Она достает из сумки блокнот и ручку, вырывает листик. Пишет: «3-26-44».

– Ну пока.

– Пока.

Я прусь обратно к остановке. Навстречу – пацаны с бабами и без баб, но никто не залупается: все бухие и добрые.

На остановке – никого. Жду. Автобуса нет минут пятнадцать. Видно, уже и не будет.

Иду пешком. Последний раз шел вот так через весь город тем летом, когда ходил с Ленкой.

Моргают желтые светофоры. В домах светятся окна, но мало. Машин тоже почти нет, тем более прохожих. Один только я иду по городу, и все мне до жопы.

***

Сегодня хоронят цыганского барона – того, которому мы с мужиком отнесли ящик той осенью. Его пописали на День Победы. Пришли двое мужиков – поздно, часов в двенадцать. Он открыл, вышел во двор – поговорить. Один раза три всадил ему нож в живот – цыгану капут. Мужиков никто не видел, и за что пописали – тоже не знают. Может, насчет фарцовки какие дела. Пацаны говорили, что он фарцевал, но точно никто не знает: цыгане хитрожопые, никогда правды не скажут.

На Рабочем цыган мало, есть еще в сто сорок шестом доме – и все. Сам такой здоровый, толстый, его баба и пацан, меня на пару лет младше, в двадцать восьмой школе учится. Зато на похороны понаехало их, наверно, со всей республики. Таких похорон в Могилеве еще не было: машин, может, сорок или пятьдесят, и ни одного «Москвича» или, тем более, «Запорожца». В основном, «шестерки» и «пятерки». Заняли всю улицу, гудят, сигналят. Когда секретарь обкома разбился на своей «Чайке», и то машин было меньше.

Базарим на остановке с Йоганом. Он мне втирает:

– Цыгана за бабки кокнули. Он был должен много денег. Взял – и не отдал.

– Не верю, такого не может быть. Зачем его тогда было писать? Сейчас он уже точно не отдаст.

– Может, они не хотели насмерть. Может, так, попугать.

– Ну, попугали. Теперь цыгане их найдут, и все, пиздец им.

– Ни хера они им не сделают – никто не знает, кто это был.

Подходит пьяный Батон. Здороваемся.

– Пацаны, бухалово есть? Или бабки?

– Ты ничего другого не знаешь – только бухать.

– Ну а хули? – Батон лыбится.

Рядом стоит малый – класс шестой.

– Малый, я обосцался. Ты у меня отсосешь? – спрашивает Батон.

Малый убегает. Мы ржем. Я беру у Йогана две копейки и иду звонить малой. Она дома.

– Привет, это Сергей. Мы на салюте познакомились. Помнишь?

– А, привет.

– Ну как дела?

– Так, нормально.

– Чем занимаешься.

– Ничем особо.

– Может, встретимся сегодня, а?

– Нет, сегодня не могу.

– А завтра?

– Давай.

– Во сколько и где?

– Давай на остановке на площади Ленина, где мы на «одиннадцатый» садились. В семь.

– Хорошо.

– Пока.

– Пока.

***

Олька приходит вся накрашенная, как на салюте, и в тех самых шмотках – мини-юбка, черные колготки и зеленая кофта. Опаздывает на десять минут.

– Привет.

– Ну привет.

– Как дела?

– Как сажа бела. В смысле, это… заебись.

– Ты что, выпила?

– А тебе что? Ты что, мой папа?

– Так просто.

– Просто – бесхвосто.

– Ладно, куда пойдем?

– Не знаю. Ты пригласил – ты и веди куда-нибудь. Что мы тут будем стоять!

Она не говорит, а орет на всю улицу, и все на нее смотрят.

– Ну, пошли тогда в «Пингвин».

– Пошли.

Идем по Пионерской. Олька машет руками во все стороны, громко поет «Белые розы», потом спрашивает:

– Ты «Ласковый май» любишь?

– Не очень.

– А я обожаю. Просто тащусь от Юры Шатунова.

– Скоро они в Могилев приедут, будут на «Спартаке».

– А ты откуда знаешь?

– Пацаны говорили.

– Я пойду. Обязательно пойду. У меня все семь альбомов «Ласкового» есть на кассетах.

– Их всего столько нет.

Страницы: «« ... 1011121314151617 »»

Читать бесплатно другие книги:

Напрасно Димон затеял бессмысленную гонку с крутыми пацанами из «лексуса». Разве не с этого момента ...
Один из лучших романов Г. Л. Олди, написанный на стыке альтернативной истории, фэнтези и утопии-анти...
Великие сражения и могущественная магия древних богов Скандинавии, герои и чудовища, путешествия меж...
Один из лучших романов Г. Л. Олди, написанный на стыке альтернативной истории, фэнтези и утопии-анти...
Он страшен в гневе и неистов в любви. Он может страдать и ненавидеть. Он может все, только не может ...