Укус скорпиона Пищенко Виталий
– Это ваше настоящее имя?
– А как вы думаете?
– Я же вам сказал: «да» или «нет»!
– Или.
– Что это значит, Хопкинс? – прорычал Джек.
– Но он ведь сам сказал, что надо отвечать «да», «нет», «или».
– Причем здесь «или»? – застонал старик. – Вы хотите свести меня с ума?
– А разве вы еще не того?..
– Все! – выдохнул старик. – Я отказываюсь проводить тестирование.
– Успокойтесь, Мэтью, – сказал Джек, буравя меня глазами. – У этого парня гарвардский диплом. Он просто пудрит нам мозги. Я сейчас вызову охранников, пусть они с ним побеседуют без применения интеллекта.
«Гарвардский диплом? – удивился я. – Когда это я успел его получить? Что-то не припомню. Однако, похоже, настало время становиться паинькой».
– Все понял, – быстро сказал я. – Меня всегда убеждали убедительные доводы. Продолжайте ваше тестирование, я буду слушаться.
– Вы родились в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Нью-Йорке?
– Да.
– Вы гражданин Соединенных Штатов?
– Да.
– Вы когда-либо отбывали срок в тюрьме?
– А откуда, по вашему мнению, меня привезли?
– Опять! – взвыл старик. – Отвечайте однозначно.
– Да.
– Вы курите?
– Изредка. Ой-ой, простите. Да.
– Вы владеете какими-либо иностранными языками?
– Да.
– Вы член коммунистической партии?
«Ну и дурак,» – подумал я, но вслух сказал:
– Нет.
– Вам нравятся красивые женщины?
– Да.
– А некрасивые?
– Нет.
– Вы специалист по виртуальным системам?
– Да.
– Вы сотрудничали с полицией?
– Да.
– Вы предпочитаете американскую одежду?
– Да.
– Вы агент иностранной разведслужбы?
– Нет.
– Вы убивали людей?
– Да, – слегка замявшись, все же ответил я.
– Вы закончили Гарвард?
– Не помню.
– Что это значит?
– Я и впрямь не помню. Но раз Джек говорит, значит, кончил.
– Хорошо. Вы любите заниматься спортом?
– Да.
– Вы член организации левого толка?
– Нет.
– Вы женаты?
– Нет.
– У вас есть дети?
– Нет.
– Если среди ваших знакомых мусульманские экстремисты?
– Нет.
– Вы когда-нибудь выезжали за пределы страны?
– Нет.
– Вы когда либо контактировали с представителями зарубежных разведслужб?
– Нет.
И так далее, и тому подобное. Они меня пытали не менее сорока минут. К концу опроса я уже готов был убить и Мактерри, и Джека, и старика с его «белоснежкой». Но тут мне задали последний вопрос: «Говорили вы неправду в ходе обследования, отвечая на какой-то из заданных вопросов»? Я облегченно ответил: «Нет», – и старикашка, обращаясь к своей ассистентке, радостно сказал:
– Все, Лиз. Можешь снимать с него требуху.
Затем он поднялся со своего стула и подошел к компьютеру, где долго пялился на монитор, потом, наконец, приглашающе кивнул Джеку, и они вышли в соседнюю комнату. Я же, блаженно вытянувшись в кресле, отдался во власть цепких «белоснежкиных» рук.
Кажется, первое серьезное испытание я прошел. Впрочем, прошел ли?
– Поздравляю, – сказал Джек, – вы успешно одолели тестирование. Теперь вас ждут в блоке В-12. Прощайте, и дай Бог, наши пути больше не пересекутся.
– Спасибо за доброе слово, – ответил я, но он не стал меня слушать, а выпроводил в коридор.
– Вот ваш пропуск.
Джек протянул мне пластиковую карточку опять же оранжевого цвета и почти идентичную той, что висела у меня на груди. Затем, похлопав меня по плечу, шустро захлопнул дверь.
«Сердечный джентльмен, – подумал я, – приветливый».
– Следуйте за мной.
Я вздрогнул и оглянулся. Ба! Знакомые все лица!
– «Пятерочка», вы ли это?
Признаться, я был рад вновь встретить хоть одно знакомое лицо. В этом осином гнезде, полном хитрющих и кровожадных шпионов, чувствуешь себя не самым лучшим образом. Уж поверьте мне на слово, обманывать не стану.
Однако моя «путеводная звезда» по-прежнему была холодна. Не удосужив меня взглядом, она двинулась по коридору, и мне не оставалось ничего другого, как плестись за нею следом да разглядывать стройные ножки, почти до коленок прикрытые форменной юбкой.
Так мы дошли до конца фиолетового коридора, и там у нас снова проверили пропуска. Затем были голубой, красный и оранжевый сектора. Если следовать логике, то мы были у цели. Оранжевый пропуск, оранжевый коридор… И жизнь у меня теперь будет оранжевой, как гнилой апельсин…
Логика меня не подвела. Мы вскоре остановились возле одной из дверей, и через мгновение я оказался в очередном кабинете, но зато каком! Дорогие ковры, изящная, но современная мебель, мягкие диваны, телевизор и даже бар с множеством разнокалиберных бутылок.
«Вот чего мне сейчас не хватает,» – с тоской подумал я.
И будто глас Господний донесся с небес:
– Хотите что-нибудь выпить?
Я проглотил комок и попытался разглядеть, кто же произнес эти слова, ведь не мог же в самом деле этот голос принадлежать божественной ипостаси. Не верю я в чудеса, хоть режьте. Атеист я до мозга костей.
И вновь я порадовался своей правоте, разглядев наконец в глубоком кресле с высоченной спинкой уже немолодого грузного мужчину с седыми висками и высоким, даже слишком высоким любом. Таких, обычно, за глаза называют «яйцеголовыми». Так я его и окрестил, еще не ведая, что это и есть мой будущий шеф…
– Сам налью, – нагло заявил я, направляясь к бару.
Я проглотил стакан виски, даже не почувствовав его вкуса, затем хотел налить еще один, но благоразумие взяло верх. Сейчас, как никогда, я должен иметь трезвую голову.
И тут я, поймав себя на мысли, что поступил несколько неприлично, не предложив бокал и хозяину кабинета, решил, что лучше сделать это с опозданием, чем выглядеть полным невежей.
Но он отказался. И тогда я почувствовал себя неуютно вдвойне, тем более, что я даже не видел его глаз, так как он сидел, будто нарочно, прямо напротив окна. Что ж, похоже, глупым хозяина кабинета назвать было нельзя. Он мог спокойно изучать мою персону, а мне недоступна была даже его мимика.
А потом пришла следующая мысль, и мне стало совсем худо, я начал извиняться, начал объяснять, что я вовсе не алкоголик, просто голова пошла кругом от событий сегодняшнего дня, и мне необходимо встряхнуться, выпустить пар, взбодрить извилины.
Какого черта я перед ним распинался – до сих пор не пойму. Может быть, глядя на шикарную обстановку этого кабинета, решил, что передо мной ни много, ни мало, а сам директор ЦРУ Томас Бредли, а может, алкоголь все же начал свое черное дело. Хотя какая разница? Болван – он и в Америке не умник.
И вот, в самый разгар моих излияний, хозяин решился прервать мою словесную Ниагару.
– Замечательно, – звучным баритоном произнес он. – Ко всем вашим достоинствам я теперь могу добавить и красноречие.
– Что вы! – смутился я, как девица впервые оказавшаяся на панели. – С меня оратор, как с червяка гвоздь. Это все виски – величайшее средство для развязывания языков. Кстати, похлеще «детектора лжи».
– А что, это мысль. Надо будет подсказать ее отделу по укомплектовке кадров.
– Вы думаете? – глупо спросил я.
– А почему бы и нет?
Мы переглянулись и одновременно расхохотались. Вот тогда-то мне и полегчало.
– Кто вы? – без обиняков спросил я, поразмыслив, что пришел тот самый момент, когда следовало бы и узнать, с кем ведешь столь приятную беседу.
– Глен Стрэдфорд, ваш шеф.
– Ага! – я радостно хлопнул себя по коленке. – Именно вы мне как раз и нужны.
– Думаете?
– Совершенно уверен.
– Тогда я вас слушаю.
– Итак, – торжественно произнес я, – что все это значит?
– Что именно?
– Ну… это все… Мое избавление, например, странное предложение работать в Лэнгли. Да и откуда, черт подери, в столь солидной организации знают о моей скромной персоне?
– Вам и вправду не терпится узнать ответы на все эти вопросы? – уголки губ Стрэдфорда дрогнули.
– Да.
– Боюсь, что вынужден вас огорчить. Обращаетесь не по адресу. Могу лишь сказать: сегодня утром мне позвонили и сообщили, что вместо Стефансона подыскали нового курьера.
– Курьера?! – ошеломленно уставился я на Стрэдфорда.
Он тоже с некоторой долей удивления посмотрел на меня, а потом несколько раз задумчиво кивнул головой.
– Ну да, конечно, вряд ли кто-то мог рассказать вам о предстоящей работе.
– Совершенно верно. Мне только намекнули, что это как-то связано с вирталом.
– Разумеется. Отдел, который я возглавляю, специализируется на ВР.
– Но тогда почему курьером? – с некоторой долей обиды в голосе, спросил я. – В этой области я не совсем дилетант.
– Ах, вот, что вас смутило, – улыбнулся Стэдфорд. – Это не то, что вы подумали. На какое-то время вам придется стать виртуальным курьером, в последствии же, в достаточной мере проявив себя, вы сможете перейти в исследовательский отдел.
– Что означает «виртуальный курьер»? – прямо спросил я.
– Хорошо, – вздохнул Стрэдфорд. – Придется потратить несколько минут, чтобы ввести вас в курс дела. Так, по крайней мере, будет честно. Хотя к работе вы приступите не раньше, чем через месяц, но должны же понимать, к чему вас готовят.
– Вот спасибо, – прижав руку к сердцу, сказал я.
– Бросьте. Это, в конце концов, и в моих интересах, – не пожелав уловить иронию в моих словах, ответил он. – Итак, если вам известно, в настоящее время почта, телефон и даже радиосвязь постепенно умирают. Их почти полностью вытеснила связь компьютерная. Это и дешевле, и удобней, и дает возможность видеоконтакта абонентов. Но увы, как и прежде, этот вид коммуникаций не защищен от прослушивания. Любой пакет информации можно перехватить и раскодировать.
– Это понятно, – кивнул я.
– Чтобы подобного не случилось, мы посылаем с особо секретными донесениями специального ВР-курьера. Так гораздо надежней, хотя, опять же, никто не застрахован от случайностей.
– Ясно, – задумчиво сказал я. – Курьер забирается в «саркофаг», и его личностная матрица, пройдя виртуальную реальность, проникает в нужную локальную сеть через Интернет или другую глобалку. Я правильно уловил суть дела?
– Почти. Только мы не можем рисковать, посылая в виртал личностную матрицу. Она ведь всего-навсего программный продукт, не способный видоизменяться.
– Что вы имеете ввиду под видоизменениями? – спросил я.
– Матрица не имеет нужной гибкости. Будучи однажды запрограммированной, она остается неизменной, пока не будет внесена корректировка извне. Курьер же может превращаться в виртуальных мирах во что угодно: в поток частиц, например, в любой одушевленный или неодушевленный предмет…
– Ничего не понимаю, – сознался я. – Как можно превратиться в поток частиц?
– Не знаю, – пожал плечами Стрэдфорд. – Никто этого точно не знает. Мы еще не разобрались до конца в механизме или, точнее, способности человеческого организма к трансформациям в виртуальной реальности.
– ЧТО?!!
Казалось, земля разверзлась под моими ногами. На миг перед глазами возникло изуродованное лицо Маргарет Тревор. Я вспомнил об угрызениях совести, терзавшихся меня все эти месяцы, вспомнил суд, скорый, но справедливый, и еще я вспомнил святую мою веру в то, что я свершил правое дело, спасая нашу цивилизацию от полного хаоса. И теперь вот этот, совершенно мне незнакомый человек говорит, что все было напрасно. Буднично и по-деловому говорит о проникновении людей в виртал.
О Боже, какой же я кретин! Самонадеянный, безмозглый кретин… На что я надеялся? Что вместе с мисс Трэвор умрет и ее тайна? Глупец! Уж если какая-то жадная стерва смогла в домашних условиях состряпать преобразователь, так почему я решил, что до этого не сможет додуматься кто-то другой? Конечно, в Древнем Риме при всем желании не смогли бы соорудить паровой двигатель, а в средние века, скажем, пулемет. Но существует ведь закон диалектики: «для каждого изобретения – свое время». И если уж это время пришло…
– Вам нехорошо? – голос Стрэдфорда донесся до меня словно из тумана.
– А? Д-да… Пожалуй. Устал. Пожалуй, устал. Столько переживаний…
– Ну, что ж, тогда отдыхайте. Располагайтесь как у себя дома.
– Но…
– Не волнуйтесь. Это комната для гостей.
– Я бы мог снять номер в гостинице.
– Это ни к чему. Тем более, что завтра вас отправят в Кэмп-Пири.
– Куда?
– Завтра все узнаете.
– Но я думал…
– Не торопите события. Для того, чтобы стать хорошим курьером, вам еще надо многому научиться. А теперь отдыхайте. Увидимся через месяц и тогда продолжим наш разговор.
Кэмп-Пири! Это резкое, острое, как клинок, слово для меня всегда будет ассоциироваться со сторожевыми вышками, провонявшей потом казармой, изнуряющей, вытягивающей все жилы жарой.
Кэмп-Пири! Это место, где заставляют забыть, что вы – человек, место, где вас стараются превратить в машину для убийства, марионетку, слепо выполняющую любые приказы кукловода-сержанта.
Кэмп-Пири! Это учебный центр ЦРУ, носящий конспиративное название «Ферма», и находящийся где-то в штате Вирджиния. О более точном его расположении я понятия не имею. Меня привезли в этот заброшенный на край мира уголок на вертолете, ночью, высадили посреди бетонного плаца, и вертушка тут же убралась восвояси.
Я долго вглядывался в ночную мглу, пока не разглядел неясные очертания каких-то строений, длинных и приземистых, сторожевые вышки и еще что-то вроде высоченных антенн или шестов. Было тихо. Только где-то приглушенно лаяли собаки. Но вскоре я различил звук шагов. Луч фонарика уперся мне в лицо, и я опять ослеп.
– Эндрю Хопкинс? – прорычал кто-то у меня над ухом.
Именно прорычал, так как человеческой речью это трудно было назвать.
– Да, – ответил я.
– Следуй за мной и смотри, не сверни себе шею. Не лишай меня удовольствия сделать это самому.
Я открыл было рот, но потом захлопнул и последовал за ярким лучом фонаря, словно моль, летящая на свет прожектора.
Так, молча мы шли несколько минут, пока не приблизились к одному из приземистых строений. Скрипнула дверь.
– Выберешь пустую койку и ложись дрыхнуть, – снова пророкотал противный голос. – Завтра тебе предстоит тяжелый денек.
Я опять промолчал, переступая порог. В ноздри ударил ужасный запах никогда-не-стиранных-носков, и я чуть не задохнулся. Сзади раздался громкий хохот, и дверь захлопнулась. Стало еще темнее. Я вытянул одну руку вперед, второй же зажал нос и медленно двинулся невесть куда, надеясь, что мне удастся не впаяться во что-нибудь лбом. Но надежды, как известно, это одно, а реальность – другое. Через несколько шагов я врезался головой во что-то тонкое и металлическое.
– Какого черта? – недовольно проворчал над моей головой сонный голос. – Смотри, куда прешься.
– Извините, – ответил я. – Темень, как в преисподней, а мне нужно как-то отыскать себе койку.
– Новенький, что ли?
– Угу.
– Залазь на нижнюю. Тут свободно.
– Огромное спасибо.
– Не за что…
Я поправил рукой матрац, твердую, как камень, подушку и удивленно спросил:
– А простыни?
– Сегодня не дадут. Спи так, а завтра получишь, – и сразу над головой раздался могучий храп.
Я лег, не раздеваясь. Шикарный костюм, подаренный мне Мактерри, остался в Лэнгли. Взамен него мне выдали пятнистую униформу цвета хаки да снабдили в придачу тяжеленными армейскими башмаками. Их, правда, перед тем как лечь, я снял. Попробуйте-ка уснуть с гирями на ногах.
Сон не шел долго. Я обдумывал услышанное от Стрэдфорда, прикидывал, каким образом могут взаимодействовать вымышленный и реальный миры. Не могло такого быть, но ведь было же! Сути происходящего понять я не мог, и это было неприятно. Я ворочался с боку на бок под тысячегласый храп и леденящие кровь стоны. Так, наверное, дремлют грешники в аду. С этой мыслью я и заснул.
Утром меня разбудили, наступив на руку. Я громко взвыл и с трудом разлепил веки. Шоколадная рожа, сверкая зубами, расплылась в широкой улыбке в нескольких дюймах от моего лица.
– Хватит дрыхнуть! – вымолвила она. – Подъем! Сержант не любит, когда опаздывают на утренний моцион.
Я ошалело крутил головой, ни черта не понимая: голые торсы, длинные черные трусы, скрип панцирных кроватей, топот кованных башмаков – где я? Негр тоже исчез, и я, сообразив, что остался в казарме совершенно один, тоже кинулся к двери сломя голову.
На плацу уже выстроились в шеренги несколько взводов, и я на миг растерялся, не зная куда бежать. Послышались резкие отрывистые команды, затем последовала короткая пауза, и тут же десятки голов повернулись в мою сторону. В небо рванулся разноголосый хохот, но его сразу же заглушил громкий рык:
– Молчать!
Я узнал голос встретивший меня ночью на этом плацу. Теперь появилась возможность разглядеть и его обладателя. Это был настоящий образец вояки: широкоплечий, приземистый, с крупным гориллоподобным лицом и наголо выбритым черепом – он на кого угодно мог навести страх. Прибавьте к этому массивную нижнюю челюсть, выпирающую далеко вперед, уши практически без мочек, прилепленные почти на темечке, маленькие серые глаза под бесцветными бровями – и тогда вы точно поймете, что перед вами сержант армии США. И я действительно не ошибся, на рукаве рубахи этой образины красовались сержантские нашивки.
– Марш в строй! – проревел он мне.
– Но я не знаю, куда именно? – тоскливо признался я.
– Сэр! – заорал сержант. – Когда со мной разговариваешь, следует добавлять «сэр»!
– Да, сэр. Я не думал, сэр. Вы ведь не офицер, сэр, чтобы я так к вам обращался.
– Для тебя, червь навозный, я – офицер! Понял, кусок дерьма?
– Да, сэр.
– Не «да», а так точно, ублюдок!
«Вот оно, – с тоской подумал я. – Как мне не хотелось оказаться в армии, и все же угораздило. И ничего не поделаешь, вляпался по самую макушку. Теперь придется терпеть, радует только, что этот кошмар продлится всего лишь месяц. Надо только покрепче сцепить зубы и считать дни. Месяц – это не так уж и много…»
Как я был наивен в тот миг! В Кэмп-Пири день шел за год. Это я уяснил в первые же сутки пребывания здесь. Впрочем, как оказалось, – и последние. Но пока я этого не знал…
– Запомни, ублюдок, – продолжал орать сержант. – Тебя определили во второй взвод, и, к твоему несчастью, этим взводом командую я. Так что особо не радуйся, что у тебя укороченный курс подготовки. Ты будешь у меня вкалывать за четверых. Либо я сделаю из тебя настоящего солдата, либо ты захлебнешься в собственном дерьме. Все понятно?
– Так точно, сэр!
– Стать в строй.
Я опять растерялся, но потом, заметив разбудившего меня негра, поспешил занять свободное место рядом с ним. Похоже, я не ошибся, так как сержант ничего не сказал, а, обойдя шеренгу, остановился перед строем, широко расставив ноги и заложив руки за спину.
Тем временем, остальные взводы, понукаемые своими сержантами, стали трусцой покидать плац.
– Хопкинс! – выкрикнул мой сержант.
– Я, сэр.
– Тебе не кажется, что ты выделяешься из этого стада?
Я огляделся, и только сейчас заметил, что из всего взвода единственный одет и единственный разут.
– Так точно, сэр, – ответил я.
– Но я и не подумаю, дружище, что либо менять. Ты так и побежишь босиком.
Эта фамильярное «дружище» и притупило мою бдительность. Я даже решил, что он сжалился надо мной, углядев мозоли на ногах, которые я уже успел натереть этими идиотскими башмаками. Но я тогда еще не знал, что это самое страшное слово в лексиконе сержанта. Оно означало, что он уже выделил меня из общей массы, а, значит, ничего хорошего в ближайшем будущем меня не ожидало.
– Бег-гом арш! – рявкнул сержант.
И началась первая пытка из бесконечной череды вкушенных мною в Кэмп-Пири в этот день…
На первом километре я выдохся, на втором – мои подошвы превратились в кровоточащее месиво, на третьем – я бежал, постоянно спотыкаясь и ничего не видя перед собой. На четвертом – я упал под каким-то кустиком и слабеющим голосом попросил, чтобы меня здесь и похоронили. Остальные шесть километров меня волокли на себе знакомый уже негр и какой-то молодой парень с кривым носом и ушами, оттопыренными так неестественно, словно они выросли задом наперед.
Я их просил, уговаривал, умолял бросить меня, говорил, что никуда не спешу и, вообще, мне никуда не надо…
Они же пытались втолковать мне, что если взвод не прибежит обратно в полном составе, то всех заставят бежать еще десять километров.
Я им, конечно же, не верил, я им говорил, что это садизм, и в наши дни никто не имеет права так измываться над людьми.
На что они отвечали, что все это я могу рассказать сержанту.
Я им пообещал, что так и сделаю, и уже больше не сопротивлялся…
Едва меня уложили на бетон плаца, я услышал голос сержанта:
– Когда эта падаль очухается, покажете ему, где лазарет. А теперь умойте свои потные рожи и набейте желудки тухлятиной, которую состряпал вам повар. Ровно в семь построение!
Я остался один на бетонке, еще не понимая, жив ли, или уже на том свете. Но когда солнце начало поджаривать меня, словно цыпленка на гриле, понял, что все-таки еще не отдал Богу душу, с трудом поднялся и, хромая на обе ноги, побрел искать лазарет.