Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник) Квентин Патрик

XII

Уже на подходе к отелю я заметил еще одного мужчину, который шел со стороны пляжа, запустив руки в карманы брюк. У двери на террасу мы оказались одновременно. Это был Вирджил Фэншоу.

– Привет, Уэстлейк, – сказал он. – Ходил прогуляться. А то весь день просидел с Мэрион. Но потом она сама настояла, чтобы я вышел и подышал свежим воздухом.

– Ваша жена все еще нездорова? – осторожно поинтересовался я.

Его грустные, немного рассеянные глаза всмотрелись в мое лицо.

– Боюсь, что да. Нервы, знаете ли. Принесу ей ужин из столовой на подносе. Надеюсь, она хоть что-нибудь съест. С ней все будет в порядке, как только я смогу увезти ее отсюда. Я это прекрасно понимаю.

Теперь и я сам многое прекрасно понимал. Мэрион умышленно выбрала время для свидания так, чтобы под любым предлогом отослать мужа из гостиницы, а ее первоначальный испуг при столкновении со мной в дюнах был вызван опасением, что она невольно встретится там с Вирджилом.

Воистину они представляли собой необычную пару – супруги Фэншоу.

– Очень мило с вашей стороны позаботиться о Бобби, – продолжал между тем Фэншоу. – Как вы думаете, ему можно будет поспать сегодня ночью в комнате Дон? Я не слишком ловок в обращении с детьми, а когда Мэрион нездорова, Бобби плохо действует на ее нервную систему.

Я заверил его, что Дон будет только счастлива поиграть в няню пятилетнего Бобби. Он еще раз поблагодарил меня и отправился разыскать повара и попросить его накрыть ужин на подносе.

Поднявшись наверх, я понял, что и Дон тоже обнаружила все достоинства трапезы в номере. В ее комнате уже установили дополнительную раскладушку, и Бобби, сидя на ней в пестрой полосатой пижаме, поедал овсяные хлопья с молоком. Дон пристроилась за столом и наслаждалась куда как более обильным ужином, состоявшим из жареного цыпленка и огромного шара мороженого на десерт.

– Не волнуйся за Бобби, папочка, – сказала она небрежно. – Как только покончим с едой, мы еще немного поиграем в «черный бриллиант». А потом он уляжется спать. – Она расправилась с цыпленком и набросилась на мороженое. – Думаю, я тоже тогда отправлюсь в постель.

Никогда прежде Дон не высказывала добровольного желания лечь спать вовремя. Ее опека над Бобби явно имела свои положительные стороны. И я поспешил уйти, пока она не успела передумать.

Гилкрайста внизу по-прежнему еще не было. Я пошел в столовую. Там, помимо Ашера, сидела только загадочная мисс Хейвуд, и можно было занимать любой из других столов. Мэгги Хиллман, обычно обслуживавшая меня, не появилась, и мне подала ужин другая официантка. Я предположил, что Мэгги сейчас вместе с Баком находится в более романтическом месте, чем гостиничная столовая, если сам мистер Митчелл так неожиданно благословил их близость.

После ужина и мистер Ашер, и мисс Хейвуд удалились, а я в одиночестве выкурил трубку на террасе, глядя сквозь окно на темный пляж. Эта ночь в значительной степени отличалась от предыдущей. Море не окутывал туман. Небо оставалось ясным, усыпанным теперь яркими звездами.

Это была ночь, не внушавшая страхов. Ночь для любви. Не для убийств.

Уже почти пробило десять, когда массивная фигура доктора Гилкрайста появилась на террасе. Его обычно цветущее лицо прорезали морщины, а глаза выглядели усталыми.

– Ну, доложу я вам, Уэстлейк, мне выдалась нелегкая работенка в Халинге. Думал, что уже не вырвусь оттуда сегодня. Но все же удалось, как видите. Только прежде чем продолжить, мне необходима доза спиртного.

Я отправился в бар и вернулся с двумя высокими стаканами с виски и содовой. Гилкрайст взял свой стакан и сделал большой глоток.

– Так-то оно намного лучше. – Он поставил напиток на ручку кресла. – Суини горит желанием выяснить, чью могилу вскрывали. Если вы не против, можем отправиться туда сразу, как только покончим с виски. У меня есть фонарик. Проблем возникнуть не должно. То место мне отлично знакомо.

Я сказал, что с большой охотой пойду вместе с ним.

Гилкрайст сдвинул брови.

– Суини может быть очень хорош, если по-настоящему увлечется, Уэстлейк. Я оставил его в полицейском участке Халинга, и он начал раскручивать это расследование на всю катушку.

Я отхлебнул из своего стакана.

– Вы принимали участие во вскрытии, верно? Обнаружили что-то интересное?

– Ничего, о чем не знали бы раньше. Убийство путем удушения без попытки изнасилования. Они протестировали вещество, с помощью которого нанесли алый круг на ее щеке. Как я и предсказывал, это губная помада.

– Губная помада?

– Да, но вот только не той марки, какой пользовалась сама Нелли Вуд. Убийца, по всей видимости, специально принес ее с собой. – Гилкрайст склонился вперед, упершись по привычке руками в колени. – Не слишком приятная деталь, а?

– Да уж, – усмехнулся я. – Если представить, что мы имеем дело с маньяком-убийцей, который одержим родинками и любит подсвечивать место преступления. Так все выглядит, согласны?

Гилкрайст еще раз основательно приложился к виски.

– Честно говоря, Уэстлейк, меня сильно занимает этот случай. Впервые за много лет в нашей дыре произошло что-то необычное, достойное серьезного дознания. И я пытаюсь вообразить, что за тип этот убийца, как выглядит, какова его мотивация. Быть может, он прежде был влюблен в девушку с родинкой на щеке, а она его отвергла. Вот вам и возможная первопричина всего. Или существует другая вероятность. Это может уходить корнями в более смутные и отдаленные времена его детства: няня, жестоко обращавшаяся с ребенком, другая девочка, которая издевалась нам ним. Он мог копить в себе ненависть, пока не превратился в своего рода фетишиста, и его ненависть обратилась уже не на конкретного человека в целом, а только на его родинку. Потом и на всякого с родинкой на щеке. Я могу представить вскипевшую в нем одержимость, если он встретил Нелли Вуд на улице в Мысе Талисман, заметил ее родинку и внезапно стал испытывать неудержимое стремление расправиться с девушкой.

– Параноики часто воспринимают объект своей ненависти как всеобщее зло. Наш преступник, вполне возможно, считал, что, убивая девушку с родинкой, он карает порок. Вот почему он обвел родинку кругом – своего рода послание миру о том, что свершилась высшая справедливость.

– Именно так. И фонарь тоже вписывается в подобную картину. Он установил источник света в том месте, потому что гордился своим поступком и хотел побыстрее привлечь к нему внимание. А еще руки, сложенные на груди, – намеренная попытка придать трупу умиротворенный вид. Тем самым продемонстрировано, что зло уничтожено и порядок воцарился вновь.

Гилкрайст допил свой стакан с виски до дна.

– Но если быть уж совсем откровенным, Уэстлейк, то мне страшно. Я старался вдолбить это Суини, пока мы ехали в Халинг. Преступника необходимо найти как можно скорее, или убийство случится снова. Помяните мое слово.

Ему не было нужды убеждать меня в своей правоте. Я полностью разделял его мнение. И все равно, пока мы сидели на террасе, глядя на пустынный и темный пляж, высказанная вслух мысль вызвала ощущение озноба во всем теле.

Это случится снова.

Потом я спросил:

– А что вы думаете о происшествии на погосте? Как оно вписывается в этот случай?

Гилкрайст достал свою трубку и принялся утрамбовывать в ней табак широким большим пальцем.

– Не уверен, что вижу здесь прямую связь, Уэстлейк. Знаю, вы видели на погосте другой китайский фонарь, и вроде бы просматривается нечто общее. Но я склоняюсь к мысли, что вы натолкнулись на нечто совершенно иное, никак не связанное с убийством.

– Да, но на что другое?

Он пожал плечами:

– Вы совершенно не знаете народ, который живет в Мысе Талисман. Зато их хорошо знаю я. Прожил бок о бок с ними шестнадцать лет. Некоторые из жителей – особенно те, кто постарше, – остаются такими же простыми и суеверными, какими были их невежественные предки – рыбаки, перебравшиеся сюда из Европы. Между прочим, здесь много выходцев из Португалии. Когда ураган обрушился на старое кладбище, их всех уведомили, что с разрешения управления здравоохранения они могут перенести могилы родственников в более безопасное место. Но никто этого не сделал. Кому-то может показаться, что им просто на все наплевать. А вот я думаю, они испытывают страх перед облаченными в форму службистами из органов здравоохранения. И меня отнюдь не удивит, если в городке найдется чудак с головой, забитой дедовскими поверьями, который все же захочет перенести прах, но только без ведома властей. Таково мое мнение, Уэстлейк.

Он раскурил трубку.

– Но давайте отправимся туда сейчас же, а то не соберемся вообще. Быть может, когда узнаем, в чьей именно могиле копались, получим обо всем более ясное представление.

Ручка фонарика торчала у него из кармана. Я поднялся наверх, чтобы взять свой. А потом мы вместе вышли из гостиницы в темноту на подсвеченный звездами пляж.

Ночь выдалась на редкость красивой, способной довести до экстаза такую артистическую натуру, как мисс Хейвуд. Звездное небо давало достаточно света, и нам даже не понадобились фонарики. Вокруг нас шелестели под легким ветром заросли травы. Волны мелодично накатывались на берег. По временам попадались кусты восковницы, серо-черные на фоне чуть отливавшего синевой темного неба.

Кругом не было ни души. Весь тихий и мирный берег моря принадлежал сейчас нам одним.

Пока мы шли, я стал размышлять об истории, которую накануне поведал мне Барнс, – о сестре мистера Митчелла с криминальными наклонностями. И просто для поддержания разговора спросил Гилкрайста, известно ли ему что-либо об этом.

– Вы имеете в виду Кору Митчелл? – переспросил он. – Разумеется, я о ней знаю. Можно сказать, она одна и сделала Мыс Талисман на какое-то время известным. Но тому минуло уже двадцать лет.

– Она, вроде бы, занималась кражей драгоценностей, не так ли? И была арестована в этом самом городке?

– Все верно, – Гилкрайст рассмеялся. – Это случилось еще до моего появления здесь, но Кора наделала среди обитателей Талисмана больше переполоха, чем кто-либо другой за всю историю этого места. Они до сих пор порой вспоминают о ней, когда хотят почесать языками. Особенно любит эту историю сержант Барнс. Он арестовал Кору, и все никак не может забыть, как тогда атаковала его пресса.

– А в чем заключалась суть истории? – спросил я. – Должно быть, она была достаточно сенсационной, чтобы народ так долго помнил о ней.

– О, да. Это стало настоящей сенсацией. Кора и Джон – это имя Митчелла, который ныне владеет отелем, – были детьми старого Митчелла, местного рыбака. Джон всегда считал себя выше остальных жителей Талисмана и еще совсем молодым сбежал в Нью-Йорк, где преуспел в гостиничном бизнесе. Кора же безумно любила отца, но имела слишком необузданный и непоседливый норов. Ей тоже скоро наскучило в городке, и она уехала. Добралась до того же Нью-Йорка, но связалась с дурной компанией. Она вышла замуж за парня, который был настоящим преступником, и они с еще одним типом, втроем, стали заниматься крупными похищениями драгоценностей. Им удались несколько больших дел, на которых они сколотили приличные состояния. Так продолжалось несколько лет, и никто не мог их поймать. Не было известно даже, как они выглядят. Полиция не имела никакой достоверной информации. А потом они пошли на самое крупное дело – ограбление дома баснословно богатого стального магната, жившего на Лонг-Айленде, по фамилии Хоган. В коллекции его жены был очень известный камень – черный бриллиант. Кажется, чуть ли не единственный в мире, хотя я могу ошибаться. За него можно было потребовать поистине королевский выкуп.

Черный бриллиант! Так вот откуда взялась идея загадочной игры, затеянной Дон!

– И они завладели черным бриллиантом? – спросил я.

– Да. Но вот только их план не совсем сработал. Хоган неожиданно вернулся, когда воры все еще находились в его доме. Застрелив хозяина, она сбежали оттуда. Хоган умер, но перед смертью успел подробно описать полиции их внешность. После этого началась одна из самых крупных поисковых операций в истории. Полицейские сумели выследить и арестовать обоих мужчин. Но до самой Коры не добрались, преступники крепко держались на допросах и ее не выдали. Одновременно бесследно пропал бриллиант. Вероятно, они успели его продать.

– А Кору все-таки схватили здесь, в Мысе Талисман?

– Да. Она попала в ловушку, расставленную Суини. Как раз в то время старик Митчелл сильно занемог. А Суини знал, как привязана к нему дочь. Он дал во все газеты объявление якобы от брата. С таким текстом: «Папа при смерти. Приезжай скорее, Кора». И подпись: Джон. Суини сам считал, что хитрость немудреная. Но она сработала. Однажды ночью Кора пробралась в город и направилась прямиком в дом к старому Митчеллу. Разумеется, Суини и его люди держали там все под наблюдением. Барнс как раз дежурил за старшего. Он в итоге и арестовал ее. Сами понимаете, какая аппетитная тема для газетчиков: знаменитая похитительница драгоценностей поймана при попытке посетить смертельно больного отца! Причем отмечалась и вовсе душераздирающая деталь, потому что старый Митчелл отдал богу душу за день до ее появления.

История оказалась воистину впечатляющей. Неудивительно, что элегантный мистер Митчелл занялся изучением литературы по криминалистической психологии, чтобы разобраться в случае со своей сестрой.

– Тех двоих мужчин усадили на электрический стул за убийство Хогана, – продолжал Гилкрайст. – А Кора избежала смертного приговора благодаря какой-то юридической уловке. Ее приговорили к пожизненному заключению и отправили в тюрьму Халинга. Она умерла буквально пару недель назад. – Он усмехнулся. – Мыс Талисман редко попадает в сферу внимания прессы, но уж если попадает, то по-крупному. Сначала Кора Митчелл. А теперь такое убийство.

Мне пришлось оставить размышления о сестре мистера Митчелла, поскольку мы как раз достигли края кладбища. Кора ушла в прошлое. Нам же следовало жить днем настоящим, когда таинственным образом оскверняются могилы и разгуливают маниакальные убийцы женщин с родинками.

Перед нами сумрачной тенью на фоне покрытого звездами неба возвышалась громада заброшенной церкви. Но сейчас она потеряла зловещий облик, ту атмосферу богом проклятого места, которая присутствовала еще прошлой ночью. Наоборот, в ее силуэте виделось сегодня какое-то умиротворение – старая, никому ненужная церковь в окружении полуразвалившихся надгробий, доживающая свой век под тихий шум морских волн. Кладбища могут не только пугать, но и оказывать успокаивающее воздействие. Все зависит от конкретного момента посещения и настроения.

С Гилкрайстом, тяжело топающим рядом, я прошел уже знакомым путем сквозь ряды могильных холмиков. Мимо нас пролетел крупный белый мотылек. Где-то вдали выводили свои трели лягушки. Но в целом вокруг царил полный покой.

– Вы точно узнаете место, Уэстлейк? – усиленный тишиной голос Гилкрайста показался мне оглушительно громким.

– Конечно. Она прямо впереди. Рядом с деревом.

И почти в ту же секунду я различил елку. Она тоже отчетливо была видна при свете звезд. Я взял Гилкрайста за руку и повел за собой.

– Вот, – указал я. – Это здесь.

Гилкрайст достал из кармана фонарик, включил и направил луч вниз. Я сделал то же самое. В более ярком свете стала видна не совсем ровная линия между могилами, надгробья с которых уже унесло морем.

Мы повели фонариками влево и осветили ту могилу, которую нашли с Барнсом прошлым вечером. По-прежнему можно было отчетливо разглядеть, что слой почвы на ней более рыхлый, чем на соседних захоронениях.

– Значит, это она и есть? – пробормотал Гилкрайст.

– Да. Была разрыта так глубоко, что стала видна почти половина крышки гроба.

Какое-то время Гилкрайст стоял молча. Потом буркнул себе под нос:

– Так. Теперь постараюсь вспомнить.

Он указал на третий холмик от могилы, рядом с которой мы стояли.

– Там лежит старая миссис де Сильва. В этом я уверен. Точно, де Сильва. Потом Фэншоу – это отец Вирджила Фэншоу. Следующая могила числится за семейством Митчеллов.

– Митчеллов! – возбужденно воскликнул я. – Вы же говорите не о Коре Митчелл?

– Нет, естественно. Это могила старика Митчелла. Ее отца. Хорошо! Теперь уже ошибиться невозможно. Могила Митчелла – отличный ориентир. Де Сильва – Фэншоу – Митчелл, а потом…

Луч его фонарика снова переместился на потревоженную могилу и остановился на ней.

– А потом Кейси. Ирен Кейси. Да, Уэстлейк, все правильно. В могиле, которую вы видели раскопанной позапрошлой ночью, покоятся останки Ирен Кейси.

Я внутренне напрягался, когда он называл фамилии Фэншоу и Митчелл. Но Кейси… Мне никогда прежде не доводилось слышать о ней.

– Ирен Кейси? – на всякий случай переспросил я. – Кем она была? И какое отношение могла иметь к нашему делу?

– Насколько я могу судить, никакого, – задумчиво ответил Гилкрайст. – Ирен Кейси. Смутно припоминаю ее. Она умерла достаточно давно. Прошло уже лет тринадцать. Я тогда пробыл здесь совсем недолго, и являлся ее врачом. Она скончалась, можно сказать, у меня на руках, причем совсем еще молодая и вполне привлекательная женщина. Ее погубило воспаление легких.

– Но кем она была? Местная жительница?

– Нет. Она приходилась кузиной или еще какой-то родственницей людям, уехавшим из Талисмана несколько лет назад. Да, так и было. Приехала к ним погостить. Но потом заболела, а через пару месяцев здесь и умерла.

Звучало не слишком многообещающе – чья-то дальняя родственница, приехавшая погостить в Мыс Талисман тринадцать лет назад.

– И вам не припоминается о ней ничего более интересного? – спросил я. – Должна же быть причина, чтобы кто-то захотел разрыть ее могилу.

– Нет, не припоминаю такого. Но я сейчас стал яснее представлять себе, как она выглядела. Хорошенькая. Очень миловидная. Высокая блондинка, а еще… – он вдруг осекся. – Боже мой, Уэстлейк! – воскликнул он с внезапной дрожью в голосе.

– Что такое, Гилкрайст? Говорите же!

– Только что пришло на память, – массивная рука Гилкрайста вцепилась мне в запястье и сжала его. – Я представляю ее лицо, словно видел только вчера. У нее на левой щеке была большая, бросавшаяся в глаза родинка!

Мы в полном изумлении уставились друг на друга.

Вот и обнаружилась совершенно безумная связь между убийством и осквернением могилы. Тринадцать лет назад умерла девушка с родинкой на лице и теперь, буквально накануне, все повторилось, только смерть была насильственной.

Я заметил, как невольно начинаю представлять себе человека, который постепенно сходит с ума в течение тринадцати лет, одержимый покойной Ирен Кейси, его сознание постоянно наполнено мыслями о ней, переходящие в ненависть. И так месяц за месяцем, год за годом до самой вчерашней ночи на пляже…

Погост мгновенно лишился всяких признаков умиротворения. Подсвеченный звездами мрак снова стал казаться зловещим, населенным ожившими тенями, которых только что не было и в помине. Накренившееся надгробие, минуту назад представлявшееся всего лишь глыбой камня с надписью, стало символом грядущей катастрофы. Потрескивание веток елки, тершихся друг о друга под порывами ветра, зазвучало как клацанье беззубых челюстей скелетов. Откуда-то из темноты с монотонным гудением прилетел жук и глухо ударился в меня.

Я вздрогнул.

– Мне кажется, это все, что нам следовало узнать, Уэстлейк. Теперь можем выбираться отсюда. – По голосу Гилкрайста я понял, что он испытывал примерно те же чувства, рисовал себе те же абсурдные картины, что виделись мне самому, и испытывал не менее сильное желание поскорее уйти с кладбища. – Идемте же! Надо спуститься к пляжу. Так получится быстрее.

Мы отвернулись от могил, от черневшего силуэта церкви и поспешными шагами направились к краю погоста, где начинались дюны. Гилкрайст несколько опередил меня. Он раньше подошел к границе кладбища и вдруг встал, глядя на простиравшуюся в отдалении гладь океана.

Я не сразу понял, почему Гилкрайст остановился столь резко, отчего пристально вглядывался в сторону океана.

Затем до меня донесся его голос. Он звучал необычно, был тонкий почти до визга.

– Смотрите, Уэстлейк!

От беспричинной, казалось бы, тревоги я буквально одним прыжком поравнялся с коллегой и встал рядом. Он поднял заметно дрожавшую руку и указал через пляж на морскую поверхность.

Несколько мгновений я непонимающе смотрел в указанном мне направлении. Поначалу мне виделись лишь звездное небо и безграничный океан с почти потерявшейся в темноте ночи линией горизонта, отделявшей водную стихию от воздушной.

– Да глядите же! – уже почти истерично выкрикнул Гилкрайст.

И я увидел то, что первым заметил он. Панический страх моментально охватил меня тоже.

На черном бархате водной глади покачивался и мерцал тусклый, но различимый свет. Источник его находился на некотором расстоянии от берега, на едва видимой маленькой лодочке.

– Боже милостивый! Этого не может… – Я буквально лишился дара речи. – Это же… никак невозможно.

Но свет был несомненно реален, имел розовую окраску и весело поблескивал посреди окружавшей тьмы.

Светить подобным образом мог только дешевый бумажный китайский фонарь.

XIII

Это было хуже любого кошмара, какие порой посещают нас чуть ли не каждую ночь. Я хрипло сказал, сам себе не веря:

– Быть может, просто кто-то возвращается с поздней вечерней рыбалки?

– С рыбалки? На рыбалку никто не отправляется с бумажным китайским фонарем. Идемте, Уэстлейк. У меня в гавани пришвартован катер. Нам надо взять его и добраться до этого фонаря.

Нескладная фигура Гилкрайста устремилась по дюнам вниз. Я едва поспевал за ним. И мы побежали по пустынному пляжу в сторону городка.

И все время, пока двигались туда, мерцающий зловещий свет в таинственной темноте океана сопровождал нас, словно двигаясь параллельно.

До маленькой гавани было всего полмили. Вскоре серые и призрачные мачты шхун рыбаков из Мыса Талисман показались в отдалении под звездным небом. Еще дальше протянулся сам городок, где там и здесь виднелись освещенные окна среди скопления домишек.

Мы добежали до деревянного пирса и застучали каблуками по его доскам, минуя слегка покачивавшиеся на волне мелкие одномачтовые суда.

– Вот он, мой катер, – сказал Гилкрайст и спрыгнул на борт окрашенного белой краской суденышка, пришвартованного в дальнем конце пирса. Я последовал за ним.

Вокруг по-прежнему не было ни души. Жители Мыса Талисман, как представлялось, уже мирно улеглись спать, несмотря на непоздний час.

При свете карманного фонарика Гилкрайст повозился с мотором, после чего раздалось натужное механическое пыхтение.

– Отвяжите швартовы, Уэстлейк.

Я пробрался на нос катера и снял трос с кнехта на причале.

– Если мы найдем лодку, нам придется взять ее на буксир и подтащить к берегу. У меня есть веревка где-то на корме. – Гилкрайсту пришлось повысить голос, чтобы перекричать усилившийся шум двигателя.

Катер рванулся вперед, послав дождь из брызг поверх борта. Я с трудом удержался на ногах. Мы покинули маленькую бухту и, рассекая черную гладь воды, взяли курс в сторону гостиницы.

В первые минуты я не мог различить впереди ничего в непроглядной темноте. Но затем снова появился свет – сначала тусклый, а потом все более яркий по мере того, как мы догоняли медленно дрейфовавшую лодочку. Да, то был тот же свет – розовый, пульсирующий, который теперь символизировал неизвестность, весь страх перед опасностью, которые укоренились с недавних пор в нашем немногочисленном сообществе.

– Он в лодке, Уэстлейк, – размышлял Гилкрайст. – Но почему он в лодке? Китайский фонарь в море. Это… Это безумие какое-то.

Верно. Другого определения и подобрать было бы невозможно.

С наступлением прилива в море поднялась волна. Наш катер переваливался с борта на борт, с носа на корму. Свет впереди постепенно становился ярче. Я видел его все яснее и яснее, как и белую лодочку, совершавшую свой бесцельный дрейф.

Гилкрайст тоже пристально всматривался вперед.

– Бог мой, Уэстлейк, лодка белая! Белый гребной ялик. Неужели это лодка из гостиницы, которой пользуется Валентайн?

Мы находились теперь достаточно близко, чтобы разглядеть абрис корпуса ялика – его необычно тонкий, вздернутый вверх нос и очень низко сидевшие над водой борта.

– Да, – воскликнул я. – Думаю, что лодка из отеля.

До этого момента наша тревога была смутной, походила на ночной кошмар. Новое открытие превратило ее в нечто вполне ощутимое и реальное. Если ялик принадлежал гостинице, а свет означал, что маньяк снова взялся за свое, то кто стал жертвой? Кого обнаружим мы в лодке? Наших знакомых? Кого-то из гостиницы?

На мгновение, совершенно лишившее меня равновесия, затмившее разум, я подумал о Дон. Но дочь была в безопасности, находясь в своей спальне вместе с Бобби. Они спали, и им снился, должно быть, манящий черный бриллиант. Разумеется, ничто не могло угрожать девочке!

До ялика оставались какие-то десять ярдов. При беглом осмотре даже весел не было видно, как и никаких признаков жизни. Ничего, кроме мерцавшего розового китайского фонаря.

Мы обогнули лодку и подплыли к ней со стороны моря.

– А теперь, Уэстлейк, посветите своим фонариком в сторону ялика! – крикнул мне Гилкрайст.

Я направил фонарик на раскачивавшийся ялик. Под его лучом черная вода заискрилась и заиграла прихотливыми отблесками. Затем осветил борт и зафиксировал фонарик подобно прожектору.

Да, это была лодка Валентайна. Я узнал сразу, но не это стало для меня главным. Все мое внимание привлекло то, что лежало внутри нее, подсвеченное розовым сиянием китайского фонаря, который каким-то образом прикрепили к поперечине центральной банки[8].

Поначалу увиденное мной не укладывалось в сознание как нечто физически невозможное. Это выглядело поистине ужасающе. И даже хуже – картина представляясь непристойной.

Через деревянный борт, окунувшись пальцами в воду, до неприличия фривольно свисала обнаженная женская нога.

К этому моменту прилив приблизил нас к ялику почти вплотную. Гилкрайст заглушил мотор и присоединился ко мне. Луч его фонарика был направлен вниз на лодку спасателя и слегка колыхался в такт плавному покачиванию более тяжелого катера. Он скользнул по гладкой коже оголенной ноги и по задранной вверх юбке, вдоль тела, аккуратно уложенного под банками ялика. Руки были сложены на груди, так, как прежде у Нелли Вуд. Голова откинута назад, и бледное лицо выглядело так, словно женщина спала.