Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник) Квентин Патрик

XXIV

Нам часто приходится слышать об ослепительной улыбке, под которой прячется глубокое горе, или о модных ботинках, скрывающих покрытые язвами ноги. Все это затертые языковые штампы, но их словно только что придумали, до такой степени точно они описывали состояние сотрудников лечебницы доктора Ленца, когда тем вечером они собрались в главном зале. Верховное божество повелевало, а значит, все должно было выглядеть, как обычно. И жизнь пациентов тоже текла своим чередом.

Это представлялось самым обычным официальным вечерним собранием, но платье мисс Браш выглядело почти до неприличия вызывающе роскошным. Ткань была расписана тигриным узором, и она смотрелась в своем наряде как величавая, хотя и немного усталая тигрица. Ее профессиональная улыбка казалась даже ярче, чем обычно, но я обратил внимание, что она то появлялась на ее лице, то пропадала, как вспышки луча маяка. И не раз я ловил мисс Браш на том, что она улыбается чисто автоматически, даже ни на кого не глядя.

Морено тоже оделся с иголочки и был явно преисполнен решимости вести себя приветливо, пусть это давалось ему с мучительным трудом. Женщины из числа пациенток пришли в полный восторг от его необычной общительности, и я даже слышал, как маленькая школьная учительница сравнила его с киноактером Джорджем Рафтом. Когда он проходил мимо, я уловил запах превосходного виски. Он явно основательно приложился к той бутылке, которую я заметил в его кабинете накануне.

Уоррен облачился в свежий белый халат, а волосы старательно пригладил с помощью огромного количества бриллиантина. Причем сегодня его улыбка казалась даже более искренней, чем выражения лиц большинства остальных работников клиники. Вероятно, он ощущал, что смерть Лариби окончательно сняла с него все подозрения в причастности к гибели Фогарти.

Даже несчастная миссис Фогарти появилась в необычном виде. Подобно королеве Елизавете, она была готова на все в минуту крайней необходимости. Ее усилия вылились в несколько полинявшее лиловое платье, которое не шло ни к лицу, ни к фигуре этой женщины, и румяна на щеках, лишь подчеркивавшие глубокую черноту под глазами. Только что овдовевшая, она покорно несла бремя своего долга перед пациентами.

А сами пациенты выглядели вполне довольными жизнью. Среди них царило веселое оживление, что было вполне в пределах нормы. Пожарная тревога дала им тему для бесконечных пересудов, внесла разнообразие в течение их монотонной жизни. Никто из них, как мне казалось, даже не догадывался, что труп Лариби лежал на расстоянии каких-то пятидесяти ярдов от зала, не замечал присутствия в лечебнице полицейских. Их не волновало, что Айрис заперта в одиночестве у себя в палате. Это вообще не заботило никого, кроме меня.

Мысли об Айрис напомнили мне, что пора приступать к действиям. И первой на очереди у меня числилась мисс Пауэлл. Она была важным звеном в цепи, и без ее участия нам ничего не удалось бы осуществить. Наш план мог быть приведен в исполнение только в том случае, если бы мне удалось выяснить местонахождение музыкального тайника.

Бостонская старая дева сегодня с изрядной смелостью нацепила на себя наряд в красных и желтых тонах. Быть может, облачаясь в него, она отдавала дань огню, который совсем недавно угрожал погубить нас всех. Она все время находилась на виду, но вот улучить момент, чтобы оказаться с ней наедине, оказалось сложной задачей, потому что она порхала от одной группы к другой, обсуждая страхование от пожаров и те огромные взносы, которые приходилось вносить в страховые компании обитателям хорошо знакомых ей домов на Коммонуэлс-авеню. Вела она себя столь же беспечно и фривольно, как велели цвета ее платья. Я уже начал всерьез беспокоиться, что пережитый днем шок излечил ее от клептомании и сделал совершенно обычной светской дамой, какой она старалась казаться.

– Вероятно, особенно высока опасность пожаров в бостонских трущобах… – увлеченно подал реплику я, когда мне удалось наконец зажать ее между столиком с фонографом и отопительным радиатором.

И это был успех. Потом мне уже не стоило никакого труда увлечь ее к дивану в углу – тому самому, где мы когда-то сидели при первом знакомстве. Она поплелась за мной покорно, как овечка, чтобы затем пуститься в долгие рассуждения о проблеме ликвидации трущоб, жилищных вопросах и социальных реформах в целом.

Был лишь один тревожный для меня момент, когда вдруг раздался голос мисс Браш, собиравшей четверку для игры в бридж и выразительно поглядывавшей в нашу сторону. Но на ее призывы вообще никто не отозвался, и, к счастью, я мог снова полностью сосредоточиться на мисс Пауэлл.

На мое обручальное кольцо она не посмотрела ни разу, как ни выставлял я его напоказ. Более того, чтобы облегчить ей задачу, я будто невзначай даже сдвинул его на кончик пальца. А потом случилось нечто странное. Меня настолько увлек поток красноречия леди из Бостона, что я поймал себя на неотрывном внимании к ее сентенциям. Пытаясь загипнотизировать мисс Пауэлл, я сам попал под ее гипнотическое воздействие, глядя на эту женщину со смесью восхищения и легкого испуга. Ее хорошо поставленный голос лился, подобно усыпляющей микстуре. И я готов был бы поклясться, что за все время она ни разу не отвела глаз от моего лица.

– Таким образом, мистер Дулут, сами можете судить, какие неимоверно большие проблемы придется решать новой администрации. Надеюсь, вы увидели их теперь во всей полноте.

Я уж точно теперь увидел все сложности, встававшие перед властями Бостона. Но, к своему огромному удивлению и облегчению, увидел и другое: кольцо наконец исчезло с моего пальца. При этом взгляд моей собеседницы ни на секунду не устремлялся в сторону. А я не почувствовал даже прикосновения к своему пальцу. Ну, разве что самое легкое, словно мимолетный взмах крыла бабочки. Кольцо же испарилось. Я мысленно дал себе клятву, что добьюсь выписки этой женщины из лечебницы, стану ее компаньоном в делах, и в таком случае наше общее с ней благосостояние будет пожизненно обеспечено. Она была гениальна.

– …Но, к большому сожалению, большинство жителей Бостона слишком легкомысленно относятся к своим общественным обязанностям…

Я же никак не мог сказать, что легкомысленно отношусь в своей задаче. Кольцо попало к ней. Оставалось заставить ее спрятать добычу в музыкальном тайнике. В то же время я прекрасно знал о склонности мисс Пауэлл скрывать краденое под подушками диванов. И мне пришлось пойти на не слишком джентльменскую выходку, растянувшись на диване с ногами и полностью исключив возможность незаметно сунуть что-либо под подушку. Она же была слишком хорошо воспитана, чтобы упрекнуть меня за дурные и даже грубоватые манеры.

А потом я принялся обрабатывать ее ментально, пытаясь послать мысленное сообщение, соединить на миг мое сознание с ее мозгом.

«Музыкальное место, – внушал я безмолвно. – Спрячьте кольцо в свой музыкальный тайник».

Но если я думал, что обладаю хотя бы малейшим талантом гипнотизера, то глубоко заблуждался. Передавать мысли на расстоянии мне тоже не удавалось. Мисс Пауэлл продолжала монолог как ни в чем не бывало. Теперь она перешла к теме низкой оплаты труда учителей, несопоставимой с важностью их миссии.

По истечении некоторого времени я понял, что придется прибегнуть к чему-то более примитивному. Отвернувшись от мисс Пауэлл, я едва слышно прошептал:

– Музыкальное местечко.

А потом выразительно посмотрел на свой оголившийся палец.

Наконец-то! Выражение озабоченности промелькнуло в ее глазах. Она ни на секунду не умолкала, но ее рука украдкой потянулась к подушке. Я же лишь с еще большей силой придавил ее ногами.

По мере того как ее взгляд делался все более испуганным, во мне тоже усиливалось чувство вины. Было что-то подлое в том, как я использовал болезнь этого несчастного создания. Можно сказать, эксплуатировал известную мне слабость такой же пациентки, как и я сам. Но ведь именно так поступал убийца, невольно вынуждая меня следовать своему примеру. Что ж, у меня появился еще один повод поквитаться с ним.

Я бросил взгляд на часы. Ровно восемь. Оставалось всего два часа до приезда государственного эксперта-психиатра.

– Музыкальное местечко, – в отчаянии снова тихо пробормотал я.

Мисс Пауэлл на этот раз не выдержала, вскочила на ноги, и хотя еще пыталась что-то говорить, ее речь стала сбивчивой, а потом оборвалась на фразе:

– Нашей единственной… надеждой… как республиканцев…

Она повернулась и почти побежала через весь зал. И снова я отметил ее затравленный взгляд – она знала, что я последовал за ней.

Ее целью оказалось фортепьяно. Я не успел уловить движения руки, но инстинктивно почувствовал момент, когда она избавилась от кольца. Ее лицо тут же просияло улыбкой, и она даже ухитрилась подхватить прерванную было фразу и закончить ее. Теперь меня уже страшила перспектива ее нового затяжного монолога, но мне повезло. Видимо, наговорившись всласть, мисс Пауэлл решила предаться любимому занятию – пасьянсу, и на этом мы расстались.

«Музыкальное местечко», таинственная кладовая сокровищ мисс Пауэлл, где она явно спрятала сначала скальпель, а теперь мое кольцо, оказалось практически на виду у всех. Оно, на первый взгляд, выглядело совершенно непригодным для тайника. Но в то же время кому могло прийти в голову искать что-либо под расшитым покрывалом, изо дня в день лежавшим на самом дальнем конце музыкального инструмента? Хотя спрятать там можно было только очень небольшие или совершенно плоские предметы. Даже мое кольцо слегка выдавало свое присутствие под тканью, образовав на ней чуть заметный бугорок. Имелось под ней и второе небольшое утолщение. На мгновение я вообразил себе, что стою на пороге нового важного открытия.

Осторожно оглядев зал и убедившись, что на меня никто не смотрит, я запустил руку под покрывало и достал оба предмета. Одним из них оказалось, естественно, мое кольцо. А вторым – серебряный автоматический карандаш. Тоже мой. Мисс Пауэлл умудрилась стащить и его, хотя я понимал: для меня навсегда останется загадкой, как она сумела незаметно залезть в нагрудный карман моего пиджака. Но ведь я уже знал, что эта женщина достигла в своем деле абсолютного совершенства!

Я повернулся спиной к фортепьяно, а потом едва уловимым движением, какому могла бы позавидовать даже мисс Пауэлл, вынул из кармана завещание Лариби и сунул его под покрывало. Первая часть плана оказалась успешно завершена. Завещание попало в музыкальный тайник, а никто (в этом я был совершенно уверен) не видел, как я положил его туда.

Геддес сидел в одиночестве, когда я приблизился к нему и шепотом сообщил новости.

– Отлично! – сказал он. – Теперь я обработаю Фенвика, а вы займитесь сотрудниками. Потом подайте мне знак кивком головы, и я сделаю вид, что заснул рядом с фортепьяно. Если кто-то возьмет завещание, я кивну три раза подряд, а четвертый кивок будет в сторону человека, который завладеет им.

Несмотря на всю серьезность ситуации и важность ставок в этой игре, было в нашем плане что-то по-детски возбуждающее. Хотя сама по себе важность дела не могла не будоражить нервов. Это отчасти напоминало обычную салонную забаву, вот только одним из ее участников был хладнокровный убийца, а итогом для него мог стать электрический стул.

Я понимал, что к разговорам с сотрудниками следует подходить со всей деликатностью. Однако, заметив, что мисс Браш и Морено уединились и тихо беседуют между собой, решил для начала одним выстрелом убить двух зайцев.

При моем приближении мисс Браш забыла улыбнуться. У меня сложилось впечатление, что и она, подобно Морено, основательно подкрепила себя алкоголем, готовясь к малоприятному вечеру.

– Я как раз кое-что вспомнил, – сказал я небрежно. – Это касается Лариби.

– Ш-ш-ш. – Доктор Морено быстро осмотрелся вокруг, чтобы убедиться в отсутствии рядом пациентов.

– Возможно, это не так уж и важно, – продолжал я, – но сегодня в кинозале мне показалось, что мисс Пауэлл вытащила из кармана Лариби какую-то бумагу… – Меня самого покоробило от этой лжи. Показалось, что она прозвучала не слишком убедительно. – И она что-то пробормотала о своем музыкальном тайнике… Или о чем-то в этом роде.

Лицо Морено оставалось бесстрастным.

– Я подумал, что психиатр может на основании этого сделать какие-то выводы, – не унимался я. – Потому что сам ничего не понял.

– Вы говорите о листе бумаги? – Зато голос мисс Браш прозвучал неожиданно взволнованно.

– Да, – я внимательно вгляделся в ее голубые глаза. – Вероятно, это было нечто, что Лариби написал одолженной у вас авторучкой.

– Значит, письмо для дочери.

Мисс Браш намеренно отвернулась, и я не смог прочитать выражения на ее лице.

Морено отпустил велеречивое замечание о необходимости сообщить об инциденте Ленцу, а потом холодно дал понять, что больше меня не задерживает.

Моим следующим объектом для атаки стал Стивенс. Он стоял один в углу зала, с беспокойством наблюдая за своим сводным братом. Я походя поинтересовался, организовал ли он уже отъезд Фенвика, заставив Стивенса густо покраснеть.

– В силу того… Из-за того, что произошло сегодня, Дулут, наши… Наше руководство посчитало невозможным чей-либо отъезд… Временно.

– Между прочим, – сказал я, – как раз перед началом показа фильма мисс Пауэлл…

Но доктор Стивенс явно пропустил мимо ушей мою лживую историю о старой деве из Бостона и украденном документе. Он лишь помотал головой, вложив в это не совсем ясный смысл, и что-то пробормотал себе под нос, когда к нам подошел Геддес. Англичанин пожаловался на сонливость. Но при этом он не думал, что приступ серьезный, и попросил у доктора разрешения остаться в зале, даже если ненадолго заснет.

– Хорошо, мистер Геддес. Попросите Морено отвести вас в мой кабинет и дать вам дозу наших лекарств.

Я знал, что Стивенс и Морено пичкали Геддеса какими-то новейшими стимулирующими пилюлями, хотя они ему совсем не помогали. Меня испугало только одно. Если у Геддеса случится подлинный приступ, который не был частью нашего сговора, он мог не продержаться достаточно долго в роли стража при завещании.

Мне же надлежало продолжить исполнение своей задачи и поведать маловероятную историю с участием мисс Пауэлл остальным сотрудникам лечебницы.

Миссис Фогарти реагировала предсказуемо. Печально помотав головой, она сказала:

– Бедная, бедная мисс Пауэлл! А ведь какая это умная женщина. Просто поразительно!

Я переключился на Уоррена и едва успел поделиться с ним своей маленькой сказочкой о краже бумаги, как заметил, что Кларк украдкой выскользнул из зала. «Не сумел ли он установить владельца носового платка?» – с надеждой подумал я. И стал размышлять, что нам это даст, если сумел. Затем вернулся Геддес и вопросительно через все помещение посмотрел в мою сторону. Я кинул ему, подавая знак, означавший окончание моей части работы. С поразительной небрежностью Геддес сразу же подошел к фортепьяно, устроился в кресле, занимавшем стратегически выгодное положение, уселся и стал очень натурально делать вид, что клюет носом.

Капкан был поставлен, а сцена расчищена для начала действия. Оставалось только нашему неизвестному пока главному герою сыграть свою роль. Я чувствовал двойное волнение: как постановщик спектакля и как его первый зритель. Стоя, прислонившись в стене, я ждал и наблюдал за возможным развитием действия.

И постепенно на моих глазах стал происходить любопытный феномен. В начале вечера все пациенты, казалось, пребывали в самом радужном настроении, вели себя совершенно естественно, и любой посторонний гость дал бы их умственным способностям не менее высокую оценку, чем уставшим и перенервничавшим сотрудникам лечебницы. Но постепенно атмосфера менялась. Еще недавно горевшие умом и весельем глаза снова становились привычно тусклыми, разговоры теряли живость. Сначала это меня удивило, но потом я понял, что Фенвик взялся за дело. Геддес, видимо, хорошо обработал его, потому что теперь спирит стал переходить от группы к группе, отзывать людей поочередно в сторону и что-то им нашептывать. И где бы он ни прошел, за ним оставался почти ощутимый шлейф уныния и нервного напряжения. Несколько раз до меня доносилась фамилия Лариби. Пациенты только сейчас начали задавать вопросы: почему в зале нет одной из самых заметных прежде фигур, куда делся финансист?

Замечая, какое воздействие оказывает безумная фантазия с мнимым сообщением от духов, я снова осознал, насколько жестоко, до какой степени бесчувственно с нашей стороны было пользоваться повышенной восприимчивостью пациентов психиатрической лечебницы. Мне пришлось заставить себя вспомнить об Айрис и с тревогой посмотреть на часы. Уже миновала половина девятого.

– А где же Лариби, Пит? – Ко мне подошел юный Билли Трент. – Еще за обедом он обещал объяснить мне, как действуют краткосрочные биржевые операции с акциями. А теперь Фенвик говорит, что…

– Тебе лучше продолжать разносить содовую воду из сифона, Билли, – прервал его я. – А мне на десерт принеси банановый сплит.

Билли Трент какое-то время молчал, разглядывая мыски своих ботинок.

– Знаешь, Пит, – сказал он после долгой паузы, – а ведь это все чушь, что я работаю официантом. За последние несколько дней я вдруг понял…

Он ударился в рассуждения о том, как осенью вернется в колледж, снова начнет играть в футбол. Его речь была совершенно внятной и разумной. Так мог говорить любой совершенно здоровый симпатичный молодой человек двадцати лет от роду. Я с радостью встретил известие о том, что он оправился, а его сознание оказалось достаточно устойчивым и не подверглось губительному воздействию мрачных событий, которые творились в лечебнице.

К нам подплыл Фенвик, чей голос звучал так же замогильно и глухо, как, должно быть, слышались ему голоса духов. Пока он вещал, мне пришло в голову, какой бы прекрасный актер из него получился: выразительное лицо, необычайные глаза и красивая жестикуляция. Трудно было определить, насколько глубоко он проникся тем, что ему сообщил Геддес, но в его интерпретации сообщение звучало столь же драматически подлинным, как та памятная речь, когда он привлек всеобщее внимание, донеся до всех предостережение, полученное непосредственно от призраков.

– Они снова дали о себе знать, – начал он, поигрывая нежными пальцами с кончиком галстука. – Лариби составил новое завещание, а потом…

– Мне уже об этом известно, – резко оборвал его я.

Фенвик чуть заметно изумился, опустил взгляд сияющих глаз и переместился туда, где стоял Штрубель. До меня смутно доносились его слова, когда он нашептывал историю на ухо дирижеру.

Теперь уже стало заметно, что сотрудников лечебницы встревожила столь внезапная перемена в настроении пациентов. Стивенс поспешил к своему сводному брату и стал о чем-то серьезно беседовать с ним. Мисс Браш удвоила усилия составить несколько партий в бридж, но не добилась успеха. Лиловая миссис Фогарти пыталась всех расшевелить, а Морено стал до такой степени преувеличенно оживленным, что это стоило ему, вероятно, неимоверного труда.

Но никакие их общие старания уже не могли изменить того эффекта, который произвел своим сообщением Фенвик. Новый глас духов, как и тот факт, что никто не мог внятно объяснить причины отсутствия в зале Лариби, постепенно доводили некоторых пациентов до грани истерики.

Представлялось вероятным, что всех досрочно отправят спать и наш план потерпит неудачу, если бы в этот момент не явился лично доктор Ленц. Один вид его бороды уже, казалось, производил успокаивающее воздействие. И ему хватило мудрости не напускать на себя фальшивой веселости и неискреннего оптимизма. Выражение его богоподобного лица было таким, какое мы могли бы надеяться увидеть на лице Всевышнего в день Страшного суда. Оно как бы говорило: «У нас не все ладно, дети мои, но нет никаких оснований для паники».

И он, разумеется, знал волшебное средство для того, чтобы унять разгулявшиеся нервы подопечных. Музыка! Я заметил, как он подошел к Штрубелю, а потом они вдвоем направились к фортепьяно. Ленц поднял руку, призывая к всеобщему вниманию, и окинул всех собравшихся благосклонной улыбкой.

– Мистер Штрубель любезно согласился сыграть для нас с вами.

Он подал знак Уоррену, который придвинул к инструменту стул и откинул крышку клавиатуры. В какой-то ужаснувший меня момент показалось, что сейчас он сдернет с фортепиано покрывало. Его пальцы уже находились в опасной близости от него, но затем сам Штрубель отвлек санитара, попросив унести мешавшую ему вазу с цветами.

Геддес находился на посту, очень правдоподобно изображая глубокий сон. У него и мускул не дрогнул, когда наш великий маэстро пристроил стул поудобнее и сел.

Заиграл он «Лунную сонату», и хотя я никогда особенно не любил Бетховена, в нынешнем состоянии, приходилось признать, его музыка оказала на меня магическое воздействие. Как и на всех остальных. Тревожные, взволнованные складки на лицах разгладились, а в глазах снова появился живой блеск, словно в них действительно проглянуло мягкое отражение лунного света. Лариби, лечебница, треволнения – реальные и воображаемые, – все это куда-то на время ушло.

Когда Штрубель закончил исполнение, Ленц уже незаметно покинул зал. Зато все остальные окружили фортепьяно. Рядом расположился даже Фенвик, считавший Бетховена невыносимо неэстетичным. Штрубель не собирался продолжать концерт, как ни упрашивали его мисс Браш и Морено.

Но миссис Фогарти была его явной любимицей, и на ее просьбу он не мог ответить отказом. Старый дирижер снова покорно занял место за инструментом и исполнил рапсодию Брамса с изумительным темпом и виртуозностью.

Когда звуки стихли, фортепьяно превратилось в поистине центр притяжения для всех в зале. Я воображал, насколько трудно приходилось Геддесу, державшему в поле зрения целую толпу. Затем за дело снова взялся я сам. Проложив путь мимо остальных, я занял позицию в самом конце инструмента непосредственно у «музыкального тайника».

Мои пальцы скользнули под расшитое покрывало, пошарили там, но… не обнаружили ничего.

Завещание исчезло! Кто-то его взял. Один из тех людей, что стояли всего в нескольких футах от меня. Мужчина или женщина из тех, кто в порыве благодарности теснился сейчас вокруг Штрубеля. План сработал!

Геддес все еще полулежал в своем кресле, изображая сон. Мне сделалось дурно, стоило представить на секунду, что он уснул по-настоящему, впал в транс или в неразберихе не сумел ничего разглядеть. Я с волнением смотрел на него, не в силах заставить себя приблизиться.

Внезапно Геддес открыл темные глаза, нашел взглядом меня и три раза подряд кивнул головой. Затем слегка сменил позу, повернулся и кивнул еще раз в направлении мужчины, как раз удалявшегося от фортепьяно.

Не приходилось сомневаться, кого он имел в виду. Но теперь, когда мне все стало известно, правда показалась невероятнее любых фантазий.

Стараясь двигаться, не привлекая внимания, я подошел к Геддесу и буквально выдохнул имя человека, на которого он указал.

– Именно так, – последовал ответ едва слышным шепотом. – Он и забрал завещание. Бумага сейчас во внутреннем кармане его пиджака. Проследите за ним.

Я лихорадочно огляделся в поисках Кларка. Полицейский уже вернулся в зал и стоял в одиночестве неподалеку от двери. Его лицо вспыхнуло профессиональным возбуждением, когда я назвал ему того, кого просил взять под контроль.

– Мне необходимо срочно отправиться к Ленцу, – торопливо сказал я. – Не выпускайте подозреваемого из вида ни на мгновение. Думаю, это тот, кто нам нужен.

– Меня уже ничто не удивляет, – заметил Кларк. – Я, видите ли, провел проверку и обнаружил вот это.

Из кармана брюк он вынул чистый, аккуратно сложенный носовой платок. Я сразу заметил, что и по размеру и по типу ткани платок был точно таким же, каким заткнули рот Геддесу. Не хватало только пятен крови Лариби.

– И это было в его комнате, – прошептал Кларк.

Я усмехнулся с мрачным удовлетворением.

– Что ж, теперь должна наступить развязка.

XXV

После того, как я оставил Кларка, который теперь четко знал, что ему делать, мне пришлось срочно вернуться к Геддесу. Тот уже удалился от группы у фортепьяно и нетерпеливо ждал меня в одном из углов зала. Я сообщил ему, что Кларк установил личность владельца носового платка, и Геддес в ответ лишь чуть слышно присвистнул.

– Значит, наш безумный план привел-таки к нужным результатам! – пробормотал он.

Мы обменялись выразительными взглядами. На мгновение я ощутил острый приступ нервозности. У меня возникло такое же чувство, какое, должно быть, испытывает школьник, подсмотревший решение задачи по алгебре и получивший ответ, но только по-прежнему понятия не имевший о том, каким образом ответ выходил именно таким. Чтобы убедить полицейских, наши улики и наблюдения выглядели, прямо скажем, хлипко. Но часы показывали уже десять минут десятого. Нам не оставалось ничего, кроме как отправиться к директору и попытаться убедить его в нашей правоте.

– Пойдем, – сказал я. – Мы, конечно, рискуем, подставляемся под удар, но крайне важно обо всем немедленно информировать Ленца. Пусть нам потом шеи намылят, но сделать это необходимо.

Геддес ощупал собственную шею, на которой под воротничком рубашки скрывались красные рубцы.

– Я готов на все, – серьезно сказал он. – А намыленная шея мне сейчас только пойдет на пользу.

Избегая попадаться на глаза тигроподобной мисс Браш, мы вышли из зала и направились по коридору в сторону кабинета директора. Мои нервы уже полностью угомонились. Я чувствовал только волнение, но при этом еще и необычайную уверенность в себе.

Доктор Ленц был один, когда мы достаточно бесцеремонно ворвались к нему в кабинет. Он сидел за столом, склонив бородатое лицо над книгой, которая поглотила все его внимание. Наше появление кому угодно могло показаться похожим на наглое вторжение в чужое личное пространство, на миниатюрный ураган среди ясного неба, но он не поднял на нас головы, пока не дочитал до конца очередной абзац. Затем отборнейшим из серии своих обычных величавых жестов он закрыл книгу и произнес:

– Чем обязан, джентльмены? Слушаю вас.

Мы с Геддесом переглянулись, и, поощренный легким кивком англичанина, я взял инициативу на себя.

– Послушайте, доктор Ленц, – начал я. – Мы пришли поделиться своими соображениями по поводу совершенных в лечебнице преступлений. Более того, мы считаем, что нам известно имя человека, который их совершил. Вы должны выслушать нас незамедлительно. Видите ли…

– Минуточку, мистер Дулут… – Директор поднял широкую ладонь и посмотрел на меня взором повелителя поверх очков для чтения. – Насколько я сразу понял, ваша теория предполагает обвинения против какой-то определенной личности?

– Так и есть! – практически хором воскликнули мы с Геддесом.

– Превосходно, – Директор неспешным движением снял очки и вложил их в кожаный футляр. Затем всмотрелся в каждого из нас поочередно, словно давая время еще раз взвесить всю важность информации, которой мы располагали. – Я полностью доверяю вам, – произнес, – но не могу взять на себя ответственность и выслушать ваши показания, не поставив предварительно в известность полицию. И если вы действительно уверены в своей правоте, то нам необходимо немедленно пригласить сюда капитана Грина.

– Нас это вполне устроит, – сказал Геддес.

– Да, вполне, – подтвердил я.

Рот директора скривился в легкой снисходительной улыбке. Это была улыбка бога, наблюдавшего за интеллектуальными потугами простых смертных.

– Уж не знаю, какие открытия вам удалось совершить, – сказал он размеренным тоном, – но прежде чем сюда придет капитан, хотелось бы получить четкий ответ на один весьма важный вопрос. Представляется более чем вероятным, что вы установили обстоятельства смерти мистера Лариби. Но вот объясняет ли ваша гипотеза мотив гибели Фогарти, как и способ, с помощью которого на него сумели натянуть смирительную рубашку?

– У нас есть весьма основательное предположение относительно мотива, – поспешил сказать я. – Фогарти стало известно нечто, сделавшее его опасным для преступника.

– Склонен согласиться с вами, мистер Дулут. Но все же каким образом человек, против которого вы готовы выдвинуть обвинения, ухитрился надеть на Фогарти смирительную рубашку? – Доктор снова окинул нас отечески заботливой улыбкой. – Поймите, что только убедительное объяснение этого способно заставить полицию принять и все остальное в вашей версии.

Я почувствовал, как энтузиазма у меня заметно поубавилось.

– У нас не было достаточно времени, чтобы основательно поразмыслить над этим, – промямлил я. – И должен признать, что действительно не имею ни малейшего представления, как такое удалось проделать.

– Стало быть, не имеете? – Доктор Ленц погладил бороду, а потом неожиданно добавил: – Но пусть это не лишает вас надежды, джентльмены. Так уж получилось, что над данным вопросом много раздумывал я сам. И благодаря вот этой превосходной и очень редкой книге, как мне кажется, сумел добраться до вероятного объяснения загадки.

Он взял фолиант со стола и протянул нам его для осмотра. Книга была написана каким-то профессором со сложной немецкой фамилией, а называлась «Колдовство и медицина».

– Научный трактат, объясняющий всевозможные фокусы, – объяснил Ленц. – Очень полезное и отрезвляющее чтение для слишком самоуверенных психиатров. Непременно рекомендовал бы как учебное пособие.

Он бережно открыл книгу и снова положил ее перед собой на стол.

– Здесь даже есть глава о магии театра, мистер Дулут. Но сейчас вас может главным образом заинтересовать та часть, которую я выделил особо, поскольку она вполне применима для объяснения загадки смерти Фогарти. Почти уверен, что это значительно упрочит доказательную базу того, с чем вы собираетесь обратиться в полицию.

Как обычно, сила личности директора оказала на нас с Геддесом совершенно покоряющее воздействие. Придя сюда, чтобы говорить самим, мы мгновенно превратились всего лишь в слушателей. Мы стояли молча, а Ленц смотрел на нас ясным взором, временами серьезным, временами насмешливым.

– Наша главная проблема, – заговорил он уже без тени иронии, – состоит в том, чтобы понять, как человек, не обладающий сверхъестественной силой, смог одолеть такого могучего мужчину, каким был Фогарти. Для меня ответ выглядит просто. Я почерпнул его из этой книги, – в его голосе снова промелькнуло едва заметное ехидство. – Тут все дело в магии.

Я вяло кивнул в ответ, а Геддес склонился над книгой и принялся листать страницы.

– Давайте восстановим ход событий, – продолжал директор. – Мы исходим из посылки, что убийца по каким-то одному ему известным причинам стал воспринимать Фогарти как угрозу своим зловещим замыслом. Он принял решение разделаться с ним, а любой из нас в достаточной степени знает психологию, чтобы догадываться: своя ахиллесова пята имеется у каждого человека. И он спланировал нападение на Фогарти с учетом индивидуальной особенности нашего санитара. А именно – его склонности к театральным эффектам, стремлении попасть в шоу-бизнес.

Я бросил беглый взгляд на часы, но доктор Ленц явно не считал фактор времени хоть сколько-нибудь важным.

– Миссис Фогарти сообщила нам, – продолжал он, – что в вечер гибели муж объявил ей о своем намерении покинуть службу в лечебнице и попробовать себя в мире развлечений. Поначалу я отнес возникновение этой достаточно нелепой амбиции у простого санитара за счет вашего присутствия у нас, мистер Дулут. Теперь же понимаю, что свою роль в гораздо большей степени сыграл тот самый подрывной элемент, о котором я упоминал в разговоре с вами. Именно он подтолкнул Фогарти принять окончательное решение в тот самый роковой вечер. В ту субботу убийца в полной мере воспользовался ахиллесовой пятой своей жертвы.

Директор повернулся ко мне:

– Теперь вы понимаете, о чем речь, мистер Дулут? Вы же человек театра. Подумайте, как бы вы поступили, если бы задумали убить Фогарти. Вы бы непременно догадались сыграть на его тщеславии, не так ли? Вы могли бы, например, предложить ему обучиться сложному трюку, владение которым намного увеличило бы его шансы попасть на подмостки театра или на цирковую арену. А в этой книге как раз описывается достаточно распространенный в прошлом фокус со смирительной рубашкой. Артист позволяет надеть ее на себя, а потом на глазах у восторженной публики чудесным образом, словно по волшебству, избавляется от нее.

– То есть вы хотите сказать, – взволнованно подхватил Геддес, – что убийца пообещал научить Фогарти этому трюку, обездвижил его, а потом затянул на шее веревку?

– Совершенно верно, – с важным видом кивнул Ленц, – но только все обстояло, думаю, несколько сложнее. Фогарти был по-своему тоже не так глуп. Я, например, не верю, что он позволил надеть на себя смирительную рубашку, не заставив сначала убийцу самому продемонстрировать ему этот трюк. И, по моему мнению, произошло следующее. Злоумышленник отправился вместе с Фогарти в кабинет физиотерапии, где показал санитару этот фокус сам. А затем…

– Но ведь он должен был обладать ловкостью Гудини, чтобы проделать такое! – воскликнул я.

– Вовсе нет, – сказал доктор, глядя на меня почти с сожалением. – Из этой книги явствует, насколько фокус на самом деле прост. Его может выполнить любой, зная маленький секрет, – он взял карандаш и принялся выстукивать дробь по краю стола. – Чтобы окончательно убедить вас, я могу даже попытаться исполнить этот номер сам. Вам, вероятно, понравится демонстрация чуда в моем исполнении? Известный психиатр в роли фокусника!

И он посмотрел на нас с почти озорной улыбкой. Мы с Геддесом в один голос подтвердили свой интерес к подобному эксперименту.

– Что ж, очень хорошо, – пробормотал директор. – Так и быть, изображу для вас факира.

Он нажал на кнопку звонка, а потом отправил явившегося на зов Уоррена за единственной оставшейся в этом заведении смирительной рубашкой. Через несколько минут санитар вернулся и не без мрачного изумления подал начальнику столь странный даже для него предмет.

– Спасибо, Уоррен, – сказал Ленц с благодушной улыбкой. – Да, между прочим, мистер Дулут и мистер Геддес располагают информацией, которой хотели бы поделиться с полицейскими. Не могли бы вы попросить капитана Грина ненадолго прервать работу в лаборатории и прийти сюда. – Он снова обратился ко мне: – Кроме того, представляется полезным пригласить всех моих сотрудников, кто может на время оставить рабочие места. Так, на всякий случай. Если вдруг возникнут непредвиденные затруднения и потребуется их помощь.

– Пусть приходят! – с готовностью воскликнул я. – Мы охотно продолжим беседу в присутствии всех медиков вашей лечебницы. Получится что-то вроде научного консилиума.

– Очень хорошо. Уоррен, попросите, пожалуйста, мисс Браш, миссис Фогарти, доктора Морено и этого нового санитара Кларка тоже зайти ко мне. А доктору Стивенсу передайте мое поручение присмотреть какое-то время за пациентами мужского отделения.

Когда Уоррен удалился, Ленц взял в руки наводившую на недобрые мысли сшитую из грубого полотна смирительную рубашку.

– Теперь вообразите, что я маг и чародей, – заговорил он высокопарным тоном. – И надеюсь показать вам, как легко любой может освободиться от смирительной рубашки, которую многие считают самыми надежными узами.

При этом он и в самом деле походил на колдуна благодаря густой черной бороде и разросшимся кустистым бровям.

– Боюсь, однако, – продолжал он, – что я все же немного староват, чтобы ставить подобные эксперименты на себе. Но вы, мистер Дулут… Быть может, будете так любезны, чтобы стать своего рода ассистентом фокусника?

Я сделал шаг к нему, и с напускной таинственностью доктор Ленц принялся обматывать мои плечи краем рубашки. Он уже практически обездвижил верхнюю часть моего тела, но внезапно остановился.

– Знаете, я передумал, – сказал он. – Мне особенно важно, чтобы именно вы, мистер Дулут, стали очевидцем эксперимента. Предпочтительнее будет использовать как подопытного кого-то другого. Я вызову Уоррена.

Геддес, прежде внимательно наблюдавший за происходившим, неожиданно поднялся со своего кресла.

– В этом нет нужды, – сказал он. – Почему не испробовать трюк на мне?

– Я хотел бы попросить вас, мистер Геддес, – лицо директора несколько омрачилось, – но потом посчитал, что для человека, страдающего нарколепсией, в этом заключен нежелательный элемент риска.

– Все должно пройти гладко, – настаивал англичанин. – Морено дал мне принять свой новый препарат – сернокислый бензедрин – примерно час назад. А потому опасность приступа или чего-то подобного маловероятна.

Ленц недолго раздумывал, но потом его стремление поразить нас обоих взяло верх над осторожностью врача.

– Отлично, мистер Геддес! Давайте попробуем на вас.

Он снял рубашку с меня и передал мне же со словами:

– Мистер Дулут, соизвольте сами замотать рубашку на мистере Геддесе, применив всю свою силу.

Я послушно затянул тесемки как можно туже. Это оказалось не так легко, как я думал, но в результате мне удалось справиться. Геддес выглядел беспомощнее рождественской индейки, подготовленной к отправке в духовку. Но при этом он лишь усмехался.

– Вы, должно быть, гений, профессор, если действительно сможете объяснить мне теперь, как освободиться.

Ленц, казалось, радовался как ребенок.

– О, уверяю вас, что это очень просто. Нужно всего лишь…

Ему пришлось прерваться, потому что в этот момент дверь распахнулась и в кабинет вошел капитан Грин с двумя своими офицерами. За ними следовали сотрудники лечебницы – миссис Фогарти, мисс Браш, Морено, Уоррен и Джон Кларк.

Капитан Грин посмотрел на нас с порога так, словно только что получил последнее подтверждение: весь мир окончательно сошел с ума.

– Какого дьявола вы здесь делаете с этой смирительной рубашкой? – первым делом спросил он.

Ленц потрепал Геддеса по плечу.

– Мистер Геддес и мистер Дулут полагают, что раскрыли загадочное дело, над которым вы работаете, капитан. И я решил добавить крупицу своих познаний к их информации путем этого небольшого эксперимента.

Пока директор объяснял им суть, я не сводил взгляда с англичанина. Он заметно побледнел, а потом его глаза стали стекленеть, что мне уже было хорошо знакомо.

– Что с вами? – воскликнул я. – Осторожнее, иначе… – но мне изменил голос.

Мышцы лица Геддеса свело словно судорогой, а тело под смирительной рубашкой совершенно одеревенело. Я успел вовремя подскочить к нему и удержать от падения, когда его уже качнуло вперед, а он полностью оказался во власти одного из своих припадков.

Сотрудники клиники тоже отреагировали мгновенно. Пока Грин беспрестанно задавал им удивленные вопросы, Уоррен и Морено подняли находившегося без сознания Геддеса и перенесли его в небольшую смотровую комнату, примыкавшую к кабинету директора. Мы все поспешили присоединиться к ним, когда они бережно уложили недвижимое тело на кушетку.

Я еще никогда не видел Ленца столь встревоженным. Он склонился над англичанином, удрученно качая головой и повторяя, что впервые в своей карьере сознательно подверг здоровье пациента ненужной угрозе.

– Вернитесь все в кабинет, – распорядился он потом. – А вы, Уоррен, распахните пошире окно. Ему нужно сейчас побольше свежего воздуха, и он скоро придет в чувство. Только свежий воздух и покой.

Пока санитар занимался окном, я сел рядом с распростертым на диване англичанином. Мне было, мягко выражаясь, неприятно видеть его снова в таком состоянии именно сейчас. Мною овладело беспокойство. Геддес ведь был не только моим другом, но и главным свидетелем, партнером. Теперь мне предстояло одному убедить полицию в нашей с ним правоте.

– Разве вы не собираетесь снять с него рубашку, доктор Ленц? – спросил я довольно-таки резким тоном.

– Нет. – Ленц как раз проверял у Геддеса пульс. – В таком состоянии это может стать даже опасным. Его мышцы сейчас неестественно сжаты рубашкой. Если мы ее снимем, при постепенном расслаблении мускулов могут начаться нежелательные спазмы. Пожалуйста, прошу еще раз – вернитесь все в кабинет.

Мы подчинились. Бросив на пациента еще один взгляд, Ленц тоже присоединился к нам.

Грин наблюдал за происходившим с живым интересом обывателя, столкнувшегося с редким явлением медицины. Он сыпал вопросами, и Ленцу пришлось кратко посвятить его в симптомы нарколепсии и каталепсии, вновь сокрушенно добавив сожаления, что решил использовать Геддеса как объект для своего эксперимента.

– Меня извиняет только искреннее понимание, что успех демонстрации трюка поможет разгадке одной из тайн дела, – закончил он. – И я совершенно не учел фактора внезапности вашего прихода, который и вызвал нарколептический припадок. Боюсь, что теперь мы сможем продолжить этот своего рода следственный эксперимент, только когда мистер Геддес окончательно оправится.

Директор прошел к своему рабочему столу и сел за него. Привычное окружение, как показалось, быстро помогло ему вернуть обычную уверенность в себе. Прошла еще минута, и перед нами вновь восседала величавая богоподобная фигура, неподражаемая в своем всемогуществе. Он несколько грустно улыбнулся, глядя на своих подчиненных и полицейских, окруживших его стол в ожидании объяснений.

– Как я уже сказал, – возобновил он свой монолог, – мистер Дулут и мистер Геддес выступили со своей версией, которой хотели поделиться с вами. К сожалению, мистеру Дулуту придется теперь это сделать одному. Но прежде чем он начнет, считаю своим долгом предупредить: я сам пока не имею понятия о сути его теории или о личности человека, против которого он собирается выдвинуть обвинения. А потому мне, как, несомненно, и всем вам, будет крайне интересно его выслушать. – Директор достал из футляра очки и с преувеличенной тщательностью нацепил их на кончик носа. – Хочу добавить только еще одно. У меня самого родилась версия, которая, как я надеюсь, совпадет с гипотезой мистера Дулута. Речь идет об одном из пациентов лечебницы. А потому я обязан отправить Уоррена вниз с указанием держать эту особу под непрерывным наблюдением.

Последнее замечание вызвало молчаливое волнение среди присутствующих, которое Ленц явно предвидел. Он достал из ящика стола лист бумаги, написал на нем несколько слов, после чего передал подчиненному.

– Я хочу, чтобы вы не сводили с этого человека глаз, Уоррен, – хладнокровно отдал приказ он. – Если доктор Стивенс начнет задавать излишние вопросы, покажите ему эту записку. А когда я подам сигнал звонком, вам надлежит привести указанную персону сюда.

Бывший ночной санитар прочитал записку и не смог удержать изумленного возгласа. Ленц только улыбнулся, а как только Уоррен поспешил выйти, доктор с уважительным вниманием повернулся ко мне:

– А теперь, мистер Дулут, если вы готовы, соблаговолите начать!

XXVI

Тот факт, что я временно лишился союзника и свидетеля, поначалу несколько выбил меня из колеи, но в последние несколько минут я получил нечто, послужившее достаточной компенсацией потери. Пока директор занимался подготовкой своего эксперимента, мой взгляд еще раз упал на необычную книгу, лежавшую на столе. И ее название – «Колдовство и медицина» – подсказало мне идею, которая и стала недостающим фрагментом головоломки. Стоило закрыть пустующее место, и серия странных и страшных событий приняла вид окончательно оформившейся картины.

Но это была головоломка для дураков, и, как мне стало теперь ясно, именно ее совершеннейшая дурость с самого начала и помешала ей стать до абсурдности легко решаемой. Я почувствовал необычайный прилив уверенности в себе. Даже тяжелый, всегда недоверчивый взгляд капитана я мог встретить сейчас прямо и бестрепетно.

Затем я посмотрел на Джона Кларка. Его ободряющий кивок в ответ подсказал мне, что он выполнял свою часть работы с полнейшим успехом. Все было готово к началу многообещающего спектакля.

Мои слушатели успели к этому времени занять более-менее удобные места в разных концах кабинета. Мисс Браш в своем тигровом наряде расположилась в кресле у окна. Морено, на котором весьма элегантно сидел вечерний костюм из синей саржи, прислонился к стене. Миссис Фогарти печальным лиловым призраком расплылась на кожаном диване. Кларк и Грин заняли стоявшие рядом стулья, а двое других полицейских остались на ногах поблизости от них.

Первым подал голос капитан, который красноречиво посмотрел на часы и сказал:

– Не знаю сути вашей затеи, но что касается меня, то мы не станем продолжать расследования до тех пор, пока не даст показания мисс Пэттисон. Скоро прибудет доктор Эйсман, и девушку отправят вместе с ним в полицейский участок, если только… – теперь он хмуро усмехнулся. – Если только мистер Дулут не сумеет действительно исчерпывающе все объяснить.

– Не стоит ожидать от меня исчерпывающего объяснения. – Я сам стоял рядом с письменным столом в окружении благожелательного ореола доктора Ленца, чувствуя себя в полной безопасности, как раскаявшийся грешник под сенью крыла посланника небес. – Осталось немало мелких технических деталей, которые мне еще не до конца ясны. Но вы – полицейский, и их выяснение такая же ваша обязанность, как лечение душевнобольных людей является обязанностью доктора Ленца. Я всегда верил, что человек в большинстве случаев до конца остается верен своей профессии. Я – театральный режиссер, и мой подход к расследованию был отчасти продиктован именно этим. Я смотрел на события с профессиональной точки зрения. И, быть может, потому мне и удалось раскрыть истину, что она во многом близка к моей сфере деятельности.

– Так выкладывайте, не тяните, – бросил капитан, на которого мои слова пока не произвели никакого впечатления.

– Давайте разберем события по порядку, – продолжал я. – Для меня самого все началось с услышанного мною голоса. Когда он впервые донесся до меня, я все еще находился в достаточно возбужденном состоянии, а потому принял голос за проявление помутнения моего рассудка. Но затем я выяснил, что Геддес, Фенвик и Лариби тоже слышали нечто подобное, и мое мнение изменилось. Я посчитал, что в лечебнице кто-то балуется своего рода гипнозом. Но ведь невозможно с помощью гипноза заставить людей слышать воображаемые голоса, не правда ли, доктор Ленц?

– Верно. Это едва ли возможно. – Директор поднял взгляд, в котором вспыхнула подлинная увлеченность предметом разговора. – В какой-то момент, как вы помните, я сам находил объяснение всех событий в чисто психопатологической области. Но затем был вынужден изменить мнение. Потому что странные события приобрели почти массовый характер, чтобы иметь отношение к гипнозу, который всегда более или менее индивидуален.

– Вот именно! – Я повернулся к капитану и метнул в него исполненный уверенности взгляд. – Вы можете считать нас группой умалишенных, не придавая значения какому-то там голосу, слышали мы его или нет. Вам это пока представляется не имеющим прямого отношения к делу. Но голос был совершенно реальным. Его, кстати, слышали все, включая и вас, доктор Ленц, когда тот же голос подал нам сигнал ложной пожарной тревоги в кинотеатре. Не прояви я в тот момент полнейшей тупости, мог бы сразу догадаться, что стояло за этим.

За исключением Кларка и Ленца, никто пока не воспринимал мои слова хотя бы с долей желания понять, к чему я клоню. Сотрудники лечебницы смотрели на меня с той привычной и несколько напряженной тревогой, с которой обычно наблюдали проявления симптомов моего заболевания. Грин и его помощники на глазах теряли терпение.

– Наверное, самое время пояснить, при чем здесь упомянутый мной ранее шоу-бизнес, – продолжал я. – Потому что именно он подсказал мне идею, мимо которой прошли вы – далекие от мира развлечений люди. Понимаете, я начинал с постановки эстрадных представлений и бурлесков. Успел побывать в половине дешевых мюзик-холлов страны. Посетил десятки даже самых обычных ярмарочных балаганов. Вы спросите, зачем? Я вел неустанные поиски того, что принято называть столь расплывчатым словом «талант». И в большинстве подобных заведений я сталкивался с артистами, работавшими в совершенно особом жанре. Такие артисты не интересовали меня лично. Как правило, их труд плохо оплачивался по той простой причине, что они давно вышли из моды. Но, уверяю вас, такой исполнитель произвел бы подлинный фурор, если бы выступил в психиатрической больнице.

Неожиданный шелест платья миссис Фогарти заставил меня прерваться. Ночная медсестра подалась вперед, а ее сумрачное лицо вспыхнуло редким для него выражением неподдельного интереса.

– Кажется, я понимаю, о чем вы говорите, мистер Дулут. И это прекрасно объясняет тот телефонный звонок, когда я подумала, что услышала голос Джо…

– В самую точку! – снова заговорил я. – Миссис Фогарти уловила мою мысль. Я веду речь, конечно же, о тех, кто доставлял такое удовольствие нашим дедушкам и бабушкам. О чревовещателях!