Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник) Квентин Патрик

I

Тем вечером Дон и я отправились в сторону дома только в тот час, когда все нормальные рыбаки с мыса Талисман уже собирались ложиться спать. А задержала нас с моей юной дочерью всего-навсего рыба – одно из тех морских чудищ, о которых мне приходилось слышать в изобилующих преувеличениями рассказах, но ни раз не доводилось видеть самому. Эта громадина клюнула на наживку, предназначенную для обыкновенной пеламиды, но только после того, как почти час изматывала мои не слишком тренированные мышцы, показав себя более чем достойной соперницей для сельского врача на отдыхе.

Даже сдержанный и ко всему привычный капитан нашей рыболовной шхуны невольно увлекся перипетиями этой схватки. А потому никто из нас не заметил, как наступил вечер; море и берег в отдалении окутала прохладная туманная мгла, которая, казалось, была пронизана нездоровыми испарениями. И уже в совсем поздний час наше суденышко уткнулось носом в илистый берег гавани городка Мыс Талисман.

– Спокойной ночи, доктор Уэстлейк. Добрых снов, мисс, – попрощался с нами шкипер.

Мы ответили ему тем же. Дон перекинула через плечо удочку с пойманной ею самой небольшой пеламидой, чтобы доставить в гостиницу к завтраку. И с рыбой, болтавшейся перед ней при каждом шаге, мы через увлажнившиеся дюны направились в сторону «Талисман-инн» – нашему отелю, стоявшему особняком от мерцавших неподалеку огней городка.

Пока мы шли, Дон в предвкушении столь желанного сейчас горячего ужина не переставала оживленно болтать.

– Как думаешь, папочка, мистер Митчелл разрешит приготовить для меня яичницу с ветчиной и беконом? И, быть может, даже с колбаской в придачу. А еще я хочу горячих пирожков и…

Сентябрь в этой части Новой Англии всегда до странности капризный месяц. Погода так же переменчива, как прихотливо изрезана береговая линия мыса Талисман. Это было одно из тех мест, на которые природные стихии почему-то издавна озлобились. Дюйм за дюймом волны подмывали песок дюн, и старая часть городка, когда-то самая оживленная и густонаселенная, сейчас почти опустела.

Даже в той части берега, с южной стороны, где россыпь прочных скал должна была служить защитой от моря, все тоже постепенно изменялось. А у «Талисман-инн», такой надежной и неуязвимой с виду постройки, когда я впервые останавливался в ней пятнадцать лет назад, теперь вместо лужайки и сада перед входом простирался пляж. Вскоре гостиницу предстояло либо передвинуть, либо оставить на произвол судьбы, как забросили пару лет назад старую церковь, когда сильный атлантический шторм обрушил на нее огромные валы, угрожая смыть погост – место последнего упокоения многих поколений предков нынешних обитателей Мыса Талисман.

Только истинным любителям рыбалки Мыс Талисман не казался невзрачным и унылым захолустьем. В прежние годы отдыхающих здесь собиралось больше, чем саранчи в окрестных полях, но теперь их съезжалось совсем немного. Мистер Митчелл, владелец и управляющий в одном лице, носивший безукоризненно сшитые в Нью-Йорке костюмы и обладавший изысканными манерами, заимствованными у американских гостей, с каждым годом все труднее сводил концы с концами, а его отель постепенно приходил в упадок. В нынешнем сентябре праздник Дня труда прошел, собрав всего лишь восемь отпускников. Да и эти восемь человек, исключая, вероятно, только нас с Дон, принадлежали к тому типу чудаков, которых манит вид запустения и притягивают именно такие забытые всеми места.

В «Талисман-инн» отсутствовала та теплая и веселая атмосфера, которую создают собравшиеся вместе рыбаки-любители. Но Дон и мне здесь нравилось. У нас давно выработалась привычка полностью довольствоваться обществом друг друга и не нуждаться в шумных компаниях.

Пелена тумана стала заметно гуще, когда мы обогнули небольшой полуостров, на котором находился самый дальний край двора заброшенной церкви. Наступил отлив. Едва слышный шум прибоя лишь по временам нарушал предупреждающий гудок сирены от скрытых темнотой судов.

Дон негромко насвистывала, преодолевая легкую робость из-за темноты и опасения внезапного буйства стихии. Казалось, она старается чуть приободрить себя. Раскачиваясь на леске, рыбина иногда мягким и влажным шлепком ударяла ее по бедру. Неожиданно ее свист оборвался.

– Смотри, папа! – воскликнула она, указывая на чуть заметный рисунок поверхности дюн. – Там какой-то розовый свет.

– Что за свет?

– Разве ты еще сам не видишь? Похоже на один из тех китайских фонарей, которые ты берешь с собой, когда мы устраиваем по вечерам пикники. Неужели кому-то вздумалось устраивать праздник на старом церковном дворе?

– Едва ли подходящее место, – сказал я, всматриваясь в указанном ею направлении.

У моей дочери порой излишне разыгрывается воображение, но зрение у нее отменное. Сквозь завесу тумана я смог различить смутный розовый свет вдоль самой верхней кромки одной из дюн в нескольких ярдах перед нами. Чуть дальше лишь с большим трудом можно было видеть темные очертания старинного здания церкви.

Когда мы подошли чуть ближе, я понял, что Дон права. Источником света служил декоративный бумажный фонарь, какой вместе со свечкой можно купить всего за несколько центов. Такие светильники действительно часто использовали во время вечеринок на пляжах. Но было что-то неуместное и даже пугающее в появлении столь дешевого и пестрого огонька во мраке заброшенного погоста.

– Мне от этого немного не по себе, – произнесла Дон и ухватила меня за руку. – Тебе ведь не кажется, папа… Здесь случилось что-то плохое?

– Возможно, кто-то забыл его, – успокоил я. – Подожди меня, пока схожу и заберу фонарь.

Я передал дочери свою удочку и, оставив ее в одиночестве на пляже, стал взбираться по песку дюны. Это оказалось не очень-то легко. Песок осыпался под ногами, мои башмаки вязли в нем. Иногда, чтобы не упасть, приходилось цепляться за редкую поросль травы на склоне. Впереди по-прежнему мерцал розовый свет фонаря.

Упорно двигаясь дальше, я почти достиг гребня дюны. От фонаря находился уже так близко, что смог разглядеть детский рисунок на розовой бумаге.

А затем фонарь неожиданно пришел в движение. У меня на глазах он отдалился, оставляя за собой лишь легкий розовый отсвет в белизне тумана.

– Есть здесь кто-нибудь? – крикнул я, и мой голос разнесся гулким эхом в пустоте. Ответа не последовало.

Свет фонаря был блуждающим и манящим, я зачарованно последовал за ним, перебравшись на другой склон дюны, и поспешно пошел через темное кладбище. Огонек стал более различимым, показавшись рядом с чахлой елью, которая росла всего в нескольких футах у обрыва берега. Я мог видеть чуть заметные могильные холмики, разбросанные повсюду. Это были безымянные захоронения, которые давно лишились надгробий, унесенных штормовыми волнами или разрушенных эрозией и ветрами.

Затем, вглядевшись пристальнее, я заметил кое-что еще – странную бесформенную фигуру, которая вырисовывалась из окутывавшего ее тумана. Она стояла или, вернее, склонилась над фонарем в очень необычной позе. А потом внезапно скрылась за елью и окончательно пропала в густой пелене.

Фонарь же остался на месте, бросая мягкий и неясный свет на окружавшие его могилы.

Я звал снова и снова, но, не услышав никакого ответа, приблизился к дереву. Свет фонаря веером расходился по росшей рядом с елью сорной траве и тускло отражался в лезвии тяжелой лопаты. Я еще раз окликнул, но ответом был лишь отдаленный гудок парохода в открытом море.

Подняв хрупкий фонарь и рассмотрев лопату, обнаружил на ней комья влажной земли. Затем, когда я повернулся назад в сторону пляжа, то почувствовал, что почва под ногами, обычно здесь такая сухая и состоящая из сплошного песка, тоже пропитана влагой. Сделав шаг вперед, наткнулся на горку недавно выкопанной земли.

При свете опущенного фонаря удалось разглядеть, что я оказался на краю только что вырытой могилы. По-видимому, ее подготовили для умершего в городке человека, подумал я, но почти сразу отбросил эту идею как абсурдную. Кто будет хоронить своего родственника в таком месте? В любой сентябрьский день большой прилив мог смыть этот край полуострова и унести гроб в море. И потом, почему могилу выкопали так скрытно после наступления темноты?

Я недолго постоял там, погруженный в раздумья – холодный туман коварно пробирался под отсыревшую куртку-ветровку. Мне стало вдруг одиноко, находясь в круге тусклого света. В непроглядной тьме повсюду лежали останки людей многих поколений, давно ушедших в лучший мир. Наклонив фонарь, я нагнулся вперед, чтобы заглянуть в разверстую передо мной могилу. И увидел то, что почти ожидал там обнаружить.

Густо присыпанную землей, приколоченную гвоздями крышку гроба.

Гроб был старый, дерево сильно прогнило – он явно пролежал здесь, на самом краю кладбища, уже многие годы. Но там, где должна находиться голова усопшего, землю тщательно расчистили, добравшись до позеленевшей бронзовой таблички, словно кому-то срочно понадобилось прочитать надпись на ней.

Несколько комьев земли упали вниз с чуть слышным стуком. Но даже этот звук заставил меня вздрогнуть и выронить фонарь, который свалился в могилу у моих ног. Еще несколько мгновений он освещал ее постепенно меркнувшим розовым сиянием. Затем погас.

Я врач и не подвержен ни суевериям, ни воображаемым ужасам, но, стоя в туманном мраке на церковном погосте, вдруг ощутил, как в мое сознание проникают страшноватые образы вампиров, призраков и скелетов.

Впрочем, здравый разум очень скоро вернулся ко мне, и я нашел гораздо более правдоподобное объяснение увиденному. Обитатели Мыса Талисман были в большинстве своем людьми бедными и едва ли могли себе позволить официальное перезахоронение останков своих родственников со всеми полагающимися формальностями. По-видимому, один из горожан решил тайно перенести могилу предка с края погоста, где море грозило вскоре уничтожить все.

Но зачем он воспользовался этим странным розовым китайским фонарем? Почему так поспешно скрылся при звуках моего голоса? Отчего взялся за столь тяжкий труд один, не попросив ничьей помощи? Богобоязненные рыбаки Новой Англии, намереваясь сохранить останки давно умершего друга или члена семьи, никогда не стали бы делать этого под завесой секретности и почти ночью.

Нет, замеченная мною призрачная фигура, едва различимая в тумане, показалась более чем странной. Было в поведении этого человека нечто такое, от чего у меня возникло ощущение, что он явился на погост не с благородной, а кощунственной целью.

Дон в своем интуитивном восприятии, по всей видимости, оказалась права, и здесь произошло что-то скверное.

– Папа! – донесся до меня с берега встревоженный голос дочери.

Еще немного постояв в нерешительности в полной темноте, я ответил на ее крик бодрым голосом и поспешил спуститься по склону дюны, чтобы присоединиться к Дон.

Приятно было снова увидеть ее миниатюрную фигурку, стоявшую на пляже в такой же ветровке, как моя, но чересчур великоватой для девочки. Но еще приятнее оказалось почувствовать тепло ее руки, осознавая, что вопреки суровому морю, туману, холоду и мраку, ты оставил позади мир мертвецов и опять оказался на земле, которая целиком принадлежит живым.

– Ты ушел так надолго, – сказала она с упреком, – хотя знаешь, что мне хочется есть. И, кстати, где фонарь?

– Я задул его и оставил там.

– Зачем он понадобился? – спросила дочь, когда мы двинулись быстрым шагом в сторону гостиницы. – Там устраивали пикник?

– Да, милая, – ответил я, решив соблюдать осторожность. – Что-то наподобие пикника.

Моя дочь столь же умна, сколь и любопытна. Я даже не ожидал, что ее удовлетворит такое невнятное объяснение. Но не принял в расчет слово «пикник». А его оказалось достаточно, чтобы ее голова снова оказалась наполненной мыслями о грядущем вкусном ужине и его возможном меню.

– Непременно попрошу горячих пирожков с кленовым сиропом, – мечтательно сказала она. – А потом еще мороженое, кусочек торта и…

II

Скоро сквозь туман стал проглядывать свет окон «Талисман-инн». С громким криком Дон бросилась вперед.

– Я закажу нам ужин, папа, и попрошу, чтобы мою рыбину приготовили на завтрак, а потом…

Продолжая двигаться теми же размеренными шагами, я размышлял о розовом фонаре, как и обо всем прочем, чего никак не ожидал увидеть на кладбище.

Между гостиницей и морем когда-то соорудили нечто вроде забора, который был призван защитить жалкие остатки сада от наступления песка. Но ограду уже давно засыпало до самого верха, а песок добрался до входа в отель.

Я преодолел последнюю пологую дюну и оказался у боковой двери на террасу. Несмотря на прохладу сентябрьских вечеров, там, как больше нигде в «Талисман-инн», наблюдалось хоть какое-то оживление. В тот вечер, когда я вошел, на террасе, тщательно игнорируя друг друга, собрались трое людей, разместившихся в зеленых плетеных креслах у таких же столиков. Это были Бак Валентайн, миссис Фэншоу и не слишком приятный тип, которого звали мистер Ашер.

Бак Валентайн устроился ближе всех к входу. Одетый в белую спортивную рубашку и в белые шорты, работавший спасателем на пляже отеля, Бак с угрюмым видом разглядывал фотографии полуголых девиц в старом номере журнала «Эсквайр». Он поднял голову, и грубоватое лицо молодого блондина скривилось в ничего не означавшей улыбке.

– Боже, как здесь у нас сегодня весело, доктор Уэстлейк, – хмыкнул он. – Только что закончил свое вязание, а сейчас займусь чертовски интересным делом – раскладыванием пасьянса.

Я порой искренне сочувствовал участи, выпавшей на долю Бака Валентайна. Это был полнокровный здоровяк, настоящий мачо с наметанным глазом по части женского пола. А в этом пришедшем в упадок курортном заведении наметанному глазу не на ком было остановиться, если не считать двух невзрачных горничных, одновременно служивших официантками, и Нелли Вуд – обладавшей несомненно хорошей фигурой – компаньонки и гувернантки при миссис Фэншоу. Но только общественный статус Нелли Вуд не позволил бы ей снизойти до простого спасателя. Ее наметанный глаз, если только я не ошибался, имел гораздо более амбициозную цель в лице Вирджила Фэншоу, мужа хозяйки.

Бак Валентайн никак не относился к тем чудакам, которых манило очарование постепенного запустения мыса Талисман и одноименного городка. Думаю, ему досаждало, что его работа стала, в сущности, синекурой для бездельника. Уже несколько лет число отдыхающих в «Талисман-инн» никак не оправдывало содержания собственного спасателя, но мистер Митчелл, в своем упорном стремлении сохранять хотя бы видимость респектабельности, готов был платить Баку жалованье только за то, что присутствие мускулистого молодого человека, всегда готового прийти на помощь утопающим, придавало пляжу иллюзию фешенебельного места для принятия морских ванн.

Причем жалованье, по-видимому, достаточно щедрое, если оно компенсировало Баку такой крупный недостаток, как недоступность флирта с хорошенькими девушками.

Когда я проходил мимо, спасатель опустил журнал, который держал в своих крепких пальцах, и бросил мимолетный взгляд на молодую женщину, сидевшую позади него в неудобном и жестком плетеном кресле. Если разобраться, то для Бака смотреть в сторону Мэрион Фэншоу представлялось делом совершенно безнадежным. Он знал это сам, как знали и все остальные. Но уж слишком она была хороша собой, чтобы удержаться. Небольшого роста, миниатюрная Мэрион обладала пропорциями, о которых могла мечтать любая девушка, а ее лицо в обрамлении светлых волос пепельного оттенка выглядело нежным и красивым, как весенний цветок. Ее глаза – серые, холодные, всегда оставались серьезными. Порой она устремляла свой спокойный взгляд в никуда, что придавало лицу отчасти таинственное выражение.

Следовало признать, что Мэрион Фэншоу представляла собой одну сплошную загадку. Она почти не разговаривала с кем-либо, кроме своего мужа, состоятельного художника, работавшего в жанрах коммерческой рекламы и книжных иллюстраций, и пятилетнего сына. Но и с ними женщина разговаривала крайне редко. Казалось, что она обитает в странном вакууме, замкнутая в тиши своего личного мирка. Я часто задумывался, любила ли Мэрион своего мужа, догадывалась ли о его не слишком чистоплотной интрижке с гувернанткой, а если догадывалась, то не было ли ей это абсолютно безразлично.

И до сих пор мне ничего не удавалось выяснить по этому поводу.

По пути к двери в столовую, где меня ждала к ужину Дон, я прошел мимо нее и улыбнулся. Ни один мужчина не мог иначе реагировать при виде Мэрион Фэншоу, неуклюже пытаясь пробиться сквозь прочную стену ее молчания.

– Ваш муж все еще работает? – спросил я.

Не думаю, что стоило задавать ей подобный вопрос. Она резко вскинула на меня взгляд, но в ее немного печальных серых глазах не промелькнуло даже подобия ответной улыбки.

– Да, Вирджил продолжает работать, – сказала она вдруг, когда я уже не ожидал с ее стороны никакой реакции. – Все еще пишет наверху в своей мастерской.

Мне было известно, что Вирджилу позировала в качестве модели Нелли Вуд, немного похожая на богиню Диану. И не мог не понимать, какой смысл подразумевало слово «работа» в столь поздний час.

– А маленький Бобби? – спросил я, чтобы сгладить неловкость, полагая, что интерес к ребенку не вызовет нежелательных ассоциаций. – Видимо, уже давно спит?

– Да, – ровным тоном ответила Мэрион Фэншоу, – он давно спит.

– Что ж, скоро и Дон уляжется. Она уже и так сегодня припозднилась.

Миновав кресло Мэрион Фэншоу, я от души надеялся избежать внимания третьего члена разрозненной компании на террасе: мистера Ашера. Но, как обычно, это мне не удалось.

Трудно объяснить даже самому себе, почему мистер Ашер внушал мне такую антипатию. Я ведь совершенно ничего не знал о нем, чтобы хоть как-то была бы оправдана неприязнь. Вероятно, это чувство внушала его внешность. Неопределенного возраста, он был высок ростом, худ и рыжеволос, причем рыжий волосяной покров виднелся и на запястьях, заметных под рукавами неизменно черных пиджаков. У него были самые некрасивые руки, какие мне только доводилось видеть – очень большие, белые и вялые, с покрытыми бородавками пальцами.

Лицо его тоже отличалось поразительной белизной какого-то воскового, редкого у людей оттенка, и с этой бледностью ничего не могли поделать даже свежие морские ветры мыса Талисман. А с ненатурально белого лица на тебя смотрели маленькие карие с имбирным отливом глазки, обрамленные редкими и словно ржавыми ресницами.

Этим вечером он, как всегда, читал ту единственную книгу, которая, видимо, навевала на него крепкий сон – Библию. Вообще говоря, чтение Священного Писания считается весьма достойным занятием. Но в случае с мистером Ашером все обстояло иначе. При виде того, как он листает Второзаконие, у тебя почему-то возникали невольные мысли о святотатстве и о черных мессах.

– О, доктор Уэстлейк! Поздновато вы нынче с рыбалки, – заметил он своим хрипловатым голосом, в котором неизменно сквозило что-то фальшивое.

– Да уж, что верно, то верно, – усмехнулся я в ответ.

– А ведь сегодня очень туманно. Вы могли не найти обратного пути к гавани, доктор Уэстлейк. Нам всем стоило бы возблагодарить Создателя за ваше благополучное избавление от опасности.

Типичная манера мистера Ашера. Он в самом мелком событии ухитрялся разглядеть признаки настоящей катастрофы, избежать которой помогало только вмешательство свыше, милосердие Божье.

У меня же сложилось твердое внутреннее убеждение, что если бы не Богу, а ему самому предоставили вершить людскими судьбами, случилось бы много несчастий с фатальными последствиями.

Я уже отвернулся от него и приготовился переступить порог двери, когда внезапно до уныния спокойная обстановка на террасе, казалось, наполнилась предощущением некоей драмы. Поразительно, как остро можно ощутить резкую перемену в атмосфере комнаты.

А причиной тому стало появление на террасе Нелли Вуд.

Гувернантка при семействе Фэншоу обладала несомненной привлекательностью для любителей такого рода женщин – крупная, богоподобная красавица из тех, что так нравятся некоторым художникам и всем завсегдатаям бурлесков. Ее светлые с желтизной волосы были тщательно зачесаны назад и неизменно оставались опрятно уложенными даже при самой ветреной погоде. Классические, словно вышедшие из-под резца скульптора черты ее лица казались бы мне более интересными, если бы не глаза, как будто вырезанные тем же ваятелем из камня. На левой щеке выделялась большая родинка. Она могла бы только добавить этой женщине привлекательности, но вызывала скорее противоположный эффект. Из-за нее лицо выглядело несколько вульгарным.

Казалось со стороны, что Нелли Вуд наполнена страстными животными инстинктами и благодаря особому складу ума способна их удовлетворять с максимальной для себя пользой.

Она вошла на террасу, постукивая высокими каблуками. На ней был красный плащ, надетый поверх платья, а белый шарф небрежно прикрывал золотистые волосы.

Было трудно сразу определить, кто стал главным источником внезапно возникшего напряжения – Нелли Вуд, Мэрион Фэншоу или Бак Валентайн. Или даже мистер Ашер, посмотревший на вошедшую молодую женщину прищуренным взглядом, который описывался в его излюбленной Библии и порицался как похотливый или вожделеющий. Скорее всего, все четверо вносили свой вклад в неожиданно возникшее ощущение, что нервы у присутствовавших по какой-то причине натянуты до предела.

Первой заговорила, как ни странно, миниатюрная миссис Фэншоу. Она очень тихо произнесла:

– По всей видимости, мой муж закончил на сегодня свою работу?

Сами по себе слова прозвучали вполне нейтрально. Но едва уловимые обертона ее голоса придали фразе почти разящую остроту.

Нелли Вуд окинула ее равнодушным взглядом.

– Да, со мной он закончил, миссис Фэншоу. Но ему еще осталось кое-что завершить.

Это тоже могло бы стать обычной констатацией заурядного факта, но в невидимой миру дуэли между двумя женщинами слова превратились в разящий укол.

– Собрались подышать свежим воздухом, мисс Вуд?

Вопрос, словно липкий елей, сорвался с бледно-розовых губ мистера Ашера.

– Что? Ах да, мистер Ашер… Вот именно, подышать свежим воздухом.

Нелли Вуд лишь на мгновение задумалась над своим ответом Ашеру, а как показалось мне, она использовала этот миг, чтобы бросить изучающий взгляд на скучное, обветренное лицо Бака Валентайна, передавая совершенно определенное послание.

Не вымолвив больше ни слова, она направилась к боковой двери террасы и вышла в темноту к простиравшейся рядом дюне.

Относительно смысла во взгляде мисс Вуд я оказался прав, хотя он остался мне не до конца ясен. Потому что уже входя в вестибюль, чтобы найти Дон и присоединиться к ней за ужином, я успел заметить, как массивная фигура спасателя поднялась с кресла и последовала за пропавшей во мраке дюны молодой женщиной.

III

В столовой я увидел свою дочурку, уже занявшую обычное место для трапезы. Ее светлые волосы взлохматились, нос украшало черное пятно неизвестного происхождения. Словом, вся ее внешность представлялась сплошным нарушением правил застольного этикета.

– Я заказала яичницу с ветчиной и беконом, а повар пообещал приготовить мою пеламиду к завтраку, – она явно была довольна собой. – Как думаешь, папа, мне необходимо делиться рыбой с Бобби Фэншоу? Могу я встать завтра пораньше, чтобы съесть ее до того, как спуститься вниз он?

На самом деле Дон успела проникнуться к пятилетнему Бобби самыми нежными покровительственными чувствами, но даже их сумел поколебать ее неуемный аппетит.

– Ты обязана предложить ему немного своей рыбы, если он захочет отведать ее, – ответил я строго.

Наименее миловидная из двух горничных-официанток принесла поднос с нашим ужином. И мы все еще налегали на еду, когда мистер Митчелл, управляющий, показался в столовой. У него теперь вошло в привычку появляться здесь, как только кто-то из постояльцев садился за стол. Гостиница давно лишилась метрдотеля, но хозяин считал его обязательной фигурой в столовой, а потому по мере сил старался сам заменить столь важную персону, неизменно наведываясь сюда в одном из своих безукоризненно сшитых костюмов.

В этот вечер он склонился к столу с моей стороны, наблюдая за нашим ужином, как респектабельная старая дева ревностно следит за аппетитом учеников воскресной школы, приглашенных ею на чай с пирожными.

– Надеюсь, вы довольны, доктор Уэстлейк?

Этот вопрос явно относился к качеству поданной еды. Но меня так и подмывало ошарашить его в ответ на чисто формальную вежливость чем-то вроде: «Вовсе нет. Далеко не все хорошо, мистер Митчелл. На вашей террасе создалась столь взрывоопасная атмосфера, что может взлететь на воздух весь отель. А еще кто-то бродит по старому погосту с китайским фонарем и раскапывает безымянные могилы. К чему бы это?»

Но я лишь пробурчал:

– Все просто прекрасно, мистер Митчелл.

Уложить Дон спать не составило труда. Она начала клевать носом, еще не допив третий стакан молока. Я немного посидел в ее комнате, наблюдая, как рыжевато-русая головка все глубже погружается в подушку, а дремотное бормотание про рыбу и Бобби Фэншоу переходит в равномерный детский сон.

Освобожденный от родительских обязанностей, я спустился по широкой лестнице, застеленной сильно вылинявшей ковровой дорожкой. Когда же я добрался до вестибюля, открылась дверь крошечного общего кабинета, и на пороге возникла женская фигура. Это была последняя из давних любительниц «Талисман-инн» и ее восьми нынешних обитателей – мисс Хейвуд.

Она единственная из всех постояльцев пользовалась душноватым кабинетом и вообще принадлежала к редкому типу людей, которым еще нужны кабинеты в маленьких сельских гостиницах. Высокая, грациозная, хотя и неопределенного возраста, мисс Хейвуд, несомненно, обладала той привлекательной внешностью, которая пережила свой расцвет в раннюю эпоху немого кино, а теперь уже давно вышла из моды. Свои нестриженные темно-русые волосы она собирала в «артистический» греческий узел у основания лебединой шеи. И одевалась в свободного покроя платья-блузоны, в каких ходят на чтения стихов в богемные кафе. Насколько я понял, мисс Хейвуд занималась живописью. У нее для каждого находилось доброе слово, хотя в целом она вела образ жизни замкнутой в себе интеллигентной леди.

Но даже в этой женщине присутствовали некие таинственные черты. Порой в глазах вспыхивал странный свет, который показывал, насколько обманчивым может быть ее пропитанный запахом лаванды, безыскусный, на первый взгляд, облик, а лицо по временам приобретало сходство с маской. И когда она улыбалась, как делала, например, сейчас, улыбка затрагивала только губы.

– Добрый вечер, доктор Уэстлейк. Как вижу, наша маленькая компания распалась сегодня раньше обычного.

И мисс Хейвуд промелькнула мимо меня облаком батика. Я вышел на террасу. Она совершенно опустела. Мэрион Фэншоу, очевидно, отправилась к своему талантливому, хотя и не слишком верному мужу, а мистер Ашер удалился с Ветхим Заветом к себе.

Можно лишь гадать, как проводили время на пляже Нелли Вуд и Бак Валентайн, если они вообще оставались вместе. Одновременный уход мог оказаться лишь вызывающей выходкой для остальных.

Я посмотрел в темноту пляжа сквозь окно террасы. Ничего не было видно, кроме клубящегося тумана, и не слышно, кроме хлюпающих звуков прилива. И снова образ китайского фонарика у только что разрытой могилы навязчиво всплыл в памяти, словно наваждение. Следовало ли мне сообщить об увиденном официальным властям? И если да, то кому именно?

От усталости я не мог раздумывать слишком долго. Выйдя из пустой террасы, отправился в свой номер, разделся, нырнул под одеяло, почти мгновенно заснув.

Прошло, видимо, совсем немного времени, когда меня разбудил громкий стук. Я стряхнул с себя сонливость. Теперь стало ясно, что стучали именно в мою дверь. Затем отчетливо раздался голос мистера Митчелла:

– Доктор Уэстлейк, доктор Уэстлейк, вы не спите?

Я хмуро усмехнулся и включил лампу на тумбочке рядом с кроватью. Митчелл, все еще полностью элегантно одетый, стремительно вошел.

– Ах, доктор Уэстлейк, прошу прощения, что потревожил, но вас просят к телефону внизу.

– К телефону?

Поскольку друзей в округе у меня не было, я с тревогой подумал, что звонок междугородный и хотят сообщить неприятные новости о моих оставленных на время пациентах.

– Да. Звонит доктор Гилкрайст. Говорит, дело весьма срочное, иначе я бы и не подумал вас будить.

– Гилкрайст? – воскликнул я.

Доктор Гарольд Гилкрайст был местным врачом, который делил свое время между небольшой практикой и посещением женской исправительной колонии в Халинге, расположенном в нескольких милях дальше вдоль побережья. Там он числился медицинским консультантом. Человек амбициозный и умный, застрявший в силу обстоятельств в крошечном городке, он воспринимал меня как символ большого, манящего внешнего мира. Я знал, что совсем недавно он вернулся в страшном разочаровании из Бостона, предприняв неудавшуюся попытку устроиться в крупную больницу. По-видимому, его все-таки приняли туда, и теперь он спешил сообщить о своем успехе.

Наскоро запахнувшись в халат, я последовал за Митчеллом в темный и пустой вестибюль. Телефон находился в отдельной кабинке у левой стены. Я зашел внутрь, плотно закрыв раздвижную дверь, чтобы пресечь любые попытки Митчелла подслушать наш разговор.

Трубка попросту свисала на проводе. Я взялся за нее.

– Уэстлейк, это вы? – прохрипел голос Гилкрайста, обычно звучавший приятно и добродушно. – Вам нужно немедленно приехать. Произошло нечто ужасное. Мне нужен взгляд коллеги, мнение еще одного врача.

– Послушайте, – начал я. – В конце-то концов, у меня отпуск. И я не намерен куда-то тащиться посреди ночи, чтобы осмотреть чужого пациента, если только…

– Пациента? Это не пациент, Уэстлейк. Здесь… Сумасшествие какое-то. Произошло убийство!

– Убийство? – бессмысленно, как попугай, повторил я.

– Да, убийство. Причем самое невероятное, жуткое преступление, с каким я когда-либо сталкивался. Вам нужно приехать сейчас же.

– Но…

– Я звоню вам с поста береговой охраны. А труп здесь рядом у подножия скалы, которая называется «Голова монаха». Знаете такую?

– Конечно.

«Голова монаха» была огромной, причудливой формы одинокой и величавой скалой, которая наподобие дьявольской скульптуры возвышалась на пляже примерно в полумиле от гостиницы.

– Со мной Барнс – сержант Барнс из городской полиции. Это он сначала позвонил мне. Я уже вернусь к трупу, когда вы доберетесь сюда. Только, умоляю, побыстрее, Уэстлейк!

– Но…

– И никому в гостинице пока ни слова о случившемся, – снова перебил меня Гилкрайст, прежде чем я смог хоть как-то отреагировать на сообщение. – Нам не нужно, чтобы кто-то вертелся под ногами. Будем держать все в секрете, сколько сможем.

– Хорошо, – ответил я. – Прибуду к вам скоро. Но скажите мне хотя бы, Гилкрайст, кто это? Кого убили?

Но ответа на столь важный для меня вопрос не дождался – услышал только щелчок, когда на другом конце провода положили трубку.

Уже окончательно проснувшийся, я выскочил из будки. Мистер Митчелл смотрел на меня выжидающе.

– Доктор Уэстлейк, искренне надеюсь, что ничего слишком серьезного не…

– Вы же знаете Гилкрайста, – прервал я его. – Всего лишь небольшая проблема.

Затем бегом устремился мимо управляющего вверх по лестнице в свой номер. Влез в старый шерстяной свитер и в плотные брюки, а сверху надел ветровку, все еще влажную после рыбалки.

К счастью, среди моих вещей на туалетном столике нашелся фонарик. Я схватил его и сбежал вниз мимо одинокой фигуры Митчелла и через дверь террасы вышел в темноту к дюнам, тянувшимся вдоль пляжа.

Туман еще более сгустился. Временами он начинал казаться плотным и даже твердым, словно огромный серый гриб распустил невероятных размеров шляпку поверх песка. Я с трудом прокладывал себе путь в сторону «Головы монаха» вслед за тусклым кружком света своего фонарика, не имея никаких ориентиров, кроме более громких звуков прибоя вдоль берега.

Странно, но посреди мрака и жути ночи на этом пустынном пляже факт убийства воспринимался не столь пугающе, как в только что оставленном мною отеле. В моем сознании теснились самые разнообразные фантазии и мысли. Кого все-таки убили? Был ли это мой знакомый? Неужели один из постояльцев гостиницы? Передо мной один за другим вставали образы угрюмых лиц, которые я совсем недавно видел на террасе, – Бак Валентайн… Мэрион Фэншоу… Мистер Ашер… Нелли Вуд…

Вдруг особенно высокая и мощная волна обрушилась в глубь пляжа, и каскад невидимой воды, чуть не сбив меня с ног, отбросил в сторону. Снова обретя равновесие, я поневоле стал двигаться левее, чтобы находиться подальше от полосы прибоя.

В первые секунды после этого происшествия, утирая влагу с глаз, в туманной мгле мне не виделось ничего необычного. И лишь потом, как это бывает в кошмарных снах, стал постепенно различать мерцание света впереди.

Сначала я решительно отказался поверить в это. Казалось, что мое возбужденное сознание играет со мной и память попросту воссоздает тот мираж, который мы с Дон заметили ранее сегодня на погосте при старой церкви.

Я моргнул раз, потом еще. Но свет оставался на месте, убеждая в своей реальности.

Впереди меня, разрывая сплошную стену черно-серой тьмы, лишь в одном очень узком месте, мерцал розовый свет. Он был мне хорошо знаком – слабое колеблющееся сияние, отбрасываемое дешевым расписным китайским фонарем…

Я ощутил, как на голове встали дыбом даже намокшие волосы. Окружавший туман ожил и стал представляться бесплотными пальцами, стремившимися вцепиться в мою глотку.

А затем сквозь шум прибоя донеслись едва слышные звуки мужских голосов. Выкрикнув имя Гилкрайста, я побежал по песку навстречу розовеющему светящемуся кружку.

Через несколько секунд я столкнулся с другой мужской фигурой в отсыревшей ветровке, а стоявший рядом Гилкрайст сказал:

– Уэстлейк! Слава богу, вы уже здесь! Мы позвонили инспектору Суини в Халинг. Но он еще в пути. Идите сюда. Мы пока ничего не трогали, чтобы смогли увидеть труп в том виде, в каком его нашли. Прилив становится все выше, и скоро ее тело придется перенести.