Жена алхимика. Тайна русского Нострадамуса Голицына Полина

Глава 10. Любовь и смерть, мечты и сны

Восхищение. Вежливая форма признания чьего-либо сходства с вами самими.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Бригадир развёл руками, Василий понял, что тот ничего определенного сказать не может. Василий заглянул в подвал, увидел, что завал уже разобрали, рабочие возились внутри.

– Я вижу, уже вошли, так в чём там дело, как думаете? – Василий решил вытянуть из бригадира всё, что можно.

– Василий Евгеньевич, да честно говоря, неясно, что там. Пол проломлен изнутри. Такое ощущение, будто снизу, из-под земли, его чем-то выдавили.

– Ну знаете, это случилось утром, был сильный удар, весь дом задрожал. Может это газ?

– Нет, не думаю. Если бы в подвале рванул газ, тогда разрушения были бы другие. Подвал-то почти что глухой, замкнутое пространство, боюсь, как бы дом от этого не разрушился. Нет, здесь что-то другое. – бригадир пытался понять что же произошло в подвале, но по его растерянному виду было ясно, что всё, что всё, что у него есть – это догадки.

– Пойдёмте в кухню, пока ваши работают, выпьем по чашке кофе и вы мне расскажете что другое может проломить метровый слой бетона. Я вот только загляну в подвал, а вы пока кофеварку включите. – Василий решил, что в более спокойной обстановке бригадир разговорится, кроме того, ему хотелось самому оценить масштаб разрушений.

Бригадир кивнул и пошёл в кухню включать кофеварку. Он хорошо знал этот дом.

Василий спустился в подвал, заглянул внутрь. В полу зияла дыра. Похоже было, что ни одной целой посудины в его лаборатории не осталось. Металлические стеллажи искорёжены, большой рабочий стол перевёрнут и завален кусками бетона, стулья изломаны. Уцелели лишь печь, система отопления, да раковина с водопроводным краном у стены.

«Так я и думал, придётся всё заказывать, ну да ладно, это, в сущности, ерунда. Главное – понять что здесь случилось и сделать так, чтобы это не повторилось. А если бы я здесь был? Мало того, что меня бы искалечило, так и работу бы загубило», – думал Василий. Он прошёл в кухню, бригадир налил две чашки кофе.

– Вадим, я вот посмотрел на это всё, мне кроме газа ничего в голову не идёт. Если у вас есть идеи на этот счёт – расскажите.

– Нет у меня идей. Тут знаете, если взять этот пролом в полу, я похожее уже видел, но только не в таких масштабах.

– И что это было? – Василий решил, что любая догадка не окажется лишней.

– Ерунда, в общем-то. Бывает, делают асфальтовую дорожку, в парке, например, а место как следует не подготовят. Щебня сэкономят, да и асфальта тоже. Там корни деревьев близко к поверхности и через время один из корней этот асфальт снизу и прорвёт. Еще если под асфальтом грибы разрастутся, похожая картина. Но это редко бывает, обычно, когда работают как попало, чуть ли не на голую землю асфальт кладут.

– Да, непохоже, чтобы у меня в подвале гриб какой вырос. А если и так, ведь он же не мог исчезнуть?

– Вот и я о чём, не знаю я что там случилось.

– Ладно. Мне нужно, чтобы там порядок был. Как скоро справитесь?

– Да как вам сказать, тут моей бригаде на неделю делов.

Василия такой долгий срок никак не устраивал, поэтому он, справившись у бригадира о стоимости работ, предложил дать вчетверо больше, если сделают до завтрашнего вечера. Тот от подобного предложения отказаться не смог, в итоге решили, что сегодня поработают допоздна, а завтра в семь утра продолжат.

Василий сделал несколько звонков, заказал нужное ему химическое оборудование, реактивы и зарылся в бумаги. Он отбирал материалы, с которыми должна будет работать София. Сейчас его больше всего интересовали несколько документов пятнадцатого века. Уже глубокой ночью он распрощался с рабочими, запер подвал и без сил рухнул в постель.

Та половина, на которой спала его жена, так и оставалась застеленной шёлковым покрывалом. Василий провёл рукой по этому покрывалу, нежная ткань мягко скользила под пальцами. Она напомнила ему бархатистую кожу Дианы, только шёлк был холодным и безжизненным, а тело Дианы откликалось на каждое его прикосновение. Против его воли в памяти воскрес образ из прошлого, которое казалось таким далёким. Этот образ заставил Василия сжать зубы, он хотел отогнать его. Прекрасные воспоминания, которым никогда не суждено повториться, ранят больнее, чем любое зло из прошлого. Но Василий был уже во власти потерянного счастья.

Шёл второй месяц после их встречи. Они уже поняли, что созданы друг для друга. После того, как пошло время первого лёгкого недоверия, после того, как каждый из них осознал, что такая удача выпадает не каждому, они искали любой возможности побыть вместе.

Он вспоминал один отель, куда они сбежали, каждый от своей повседневности, в объятия друг друга. Он пришёл в условленное место раньше. Задёрнул шторы, выключил свет и зажёг свечи. Когда она появилась в дверях, он, едва сдерживаясь, повесил на ручку табличку «Не беспокоить». Потом дверь захлопнулась. Они принадлежали только друг другу. Их губы слились. Он, сбросив вместе с её и своей одеждой груз забот, отнёс её в большую ванную комнату. Там был устроен целый бассейн, в котором они легко поместились вдвоём. Его руки в мыльной пене, его губы под струями прохладного душа, обласкали каждый изгиб, каждый выступ и каждую ложбинку её горячего тела. Тело отзывалось на его прикосновения, как скрипка на движения смычка виртуоза. Она не могла сдержать стоны. Иногда она замолкала, и тогда уже он переставал дышать и чувствовал, как растворяется в космосе. Она была его вселенной. Она была его светлым ангелом, каждый взмах крыла которого дарит грешнику надежду на спасение и вечное блаженство. Она прижималась к нему, они становились единым целым, она хотела испытать на прочность всё, из чего он сделан, хотела узнать о нём даже то, чего он сам о себе не знал. Но это было только начало.

Потом, когда он перенёс её, дрожащую в предвкушении настоящего счастья, на огромную кровать, всё, что было до этого, показалось им слабым блеском пары светляков в ночи, если сравнить его с праздничным фейерверком из десяти тысяч зарядов…

Так было всюду, где им доводилось бывать вдвоём. Так было и здесь, в этой спальне, в ту последнюю ночь перед тем, как её не стало.

Василий, не в силах вспоминать, и не в силах забыть, встал с постели, прошёлся по дому, вышел на улицу, долго дышал холодным воздухом. Когда он почувствовал, что у него есть шанс заснуть, он вернулся в спальню, завёл будильник на шесть утра, и, к своему счастью, забылся. Но проснулся он, когда еще не было и пяти утра. Его разбудил кошмар.

Василий видел вокруг себя высокие деревья, едва покрытые зеленью. Между ними расстилался серый туман, который скрывал всё, что было дальше десяти-пятнадцати шагов. Слышно, как с мокрых веток падают редкие капли.

Василий посмотрел под ноги – он стоял на пологой куче свежевырытой земли, сделай он неверный шаг и угодит в продолговатую яму, из которой выбрана эта земля. Ему казалось, что рядом кто-то есть. За спиной он услышал шорох и попытался повернуться. Он смог повернуть лишь голову, ноги его застряли накрепко в куче земли. У ствола ближнего к нему дерева стояла женщина. Она была повернута к нему спиной, склонила голову набок. Её длинное белое платье было измято и испачкано грязью. Тёмные волосы спадали на плечи. Она была так близко, что стоило протянуть руку, и он сможет коснуться её. Василий попытался, но не смог пошевелиться. Туман был не только снаружи, мысли Василии были такими же нечеткими, как очертания предметов вокруг, тело не слушалось его. Что-то показалось ему знакомым в облике женщины. Он пока не видел её лица, но чем дольше смотрел на неё, тем яснее понимал – он её знает.

Туман его мыслей немного рассеялся и он вспомнил. «Диана», – тихо позвал он женщину. Та не откликнулась. «Диана, это же я, твой муж», – продолжил Василий, но женщина не двигалась, казалась, она попросту не слышит его. Василий вспомнил, что Диана умерла. Эта мысль привела за собой другую: «Я её вернул!». Василий не помнил как, но совершенно чётко понимал, что ему это удалось. «Послушай, – он снова попытался заговорить с ней, – я так соскучился по тебе. Здесь холодно, нам нужно отсюда уйти. Пойдём домой, там я тебе всё расскажу, и мы будем жить как раньше. А еще лучше – мы уедем отсюда».

Воздух вокруг становился чище. Василий увидел, как в том месте, где должен быть горизонт, над верхушками деревьев, которые теперь явно проступали сквозь туман, пробиваются лучи восходящего солнца. Они были еще недостаточно сильными для того, чтобы привести день в это место, но их хватило для того, чтобы добавить красок тому, что видел Василий. Диана, в чём Василий уже не сомневался, пошевелилась, протянула руку к дереву, у которого стояла, дотронулась до него. Только сейчас он заметил, какая у неё бледная кожа. «А что если она слишком сильно изменилась?», – подумал Василий. «Может быть, ты думаешь, что я не рад буду тебя видеть? Думаешь, что я не узнаю тебя? Я уже тебя узнал!», – он, не в силах двинуться с места, продолжал пытаться заговорить с ней.

Василий не помнил, как собирался вернуть Диану, но он крепко держал в памяти тот образ, который видел, когда мечтал о том, что они снова будут вместе. В его мечтах она выходила из светящегося облака, она была такой, какой он запомнил её, той Дианой, которую он любил. Он был уверен в том, что не только её тело вернётся оттуда, откуда обычно никто не возвращается, но и её память, её любовь. Теперь же он почувствовал, как в нём растёт сомнение. «Какой она вернулась? Может быть, она меня не узнает?».

Краем глаза Василий заметил какое-то движение в лесу. Он посмотрел туда – в его сторону шла женщина, он видел лишь её смутный силуэт, туман был всё еще слишком силён. Василий поворачивал голову то в сторону той, которую он решил считать Дианой, то в сторону неизвестной фигуры. Когда он смог, наконец, разглядеть ту, что шла к нему, он узнал в ней Диану. Но Василий понял, что в ней что-то кажется ему необычным.

Новая Диана была в точности такой, какой он себе её представлял. Оглядев её с головы до ног, он понял, что его смутило: она двигалась к нему, шла, но земли её ноги не касались. Она подошла к нему еще ближе, он смог поймать её взгляд. Новая Диана слегка кивнула ему в знак приветствия, покачала головой и одними губами произнесла: «Не надо». Туман, который уже было совсем отступил, вернулся, он возникал из воздуха, только что пронизанного утренним солнцем и гасил рассвет. Новая Диана исчезала в надвигавшейся мгле.

Василий впивался в неё глазами, ждал, что она даст ему еще какой-нибудь знак, но она, неподвижная и безмолвная, просто смотрела на него. Когда туман почти полностью скрыл её, Василий почувствовал, как кто-то дотронулся до его руки. Он посмотрел на руку. Его касались бледные пальцы. Василий поднял глаза. Перед ним стояла та самая женщина, которую он принял за Диану. Но когда он увидел её лицо, у него лишь вырвалось: «София! Как ты постарела!». Старуха, в которой он узнал Софию, криво усмехнулась и толкнула его в яму. Когда он еще балансировал на краю, старуха вновь помолодела и улыбнулась ему. В этот момент Василий и открыл глаза.

Он, чувствуя, что всё еще падает, выбросил вниз правую руку, пытаясь смягчить падение, потом услышал, как загудел от удара матрац и окончательно проснулся.

Василий считал, что сны – это ценный источник знаний о самом себе, особенно – такие, как тот, от которого он сейчас проснулся. Если сон удавалось запомнить, Василий имел обыкновение поразмышлять над ним. Иногда это оказывалось полезным, порой в таких размышлениях ему удавалось лучше понять то, что днём не давало ему покоя. Чаще, однако, сны оказывались причудливой и по большей части бессмысленной смесью фантазий, воспоминаний и всего того, что привлекало его внимание днём.

Подробности увиденного быстро испарялись, но главное он запомнил очень хорошо. «Почему Диана пыталась меня отговорить?», – думал Василий. «Ясно, я думал обо всём этом, потому и увидел. Но образ Софии оказался смешанным с образом Дианы, будто поднявшейся из могилы… И почему София так постарела, зачем она толкнула меня в яму? Почему она опять стала молодой?», – этот сон явно таил в себе какой-то смысл, но какой – Василий понять не мог.

Он как-то читал о вещих снах, но, не видя под этими историями никакого научного обоснования, предпочитал не искать в снах предсказаний. «Наша жизнь зависит от наших же решений, которые мы принимаем каждое мгновение. Если верить предсказаниям, снам, толковать их буквально, то о каком выборе тогда может идти речь? Максимум, что может сон – дать подсказку к тому, как ты к чему-то относишься», – размышлял Василий.

«Видно, я чувствую себя виноватым в том, что имея шанс вернуть Диану, воспринимаю Софию не как перспективного ассистента, а еще и как женщину. Образ Дианы – это моя же возмущённая совесть. А то, что София была похожа на Диану, потом оказалась старухой, а потом помолодела – это уже к делу не относится». Василия такой анализ вполне устроил, он понял, что сейчас ему уже не уснуть и отправился в душ. «Сегодня нас ждут великие дела», – подумал он.

Глава 11. Адские птицы Сухаревой башни

Образование. То, что мудрому открывает, а от глупого скрывает недостаточность его знаний.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Следующий заголовок, который прочёл Семён, гласил: «Ванька, слуга. Об адских птицах Сухаревой башни».

С тех пор, как барин вернулся из Англии, он сам не свой стал. С собой привёз воз и маленькую тележку всякой всячины. И трубы, чтобы в небо глядеть, и склянок – целый стол ими уставлен. Еще порошков каких-то, настоек, книг – не счесть. Когда это всё ему свозили, он сам наблюдал, чтобы не изломали чего или не свистнули.

Да кому оно нужно, кто позарится-то, когда несёшь, бывало, склянку, и боишься, как бы с тобой чего не случилось пока она у тебя в руках. Позже, когда привезенное расставили, он, видать, еще из заграниц выписывал, везли постоянно. А ему только подавай. И нет бы, как все люди, днём поработал, а ночью – на боковую. Он же – днём по государственным делам, а ночью – по своим. А уж кто к нему ездит, с кем он беседы водит, тут я лучше промолчу.

Когда он обосновался уже, так случай у нас вышел. Пропал один лакей, да горничная. Искали их, да без толку. Решили потом, что сбежали они. Только вот что в толк не возьму. Имущества-то у каждого из них было – всего ничего, да и того они не взяли. Как стали хлам их разбирать, так денег нашли. Не то, чтобы много, но если бы сбежали они, так на первое время бы хватило. Я сразу понял, что дело тут нечисто. Так и не узнал бы, что с ними стало, если бы не один случай.

Бывало, пойду в чаю выпить, барин-то щедрый, и на чай хватает, и своим в деревню передать, так знают, чьих я, спрашивать начинают. Бывает и водки поднесут, видать думают, Ванька Хмельницкий меня разговорит. Ну а что я скажу?

Спрашивает меня какая-нибудь борода нечёсаная: «Правда, что барин твой колдун?». И ведь не боится же, собака, такие речи заводить. Я ему и отвечаю: «Ты, видать, в Преображенский приказ захотел? Не знаешь что ли, что барин мой виднейший в стране человек?». Тот от таких слов, конечно, поутихнет, да, проклятый, не унимается: «Что же тогда всю ночь на башне свет горит? Чего ночью крещеному человеку делать, да еще на такой верхотуре?». «А то, что наукой он занят. Вот ты сможешь посчитать сколько раз колесо тележное обернётся если Москву вокруг объехать?». Тот, конечно, отвечает, что куда ему, он и имени своего написать не сумеет. Меня-то барин выучил, и письму, и счёту, и читать могу, а простой мужик-то – темнота. «А барин и не такое посчитать может. Арихметикой это называют», – отвечаю.

А этому всё мало: «Зачем ему?». А я-то хоть и не понимаю по большей части, о чём хозяйские разговоры, да кое-что слышу. Я ему и отвечаю: «Это не ему, это для государства надо. Вот если война – как узнать, сколько припасов на войско надо? Раньше-то на глаз всё было, а теперь – счёт всему голова». Так чай и льётся. Я-то говорю так, чтобы в случае чего мне никто не мог предъявить, что я барина очерняю, его-то мои россказни не погубят, а вот мне могут и голову снять. Да только сам себе думаю другое.

Или, вот еще. Захожу в трактир. А там один, видать принял хорошо, рассказывает. Дескать, он – писарь, недавно место получил, да вот уже который день перо из рук выпадает. Оказывается, шёл он вечером со службы домой, а живёт он аккурат напротив башни, где мой барин наукой занимается. И, говорит, видит как с башни, с самого верху, сорвалось что-то, да только не об землю грохнулось, а сначала падало, а потом полетело.

Он от этого зрелища застыл и смотрит, что ж дальше будет. А дальше оно покружилось, и на него летит. Он, конечно, оглядывается тогда, на миру-то и смерть не страшна, а вокруг, как на грех, ни одной живой души. Все по каморкам своим попрятались. Глядит, а с башни еще одно соскочило и тоже летит. Он уже и глаза протирал, думал, привиделось, да только какое там. Глядит, эти два чуда летающих всё ближе. А он застыл на месте, шагу ступить не может.

И вот одно из них на мостовую шагах в десяти от него и село. Когда садилось, о камни вроде как железом ударило. Он от страха глаза отвести не может, а оно к нему идёт. Вроде птицы, говорит, только размером с телёнка. Темно было, только луна на небесах, да разглядеть, говорит, можно. Когда оно совсем близко было, он и дышать перестал. Само, говорит, железное, перьями покрыто как кольчугой, а голова человеческая, волосы на той голове длинные и зубы скалит. «Адская птица», – говорит. Он от такого страха с жизнью уже попрощался, только слышит, оно походило вокруг, потом затрещало и в воздух взмыло. Так вот он ни жив, ни мёртв, до дома своего добрался, заперся в горнице, да так и просидел дня три.

Потом, говорит, дня через три, решил, что привиделось ему. Собрал он родню и как вечер упал, пошли они к башне, птиц адских смотреть. А те как знали. Только он сотоварищи прибыл, они тут как тут. К земле летят. Тут один из них как заорёт: «Караул!». Бросились они врассыпную, один оземь грохнулся, нос себе расквасил. С тех пор, писарь говорит, не просыхаю. Турнут, говорит, меня со службы.

Я у него спрашиваю: «А может тебе спьяну привиделось?». А он отвечает: «Я в тот день капли в рот не брал. Да и каждый тебе скажет, что на башне той колдун. Он и сам, говорят, вороном оборачивается и ночью над Москвой летает».

«Отчего ж он колдун?», – спрашиваю. А тут еще один нашёлся: «Да от того, что в башне у него дракон, ему его не далее как вчера на телеге привезли. Кому еще как не колдуну дракон нужен?». Я говорю: «Одумайся, что же ты на честного человека напраслину возводишь. Драконы только в дальних странах бывают, куда еще никто не добирался». А тому не понравилось, что я его затыкаю. «А ты не с его ли двора? Все знают, что он колдун, а ты один тут его выгораживаешь», – говорит. Я ж, понятно, не признаю откуда я, да решил пока цел ноги уносить из того трактира.

Прихожу в башню, а сам и думаю: «Может и правда, птиц каких барин изобрёл? С него станется». А у него много было комнат по всей башне, где он опыты свои производил. Я-то, бывало, помогал ему. Ну, он от меня не таился. Знает, видать, что я всё равно не пойму ничего. Я-то и правда, не понимаю, а сам примечаю. Вспомнил я тогда, что одну из каморок на самой верхотуре, он с некоторых пор запирать начал. А сам в ней бывает, но ни меня, ни кого другого туда не зовёт. Даже того, чьё имя боюсь назвать, иначе не сносить мне головы. Тот-то всюду заглянет. А в эту комнату барин мой никому входа не даёт. «Что ж за тайна там, если он её никому доверить не может? Уж не самого ли Сатану он там держит?», – думаю, а сам решил вызнать, что ж там, за дверью. Вот, пока барин в трубы свои на небеса глядел, я к той двери и подошёл.

Прислушался. Вроде тихо всё, да нет нет, и звякнет что-то, и будто дышит кто в темноте. Тяжело так. Потом слышу – барин идёт. Я нашёл угол потемнее, да и затаился. А он свечу с собой несет, да бадью тащит, а оттуда крыло куриное свисает и хвост собачий. «Знать, и правда есть там кто живой, кому он пропитание-то несёт», – думаю, а сам дальше смотрю. Огляделся он, но я схоронился на славу, меня не заметил. А как он решил, что никто не видит, так дверь и открыл. Тут я аж рот себе рукой зажал, чтоб не заорать благим матом. В комнате, в цепях, были две птицы, больше человека, в железном оперении. Оно от света засверкало. Только не от этого душа у меня в пятки ушла. Птицы железные, а головы-то их человеческие. Узнал я те головы. То были пропавший лакей да горничная. Лица узнать можно, да только не такие они, как были. Зубы у них как у медведей, и железные, сверкают.

А в самом углу, в стеклянной клетке, тут я аж глаза протёр, и правда дракон. Огненный. Знать, правда, привезли барину его. Как я-то не видел? Видно от того дракона сила взята, которая птиц в воздухе держит.

Закрыл барин дверь, засовом изнутри заложил. Я к той двери и слушать. Думал подсмотреть, да никакой щели в той двери не было. Слышу, кости захрустели. «Знать, по вкусу им бариново угощение», – думаю. Потом слышу, будто телегу ладят. Стучат чем-то, лязгают. Стоны послышались, от которых захотелось мне бежать, куда глаза глядят. Знать, барин птицам тем мастерит что-то. Потом слышу, говорит он им: «Жить будете в лесной чаще, там и от чужих глаз скроетесь, да и пропитания вам довольно: зайцы, лисы, волки и птица лесная. Служба ваша начнётся, когда меня не станет. Или же никогда не начнётся, если смогу я смерть превзойти. А пока буду вас ждать третьего дня каждого месяца с докладом». Слышу, распахнулось окно, затрещало что-то, да и затихло. Ну я и дал оттуда дёру. Если увидит он меня, не по нраву придётся барину, что я секрет его вызнал. Еще и птицам этим адовым меня велит порешить.

Комнату ту барин больше на запирал. Зашёл я как-то туда. Пусто, только в углу клетка стеклянная, вроде стакана, да только туда и я бы поместился. В клетке той, вместо огненного дракона, только камень закопчённый лежал. Видать, извёл барин дракона, всю его силу птицам передал, а может и в камень обратил за то, что тот служить ему не хотел.

А вот еще случай был. Приказал государь барину моему часы сделать. Хотел он, чтобы те часы не только время верное сказывали, но и предсказания делали. Чтобы знать ему, когда мира ждать, когда войны. Долго трудился хозяин, сделал и государя позвал. Тот приходит и говорит: «Какие же это часы? Не вздумал ли ты надо мной смеяться?». Я при том разговоре присутствовал. Оно и правда, часы-то обычно круглые, да со стрелками. А тут, кусок камня, плита, будто барин мой не часы сладил, а погост обворовал, да оттуда их и притащил. На что он отвечает: «Ты не смотри, что они из камня. Действуют они от солнца, и не только время по ним узнать можно, но и будущее открывают, и клады указывают». А царь всё гневается. Осерчал и барин мой тогда. Говорит государю: «Если через эти часы мне с тобой враждовать, то будь же они прокляты». Плиту эту, что часами он называл, вделали в стену дома, для украшения, не пропадать же добру. Только часы те проклятые с тех пор время неверное кажут, а о будущем только беды предсказывают. Как быть войне, так кровь на плите выступает. А уж о кладах, которые они, будто, открывают, лучше бы и не упоминать. Был один, пошёл он тот клад искать. Говорят, нашёл, да только упился до смерти в первый же день, как клад проклятый ему дался.

«Да, дела. Интересно, что на самом деле там видели?», – подумал Семён, перелистывая страницу.

Глава 12. Договор с дьяволом

Опыт. Мудрость, которая позволяет в уже затеянном сумасбродстве распознать старого, постылого знакомца.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Бригадир не подвёл. В назначенное время к дому подкатила бетономешалка с особым, быстро застывающим раствором. В помощь своим людям он взял еще четверых. Похоже было, что они справятся с ремонтом подвала в срок.

Василий всё утро провозился с бумагами, он пытался глубже проникнуть в текст «Завещания», который, как принято было считать, принадлежит перу средневекового французского алхимика Николя Фламеля.

Время надёжно скрывает и то, что было, и то, чего не было. Василию известны были работы, в которых убедительно доказывалось то, что и Фламеля-то никакого не существовало. Знал он и труды, которые убедительно утверждали обратное.

Василий не придавал особого значения ни тем, ни другим, но чувствовал, что в работах Фламеля можно найти зерно истины. И кем бы ни был Фламель – реальным историческим персонажем или чьей-то ловкой мистификацией, Василий верил, что тексты, подписанные им, могут помочь. И теперь значимость этой «помощи» была для Василия неизмеримо выше, чем раньше.

В «Завещании» Фламель доступным языком раскрывает секреты алхимического делания – процесса получения философского камня. Обычно алхимические тексты, даже те, в которых автор уверяет, что объяснил всё просто и доступно, весьма сложны для понимания. Более того, даже если читающий полагает, что понял все слова и истолковал все символы, нет никакой гарантии в том, что он правильно понял смысл текста. Виной всему – особый язык, особая система знаков, которыми пользовались алхимики. Все эти сложности были не случайны.

Алхимики, когда их посвящали в тайны искусства, клялись не разглашать то, что узнали. Если же находился достойный ученик, с него сначала брали клятву, а потом уже допускали к истине.

Василий не знаком был ни с одним человеком, который мог бы посвятить его в тайны алхимии. Он не знал никого из ныне живущих, кто преуспел бы в алхимическом делании. Он допускал, что такие люди есть, но получив посвящение и предварительно поклявшись, они не заявляли во всеуслышание о том, что знают. Василию же хотелось раз и навсегда снять покров тайны с алхимии, доказать её действенность, сделать её доступной. Получи он посвящение, для того, чтобы обнародовать свои результаты, ему придётся нарушить клятву. Поэтому он и не искал учителя, он искал лишь знаний, источником которых были книги.

У Василия было несколько вариантов «Завещания» Фламеля, написанных на разных языках. Изначальное «Завещание» было утеряно, потом чудесным образом найдено. Причём, оригинала, написанного шифром на полях другой книги, не сохранилось. Всё, что оставалось Василию – изучить все имеющиеся у него варианты и найти среди них тот, который, возможно, является истинным.

Перевод алхимических текстов еще сложнее, чем их чтение. В идеале переводчик должен, как минимум, очень хорошо разбираться в алхимии. Иначе ошибки перевода накладываются на неоднозначности в толкованиях алхимических образов, и результат оказывается совершенно неприемлемым. Всякий раз, когда к Василию попадал иностранный алхимический текст, ему стоило невероятных трудов получить хороший перевод. Теперь же он считал, что быстро получит нужные переводы, если объединит свои познания в алхимии с языковыми талантами Софии.

Василий посмотрел на часы. София уже должна была объявиться, но её всё не было. Он набрал её номер. На этот раз соединение прошло без проблем.

– София, когда вас можно ожидать?

– Простите, задержалась. Я уже в пути.

– Хорошо, жду вас, у нас много работы.

– Мне хотелось бы заранее извиниться. Скажите, вы не будет против, если с нами побудет моя сестра? Мне не с кем её оставить, ей сейчас лучше не быть одной.

– Хорошо, не думаю, что она нам помешает.

«Не с кем оставить, значит они откуда-то приехали сюда», – подумал Василий после разговора. Он всё еще не выяснил, замужем ли София, есть ли у неё мужчина, но то, что сестру ей было оставить не с кем, даже его порадовало: «Значит, больше шансов, что она одна».

Когда у него проскакивали подобные мысли, ему сразу же казалось, что Диана, где бы она ни была, укоризненно качает головой. «Прости, Диана, ты ведь знаешь, что нельзя судить человека за его мысли. Смотри на дела, а я не сделал ничего такого, что тебя может огорчить», – подумал он.

Строители устроили ужасный беспорядок перед домом и в коридоре. Василий, чтобы Софии с сестрой не пришлось искать дорогу через кучи пустых бумажных мешков и штабелей с упаковками керамической плитки, вышел их встретить.

Сегодня София надела короткое красное платье, туфли на высоком каблуке и сумочка были подобраны ему в тон. Василий невольно залюбовался своей новой ассистенткой, когда София и девочка лет десяти, одетая в джинсы и жёлтую куртку, вышли из машины, которую из-за строителей пришлось парковать за воротами.

– Моя сестра Николь, – София представила Василию девочку. Та посмотрела на него, кивнула, слегка улыбнулась, сверкнула большими, совсем еще детскими, серо-зелеными глазами. Еще не подросток, но уже и не ребенок. Чистое умное лицо. Довольно высокая для своих лет. Светлые волосы едва касаются плеч.

«Не похоже, что она себя плохо чувствует. Разве что слишком бледная», – подумал Василий и представился ей в ответ.

– София, я выделил для Николь комнату, она на втором этаже, недалеко от кабинета, где мы с вами примемся за работу.

– Спасибо, вы уж извините, что раньше не предупредила вас о том, что буду не одна.

– Не беспокойтесь, дом большой, места всем хватит.

Они прошли на второй этаж, Василий показал комнату. Эту комнату они с Дианой отвели под детскую. Живя в бешеном ритме, они иногда думали о том, что неплохо бы увеличить их маленькую семью, которая состояла из двух человек.

Но жизнь каждого из них была расписана едва ли на год вперед, а рождение ребенка могло эти планы нарушить. Поэтому они решили повременить, а в качестве напоминания о том, что ребёнка они, всё-таки, хотят, оборудовали детскую. Яркие розовые обои, покрытые узором из игрушек, раздвижной рабочий стол, который можно настроить так, что за ним будет удобно и пятилетнему ребенку и подростку. Василий тут же подкрутил этот стол.

– Ну что, нормально, – спросил Василий, обращаясь и к Николь и к Софии.

– Да, Николь тут будет удобно, – ответила за них София.

Николь достала из рюкзака, который несла с собой, ноутбук, поставила его на стол.

– Слушайте, а я и не подумал, вы голодные? – спросил Василий.

– Нет, спасибо, мы завтракали. – ответила Николь.

– Ну, тогда в час дня у нас обед, а пока – чувствуйте себя как дома.

Василий и София прошли в кабинет. Только сейчас он понял, насколько странно может выглядеть его алхимическая идея возвращения умершей жены в глазах постороннего человека. Когда он размышлял об этом в одиночестве, всё виделось ему вполне логичным, а теперь же, в присутствии Софии ему начало казаться, что все его планы, заговори он о них вслух, с грохотом рассыплются как башня из костяшек домино. «А еще она может решить, что у меня большие проблемы с головой», – подумал он. Но что бы она ни подумала, надо было начинать. Он сел за свой рабочий стол, заваленный бумагами и книгами, София устроилась в кресле напротив.

– София, я впечатлён вашим резюме. Скажите, как вы умудрились освоить столько языков?

– Всё началось в раннем детстве. В нашей семье говорили по-русски и по-французски, поэтому я без особых усилий освоила и тот и другой. Потом – учёба, языки давались мне очень хорошо.

– София, а путаницы не было? Говорят, ребёнок должен осваивать какой-то один язык?

– Нет, не было. Мой отец был французом, мать – русская. Французский стал для меня папиным языком, а русский – маминым. Возможно, они специально так всё устроили, чтобы я с детства этому научилась.

– Вы говорите «был французом»?

– К сожалению и его и её больше нет. Автокатастрофа…

– Простите, София, мне не стоило задавать этот вопрос.

– Это было давно, да и откуда вам знать, какие вопросы лучше не задавать.

– Хорошо, тогда перейдём к делу. Взгляните на этот текст.

Василий протянул Софии тонкую пачку листов, ксерокопию одного из вариантов «Завещания» Фламеля.

– Латынь?

– Да, но текст довольно специфичный. Скажите, сколько вам потребуется на то, чтобы сделать качественный перевод?

София пробежалась глазами по тексту.

– Вижу, тут алхимия, в целом мне понятно практически всё, но термины требуют большего внимания. Думаю, справлюсь за три-четыре дня.

– А если бы вы могли консультироваться с человеком, сведущим в алхимии?

– Тогда, Василий, тут работы часов на пять-шесть, ну это если только и делать, что переводить. За рабочий день можно справиться. А кто этот человек?

– Он перед вами.

– Не знала, что вы хорошо разбираетесь в алхимии, я думала, что вы увлечены лишь историей.

– Да, увлечен, но буду с вами откровенен. О том, что меня интересует алхимия, я предпочитаю не распространяться. Официально я к ней отношусь, как к яркому явлению, расцветшему в средневековье, вроде колдовства. В наше время людей, которые открыто признают алхимию и не крутят пальцем у виска, когда об этом заходит речь, часто считают весьма странными. Конечно, если у них нет веских доказательств истинности этого древнего знания. Скажите, а что вы думаете об алхимии?

– Честно говоря, я не особенно много об этом знаю для того, чтобы утверждать что-то определённое. Я привыкла считать алхимию историческим феноменом. Люди с помощью алхимических практик искали духовное просветление, хотели продлить жизнь, а заодно заполучить в свои руки источник богатства. Хотя богатство обычно стояло далеко не на первом плане.

– Да, это исторический феномен, но всё же скажите – как вы лично к этому относитесь? Много ли вы об этом знаете – не столь важно. Объем знаний хотя и играет роль в формировании суждений, но не такую уж и большую. Важнее – способность ухватить суть, сформировать некое общее впечатление. Если впечатление это хорошее, если то, что человек узнал, входит в резонанс с его внутренним миром, на этом впечатлении потом строится всё остальное. Если человек чувствует: «Не моё», если отвергает что-либо, едва услышит об этом, на этом уже не строится ничего.

– Василий, если так, тогда могу сказать, что к алхимии я отношусь хорошо. Я не берусь говорить о том, что верю в то, что с помощью философского камня, который искали алхимики, можно буквально творить чудеса в материальной и духовной сферах. Но если бы мне довелось увидеть доказательства, я готова в это поверить.

– Спасибо за откровенный ответ. Скажу прямо – вы меня полностью устраиваете. Предлагаю заключить контракт.

Василий протянул Софии заранее заготовленный договор.

– Прочтите и если всё хорошо, подпишем и примемся за работу.

София прочла документы.

– Да, мне это подходит, готова подписать.

– Отлично. Начнём прямо сейчас. Идёт?

– Хорошо, только в машину за ноутбуком схожу.

София вышла, Василий проводил её глазами. У него было такое ощущение, будто она всегда была рядом с ним. К этому ощущению примешивалось еще одно. Он очень остро чувствовал, что рядом с собой он видит либо Диану, либо – Софию.

Он не позволял себе размышлять о том, как пошла бы жизнь, стань София для него кем-то более значительным, нежели помощница, но был совершенно уверен в том, что если ему удастся вернуть Диану, места для Софии в его жизни не останется. София притягивала его, но Диану он любил больше жизни, он хотел хранить ей верность во всём. И в том, что творится у него в голове – тоже.

Так бывало и раньше, когда он ловил себя на мысли, о другой, пусть совершенно невинной. Тогда его же собственная совесть не давала ему покоя. Будь рядом с ним и София и Диана, он попросту извёлся бы.

Он знал, как поступит, если вернёт Диану – каким бы хорошим ассистентом ни была София, он постарается, чтобы они с ней больше не увиделись. А если не вернет… «Может быть, я и правда схожу с ума?», – подумал он. «Может, бегу от реальности, не хочу признать очевидное, хочу повернуть время вспять. Ведь никому еще этого не удавалось. Вот София. Я пока не вижу непреодолимых причин, по которым, чисто теоретически, мы не могли бы быть с ней вместе. Конечно, нужно время чтобы понять своё отношение к ней, но уж сейчас я вижу, что она мне крайне симпатична. Если окажется, что и я ей приятен, что она ничем не связана, так почему бы и нет? Диана, в конце концов, только порадовалась бы тому, что я счастлив, пусть и с другой», – он позволил себе додумать эту мысль и ощутил уже далеко не первый за это утро, но самый сильный укол совести. «Ладно, не будут торопить события, посмотрим», – в итоге решил Василий.

В коридоре послышались шаги. В кабинет вошла София. Она несла увесистую сумку с ноутбуком. «Рассказать ей сейчас о том, что я хочу воскресить с её помощью умершую жену или вообще об этом молчать?», – подумал Василий. «Но это всё равно ей станет понятно рано или поздно. Мне ведь и в процессе изготовления Великого эликсира понадобится её помощь, а если эликсир получится, то и дальше – тоже», – продолжал он размышлять, глядя, как София разворачивает своё рабочее место на столе, который был установлен сбоку от стола Василия.

– Диана, – начал он, обращаясь к Софии.

– Простите, кто?

Глава 13. Воскрешение Ваньки

Преданность. Добродетель, присущая тем, кого вот-вот должны предать.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Семён продолжил читать. Следующий рассказ был озаглавлен «Ванька, слуга. О воскрешении умерших».

Вот недавно случай был. Оно, конечно, нельзя об этом записки вести, да и не понимаю я ничего, но только уж до того это всё диковинно, что и сказать нельзя. Так вот, приказывает мне барин: «Приведи мне собаку, да разыщи такую, чтобы еле ноги таскала». Ну мало ли собак, только зачем ему старая? Ладно бы щенка, он хоть тявкнет, если кто чужой войдёт, да и на дичь можно науськать, на охоту брать. Хотя барин не особо охотиться любит, разве что для государственного дела кого сопроводит, а так – ему не до охоты. Я было подумал, что собака ему надобна чтобы птиц тех железных кормить, да только он же их в чащу лесную отпустил, там им пропитания довольно.

Нашёл я старого кобеля, чёрного с белыми пятнами, в чём душа держится. Грязного, как чёрт. Почистил его малость, да и привёл к барину, а он меня отослал и заперся у себя. Ну я-то знаю, чуть что – позовёт, далеко не отхожу.

Слышу – тявкнул кобель, потом тишина. Больше о той шавке слышно ничего не было, дня так два или три. А потом смотрю – у него собачонок под ногами вертится, а он его еще гостям показывает, не буду говорить каким, иначе прощай моя голова.

Собачонок тот расцветкой как старый пёс, которого я притащил, да только кобеля-то и след простыл. Я еще запомнил, у него одно ухо было белое, другое – чёрное, так и этот такой же. Пятна тоже на нём заметные. Не особо редкая расцветка, только пойди поищи двух одинаковых. Я бы еще понял, если бы я ему сучку изыскал, не сильно старую, и та ощенилась, да привела бы кутёнка. А так – кобель, с него здесь толку меньше, чем с козла молока. Ну это ладно, собака и есть собака, что с неё возьмёшь, да только не далее чем вчера стал барин мне вопросы задавать.

«Ты, Ванька, долго ли жить собираешься?», – говорит. «Как вашей милости будет надобно», – отвечаю. «А что, если бы ты мог вдвое моложе сделаться?», – продолжает он. «Если Богу угодно, то отчего ж не сделаться», – говорю.

Сегодня барин недоволен чем-то. Ходит черней тучи, велел никого не принимать. Щенок тот, который на старого пса расцветкой походил, издох. Я сам его выносил. А барин всё что-то варит на печи, раньше всё сам обходился, видать не хотелось ему чужие глаза к своим делам допускать, а сегодня я ему помогал. Дело-то нехитрое, то подай, это принеси, но видно устал он, вот меня и приставил к склянкам. Ночь уже, а он всё не унимается, всё по книгам смотрит, что-то записывает. Я пару раз глянул в те книги, пока ждал его приказаний, да только хоть он меня грамоте и обучил, ничего я там не понял. Ну, наука есть наука, точно не моего ума дело. А то, что на печи у него булькало, так и вовсе чудные дела.

Было там три склянки. В каждой из них он особенное что-то варил. В одной чёрное, вроде как если сажи печной в воде намешать. В другой – сначала серое, потом побелело. А в третьей – сначала белым было, потом всеми цветами пошло, я и не назову их. Дальше в третьей склянке желтеть начало, потом покраснело, вроде крови, только ярче. И светится вроде.

Вот он подсыплет порошка какого-то в первую склянку, а оттуда дым, да такой едкий, что глаза береги. Барину-то хоть бы что, хотя и он, вижу, того дыма сторонится, а я иной раз думал не выстою. Страшно и подумать, что в посудине варится, если от дыма того не вздохнуть. Видно, и сам барин чёрной склянки опасается. В другие-то он всё заглядывает, всё нюхает, а чёрная склянка у него особенная, видать. Она в стороне стояла. Знать, яд в ней, раз он её даже не нюхал.

Так вот я ему и помогал. Вижу, радуется чему-то, склянки с огня снял, вертит, на свет смотрит. Потом взял ту, в которой будто сажи насыпано, сам лицо отвернул, видать, чтоб не вдохнуть, отлил оттуда в мензурку и мне протягивает. «Выпей, Ванька», – говорит, а сам видит, что я как осиновый лист трясусь и продолжает: «Ты не бойся, тут всё по науке, тебе от этого состава вреда не будет». Ну а мне что делать? Не стану я пить, он меня всё одно изведет, если будет на то его барское соизволение. «Вот и смерть моя пришла», – думаю. Зажмурился я, да и махнул всю мензурку за раз.

Чувствую, не по себе мне, да вроде жив. Он мне и говорит: «Ты никуда не ходи, здесь будь». А мне-то куда выходить, когда в глазах потемнело. А барин всё в книгах своих смотрит. Посмотрит, полистает, потом писать начнёт. Я-то рядом стою, да чувствую, ноги не держат. «Позвольте мне сесть, – говорю, – стоять нет мочи». Он кивнул, а сам всё читает да пишет. Сел я, к стене прислонился, да видно умаялся и уснул.

Проснулся я от того, что на меня капало что-то. Глаза открываю, а это барин на меня из пузырька чем-то плещет. Ну, я вскочил. «Простите ваша милость, грешным делом задремал», – а барин, видно, и не заметил того. «Как чувствуешь себя», – говорит. А мне хорошо вроде, я ему так и сказал.

Тут он мне: «Ты, Ванька, первый в наших землях, на ком наука смерть победила». Я огляделся. Да, видать надолго я уснул. Когда я присел да глаза закрыл, были мы с ним вдвоём, а теперь еще двое. Я-то спросонок не разобрал кто, темно, только от печи отсветы, а когда глаза продрал, так, думал, помру.

Я на лавке лежу, а надо мной Сам стоит, да строгий такой. «Где ж это видано, чтобы холоп при государе валялся», – думаю, да вскочить хотел. А он сам меня удержал. «Лежи, – говорит, – ты государству нужный». Ну я и лежу.

А они отошли и слышу, разговаривают. Государь-то барину моему говорит: «Что ж, Яшка, вижу, от яда твой состав выручает. А скажи-ка, если солдата в бою изрубят, можно будет его в строй вернуть?». А тот отвечает: «До этого наука еще не дошла, но раз яд мы превзошли, то и порубленного можно будет вернуть».

Моё-то дело маленькое, лежи да молчи, да только и я тут понял, что речь они обо мне ведут. Значит, сначала мне яду дали, а потом от того яду снова живым сделали? Яд-то ладно, раз я снова жив, а ну как решат меня порубить? Но они, видно, о другом теперь заботятся: «Яшка, а вот другой твой состав, ты его пробовал?», – государь барину говорит. А тот: «Хочешь, так сейчас и попробуем. Я полагаю, на человеке он вернее сработает, чем на собаке». «Да, помню, кобель твой сдох. Так давай, вот мой лакей, стар уже он, на нём и попробуй», – государь своего лакея подозвал, который у дверей стоял.

А барин ему и говорит: «По всем книгам сказано, что подействует только если сначала его отравить, потом оживить. Только тогда молодильным составом его можно пользовать». Государь осерчал, видать: «Что это за состав! Если я захочу его на себе применить, так что же, ты отравишь меня сначала? Ты так делай, чтобы любой мог выпить и помолодеть! Зря что ли на тебя да на твою науку целый сундук золота по заграницам раскидали? А ну давай состав лакею, а не то сам сейчас выпьешь!». Я затаился, как мышь, только и думаю: «Лишь бы меня не трогали».

Подошёл государев лакей, протянул ему барин склянку. Ну, понятное дело, государя не ослушаешься. Лакей выпил и повалился замертво. Государь его только ногой потолкал, да тот лежит как колода. Посмотрел тогда на меня государь и говорит: «Вижу, Яшка, сгубил ты моего лакея. Ну да ладно, не твоя вина. Давай-ка теперь своему молодильного состава».

Я уж не знаю, что там был за яд, которым меня травили, да только может то и не яд вовсе, раз я жив. А вот теперь, когда видно, что человек с одного глотка упал, точно смерть мне пришла. А что я? Слово поперёк скажу, так всё одно помирать. Вот и барин подошёл, склянку протягивает.

Семён оторвался от чтения, его чай давно остыл. «Так вот чем Он занимался! На лакеях да на слугах составы испытывал. Ну посмотрим, чем там дело кончилось», – подумал он и продолжил читать.

Глава 14. Круассаны и секреты бессмертия

Съедобное. Годное в пищу и удобоваримое, как-то: червь для жабы, жаба для змеи, змея для свиньи, свинья для человека и человек для червя.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Василий понял, что забылся и назвал Софию Дианой.

– Не обращайте внимания, София, задумался.

– А кто это Диана?

– Так зовут мою жену.

– Не знала, что вы женаты.

– На самом деле, я был женат. Она погибла.

– Очень жаль. Как это случилось?

Василий хотел было отделаться ничего не значащей фразой, но подумал, что раз уж этот разговор начался, глупо будет искать другую возможность для того, чтобы подготовить Софию к самому главному.

– Мне тяжело это вспоминать. Её убили. Виновных всё еще не нашли.

– Ужасно. Знаете, я вас понимаю. Только в том, что случилось с моими родителями виновны разве что дождь, да ночная темнота. Всё бы отдала за то, чтобы еще хотя бы раз увидеться с ними.

В комнате повисла тишина. Не та, неловкая, когда оба ждут друг от друга следующей фразы, а тишина, которая сопровождает слова, сразу после которых всё что угодно прозвучит фальшиво. София углубилась в работу.

«Она будто читает мои мысли», – подумал Василий. «Хотя непохоже, что она знает, о чём я думаю. Иначе эта её фраза о том, чтобы увидеться с родителями снова, звучала бы иначе. Сейчас она это говорит, как человек, который уже выстрадал всю боль потери и лишился даже самой глубокой и неосознанной надежды увидеться снова. Она явно не ждёт ответа», – продолжал он размышлять.

Василий понимал, что вряд ли ему представится лучший момент для того, чтобы вполне естественным образом проверить реакцию Софии на его идею о воскрешении Дианы.

– Скажите, София, а что если бы вы узнали, что есть средство увидеться снова с теми, кого больше нет?

– Вы имеете в виду что-то вроде спиритического сеанса?

– Нет, я говорю о физическом возвращении умерших.

– Если бы было средство, которое способно победить смерть, я бы захотела это средство испытать. Суд по всему, вы тоже. К сожалению, вряд ли это возможно, если до сих пор никто этого не сделал.

– Вы полагаете, София, что тот, кто это сделал бы, стал бы кому-нибудь об этом рассказывать? Ведь это подорвёт основы общества. Представьте, как всё поменялось бы, получи люди ключ к бессмертию.

– Кстати да, я об этом как-то не думала. Первыми за эту идею ухватятся те, которым принадлежит власть. Появятся вечные монархии, это начнут скрывать от простых людей, те рано или поздно узнают, появятся новые законы…

– Да, это изменит ход истории, перевернёт всё, что было раньше.

– Василий, вот мы говорим об этом как об интересной теории, а что если кто-то и вправду уже открыл секрет бессмертия? Может быть, мы уже живём в мире, в котором есть люди, способные жить вечно, а мы попросту не знаем об этом?

– Возможно. Вот мы с вами сейчас работаем над «Завещанием» Фламеля. Перед нами инструкция по изготовлению философского камня. А ведь эта субстанция, если верить алхимическим текстам, способна неограниченно продлевать жизнь человека, а возможно и возвращать умерших.

– Честно говоря, я рассматриваю этот текст лишь как исторический памятник. Не думаю, что с его помощью можно создать философский камень.

– А что если всё это реально, София?

– Но ведь нет весомых доказательств.

– А вам не кажется, что прежде чем искать доказательства, нужно верить в то, что их можно найти?

– Не думаю, Василий, что это имеет отношения к научным доказательствам, которые можно проверить. Вера в таких вещах ничего не решает.

В кармане Василия запищал телефон. Он достал его и прочёл на экране: «Обед». После того, как Дианы не стало, у него появилась привычка ставить себе напоминания о простых повседневных делах. Заработавшись, он вполне мог забыть поесть и вспомнить об этом лишь глубокой ночью, когда от голода уже сводило живот.