Мир фантастики 2014. На войне как на войне Дивов Олег

Станислав Бескаравайный

Справедливость

– Но если Лазарь был мёртв меньше девяти дней, то душа не отлетела. И его воскресение, выходит, не настоящее?

– Оставь сомнение. Умер, но потом воскрес. Чего еще желать смертному?

Холм был мерзкий, тяжелый, от него несло будущими смертями. Всё вокруг было выжжено, вытоптано. Витая колючка в несколько рядов на склонах, протянутая прямо по гарям. Широкие окопы, почти рвы, на вид пустые. Таблички и белые ленты у минных полей. И несколько каменных домов на вершине со следами копоти, однако целых и наново укрепленных мешками с песком.

– Нас прошлый год жгли. До того бурые стояли, рота, ну еще полицаев прикормили. Как Буран стал на шоссе ходить, минировать – те озверели совсем. Народ по лесам разбежался, так они всех, кто остался, подчистую угнали, стариков только расстреляли.

Пожилой Стоян, с сединой в недельной щетине и грустными глазами, шепотом пересказывал младшему лейтенанту историю гибели Тулово. Всё в этой истории было обыкновенно – окрестные вёски так же сожгли, и Тонкий Лес, и Заболотье, и Пыхань. И такие, как Стоян, мастера на лесопилках уже не работали, а старались поджечь и взорвать, что только можно.

Младший лейтенант слушал вполуха, больше старался рассмотреть детали и отметить в планшетке, что увидел. Оба они не шевелясь лежали в лозняке, хотя Стояну уже стало жарко в старом мадьярском полуфренче.

– Как сюда Корней ходить стал, и наши нормальное оружие добыли, так эти всё, закрылись, только стреляют, чтобы к шоссе отсюда прохода не было. Да раз в неделю обоз. Берегутся сильно, в разное время выступают, один раз смогли отбить, больше не получалось.

– Те ленты белые – там точно мины? – Поджидать обоз явно не входило в планы армейского человека.

– Которые справа? От колодца до хаты Кузьмича – точно. Дальше вроде как пусто.

– Какая хата? – Младший лейтенант понятия не имел, где жил Кузьмич, и на несколько минут вся разведка свелась к объяснениям партизана, от какого забора до какого столба мин вроде как нет, а где наверняка есть.

– Землю они везде перекопали, – в качестве пояснения добавил Стоян.

– По ночам много светят, ракеты пускают? А собаки? Или они кого-то подняли?

– Точно, подняли, и не наших, – в голосе мастера проскочила нотка гордости, дескать, достали мы их, что своих не пожалели, ночами оборониться поставили. – Десятка с два тухляков будет.

– Ещё свежие? – деловито уточнил собеседник. Он, кстати, тоже не выглядел человеком первой молодости, третий десяток уже точно разменял.

– Да вроде недели не прошло. Бегают быстро.

Издалека, от шоссе, докатился низкий звук взрыва. Потом ещё.

Младший лейтенант и Стоян переглянулись, без слов начали отползать в распадок. Там уже сидели трое – сержант, рядовой и мальчишка лет четырнадцати, по виду родич старого партизана. Сержант и рядовой остались в секрете. Остальные ушли.

Лист с планшетки (вырванный из старой ученической тетради, с детскими каракулями на обороте) очень скоро попал на снарядный ящик. Вокруг ящика была вода, по щиколотку в ней стояли несколько человек и как раз решали, что делать дальше.

Мимо них, по старой гати, тянулся самый хвост батальона, несколько человек и навьюченных лошадей. Мешки медикаментов и разного хлама, без которого совсем уж не жизнь.

Телеги пришлось бросить перед болотом.

– Подтвердилось? – Ермил, который командовал местными партизанами, переживал и уже разгрыз мундштук трубки. Правда, больше переживал он не из-за сведений, в них он не сомневался, а за внешний вид своих бойцов. Бурые и зеленые трофейные мундиры, крестьянские рубахи, у него одного нормальная форма. И неприятно, и кого ненароком подстрелить могут, видят-то друг друга меньше суток.

– Порядок, – комбат, молодой парень, но с совершенно седой головой бегло сравнил наброски с картой, отпустил младшего лейтенанта. – Твои точно выведут на шоссе?

– Туда много раз ходили. Могу и сам, в лучшем виде.

– Ты с нами идешь. На охват выделишь мужиков половчее. Отход им перекроем. Третья рота с тобой пойдет. Фирс, нашли, где миномёты поставить?

Артиллерист, измазанный в грязи больше всех остальных, кивнул.

– Т-так т-точно. Завершаем у-установку, – он показал время на ручных часах.

– Тогда слушайте. Модестов, твоя рота по склону, как договорились, Висса, вторую роту через распадок поведешь. Накроем огнем, атакуем, те отходить начнут. Должны, раз тылы свободные. А как на дорогу к шоссе втянутся, так их Торзов культурно и снимет. Возражения и вопросы?

Камеров всегда произносил эту фразу. Хотя сейчас это был самый очевидный план, холм в любом случае надо было брать до вечера и накрывать с него шоссе.

– Если горло им перетянем, то есть дорогу к шоссе внаглую перекроем, не сдадутся? – Замполита всегда интересовали экономные решения.

– Не сдадутся, – Ермил устало вздохнул. – Это ж те, которые Пыхань жгли, точно говорю. И наших они знают. Чего им сдаваться?

– Если между Тулово и шоссе станем, могут с двух сторон ударить: эти на прорыв, а те им на помощь. А у нас из ПТО только одна сорокапятка, раздавят. – Камеров уже всё решил, но сомнения надо было убрать. – Военный совет батальона, кто за атаку двумя ротами?

Начальник штаба Мокей выразительно посмотрел на замполита, дескать, перестраховка перестраховкой, сам такой, но сейчас не до тонкостей. Времени нет.

Все, кроме замполита, подняли руки. Арефий воздержался.

– Тогда на позиции, – Камеров обернулся и прокричал обозникам: – Гостак, у тебя ещё зелёные ракеты остались?!

– Так точно!

Комбат посмотрел на остальных.

– Как Фирс подготовку закончит, по сигналу. Я пока с ним, а потом ко второй роте подойду. Всё.

Ящик без карты сразу осиротел, но, прежде чем офицеры разошлись по местам, его хозяйственно подхватил обозник.

В полчаса не уложились и только ближе к часу дня вышли на позиции.

К каждому миномёту дотащили по два боекомплекта, а всего минометов было пять штук.

Короткий обстрел – только так, чтобы накрыть огневые точки, и вперед. Отступать поздно – если всполошатся, подбросят подкрепления, оттеснят в болото, через гать всем уйти не получится.

Здесь не имелось больших, открытых пространств, перед броском смогли подползти. И бежать совсем недолго, только секунды для всех растягиваются.

Одну «кочергу» не подавили, и откуда-то из-под угла бывшей школы упрямо начал бить пулемёт. Бойцы падали, кто-то пытался делать перебежки, но со стороны распадка поначалу дойти не получилось. «Кочергу» попытались ослепить огнём – пулемётная рота смогла перетащить по болоту свои железки, и на бойнице, в которой мелькал желтый огонёк, сошлись пунктиры очередей.

Первая рота успела добежать до минных полей и колючки, там, где уже начинались сгоревшие избы. Те из местных, кто шел в атакующих порядках, смогли проверить свои догадки. Частью не разобрались, недосмотрели – мина-«лягушка» выкосила почти всё отделение Ерхи, досталось Белоглазову.

Из домов пошёл автоматный огонь, и скоро должны были развернуться орудия у шоссе, накрыть некстати возникшую угрозу.

Миномётчики добавили еще несколько зарядов, замолчала «кочерга», стало легче.

Вторая рота дошла до колючки, первая до линии широких окопов.

На их дне, в перетертой почти до состояния пыли земле, зашевелились мертвяки.

– Огнемёты! – Тот самый младший лейтенант, который осматривал позиции, теперь срывал голос и чуть не руками толкал огнеметчиков к окопам.

Пламя не могло уничтожить поднятые трупы в мгновение ока. Оно просто звало их, заставляло выбраться из пыли и попытаться затоптать себя, погасить. И уж тогда обычная граната укладывала ходячий кадавр обратно.

Из домов всё это было видно как на ладони, там ситуацию понимали, и первого ротного огнеметчика убили ещё в самом начале. А второй еле успел нажать спусковую скобу, залить окоп пламенем, и его тоже умудрились подстрелить. Остальной роте пришлось залечь и отстреливаться.

Бутылки с бензином такого эффекта не давали.

Вторая рота перевалила через колючку, подходила к окопам со своей стороны. И в каменных остатках Тулова нашлись люди, которые решили, что с них хватит.

Двое на лошадях, и грузовик, старый «коробок» с матерчатым верхом. Быстрей, ещё быстрей, по дороге в сторону опушки, а за ней нет и двух километров как шоссе, и там уже есть шанс уйти надолго, не попасть окончательно в мешок.

Ни партизаны, ни армейские по ним не стреляли, кто-то из собственного начальства выстрелил и убил одного конного.

Наконец земля в окопах перестала шевелиться, и выбравшиеся «тухляки» превратились в некрупные головешки. Можно было идти дальше.

– Камерова убили! Командира убили! – тревожно прошло по цепи второй роты.

Огонь от домов слабел. На дорогу выбежало несколько группок пехотинцев в серых мундирах. Первая и вторая роты почти одновременно перевалили через линию окопов.

И тут, будто там ждали именно этого переломного мгновения, пошёл огневой налет на окраины Тулова, и сквозь разрывы от дороги послышалась частая, заполошная стрельба.

Опоздали на той стороне, не успели.

Бойцы уже были у стен, забрасывали бойницы гранатами, выламывали двери. Скоро налет кончился. Там, на шоссе, были и другие проблемы. Только вот стрекотание с грунтовой дороги не прекращалось – Торозов мог и обратно откатиться.

Висса и Модест у бывшего здания сельсовета дождались Мокея, который прибыл с пулеметной ротой. Здесь же был Прох, батальонный ординарец, он пытался водой из пожарной бочки хоть как-то умыться после окопа. Связники тащили рацию. Внутри здания искали попрятавшихся, и там стоял кавардак. Прямо на крыльце бойцы саперными лопатками били по затылкам трупы – гарантированно успокаивали.

В воздухе носилось усталое веселье – самое на сегодня страшное позади, дело сделано, и сегодня смерть от них всех будет брать только малую долю. И еще была настороженность. Не столько от нового боя, который никуда не денется и вот-вот начнется, сколько от вещей вокруг. Они еще не приобрели статус трофеев, не стали своими, законными: повсюду были надписи этим жирным, кособоким, не-поймешь-что-выбито шрифтом, и только не хватало бирок с именами владельцев.

– Кха… кха… капитан, будем считать, что ты принял командование, – Виссу перегибал кашель.

– Да. Принимаю. Модест, взвод Картоша пополни, кто остался, и по дороге пусти. Раздолбают нам Торозова, весело будет. – Начальник штаба прятал за напускным хладнокровием неуверенность, однако растерянности не испытывал. – Занимаем оборону, огневые ставить будем. Прох! Глаза продерешь – быстро к Фирсу, пусть поторопится.

Ординарец вытянулся по стойке смирно, но тут же снова наклонился к бочке.

Виссу перегнул новый приступ кашля, и он, держась за стенку, отошел в сторону.

– Ещё! Первому фельдшеру скажешь, как обработает тела, сразу пусть в подвалы свозит.

– Так точно, – глазастый Прох, отплевываясь, углядел первого фельдшера. Тот как раз сидел перед широким окопом над очередным телом. Сосредоточенный, торопящийся обработать всех, кого можно, – в руках держал шприц, а рядом дымилась прижигалка для ран. Но ординарец показывать пальцем на Водина не стал – последние дни старался отучаться от дурных манер.

Мокей подозвал к себе связистов, пора было доложить о ситуации и запросить координаты для огня – он понятия не имел, как изменилась обстановка на шоссе за последние двадцать часов.

Новый артналёт заставил их всех бежать в укрытие.

Через сутки стало и легче и тяжелее одновременно.

По гати подтащили ещё боеприпасов, пришло подкрепление – стрелковая рота. Миномёты раз за разом накрывали шоссе, оно перестало быть сколько-нибудь надежной коммуникацией, и теперь Волуйки из проблемы армейского масштаба превращались в частный эпизод.

Но «бурые» нажимали – взяли остатки какого-то полка, кинули от шоссе вдоль грунтовки. Торозов откатился почти к самой гари. Единственное орудие разбили, расчет там же и полёг. Остатки Тулово были в зоне действия артиллерии, и в домах не осталось целых крыш.

Однако на той стороне – у «бурых» и «серых» – войска откатывались, штабам было не до батальонов, и ни у кого не было времени нормально спланировать операцию по подавлению новоявленного «чиряка». Хватили первые попавшиеся орудия, били, убеждались, что танков со стороны Тулова не будет, глухого мешка не получится, и для артиллерии тут же находились задачи поважнее.

Мокей созвал ещё живых офицеров на военный совет в подвале магазина – на мешках с картошкой и мукой. Из ламп были керосинки. У стены рядком лежали собранные тела, а на груди Виссы сидел и сверкал глазами батальонный кот Трубач. Он всегда истреблял крыс и ни разу не пытался есть человечину или царапать тела. Тянуло кислым запахом консерванта.

Начштаба ощущал себя тореадором, который стоит перед раненым, умирающим зверем. И всё бы хорошо, да только в руках вилка, и до смерти быку ещё минут пять. И убегать он права не имеет.

– Пора воскрешать. Ещё день, и нас будет слишком мало. Раньше ночи подкрепление просто не дойдет.

Командир первой роты молча поднял руку. Партизан тоже согласился и тут же начал прикидывать, как всё провернуть.

– Воскрешать – это правильно, это мы организуем. Вот вытащим народ по первой к болотцу, там пригорки есть хорошие, добрые, трава не мятая, земля спокойная. Всё скоренько и пройдет. А другим делом… – Ермил торопливо стал загибать пальцы.

– Отставить. Какое болото? Мы половину живых угробим, пока до распадка донесём, – начштаба устал и говорил тихим голосом.

– Так что, здесь? Тут земля плохая. И вообще, – партизан хотел что-то объяснить, но наверху скрипнули дверные петли, и по лесенке начал спускаться замполит. Керосиновая лампа на столе давала мало света, только дыры в спине и левом боку были видны очень хорошо.

– Арефий, ты что надумал? – Мокей привстал и прошипел эти слова таким тоном, какой действует посильнее иных матюгов.

– Всё одно не жилец, – замполит повернулся к остальным и весело подмигнул. В глазах лихорадочный блеск, и лицо уже начинало худеть. – Сердце не задето, так что сутки нормы имею, своими мозгами думать буду.

– По-другому не мог? – Модест не упрекал его. Просто спрашивал.

– Там горячо, между прочим. Чичибаев с Хорсом тоже.

– Где вы только консервант пережигать умудряетесь? – первый фельдшер задал риторический вопрос.

Этот молодой человек всегда щеголял чисто выбритыми щеками, белозубой улыбкой и новой формой. И хоть приходилось ему идти практически в строю и работать с тёплыми трупами, за нагловатый форс его не любили.

– С такими темпами ещё две атаки – и колоться придется всем, – Арефий привалился к стене.

– Тогда немедленно. Будем попеременно раненых и консервированных работать, – Мокей повернулся к партизану. – Сколько людей можешь дать? В пределах часа.

– Годящих? Десятка три наскребём помаленьку: Елена Семёновна, Лукия Дмитриевна, Валерия Давыдовна, Клавдия Устиновна, – он перечислял бы и дальше, да только напоролся на взгляд начштаба и торопливо закончил: – У нас за это дело Ярина Семёновна отвечает.

– Действуй.

Тот бросился в лестнице.

Начштаба повернулся к первому фельдшеру. Медик услужливо поднял брови, дескать, чего изволите.

– Имей в виду, Водин, станешь от общего каравая отщипывать, и трибунала не будет.

– Так точно. Я сколько с вами вместе воюю? – улыбаясь чему-то своему, спросил в ответ фельдшер.

– Мало. Для таких вещей жизни мало.

Водин сделал вид, что не обиделся. Прошёл в центр подвала, достал из саквояжа – изрядно потёртого, много раз от пыли и глины чищенного, но всё-таки настоящего докторского саквояжа – коробку со шприцем. Начал раскладывать инструменты.

Мокей встретился взглядом с Арефием – чего здесь завтрашнему тухляку сидеть, там живые под огнём. Замполит отдал честь и ушёл. С ним поднялся наверх Захлебный, который теперь командовал второй ротой.

Редкие разрывы снарядов восьмидесяток, которыми «бурые» угощали от шоссе. Плохо слышные металлические щелчки – выстрелы ближайшего миномёта. Мокей попытался успокоиться и по рации выбить ещё хоть какие-то подкрепления.

Через какое-то время его отвлекла старуха. Бодрая женщина с прямой спиной, но сморщенным, как плохо вымешанное тесто, лицом и запавшими губами. В руках она держала немалый бутыль самогона, и было видно, что кожа на тыльной стороне ладоней вся в старческих пятнах.

– Шо, принимай, я тебе людей привела.

В подвале уже было с десяток селян. Только начштаба больше смотрел на женщину.

– Ярина Семёновна?

– Тошно так.

– Сколько лет?

– Дак тридшать третий пошел, – она будто смеялась над собой.

Мокей посуровел.

– Дети? Из-за них?

Она тоже перестала смеяться.

– Шиновья, блишнята. Воевать подалиш. Им шас по пятнадшать было бы. Я их, оболтушов, два раша вытягивала. Ранеными валялишь. Митька потом шгиб, его каратели повешили. И за шо? Гебитшу тутошнему чуделошь, будто он ш него военную мышль крадет. Ну какой ш Митьки мышляк?

Факт. Настоящих телепатов во всем фронте по пальцам одной руки пересчитать можно было. Да и кто их пустит на фронт? Начштаба ещё хотел спросить Ярину, не хватит ли с неё, только понял, что для себя она уже всё решила. Он кивнул и пригласил рассаживаться.

Остальные женщины выглядели покрепче, только вот лица их молодыми назвать было невозможно.

В подвал протиснулось четверо бойцов. Тоже расселись по мешкам.

Бутыль поставили неподалеку от фельдшера.

– Ну что, этого, думаю, хватит, – фельдшер с еле уловимой насмешкой в голосе распаковал коробку со шприцем.

Мокей вопросительно посмотрел на медицину – что колоть будешь? Водин вытащил плоскую нагрудную металлическую флягу, с которой по уставу не должен был расставаться и во сне, а из неё вытряхнул на ладонь полупрозрачный шарик, похожий на белужью икринку. Шарик взял в левую руку, пустой шприц в правую. Скорчил вопросительную физиономию.

Тянуть дальше не имело смысла.

Мокей снял трубку – от «бурых» остались отличные телефоны, в придачу аккумуляторы ещё дышали – и позвонил в подвал бывшей школы второму фельдшеру. Из госпиталя должны были притащить раненого.

Его подвели меньше чем через минуту. Дергенько, из второй роты. Порванные осколком мышцы плеча, перевязка. Ни кости, ни важные органы не задеты.

Боец сел в центре круга.

Первый фельдшер невозмутимо вложил икринку обратно во фляжку. Вытащил ножницы и быстро срезал повязку. Плохо зашитая рана кровоточила.

– Приготовились, – он сделал пару пассов, подражая движениям фокусников. Чувство юмора не покидало его даже сейчас.

Все подняли руки, показывая открытыми ладонями на бойца. Начштаба увидел на груди у двух селян ладанки Спасителя пылающего, но решил, что если те не начнут вслух молиться, то он этих амулетов не заметит.

Снова появилась икринка, фельдшер вытянул шприцем её содержимое, а потом уколол бойца с тем расчетом, чтобы «живая вода» сразу попала к порезам.

Мокей почувствовал, как теплеет раскрытая ладонь. Чаще забилось сердце, по спине и ногам забегали мурашки. Пришло спокойствие, отрешенное, безучастное довольство судьбой. Какой-то голос из детства зашептал на ухо, что надо просто стоять вот так, ничего не делать, и скоро наступит счастье.

Боец зашипел, задергался от боли. Люди вокруг напряглись – это всё сейчас отдавалось в них. Рана стала закрываться прямо на глазах.

– Терпи, – первый фельдшер взял лопаточку, похожую на плоскую ложку, и этой лопаточкой стал прижимать формирующийся рубец, чтобы наружу не поперло дикое мясо.

Дергенько шипел, кусал губы. Участилось дыхание, было простым глазом видно, что и сердце у него колотится на пределе. Фельдшер продолжал давить, изредка помогая себе пальцами.

Людям в кругу тоже было несладко – пришли страх и ощущение безнадежности. Сладковатое наваждение первых секунд отпускало, а вот силы на выздоровление раненое тело брало как хотело.

Минута-другая – и напряжение стало спадать. Рубец сформировался, давить уже больше ничего не надо было, а когда Дергенько поднял руку, показывая, что с ней полный порядок, все как по команде сложили ладони.

– В распоряжение второго комроты шагом марш! – Мокей, который со всеми сейчас разминал болевшие пальцы, выкрикнул команду, будто излеченный боец вышагивал на плацу.

Дергенько, хоть и был сейчас дьявольски голодным, не стал волынить, тут же вскочил, подобрал у лестницы автомат и ушёл в бой. Лечение почти не укоротило его жизнь.

– Командира точно потянем? – спросил у первого фельдшера Мокей.

Всё-таки не выходит из меня нормального комбата, с застарелой досадой подумалось ему.

– Должны. Он не тяжелый, – Водин как раз подтаскивал тело командира к центру подвала. – В том смысле, что весь свинец навылет, сердце цело, разве только легкие… Да и ребра. Он от болевого шока, скорее всего. Я ему консервант почти сразу вколол, крови много не вылилось.

Гимнастёрка сошла за простыню.

Раны на мертвом теле первый фельдшер прижёг ещё в бою.

Несколько глубоких вздохов – и люди в подвале снова показали свои ладони.

– Товарищи, – Водин, стоя на коленях перед телом, как раз набирал в шприц содержимое второй икринки, и тон его голоса стал добродушно-примирительным. – Па-апрошу не напрягаться. Когда почувствуете слабость, не старайтесь её перебороть. Просто засыпайте.

Укол «живой водой» в сердце дело хорошее, но препарат требовалось разогнать по сосудам. Фельдшер начал массаж миокарда – по науке, упираясь руками в грудную клетку.

– Эники беники ели вареники, эники беники ели вареники, эники беники…

Тело начало подёргиваться. Резкий вздох, похожий на всхлип. Движения стали сильнее, и фельдшер, не дожидаясь, пока командир забьётся в судорогах и сломает себе что-нибудь важное, просто сел ему на живот.

– Эники беники… – Массаж нельзя было прекращать.

– С…Су-у-ука, – сознание начало возвращаться к Камерову, во всяком случае, дрыгать ногами он перестал.

Водин давно не обращал внимания на остаточные воспоминания пациентов.

– Как себя чувствуешь?!!! – Фельдшер закричал во весь голос, будто контуженому. – Мешает?!!! Давит?!!!

– Здесь, – Камеров, шипя от боли, показал себе куда-то в район селезенки.

Фельдшер слез с командира, прощупал указанное место и побыстрей воткнул туда длинную иглу из набора. Брызнула лимфа, кровь.

Тут снаряд из «восьмидесятки» попал в одну из стен бывшего сельсовета. Ухнуло порядочно. В подвале с потолка посыпались щепки и труха. Всё затряслось, но, кроме пыли, неприятностей не было.

– Сейчас полегче станет!! Не дергайся, лежи!!

– Уху, – Камеров часто дышал, сердце билось как бешеное.

Остатки консерванта распадались под действием «живой воды», организм восстанавливался и одновременно пожирал сам себя. Несколько минут фельдшер смотрел, как всё более отчетливо выпирают рёбра, но до кризиса дело не дошло.

Круг ладоней распался.

– Обс… обстановка, – выдохнул командир.

– Полчаса абсолютного покоя, – Водин едко улыбнулся, хотя пыльная и грязная физиономия не отражала всего сарказма. – Тут есть хорошая компания из парочки трупов и куля с мукой, они тебя не побеспокоят. Так что расслабься. И выпей.

Фельдшер влил пациенту в глотку несколько кружек самогона – для разжижения крови и общей подпитки сил.

Радист и один из селян бережно отнесли командира за картошку.

Люди, образовавшие круг, явно устали. Одна скоростарка в белой косынке без сознания лежала на мешке, из носа у неё текла кровь.

Водин тяжело поднялся.