Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz Сивинских Александр

– Всё, лови!

Глеб подкинул над головой Бориски туго набитый рюкзак.

– Мой брось в машину, а я пока посуду ополосну.

Мокрый ночной песок прилипал к подошвам, оставляя под ногами разляпистые сухие проплешины. Около микроавтобуса Бориска присел и принялся восхищённо рассматривать сквозь низкие крепостные проломы сияющее вдалеке рассветное море.

…Глеб уже отзвенел посудой и вытирал руки кухонным полотенцем.

– Ну вот, и покушали! Торпедоносец к бою и походу готов!

– А зря ты бульончику вместе со мной не употребил. – Глеб сверкнул на лохматую причёску подчинённого смешливым взглядом голубых глаз. – Очень полезный с утра продукт! Особенно для молодоо, растущего организма!

– Я потом. Сейчас не хочется.

– О! Вот и наш первый человечек очнулся!

Из палатки, нагибаясь и протирая глаза, вышел Тиади.

– Доброе утро.

– Привет! Воды холодной, огурчика?! Есть аспирин в ассортименте.

Капитан Глеб забавлялся.

– Нет. – Тиади слабо махнул рукой. – Я просто посижу на свежем воздухе, а то там вонь такая ужасная, спать уже невозможно!

Позёвывая, он присел на бревно.

– Ты куда-то собрался?

– Сегодня хоронят Виктора. Я должен там быть.

– Послушай, – Глеб поморщился, глядя на мятого бельгийца. – Всё, что необходимо, я уже рассказал Бориске. Сегодня, до моего возвращения, вами командует он. Не перечить, не спорить, выполнять все его распоряжения. Без фокусов. Понял?

– А мне ты что, совсем не доверяешь? Я старше его, опытней. Могу быть гораздо полезней, чем этот юнец.

Тиади прищурился, криво усмехаясь.

– Или уже всё, хороший помощник Тиади больше не нужен великому полководцу?

– Не к месту такой разговор. Помоги лучше машину подтолкнуть.

Ещё с вечера, как только из крепости умчались ловкие морпехи, Глеб поставил «техничку» на незаметный бугорок, носом к воротам. Пока Тиади присматривал для себя точку опоры на кузове, он включил нейтралку. От палаток к ним подошёл Бориска.

– Давай вытолкаем потихоньку машину за ворота. Не хочу здесь её заводить, чтобы богатырей наших раньше времени понапрасну не тревожить.

Втроём они быстро вывели микроавтобус из крепости. Вытирая руки, бельгиец побрёл к емкости с водой.

К уже сидящему в кабине автомобиля Глебу сунулся Бориска.

– Скажи им там, на похоронах-то, что мы здесь нормально справляемся, что всё в порядке.… Ну, в общем, чтобы они там не расстраивались ещё больше…

Вертолёт после набега похмельного интернационала остался чистым.

Полтора часа полёта над морем и над окраинами города не особенно утомили путешественников.

Кто-то дремал, маленький ирландец тихо и задумчиво застыл у иллюминатора с открытой бутылкой пива. Николас вслух жалел, что родился на свет таким большим и бестолковым.

Дымка над дальними лесами не давала низкому утреннему солнцу накалить винтокрылую машину до духоты, а до водки никому из них так и не удалось добраться. Бориска успешно выдержал нетерпеливую шведско-немецкую осаду, не допустив страдальцев к стратегическим алкогольным запасам.

Шумел же старый вертолётище прилично, поэтому и выбирались из его чрева после прогулки все со счастливыми улыбками. На земле было лучше. Прохладней и тише.

С двенадцати тридцати, не дождавшись звонка от капитана Глеба, Бориска принялся названивать ему сам. Но без результата. Он принял решение стартовать в отсутствие командора.

– По машинам!

Фотографирование на фоне, около, под бронёй и на броне БТРов закончилось. Самые дерзкие, ловкие и предусмотрительные полезли занимать удобные места на вершинах зелёных, в разводах, бронетранспортёров.

– Алё, кореш, ты за ствол-то особо не цепляйся!

Усатый контрактник показал Бадди внушительный кулак. Тот всё прекрасно понял, покраснел и стеснительно сложил ладошки между ног.

Личные рюкзаки, чтобы не мешали карабкаться на угрюмую броню, забрасывали тем, кто уже укрепился наверху. Фотоаппаратуру, в ожидании замечательных кадров и сюжетов, никуда не убирали, вешали на шеи и прижимали к груди.

– Закрепитесь! Привяжите рюкзаки! Проверьте карманы, ремни! Если кто что выронит, то останавливаться не будем!

– Курить здесь можно?

– Ага! И пить тоже! Выдумал! Чтобы никаких мне сигарет на борту боевых машин!

Немного понаблюдав за таким мощным, уверенным командованием механик второй машины, военный человек совсем ненамного старше Бориски, смешливо подмигнул ему из своего люка и показал большой палец.

Похвала была почти не к месту. Бориска практически не обратил на неё никакого внимания, только немножко поправил нагрудные ремни и слегка тронул лихой берет на своей голове. Даже не улыбнулся.

Как и планировалось, вся их бригада прелестно уместилась на спинах двух бронированных чудовищ.

Тронулись в двенадцать сорок девять. На выезде из ворот Бориска засёк на своих наручных часах исторический момент. Переднюю машину тут же тряхнуло на камне и под колёса второго БТРа полетели очки растерянного ирландца. С мгновенно распахнутым молчаливым ртом тот замахал рукой, суетливо придерживая сползающий на глаза военный головной убор.

– Вперёд! Не останавливаться!

– У него есть двое запасных. Я интересовался. А чего он…! – Бориска небрежно прокомментировал сверстнику-механику свою беспощадность.

Мягкая ровная колея, мелкий летний песок, зелёная травяная ось по центру лесной дороги. На первых километрах пути многим из них ещё пришлось как-то приспосабливаться, подпрыгивая на ухабах, но потом, как только берег моря исчез из виду, и урчащие тяжёлые машины были со всех сторон обняты солнечными соснами, сидеть под ветерком на тёплой броне стало даже приятно.

Устроившийся на самой корме впереди идущего БТРа, над глушителями, наследник папы-мясника Мэрфи показал пассажирам второй машины неприличный жест. Хиггинс страшно возмутился, оторвал правую руку от надёжного люкового края и ответил озорнику точно такой же пакостью, но при этом очень быстро и два раза подряд. Несмотря на краткость ответного оскорбления Бадди всё же успел сфотографировать действия народного мстителя. Старший лейтенант, командир их боевой машины, заулыбался.

По безлюдному тихому лесу ехали минут двадцать, вовсю разноязыко горланя и по-русски сквернословя. Только в эти мгновения и Бориска догадался, от чего оберёг его тогда Глеб, в казарме, на уроке мичмана Козлова. Ученики оказались способными и энергичными.

Вдруг сидящий спина к спине с Бориской Макгуайер страшно закашлялся, схватился обеими руками за горло и рот. Лицо английского брюнета побагровело, в приступе кашля он едва не падал с мчащегося на приличной скорости БТРа.

– Что с ним? Что такое?! Астма?

Старший лейтенант отреагировал первым.

– Стой! Остановись на минуту.

– Да спроси ты у него толком-то, что произошло!

Бориска и сам испугался жуткой картины, робко трогая Макгуайера за плечо.

– Ты болен?! Астма? Где твоё лекарство?

Тот хрипел, скорчившись на верхнем люке. Слёзы текли из его прекрасных глаз, лицо было искажено страданием. Наконец он сделал два неуверенных, трудных вдоха. Вытер с губ безобразную слюну.

– Мне… Мне жук в рот попал. Я, кажется, его проглотил!

Бориску как будто неожиданно поцеловали. Причём девочка из старшего класса. Он заулыбался, робко понимая, что избежал большой неприятности, и немедленно перевёл нелепый диагноз лейтенанту.

– Делов-то!

Профессиональный военный со всей силой заехал раскрытой ладонью Макгуайеру по спине. Другой рукой лейтенант мгновенно поймал подданного английской королевы за брючный ремень.

Тот грубо хрюкнул, дёрнулся носом вперёд и выпрямился, крупно моргая. Таким образом, практически неповреждённый российский жук был отпущен на свою насекомую свободу.

Макгуайер опять заплакал, но это были слёзы счастья, вытирая которые, парень наверняка клялся себе больше не разевать рот на нашу трудную и опасную действительность.

Гудела впереди губная гармоника, продолжал громко и неприлично ругаться не по-родному за спиной Бориски голландский хулиган Николас, смешно и немо размахивали руками на переднем БТРе многочисленные немцы, и приближалась, тем временем, таинственная середина их намеченного пути.

Зная трассу, сценарий и дорогу, Бориска потихоньку начинал волноваться. Ответственность давила, он не был полностью уверен в себе. Да и кричать так громко и грозно, как капитан Глеб, он ещё не умел.

В небольшом песчаном повороте передняя машина слегка кивнула, внезапно останавливаясь на спуске, её военный командир поднял руку, подавая знак.

«Ну, кажется, началось! Но почему же так рано?! Это же не здесь, не в этом месте!».

Бориске хотелось рыдать.

Через верх первого БТРа и сквозь шевеление сидящих на его броне людей была подробно видна значительная часть пустынной лесной дороги.

Впереди, метрах в двадцати от головной машины, прямо по центру проезжей части стоял человек в чёрном.

Хоботы пулемётных стволов на обоих БТРах зашевелились. В незначительных и поэтому не опасных для верхних пассажиров секторах стали поворачиваться их башни. Иностранцы забеспокоились, дружно завертели головами. Предполагая знакомую ситуацию, Макгуайр спрыгнул на землю, профессор Бадди начал неловко, нашаривая короткими ножками скобы, задом спускаться со своего стального насеста.

– Не надо слезать! Не надо, что вы! Ещё рано атаковать! Это же неправильно!

В отчаянии таинственно шипя, приникнув к самому уху старшего лейтенанта, Бориска пытался объяснить ему, что всё случилось не так, как тот думает.

Тот понял, сказал что-то короткое по рации в первую машину.

Стволы замерли.

– Это же наш Глеб! И рюкзак его! Я же знал! Знал!!!

Ну, а прыгнул-то с брони в придорожную пыль Бориска и вовсе нелепо, недостойно, не по-командирски, встал на четвереньки, спешно взвизгивая на лету ещё что-то радостное.

Разномастная многонациональная банда во все глотки тоже заорала дружно и примерно одинаково.

– Хур-ра-а!

Дождавшись полной остановки моторизованной колонны, навстречу своим очаровательным разгильдяям шагнул и капитан Глеб.

Узнать его действительно было сложно.

После трёх дней совместной походной жизни и ношения соответствующей полувоенной формы капитан Глеб Никитин был одет в очень стильный чёрный костюм. Блеск чёрных туфель был едва-едва приглушён тонким слоем просёлочной пыли. Расстёгнутые пуговицы ослепительно белой рубашки давали свободу его загорелой груди, нечаянно обнажая там две тонкие золотые цепочки.

В руке у их славного командора был букет белых роз.

У подножия Глеба, в мелком сосновом песке, томился туго набитый знакомый рюкзак.

И это всё так интересно и неожиданно находилось посреди глухой лесной дороги.

Заметив пристальное любопытство Бориски, капитан Глеб небрежно застегнул ворот рубашки.

– Меня сюда подбросил лесник, он сегодня своих рабочих на дальние кварталы вывозил. Они спешили – вот поэтому я здесь в таком виде.

Глеб шлёпнул по руке Бадди, попытавшегося наощупь определить качество ткани его пиджака.

– Брысь!

– Дай команду подопечным перекурить. Скажи военным ребятам, что мне нужно пять минут, чтобы переодеться.

С рюкзаком в руке Глеб отошёл за молодые сосенки на обочине.

Когда он вернулся на дорогу и протянул Бориске на броню чехол со своим костюмом, его тронул за плечо Тиади.

– Привет.… Ну, как там?

– Не радостней, чем на любых других похоронах.

– Ян сегодня будет с нами?

Поставив ногу на ступицу колеса для поправки шнурка, капитан Глеб аккуратно справился с проблемой и, подняв голову, странно улыбнулся прямо в глаза бельгийцу.

– Будет. Но немного позже. Я нашу машину ему оставил, как только всё там закончится, он сразу же сюда. А ты, гляжу, соскучился очень по Яну? Да?

Тиади по-детски радостно улыбнулся, облегчённо вздохнул.

– Конечно! Мы же знакомы, я привык с ним разговаривать. Может, я чем-то смогу успокоить его в таком горе. Хорошо, что Ян сегодня приедет, хорошо…

«И этот про горе!».

На похоронах, едва только открылась дверь дома Усманцевых, к нему бросилась в крике Любаня.

– Узнай, кто это сделал?! Найди его, Глебушка!

И упала головой на подставленное сильное плечо. Рядом с сестрой бледно и напряженно молчал Ян.

Дальше ехали так же весело.

Глеб вскочил на коробку головного бронетранспортёра, рядом с ним, желая интересно поболтать, устроились Хиггинс и Крейцер из Бремена.

– Зачем тебе здесь розы?

Цветы Глеб Никитин не отдал никому, бережно держал в руках, заслоняя их, по мере возможности, спиной и плечами от длинно хлеставших по БТРам придорожных сосновых веток.

– Объясню немного позже. Как ваше самочувствие, джентльмены? Прогулка на вертолёте понравилась?

Хиггинс был в восторге от всего. На немцев же, по словам Крейцера, самое большое впечатление произвело оружие.

– И этот панцер, – он похлопал по броне БТРа под собой. – Тоже гут!

«Гут, капут…».

Глеб Никитин немного молча поразмышлял о странностях и превратностях путешествия в подобной компании.

Желая заслужить похвалу командора, Хиггинс опять начал дразниться на экипаж и пассажиров второй машины.

– А если он вдруг разозлится и стрельнет в тебя из пулемёта?

Представив себя неживым, кокетливый датчанин быстро сник.

Мягкая от морского песка и вековой сосновой пыли дорога плавно качала их на спинах тёплых бронированных «восьмидесяток». Гудел о чём-то своём, богатырском, перебивая иногда шум мощного дизеля, Николас; спорил с земляком весело, но по-немецки, рыжий верзила; молчал, чему-то непроницаемо улыбаясь сквозь свои маленькие чёрные очки, Макгуайер.

Сердце Бориски опять неприятно дрогнуло, когда он заметил, что капитан Глеб наклонился к открытому люку своего БТРа и что-то туда крикнул. А потом махнул рукой ещё и лейтенанту на их машине.

Колонна в очередной раз остановилась.

«Ну, ведь рано же опять! Он что, забыл?!».

Но большинство однополчан правильно поняли, что им представилась ещё одна возможность подымить сигаретами на свежем воздухе.

Не обращая внимания на их оживлённое переругивание, Глеб пошёл по дороге вперёд. Метрах в двадцати от головного бронетранспортёра, справа, на обочине, на большой серой сосне висел похоронный венок. Выгоревшие на солнце красно-белые искусственные цветы, их зелёные проволочные стебли и тусклые листья нехорошо выделялись на чешуйчатой бронзе живого дерева.

На старую фанерную полочку под венком капитан Глеб бережно положил свои розы.

Забавный жизнерадостный люд около боевых машин как-то понемногу, тихо толкая друг друга, кивая головами и оглядываясь, замолк. Выскочил к ним из кустов, застёгивая штаны и облегчённо посвистывая, крохотный Стивен, собрался, было, сказать товарищам что-то пошлое, почти смешное, но, сконфузившись этой общей неожиданной тишиной, тоже удивлённо вскинул брови в молчании.

Минуту Глеб постоял у печальной сосны.

…Около самых БТРов он поднял голову и далёким прозрачным взглядом обвёл своё войско. Похлопал себя по карманам.

– Закурить?

Мэрфи бросился к нему с пачкой сигарет.

– Нет, приятель, не то….

Остальные, ожидая объяснения, продолжали тактично молчать.

– Прошло уже двенадцать лет. Военные объекты здесь везде… Командир дальней части вёз тогда по этой дороге свою дочку в город, на школьный вечер. Он знал, что по лесу мало кто из гражданских ездит, только лесники иногда. Но в тот день навстречу их машине, из-за вот этого поворота выскочил такой же вот, как наш, на полной скорости…

Глеб махнул рукой на БТР.

– Все взрослые и солдаты остались живы, даже не поранились никак. А девочка, школьница.… Погибла. Прямо здесь. Банты были белые такие, все говорят до сих пор, что банты были большие у неё…

– Вот. Помните седого офицера на стрельбище?

Многие кивнули.

– Это её отец.

Сильно разнёсся по тёмному лесу вздох Николаса.

– Бориска, будь другом, принеси сюда мою поклажу. Нет, не одежду…

На большом ровном пне на другой стороне дороги Глеб раскрыл рюкзак и выставил наверх две бутылки водки, затем, удобно подхватив, поднял его из глубины ещё и объёмистый бумажный свёрток.

– Пирожки от Любани. Для всех наших передала.

На русскую речь капитана Глеба откликнулся только Бориска.

– Это памятная еда, мемориальная, понятнее чтобы вам было.… Дочь Виктора просила, чтобы мы выпили за него, за его душу. И закусили.

– За всех, за них…

В полном молчании мужики встали у пня угрюмым кругом. Неожиданно и жутко запел-заговорил что-то по-своему, траурно, склонив набок голову, маленький ирландец. Никто его на этот раз не останавливал.

Сухо, с трудом, но всё равно жевал поджаристый маслянистый пирожок усатый механик головного БТРа, прислонившись в стороне к маленькой осинке.

…И снова среди тёплых деревьев и моховых бугров на обочинах продолжали журчать мощными движками стремительные бронетранспортёры. Веселиться никто уже не хотел, коллективу уже пристало с утра утомиться.

Когда проезжали посадочные дубовые кварталы, на несколько секунд справа по борту мелькнуло море, жёлто сияющее после полудня в промежутках густых, ровных и пока ещё невысоких деревьев.

Оружейник Хулио склонял старшего лейтенанта к измене. Он очень хотел знать калибр крупнокалиберного пулемёта на их БТРе. Но военный действительно его не понимал и поэтому был пока честен перед Родиной. В своём желании Хулио дошёл даже до того, что стал пальцами показывать старлею неприличную дырочку.

– Чего это он?

Растерявшись, военный командир оглянулся на Глеба.

– Про калибр спрашивает. Ответишь?

– Какие проблемы, переводи! Скажи супостату, что калибр вот этого пулемёта, КПВТ, четырнадцать с половиной миллиметров, и этого вполне достаточно для успешного решения всех задач, поставленных перед нами командованием! Во как!

Выпалив тайну, старший лейтенант поднял большой палец вверх. Довольный ответом Хулио сделал примерно так же.

На последней остановке Бориска, с молчаливого согласия Глеба, перескочил к нему на броню пососедствовать, посоветоваться. Пяти минут разговора хватило, чтобы он окончательно успокоился и заулыбался. Пока ещё было время, они принялись вместе слушать и отгадывать голоса ближних птиц.

Бориска узнал кукушку и соловья. Остальных после него определял Глеб.

В высоте чёрного ясеня глухо угукнула какая-то крупная особь. Глеб сложил ладони крест-накрест, сжал их большими пальцами вместе, поднёс ко рту. Подмигнул Бориске и очень похоже угукнул в ответ.

– Ого! Это кто такой?!

– Вяхирь, дикий голубь. Вон справа, на нижней ветке.… Да, да на сломанной. Видишь? Серенький такой, с белой полоской на шее. Они крупнее, чем городские голуби, и живут обычно по частым лиственным лесам.

– А почему ты именно его так хорошо передразнивать научился?

Спугнув сильным и чистым смехом доверчивую птицу, Глеб Никитин повернулся к Бориске.

– Это очень древняя история. Если я когда-нибудь вздумаю в твоём присутствии неприлично много хвастаться, то скажи мне одно только слово – «вяхирь» и я тут же замолкну. Точно. Клянусь здоровьем доброго Хиггинса!

– А почему?

– Потом, при случае как-нибудь расскажу.

В их негромкую и безобидную беседу начали понемногу вклиниваться два немца, Мерфи и оружейный бог Хулио. Эти спорили на корме БТРа про вторую мировую войну. Англичанин кипятился, вспоминая какие-то некрасивые фашистские поступки в те годы, итальянский союзник Хулио был на стороне бременского Крейцера. Драться они пока не собирались, но голоса их звучали с каждой минутой дискуссии всё напряжённей и твёрже.

Капитан Глеб на полном ходу передвинулся по броне к реваншистам.

– Могу я вам кое-что рассказать? По вашей теме?

Прерванный на своём очень сильном аргументе, Хулио досадливо махнул рукой, но всё-таки нашёл в себе кротость согласиться с новым предложением.

– …Недавно я разыскал могилу родного брата моей матушки, погибшего в сорок третьем под городом Калугой. Это недалеко от Москвы, – Глеб между делом прояснил географию всё ещё недовольно пыхтящему итальянцу. – Всю жизнь я относился к той войне, о которой вы сейчас так громко говорили, как к далёкому и не очень важному для сегодняшних дней событию. Считал, что все те, кто имел отношение к прошлым боям, или уже давно мертвы, или страшно старые. Что могло связывать их, этих убогих стариков, участников войны, и меня?! Это же было так давно! Мой древний дядюшка, семейные предания о нём.… А вот когда уже ехал на его могилу, то повнимательней посчитал. Убили его в сорок третьем, рождения он был двадцать пятого года. Это значит, что умирал мой дядя от ран в медсанбате городка Спас-Деменска восемнадцатилетним…

Привстав на броне, Глеб ловко сорвал шишку с низко нависшей над дорогой молодой сосновой ветки.

– …И не был он никаким бородатым коммунистическим фанатиком, убитым где-то в русских лесах в прошлом веке, а так, всего лишь сопливым мальчишкой. Неполных восемнадцать лет было моему далёкому, по историческим меркам, родственнику. Даже меньше, чем сейчас нашему Бориске. А стрелял в него какой-то ваш дедушка, итальянский, румынский или немецкий, никто этого не знал и никогда уже не узнает. И умирал он именно в то время, когда твои, Шон Мерфи, английские сородичи стратегически медлили помогать нашей стране, обсасывая вместе с американцами свою хитрую мировую политику.

А мальчишек за это по всей Земле убивали. Зачем? Разве нужно, чтобы гибли такие вот…, – Глеб опять махнул рукой на Бориску, – только потому, что большие парни в наших правительствах чего там не поделили?

– А вы? От вашей нудной ругани кому хорошо сейчас здесь? Тебе? Или вам?

Недавние противники, Крейцер и Мерфи, одинаково понурившись, загрустили.

– Или от выяснения отношений у тебя, Хулио, аппетит улучшится?

– Вы бесполезно пытаетесь доказать друг другу, какому же народу было хуже всего в той войне. Мне что, следуя вашей логике, нужно срочно всех вас, шестнадцать человек из разных стран, обвинить в гибели моего юного дядюшки и побросать под колёса наших бронетранспортёров?! Или все эти дни обиженно дуться на тебя, Хулио, и на тебя, уважаемый Крейцер из Бремена, из-за несовпадения наших взглядов на историю? А может, просто сказать друг другу, что все мы хороши, и выпить вместе при случае по рюмке? Ну, так как, уважаемые археологи, мир во всём мире?!

Хулио, прищурившись, улыбнулся.

– И не по одной. С тобой я всегда готов пить до общей победы!

Как следует обняться они так и не успели.

Только шлёпнули вместе, в две руки, по загривку счастливого Мерфи, да ещё капитан Глеб незаметно показал восхищённому Бориске язык.

Со страшным сухим скрипом рухнула впереди на дорогу старая, прямая, бессучковая до самой своей небольшой, курчавой вершинки, сосна. Через секунду после этого треска и ошеломительного древесного скрежета на ствол упавшей сосны ринулось падать крест-накрест ещё одно огромное дерево.

Позади бронетранспортёров грохнул сильный взрыв.

Зрелище было ужасное.

Со всех сторон на машины неслись облака мелкой песчаной пыли, ветки упавших деревьев впереди них угрожающе качались среди коричневой мглы, пружиня о землю в первые после падения секунды.

«Началось!».

В этот раз старшие лейтенанты всё поняли правильно. И на первом, и на втором БТРах суматошно завертелись башни, задёргались пулемётные стволы, то целясь с зенитными намерениями в невидимое небо, то грозно разыскивая врагов в придорожных кустах.

На замыкающей машине командир включил ещё и прожектор, доводя общее впечатление до полного сумасшествия.

– Всем на землю! Укрыться по сторонам дороги! Не вставать! Не перемещаться в полный рост!

Широкий белый луч прожектора шарил в пыльной дневной темноте. Командиры бронетранспортёров страшно активно орали при этом, руководя своими подчинёнными. Хиггинс робко обнял Глеба со спины.

– На землю, я сказал! Быстро! Тоже, ласкаться ещё мне тут выдумал!

Голос капитана Глеба гремел вдоль дороги, ничуть не уступая профессиональным военным командам.

После первого же выстрела из-за деревьев Стивен Дьюар, судя по движению его высоко поднятых рук, хотел сдаться в плен таким невидимым, но всё равно ужасным нападавшим. Не позволил ему этого Николас, навалившись на ирландца сзади и подмяв того в заросли заячьей капусты на влажной обочине.

Лёжа в кювете, Глеб улыбался.

Этот трюк со стрельбой холостыми он придумал два года назад уже вдогонку, когда проект был окончательно свёрстан и утверждён. Компетентные органы выразили тогда сомнение, что такая стрельба, даже и безопасная, будет полезна для укрепления интернациональных связей. Пришлось ему тогда настоять на своём. Контр-адмирал посомневался две минуты, потом дал разрешительное «добро» на несколько выстрелов.

В ложбинку к Глебу рухнул с разбега сияющий Бориска.

– Классно! Я такое первый раз вижу! Меня всегда брали сюда, в поход, на последние дни, не в этот!

– Ой!

Бориска изменился лицом.

– Ногу подвернул?

– Нет! У меня здесь муравейник! Прямо подо мной! Заразы!

– Прыгай, давай, быстро за меня, в эту сторону. Вот, здесь ты будешь в безопасности.