Верлойн Папсуев Роман

– Не совсем так, – сказал Верлойн, улыбнувшись. – Скорее, разные народы – разные названия. Я помню, один старик-книжник учил меня этому. Возьмем хотя бы легенду о царице Ночи. Два имени – Саморта и Коларда, а имеется в виду одно и то же. Так и с другими легендами. Разные герои, разные имена, разные названия, быть может, даже разные приключения, но смысл один и тот же. Мудрость разных народов очень часто совпадает в морали легенд. Есть, конечно, исключения, но совпадающих по смыслу сказаний все равно больше. Языки разные, у каждого народа он свой, но есть один общий – разумный и мудрый язык, повествующий о том, что близко каждому живущему под небом. Вот так-то.

Верлойн сам не знал, что на него нашло и зачем он говорил все это друзьям. Ночь, наверное, так на него подействовала или вино, а может, напряжение после схватки. Верлойн так не изъяснялся со времен пребывания в Гмиэре. Его спутники молча слушали, а потом Алдруд уважительно сказал:

– Ничего себе. Вот это речь.

Верлойн потер подбородок.

– Не зря я учил историю наших земель. Хотя все это глупости, – прервал Верлойн себя, опасаясь, что сейчас его потянет в долгие рассуждения о бытии. – Пора спать.

Путники согласно кивнули и улеглись, завернувшись в плащи. Уже проваливаясь в сон, Верлойн увидел, что Малс сел в сторонке и принялся глядеть на звезды. Они сверкали в темном небе, освещая своим холодным светом степь и темные силуэты далеких Черных скал.

Верлойн проснулся посреди ночи от ощущения опасности. Барон научился доверять своим чувствам, и, хотя никакой видимой угрозы не было, рука его непроизвольно легла на рукоять Лодрейста.

Все вроде бы было спокойно; друзья барона спали – Алдруд ворочался во сне, Дрюль похрапывал, Тиглон тихо сопел, Мидлор спал как ребенок, Малс... Малс! Где же манкр?

Верлойн сел и осмотрелся. Малса не было.

– Что такое? – прошептал Верлойн, глядя по сторонам.

Ощущение случившейся беды стало еще сильнее. Барон поднялся, и тут его взгляд упал на предмет, лежавший в траве рядом с Дрюлем. Верлойн похолодел и понял, что беда действительно стряслась. В свете звезд он увидел лежащую в траве сумку Малса.

– Друзья, – прошептал Верлойн, тронув Алдруда и Тиглона за плечи. – Просыпайтесь. Беда!

Алдруд и тиг, еще сонные, мигом вскочили. Странник схватился за меч, огляделся и сонно посмотрел на барона, явно недовольный, что его разбудили.

– Что случилось?

– Малс пропал.

– Что? – Алдруд и тиг мигом очнулись от дремы.

– Смотрите, – Верлойн указал на сумку манкра. – Малс никогда бы ее не оставил. Случилась беда, я уверен.

Дрюль проснулся и сонным голосом спросил:

– Ну чего вы раскричались? Поспать не дадут.

– Дрюль, вставай. – Тиглон сверкнул глазами и огляделся. – Поднимайся. Малс пропал.

– А? – Дрюль еще плотнее укутался в плащ и зевнул. – Ладно, когда найдете его, разбудите меня.

И тут смысл слов Тиглона дошел до него сквозь пелену сна. Дрюль вскочил.

– Как пропал?

– Сумка здесь, а его нет.

– Не может быть. Малс никогда бы не оставил свою драгоценную сумку без присмотра.

– Вот именно, – кивнул Верлойн. – Что будем делать? Ночью Малса трудно будет искать. И куда он, интересно, мог подеваться?

– Может, он решил побыть один и пошел погулять? – предположил дримлин.

– Только не Малс, – покачал головой Тиглон.

– Это верно, – согласился Дрюль. – Ночью, один да еще рядом с ведьмой...

Путники замерли. Страшная догадка мелькнула у Верлойна в голове.

– Шакор, – прошептал он.

– Да, но...

– Я чувствую это, – сказал Верлойн. – Он у нее в лапах.

– Но как?

– Не знаю, но я уверен, что он там. Тиг, сколько до рассвета?

Тиглон взглянул на небо.

– За полночь уже давно перевалило, – сказал он, словно рассуждая вслух. – Часа два, я думаю.

– Два часа... Слишком долго, – покачал головой Алдруд. – Мы не можем ждать до рассвета, надо выезжать немедленно, иначе будет поздно. Будите Мидлора.

Путники скакали на северо-запад почти в полной темноте. Небо на востоке посветлело, звезды стали пропадать, но степь все еще была погружена во мрак. Мимо проносились темные громады валунов, холодный ветер обжигал лицо и заставлял глаза слезиться.

Путники проехали уже милю или две, но никаких следов Малса не обнаружили. Они направили коней на юго-запад и поскакали прямо к Ведьминой плеши. И опять никаких следов Малса, хотя Алдруд дважды слезал на землю и пытался найти хоть какой-нибудь знак, указывающий на местонахождение малыша-манкра.

Верлойн уже засомневался в правильности своего предположения, как вдруг до их слуха донесся крик. Парализующий вопль достиг ушей путников почти на грани восприятия, вселяя в душу дикий ужас. Что-то жуткое и в то же время необычайно сильное чувствовалось в этом крике. Верлойн почувствовал, как волосы у него на голове встают дыбом, – на мгновение показалось, что он оглох, но слух быстро вернулся. Кони заволновались, и их пришлось успокаивать до тех пор, пока крик не затих где-то вдали.

– Мы недалеко. – Алдруд положил руку на рукоять меча.

Через несколько мгновений копыта коней застучали по земле – травы кончились, и путники выехали на как будто спекшуюся равнину. Земля здесь была выжжена и утрамбована, на ней не росло ни травинки.

– Ведьмина плешь! – крикнул Алдруд. – Тут уже близко.

И действительно – впереди показался огонек. Путники неслись вперед. Чувство случившейся беды теперь охватило Верлойна полностью. Впереди показалась черная тень, в которой мерцал свет. Это было жилище Шакор.

– Вперед! – воскликнул Верлойн. – Может быть, еще не поздно!

Кони, понукаемые путниками, понеслись еще быстрее – казалось, их копыта не касаются земли. Черная тень с огоньком приближалась. Теперь было видно, что это довольно большой каменный дом, на крыше которого лежал толстый слой соломы. Свет шел из единственного маленького окошка. Дом не был окружен ничем – не было ни частокола, ни амбара, ни хлева. Все это было не нужно Шакор.

Хотя Гискар действительно победил колдунью в поединке и практически лишил ее способности к чародейству, Шакор за семнадцать лет затворничества в своем жилище сумела по крупицам восстановить свою силу. Конечно, она была неизмеримо мала по сравнению с прежней, но ее было вполне достаточно, чтобы чарами завлекать в свое жилище степных животных или птиц и питаться ими.

Малс действительно попал к Шакор. Это случилось около полуночи. Манкр сидел, глядя на звезды, и вдруг услышал далекое пение. Песня была прекрасной, голос мелодичным и завораживающим. Манкр почувствовал, что его глаза застилает пелена, пение манит к себе, кто-то зовет его.

Малс выронил сумку, ноги сами понесли его к источнику голоса. Пение не стихало, песня лилась по степи; слова были непонятны, но Малс не сомневался, что они прекрасны. Манкр забыл обо всем, он ничего не видел, ничего не замечал вокруг и ничего не ощущал, кроме тяги к невидимому певцу.

Пела Шакор. Она давно наблюдала за путниками с помощью волшебного отвара, который давал ей возможность обозревать окрестности. Малс ей был нужен не для еды. Шакор намеревалась претворить в жизнь свою давнюю мечту, к осуществлению которой она готовилась все эти долгие семнадцать лет. Но для того, что она задумала, нужен был кто-то впечатлительный и слабовольный, и Шакор, решив не рисковать, остановила свой выбор на Малсе.

Другие путники не слышали пения, да они и не могли его слышать – оно раздавалось только в ушах манкра. Малс шел словно во сне, и вскоре пение стало громче, голос лился по степи, переливаясь хрустальными колокольчиками.

В то время как Малс уже ступал на голую землю Ведьминой плеши, путники обнаружили его отсутствие и оседлали коней.

Когда Малс подошел к дубовой двери жилища Шакор, путники проскакали полторы мили.

Когда Малс вошел в дом ведьмы и увидел, что его там поджидает, он очнулся, но было уже поздно. Раздался пронзительный крик ведьмы, и Малс упал, парализованный ужасом.

В тот момент, когда путники, спешившие на помощь к Малсу, услышали этот вопль, манкр потерял сознание...

Подскакав к жилищу ведьмы, Верлойн, даже не останавливая Хинсала, спрыгнул на землю. Чудом удержавшись на ногах, он бросился к двери, толкнул ее плечом, но она не поддалась. Тут подоспели Алдруд с Тиглоном. Разбежавшись, Странник и тиг одновременно ударили в дверь плечами. Дверь слетела с петель, и путники ввалились в жилище. То, что они там увидели, поразило их словно удар молнии.

Путники оказались в большой и, судя по всему, единственной комнате жилища. Она освещалась ярко горящим камином и факелами в железных треножниках, стоявших у каменных стен. На стенах висели деревянные полки, заваленные толстыми книгами в кожаных переплетах. Кроме книг, на трех или четырех полках были свалены в груду кости странного зеленоватого оттенка, рядом с которыми стояли в ряд черепа, уставившиеся в вечность пустыми глазницами. На некоторых еще сохранилась кожа, сморщившаяся и пожелтевшая от времени.

В правом углу с потолка свисали железные цепи с крючьями, на них болтались окровавленные тушки каких-то степных животных, с которых была содрана кожа, а в углу слева стоял огромный чан с почерневшими от копоти боками; над ним вился оранжевый туман.

Но не обстановка комнаты поразила путников. Посреди комнаты стоял массивный каменный стол, на котором лежал бесчувственный Малс, а рядом стояла колдунья. Все, что угодно, готовы были увидеть путники, но только не стройную девушку с мягкими белоснежными волосами, свободно падающими на точеные белые плечи.

Девушка была в простой холщовой рубахе, но ее одеяние никоим образом не портило красоты колдуньи, подобно тому, как плохая оправа не может испортить великолепный драгоценный камень. Все внимание приковывало лицо Шакор – аристократически белое, с тонкими, четко очерченными, горящими багровым цветом губами; огромные глубокие карие глаза с длинными ресницами смотрели на путников. В них не чувствовалось и тени страха, в них были только удивление и обида. Алдруд, взглянув в эти глаза, почувствовал себя нашкодившим мальчишкой.

– Смотрите-ка, кто у нас тут, – сказал Алдруд, который не мог оторвать взгляда от девушки.

– Алдруд, – мягко сказала девушка очаровательным голосом. – Как тебе не стыдно? Вот уж никогда бы не подумала, что отважный Странник вломится в дом бедной затворницы словно разбойник.

Алдруд широко раскрыл глаза.

– Иди сюда, мой дорогой. – Голос колдуньи лился словно мед. Она подняла руку и поманила Странника к себе. – Ты так долго страдал, тебе нужен покой. Подойди ко мне.

Алдруд невольно сделал шаг вперед, зачарованный красотой и голосом девушки. Но Верлойн схватил его за плечо, выставив перед собой Лодрейст. Девушка отшатнулась, из ее прекрасного рта вдруг вырвался звук, похожий на шипение разъяренной гюрзы.

– Назад, Шакор! – Верлойн встал перед ведьмой, держа в вытянутой перед собой руке Лодрейст и направив острие на колдунью. – Мы пришли за нашим другом. Мы возьмем его и уйдем. Я даю тебе слово, что тебя мы не тронем.

– Барон Верлойн, – задумчиво сказала Шакор. – Хотя лицо твое скрыто шлемом, я чувствую твою боль. Ты что-то потерял... О... Ты потерял свою любовь...

– Довольно! – резко сказал Верлойн. – Оставь свои речи, ведьма! Иначе я завершу то, что не доделал Гискар!

Глаза девушки сверкнули при упоминании имени волшебника. Она вперила в барона взгляд своих изумительных бездонных глаз, и Верлойн почувствовал, как какая-то странная истома заставляет его руки дрожать.

– Гискар свое получит, милый, – сладко сказала Шакор. – Поверь мне, я одержу над ним верх... Чуть позже.

Она шагнула к барону, а Верлойн все силился оторвать свой взгляд от глаз ведьмы. В них вдруг заполыхал янтарный огонь, и рука юноши, держащая Лодрейст, невольно опустилась.

– Что... – произнес Верлойн, глядя в пылающие глаза Шакор, словно кролик, который смотрит в глаза змее. – Что ты собиралась сделать с Малсом?

– Ты хочешь знать правду, милый? – сладко спросила колдунья. – Я уверена, ты знаешь, что у всего на этой земле есть цена. Есть она и у правды. И, поверь мне, правда в этом мире стоит дорого. Но забудь об этом. И забудь о своем друге-манкре. Забудь обо всем. Иди ко мне, и мы заключим мир.

Тиглон и Алдруд, молча наблюдавшие за этой сценой, шагнули вперед.

– Назад, – спокойно сказала Шакор, не сводя с Верлойна глаз. – Стойте, где стоите, и не вмешивайтесь.

Странник и Тиглон замерли на месте, как будто чужая воля превратила их в камни.

– Итак, Верлойн, – ласково сказала Шакор. – Прежде чем мы объединимся, я хочу получить ответ на один вопрос. Меня гложет любопытство. Скажи мне, почему ты так далеко от своего большого и безопасного дома? Неужели ты готов все бросить ради своей любви? Нет, дело не только в этом. Ты не просто ищешь свою возлюбленную. У тебя есть и другая цель... Какая? Ответь мне, я никому не раскрою твоей тайны...

Верлойн стиснул рукоять Лодрейста, сознание его словно раздвоилось. Одна его часть кричала, требуя не раскрывать цели миссии, вторая часть его сознания требовала обратного. Верлойн делал огромные усилия, чтобы не рассказать ведьме все, что та хотела выведать. Вязкий туман окутывал Верлойна, и он чувствовал, что слабеет... Руки его онемели, ноги застыли, будто обратившись в камень, теперь Верлойн не видел ничего, кроме горящих огнем глаз ведьмы...

– Мой милый, – сказала Шакор. – Ты не желаешь открыть мне правду? Ладно. Ничего страшного. Ты, наверное, очень устал. Иди ко мне, я позабочусь о твоем отдыхе. Ты так долго странствовал, ты винишь себя за потерю возлюбленной, ты хочешь повернуть время вспять... Со мной ты забудешь обо всем. Забудь о своих друзьях, освободи свой разум. Не думай о Малсе. Он мне не нужен. Мне нужен ты. Мне нужно слияние с твоим телом.

– Моим телом? – вяло пробормотал Верлойн, слабо соображая, о чем говорит ведьма.

– Да, барон. Я возьму его себе. – Шакор улыбнулась. – Это и будет мир, который мы заключим. Придется потрудиться, ибо воля твоя сильна, но я справлюсь. К сожалению, девушек в вашем отряде нет, придется мне некоторое время носить мужское тело. Иди ко мне, Верлойн, приблизься. Ты же знаешь, что так и должно быть. Приди, и мы станем одним целым, одним существом.

Глаза ведьмы запылали еще ярче. Верлойн почувствовал, как чужая воля подавляет его разум, пытается опутать его невидимыми путами, подчинить... Воля барона слабела с каждым словом Шакор, Верлойн отчаянно сопротивлялся, но силы оставляли его. Он как в забытьи сделал шаг вперед, и тут что-то просвистело в воздухе, и Шакор с воплем отлетела к стене. Из ее плеча торчала стрела, пронзившая плоть ведьмы насквозь.

Чары мигом исчезли – Верлойн очнулся и затряс головой, Тиглон и Алдруд вынырнули из темных глубин забытья. Путники обернулись и увидели, что в дверях стоит бледный Дрюль, держащий в вытянутой левой руке лук с еще звенящей тетивой. Верлойн повернул голову к ведьме...

Шакор стояла у стены со стрелой в плече и смотрела на путников злобно и насмешливо.

– Глупцы, – сказала она, взявшись за древко стрелы. – Вы не понимаете, с кем связались. После поединка с Гискаром я наложила на себя заклятие, оберегающее меня от оружия смертных. Ваше оружие не способно причинить мне никакого вреда!

С этими словами ведьма сломала древко и отшвырнула его в сторону.

– Говоришь, не способно? – спросил Верлойн, шагнув вперед и занося для удара Лодрейст. – А что ты скажешь об этом?

Ведьма зашипела и взмахнула рукой. Лодрейст как будто вырвали из рук барона, меч кувыркнулся в воздухе и, зазвенев, упал на каменный пол у стены.

– Даже Лодрейст! – крикнула Шакор. – Вы все погибнете тут! Все! Глупцы! Зря вы вошли сюда, зря понадеялись на свою мощь! Вам не победить меня! Меня, великую Шакор!

Колдунья закрыла глаза, собирая силу, чтобы одним мощным ударом парализовать сразу всех путников. С радостью отметила она, что силы ее не уменьшились от ранения – казалось, они даже возросли. Шакор открыла глаза, взмахнула руками и вдруг закричала.

Ее крик заставил путников пригнуться, но этот крик не был направлен на них. Он был направлен в никуда. Это был крик боли. Из груди ведьмы торчал Лодрейст, который вошел в тело Шакор почти по рукоять. Колдунья дико кричала, корчась от боли и пытаясь вытащить лезвие из груди. Наконец она рухнула на пол, судорожно забив руками и ногами; черная кровь хлынула из ее горла, заливая каменные плиты.

Путники в ужасе наблюдали за умирающей колдуньей. Алдруд был бледен как полотно – это он подобрал Лодрейст и изо всех сил метнул его в Шакор. Вид прекрасной девушки, извивающейся в собственной крови на каменном полу, настолько поразил Странника, что он на время потерял способность ясно воспринимать реальность.

Шакор согнулась в конвульсии, и из ее горла вместе с кровью вырвался булькающий хрип:

– Ты... не то... барон, – быстро мутневшие глаза смотрели на Верлойна.

Барон отшатнулся.

Ведьма разогнулась и, дернувшись пару раз, замерла. Она была мертва.

Путники привели в чувство Малса, который не помнил ничего с того момента, как все улеглись спать. Однако не стали ему ничего объяснять; они желали лишь одного – побыстрее покинуть жилище ведьмы.

У всех было подавленное настроение. Алдруд и Тиглон задержались, сваливая в кучу колдовские книги. Найдя на одной из полок масло, они полили им всю комнату. Затем, стараясь не смотреть на труп Шакор, вышли. Тиглон прихватил факел, который снял с одного из треножников. Выйдя за порог, тиг обернулся и швырнул горящий факел на груду книг посреди комнаты. Древняя бумага занялась мгновенно.

Путники сели на коней и поскакали на северо-запад. Напоследок Верлойн оглянулся.

Позади него вставало солнце и горело жилище Шакор. Яркие языки пламени лизали соломенную крышу, от огня исходили потоки жара, заставляя круг солнца и бледно-голубое небо дрожать. Эта картина навсегда запечатлелась у барона в голове. Жизнь состоит из эпизодов... Из эпизодов...

Наступал новый день.

Был полдень, когда путники достигли Ридела. Огромная река в том месте, куда они выехали, быстро несла свои воды, приближаясь к Черным скалам. Поток можно было назвать даже бурным, что было удивительно, учитывая ширину реки, – противоположный берег был едва виден.

Степь обрывалась у крутого склона, который вел к воде. Недалеко внизу шумели заросли камыша, шелестя от ветра, дующего с реки. Отряд спустился к реке, и путники решили устроить привал. Помыв лошадей, торопливо умылись сами и уселись перекусить.

Прохладная речная вода освежала, но след, оставленный ужасными воспоминаниями прошедшей ночи, был все еще свеж, и путники молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Всех тяготило чувство, что они совершили преступление. Всех, кроме Малса и Мидлора, которые ничего не видели. Мидлор сторожил лошадей во дворе и поэтому не был свидетелем ужасного действа, разыгравшегося в доме Шакop. Что же касается Малса, то он в своей тяге к страшным историям докучал путникам расспросами.

Единственное, что Верлойн мог сделать, – это рассказать все манкру, пока кто-нибудь не нагрубил любознательному малышу. Потому он и поведал Малсу обо всем, что произошло в жилище ведьмы. Хотя солнце приветливо играло лучами на безоблачном небе, а с Ридела дул легкий успокаивающий ветерок, Малс, внимательно слушавший барона, явно был в ужасе. Услужливое и богатое воображение манкра нарисовало жуткую картину со всеми подробностями.

Подходя к концу истории, Верлойн поймал себя на мысли, что рад, что убийцей Шакор оказался не он. Потрясение, испытанное им этой ночью, было невероятно сильным. Барон, заканчивая историю, пытался мысленно убедить себя, что убийство ведьмы было необходимым, что, в конце концов, все путники обязаны Алдруду своими жизнями, но что-то внутри Верлойна протестовало.

Малс же осознал, какой опасности он чудом избежал, и принялся горячо всех благодарить, как только Верлойн закончил рассказ. Алдруд коротко сказал: «Пожалуйста», – и принялся рассматривать противоположный берег. Потом поднялся и пошел к лошадям, глядя под ноги. Верлойн отправился за ним, думая о том, что же сказать.

– Алдруд, – обратился он к Страннику, – погоди.

Тот остановился и повернулся. Он не взглянул на Верлойна, он вновь смотрел на противоположный берег и мутную воду Ридела.

– Я хотел, – начал барон, – сказать тебе, что ты ни в чем не виноват.

Странник исподлобья взглянул на него.

– Ты пошел за мной, чтобы утешить, барон Верлойн? – жестко спросил он. – Я не нуждаюсь в утешениях. Сегодня я убил женщину. Основное правило Странников – не убивать женщин и детей. И я нарушил обет, данный мною когда-то. Тебе этого не понять.

– Но... – Верлойн попытался сказать что-то успокаивающее.

– Тебе не понять этого, Верлойн, – повторил Странник. – Я прекрасно знаю, что, если бы не убил Шакор, мы все были бы уже мертвы. Но я убил женщину. Хладнокровно. И это останется со мной до конца дней.

– Она была ведьмой, – пробормотал барон, отводя взгляд.

– Она была женщиной, – резко сказал Алдруд. – Женщиной...

Алдруд помолчал, склонив голову, потом взглянул на Верлойна и сказал:

– Мост чуть севернее. Он совсем недалеко. Может, поедем?

– Поехали, – кивнул барон головой, не глядя на Странника.

Что он мог возразить Алдруду? Ничего. Совершенно ничего...

Мост действительно оказался почти рядом – не больше половины мили от привала. Но путников ждало жестокое разочарование – моста как такового не было: от берега в воду уходили плотно пригнанные друг к другу каменные плиты, которые обрывались через пятнадцать локтей. Переправиться на тот берег было невозможно.

Алдруд спешился и подошел к бывшему мосту, который теперь был бесполезным нагромождением камней.

– Проклятие! – вскричал Странник, ударив ногой древний камень бывшего моста. – Что же это за напасть такая?!

– М-да, нам явно не везет с мостами, – покачал головой Дрюль. – И в отличие от перевала здесь неоткуда свалиться скале. Разве что с неба.

Малс задрал голову, будто ожидая, что с неба сейчас упадет огромная скала. Дрюль это заметил и сказал:

– Я пошутил, Малс.

Верлойн спешился и подошел к Алдруду, который был вне себя от гнева.

– Проклятые рыцари! – кричал Странник. – Уверен, это их работа! Проклятие на их головы, чурбанов железных!

– Успокойся, Алдруд, – барон положил руку на плечо Странника. – Нам надо решить, куда ехать дальше.

Алдруд покачал головой:

– Не знаю куда, теперь не знаю. Вброд Ридел не перейти – сам видишь. Поток слишком бурный, не говоря уже о глубине реки. Там путь перекрывают горы, – Алдруд махнул рукой на север, где возвышались темные тени скал Гряды. – Так что вдоль Ридела нам не пройти. Проклятье!

Алдруд уселся на большой черный камень и обхватил голову руками. Верлойн молча глядел на воды Ридела и на остатки моста. Барон склонил голову, задумавшись, затем посмотрел на северо-восток. Гулэр... Да, возможно, это выход.

– Тиглон, – сказал барон, – какой у нас запас продовольствия?

– На три-четыре дня, – ответил Тиглон и добавил: – Если экономить.

– Хорошо, – сказал Верлойн.

– Хорошо?! – Дрюль уставился на него как на сумасшедшего.

– Да, хорошо. Вот что мы сделаем. Мы поедем в Гулэр, ведь Мидлор все равно туда направлялся. Там мы пополним запасы, а затем поедем к мосту через Ридел. Я слышал, что возле Темных Болот есть мост.

– Верно, – сказал Тиглон, – там есть мост, но он опасен.

– Что это значит?

– Я слышал, что этот мост охраняет старый трирог, из-за него этот мост так и называют – мост Трирога. Если мы поедем туда, нам придется сражаться с драконом.

Дракон. О Небо! Верлойн покачал головой. Им определенно не везло всю дорогу. Они не проделали еще и половины пути, а уже столько препятствий. Что же будет дальше?

– Посмотрим, – сказал Верлойн. – Я почти уверен, что Нуброгер не ожидает нашего появления у моста Трирога. Если Тиглон прав и этот мост действительно охраняется драконом, то Нуброгер должен считать этот путь в свое королевство неприступным. Так что скажете? – Барон поглядел на своих спутников. – Мы вновь сделаем крюк, но это лучше, чем поворачивать назад или тонуть в Риделе в поисках брода.

– Барон прав, – сказал Алдруд, поднимаясь и направляясь к Римулу. – Надо ехать в Гулэр.

На том и порешили. Путники направили коней на северо-восток, к Молчащему лесу, который издалека казался маленьким и безобидным.

Путники доехали до Молчащего леса на закате. Лес начинался на юго-востоке, упираясь в скалы, и заканчивался на северо-востоке, протянувшись на север вдоль Гряды. На востоке он уступал место Шумящему лесу. Эти две чащи занимали все пространство между равниной Суар-Дир и Валунной степью.

Молчащий лес лишь издалека казался маленьким; на самом деле он был довольно большим, хотя, конечно, не таким огромным, как Зурнобор по ту сторону Черных скал или как Черная чаща на северо-западе, но больше, чем родной лес барона, – Фолкский.

Начинался он небольшими молодыми деревьями, среди которых преобладали тополя. Тропа шла на северо-восток и вела в глубь леса. Въехав в подлесок, путники были удивлены отсутствием каких-либо звуков. Птицы, казалось, покинули лес, и он стоял в полной тишине, если не считать ветерка, шелестевшего в ветвях деревьев. Здесь было гнетуще тихо, любой звук будто бы гаснул в этом вязком, душном воздухе, но в подлеске было относительно свежо.

Проехав милю на северо-восток, путники очутились в глухой чаще, состоящей из древних дубов и ясеней. Вот здесь они и почувствовали себя словно в темнице. Деревья-великаны стояли так близко друг к другу, что корни их переплелись, а в некоторых местах срослись; голые ветви образовали в вышине над тропой древесные своды. Трава была пожухлой, ее почти не было видно из-за толстого слоя пожелтевших, полусгнивших листьев, укрывающих землю подобно ковру. Древний лес будто вымер.

Верлойну чудилось, что на лес наложено проклятие, не дающее ему разрастаться. Толстые стволы деревьев были облеплены слоем желто-зеленого мха, чуть выше, локтях в четырех от земли, на некоторых деревьях козырьками торчали большие древесные грибы. По мере продвижения в глубь леса деревья все теснее жались друг к другу, тропа сузилась, и путникам пришлось ехать гуськом.

Сумерки здесь наступали быстро – солнце еще не успело сесть, а темнота уже опустила на лес свою тяжелую черную лапу. Путники еле успели заприметить небольшую полянку рядом с тропой и остановились переночевать.

Спали они плохо. Когда наступило утро и лучи солнца пробили древесную крышу Молчащего леса, путники уже оседлали коней и отправились дальше по тропе, храня молчание. Верлойн не выспался, ночью долго ворочался, преследуемый кошмарными воспоминаниями о прошлой ночи. Точно так же, как и барон, ворочались Дрюль с Алдрудом. Что же до Тиглона, тот вообще не спал всю ночь, тревожно наблюдая за лесом. Его явно что-то беспокоило, но он не делился своими подозрениями со спутниками.

Итак, наступило утро, а с ним пришел и новый день. Путники отправились дальше. Лес не изменился – все та же сплошная стена огромных деревьев по обе стороны от тропы и все та же тишина.

– Ух, теперь понятно, почему этот лес называют Молчащим, – сказал Дрюль...

– Не то слово. – Алдруд посмотрел по сторонам. – Если бы спросили меня, я бы посоветовал назвать его Мертвым.

– Но деревья же растут, – робко сказал Малс.

– А что толку? Ни одного зеленого листика! Птиц нет, животных я здесь пока тоже не видел. Просто ужас!

– Конечно, ужас, – усмехнулся Дрюль. – Особенно для тебя, Алдруд. Нашего степняка, очевидно, этот мрачный лес раздражает.

– Молчал бы лучше, – улыбнулся Алдруд. – Впрочем, ты прав. После степи этот проклятый лес действительно мне не по душе.

Весь день путники провели в седлах, но устали немного, ибо поездка была неспешной и лошадей не гнали. За день они проехали около десяти миль в глубь леса и с наступлением темноты неожиданно оказались на огромной поляне, которая, как и тропа, была окружена огромными величественными деревьями. Посреди поляны валялись давно срубленные ясени, стволы которых зарылись в мягкий ковер опавших листьев.

– Ура! – вскричал Дрюль. – Хоть какая-то комнатка нашлась для нас в этом древесном замке! Переночуем здесь.

С этими словами дримлин спрыгнул на землю и принялся снимать с седла мешки с провизией. Алдруд, недолго думая, разлегся на листьях, Дрюль с Малсом и Мидлором принялись разбирать продовольствие и готовить кострище, Верлойн же с Тиглоном отправились за дровами.

Когда костер был готов и путники уселись ужинать, Мидлор очень всех удивил, заявив, что есть не хочет.

– Я лучше пойду, поброжу неподалеку, – сказал он и, улыбнувшись, добавил: – Не волнуйтесь.

Алдруд ослепительно улыбнулся в ответ, но улыбка мгновенно сошла с его лица, как только Мидлор повернулся к нему спиной.

Верлойна немного удивила реакция Странника. Однако барон вскоре забыл об этом, потому что они с Алдрудом решили потренироваться. Алдруд, побывавший в несчетном количестве битв и схваток, наставлял Верлойна, обучая того новым приемам и финтам. Барон внимательно слушал и повторял все движения, которые показывал Странник.

Верлойн нередко участвовал в стычках на юге, но в крупных сражениях побывать не пришлось, поэтому ему нужно было многому научиться. Алдруд оказался великолепным учителем. После каждого удара он объяснял, что и как нужно делать, демонстрировал сам, заставлял Верлойна повторять его движения точь-в-точь. Они тренировались весь вечер, до тех пор, пока лес не погрузился в полную тьму. А потом усталость взяла свое, и путники легли спать.

Утренний туман ползал у корней деревьев, скрывая тропу, но для путников это не имело никакого значения – деревья опять превратились в длинные древесные стены, а тропа вновь стала чем-то вроде коридора, сбиться с нее было невозможно.

Эту ночь путники провели неплохо. Мидлор вернулся около полуночи, его встретил Дрюль. Два дримлина немного поговорили и вскоре улеглись спать.

Как и вчера, едва только выглянуло солнце, путники уже седлали коней. Однообразие Молчащего леса действовало на нервы. Алдруд начал ворчать – очень уж ему не по душе был этот лес. Дрюль поддерживал Странника, Малс скулил свое обычное: «Как бы не случилось чего-нибудь», Мидлор молчал, а Верлойн с Тиглоном старались не обращать внимания на весь этот гам, хотя барону внезапно стало не по себе.

Он вообразил, что все это из-за него, ведь это он предложил ехать через этот лес, которому конца-краю не видно. Из-за этих мыслей у него испортилось настроение. Тиглон это заметил, внезапно обернулся к своим галдящим спутникам и коротко сказал:

– Хватит ныть!

Алдруд, Дрюль и Малс оторопело замолчали. Верлойн был благодарен тигу, но не сказал ни слова, тем более что теперь настроение испортилось у всех. Дальше ехали молча.

К полудню путники заметили, что лес поредел – деревья уже не стояли так плотно, среди дубов появились сосны, наполнившие воздух запахом хвои. Все чаще стали попадаться на пути лужайки и опушки, время от времени сменявшиеся буреломами. К вечеру путники выехали на огромную поляну, видимо, искусственного происхождения – посреди нее торчали пни срубленных деревьев. Алдруд спрыгнул на землю и подошел к пням.

– Деревья срубили совсем недавно, – сказал Странник. – Кто-то заготавливал здесь дрова на зиму. – Он огляделся и добавил: – Но стволы, судя по всему, рубили на дрова не на этой поляне. Непонятно. Хм...

Верлойн спешился и сказал:

– Переночуем тут.

– Вы уверены, господин барон? – спросил Алдруд. – Что-то не нравится мне эта поляна...

– Чем она тебе не нравится?

Алдруд пожал плечами.

– Не знаю. Просто не нравится, и все.

Путники принялись готовиться к ночлегу. Тиглон пошел за дровами, потому что, кроме мелких веток, подходящих дров на поляне не было. Верлойн с Алдрудом решили продолжить тренировку, но Малс, Дрюль и Мидлор все время им мешали, то подбадривая барона, то смеясь над его неудачами.

Верлойн устало отшучивался как мог, но вскоре запас его остроумия иссяк, и он начал злиться. Верлойн принялся молотить по мечу Странника Лодрейстом, давая выход ярости, но Алдруд, легко парировав все выпады, выбил из рук барона Лодрейст. Подняв указательный палец, Алдруд серьезно сказал:

– Ярость, господин барон, плохой помощник в схватке. Главное – не терять головы! Как это ни глупо звучит, в схватке необходимо думать. Потеряв голову, вы становитесь легкой добычей для противника, если, конечно, у него все в порядке с самообладанием. Запомните это! А вы, – повернулся он к манкру и дримлинам, – занялись бы лучше костром. Вояки!

Дрюль и Малс, обиженно надув губы, принялись расчищать место для кострища, а Мидлор стал разбирать продовольствие.

– Пойдем, Верлойн, – обернулся к барону Алдруд, по своему обыкновению легко переходя с «вы» на «ты» и наоборот. – Я тут приметил хорошую небольшую полянку неподалеку, там-то нам никто не помешает.

Верлойну оставалось только кивнуть. Они с Алдрудом оседлали коней и поехали на юго-запад. Поляна, о которой говорил Алдруд, оказалась локтях в ста пятидесяти от привала. Там они продолжили тренировку, не подозревая, что подкрадывается беда...