Неделя холодных отношений Сивинских Александр

И снова Глеб скорчился в приступе тяжёлого хриплого кашля.

– Что? Па, поднять тебя, да?

– Сними…, развяжи…

Сашка суетливо, рывком, оправил куртку отца, наугад просовывая руки, раздёрнул там почему-то неудобный ремень, опомнился, метнулся к палке, сломал ноготь, развязал узел и вытащил ремень, уже свободный, из-под Глеба.

– Помоги…

Подставить правильно плечо с первого раза у Сашки не получилось, и Глеб, пытаясь встать с колен, брызгая под себя тяжёлой слюной, опять рухнул в снег.

– Ближе встань…. Да, так.

За шиворот Сашке с отцовского рукава сразу же потекла холодная вода.

– Не спеши….

Первые совместные шаги, хриплое дыхание.

Правая рука – на плече сына.

Через шаг капитан Глеб останавливался и отхаркивал в сторону горькую воду.

На обрыве Сашка протянул отцу ремень.

– Давай, я первый, а ты цепляйся…. Если что – ползи. Так быстрей поднимемся…

– Погоди, не спеши…

После обрыва Глеб не удержался на слабых ногах и ненадолго опустился на колени. Встал.

– Не, руки больше не надо…. Теперь всё в норме…. Пошли.

Сашка медленно брёл рядом, молчал, не понимая, что они будут делать дальше.

У костра капитан Глеб криво улыбнулся огню, протянул вперёд трясущиеся руки.

– Молодец, сын. С меня пиво….

После этих отцовских слов всё вокруг них вдруг стало очень стремительным.

– Раздевайся.

– Зачем?

– Быстро! Не трепись лишка… Нижнее бельё – мне. Носки, майку, свитер. Шапку тоже. Свою куртку и прочее – на себя, и занимайся костром. Прыгай вокруг него, все приготовленные дрова – в огонь.

– Трусы тоже тебе?

– Да! Живо! Моя температура уже минус пятьдесят!

Сашка, суетливо отвернувшись и незаметно счастливо улыбаясь и вытирая слёзы, поочерёдно швырял назад, через плечо, тёплую своим телом одёжку.

С трудом распрямляя закостеневшие пальцы, капитан Глеб скинул с себя мрачно хлюпающие куртку и комбинезон, чавкнувший водой тельник. Присел на широкий корень у самого костра, попробовал было развязывать мокрые, закисшие шнурки, рванул их по очереди ножом, потом, упираясь один в один, сбросил на снег тяжёлые ботинки.

Натянул на себя тесную одежду сына.

– Всё. Я побежал.

– Па, ты куда?! Ты же слабый! Упадёшь же! И босиком?!

– Был слабый…. И не босиком, а в носках. Почисти после всего этого рыбу. Пока мёрзлая, чешуя легко отходит. Сделаешь, крикнешь мне…. Подбери ещё под обрывом палку, на которой ты меня буксировал, приспособь её пониже и покрепче над огнём, развесь на ней мои шмотки. Скоро они понадобятся мне сухими и горячими.

– А…

Сашка попробовал что-то спросить, подняв руку.

Глеб озабоченно перебил сына.

– Балбес. Это я про себя…. Позабыл. На воду ведь всегда нужно с развязанными башмаками идти, чтобы быстрее и удобней скидывать, если что. Ух, я и балбесище…!

Трещали кусты, орал фрагментами патриотические песни, нарезая широкие круги вокруг костра, капитан Глеб.

На пятом круге он свернул ближе, прыгнул на секунду к огню.

– Позабыл – ставь, кипяти питьевую воду во всех банках, какие имеются!

И снова ринулся в удобно протоптанную чащу.

– …Взвейтесь кострами, синие ночи…

Через десять минут капитан Глеб Никитин упал в обморок.

Впервые в жизни.

В считанных сантиметрах от могучего соснового пламени.

А ещё через пятнадцать минут он, в очередной раз возвращённый собственным сыном к своей, интересной во всех отношения, жизни, уже потрошил окунька, а затем – и плотвичку.

– Дай-ка мне, для начала, сын, нашего горячего, полезного и вкусного напитка из шиповника.

Глеб, прочно поставив босые красные ноги на край тёплой камышовой циновки, шевельнул плечами под накинутой на него Сашкой курткой.

Потное лицо, прерывистое дыхание, просторная сыновья шапка криво торчала на его голове.

– Контролируй мои тряпки сам, по мере их готовности – бросай сюда…

Недавно очнувшись, капитан Глеб вернул Сашке все его личные вещи, всё нижнее бельё в целости и сохранности. Тельняшка, плавки и носки Глеба к тому времени уже полностью высохли, с излишком, даже немного попахивали горелым.

– Жаль, кепочку я свою утопил. Раритет. Кстати, кажется, и перчатки тоже…

В заботах наступил вечер.

Густая темнота вокруг костра оставляла все страшные события дня в стороне, за кругом надёжного тёплого света.

Капитан Глеб одну за другой выпивал банки горячего ягодного кипятка, в ряд готовившиеся на углях, уже совсем не выбирая и не разбирая, что глотает.

Сашка принял суровое решение и, даже не обсуждая его с отцом, сделал три ходки в сумрачный лесной овраг, приволок оттуда запас ольховых дров.

Заботливо, не спрашивая Глеба, Сашка время от времени переворачивал остатки его сохнущих вещей, ставил то ближе к огню, то дальше его мокрые до сих пор ботинки.

Выкладывая на виду разные вещицы из карманов отцовской куртки, Сашка долго не мог расстегнуть «молнию» внутреннего кармана. Там что-то было, и Сашка с упрямой педантичностью желал выложить этот предмет на свет костра.

– Па, а это у тебя что, мобильник?!

Наконец-то справившись с застёжкой и освободив насквозь мокрый карман, Сашка растерянно держал в руке увесистый чехол мобильного телефона.

– …Мы же договаривались без телефонов. А как же ты…?!

Капитан Глеб прищурился на сына, смачно хлебнул из банки тёмно-красного кипятка, вытер запястьем пот на лбу, под низко надвинутой шапкой.

– Продолжай движение мысли. Расстегни-ка чехол.

Помедлив, Сашка щёлкнул кнопкой клапана. Там был явно не телефон.

– Это же…. Пэл! Откуда он у тебя здесь?!

Мокрая, блестящая от влаги и чёрная, на ладошке у Сашки покачивалась маленькая деревянная фигурка забавной задумчивой собаки – ньюфаундленда.

– Рановато получилось презентация. Я хотел тебе его по итогам, после окончания всех наших приключений показать.

– Типа амулет?

– Типа.

– И ты его всегда с собой таскаешь?

– Всегда и везде.

– Извини тогда за телефон…

– Твоё возмущение могло быть справедливым.

– Да, кстати, сын…

Капитан Глеб Никитин натянул на ногу ещё один высохший носок, полюбовался им.

– Пора бы нам и ушицы, сын, похлебать.

За едой затихли надолго.

Две крохотных рыбки вдребезги разварились в прежнем, с утра ещё вываренном из птичкиных косточек, жидком бульоне.

Получилось по три банки на персону.

По первой Глеб с Сашкой выхлебали мгновенно, вторые – ели помедленней, третьими – наслаждались.

Капитан Глеб решил начать разговор и лично прикоснуться к неприятной теме.

– …Самое краткое и страшное литературное описание смерти я запомнил ещё со школы. В хрестоматийном произведении советской военной классики, в поэме «Василий Теркин» описывалась переправа войск через зимнюю реку под обстрелом врага. Много чего в той поэме было: и наши, и фашисты, лубочные солдатские атаки, примеры коммунистического героизма…. Но вот строчки: «Люди тёплые, живые, шли на дно, на дно, на дно…» врубились в мой мозг навсегда, на всю оставшуюся жизнь! Подумай только – тёплые люди умирали не от осколков и смертельных ран, а от холода ледяной реки! Понимаешь…?

– Теперь понимаю.

Сашка обеими руками держал банку с едой и немигающе смотрел в огонь костра.

– Да, понимаю, конечно…

Глеб взглянул на сына.

– А вообще, к собственной смерти я впервые прикоснулся тоже в школе, в восьмом классе.

Сашка обернулся к отцу.

– …На уроках труда мы изучали тогда токарные станки, настоящие, заводские, мощные, в масле все, в охлаждающей эмульсии. Что-то точили, отрезали куски от металлических болванок, сверлили. Станков было в нашей мастерской пять или шесть, стояли они по периметру стен, мы работали на них по очереди, по списку учителя.

Однажды я увлёкся, наклонился, наблюдая за своим резцом, за точной спиралью блестящей стальной стружки…. И вдруг – грохот! В оштукатуренную стенку мастерской, прямо перед моими глазами, сантиметрах в десяти от плеча, врезался обломок двадцатимиллиметрового сверла! Как снарядная болванка, с такой же скоростью и силой. Оказалось, что одноклассник, который настойчиво сверлил заготовку на станке у стены напротив, за моей спиной, чересчур сильно нажал на подачу, вот сверло и не выдержало. Как будто обломок металлического лома пролетел тогда мимо моей головы, и в стену на полкирпича вошёл….

Учитель-трудовик побелел, я – нет. Зато тот кусок сверла долго ещё по своим чемоданам таскал, и в мореходке хранил, и в рейсы с собой брал…. Вот так.

Капитан Глеб глухо кашлянул.

– Бывает в жизни и такое.

– Кроме сверла, у тебя что-то ещё подобное было?

– Ага…. Бискай…

Не договорив, Глеб скорчился в приступе мучительного кашля, задыхаясь, сплюнул на снег тяжёлую мокроту.

– Что-то скрипит внутри.

– А ты не заболел?

– Я умею слушать свой организм. Сегодня он говорит, что со мной в ближайшее время всё будет в полном порядке. Так вот, в Бискае…

Даже вынужденно, по обстоятельствам, разговаривая о случайном, капитан Глеб Никитин думал о практических делах в своей жизни и жизни своего сына на много часов вперёд.

– …Шли на промысел. С вечера-то ложились спать при солнышке, при хорошей погоде, а утром надо просыпаться, вставать на штурманскую вахту – а я не могу! Качка прижимает к койке, ноги никак невозможно привычно поставить на палубу каюты!

Кое-как пробрался по коридору наверх.

В рулевой рубке – наш капитан, вахтенный матрос и боцман. Курят, у всех глаза круглые, боцман в непромокаемой рабочей куртке, в таких же оранжевых штанах. Сначала-то я глянул на мужиков, потом уже – на передние иллюминаторы рубки…. То, что вода хлещет, то, что волны грохочут, перекатываясь по палубе, – это ясно, почти привычно. Но то, что почти весь палубный настил вырван штормовыми волнами и шестиметровые, толщиной в два дюйма, доски торчком стоят перед стёклами, криво и косо упираясь в них мощными торцами…

Капитан сказал тогда, что если какая такая дощечка случайно разобьёт иллюминатор, то всего за пять минут и рубку затопит, и машинный телеграф, и приборы, и рацию…. Короче, конец.

Боцманюга выругался, попросил обвязать его за пояс капроновым фалом-десяткой и выскочил на палубу.

За полчаса он все доски, успешно уворачиваясь от громадных волн, проносившихся над палубой, от иллюминаторов убрал, смог даже по привычке к порядку, по-хозяйски под трап их засунуть, раскрепить для уверенности.

К вечеру мы, в тишине океана, уже могли смеяться и над боцманом, и над нашей ободранной до железа палубой…

– Действительно, так страшно было?

Сашка повертел в руках подсыхающий отцовский башмак, стал суетливо копаться в своих карманах.

– Совсем не страшно, по молодости-то. Это потом разобрался в ощущениях…. Чего ты ищешь?

– Сигареты вроде ещё оставались, две, последние…. Вот что получилось.

Сашка печально протянул отцу горстку мокрого табака вперемешку с бумагой.

Капитан Глеб, закашлявшись, расхохотался.

– Хоть кто-то из нас двоих должен сегодня вести здоровый образ жизни! Кстати, обрати внимание на качество нашей обуви. Мои скромные башмаки совсем даже и не пострадали от воды, не размокли пока ещё, держатся, а твои…. Раскисли, швы вон вовсю полезли. Китай родимый?

– Наверно.

– Кофейку не хочешь? А то что-то мы с тобой в делах, да в заботах никак каштанов твоих никак ещё не попробовали! Давай? Вперемешку с желудями, думаю, что-нибудь приличное должно получиться.

Сухие жёлуди и каштаны давно запасливо лежали на крайних горячих костровых камнях.

– Главное в напитке – его температура. Совсем редко важен градус. А вот вкус должен быть изумительным, прежде всего, у закуски….

Хотелось просто лежать, лежать, а потом плавно, надолго уснуть горячим сном.

Капитан Глеб с трудом держал открытыми тяжёлые глаза.

Он опёрся на локоть почти у самых языков пламени, потирая горячий лоб и зябко кутаясь в свою немного не досохшую куртку.

Но надо было ещё малость поработать на публику.

– …А ещё был один такой обидный случай в перечне моих смертельных дел. Слушаешь?

– Да, конечно.

– Весной того самого года, когда ты появился на свет для добрых свершений, я закончил одну важную работу в одном из маленьких приморских городков. Так как я трудился там в одиночестве, отмечать это событие было не с кем, да и незачем, вот и вышел я однажды поутру прогуляться по солнечной местности.

Никого не предупреждал об этой прогулке, никого не ставил в известность.

Через окраины, через последние улочки городка вышел я тогда в лес.

Хорошие сосновые боры соседствовали в тех местах с чёрными неопрятными ольшаниками, в старинных мелиоративных каналах, которые пересекали этот лес во всех перпендикулярных направлениях, сохранилось ещё много паводковой воды.

Пронзительное весеннее солнце, сочный просторный воздух, отличное настроение – работа сделана! – и я неспешно топал по лесным тропинкам.

Видел толстых бобров, в небольшом озерце среди берёз плавали два лебедя, в высоте деревьев кричали приятными голосами различные птицы.

И вот так, в таком-то хорошем состоянии, я за несколько часов благополучно обошёл этот самый лес, добрался до самого его края, перекусил на травке бутербродами, и решил возвращаться домой.

Передо мной была обширная канава, очень похожая на болотину.

Шириной всего метров десять, пятнадцать.

А за ней – уже виднелись за деревьями крыши городка.

Идти назад, огибать канаву, страшно не хотелось.

Решил немного промокнуть и шагнул в эту болотинку. Без палки, без верёвки, безо всего….

Трудно было, жижа почти по пояс чавкала, до твёрдого берега оставалось метра два.

И тут я тихо пошёл вниз.

Любое моё движение – и я ещё на сантиметр опускался в глубину болота. Ног никак не мог вытащить, руками ни до чего было не дотянуться…

Представляешь – обидно! Такое счастливое солнце над головой, синее небо, пушистые облачка, весна.… И тут я, тону в каком-то незначительном провинциальном болоте. Ещё полчаса – и всё. Никто не узнает, где я, что со мной произошло. Кричать бесполезно, кругом лес, наполненный своим шумом, своим ветром.

Нож выручил.

Хорошо, что догадался вовремя, держал его постоянно в руке.

Тихо, очень тихо, без суеты, взял я нож за самый кончик лезвия, протянул руку вверх к листьям, к веточкам недостижимой маленькой берёзки на краю болота.

Почти не дыша просунул черенок ножа в переплетение веточек, зацепился там за какой-то крохотный сучочек, нежно наклонил первую ветку к себе. Уцепился за неё зубами, рукой принялся подтягивать точно так же другую, следующую….

Вот так и миновал я очередную смертельную опасность, получив почти бесплатную возможность стать немного умнее.

Сашка спал, сильно умаявшись за день.

Капитан Глеб усмехнулся, глядя на исхудавшее, с пятнами смолы и костровой нечаянной сажи, лицо своего сына.

«Подремать и мне недолго, что ли? Жалко, что сегодня в полынье такой славный рыболовный крючок потерялся…».

Получилось и в самом деле недолго.

Сашка очнулся от глухого громкого кашля отца.

– Па, ты что?! Как ты?

Капитан Глеб говорил, почти кричал в сонном бреду что-то короткое, тревожное. Кашлял, изгибаясь всем телом; не открывая глаз, бил кулаком по тёплому прикостровому песку. Рыдал, кому-то угрожал, смеялся, сипло дыша…

– Па, проснись…

Вздрогнув от тихого голоса сына, Глеб рывком приподнялся, сел у огня, с удивлением нахмурившись и рассматривая чёрные деревья вокруг себя.

– Что это?! Где мы?

– В лесу. Мы сами пришли, мы ночуем здесь, с ножами…. Вадима убили, ты в воду провалился! Сейчас болеешь.

– Тогда понятно.

Капитан Глеб покачал головой, шумно вздохнул, выдохнул.

– Понятно…. Делаем так.

Оттолкнулся рукой от земли, встал рядом с Сашкой.

– Разваливай костёр на ту сторону.

– Зачем это? Ночь же…!

– Не говори лишних слов. Бери дубину и толкай дрова дальше от этого пня. Метра на два.

Не ожидая ответа, Глеб с силой начал перекидывать горящие сучья, ветки, головни в сторону от накалившейся за все эти дни кучи красных углей.

– Па…! Зачем?!

Сашка с ужасом смотрел на отца, метавшегося в чёрном дыму и в отблесках сверкающего искрами пламени.

– Сын, ты просто трепач или помочь мне хочешь?

Глеб обтёр рукавом мокрый от пота лоб, устало улыбнулся.

– Всё в порядке. Потом подробно объясню. Руби еловые ветки, свежие, холодные! Подметай ими угли в ту сторону, на новое место! Нужно, чтобы здесь чисто стало! Да шевелись же ты, мой изумлённый сын!

– Все дрова – в новый костёр! Кипяти постоянно воду с ягодами! Сегодня у тебя будет тревожная ночь – но завтра обязательно получишь выходной. Я отключаюсь…

Неаккуратно и вынужденно быстро перемещённый на новое место их привычный костёр поначалу страшно дымил и щёлкал свежими влажными дровами.

Прежнюю, глубоко прогретую долгим огнём песчаную площадку капитан Глеб Никитин сам, лично, тщательно и очень быстро подмёл лапником, освободил от остатков углей, разровнял там же в несколько слоёв тот же мелкий лапник и упал на него в одежде, в крупном ознобе укрывшись сразу двумя, своей и Сашкиной, камышовыми циновками.

– Огня, Сашка, огня! Буду рыдать, тряси за ворот, давай горячую водичку! Буду скидывать одеялки, накрывай меня ими насильно, приваливайся сверху сам! Ещё.… Помнишь, где ива у того обрыва…

И Глеб уснул.

Он просыпался в эту ночь, проколотившись плечами по горячему песку перед каждым своим мутным пробуждением, раз десять.

Сашка ждал таких возвращений, ни разу сам не заснув, до самого рассвета.

Капитан Глеб часто, и в потном бреду, и увидев наяву внимательные глаза сына, почему-то всё время хотел сказать ему про иву на обрыве.… Но не успевал.

Один раз Сашка, в очередной раз заботливо укрывая отца откинутой в сторону циновкой, укоризненно посетовал.

– Вот не поленились бы мы с тобой, взяли бы с собой настоящие одеяла, ватные, сейчас они нам пригодились бы…

Имея секунду просветления, капитан Глеб отреагировал быстро.

– Малыш, мы же с тобой числимся в приличном обществе вроде как состоявшиеся, зрелые перфекционисты, а ты тут такое предлагаешь! Я огорчён и расстроен….

Во время следующего пробуждения Глеб, буркнув, обозвал себя «соплезубым тигром»; потом, хрипя дыханием, потребовал у Сашки записать или, на худой конец запомнить, его смертную волю.

– На моем могильном камне прошу сделать надпись: «Он жил среди нас, этот сказочник странный». Золотом по мрамору, и не экономь драгметалла…

Когда звёзды на морозном небе над ними загустели до состояния качественно приготовленного ризотто, капитан Глеб Никитин вздумал было, но не смог до конца подробно рассказать сыну историю про то, как Жак-Ив Кусто постеснялся сходить с трапа своего корабля на белоснежный лёд Антарктиды в немного испачканных рабочих ботинках….

Перед самым рассветом слабый ветерок донёс до них обоих, одновременно, с другого берега залива запах тёплого дрожжевого теста.

– Там хлебозавод, пятнадцать километров всего, если напрямую.… Это тебе, Сашка, подарок от позабытых нами людей, вместо утренних гренок.

Капитан Глеб хрипло рассмеялся в ворот куртки и снова уснул.