Роман от первого лица Беспалов Николай

Главные герои моего рассказа сверстники. Мальчишки моей школы.

Анатолий Поспелов, сын полковника. В послевоенные годы офицеры пользовались беспрекословным авторитетом. Толю уважали не только потому, что папа его полковник. Сам Толя был мальчиком рассудительным и уверенно спокойным.

Юрий Староверов. Как он не отвечал своей фамилии! Всегда шумный, энергично жестикулирующий. Воспитывался матерью одиночкой.

Георгий Клюквин. Бойкий малый. В анкетах он позже станет писать в графе «происхождение» – из рабочих. И будет прав. Отец его работал судосборщиком на заводе.

Николай Пулкиннен, из семьи натурализованных финнов, отец мастер на заводе.

Борис Бродов, тоже из семьи рабочих завода

Машиностроительный завод № N был, если можно так сказать, районообразующим предприятием.

То было время, когда многие предприятия, так или иначе связанные с обороной страны, были номерными. Даже НИИ, в котором я проработал почти тридцать лет, имел свой номер. Где-то в начале семидесятых годов заводам, институтам и КБ стали присваивать имена.

Примета времени.

И жили мы, за исключением Толи, в доме, возведенном методом народной стройки. Это значило, что рабочие и ИТР завода помогали строителям в свое нерабочее время.

Анатолий Поспелов жил в районе Комендантского аэродрома.

Начало действия – лето 1964 года

Все мои герои одного года рождения, 1947-го, и за исключением Анатолия Поспелова, учатся в одной школе. ШаЭрЭм – школе рабочей молодежи.

Естественно будет в моем рассказе много и других персонажей. Вы познакомитесь с ними по ходу повествования.

Необходимые документы того времени:

Газеты, журналы, письма. Но, главное это моя память

Прощай отрочество. Здравствуй молодость!

– Пацаны, наш майор предложил отметить окончание ШаЭрЭм в ресторане. Класс! – Борис Бродов самый рослый и развитый мальчик.

За окнами здания довоенной постройки, где днем учатся дети обыкновенной средней школы, а вечером молодые люди в школе рабочей молодежи, течет Большая Невка. На противоположном берегу её Центральный парк культуры и отдыха имени Сергея Мироновича Кирова.

Четверо учеников ШРМ №64 сидят в пустом кабинете литературы и русского языка. В школе ученики, да и учителя, этот кабинет называют за глаза «кабинетом майора».

Майор это их классный «дядька», то есть куратор. Майор в запасе, со шрамом через всю левую щеку, преподает литературу. Почитатель таланта Александра Сергеевича Пушкина. Наизусть знает почти все его стихи.

Итак, их четверо. Четыре ученика неполной средней школы, решивших не продолжать учебу в обычной школе и учиться до одиннадцатого класса, а перейти в эту самую ШаЭрЭм – школу рабочей молодежи..

Вообще, в «нормальной» школе их, друзей «не разлей вода», было пятеро. Но Толя Поспелов остался доучиваться в средней школе. Он и сейчас с друзьями тут.

– Я в ресторане был. Нас отец водил.

– И как там? – спрашивает Толю Поспелова Жора Клюквин, в обычной школе имевший прозвище Клюква.

– Классно, пацаны. Официанты все в белых рубашках.

– А еда, какая? – интересуется Боря.

– Все вкусно. Отец любит кавказскую кухню. Он служил там. Вот и привык.

По Большой Невке с треском промчался катер.

– Сосед Кольки катер испытывает, – поясняет Толя.

– Ты, Толя, с Колькой по-васям. Подговори его, чтобы сосед нас прокатил, – просит Боря.

Беседу друзей прервал приход того самого майора, то бишь куратора выпускного класса.

– Сидим, бойцы, а на дворе весна, – учитель литературы, майор запаса четко начинает читать стихотворение Пушкина, – Гонимы вешними лучами, с окрестных гор уже снега сбежали мутными ручьями.

– У нас гор нет, – вставляет мрачный Жора Клюквин.

– Клюквин, Вы стремитесь соответствовать своей фамилии. Такая же кислятина. Это, Клюквин, поэзия. Я пришел к вам, как к взрослым людям, согласовать наше меню в ресторане. Но прежде, решим, куда пойдем.

В этом сила майора. Он к ребятам относится по-взрослому.

– По ресторанам у нас специалист Толя Поспелов, – подначивает друга Борис.

– Хорошо. Спросим Толю.

– Боря шутит. Я в ресторане был давно. Ребенком. Отец водил.

Майор улыбается. Им кажется, что они уже взрослые.

Несколько слов о майоре учителе. Когда началась война, Виктору Прозорову было двенадцать лет и жил он в пригороде Ленинграда городе Тихвине. Оккупацию города немцами он не застал. Родители в начале июня отправили мальчика на другой конец области, в поселок Токсово к бабушке. Там он и дождался окончания войны. Рвался на фронт, а посылали на лесозаготовки.

– Это твой фронт, – говорил инвалид без ноги, которую потерял при бомбежке на правом берегу Невы.

Окончил юноша Прозоров среднюю школу и по совету одного хорошего товарища подал документы на поступление в Высшее командное военное училище. Окончил его.

Стал командиром и неплохо командовал. Дослужился до майора. И дальше бы служил. Может быть, и до генерала дослужился, если бы один раз в поле нерадивый боец с гранатой не справился. Майор прикрыл собой товарищей. Не погиб, но получил такие ранения, что к дальнейшей службе стал непригоден. Еще в школе Витя пристрастился к чтению. Он и в армии читал запоем. Каждый вечер он посещал библиотеку. Товарищи так и прозвали его – библиотекарь.

Заочно окончил Педагогический институт и стал обыкновенным учителем. Звучит уничижительно? Нет обыкновенных профессий. Есть обыкновенные люди, не видящие в своей профессии романтики. Виктор Прозоров соответствовал своей фамилии. Был очень прозорлив. В школе он обрел себя.

Конец пятидесятых, начало шестидесятых…

Каждый, кто жил в то время, имеет свои воспоминания о тех годах. Кто-то вспомнит стадионы полные зрителей и выступления на них новых молодых поэтов. Евтушенко. Вознесенский. Рождественский. Ахмадулина.

Кто-то переезд из многонаселенной коммунальной квартиры в отдельную квартиру в пятиэтажном блочном доме, где в окна первого этажа мог заглянуть человек даже небольшого роста. Легендарные «хрущевки».

Председатель колхоза где-нибудь в Вологодской области, вспоминая те годы, станет чертыхаться, если не больше. Его и его товарищей заставляли сеять кукурузу.

От восторга до резкой и уничижающей критики, вот каков диапазон воспоминаний.

Учитель, товарищ майор в запасе, Прозоров вспоминает те годы с благодарностью. У него родилась дочь. Поздний ребенок, особенно дорог. Сегодня ей восемь годков. Девчушка мала, но разумна: «Я стану как папа». Это не значит, что она хочет стать военным. Она решила быть учителем.

Родился ребенок и сразу проблемы. Пеленки, распашонки.

– Это я сошью из простынь. Кроватку можно самим соорудить, – говорила Ольга немного сошедшему с ума мужу, – Но детскую коляску дома не сделаешь.

Молодой лейтенант, который по результатам учений получил благодарность от командования дивизии, растерялся.

– На магазины время не трать. В выходные поезжай в Ленинград и иди на барахолку.

– Ты соображаешь, что говоришь?! – возмущается предложением жены Виктор, – Лейтенант Советской Армии толчется на барахолке.

– Штатское одень. Или ты уволишься и станешь на прогулки ребенка таскать на руках?

Ольга права. И поехал в ближайшее воскресенье Виктор в город. На барахолку.

Примета времени. Немного истории этих уникальных по-своему рынков.

Одним из первых блошиных рынков был, скорее всего, March aux puces в Сент-Уан (район Сена – Сен-Дени в северных пригородах Парижа). Это большой базар на огромной территории, один из четырёх подобных в Париже.

Рынки получили своё название от продаваемой старой одежды, которая вся была изъедена молью и кишела блохами.

С конца XVII века подобные примечательные рынки под открытым воздухом в городе Сент-Уан стали организовываться со столами и скамейками на полях и различных «рыночных скверах», где стаьёвщики и тряпичники продавали или обменивали свой товар за небольшие деньги.

В осажденном немецко-фашистскими захватчиками Ленинграде тоже была барахолка. Кто-то там, обменивая дорогие и иногда уникальные вещи, спасал жизнь себе и родным. А кто-то на этом наживался и после войны становился этаким Корейко.

У меня тоже есть воспоминания о барахолке. Уже в наши дома провели газ и печные плиты были разобраны, но летом, когда семья уезжала в деревню, мама нам кашу готовила на керосинке. Был такой бытовой прибор в те годы. Старая, служившая еще в годы блокады Ленинграда, испортилась, и было решено купить новую керосинку. Хвать-похвать, а в магазинах уже нет. Пришлось маме ехать на барахолку. Меня с собой взяла. Оттуда и память об этом.

Потратив несколько строк на куратора класса, майора в запасе, Прозорова и приметы времени, возвращаю вас в май шестьдесят четвертого.

– Вижу я, какие вы знатоки злачных мест. Пойдем в ресторан «поплавок». Организационную сторону беру на себя.

Борис недовольно бурчит под нос: «Мы побоку. А ведь это наш выпускной».

– Борис, чего бубнишь себе под нос? Говори громче.

– Я и говорю громче. Это наш выпускной вечер.

– Парни, я не спорю, это ваш праздник. Но он и мой. Вы у меня, товарищи, первый выпуск. Так что отметим, как полагается.

Заказывать столик в ресторан «поплавок» под названием «Нева» поехали втроем. Виктор Иванович, Борис Бродов и Юра Староверов.

– Больше и не надо, – рассудил Анатолий Поспелов. Он и в классе слыл человеком рассудительным.

Рестораны «поплавки». Примета времени. В те годы в Ленинграде их было, если память мне не изменяет, четыре. Особый воздух. Аляповатые интерьеры. Чуть грубоватые официанты. И, что обязательно, громкие оркестры со своим репертуаром. Им его, также как и другим, утверждал худсовет Ленконцерта, но частенько солистки и оркестранты отступали от него и звучали песни запрещенного в послевоенные годы Вертинского и других неугодных цензорам от культуры певцов.

Виктор Иванович, живший на проспекте Максима Горького в доме, что на углу с улицей Зверинской, выбрал ресторан «поплавок» рядом с домом, на Кронверкском проливе напротив Заячьего остова. С борта «поплавка» был виден шпиль Петропавловского Собора, усыпальницы Императоров России.

«Надо будет рассказать моим ребятам о Соборе и том, кто там спит вечным сном», – планирует Виктор Иванович, стоя на корме «поплавка». Ребята убежали сразу, как только был оформлен заказ на банкет.

В ресторане «поплавок» к Петропавловке по вечерам собиралась компания торговых людей с Сытного рынка. Тех, что распродали свой товар и теперь готовы уехать домой. Среди них Вы не встретите женщин из деревень Псковщины или Новгородщины. За столами ресторана сидят мужчины поголовно черноволосые и темноглазые. И говорят они на гортанном языке горцев.

Учитель литературы по причине того, что в рестораны не ходил, этого не знал. Знал бы, выбрал другой ресторан.

Наивный учитель. Он думал, что мы все еще слушаем детские песенки. А мы заслушивались уже Окуджавой: «Клены выкрасили город…», «Из окон корочкой несет поджаристой…». Самая патриотичная и «правильная» песня была со словами: «До свидания, мальчики…».

А уж о блатных песнях и говорить не стану. Росли-то мы в таком районе, где что ни парадная, то там обязательно жил кто-то из ранее осужденных и отсидевших свой срок в колонии.

Забегая немного вперед, скажу, Борис Бродов уже полноправный член трудового коллектива судостроительного завода, не избежал участи быть вовлеченным в воровскую шайку.

Но это впереди. А тут и сейчас ресторан «поплавок», стоящий на его борту учитель литературы и его мысли.

«Я преподаю русскую литературу. Моя главная задача, донести до учеников красоту русского языка, привить им привычку чтения. Не просто чтения, а осмысленного. Химичка, математик и физик. У них точные науки. География к ним же. Но как быть с историей? Я историю изучал сам. Читал Ключевского, Соловьева. Сложно. А в наших учебниках история как евнух. Обкорнали. Надо попробовать давать ученикам некоторые исторические факты через литературу. Тем боле, что с историком у меня хорошие отношения».

– Хороша погодка, – рядом встал тот самый чернобровый и черноволосый человек. От него разило перегаром.

– Хороша, – отделался одним словом Виктор Иванович и поспешил уйти с «поплавка».

А погода действительно радовала. Прошел по Неве Ладожский лед, и отцвела черёмуха. Холода отступили. Зазеленели кроны деревьев. Скоро распустятся красавцы бутоны сирени. Жена Виктора любит сирень. И он нарежет букет и подарит ей. Ольга Прозорова по мужу, в девичестве Худобина. Со школы к ней прицепилось прозвище «пышка», так и жила не Ольга, а Пышка. Но теперь…

Лишь бы Оля была здорова. Что-то в последнее время она быстро устает. Да и похудела.

А зимой заболела редкой для тех лет и её возраста болезнью – рак молочной железы.

Путь Виктора Ивановича лежит теперь к Тучкову мосту. Там в доме на Большом проспекте гомеопатическая аптека. Надо Пышке, да какая она Пышка ныне, купить какие-то шарики. Врач говорит, что поможет. Операцию по удалению правой молочной железы Ольга перенесла хорошо.

– Теперь, дорогой, – так обращается врач к мужу Ольги, – Надо закрепить результат. И мы с Вами это сделаем.

Чего скрывать, больно хороша врачиха. Фигуриста, грудаста. А глаза, какие! Огни, а не глаза.

Моя мама тоже ходила к этой врачихе.

Хорошо помню, как она говорила отцу: «У неё отец цыган. Мне кажется, она обладает даром гипноза».

По малолетству я не знал, чем болеет мама, но позже, когда она умрет, а мне будет уже двадцать пять лет, отец скажет: «Наша мать поразительно долго прожила после операции. Цыганка так и предрекала». Скоро я узнаю, что Тамара и мой отец стали любовниками. Но это все случится уже при Брежневе в период его наиболее успешного правления. Наша пресса ни словом не обмолвилась о том, что Солженицын был выслан из страны. Но что это для обыкновенного советского обывателя?

Что-то я далеко забежал вперед.

Две баночки с маленькими шариками, по мнению гомеопата, должны помочь Ольге справиться с болезнью.

Свернув на Большой проспект Петроградской стороны, учитель литературы дошел до известной многим жителям этих мест «Чебуречной».

Пока майор в запасе подсчитывает, на что он может рассчитывать в чебуречной, я отвлекусь на свои воспоминания об этом «злачном заведении».

И вновь меня потянуло на воспоминания о своем личном.

Закончен первый курс! Мы начали дистанцию в пять лет. Спортивная терминология сидит во мне, как шило в одном пикантном месте. Я играю. Летом в футбол, зимой в хоккей. До триумфальной серии побед сборной по хоккею СССР над канадцами четыре года, но игра в хоккей прочно заняла свое место в приоритетах молодежи. Играю и бегаю на короткие дистанции. Спринтер я.

Чего скрывать, игрой в командах крупных производственных объединений я зарабатывал кое-какие деньги.

Февраль шестьдесят четвертого. Кто из нас, студентов мог знать, что время правления Никиты Хрущева близится к своему концу. Потом мы узнаем из газет, что был он волюнтаристом. А пока в моем окружении мнения о Хрущеве разные. Ефим Горбовский считает, что Хрущев дал нам свободу: «При Сталине никогда бы не напечатали «Один день Ивана Денисовича».

Ему возражали: «А флот кто развалил?»

Мы корабелы – студенты ЛКИ. Ленинградского кораблестроительного института.

Другой наш единомышленник добавлял: «Это при Хрущеве сносили храмы. И снесли больше, чем при Сталине».

Честно говоря, в те дни мне было абсолютно безразлично, чем плох или чем хорош этот Хрущев. Я был влюблен. Страстно, безумно. Не зря же врачи это состояние называют временным помешательством. «Предмет» мой любви однокурсница Анна Скворцова.

Сдан последний в этом семестре экзамен. Я получил деньги за игру на льду в составе команды крупного предприятия.

Мои товарищи по группе собирают по рублю для сабантуя в общежитии. Я тоже даю рубль. Даю, но сам пребываю в замешательстве. Хочется посидеть с мужиками. Потрепаться. Нам есть о чем поговорить. Впереди преддипломная практика. Где её пройдешь, там и работать, возможно, будешь. А это, понятно и для зайца, жизненно важный вопрос. А Аня? Ей я обещал поход куда-нибудь поужинать.

Первым порывом было пойти в общежитие. Там побыть немного и потом рвануть к Анне.

Нет! Сказал я себе. Одно из двух, и выбрал свидание с Аней.

Терциум нон датур – tertium non datur, что в переводе значит: «третьего не дано»

Как же был я удивлен, когда безумно любимая мной девушка после, ставшего дежурным, поцелуя заявила: «Я бы на твоем месте пошла в общагу».

Мы пошли в чебуречную. И пили там сухое вино, и ели эти чертовы чебуреки. Но час назад мучавшая меня страсть испарилась. Как все просто…

Виктор Иванович подсчитал финансы и решил все-таки зайти в Чебуречную. «Скоро выдадут отпускные, так что не пропадем». Эти слова произнес майор в запасе про себя.

Частенько подлая мыслишка посещала голову учителя литературы – надо было выучиться просто на инженера. На производстве больше платят. Но он отметал её.

«В педагогике я нашел себя. Мне доставляет удовольствие рассказывать ребятам о величие русского языка, о писателях, которые при жизни стали классиками».

Суп харчо и порция чебуреков вернули Виктора Ивановича в прозу жизни. И, прежде всего к болезни жены. О вечере в ресторане он сейчас не думал. Что о нем думать? Пацаны взрослые.

Если харчо раздразнил аппетит, то и сочные, горячие чебуреки его не смогли унять. После выпитого стакана компота из сухофруктов Виктор Иванович вышел на воздух. Что ж. Все, как говорил один умный человек из Франции: «даже сухую кашу надо есть с удовольствием, смакуя каждый кусок. А, поев, у Вас должно остаться приятное послевкусие и чувство легкого голода».

Французам это может быть, хорошо, а нам, русским, надо обязательно наесться от пуза.

Домой добираться можно, как говорили в старые времена, на перекладных. Говоря по-современному, на двух видах транспорта. Виктор Иванович, пройдясь по Большому проспекту до площади Льва Толстого, дважды останавливался; один раз у афиши кинотеатра «Свет» и второй раз у витрины магазина «Охоты и спорт». Помечтав о спиннинге, поспешил на остановку троллейбуса. Спешить некуда. Жена на работе. Это у школьников и их учителей каникулы. У нормальных людей рабочие будни. Как не уговаривал Виктор Иванович жену пойти в отпуск, она наотрез отказалась.

– На работе я забываю о своей болезни. А отдыхать поедем вместе, – с грустью слушал тогда жену Виктор Иванович. Он помнил слова врача: «Мы сделали все, что могли. Теперь все в руках божьих».

Не таков характер майора Прозорова. И тогда-то он нашел врача гомеопата.

Тамара иные речи ведет: «Наша с Вами, милый Виктор, задача состоит в том, чтобы разбудить в Ольге самые глубинные силы. Вы слышали что-нибудь об иммунитете?

Виктор повертел головой – нет.

– Мои шарики, это половина дела. Вы должны ежедневно заниматься с женой физзарядкой. А в выходные езжайте куда-нибудь на природу. Легкие пробежки, приседания. Все это укрепит иммунитет Вашей жены.

Я женился по меркам тех лет поздно. Защитил диссертацию, вступил в ЖСК. Создал, так сказать, материальную базу.

С Еленой познакомился во врачебном кабинете. Пришел «закрывать» больничный лист, и встретил в кабинете не знакомого нам всем участкового врача, а её, мою будущую жену Елену. Она подменяла участкового врача, которая, как и все смертные, заболела гриппом.

Период обихаживания-ухаживания был короток.

О том, как произошел сам процесс объяснения, расскажу.

Смешно прозвучит, но я пригласил Елену в ту самую чебуречную, вокруг которой крутятся те или иные события романа. Повел туда Елену не потому, что слыл скупердяем. Просто так получилось – я и она оказались в тот день на Петроградской стороне рядом со стадионом имени Ленина. Октябрь семьдесят четвертого года был холодным и ветреным. И она, и я сильно продрогли. Я на беговой дорожке. Елена, дожидаясь какого-то хмыря, который обещал продать ей модные женские сапожки «чулок».

Сапожки она обретет позже. Это будет мой предсвадебный подарок.

Вместо обычного супа харчо в тот день в меню был другой суп. Я купил по полторы порции чебурек и второе блюдо с экзотическим названием хазани хоровац. На самом деле это был шашлык в кастрюле. Вместо компота из сухофруктов значился апельсиновый напиток. В делах кулинарных я консерватор. Зачем портить апельсин?

– Ты знаешь, мой друг, походом сюда ты окончательно покорил меня. Честно скажу, ты мне казался немного снобом.

Такой вывод Елена могла сделать потому, что как-то я не очень хорошо отозвался о еде в нашем общепите. Тогда я имел в виду столовую при институте, где я подрабатывал почасовиком.

Потом мы с Леной, слегка пьяные, поехали на острова. Старожилы Ленинграда знают, что значит выражение «поехать на острова». Крестовский остров это место отдыха многих горожан. Откровенно говоря, я предпочитаю Каменный остров. С его аллеями, древними деревьями, старинными особняками. Госдачу со сплошным и высоким забором я обходил стороной.

Но Елена захотела прокатиться на американских горках. Меня всегда интересовал вопрос: почему в Америке эти крутые горки называются русскими, а у нас в России американскими?

Короче! Кричат из зала. Народ надо уважать и потому завершаю этот эпизод из моей жизни фразой, которую прокричала мне в ухо Елена на высшей точке американских гор: «Я делаю тебе предложение, бери меня в жены».

В субботу, как и было, спланировано, в ресторане «Нева» в общем зале за одним столом собралась немного странная для стороннего человека компания. Четыре молодых человека и взрослый мужчина в выходном костюме и орденской планкой на борту.

– Мальчики, я нарушаю закон, – начал свою речь Виктор Иванович, – но я заказал каждому по сто граммов водки.

Знал бы бывший куратор мальчиков, что трое из них, Борис Бродов, Николай Пулкиннен и Георгий Клюквин эту самую водку уже пили. Они же рабочий класс! Ну и что, что они ученики? Но закон суров: получил аванс, «проставляйся»

Что касается еще одного героя, Толи Поспелова, то он свою первую рюмку водки выпьет, будучи уже студентом. Но тут его нет. Ему учиться еще год.

Парни тихо улыбнулись: «Как ты наивен, наш бывший куратор, мы с собой взяли бутылёк. Что нам, взрослым парням, эти сто грамм на рыло?» Таков был ход мыслей юношей.

Не простак и Виктор Иванович. Он еще на берегу заметил, как топорщится задний карман брюк у Бориса.

«Я им покажу, как приносить водку в ресторан. От меня не скроешь».

Банкет начался с тоста куратора. Я не стенографистка какая-нибудь, и потому передам основные тезисы выступления оратора.

«Впереди у вас взрослая жизнь. Жизнь с её трудностями и соблазнами, которые вы», тут Виктор Иванович запнулся. Он услышал чей-то шепот: «и прожить её надо так, чтобы не было мучительно». «Не зря прошли мои уроки», удовлетворенно отметил учитель.

– Вы правы, пацаны. Вы уже взрослые. Кое-то из вас успел и в милиции побывать. Выпьем за дружбу.

В детской комнате милиции успел побывать наш атлет Боря Бродов. Классика жанра.

Ему пятнадцать. Ей шестнадцать. Звали девочку так красиво и романтично. Роза. Роза Зисерон. Красивая девочка еврейка из класса старше на год.

История юношеской любви, когда он пылает, а она снисходительно отвечает. И не более, более другое. Роза стала подзуживать мальчиков из своего класса: «Он хам. Он ругается плохо. Он меня обидеть хочет». Боря очень хотел «обидеть» Розу. Поцеловать он её хотел.

Думаю, и к кое-чему более серьезному тянул его молодой организм, но реализовать желания он бы не посмел. Сильный физически мальчик был застенчив и скромен. Но плохо будет тому, что рассердит его. Бил Боря сильно и больно. Умел драться.

Драка произошла все-таки. Тогда и привели его в милицию. Оперуполномоченный по делам несовершеннолетних разобрался и скоро отпустил Борю. Но факт есть факт.

Майор в запасе нарочно упомянул о милиции. Чтобы знал тот, кто грешен был, ничто не проходит бесследно.

Трапеза проходила под разговоры о будущем. То один выпускник, то другой брал слово для тоста. И каждый говорил лестные слова об учителе.

Заметно охмелел Юрий Староверов. Немудрено. Товарищи его работают на заводе, а Юру мама пристроила рядом с собой. Мама Юры трудится процедурной сестрой в больнице. А кого больше в коллективе такого заведения? Вопрос праздный. Конечно, женщин. Я не хочу сказать, что советские женщины все поголовно были трезвенницами. Но то, что женщина скорее запретит, нежели пригласит вместе с ней выпить водки, факт бесспорный. Своего единственного сына мать, выстрадавшая его одна, ограждала Юру от всех соблазнов. Доходило до абсурда. Увидит на афише подпись – «детям до шестнадцати запрещено», и не дает денег на билет. Наивность матери. Неужели парень не наберет двадцать пять копеек на самый дешевый билет?

Вернемся в ресторан. Выпиты все заказанные «по сто». Съедены закуски. Компания ждет горячего.

Надо учесть, тут не какая-нибудь третьеразрядная столовка, тут ресторан. Пускай и он не первый разряд. Но все, же ресторан. Учли? Тогда не ропщите, что официанты не торопятся подавать блюда.

В ресторане «Нева», этаком филиале колхозного рынка «Сытный», официантки сплошь женщины.

Посмотрим, как закончится вечер для нашей честной компании.

– Доставай, Борис из широких своих штанин, – Виктор Иванович сделал театральную паузу, – Естественно не паспорт. А бутылку, что от меня бывшего командира роты пытались спрятать.

После того, как каждый из его бывших учеников выпил еще по пятьдесят граммов, но уже из собственных запасов, Виктор Иванович сказал.

– Что же, ребята, теперь рассказывайте, какие планы на будущее, —

– Я после армии в институт все-таки пойду, – заявил Борис.

– Не-а-а, – тянет Коля Пулкиннен, – Что инженер? Максимум что ему платят, это сто пятьдесят. А классный рабочий может выколотить все триста.

Юра молчит. Он среди них самый малообеспеченный человек, и сумма в триста рублей для него непостижима.

– Мужики, я был военным. Офицером. Имел приличное денежное довольствие. В поле бесплатное питание. К тому и на одежду особо тратиться не надо было. Произошло ЧП и что? Кто-то, может быть, и опустил бы руки. Стал бы пить.

– Вы герой. Вы людей спасли, – уважительно говорит Боря.

– Герой, не герой, а стал учителем. И нашел на этом поприще себя. Без денег не проживешь. Это точно. Но и упираться в одни деньги нельзя. В работе человек должен находит удовольствие. Творческое начало. Иначе, это рабство.

Виктор Иванович так распалился, что не заметил, как Боря вышел из-за стола. А когда заметил, то решил, парень пошел в туалет.

Потом вступил Юрий. Он говорил о своей детской мечте побывать на море.

– Я кино смотрел про нашего адмирала Ушакова. Как он турок бил на Черном море. Вот бы поехать туда.

– Я бы в горы поехал. Что море? Искупался, позагорал и все? А в горах красиво, – Коля финн.

Пойдет пять лет, и он с товарищами в горах Кавказа вспоминая кинофильм «Вертикаль», будет петь песню оттуда: «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал».

Внизу народ будет обсуждать итоги XXIII съезда КПСС.

Наши «китайские товарищи» на XI пленуме ЦК КПК по указанию Мао Цзэдуна начнут культурную революцию.

Помню как мы девятнадцатилетние мальчишки, студенты второго курса Корабелки переиначивали название молодой китайской гвардии хунвейбинов.

Американцы бомбят Ханой и Хайфон. Не мог я тогда сообразить, что это идет, по сути, война между СССР и США. Как высок был среди нас, молокососов воинственный дух: «Нас бы туда, да танки наши. Мы бы показали этим янки и Нагасаки, и Хиросиму».

Но существовал и иной круг людей. Им до обморока было страшен тот факт, что Брежнев перестал очернять все, что связано с именем Сталина. Я узнаю о «письме двадцати пяти» в Москве в декабре шестьдесят шестого года.

Дальняя родственница мамы, доктор медицины, работавшая во Второй Градской больнице, недавно потерявшая мужа, приютила меня на недельку. Отец выделил мне деньги: «Побывай в Москве. Ты технарь, а в наши сокровищницы культуры ни ногой. Может быть, в столице сподобишься и сходишь в Третьяковку и Пушкинский музей»

Это она, мамина родственница рассказала о письме.

– Дорогой мой молодой друг, вы в своем Питере живете, как на выселках. Ты должен знать! – возвысила она голос, – двадцать пять лучших умов и творцов Союза подписались под письмом к Брежневу с требованием прекратить восхвалять Сталина.

Я запомнил имена кинорежиссера Рома, художника Пименова, писателя Катаева, актера Смоктуновского. Запала в память фамилия Академика Сахарова.

А в последний день моего пребывания у гордой москвички я узнал о судебном процессе над какими-то опальными писателями Даниэлем и Синявский. Позже мне откроют «тайну» их псевдонимов за рубежом.

Поскольку в СССР художественные произведения этих писателей не печатались, они переправляли их на Запад, где публиковались под псевдонимами Абрам Терц (Синявский) и Николай Аржак (Даниэль). Произведения вывозила Элен Пельтьё-Замойская, дочь военно-морского атташе Франции, с которой был знаком Синявский. Жена Синявского Мария Розанова позднее рассказывала: «Может быть, случилось это только потому, что Андрей Синявский согласился на неё доносить в КГБ, а потом рассказал ей об этом».

Рассказывали мне также байку, что раскрыли истинные имена для КГБ американцы с одной целью – устроить скандальный процесс в СССР и тем отвлечь мировое сообщество от своих преступлений во Вьетнаме.

Приметы времени. А что в ресторане «поплавок»?

– Что-то наш спортсмен пропал, – волнуется Виктор Иванович.

– Водки мало выпил, вот и пронесло его от жирного, – грубо шутит Юра.

– Не-а-а, – привычно тянет Коля финн, – Он пошел на воздух. Там хорошо. Там свежо.

Что же, Коля говорит верно. В ресторанном зале накурено, не продохнуть.

– Вы, парни оставайтесь тут, а я пойду, поищу нашего Бориса.

Бориса Бродова Виктор Иванович нашел в закутке за гардеробом. Там бывший ученик товарища Прозорова стоял в обнимку с официанткой, которая и обслуживала их столик. Если руки юноши обнимали стан женщины, то её руки находились значительно ниже талии Бориса.

Майор запаса вспомнил своё прошлое боевое.

– Боец Бродов, смирно! – скомандовал он командным голосом.

Боря аж подскочил. Обернулся. Увидел бывшего куратора и бегом с «поплавка».

– Ты, шалава, неси нам десерт и упаси тебя бог затеять свои похабные игры с моими пацанами.

Пройдет время, я подрасту, и мне станут известны некоторые пикантные подробности работы официанток. Большинство из них жительницы близлежащих домов.