Француженки не любят сказки Флоранд Лора
Он улыбнулся ей с высоты своего роста и тут же отвел взгляд. Ей даже почудилась робкая улыбка на этом грубом лице, лице «плохого парня».
Он ничего не говорил, но мужчине, гуляющему по весеннему Парижу, и не нужно ничего говорить. Лучше молчать. Лучше просто наслаждаться прохладным ветерком с реки, который шевелит косматую черную шевелюру, смотреть на мосты, перекинутые через столетия, на молодую зелень деревьев на набережных. Вечера становятся все длиннее. Солнце еще только садится, окрасив полоски облаков розовыми, золотыми и лиловыми красками. Небо над головой голубое, чистое, весеннее. Кажется, полмира влюблены друг в друга; пары гуляют вдоль Сены, держась за руки. На краю заката, на западе, в стороне от розовато-лиловой реки высится Эйфелева башня, окутанная сероватой дымкой.
– Ты все-таки тут гостья. Есть место, куда тебе хотелось бы пойти? – нежно спросил он.
Она жила в Париже уже три месяца, да и прежде бывала не раз, но никогда не гуляла за руку с таким мужчиной.
– Мне очень нравится гулять вот так, как сейчас.
Он еще крепче сжал ее руку.
Он привел ее к Лувру и мосту Искусств. Они стояли на пешеходном мосту рука об руку и смотрели, как садится солнце. Неподалеку играл джаз; двое влюбленных обнимались, прижавшись к цепи. По всему мосту висели разноцветные замки; группа студентов со смехом и криками откупоривала пиво и вино. Вокруг них бурлили жизнь и любовь, но Джейми и Доминику на какой-то момент показалось, что они совсем одни, только она и он.
Когда на небе померкли розовые краски заката, засверкала мириадами искр Эйфелева башня, предвещая прекрасный вечер и приковав к себе всеобщее внимание. Они молча смотрели на нее, но теперь Доминик обнимал Джейми за плечи и крепко прижимал к себе. Через минуту он поставил ее впереди себя, чтобы она прислонилась спиной к его груди, и укрыл ее полами своей куртки. Он по-прежнему молчал, просто обнимал ее на мосту, глядя на искрящуюся башню. Она чувствовала ягодицами, что он возбужден, но он ничего не говорил об этом и даже не прижимался к ней бедрами. Просто стоял и смотрел на огни, обняв ее большими руками.
Когда искры померкли, осталось привычное ночное убранство башни, более красочное и элегантное, чем вечернее платье любой кинозвезды. Доминик вздохнул и какое-то время стоял неподвижно.
– Вероятно, ты очень сильно проголодалась после таких физических нагрузок, – сказал он потом. – Позволь мне накормить тебя.
У нее что-то затрепетало в животе от его слов. Позволь… Позволь мне накормить тебя.
Ей хотелось спросить, почему он отправился с ней на прогулку, почему хочет быть с ней, но она не могла, ведь они едва знают друг друга. Так что она могла лишь принимать его внимание – или отказаться от него.
И все эти дни она принимала его внимание.
Он прошел с ней через двор Лувра, мимо сияющих огнями фонтанов и Пирамиды и горстки мальчишек, выделывавших немыслимые прыжки на роликах. Потом свернул на северо-восток и остановился возле ресторана, из окон которого лился теплый свет. Перед ними стояла еще одна пара, а ресторан был полон посетителей, но едва Доминик шагнул через порог, как его заметил мужчина, спускавшийся в зал из кухни.
– Разумеется, вы не позаботились о том, чтобы зарезервировать себе столик? Вы никогда не думаете об этом.
Джейми постаралась не придавать значения словам «вы никогда не думаете». Они уселись за столик, которого не было еще пару минут назад; он был такой маленький, что они с Домиником буквально прижались друг к другу. Впрочем, мужчина может прийти в ресторан в самых разных ситуациях – с друзьями, семьей, даже один. Не обязательно с красивой женщиной.
Доминик улыбался ей через крошечный столик и явно был доволен собой.
– Ты согрелась? – спросил он. – Тебе тут нравится?
А она немного забыла о словах «вы никогда». Возможно, он ужинал тут и прежде, но сегодня выбрал этот ресторан на ее вкус. Во всяком случае, как он его понимал.
– Ты, вероятно, слыхала о шеф-поваре Даниеле Форе, – сказал он. Конечно, слыхала. Всего лишь пару дней назад она обедала с Кэйд, Сильваном, Филиппом и Магали в более крутом ресторане Даниеля Форе. – Я начинал у него. Он один из лучших людей на свете. – Дом сказал это твердо, тоном, не терпящим возражений. – Но я не знаю, известно ли широким слоям клиентов, что у него три ресторана. Самый известный он предназначил для людей искусства, другой – для буржуа, а вот этот, – Дом усмехнулся, – для пролетариев. Довольно-таки незамысловатая еда… но в его стиле.
Я люблю тебя. Потребность сказать ему это росла в ней, будто гигантский воздушный шар, делалась все больше и больше, вытесняя все остальное. Наконец она испугалась, что если откроет рот, то сможет сказать только это.
На мосту, когда она стояла между его телом и сверкающими огнями Парижа, ей хотелось повернуться к нему, потереться лицом о его грудь, спрятать на ней лицо. Но разве можно говорить это сильному мужчине? Тем более что ей нечего ему предложить после двух свиданий, кроме груза своей любви, которая прилипнет к нему цепкой лозой. Нетрудно догадаться, что она родилась, чтобы вести паразитическую жизнь, горько подумалось ей. Использовать землю и других людей ради собственных надобностей…
Она уставилась на стол и старалась дышать ровно и медленно, чтобы взять себя в руки. Слова, написанные на бумажной салфетке, расплывались перед глазами: «Я такой, какой я есть… Я люблю того, кто любит меня, и не моя вина, если это не всегда одно и то же. Я создан для радости. Чего еще ты хочешь от меня?» Превер. Шеф явно любил поэзию.
– Что с тобой? – спросил Доминик.
– Все хорошо, – ответила она. Даже замечательно! Если бы она могла пройти сквозь эту стену, если бы могла снова стать женщиной, которая спасает мир, удержала бы она его тогда? Может ли вообще избалованная принцесса, которая мнила себя спасительницей мира, но после его первого жесткого удара свернулась в клубочек, как зародыш, заслужить мужчину, который в двенадцать лет стал работать на скотобойне, но все-таки добился славы? Заслуживает ли она этого мужчины – его улыбки, его рук на своем теле, бутонов роз на грубом камне и его восхитительного шоколада? – Глупый стих. – Она отодвинула от себя салфетку.
– Мне он всегда нравился, – медленно возразил Доминик, словно не был уверен в своем вкусе.
Конечно. Возможно, это написано для него: «Да, я таков, и не моя вина, что я тебе нравлюсь. Чего еще ты хочешь от меня?» Она с трудом улыбнулась.
– Ты часто приходишь сюда и знаешь все стихи на сервировочных салфетках?
Он открыл рот, подумал и закрыл, проглотив то, что хотел сказать.
– Мы можем поменяться. – Он подвинул к ней другую салфетку.
Она подняла на него глаза. «Эта любовь такая неистовая, такая хрупкая, такая нежная…» Он пристально смотрел на нее своими угольно-черными глазами.
– Вы выбрали? – спросила их приветливая девушка.
Доминик потер затылок и отвел взгляд. Можно было подумать, что официантка задала ему бестактный вопрос.
– Нет, – ответила Джейми. Она даже не успела заглянуть в меню. – Нет, я хочу подумать.
Его лицо отразило немалое удивление, но потом он улыбнулся.
– Да ты ничего не принимаешь вслепую! Умница. Ну-ка, сейчас я попробую тебя уговорить.
На этот раз им было проще, и они не торопились. В предыдущий раз он был просто эротической фантазией, ей нужно было выпустить сексуальный пар из своей скороварки. Теперь же никакого давления не осталось. Он опять любил ее всю ночь. Теперь, если она поднимала голову навстречу его поцелуям, если закрывала глаза, если ее мышцы делались в его руках мягкими и податливыми, то это оттого, что… ей нравилось, что он рядом. А он гадал, пустила бы она его к себе, если бы он не мог предложить ей великолепного секса, если бы ему хотелось только взбежать по лестнице, лечь рядом с нею в постель, обнять ее и уснуть.
Но в этот раз он не собирался проверять это. Тогда его передержанный перец просто взбунтуется.
Ох, как ему нравился этот медленный ритм! Такого с ним никогда не было – никогда он не прикасался ни к одной женщине как к драгоценности, и… по какой-то странной причине… его грубые прикосновения казались и ей драгоценными. Нет, это был не тот быстрый и жесткий секс. Ему нравилось, что она позволила ему вернуться к ней домой, нравилась краска смущения на всем ее теле. Ему нравилось целовать ее за это, гладить ее так нежно, всюду, неторопливо целовать ее на лестнице, будто в их распоряжении была вечность. Словно это никогда не кончится.
Он споткнулся о чемодан и хотел было вышвырнуть его в окно, но сдержался – это разрушило бы его имидж благопристойности. Пожалуй, он лучше вытащит утром, пока она спит, все ее вещи из чемодана, захватит его с собой и отдаст на улице первому попавшемуся бездомному. И это будет выглядеть почти как акт милосердия.
Самоуверенный ублюдок. Это для нее выход, спасение, когда ты вернешься к прежнему!
Он поцеловал ее и еле сдержался, чтобы не дать чемодану хотя бы хорошего пинка.
Ему не понравилось, что она опять не позволила ему зажечь свет. Его пальцы замерли возле настольной лампы, и ему пришлось заставить себя убрать руку от выключателя.
Но она лежала рядом с ним, на боку, освещенная мягкими городскими огнями, и это было прекрасно.
– Это как лунный свет, – тихо сказала она, медленно проведя ладонью по его плечу, ребрам и животу, и его наполнили неистовое желание и страх, словно это он был хрупкой драгоценностью.
– Лунный свет? Кто это как лунный свет?
«Хм, – подумал он с робким удовольствием и смущением. Звучит красиво, но… неосязаемо. Мимолетно».
– Городские огни.
Доминик, ты смешон. А ты думал, это она тебя сравнила с лунным светом?
– Я никогда не выезжал за пределы Парижа. – Не считая идиотской однодневной поездки в Бретань. – Я никогда не видел лунного света самого по себе, без городских огней, и никогда не спал ночью в темноте.
От удивления она вытаращила глаза.
– Я была в таких местах, где не было вообще никаких огней, никаких рукотворных огней. Знаешь, там часто кажется, что если приподняться на цыпочках, то в твоих волосах запутаются звезды. А когда там светит луна, она наполняет светом весь мир. – Она впилась пальцами в его плечо. – Ой, тебе нужно увидеть это когда-нибудь! Тебе понравится…
Его сердце запрыгало буйным неуёмным щенком, а она осеклась, помрачнела, ее тело сделалось деревянным.
Одно было ясно – едва она нечаянно включила его в свои будущие планы, ее сияние погасло. Ему пришлось приложить все силы, игнорируя нетерпение собственного уязвленного сердца, чтобы она сбросила напряжение. Чтобы ее дыхание стало ровным, а мышцы пластичными и покорными его ласкам. Чтобы ее тело извивалось и пело в его руках.
– Жем. Жем. – Он повторял и повторял ее имя. Я люблю, люблю. Мне нравится гладить твое тело. Как хорошо, что ты мне доверяешь. Мне нравится целовать твою ложбинку между бедрами. Я люблю… – Как мне хочется, чтобы ты позволила взглянуть на тебя. Мне нравятся краски твоего тела.
Секундное колебание, потом она сухо ответила:
– Тебе нравится, как я краснею? Ты это хочешь сказать? Нет.
– Да, – упорствовал он. – Я хочу посмотреть, где ты краснеешь. Например, краснеешь ли ты здесь? – Он провел губами по ее груди, чуть выше соска. – Вообще, какого они цвета? – Он потрогал губами маленький сосок, почувствовал, как он еще больше напрягся. – Розовые, как твой румянец смущения? Или коричневые, как твои веснушки? На них тоже есть веснушки? – Он накрыл ее груди ладонями. Его руки казались огромными по сравнению с ее маленькими грудями, а соски – последним, отчаянным криком о помощи.
Но ей это нравилось. Дом смотрел на ее лицо и медленно, нежно водил шершавым пальцем вокруг ее соска. Ох, ей это очень нравилось. Ее глаза закрылись, дыхание сделалось учащенным, а руки шарили по его бицепсам, пытались впиться в них, но не могли. Его бицепсы были слишком большими для ее маленьких рук. Но сейчас он их расслабит, и пускай она в них вцепится.
Он опустил голову и уткнулся лицом в ее груди. Она задрожала всем телом. Он вытянул подбородок и потерся им о свою руку, все еще накрывавшую ее грудь. Он брился после тренировки, прежде чем зайти за ней в тренажерный зал, то есть дважды за этот день, и вот через пять часов опять стал колючим. Это просто несправедливо. Как же другие мужики ухитряются ходить с гладкими подбородками? Он пожалел, что не начал заниматься этой джентльменской ерундой раньше, до встречи с ней. Тогда он знал бы, что делать.
Он поднял голову. Ее глаза были закрыты, а руки беспомощно сжимали его бицепсы. Кажется, ей нравилась его отросшая щетина. Для пробы он провел подбородком под ее ключицами.
Она тихонько застонала, а ее ладони заскользили по его плечам, нежные ладони, такие нежные. О боже, он почувствовал, как его кожу царапнула маленькая мозоль, заработанная ею на силовом тренажере. Это заставило его вернуться к ее губам и приникнуть к ним в жарком поцелуе.
Ему хотелось обхватить ее руками и сжать изо всех сил, как умирающий от жажды человек выжимает из губки последнюю каплю воды. Но он этого не сделал. Не сделал.
Он просто поцеловал ее. Неторопливо. Наслаждаясь тем, что она отвечала ему. Не в силах насытиться.
Ему нравилось это. Ох, как ему нравилось. Схватив ее за запястья, он вытянул ее руки над головой, лег на нее, заключив ее в ловушку, наблюдал, как широко раскрылись ее глаза, а дыхание сделалось прерывистым, затем снова перекатился на спину и положил Жем сверху, чтобы она заключила его в ловушку. Он поднял ее, потому что мог, мог легко манипулировать ее телом, и ему это нравилось.
Он брал инициативу и уступал ее, в калейдоскопе воображаемых способов, какими они могли бы заниматься любовью, если бы в их распоряжении была целая жизнь.
Ему это очень нравилось, слишком нравилось.
– Смогу ли я удержать тебя? – прошептал он, прижавшись губами к ее коже. Но в этот момент он целовал ее спину, и она, вероятно, ничего не слышала.
Во всяком случае, она не сказала «да».
Он водил губами и подбородком по ее позвоночнику и размышлял, как бы добиться, чтобы она сказала «да». Он ласкал языком ее шею, пока она не застонала от страсти. Теперь она вся принадлежала ему. На этот миг. Вся.
– Смогу? – прошептал он ей на ухо, хотя не знал, слышала ли она первый вопрос; если бы она задрожала и кивнула, то в этот миг она сказала бы «да» его рукам, его прикосновениям. Но все же – пусть это будет в ее голове, верно? Нельзя соглашаться ни на что, пока не прочтешь каждую строку контракта. Он лихорадочно перебирал способы, как ее удержать: золотая клетка, сокровище в сундуке, а ключ у него; наконец, грубая сила его рук. Ни один из них не годился. Доминик целовал ее плечи, ее руки до кончиков пальцев. Ни один из тех способов не действовал в реальной жизни.
Привязать ее к себе страстью.
Пожалуй, надо так привязать ее к себе, чтобы она не смогла вырваться.
Он даже легонько хмыкнул, посмеиваясь над собой – мол, размечтался, и она ощутила кожей тот резкий выдох. Однако… как в тот раз, когда он, только что освободившийся из-под ареста и с опытом работы лишь на скотобойне, попросился на кухню к одному из лучших шеф-поваров Парижа, или в тот раз, когда после четырех лет обучения он решил участвовать в крутом конкурсе на звание Лучшего Мастера во Франции… попытка не пытка.
Конечно, зря это все… Ему не нужно ее завоевывать, ибо сам-то он не подарок. Но когда мужик вонзил свои зубы – очень нежно вонзил – в голый зад женщины, а она тихонько постанывает, это не самое подходящее время думать о чем-либо, кроме собственных диких желаний.
Поэтому он выбрал испытанный способ – решил привязать ее к себе страстью, перевернув на спину – в отсвете городских огней, которые она сравнила с лунным светом…
Глава 13
Проснувшись, Джейми увидела рядом с собой на подушке записку: «Приходи».
Без подписи. Она взяла записку и потеребила ее в пальцах. Огляделась по сторонам, пошарила рукой на дне чемодана и извлекла на свет маленькую круглую коробочку – подарок бабушки одного ребенка из Кот-д’Ивуара. Свернула записку и, аккуратно положив ее в коробочку, упрятала на дно чемодана.
В то утро она не пыталась включить компьютер. Боялась, что увидит там другие письма, зовущие ее вернуться.
Когда Доминик явился в свою лабораторию позже обычного, Селия и Аманд уже были там, в горячей комнате, где варились шоколад и ганаш.
– …Какая прелесть! Он так втрескался! Вот бы никогда не поверила! Он же всегда как кузнечик – переспал, прыг и привет! А на нее поглядеть – никакая она не кинозвезда. Самая обычная…
Дом едва сдержался и не зарычал. Как… милый игрушечный медведь. Он мог бы что-нибудь швырнуть в них, разбить, но… только вздохнул. Ему даже нравилось… Быть милым…
– Гийеметта говорила, что она, похоже, туристка. Надеюсь, она не разобьет его сердце.
– Что ж, – сдержанно отозвался Аманд. – И поделом ему будет. Он заслуживает, чтобы ему разбили сердце.
Спасибо тебе, Аманд. Вот порадовал так порадовал. Про него так всегда говорят. И когда он был шестилетним мальчишкой, люди, любившие его, считали, что он заслуживал то, что получал. Он резко толкнул форму, и та звякнула о кафельную стену.
– Или чтобы его любили, а потом бросили, – продолжал Аманд, не поняв намека.
Ох ты, чертов ублюдок Аманд! Пора тебя уволить, бестолкового пацана.
Доминик грозно возник в дверном проеме, и Аманд с Селией мгновенно замерли, замолчав на полуслове.
– Пожалуйста, продолжайте, – великодушно предложил Дом. – Не хочу вам мешать.
Селия гордо вскинула голову и вернулась к взвешиванию шоколада.
– Что ж, и продолжу! – с вызовом отозвалась она. – И да, я считаю, что для тебя это будет спасением, если кто-то полюбит тебя и потом не бросит. Любить – это очень тяжелый труд.
Доминик смерил мудрую шоколатье долгим взглядом, резко повернулся и ушел в дальний конец помещения, где стал снимать со своей скульптуры шоколадную стружку, высекая складки на длинном греческом хитоне. Он занимался этим, пока у него внутри не унялась дрожь.
Когда через несколько часов явилась Джейми, Доминик что-то рычал в телефон. Он одарил ее восторженным взглядом – получилось нечто вроде сюрреалистичной синкопы – и тут же снова зарычал в трубку. Джейми он предложил свежую выпечку.
Вонзая зубы в нежные чешуйки теста и шоколадный крем, такой темный и густой, что было непонятно, как удалось его взбить, она заинтригованно ходила вокруг глыбы шоколада. Понизу виднелись грубо вытесанные складки. Что это будет? Складки длинного платья? Чей образ увидел Доминик в своем шоколаде?
Договорив, он сунул в карман телефон.
– Если он не может поставить нам ваниль действительно из-за циклона, мы найдем другого поставщика. Но прежде того я непременно увижусь с ним, чтобы убедиться, что он не сплавил нашу ваниль кому-то другому по цене более выгодной.
– Ваниль? – переспросила Джейми, облизывая с губ крем. Его черные глаза в то же мгновение впились в ее рот, и он улыбнулся, чуть-чуть, словно бы ее целовал. – Тебе?
– Она дает нам базовый вкус для разных изделий. И я не намерен переходить на ваниль худшего качества из Папуа – Новой Гвинеи.
– Но там достаточно хорошая ваниль! – возмущенно заявила Джейми. При упоминании Папуа – Новой Гвинеи она увидела перед собой много дружеских лиц.
Махнув рукой, он прогнал эти видения как малозначащие в его стремлении получить лучший продукт и потянулся за мотоциклетной курткой.
– Хочешь прокатиться? – с легкой усмешкой спросил он у Джейми. Судя по выражению его лица, он знал и до нее женщин, которым нравилось кататься на его мотоцикле. – Я буду ехать осторожно.
Она вздохнула, ведь она ничего не могла поделать с тем фактом, что она была у него не первая.
– Да. Хочу.
У него нашелся для нее шлем, украшенный гибискусом, женского размера. От него пахло жасмином.
– Я не подхвачу вшей от кого-то из твоих женщин? – пробормотала она.
– Что? – не понял он.
Она лишь сверкнула на него глазами и не стала повторять вопроса.
Он посмотрел на нее, затем перевел взгляд на шлем.
– Это шлем Селии, если тебе интересно. Она приезжает сюда на мопеде. – Он надел на нее свою куртку и застегнул молнию. – Вши. Скажешь тоже, – усмехнулся он. – Негодяйка, – шепнул он ей на ухо.
Джейми ездила на мопеде за спиной гордого подростка всего лишь полгода назад. Это было в Папуа – Новой Гвинее. Ездила на мопедах и сама. Это казалось ей более уместным, чем разъезжать на дорогих авто и делать при этом вид, что ты заботишься о маленьких людях, которые не могут позволить себе и велосипед. Но на настоящем мотоцикле, да еще за спиной парня, она не ездила лет с семнадцати. Не бросала с тех пор и трусики на сцену во время концерта.
А ее восемнадцатилетний мотоциклист не был таким крутым, как Доминик, и не был таким огромным, что у нее еле хватало рук, чтобы обхватить его за бока. По сравнению с другими мотоциклистами, проносившимися мимо них, Доминик ехал с большой осторожностью – медленно, не лавируя между машинами. Джейми крепко обнимала его, пытаясь хоть как-то уберечь от ветра, который проникал ему за одежду.
Выехав из центра города, они попали совсем в другой мир – высоких безобразных зданий, больших супермаркетов, торговых центров, в мир квадратной практичности, дешевый мир, куда изгонялись из города ненужные вещи. Доминик подъехал к двери небольшого магазина, перед которым стояли несколько фургонов.
– Ты ездишь так же осторожно и без меня? – спросила Джейми, снимая шлем, и привычно провела ладонью по волосам слева, чтобы убедиться, что они лежат правильно.
Доминик усмехнулся и ничего не ответил.
– Да или нет? – спросила она, не имея сил удержаться от назиданий.
Он притих, снимая с головы шлем. Вероятно, его застигла врасплох настойчивость женщины, с которой он спал всего лишь два раза, – теперь она пыталась учить его правильно ездить. Он опустил шлем и пристально посмотрел на нее.
– Мне надо ездить осторожнее? Ты просишь меня, чтобы я был осторожнее?
– Да, – строго подтвердила она.
Мазнув по ней чернотой глаз, он ничего ей не ответил, совсем ничего. Ни да, ни нет, ни «это не твое дело». Казалось, он был потрясен. Когда он повернулся к магазинным дверям, его губы слегка кривились в улыбке.
Улыбка была стерта внезапной вспышкой ярости.
– Вот гадство! Я так и знал, что кто-то крадет наши запасы.
Сильван Маркиз как раз вышел из дверей и чуть не налетел на них. Сначала он удивленно воззрился на Дома, потом заметил его спутницу.
– Джейми?
Доминик дернулся и слишком быстро, слишком жестко схватил Джейми за плечо, словно Сильван собирался утащить ее с собой. Женщину, которая только что убеждала его ездить осторожнее. Словно он что-то собой представлял.
– Ты знаешь Сильвана?
Может быть, она что-то вроде шоколадной групи? Может быть, она направляла свое внимание на каждого из них, поочередно…
– Джейми, ну-ка отвечай, черт побери! – потребовал Сильван. – Какого хрена ты тут с ним? – Сильван любил подчеркнуть, что он не из пригорода, что он рос якобы в Шестом округе среди художников и буржуа, поэтому то, что он выругался, увидев Джейми с Домиником, свидетельствовало о крайнем его недовольстве. Или, может быть, на него повлияло место, где они сейчас находились, и окраина Парижа проявила в нем худшие из черт, каковыми он обладал?
– Однако же, Маркиз, в тебе сказывается твой пригород, – процедил сквозь зубы Дом, процедил резко, отрывисто и, сделав шаг, встал перед Джейми. – Не шуми, а то будешь иметь дело со мной.
Сильван смерил его презрительным взглядом.
– Ты так и не научился нормально решать проблемы – все на свои кулаки рассчитываешь?
Доминик презрительно фыркнул. Этот самовлюбленный ублюдок считал, что он лучше его справляется со своими делами.
– Если ты думаешь, что я буду драться с тобой на шоколадных рапирах, то ты ошибаешься.
Джейми схватила за руку Сильвана. Не Доминика. Дом поморщился, словно от удара хлыстом.
– Эй. Иди сюда, – сказала она Сильвану. Она была на «ты» с этим ублюдком!
Она утащила Сильвана в сторону, чтобы их разговор не был слышен. Дом в это время крутился на месте и рычал, не зная, как ему быть. Он хотел броситься к ним и выбить из Сильвана спесь прямо там, но опасался, что это станет деструктивным порывом, который уничтожит его в глазах Джейми, а значит, разрушит всю его жизнь.
Он слишком хорошо знал, как легко разрушить собственные планы, пуская в ход против врага кулаки. Он не раз видел результаты таких порывов.
Джейми понизила голос, но язык ее тела красноречиво говорил о ее отчаянии. Пока она что-то шептала, ее кулак сам собой сжался, и она тыкала им Сильвану в грудь. Дом зарычал громче, надеясь, что она все-таки двинет Сильвана кулаком по-настоящему, а тогда уж подоспеет и он…
Сильван тоже пытался понизить голос, но отдельные слова были слышны:
– Доминик Ришар? – И еще: —…Бабник… настоящий подлец…
Спасибо, Сильван. Да я убью тебя!
Джейми ткнула Сильвана в грудь еще раз, сильнее. Почти что ударила. Ее лицо пылало от гнева; Доминик удивлялся, отчего ее короткие волосы не встали дыбом вокруг головы, как языки пламени. Возможно, наблюдать за ней сейчас было бы интересно, если бы он мог контролировать свою ярость, к которой подмешивались уязвленность и паника. Он и не предполагал, что у нее такой крутой нрав. Он подозревал об этом по каким-то случайным эпизодам, но все же не знал, что она способна так озлобленно спорить с мужчиной.
Он любил женщин, которые могли противостоять мужикам.
И… и… он принял более спокойную позу, даже скрестил на груди руки, демонстрируя спокойствие. Она защищала его! Она переругивалась с Сильваном Маркизом из-за него! Гнев в его груди слабел, рассеивался, на губах появилась жесткая усмешка. Ну, Сильван, как тебе это нравится?
Но почему она не схватила за руку Доминика, чтобы предотвратить драку? Не верила, что сумеет его остановить?
Он застыл от ужаса, когда Сильван взялся за запястье Джейми и убрал ее кулак со своей груди. Джейми могла колотить этого парня сколько угодно, но это еще не давало ему права прикасаться к ней! Почему он считает, что может так фамильярно брать ее за руку?
Сильван сказал что-то еще, услышал не устроивший его ответ, повернулся и отошел на несколько шагов. Потом снова повернулся к Джейми и взмахнул руками. Она лишь сердито сверкнула глазами и что-то быстро проговорила.
Сильван посмотрел себе под ноги и пару раз тряхнул головой.
Джейми уперлась кулаками в бока и сказала что-то еще.
– Хорошо, – прочел Дом по губам Сильвана. – Хорошо.
Сколько еще ему наблюдать за этой любовной ссорой? Дом подошел к ним и тут же получил сердитый взгляд Джейми. Что ж, придется потерпеть еще.
Сильван повернулся и хмуро посмотрел на него, выставив челюсть. Сильван был стройным и достаточно высоким, так что их глаза находились на одном уровне. У него была внешность импозантного поэта, а Дом по-прежнему выглядел как мясник.
– Ты настоящий ублюдок, Ришар.
– Пошел ты на хрен, Маркиз.
Сильван прищурился и повернул лицо к Джейми.
– И это после всех шоколадок, которыми я тебя потчевал. Пожалуйста, только не говори, что на самом деле ты предпочитаешь его шоколад.
Сильван… делал шоколад для Джейми… Кулаки Доминика сжались сами собой. Если б он только мог телепортировать ее куда-нибудь вон отсюда, чтобы она ничего не видела… Тогда бы ублюдку несдобровать, он мог бы прощаться с жизнью.
– Так все дело в шоколадных амбициях? – злобно огрызнулась Джейми.
Сильван гордо вскинул красивую голову и презрительно кивнул в сторону Доминика.
– У него – вероятно, да. Но я очень серьезно говорю тебе это, Джейми.
Доминик зарычал.
– И не думай об этом, Ришар, – сказал Сильван. Его тон был таким резким, что прорвался сквозь гнев Доминика. – Я не буду драться с тобой при ней. Не буду.
Доминик взглянул на презренного соперника, и его брови сдвинулись на переносице. Что тот имел в виду?
Сильван тряхнул головой, еще раз бросил взгляд на Джейми и двинулся прочь – к своему фургону, в который в эти минуты грузили большие коробки с ванильными стручками, за которыми приехал сейчас Доминик.
Дом не стал смотреть ему вслед – да пусть пропадает пропадом! – и отвернулся. Более того, он очень нежно – никакого гнева, она не должна почувствовать его бешеного состояния – обнял Джейми за плечи, на которых по-прежнему была его куртка, и повел ее к дальнему углу здания.
Зайдя за угол, он опустил руку и прижался спиной к бетонной стене, пытаясь отдать ей всю свою ярость. И на всякий случай снова скрестил на груди руки.
– Так твое имя Джа-ми или Жем? – Он был так зол, что почти сумел выговорить твердое «дж» в ее имени, как его произносил тот-ублюдок-Сильван, проучившийся в школе на шесть классов больше и поэтому лучше знавший английский.
– Жем – это мое прозвище, – сухо ответила Джейми. Она не столько злилась на него, сколько была полна какой-то общей враждебности; гнев окутывал ее будто защитная аура.
Прозвище. Так, значит, Сильвану известно не только ее имя, но и прозвище!
– Откуда ты знаешь Сильвана? – прорычал он.
Джейми сверкнула глазами:
– Не твое дело, черт побери!
К счастью, ему нравилось, когда она говорила с ним так бесстрашно, не желая мириться с его грубостью. Высказанные слова немного остудили ее, но не его, его боевой пыл был все тот же.
– Ты спала с ним?
От удивления она раскрыла рот. Потом в ее глазах вспыхнул гнев.
– Что вы, парни, делаете? Ведете междоусобные сексуальные войны? Вообще, какое твое дело, с кем я спала или не спала, если сам ты спишь с каждой, кто посмотрит на тебя.
К несчастью, это было справедливо. Он еще крепче скрестил на груди руки, жалея, что так просто отпустил Сильвана, не вмазав по его красивой надменной роже.
Краем глаза он покосился на парковочную площадку и на фургон Маркиза, где грузчики из магазина заканчивали грузить ваниль, адресованную ему, Доминику, но Сильван еще не успел сесть в кабину. Он стоял, прислонившись к двери водителя, тоже скрестив на груди руки и выставив одну ногу вперед, словно никуда не торопился и мог наблюдать за развитием событий.
Какого черта он так стоит? Думает, что ему придется спасать Джейми? Может быть, еще не поздно пойти на парковку и врезать ему хорошенько?
– Что, Сильван тоже спит со всеми подряд? – внезапно спросила Джейми. Спросила так, будто это было для нее крайне важно.
– Понятия не имею, – угрюмо ответил Дом. Он был готов сделать все, что угодно, чтобы только не слышать этого «тоже». Проклятье, в этой части его сомнительного прошлого был виноват он сам, и только сам! – Кажется, сейчас он помолвлен, – сухо добавил он. – Так что… за пределом досягаемости. Держись от него подальше.
Эта информация, казалось, не стала для нее ударом. Наоборот, она удовлетворенно кивнула.
– С какой-то миллиардершей, – добавил он для пущей убедительности. – Та производит для массового рынка дерьмо, которое они называют шоколадом. Не знаю, как может теперь Сильван изображать из себя властелина мира. Но конечно, если кто-то и мог продаться за большие деньги, то это он.
Она притихла и смотрела себе под ноги, не на него. Ее профиль был чистый, милый, словно мраморный, со всеми веснушками. И отрешенный, словно был выставлен в витрине музея.
– Жем. – Его спрятанные за бицепсами руки сжимались и разжимались. – Тебе интересен Сильван? – «Ты им тоже лакомилась, как последними каплями соуса на своей тарелке?»
Джейми смерила его недоверчивым взглядом.
– Неужели все твои знакомые женщины нимфоманки?
Пожалуй, не все. Но он не удивится, если несколько из них именно таковы.
– Честно говоря, я не очень этим интересовался, – тихо проговорил он после недолгой паузы.
На ее лице были написаны удивление и потрясение. Зачем он признается ей в таких неприглядных вещах? Вероятно, где-то в глубине души он хочет, чтобы она узнала, каков он есть, и бежала бы от него подальше.
Весь ее гнев испарился, она казалась измученной и какой-то потухшей. У него сжалось сердце. «Не расстраивайся так из-за меня. Пожалуйста, не надо». Она бросила взгляд в сторону Сильвана, и Доминик застыл на месте от боли. Вдруг она предпочтет вернуться назад с этим ублюдком…
Непослушными пальцами она потерла свои брови.
– Мне не очень понятно, что делать дальше, – прошептала она. – То, что было между нами, это… – Ее голос дрогнул, она с трудом сглотнула и заставила себя говорить громче. – Это было нормально? Для тебя?
Он ничего не ответил, лишь учащенно дышал, глядя на нее. В самом деле, нормально; все женщины безумели от секса с ним. Но это то, что относилось лишь к сексу и ни к чему больше. Что же до прочего – он не знал. Для него это была новая территория. Нет, с Жем у него было не так, как с другими. Она пробуждала в нем другие чувства. Но нужен ли он ей?
Хочет ли она его всего, целиком?
Ну, ту часть его, которую он готов ей открыть?
– И ты думаешь, что я могла бы заниматься с Сильваном тем же самым завтра вечером или неделю назад?
Он впился ногтями в свои бицепсы, прогоняя картинки, возникающие в воображении. Вот именно этого он и боялся. Что все его многолетние старания найти себе достойную партнершу ни к чему не приведут, что все рухнет при первом же серьезном испытании. А ведь их отношения длились всего два дня.
Вот они, воздушные замки. Сорок восемь часов назад он даже не знал ее имени.
– Ты была когда-нибудь на берегу океана? – спросил он. Сам он однажды был. Ездил на мотоцикле в Бретань, это несколько часов дороги. Он и тогда был слишком взрослый, чтобы строить из песка замки, хотя с удовольствием занялся бы этим. Ему было паршиво, одиноко, и он в тот же день вернулся в Париж.
Читать бесплатно другие книги:
