Француженки не любят сказки Флоранд Лора
– И как же ты опять используешь меня? – спросил он.
– Ой, ну… – Она фыркнула. Но не вырвалась из объятий. Ему это понравилось. Что не вырвалась.
– Знаешь, сознавать, что именно ты меня используешь, гораздо приятнее, чем ты думаешь, – сказал он. – Используй меня и дальше. Целую вечность. Я согласен.
У него всегда больно сжималось сердце, когда он пробовал представить себе, что какая-то ситуация будет длиться целую вечность. В его памяти еще жил тот ужас, сравнимый с падением в пропасть, когда он понял, что его мать ушла. Тогда казалось, что ужас будет жить в нем вечно, по крайней мере, весь следующий год учебы в школе. И потом тоже. Год за годом он будет просыпаться с той ужасной тоской в сердце.
Джейми уперлась лбом в ближайшую неподвижную поверхность, его грудь. Ясно, что ему не удастся уговорить ее, чтобы она пошла к нему. Он задвинул свои сомнения подальше, как делал всегда, и прижал ее к перилам моста, слегка, скорее полунамеком. Она подняла голову, и ее губы чуточку приоткрылись. Ох, как ему нравилось, что ее губы приоткрывались в ту же секунду, когда он смотрел на нее по-особому. Он нагнулся и поцеловал эти милые губы, неторопливо, мысленно обрекая на гибель тот ее чемодан и надеясь, что впереди у них целая жизнь.
Тихонечко застонав, она просунула руки под его куртку и обняла за спину.
Он ласкал ее губы и приговаривал – так тихо, что его агрессивная настойчивость почти не ощущалась.
– Скажи мне, Жем. Как ты используешь меня?
Она вскинула голову, сверкнула глазами и так далеко отстранилась от него, оказавшись под опасным углом над перилами и водой, что ему пришлось крепче схватить ее.
– Как… как растение использует солнце… Понятно? Или… или губка использует воду. Теперь ты удовлетворен моим ответом? Ты всегда такой настойчивый?
Нет, не всегда. Но его руки крепко и недвусмысленно сжали ее ягодицы. С ней он проявит настойчивость. «Нет, я ее не отпущу, и ты меня не обманешь», – заявил голодный дьявол его лучшей половине. Точнее, его лучшим десяти процентам.
– Солнце. – Когда слова дошли до его сознания, они заменили ему кислород. Он забыл, что надо дышать. Солнце? Она использовала его как солнце? Он – солнце! Хм.
– Но ведь солнце и вода ничего не получают от этого, – сказала она.
Он мог лишь растерянно заморгать. Она только что сказала, что он для нее солнце, и при этом уверена, что он ничего от этого не получает?
Что же он делал неправильно, черт побери? Неужели она даже не замечала на своих руках липкие следы, когда он плавился от нежности, будто пастила? Надо ли дарить ей цветы или что-то подобное? Может, подарки? Например, дорогие ювелирные украшения?
Но она не носила даже часов, не то что серег или других каких-либо украшений. Ее чистые, девичьи линии не нуждались ни в каких украшениях, кроме милых веснушек. Впрочем, как бы то ни было, понедельник у него свободный. Пожалуй, он поедет с ней в Фобур-Сент-Оноре и посмотрит, засверкают ли ее глаза при виде роскошных витрин.
– По-моему, аналогия с солнцем несколько преувеличена, – сухо заметил он. Нет, он не хотел отказываться от нее. Он радовался, что она назвала его своим солнцем, это исцеляло его застарелые раны. – И почему ты решила, что я ничего не получаю от этого? – Всякий раз, когда, прикасаясь к ней, он с трудом себя сдерживал – ему хотелось выжать ее, словно это она была губкой, из которой он, умирая от жажды в бескрайней пустыне, мог выпить последние капли воды.
Тогда она высвободилась из его объятий. Ему хотелось удержать ее силой, потому что он всегда знал, что может это сделать, но в который раз он напомнил себе, что приличные мужчины так не поступают.
Она встала в шаге от него и спрятала руки в широкие рукава своего светлого, просторного свитера. Повернулась спиной к воде, которая, по ее словам, была такого же цвета, что и его глаза, и прижалась спиной к перилам. Возле соседнего моста из бара вышла шумная компания, в сгущавшихся сумерках их пластиковые стаканчики с пивом казались при свете уличных фонарей крупными светлячками.
– В настоящий момент я ничего не могу тебе предложить, – сказала она.
Он рассмеялся. Она ничего не могла ему предложить? Ничего? Это она-то, благодаря которой он переживал сейчас такое невероятное счастье?
– О чем ты говоришь?
– Сейчас я не могу заниматься тем, в чем я сильна. Я не хочу этим заниматься и, возможно, никогда не буду. А это то, чем я всегда гордилась. Без этого… я – всего лишь я.
Он нахмурил брови:
– Но это хорошая стартовая позиция. Когда ты – всего лишь ты. Черт, мне бы очень хотелось оказаться в такой позиции!
От удивления она раскрыла глаза и не заметила, что приоткрыла рот. Похоже, она была готова шагнуть к нему, но потом наклонила голову и словно бы передумала.
– У меня много денег… – вдруг вяло, как-то нехотя сообщила она. – Если… тебе нужно. Они у меня есть.
Что-о? Он уставился на нее, словно его предали, словно она нанесла ему коварный удар ножом в спину. У нее есть деньги? Надо же… И она думает, ему это интересно? Думает, ему это может быть интересно? Она думает… что? Что он охотится за ее деньгами, будто нищий, мечтающий быстро разбогатеть? А не как человек, который пробился ценой своего пота и крови на вершину успеха и может теперь быть на равных с кем угодно?
Скажите пожалуйста, у нее есть деньги! Эдакая принцесса, фу-ты ну-ты! Черт побери. И что она делает? Путается с ним как с последним дерьмом? Разыгрывает из себя леди Чаттерлей? Вот так она использовала его?
Вот только пусть не думает, что солнце можно купить за деньги!
Его рука крепко, до боли, сжала перила.
– С чего ты взяла, что мне это интересно, разрази меня сила небесная? – глухо спросил он. Таким она его еще не видела.
У нее сверкнули глаза, она отшатнулась, словно осознав, что совершила ошибку.
– Какого хрена ты отшатываешься? Думаешь, я ударю тебя?
Она растерянно заморгала:
– Что?…
– Ну и хрен с тобой в таком случае! – гаркнул он с невыносимой обидой. А он-то! Хорош! Открыл перед ней душу! Пытался расстелить перед ней плащ, чтобы она не запачкала ног! Готов был признаться ей, что читает поэзию… Мечтает, как будет лежать рядом с ней в постели и читать ей вслух строчки, связывающиеся в его сознании с ней…
– Да пошла ты…
Доминик развернулся и зашагал прочь.
Глава 17
Он дошел до следующего моста, но его оскорбленное сердце колотилось так бешено, что он не мог идти дальше и ухватился за фонарный столб.
Она стояла на том же месте, где он оставил ее, и глядела на воду. Не на него.
Он повернулся и побежал назад. Что было сил.
– Прости, – выдохнул он, подбегая. – Прости.
Он остановился перед ней и хотел взять ее за руки. Она сжала кулаки и взглянула на него. На ее глазах блестели слезы, брови были сурово сдвинуты.
– Прости, я виноват. Пожалуйста, не сердись, Жем. – Он напомнил себе отца в те давние дни, когда тот еще стыдился и приходил в ужас, ударив жену или маленького сына. – Не сердись, Жем. – Он неистово сжимал ее руки, чтобы они расслабились в его пальцах. Боже, как он ненавидел себя за то, что говорил почти как его отец! Хуже того, он говорил так, как говорил сам, когда был мальчишкой и просил у отца прощения, чтобы избежать взбучки. Это уж потом у него не осталось к отцу ничего, кроме ненависти.
Казалось, сейчас он лишь ухудшил дело. Ее полные губы плотно сжались, на ресницах повисли слезы, готовые скатиться по щекам.
– Но зачем ты сказала мне это? – с отчаянием спросил он. – Как будто меня интересуют деньги!
Это было для него гораздо ужаснее, чем когда его послали куда подальше. Господи, да «пошел ты…» были, пожалуй, самые приличные из всех слов, какие люди в его окружении бросали друг другу в годы его отрочества. Это не было так обидно, как напомнить парню, когда тот старался изобразить из себя принца, что он все тот же нищий, жалкий оборванец с бойни, которого можно купить за деньги.
– Да, но я говорила вовсе не о тебе, – колко возразила она. – Я сказала важную вещь о себе. Так что пошел ты…
Доминик вытаращил глаза, но тут же с горечью засмеялся, испытав облегчение оттого, что получил назад брошенный им же самим комок грязи.
Он поднес к губам ее непослушную руку, и она по-прежнему была сжата в кулак, словно готовая его ударить, когда он водил губами по сгибу ее тонких пальцев. Он догадывался, что она считает сжатый кулак достаточно сильным выражением гнева. Что там, где она выросла, люди не дрались даже в минуты страшного гнева.
– Я эгоцентричный идиот, – констатировал он, отчаянно желая, чтобы это не было правдой. – Объясни мне, что ты пыталась сказать.
Она выдернула руку, и он отпустил ее, ибо старался быть хорошим. Даже после одиннадцати лет самостоятельной жизни ему все-таки приходилось постоянно напоминать себе, как надо себя вести, и преодолевать дурные инстинкты. Она повернулась и пошла прочь; гнев сквозил в каждой линии ее тела. Но когда он пошел рядом с ней, она не пыталась толкнуть его под колеса проезжавшего мимо авто. Она ждала, хотела, чтобы он шагал рядом. Ну, ладно, они всего лишь повздорили, как нормальная пара, и сейчас он вел себя правильно. Не агрессивно, не навязчиво. Она в ярости уходила прочь, а он шел подле нее.
– Объясни мне, – попросил он опять через пару мостов.
Она порывисто села на бетонный берег канала, где вода была так близко, что она могла водить по ней пальцами. Ему, с его длинными ногами, сидеть было неудобно, но он все равно устроился тут же.
– У меня очень много денег, которых я не заработала, – наконец сказала она. – Думаю, сейчас я могу безопасно это сказать: деньги – самая важная вещь, которую я могу предложить большинству знакомящихся со мной людей.
Его брови взлетели на лоб от такой невероятной недооценки себя.
– Разве многие люди, с которыми ты знакомишься, знают об этом? Ты ходишь в джинсах и свитерах. – Он смутно представлял себе, что джинсы тоже разнятся по стоимости, но ее казались ему самыми обычными. И он не сомневался, что Гийеметта, которой он платит не так много, носит более эксклюзивные вещи, чем носит она.
Джейми не ответила на вопрос, лишь странно и отстраненно на него посмотрела.
– Еще когда я была маленькая, я решила, что людям надо помогать, вкладывать в них деньги, а не зарабатывать на них. И я этим занималась. Господи, я знала себе цену, я изменила тысячи жизней. Но – я вижу, многие люди страдают по-прежнему, нуждаются в помощи. И все же – я словно ударилась о стену.
Повернувшись спиной к воде, она смотрела на камни. Его не покидало ощущение, что она сказала ему не все.
– О какую такую стену? – Неужели она хотела спасти всех?
Что до амбиций, то его стремление оказаться в числе лучших шоколатье мира предстало в иной перспективе.
Она взмахнула руками, помогая себе выразить то, что не облекалось в слова.
– Эта стена между мной и… Я больше не представляю, как преодолею ее. И вот я тут, застряла. Все-таки я совсем как младенец. – Она проговорила это со злостью, давя словами обращенное к себе презрение.
Может быть, это он сам – та грязь, в которой вязли ее колеса? Он нахмурился, глубоко задетый таким предположением, но заставил себя вернуться к ее недовольству собой.
– Чем же ты занималась, конкретно?
Она посмотрела ему в лицо и тут же отвела взгляд.
– Трудовой практикой и рентабельностью. Старалась противодействовать эксплуатации труда детей, особенно рабского.
Ее слова глубоко потрясли его. Он смотрел на свои безобразные руки, покрытые шрамами, и вспоминал тот первый свой день на бойне. Тогда он еще не понимал этого, но если бы он знал хоть что-то о законодательстве своей страны, у него был бы какой-то выбор. Из той ужасной семейной ситуации он мог бы спастись в приемной семье.
– У меня была мощная поддержка, – деловито сказала она. – Не считай меня героиней, потому что это вовсе не так. Но с той поддержкой я сумела сделать много хорошего.
Он отнюдь не считал ее героиней. Героиня!.. Ха, он назначал свидание героине! Это он-то!
– Тогда почему ты прекратила свою работу?
– Я уже сказала. – Ее губы плотно сжались. – Потому что я избалованный ребенок и больше не могу заниматься тем, чем занималась…
Вероятно, это была ужасно тяжелая работа. Интересно, сможет ли она когда-нибудь рассказать ему все детали, не прячась за неопределенным понятием «трудовая практика», или это для нее слишком трудно? Когда-то он читал, что многие сотрудники «Скорой помощи» уходят со своей работы, потому что больше не выдерживают постоянных стрессов, больше не в силах смотреть на человеческое несчастье.
– Ты истратила свои душевные ресурсы. – (Кажется, он угадал.) Ему вспомнилось ее лицо, когда она сидела в его салоне, впитывая вкус шоколада и Парижа. Он взял в свои грубые ладони ее изящные руки. Руки женщины-героини. – Ты использовала меня, чтобы… чтобы снова вернуться к жизни?
Их взгляды встретились. На миг ее лицо стало беззащитным.
– Да, – прошептала она, словно ей было стыдно за это.
О-о. Значит, он не грязь, в которой она завязла. Он – энергетическая подпитка для героини. Несмотря на людное место, он крепко прижал ее к себе. Слишком крепко, и ему пришлось заставить себя ослабить хватку.
– Ты видела в этом проблему?
Он всегда настаивал на том, что делает шоколад, достойный питать богов. И вот теперь, черт побери, он нашел богиню.
Глава 18
– Ты роскошно выглядишь, Джейми, – сказала Кэйд, когда они снова сидели в саду Тюильри. Весна вступала в свои права, и сидеть в помещении было почти невозможно. Джейми, привыкшая к экваториальному климату и все еще слишком худая, немного мерзла, однако терпела. – Что, испытываешь прилив энергии? Не избавилась ли ты случайно от Доминика Ришара?
Джейми потерла запястье. Ее мышцы окрепли, кости выступали теперь меньше.
– Пожалуй, я испытываю прилив энергии, потому что удержала его. Я абсолютно уверена, что он источник всех сил, какие есть сейчас у меня. – Даже просто сидя в его салоне, она чувствовала себя сильнее. И чем ближе к Доминику, тем безопаснее и теплее ей было, тем красивее она становилась, а уж когда он держал ее в объятьях, краше делался весь мир.
Кэйд озабоченно закусила губу, глядя на нее.
– Что-то я сомневаюсь, – укоризненно проговорила она. – Может быть, тебе нужно немного вспомнить о собственных достижениях. Я абсолютно уверена, в тебе самой много сил и энергии.
– Я работаю над этим, – кисло буркнула Джейми, мельком взглянула на сестру и тут же отвела глаза. – Я чувствую себя немного раздавленной. – Она изобразила ладонями, словно сплющивает бумажный стаканчик, и на лице Кэйд что-то дрогнуло. – Мне даже иной раз кажется, что я не могу самостоятельно стоять на ногах.
– По-моему, сейчас это нормально, – заявила Кэйд. – Это называется выздоровление. Разве ты не можешь дать себе поблажку?
– Именно это я сейчас и делаю – даю себе поблажку.
– О-о, это ты называешь поблажкой? – Кэйд соединила кончики пальцев и поверх них рассматривала сестру. – А Доминик Ришар твой костыль?
– Возможно. – Он не был похож на неуклюжий костыль. Его сила наполняла и обволакивала ее, теплая и живительная. Солнце с мускулами, которые поддерживали ее.
Лицо Кэйд выражало одновременно и интерес, и опасение.
– Доминик Ришар. Ты и не представляешь себе, как это странно. Джейми, меня беспокоит, что ты можешь попасть в сильную зависимость от него.
– Почему? – Джейми скривила губы. – Ты думаешь, это меня сломает? По-твоему, теперь я превратилась в одну из тех слабых особ, которые цепляются за партнера и не могут стоять на твердых ногах?
Кэйд уставилась на нее, ее лицо слегка побледнело. Через миг она мрачно сказала:
– «Сломает» – это как, буквально или фигурально?
– Ох, давай обойдемся без буквального смысла. – Джейми провела рукой по столу, словно сбрасывала с него большую кучу мусора. – Я вполне…
– Знаю, – перебила ее сестра. – Я знаю, что ты здорова. Давай примем как данность, что у тебя все в порядке. Чтобы ты больше не напоминала об этом.
– Ну, почему мне приходится об этом говорить? Неужели я на всю жизнь так и останусь для вас инвалидом с покалеченным телом и глупой головой, инвалидом, неспособным держаться подальше от неприятностей?
– Это было три месяца назад, Джейми. Три месяца и вся жизнь впереди – не одно и то же.
– Верно. Верно. – Джейми провела ладонью по лицу и посмотрела на «Маман» – гигантскую черную изломанную металлическую скульптуру, нависшую над тюльпанами и аккуратным газоном. К счастью, в Тюильри этот кошмар был выставлен временно. Джейми переставила стул так, чтобы не видеть зловещей паучихи, и с облегчением остановила взгляд на классической зеленоватой статуе убегающей нимфы. Хотя еще раз с ужасом оглянулась через плечо.
Бр-р-р. Лучше смотреть на стол.
– Знаешь, у меня все в порядке, пока я не начинаю думать о возвращении туда. А после этого… – Она повторила свой жест и сплющила воображаемый стаканчик – вот так сжималась и ее душа.
Кэйд соединила пальцы, как делала всегда, размышляя над какой-то проблемой. Интересно, подумала Джейми, знали ли оппоненты Кэйд из зала заседаний ее вот такую, когда она высокомерным жестом складывала подушечки пальцев в домик, чтобы утвердить свой контроль над ситуацией. Чем больше пальцев сплетала Кэйд, тем сложнее была проблема, тем больше внимания требовало ее решение. Сейчас они были сплетены все.
– Ты ведь следила за политической ситуацией, когда лежала в больнице? Лично я категорически против того, чтобы ты вернулась туда в ближайшие месяцы.
– Этот аргумент мог бы меня убедить, если бы ты, папа и дед не твердили всегда, что мне нельзя ехать в те места.
Кэйд хотела что-то возразить ей, но промолчала, а Джейми прекрасно знала, что могла сказать ее сестра: «И папа, и дед, и я всегда оказывались правы».
– Вы были неправы, – сказала Джейми вслух. – Я сделала там много хорошего.
Кэйд провела ладонью по лицу:
– Я не спорю с этим, Джейми.
– Могла бы сделать и больше. Мне предстояло организовать в Абиджане круглый стол по экономике какао. Ты помнишь? Я рассказывала тебе об этой идее.
Кэйд молчала. Задумалась. Она могла изменить мир в рамках зала заседаний, но никогда не могла изменить сестру.
– Ну, вот что я тебе советую, – сказала наконец Кэйд, доказав, что она не менее несгибаемая, чем Джейми. – Если ты хочешь, чтобы на круглый стол приехали нужные тебе люди, организуй его в Париже. Пока в Кот-д’Ивуаре не наладится политическая ситуация, производители шоколада не направят туда своих сотрудников. Но ты вполне можешь привезти сюда представителей фермерских кооперативов. И правительственных чиновников, если к тому времени они будут назначены.
Джейми нахмурилась:
– Я хочу, чтобы главы крупных фирм побывали на фермах, чтобы они посмотрели на все своими глазами, а еще – чтобы они поняли, сколько стоят приличные сорта какао.
Кэйд тихо взвыла от досады.
– Черт возьми, почему я всегда должна выступать в роли прагматика? Конечно, персональные визиты мировых миллиардеров на фермы – дело хорошее. Но ты подумай сама: чем умирать за идеалы, почему бы тебе не выбрать и не осуществить что-то реальное?
Две пары голубых глаз встретились в нескончаемом поединке людей с сильной волей.
– Кстати, я вхожу в комитет по подготовке круглого стола, – напомнила Кэйд. – Как тебе должно быть известно. Скажи слово, и я начну тормошить каждую персону из шоколадной индустрии, до кого доберусь. Но в Париж приедет намного больше народу.
Подготовка к круглому столу, такому, как она замыслила, займет не менее шести месяцев. На нем она представит трех– и пятилетние проекты и более долгосрочные. Вместе с Кэйд, их отцом и дедом они будут убеждать все крупные шоколадные компании.
Справедливо ли это? Устраивать все, не покидая Парижа? Или это ренегатство?
– Можно также в Вашингтоне, Нью-Йорке или Лондоне, – добавила Кэйд. – Если это облегчит тебе расставание. Господь свидетель: когда я сказала, что тебе хорошо бы завести роман с парижанином, я не имела в виду этого заносчивого грубияна и развратника.
Доминик стоял в крошечной приемной, в одиночестве, и это было хорошо, так как он заполнил собой маленькое пространство. Он бросил взгляд на журналы, разложенные на столе. «Ты что, журнал в аэропорту?» Он достал из кармана книжку и прислонился к стене, потому что терпеть не мог сидеть и ждать. Потом, как ни останавливал себя, все-таки погладил ладонью свою новую куртку. Не смог удержаться. Мягкая кожа, элегантный, мужественный стиль. Не то чтобы он не мог себе позволить что-то подобное, но он никогда не уделял внимания одежде. Сейчас на нем была самая приятная вещь из всех, какие он когда-либо носил.
Он не переставал радоваться куртке. С тех пор как Джейми принесла ее в дизайнерской сумке, протянула ему, потупившись, и слегка порозовела, когда он извлек подарок из сумки. Потом он положил ладонь на затылок Джейми, такой восхитительно открытый и беззащитный. Она притихла, вбирая в себя тепло его руки, и это был глубокий, полнейший покой. И потом взглянула на него.
Когда она глядела на него вот так, внутри него все плавилось, и он становился беспомощным. А она словно никак не могла поверить, какой он чудесный. Но вместе с тем он с трудом удерживался, чтобы не сжать руку на ее затылке, не подтолкнуть ее: ну-ка, давай, поверь; поверь в меня.
Самонадеянный идиот, вот он кто. Вот если бы он стал таким, в кого она действительно могла бы поверить, кто не морочил бы ей голову ложными притязаниями!
Он не мог заставить себя снять куртку, хотя Селия посмеивалась всякий раз, когда думала, что шеф ее не слышит.
– Он такой ми-илый. Разве не прелесть?
Конечно, в июле ему придется тяжко, в жару он потеет, как свинья, но мысль, что он снимет куртку, была для него невыносимой.
Она могла бы вернуть ему его собственную, мотоциклетную.
Но она оставила ее у себя.
Потирая пальцами угол подаренного ему облачения, он пытался сосредоточиться на чтении. Но прочел лишь несколько строф, как к нему вышел Пьер Полен.
– Твоя борода мне нравится. – Теперь Доминик сидел в его кабинете.
Старик потрогал свою аккуратную седую бороду и усмехнулся.
– А что? Людям хочется верить, что человек с седой бородой знает ответы на все их вопросы. Я хотел было ее покрасить, но получится фальшиво. Итак. Сколько же прошло времени – пять лет?
Он знал это лучше, чем Доминик, потому что перед ним были его записи, но приблизительно это было так. Когда Дому исполнилось двадцать три года, ему хотелось основать собственный бизнес, чтобы он был не хуже, чем у других. Он нуждался в помощи, хотел понять, найдется ли хороший человек, который поможет ему справиться с разочарованиями и злостью, подтолкнет его к действиям. Тренажерный зал был и тогда уже обязательным для Доминика, но оказалось, что у Пьера нашлись и другие советы.
– Все еще увлекаешься Превером? – Пьер кивнул на книжку, которую Дом держал в руках.
Доминик сунул ее в карман.
– Да. А ты все так же ненавидишь поэзию?
– Увы, – извиняющимся тоном подтвердил Пьер. – Да. Я нецивилизованный варвар.
Доминик иронично усмехнулся – сидевший напротив него человек обладал множеством научных званий. Хотя, возможно, Пьер получил слишком много знаний, а Дом никогда не получал их достаточно. Квартира была набита книгами.
– Помнишь, как тебя беспокоила моя неспособность завязывать глубокие, серьезные взаимоотношения? Тогда ты предлагал поработать над этим.
Пьер взглянул на свои записи пятилетней давности.
– А ты отказался, заявив, что отсутствие серьезных отношений идет тебе на пользу.
Доминик кивнул, удобнее устроился в кресле и откинулся на спинку, плотно прижавшись к ней спиной. Этот час обещал быть очень долгим, и надо быть готовым к этому. Плюс к тому, если ты не живешь, а находишься в пугающем тебя свободном падении, приятно иметь под рукой что-то твердое.
– Пожалуй, я созрел для таких занятий.
Глава 19
Доминик крутил в пальцах маленькую овальную шоколадную конфетку с начинкой. Она была твердая, но не такая твердая или холодная, как мрамор, и уже начинала таять в его пальцах. Под его рукой на мраморной столешнице лежала маленькая горка конфет. Гладкие, плотные, темные – само совершенство. Как мог он сделать такой шоколад, последний кусочек которого отрицал всю легкость первого, отказываясь плавиться на языке?
Он мог назвать этот шоколад «Жем», и смысл поймет лишь горстка людей. Но это будут самые важные люди.
Если он изготовит для нее превосходный шоколад, станет ли она больше ему доверять? Позволит ли раздеть ее при свете дня? Уткнется ли лицом в его грудь, поведает ли какие-то детали из своей жизни, к которым не хотела возвращаться? И что ты будешь делать с этим знанием, идиот? Подпитывать свой страх, чтобы крепче держать ее в своих руках и надежнее оберегать?
Кстати, о доверии… Он потер затылок.
– Месье, прошу прощения… – окликнула его Гийеметта, поднявшись на верхние ступеньки винтовой лестницы. – Тут вас спрашивает Джеймс Кори.
Он заморгал, ничего не понимая. Между Джеймсом и Джейми, в устах Гийеметты, разница была еле заметна, а фамилия Кори совершенно сбила его с толку.
– О-о, – сообразил он. – Неужели клан Кори до сих пор пытается купить мое имя, чтобы написать его на своем шоколаде? Что, неужели Кэйд бросила Сильвана? – спросил он с надеждой.
Нет, постой, неужели он на это надеялся? Ему нравилось смотреть на страдания конкурентов, но если Сильван снова направит свое внимание на Джейми…
– Он не сказал, месье.
Доминик прищурил глаза.
– Ладно, пошли его наверх. – Возможно, сейчас он покончит кое с чем неприятным. К тому же как это заманчиво: он пользуется спросом, и у него есть возможность выбора, он может от чего-то отказываться. Все это так не похоже на то, как он начинал свою жизнь!
– Он не очень молод, – намекнула Гийеметта.
Что? Ах да, ступеньки. Доминик вздохнул и потрогал твердые маленькие овальчики шоколада.
– Сейчас спущусь.
Седовласому господину, созерцавшему витрины, было далеко за семьдесят, но он выглядел бодрым, не хромал и обходился без трости. Ростом значительно ниже Доминика, он тем не менее держал себя так, словно мог купить его с потрохами – достаточно лишь одного щелчка пальцами. Сходство с Кэйд Кори было поразительным.
Он не мог обращаться со стариком так же агрессивно, как с Кэйд, чтобы выгнать его, поэтому вежливо протянул ему руку.
– Чем могу вам служить, месье?
Голубые глаза взглянули на него, и по спине Доминика пробежали мурашки – у него даже забрезжила некая догадка. Что-то такое в глазах… Их энергия? Их возраст, глубокие морщины вокруг?
– Не знаю. – Французский у старика Кори был ржавый, отягощенный акцентом, каждое слово он тщательно выговаривал. – Я хотел взглянуть на вас.
Доминик вскинул брови, не понимая, почему он должен позволять этому старику или кому-то другому его рассматривать. Разве что, черт побери, потому что тот был почти втрое старше его.
– Посмотреть, из чего вы сделаны. – В глазах старика сверкнуло лукавство. – Не думаю, что вы позволите мне взглянуть на вашу кухню, верно?
– Я даже позволю вам купить по образцу всего, что у меня есть, взять домой и там определить состав, – добродушно обезоружил его Доминик. – Так поступают все шоколатье и кондитеры Парижа.
– Значит, вам нечего прятать? Нет ничего ценного? – с подвохом спросил старик.
Доминик осклабился, обнажив край острых зубов.
– Все вот тут. – Он постучал себя по груди.
Джеймс Кори хохотнул.
– Хорошее место для хранения. – Он подошел к лестнице и положил на перила руку, покрытую коричневатыми пятнышками. – Конечно, тут тоже может подстерегать опасность: бывает, что сердца крадут. – Он внимательно посмотрел на собеседника.
– Свое я больше не храню у себя, – засмеялся в ответ Доминик.
Старик изучал его долгим, пристальным, странно знакомым взглядом.
– Вы вполне уверены, что храните его в надежном месте, так ведь?
Доминик перестал улыбаться.
– Вы уверены, что персона, которая его хранит, не собирается улизнуть с ним в местность с каким-нибудь другим климатом?
Старый ублюдок. Беспокойство сдавило его легкие. Доминик сопротивлялся этому со всем своим высокомерием, старался говорить безапелляционно.
– Ну, я сомневаюсь, что она попытается украсть мое имя, а с ним и мои секреты.
«Его имя! «Жем Ришар», – промелькнуло в его мозгу с неожиданной, жестокой красотой – луч света, обрамленный осколками стекла.
Он сделал вдох, пережидая. Он переносил и более жестокую боль, чем эту мечту, построенную на песке…
Брови старика изогнулись. Он начал медленно подниматься по лестнице. Да, перед лицом Доминика была не попка Джейми, вид этого зада не вдохновлял, но, что делать, надо было подниматься следом за стариком. И в случае чего быть готовым его поддержать.
Слава богу, хватать старого миллиардера за задницу не пришлось. Джеймс Кори уверенно одолел подъем.
И он улыбнулся с искренним восхищением, когда шагнул в просторное, сияющее помещение, с распахнутыми в весенний день огромными окнами и сверкающими мраморными столешницами.
– Превосходно, – произнес он с сильным американским акцентом и повторил: – Превосходно! Тут нельзя делать реальные деньги, но я догадываюсь, что вы не прочь заработать.
– Я обойдусь, – отреагировал Доминик с некоторой резкостью. На его личном счету нет ни миллиардов, ни даже миллионов, но ему и так неплохо, спасибо. Ведь он стартовал совсем недавно. И каждый день получает письма по электронной почте с просьбой открыть бутик в Токио или Нью-Йорке.
– Вы покажете мне ваше хозяйство? – спросил миллиардер, доказав, что, как и его внучка Кэйд, он абсолютно неделикатен, самоуверен до нахальства. Будь он лет на тридцать моложе, Доминик отказал бы ему. Но разве мог он отказать человеку преклонного возраста?
– Если угодно, к вашим услугам. Вы знаете что-нибудь о том, как делают шоколад?
Бывший глава крупнейшей на планете шоколадной компании сощурил глаза.
– Вы, парижские шоколатье, иногда бываете невыносимыми.
– Я имел в виду настоящий шоколад, – поправился Доминик, вовсе не намеревавшийся обижать старика.
Голубые глаза сощурились еще сильнее. Доминик кашлянул.
– Шоколад, хороший на вкус.
Старик фыркнул и что-то пробормотал об отсутствии здравого смысла у внучки.
Доминик усмехнулся.
– Нельзя винить Кэйд, что она выбрала Сильвана. Она просила меня, но я не снизошел.
Читать бесплатно другие книги:
