Я – не Я Слаповский Алексей

Хотя навечно — дурацкое слово. Вечности нет ни для кого из живущих, да и послезавтрашний день — тоже довольно далеко. А вот завтра — вдруг произойдёт что-то интересное? Доживем до завтра. Всё будет хорошо.

Неделин, утешая себя, представил: вот он на сцене перед многочисленным залом, он покоряет зал, он приводит его в неистовство. Вспомнив одну из песенок Субтеева, он стал напевать её, радуясь голосу, который достался ему в наследство.

Ну и дерьмо, — сказала брюнетка. — Я ведь со всем уже спала!

Я репетирую, — сказал Неделин.

Идиот.

Выступления — три дня по три концерта в день — должны были состояться в Саратове — в Саратове! — во Дворце спорта «Кристалл». Вникая в разговоры сопровождающей группы, Неделин выяснил, что концерты идут под фонограмму — и пение, и музыка, так что особых хлопот не предвидится.

Родимый Саратов встретил Неделина хмурой слякотной погодой, с вокзала сразу же поехали размещаться в гостиницу «Олимпия».

Тут Неделин сказал, что отлучится на часок — и помчался на такси к своему дому. Чуть было не подумалось: бывшему своему дому.

Он стоял во дворе, глядел на окна с знакомыми голубыми шторами, на облупленный зелёный балкон, который он вот уже лет пять собирается перекрасить… Зайти, позвонить? Проверка газа, мол. Какой Лена стала, какими дети стали? Неделин направился к подъезду — и резко остановился.

Из подъезда выходило образцовое семейство. Отец был уверен в себе, молодёжно одет, невзирая на возраст, жена ему соответствовала в этом отношении, два симпатичных мальчугана шли не сами по себе, стесняясь родителей, как это обычно бывает при совместных прогулках, а рядом с родителями, смеясь и оживлённо беседуя. Отцом был — Неделин, женой и матерью — Лена, а мальчуганы — его сыновья. Так, значит…

Они уже проходили мимо.

Здравствуй, Лена, — сказал Неделин.

Семья остановилась. Лена удивленно посмотрела на Неделина.

Здравствуйте… Но…

В чём дело? — строго спросил отец семейства.

Ничего…Ошибся…— сказал Неделин.

Семья продолжила путь. Через некоторое время обернулись. «Нет, просто похож», — донеслось до Неделина.

Кто похож? Ну да, я похож-на певца Субтеева. Так, значит, Леночка? Так, значит, Витя Запальцев? А впрочем, скорее всего он ей ничего не объяснил. А что он сам понял? Чехарда какая-то! Но он теперь спокоен, он спокоен. Да, представьте себе, спокоен. Можно не спешить возвращаться, вот что главное. Семья — в надёжных руках.

За час до концерта в номер к Неделину и его брюнетке (её, кстати, тоже Леной звали) буквально вломился молодой человек с репортёрским магнитофоном через плечо.

Субтеев интервью не даёт! — стала выгонять его Лена.

Буквально пять минут, — робко напирал молодой человек.

Пусть, — сказал Неделин. — Пять минут — можно.

Лена пожала плечами:

Сам же говорил…— и ушла в ванну.

Алексей Слаповский, корреспондент областного радио, — представился молодой человек. — Честно говоря, это моё первое задание, я всего два дня работаю. Говоря языком эстрады — премьера!

Он и смущался и старался быть развязным. Присоединил микрофон, наставил на Неделина и задал вопрос, старательно выговаривая, глядя на какой-то индикатор со стрелочкой. Странно, как его взяли на радио: шипящих у него было втрое больше, чем положено.

Шькажьите, пожалушта, — шькажял… тьфу, чёрт!.. — сказал он, но вдруг перебил себя и повторил вопрос сносно: — Скажите, пожалуйста, вы ведь не первый раз в Саратове? Как он вам понравился в этот приезд?

Гнусный город, — сказал Неделин.

Да? — корреспондент растерянно заглянул в блокнот. — А что именно вам больше всего понравилось?

Больше всего мне не понравились люди, хотя я здесь их не встречал, — ответил Неделин.

Оригинально… Услышат ли саратовские любите ли эстрады что-то новое в вашем репертуаре, чего ещё не было на грампластинках, что не транслировалось по радио и телевидению? — упорно старался корреспондент.

Будет всё та же гадость. Слушай, парень, тебе что, нравятся эти идиотские песни?

Как сказать…— замялся корреспондент. — У эст рады свои законы…

Я тебя не о законах спрашиваю. Я тебя спрашиваю конкретно.

Корреспондент обиделся:

Не хотите давать интервью, так и скажите.

Я хочу.

Это чисто служебное, так сказать, интервью: необязательные вопросы, необязательные ответы.

А зачем?

Ну… Надо же чем-то эфир заполнять.

Ты только начал работать и уже так рассуждаешь?

Кто у кого берёт интервью? Надо, чтоб вы прозвучали, а что именно вы там скажете вашим поклонникам, всё равно. После этого запустим пару ваших песен. Будет нормально.

Ага. Вроде того: город понравился, встречи с публикой жду с нетерпением, приготовил несколько новых песен, творческие планы — съёмки в музыкальном фильме. Так, что ли?

Совершенно верно. Слушателям это интересно.

А тебе лично?

Тоже, в общем-то…

А без в общем-то? Что тебе самому во мне интересно?

Корреспондент, видимо, был терпелив и вежлив до определённого предела. Он сказал:

Мне самому — в вас — ничто не интересно.

Вот! Это уже разговор! Ты держи микрофон, не убирай! И смотри, чтобы стрелку не зашкалило.

А вы сами, — продолжал корреспондент, — пони маете всю глубину дебилизма ваших песен?

Понимаю, — сказал Неделин.

Но вы же сами сочиняете и музыку, и тексты, вы что, не можете лучше или не хотите?

Не хочу.

А знаете ли вы, —судейским голосом сказал корреспондент, — что это безнравственно: сознательно халтурить? Быть глупее самого себя? И может быть, смеяться над ерундой, которую сам и делаешь?

Точно, смеюсь.

Тогда зачем же?

Люблю дешёвую громкую славу. И деньги.

Так просто?

Владислав, пора одеваться, — вошла Лена.

Это Лена, моя любовница, — представил Неделин. Корреспондент встал, неуклюже и галантно раскланялся.

Вот ты, — сказал Субтеев, — имеешь таких красивых баб?

Корреспондент хотел что-то сказать, но не успел.

Не имеешь! — сказал Неделин. — А я за свою глупость и бесталанность — сколько угодно. Я сейчас выйду — и несколько тысяч дураков заорут от счастья. Тебе приходилось это испытывать?

Я не певец.

Но хотел бы им быть?

Таким, как ты, — нет.

Врёт! —по глазам увидел Неделин и почувствовал вдруг знакомое тяготение. Поспешно отвернулся: нет, нельзя делать этому ни в чём не повинному пареньку такие сомнительные подарки. Нехорошо. Пакостно. И — пора идти на пиршество славы, о котором он только что с таким аппетитом говорил. (Предвкушая.)

Всего доброго, — бросил через плечо. — Жаль, что не получилось интервью. Хотя, на мой взгляд, именно получилось.

На мой взгляд, тоже. Но есть законы жанра. До свидания.

(О всесилии законов жанра Неделин узнал вечером, когда по местному радио услышал: «Как вам понравился город?» — «Город помолодел, он строится, что же касается публики, то в Саратове меня всегда встречают тепло, волжане вообще гостеприимны», — говорил кто-то за Владислава Субтеева. Наверное, корреспонденту надо было во что бы то ни стало выполнить своё первое задание, и он его выполнил, заставив кого-то из друзей наговорить на магнитофон за Субтеева самим корреспондентом составленные ответы <Так оно и было. Автор.>.)

Публика в огромном Дворце спорта была накалена, свистела и требовала. Конферансье в смокинге с лицом продавца пива, как умел, ублаготворял шутками эту ораву в перерывах между танцевальными номерами. Дело в том, что Росконцерт или Союзконцерт присобачил в нагрузку к Субтееву танцевальную группу «Спектр» — пятерых вечно похмельных танцоров и пятерых девушек с удовлетворительными фигурами. "Публика после первого же танца пресытилась их искусством — и выкриками, свистом требовала Субтеева. Суб-те-е-ва! Суб-те-е-ва!

Сволочи, — сказал Неделину, вытирая пот, конферансье. — «Спектр» тоже кушать хочет, но я-то при чём? Как я вас разводить должен? В меня сейчас стулом бросили. Жидким.

Пошутив бесплатно, он опять пошёл отрабатывать деньги.

Ну, чего свистим? — спросил он зал. — От радости, что ли? А давайте узнаем, кто у нас самый большой дурак? Знаете кто? А тот, кто свистнет громче всех. Ну?

Кто-то, не врубившись в ситуацию, свистнул. Зал поощрительно заржал.

Ага! — воскликнул конферансье. — Первый претендент на звание короля дураков этого зала! Кто ещё? Кто громче?

Зал молчал.

Странно. Один дурак в зале? А мне казалось — гора-а-а-здо больше! Ничего, приятель, ты не один! — И конферансье, заложив в рот пальцы, свистнул — оглушительно, мастерски, отчего дрогнули сердца милиционеров, соблюдающих порядок.

Итак, только для умных!-танец-пантомима «Дикий Запад»! Группа «Спектр»!

И на сцене появились кривоногие красавцы-ковбои в шляпах, сапогах, с деревянными большими револьверами, и красотки, потряхивающие юбками с застенчивым бесстыдством.

— И зачем мучаться? — с ненавистью говорил конферансье Неделину. — Устроить бы сейчас на сцене групповой секс, и никакого Субтеева вообще не надо. Не сердись.

— Да нет, ты прав, — сказал Неделин. Он волновался.

Во-первых, надо быть в образе. Субтеев — он видел по телевизору — лёгок, подвижен, с подтанцовкой. Во-вторых, необходимо попадать в текст. Хорошо, что среди вещей Субтеева оказался магнитофончик и кассеты с его песнями, Неделин успел прослушать их, шевеля губами, вызывая удивление Лены, — разучивал.

Я понимаю, — звучал голос конферансье, — вы согласны весь вечер провести с группой «Спектр». (Зал взревел). Но теперь… (Зал взревел ещё.) На сцену выходит… (Зал ревел не умолкая.) ВЛАДИСЛАВ СУБТЕЕВ!

Неделин побежал на сцену, следом побежали музыканты, зазвучала фонограмма, музыканты стали изображать, что играют, Неделин побежал к микрофону, не видя зала, была только чёрная дико ревущая масса. «Вла-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-адик! Вла-а-а-а-а-а…» — перекрикивал даже этот вой чей-то погибающий девичий голос.

Неделин запнулся о провод и упал.

Он упал и больно ударился головой о стойку микрофона, микрофон тоже упал. А фонограмма, тем не менее, уже звучала.

Наконец Неделин сумел встать, поднять стойку, всунуть выпавший микрофон. И подхватил — добавляя к фонограмме живого голоса:

………………………………

………………………………

………………………………

и т. д.

Зал умолк, ошалело слушая, как Субтеев надсадно орёт в микрофон мимо музыки и мимо текста, громыхающих сами по себе.

А опомнившись — засвистал в тысячи ртов, затопал тысячами ног, замахал тысячами кулаков. Хамство по отношению к себе он терпел, но терпеть не мог непрофессионализма.

Фонограмма резко оборвалась. Подбежал конферансье.

— Владик, ты что? Ты пьяный?

— Всё в порядке. Просто споткнулся.

— С ума вы меня сведёте. (И в микрофон.)Дорогие друзья! Как вы знаете, Владислава Субтеева часто пародируют. Ему это не очень нравится. И то, что вы сейчас видели, это пародия на то, как пародируют Субтеева, исполненная самим Субтеевым!

Зал ответил рёвом восторга.

А теперь всерьёз!

— Уважаемые товарищи! — догадливо подхватил Неделин. — Теперь то же самое, но всерьёз, вот именно, по-настоящему. Прошу.

Он кивнул музыкантам, и пошла фонограмма.

Микрофон пусть отключают, сказал Неделин конферансье.

И пошёл, и пошёл крутиться и разевать рот. От песни к песне он всё больше заводил зал, он взмок от труда и от радости единения с залом. Юноши свистели, девочки кричали, изнемогая. Впрочем, и они свистели тоже.

Потом вдруг пауза. Неделин стоял, тяжело и счастливо дыша, поднимая руки.

А теперь сюрприз! — объявил конферансье из дальнего угла сцены. — Кое-кто думает, что мы тут всё под фонограмму делаем. Но следующий номер вас разубедит.

И понёс, дурак, Неделину гитару, пощёлкал пальцем по микрофону: работает! Сказал Неделину: «Валяй!»

Неделин повесил на себя гитару. Взял аккорд, провёл по струнам. Струны нестройно, но мощно пророкотали в усилителях. Зал, восхищённый тем, что любимый певец, оказывается, чего-то и на гитаре умеет, взорвался овацией.

Неделин провёл ещё.

Он должен был что-то спеть, но что?

Когда-то давно, студентом на картошке будучи, он перенял три-четыре аккорда и мог под них кое-что — Высоцкого, например. Но здесь должно быть нечто своё, оригинальное — а на кассетах Субтеева он ничего такого под сопровождение одной лишь гитары не слышал.

Что ж делать-то?

С другой стороны — это ведь не его конфуз, это Субтеева конфуз, и, если освищут Субтеева, значит, может быть, одним пошлецом станет меньше. Возможно, в том и задача — раз оказался во плоти певца, сделай добро, уничтожь пошлость её собственными руками, развенчай фальшивого кумира!

Но необходимо всё-таки что-то сказать. Извините, мол, я сегодня не в форме.

Ещё раз проведя по струнам, Неделин сказал:

Извините, я сегодня немного…

И не сказал, а спел голосовыми связками Субтеева. Публика замерла. Неделин взял другой аккорд, пропев:

Я сегодня немного, немного, я сегодня немного, чуть-чуть…

Атас! — услышал он чей-то громкий выдох.

Я немного сегодня, совсем немного, — уже ради баловства пел Неделин. — А если кто много, то мне наплевать, главное, я немного, немного, немного, чуть — чуть, дураки, те, кто много, а я немного, немного, немного…

Так, используя известные ему аккорды, он пел минут пять и закончил. Когда самому надоело.

Боже мой, что после этого творилось в зале! Гром и молния, штурм и натиск. Крики «бис»! Корреспондент местного радио, пришедший на концерт, несмотря на нелюбовь к Субтееву, тихо сказал: «Ни фига себе… ». Виктор Запальцев, пришедший на концерт с женой и детьми, тоже одобрил: «Отлично!». Некий товарищ из КГБ, пришедший на концерт не по службе, а ради отдыха, обрадовался, что приятное сочетается с полезным и громче других закричал «бис!» — чтобы ещё раз послушать слова и запомнить. Слова-то ведь явно с тайным смыслом. (А время ещё было, хоть и на излете, вязкое, цепкое.)

Неделин спел на бис — то же самое.

Он никак не думал, что после концерта разразится скандал.

Музыканты пошли ужинать в ресторан, а Субтееву ужин был заказан в номер. На ужине присутствовали Лена и конферансье.

Ну, и что это значит? — спросил конферансье.

Это — феноменальный успех! — враждебно по отношению к конферансье сказала Лена.

Я тебя штрафую, — сказал конферансье Неделину — за то, что ты шлёпнулся на сцене. Не хватало ещё, чтобы подумали, что ты пьяница или наркоман. Штрафую на двести рублей.

Ты жлоб, Барзевский, — сказала Лена.

Попрошу молчать.

Попрошу на неё не кричать! — крикнул Неделин, ничего не понимая. Кто он, этот Барзевский? Значит, не просто конферансье?

Барзевский усмехнулся и начал загибать пальцы:

Я тебя нашёл (первый палец), я тебя обул (второй палец), одел (третий палец), от пьянства спас (четвёртый палец), я тебе репертуар делаю —музыку (пятый палец), тексты (шестой палец), который якобы сочиняешь ты, я тебе делаю рекламу (седьмой палец), устраиваю концерты в самых больших залах (восьмой палец) самых крупных городов (девятый палец), я тебе бабу, наконец, уступил (десятый палец и кивок в сторону Лены). — Все пальцы оказались сжаты в кулаки. Потрясая ими, как закованный в цепи невольник, Барзевский продолжал: — А ты мне свинью решил подложить? Заигрался? Что ты мне за самодеятельность устроил? Откуда у тебя это? Кто сочинил?

Но ведь всем понравилось, — сказала Лена.

Договор дороже денег, а мы условились, что он поёт только моё. Конечно, пока он Субтеев, будет нравится всё, хоть он коровой мычи. Но! — одна, две, три таких песенки — и он уже не Субтеев, а самопальщик. По первому разу съедят, но потом зрителей будет всё меньше и меньше.

Ну и что? — сказала Лена. — Останутся настоящие любители.

И он будет выступать в актовых залах учреждений? И подо что будет петь? Под брень-брень? Кстати, ты что, играть разучился? Я тебе, скотина, сделал имидж, ты понимаешь это? Утратишь имидж — потеря ешь всё!

Он создаст новый, — сказала Лена.

Это ещё никому не удавалось. Нет, хамство какое! Я в него столько сил вложил, столько средств!

Чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь, поэтому Неделин и молчал, давая возможность Барзевскому наговорить как можно больше дерзостей. А удивительная его речь была такова:

Пошёл вон!

Что? — не поверил Барзевский.

Пошёл вон! —повторил Неделин.

Ладно. — Барзевский посмотрел на часы. — Через двадцать минут у тебя второй концерт. После поговорим.

Я в ваших услугах больше не нуждаюсь! — чётко произнёс Неделин.

Ну-ну. Посмотрим.

Посмотреть Неделину пришлось очень скоро.

Запущена была фонограмма, но на этот раз без голоса. Неделин долго впустую пританцовывал у микрофона, пока не сообразил, что произошло.

Пришлось запеть живьём.

Мало этого, в середине песни фонограмма оборвалась, публика шумно возмутилась. Музыкантам срочно пришлось подключать инструменты. Подключили, заиграли, но вразнобой, мимо ритма, а часто и мимо нот, зал хохотал негодуя. Но мало этого; взяв микрофон в руку, Неделин хотел пройтись вдоль сцены, и вдруг под ним обломились доски, он провалился, едва успев зацепиться руками, уронив микрофон. Он вылез, исцарапанный, в разорванной одежде, зал весь был свистом, но это, пожалуй, уже был не свист гнева, а свист травли, многие зрители получали удовольствие от незапланированного зрелища не меньше, чем от концерта.

Конферансье вынес гитару.

Скотина, — сказал ему Неделин.

А я при чём? — удивился Барзевский. — Технические накладки! Давай спасай положение. То же самое. Они наслышаны, они ждут.

Публика, видимо, действительно была наслышана — умолкли, приготовились, готовые всё простить.

Неделин ударил по струнам — в усилителях задребезжало что-то несуразное. Гитара была расстроена, а настраивать Неделин, понятное дело, не умел.

Выбежал Барзевский с другой гитарой.

Шутки кончились! — объявил он в микрофон. — Прошу!

Неделин взял гитару, осторожно провёл по струнам, глянул на мстительное лицо Барзевского и запел:

Я сегодня немного, немного совсем, очень мало…

Это подло, Барзрвский! — сказала Лена после концерта. — Это свинство!

Я прекращаю концерты, — сказал Неделин. — Я заболел. Могу я заболеть?

А неустойка?

Кому?

Мне. По тысяче за концерт — будьте любезны.

Обойдёшься, — сказала Лена. — И пошёл вон, тебе сказали!

Ладно, — сказал Барзсвский. — Посмотрим. Лена после его ухода долго и красиво стояла у окна, потом произнесла не оборачиваясь:

Знаешь, если честно? Я впервые пожалела, что ты такой… Ты — человек, Владик. Ты талантливый. Почему ты скрывал, что сочиняешь такие песни?

Да я, собственно…

Больше ты не споёшь ни одной попсятины. Я тебя уверяю: тебя назовут родоначальником русского интеллектуального рока. А на Барзевского плюй.

И она увезла Неделина из Саратова, Барзевский же в качестве неустойки выговорил себе право ещё полгода использовать имя Субтесва, для этого случая он давно уже держал в группе музыкального сопровождения парня, очень похожего на Субтеева. Парень, слегка для сцены подгримированный, успешно провёл оставшиеся гастроли в Саратове, а потом концерты в Волгограде, Астрахани, Ставрополе, Тбилиси, Баку, Ереване, Батуми, Сухуми, Сочи, Ялте, Донецке, Кривом Роге, Кишинёве, Киеве, Курске, Минске, Вильнюсе, Риге, Таллинне, Ленинграде, Петрозаводске, Мурманске, Архангельске, Ярославле, Нарьян-Маре, Свердловске, Магнитогорске, Ашхабаде, Душанбе, Ташкенте, Алма-Ате, Караганде, Омске, Томске, Новосибирске, Новокузнецке, Красноярске, Иркутске, Чите, Бодайбо, Якутске, Оймяконе, Магадане, Верхоянске, Анадыре, Хабаровске, Владивостоке, Петропавловске-Камчатском…

А Неделин, уезжая из Саратова, купил в поезде у проводницы местную газету «Коммунист», где прочёл обличительную заметку: «ТОРЖЕСТВО ПОШЛОСТИ». Многим залётным гастролёрам, говорилось в заметке, видимо, невтерпёж показать «провинциалам», насколько они их презирают. В Саратове продолжаются гастроли Субтеева, и эстрадное диво от концерта к концерту демонстрирует пошлые трюки на потребу той незрелой части зрителей, которые эти трюки радостно приветствуют. Больно становится за певца, когда он Демонстрирует неизвестно зачем мастерство клоуна-эксцентрика. И это более обидно, что В. Субтеев продемонстрировал, что может писать и исполнять неплохие песни, что, однако, тем более обязывает его более ответственно относиться к своему дарованию». Подписано было: А. Слаповский. Шустрый парень, работает на всех фронтах, подумал Неделин. Колотилыцик тот ещё!

Ему было любопытно: где он живёт в Москве? Оказалось, вовсе и не в Москве, а в Люберцах, на улице Гоголя, в пятиэтажном панельном доме номер двадцать два, вокруг которого много деревьев и благоустроенных кустов. (Эти подробности для тех, кто до сих пор сомневается в подлинности описываемых событий; можете специально съездить в Люберцы и убедиться, что там есть и улица Гоголя, и дом двадцать два, и деревья вокруг него.) Постепенно Неделин выяснил, что родом он (Субтеев) из небольшого южного города, что там у него мама-учительница и папа, отставной военный, который приказал ему не появляться на глаза с тех пор, как случился скандал: Владик соблазнил дочь хороших родителей, она нечувствительно забеременела, хорошие родители ударили в набат, Владик всё отрицал, дочь хороших родителей вдруг объявила, что она не в претензии, заманила как-то Владика к себе домой, говорила, что её любовь к нему — ошибка, что у неё есть курсант военного училища, готовый взять её с ребёнком, Владику же нужно делать карьеру (он уже тогда начал петь в одной из городских популярных групп), и, усыпив таким образом его бдительность, предложила на прощание в знак примирения полюбить друг друга. Тогда-то это и случилось: она, осатанев от девичьей обиды, отгрызла всё начисто в один миг! Субтеев дико орал, на крик вошёл с улыбкой папа девушки, врач, быстренько обезболил, наложил швы и сказал, что если он вздумает жаловаться, то тут же будет подан встречный иск об изнасиловании — защищаясь от которого, бедная девочка и приняла необходимые меры обороны. К тому же, охота ли Субтееву, чтобы об его комическом позоре узнал весь город? Субтеев плакал, просил прощения, требовал пришить.

Поздно! — сказал папа. — Что ж теперь поделаешь, за все, голубок, надо платить!

Потом, когда Субтеев стал знаменитым, девушка из южного города рассказала своим подругам об увечье, те рассказали прочим, глухи расходились трансформируясь, и в окончательном варианте выглядели так: Субтеев гермафродит, он и мужчина, и женщина, поэтому одну неделю он живет с женой, дочерью посла какого-то арабского государства, а другую неделю живет с мужем, солистом Большого театра.

Лена, как оказалось, проживала отдельно, в Москве, с больной матерью и маленьким братом. Но регулярно приезжала в Люберцы — или Субтеев приезжал в Москву, имея всегда бронь в одной из центральных гостиниц.

Лена настоятельно советовала Неделину сделать новую программу из пятнадцати-двадцати песен. Он занялся этим, для начала освоив с помощью самоучителя еще несколько гитарных аккордов.