Следы невиданных зверей Акимушкин Игорь
Итак, одна мадагаскарская птичка весила чуть поменьше быка и несла яйца с добрый бочонок. Эти яйца иногда находят в торфе болот Мадагаскара. Каждое из них вмещает 9 литров, или 184 куриных яйца! Шутки ради подсчитали, что из одного яйца эпиорниса можно было приготовить яичницу почти на сто человек, а всеми яйцами из одного гнёзда накормить две тысячи человек!
До середины прошлого века жители Мадагаскара утверждали, что «слоновьи птицы» живут в самых пустынных уголках острова. Ещё в 1860 году миссионеры слышали глухие, трубные крики этих таинственных птиц, раздававшиеся в глубине лесных болот. Теперь мадагаскарские страусы считаются вымершими.
Кто среди диких болот в короткий срок истребил целый мир гигантских птиц? Известно, что жители Мадагаскара не охотились на воромпатру. В вымирании самых удивительных пернатых, каких когда-либо знала земля, повинны люди из Европы, прибывшие на остров как завоеватели. Они не берегли ни местных традиций, ни природных богатств. Хищническое уничтожение лесов промышленными компаниями погубило мадагаскарских страусов.
В последние годы с Мадагаскара приходят тревожные вести о разрушительных наводнениях. Это тоже наследие колониализма. Ведь за несколько веков господства на острове европейцев уничтожено девять десятых лесов Мадагаскара. Зеленые массивы не задерживают больше бешеных потоков, низвергающихся после тропических ливней с гор в долины.
Вместе с девственными лесами исчезли и исполинские птицы, которые жили в глубине диких непроходимых болот.
Птицы с бронебойными клювами
Это счастье, что мадагаскарские и новозеландские страусы были нехищными и мирными гигантами, они питались лишь растениями. Можно представить себе, сколько неприятностей доставили бы людям и животным хищные птицы такого роста!
Впрочем, древние легенды рассказывают о пернатых хищниках, которые в былые времена чуть ли не в пустыню обратили окрестности древнегреческого города Стимфала. Это были гарпии. Они нападали на людей и животных и разрывали их своими медными когтями и клювами. Их истребил Геракл, могучий сын Зевса и Алкмены. Только ему под силу был такой подвиг.
Прошли столетия после того, как люди в долинах Эллады сложили героические сказания о подвигах Геракла. Неутомимые труженики новой науки — палеонтологии раскопали древние пласты земли, чтобы установить по сохранившимся там остаткам, таким ли был мир «до Адама», как рассказывают библейские сказки.
Как же были удивлены исследователи, наткнувшись в земле на окаменевшие черепа хищных птиц, весом и размером не уступавшие лошадиным!
Но эти ископаемые «гарпии» жили не в Греции, а в Северной Америке, и не 2,5 тысячи, а 50 миллионов лет назад. Палеонтологи назвали их диатримами. Как и у воромпатры, у диатримы крылья были недоразвиты, и она не умела летать. Зато бегала очень быстро. Рост диатримы — два метра, а её хищный клюв, массивный и длинный (размером почти в полметра!), напоминал нож гильотины. Этим страшным оружием чудовищная птица легко могла вспороть брюхо любого хищника.
Не были ли клювы диатрим предназначены также и для пробивания панцирей динозавров, с которыми предки этих птиц, по-видимому, вели борьбу? Во всяком случае клювы диатрим носят явно «бронебойный» характер.
До сих пор ещё дальняя родственница диатримы — бразильская кариама — живёт в пампасах Южной Америки. Но она значительно мельче своей допотопной кузины и опасна только саранче и змеям, которыми питается. За это бразильцы очень любят и берегут кариам. Закон запрещает их убивать.
Миллионы лет назад, в то время как Северный полюс «путешествовал» по Тихому океану, в Антарктиде был довольно сносный климат. Там расплодились другие гигантские птицы — фороракосы — и «атаковали» с юга американский континент: 45—35 миллионов лет назад фороракосы проникли уже в Патагонию.
У фороракосов, как и у диатримы, огромный хищный клюв и недоразвитые крылья. Возможно, что в ту пору в Патагонии уже жили предки исполинских броненосцев — глиптодонтов. Глиптодонты, панохтусы, дедикурусы — мирные, растительноядные великаны ростом с небольшой танк были и вооружены наподобие этой боевой машины. Тело их защищал мощный костяной панцирь. Толщина брони достигала 4,5 сантиметра! Орудием нападения «живому танку» служил хвост с булавой на конце, утыканный острыми шипами.
Может быть, древние броненосцы спрятались в своей окостеневшей шкуре, как в блиндаже, именно от страшных клювов чудовищных птиц? Вполне возможно, что фороракосы охотились в патагонских пампасах на самых древних из броненосцев. Тем самым они способствовали, конечно, наряду с другими хищниками образованию у этих животных мощного защитного панциря.
Фороракосы и диатримы недолго разбойничали в американских равнинах. Они исчезли так же внезапно, как и появились. Какой Геракл истребил этих гарпий?
Наука не нашла пока удовлетворительного объяснения причин их гибели.
Спасённые животные
Не всегда легко установить, отчего вымирают некоторые животные. Зато мы твёрдо знаем, как удалось спасти, уберечь от полного исчезновения многие виды редких зверей и птиц.
Причины их «воскрешения» — твёрдые меры по охране диких животных и организованные усилия всех верных друзей природы — и учёных и простых любителей. Сбываются самые смелые мечты.
19 февраля 1921 года некто Бартоломеус Жпокович убил последнего зубра в Беловежской пуще. Казалось, вид погиб… но сейчас в СССР живёт 92 чистокровных зубра, не считая ещё 263 зубробизонов и других зуброметисов.
Наука совершила чудо: зубров удалось воскресить, и теперь их судьба никого не беспокоит.
Спасён и американский бизон. К началу нашего столетия в Канаде и США уцелело лишь около тысячи бизонов — шестидесятитысячная часть былого их количества. Теперь в одних только США насчитывается несколько десятков тысяч бизонов.
Спасены почти совсем истреблённые мехопромышленниками сумчатые медведи Австралии, морские выдры Командорских и Алеутских островов, русские бобры и сайгаки, альпийские безоаровые козлы, калифорнийские морские слоны, мускусные быки Канады.
История восстановления соболя — блестящая победа советской биотехнической науки.
Было время, когда зоологи совсем уже собрались занести соболя в списки вымерших видов. После Октябрьской революции молодая Советская республика начала восстанавливать разрушенное войной и интервенцией хозяйство. Было принято во внимание и плачевное положение соболя.
1927 год — начало массовых мероприятий восстановления соболя по широкому фронту сибирских лесов. Сначала полсотни драгоценных зверьков выпустили в тайге Нижне-Амурекой области. Через год «перемещённые» зверюшки обосновались на острове Карагинском (около Камчатки).
Позднее большие партии соболей завезли в Тюменскую, Иркутскую, Читинскую, Кемеровскую, Томскую, Свердловскую области, в Бурятскую АССР, в Якутскую АССР, в Красноярский край и даже в Казахстан.
Ещё до Великой Отечественной войны свыше четырех тысяч соболей было расселено по таёжным лесам и урочищам нашей страны.
И результаты превзошли самые смелые ожидания! «Теперь в СССР, — пишет профессор В. Н. Скалой, — соболя стало не меньше, а может быть, больше, чем 100 лет тому назад».
Когда-то Средиземное море изобиловало тюленями. Это были белобрюхие тюлени-монахи. Но их безжалостно истребили люди. Один лишь Абрахэм Кин, зверобой с Ньюфаундленда, убил миллион тюленей!
В результате тюлени-монахи совершенно перевелись в Средиземном море. И вот недавно они снова появились у берегов Северной Африки.
С материков и морей поступают радостные вести. Говорят, что в Анголе видели якобы вымерших в прошлом веке квагг — бурых зебр с редкими полосами лишь на голове и шее. Буры во множестве истребляли квагг: им нужны были шкуры для бурдюков. В результате квагги стали экспонатами палеонтологических музеев: последняя квагга умерла в 1883 году в зоопарке Антверпена.
И вот теперь будто бы уцелевшие в глуши южноафриканских степей животные стали попадаться на глаза охотникам.
Но торжествовать ещё рано: это могли быть гибриды ослов и зебр, которые выглядят почти как квагги…
Говорят также, что в Иране видели персидских львов, истреблённых в 1923 году.
На Дальнем Востоке китобои рассказывают, что иногда в море встречается им огромное морское животное, не кит и не рыба. По описаниям это существо похоже на вымершую 200 лет назад стеллерову корову…
Конечно, это все только слухи. Но и самый невероятный слух иной раз может оказаться правдой. Примером служит история кахоу, бермудского буревестника (Pterodroma cahow).
Считалось, что эту птицу, гнездившуюся на Бермудских островах, уничтожили колонисты ещё в начале XVII века. Никто с тех пор не видел бермудских буревестников, хотя заметить их, казалось бы, совсем не трудно: в поисках пищи они часами парят над морем.
Но вот в 1951 году заведующий отделом птиц Американского музея естественной истории доктор Роберт Мэрфи и его сотрудники нашли живых и здравствующих кахоу вместе с гнёздами и птенцами на скалах маленьких островков группы Касл-Харбор.
Натуралистам удалось даже поймать пять взрослых птиц в петли на концах длинных бамбуковых палок. Исследовав и надев на лапы кольца, «вымерших» птиц отпустили на волю. Поискав хорошенько, обнаружили в скалах ещё 17 гнёзд кахоу. О своём открытии учёные написали интересную статью; она была напечатана в 1951 году в журнале «Нейчурел хистори».
Трагедия странствующих голубей
История истребления странствующих голубей — самая потрясающая драма, разыгравшаяся в природе при участии человека.
Едва ли ещё какое-нибудь пернатое животное встречалось на земле в таких чудовищно огромных количествах, как странствующий голубь Северной Америки. Рассказы о нем читаются как фантастический роман.
Странствующие голуби обитали по всей территории США и Южной Канады. Они появлялись в небе столь густыми стаями, что буквально заслоняли солнце. Становилось сумрачно, как при затмении. Летящие птицы покрывали весь небосвод от горизонта до горизонта. Голубиный помёт падал с неба, подобно хлопьям снега, бесконечное гудение крыльев напоминало свист штормового ветра.
Проходили часы, а голуби все летели и летели, и не было видно ни конца, ни начала их походным колоннам. Ни криками, ни выстрелами, ни пальбой из пушек нельзя было отклонить от курса бесчисленную, как саранча, «эскадрилью».
Американский орнитолог Вильсон рассказывает о стае голубей, которая пролетала над ним в течение четырех часов. Стая растянулась на 360 километров![48] Он подсчитал приблизительное количество птиц: получилась невероятная цифра — 2 230 272 000 голубей.
Орнитолог Одюбон сообщает о стае странствующих голубей числом в 1 115 136 000 птиц! Это значит, что численность всего одной только стаи странствующих голубей во много раз превышала количество всех вообще наземных птиц в такой стране, как, например, Англия или Финляндия[49].
Дальнейшие подсчёты дают ещё более поразительные результаты. Допустим, что каждый голубь весил полфунта, тогда вес всей стаи будет около полмиллиона тонн! Вдень эта прожорливая армия пернатых съедала 617 тысяч кубометров всевозможного корма. «Это больше, — пишет британский натуралист Фрэнк Лейн, — суточного рациона солдат всех воюющих стран к концу второй мировой войны!»
Можно ли было быстро истребить такое сказочное множество птиц? Печальная судьба странствующего голубя говорит, что можно, если умело приняться за дело.
Странствующих голубей уничтожали всеми способами, которые для этого годились. Стреляли из ружей, винтовок, пистолетов, мушкетов всех систем и калибров. В ход были пущены даже горшки с серой, которые разжигали под деревьями на местах ночёвок голубей. Птиц ловили сетями, били палками, камнями. Так густы были стаи голубей, порой они летели так низко, что колонисты сбивали их жердями. Рыбаки, когда над ними пролетали голуби, били их вёслами. Ни один метательный снаряд, брошенный вверх, не падал обратно, не сбив одного или двух голубей. Рассказывают, что работники на фермах наловчились сбивать летящих голубей ножницами для стрижки овец. Даже собаки выбегали на бугры и ловили пролетающих голубей, прыгая в воздух. Прямо чудеса!
Когда голуби пролетали над военными фортами, солдаты заряжали пушки картечью и сбивали сотни птиц. Один из американских писателей середины XIX века описывает город Торонто во время пролёта над ним большой стаи голубей. Три или четыре дня, пока голуби летели над городом, стены его домов дрожали от непрерывной пальбы, словно жители завязали на улицах перестрелку с неприятелем. Все лавки, все учреждения были закрыты. Люди осаждали крыши домов. Всевозможные ружья, пистолеты и мушкеты были пущены в ход. Даже почтённые члены муниципального совета, адвокаты, преуспевающие дельцы и сам шериф графства не могли отказать себе в увлекательном «спорте» истребления безобидных птиц.
Странствующие голуби питались желудями, каштанами, буковыми и другими орехами, которые в изобилии производили нетронутые леса Северной Америки. Голубям часто приходилось менять места кормёжек, но ночевать они прилетали обычно в одну и ту же местность. Здесь их с нетерпением поджидали толпы убийц, собравшиеся со всей округи.
Одюбон рассказывает, что одно место ночёвок голубей занимало участок леса шириной почти в пять и длиной около 65 километров. Голубей ещё не было видно, а вокруг расположились лагерем «охотники» с повозками, бочками для засолки мяса и другим снаряжением. Два фермера пригнали за сто миль стада свиней, чтобы откармливать их здесь голубиным мясом.
Когда село солнце, на горизонте показалась тёмная туча. Это летели голуби. Они быстро приближались. Тысячи голубей были убиты первыми же выстрелами. Но прибывали все новые и новые легионы птиц. Они уже заняли все деревья в лесу, не осталось ни одной свободной ветки. На некоторых суках голуби сидели в несколько слоёв, располагаясь на спинах друг у друга.
А воздух вокруг дрожал от непрерывной пальбы, от треска падающих под тяжестью голубей деревьев, хлопанья миллионов крыльев. В адском грохоте нельзя было расслышать слов соседа. Даже ружейные выстрелы распознавались лишь по вспышкам. Всю ночь длилось побоище. К утру под деревьями лежали горы убитых и издыхающих птиц.
Люди из Европы презирали законы «невежественных» индейцев, запрещающие охоту на птиц в период размножения. Они миллионами убивали гнездящихся голубей. В штате Мичиган в 1878 году гнездовая колония голубей занимала все деревья в лесу на пространстве 15x57 километров. Гнездовье в Кентукки располагалось на вдвое более обширной площади. На каждом дереве висело иногда больше сотни гнёзд, и нередко сучья обламывались под тяжестью быстро растущих птенцов.
Когда птенцы годились уже в пищу, отовсюду съезжались толпы убийц. Они приезжали с семьями, работниками, пригоняли стада свиней. Деревья с гнёздами валили на землю и убивали палками не оперившихся ещё птенцов.
В США насчитывалось много тысяч профессиональных «охотников» на голубей, которые зарабатывали баснословные по тем временам деньги — до 10 фунтов стерлингов в день. Их «дело» было широко поставлено. Целая сеть агентов посылала по телеграфу донесения о появлении тут или там новых стай голубей, о местах их ночёвок и направлении полёта. Туда уже мчались заготовители.
Развитие железных дорог обеспечивало быструю доставку сотен тонн убитых голубей на рынки страны. Ежедневно, например, из гнездовой колонии в штате Мичиган отправлялось по железной дороге 12,5 тысячи птенцов и взрослых птиц, а валовой сбор за период размножения с марта по июль достигал 1,5 миллиона птиц.
Таков «урожай» только одной гнездовой колонии. Во всех же Соединённых Штатах и в Канаде в семидесятых годах прошлого века добывались сотни миллионов голубей!
Неужели в большой стране не нашлось ни одного человека, который поднял бы голос в защиту избиваемых птиц? Неужели в США не было законов, охраняющих богатства природы?
Законы такие, конечно, были. Ещё в 1848 году в Массачусетсе издано постановление, запрещающее ловлю голубей сетями. Через три года в штате Вермонт были взяты под охрану все непромысловые птицы, в их числе странствующие голуби. Законы, запрещающие их добычу, были вскоре приняты и в других штатах. Но кто считался с ними, когда речь шла о большом бизнесе!
В 1880 году в стране встречались ещё значительные стаи странствующих голубей, но уже через 20 лет от них не осталось и следа. Исчезновение фантастически многочисленного вида было так внезапно, что в Америке, кажется, до сих пор не могут прийти в себя от неожиданности. Изобретено несколько «теорий» для объяснения ошеломляюще быстрого, «как взрыв динамита», исчезновения голубей. Одни предполагают, что все голуби утонули в Атлантическом океане, когда «эмигрировали» в Австралию. Другие думают, что они улетели на Северный полюс и там замёрзли.
Нужно ли объяснять после всего изложенного, что в истреблении странствующих голубей повинен не Северный полюс и не Атлантический океан, а стихия более страшная, имя которой «бизнес».
В начале нашего века в зоопарках ну различных любителей жило ещё несколько странствующих голубей. Последний представитель этого вида умер в городе Цинциннати в сентябре 1914 года.
Птица феникс
В последнее время в США изредка появляются сообщения, что кто-то и где-то будто бы видел странствующих голубей. Специалисты полагают, что за странствующих голубей, вероятно, принимали траурных голубей, которые на них очень похожи. Но не будет ничего удивительного и в том, если окажется, что это и в самом деле странствующие голуби. От алчности бизнеса они могли спастись в глубине канадских лесов.
Животворные силы природы неиссякаемы. Виды, почти исчезнувшие, вновь восстанавливают свои поредевшие ряды, когда друзья природы не пожалеют сил ради благородного дела — их спасения.
Совсем уже погибшие животные возрождаются «из пепла», подобно сказочной чудо-птице. Люди древности, поражённые вечной молодостью природы, сложили легенду о бессмертном фениксе. Почувствовав приближение немощной старости, птица феникс сжигала себя на очистительном костре, чтобы затем вновь возродиться к жизни, но без тяжкого бремени прожитых лет.
Жила птица феникс в раю — в прекрасной стране, далеко за восточным горизонтом, там, где восходит солнце. Обитатели рая не знали ни печалей, ни смерти.
Прожив в радости и блаженстве тысячу лет, птица феникс начинала чувствовать приближение старости.
Поскольку печальные мысли, связанные с этим обстоятельством, запрещены в раю, обеспокоенная птица покидала райские чертоги и переселялась в мир смертных, чтобы хорошенько обдумать своё положение. Она летела на запад через джунгли Индии, пересекала Иранское нагорье. В Ираке делала остановку, чтобы пополнить в его благоухающих рощах запас опиума, ладака и других необходимых при самосожжении благовоний. Затем летела дальше к берегам Средиземного моря. Здесь, в Сирии, находился транзитный пункт её чудесных превращений.
Сирийское побережье, на котором птица феникс совершала своё омоложение, люди назвали «берегом феникса» — Феникией, или Финикией.
Конечно, на финикийском берегу в изобилии росли финиковые пальмы. Птица феникс выбирала самую высокую и на её макушке из собранных ароматических растений начинала строить гнездо. Работа шла быстро, и к вечеру благоухающая гробница-колыбель была уже готова. Птица феникс садилась в гнездо и дожидалась рассвета. С рассветом приходили её смерть и юность.
Лишь только небо на востоке загоралось слабым румянцем зари, птица феникс поворачивалась навстречу солнцу.
Чудную песню запевала она! Её голос был так прекрасен, что даже сам солнечный бог на секунду отрывался от важных дел. Остановив колесницу, он слушал нежную мелодию. Замирала вся вселенная. Останавливалась земля. Прислушивались звезды.
Лишь секунду слушал бог солнца дивную песню и снова трогал своих коней. Снопы искр взлетали вверх от дружного удара лошадиных копыт. Некоторые искорки падали на землю, прямо в гнездо волшебной певуньи. В миг вспыхивали ароматные травы, из которых оно было сложено. Так, с весёлой песней на устах, в огне и благоухании, оканчивала птица феникс каждое тысячелетие своей жизни.
Когда зола сгоревшего гнёзда остывала, в пепле, оставшемся от прежнего феникса, поселялся небольшой червь. Он быстро рос и на третий день превращался в юного феникса. Окрепнув, помолодевшая таким радикальным способом птица расправляла крылья (который раз за многие тысячи лет). Заглянув ненадолго в город Гелиополис (близ нынешнего Каира в Египте), чтобы возложить на алтарь бога солнца урну с пеплом своего предшественника, феникс летит на восток, в рай. Все птицы сопровождают его в этом радостном путешествии. Но, увы! Долетев до пределов рая, им приходится поворачивать назад. Ведь туда вхожа лишь одна птица феникс. И птичьи стаи летят обратно на свою полную печалей родину.
Ежегодно весной и осенью птицы, видимо, вспоминая о чудесных днях, проведённых в компании с вечно юной подругой, или, может быть, репетируя полет с новорождённым фениксом следующего тысячелетия, предпринимают далёкие путешествия.
Некоторые учёные, пленённые поэтическим очарованием этой легенды, решили поискать в природе следы птицы феникс. Может быть, обитает на земле её (пусть более прозаической) двойник, у которого сказочная тёзка заимствовала некоторые твои примечательные черты.
Обратились к сочинениям античных коллег.
Птицу феникс описывал Геродот, но выяснилось, что он спутал с ней совсем другого представителя царства пернатых. Конечно, не мог обойти молчанием знаменитую птицу и Плиний Старший[50]. Он писал в «Естественной истории», что, по слухам, феникс будто бы размером с орла. Шея у неё золотистого цвета, все прочее тело — пурпурное. Голова украшена хохолком из удлинённых перьев.
Стали искать, пользуясь указаниями Плиния, золотисто-пурпурных птиц с хохолком среди представителей египетской фауны. И нашли!
Пурпурная цапля (Ardea purpurea) очень походит своей внешностью на портрет феникса, нарисованный Плинием, и в её повадках заметили некоторые сходные черты. Пурпурная цапля любит, например, гнездиться на вершинах финиковых пальм. Когда на рассвете, приветствуя восход солнца, она машет крыльями, её чудесное оперение вспыхивает огнём в лучах пробуждающегося солнца.
Наконец найдены старые египетские изображения феникса: он похож на цаплю! Египетское название пурпурной цапли — «бену». Так же называли в стране пирамид и финиковые пальмы. Греки употребляли другое слово — «феникс».
Но, к сожалению, в биологических свойствах пламенеющей на восходе солнца птицы не найдено никаких примет вечности. Она так же смертна, как и все на этом свете.
Однако счастливую судьбу возродившегося феникса разделила другая птица. Её история показывает, насколько успех, казалось бы, самых безнадёжных поисков зависит от настойчивости исследователя. Имя этой птицы — такахе.
«Воскрешение» такахе
Первые исследователи Новой Зеландии из рассказов маори заключили, что на островах, кроме моа, водились ещё какие-то замечательные птицы. Маори охотились на них. Птицы были ростом с гуся, с развитыми крыльями, но летать не умели. Одно воспоминание о чудесном оперении этих птиц приводило в восторг старых охотников на мого — так называли диковинную птицу на Северном острове. Другое её имя — такахе — было в обиходе у жителей Южного острова.
Учёные сначала с интересом собирали все сведения о странной птице. Но проходили годы, и никаких следов её обитания, даже в далёком прошлом, не нашли. От моа остались хотя бы кости и перья. А о существовании такахе — никаких вещественных доказательств… Решили было, что мого-такахе — мифическое существо из маорийских сказаний.
Но вот в 1847 году Уолтер Мэнтелл, неутомимый собиратель редкостных животных Новой Зеландии, случайно приобрёл в одной деревне на Северном острове череп, грудную кость и другие части скелета неизвестной крупной птицы. Он тщательно запаковал свою находку и послал в Лондон отцу, известному в то время геологу. Мэнтелл-старший обратился за консультацией к палеонтологу Оуэну. Профессор Оуэн определил, что кости принадлежат большой крылатой, но нелетающей птице. Он назвал её в честь Мэнтелла — Notornis mantelli, то есть — «Замечательная птица Мэнтелла».
Маори оказались правы: такахе — не миф, а живое существо во плоти и перьях. Такахе принадлежит к пастушковым птицам. Некоторые из них водятся и у нас: это болотные курочки, пастушки, погоныши, коростели и лысухи — все хорошо известны охотникам. Самая крупная из наших пастушковых птиц — султанская курица обитает в камышовых зарослях по западному и южному побережью Каспийского моря. Она очень похожа на такахе, хотя мельче её и менее ярко окрашена. В Новой Зеландии, где султанская курица тоже водится, её, случалось, путали с такахе.
Через два года после находки Мэнтелла последовал ещё более неожиданный сюрприз. Группа охотников на тюленей расположилась на одном из небольших островков у юго-западного побережья Новой Зеландии. Ночью пошёл снег. Наутро, когда люди вышли из палаток, они с удивлением увидели на снегу следы крупной птицы. О таких птицах здесь ничего не слышали!
Охотники, забыв о деле, ради которого сюда приехали, пошли с собаками по следу таинственного пернатого.
Пройдя порядочное расстояние, люди увидели впереди большую птицу. Собаки бросились в погоню за ней. Но странное дело: вместо того, чтобы полететь, птица с необычной быстротой пустилась бежать по снегу. Наконец собаки её поймали. Птица пронзительно закричала. И когтями, и толстым — клювом она отбивалась так успешно, что собаки не могли её задушить. Люди спасли отчаянную птицу от разъярённых псов.
Охотники на тюленей не были натуралистами, но и они сразу поняли, что пойманная птица — большая редкость. Какое красивое у неё оперение! Голова и горло — сине-чёрные. Шея, грудь, бока — фиолетово-голубые, спина — оливково-зелёная, крылья и хвост — синие с металлическим отливом, а низ хвоста (подхвостье) — белоснежный. Толстый клюв и сильные ноги — ярко-красные.
Восхищённые блеском её оперения, люди не решились убить столь чудесную птицу. Они отнесли её на корабль. Там жила она несколько дней.
Но что же с ней дальше делать? Охотники не знали. С большим сожалением после четырех дней раздумья они убили прекрасную пленницу, изжарили и съели её.
Но шкуру птицы все-таки сохранили! Благодаря счастливой случайности шкура попала тоже в руки Уолтера Мэнтелла. Он немедленно послал её в Лондон.
Позднее с помощью собак было поймано ещё несколько живых такахе. Из-за чучела одной из них произошёл забавный «коммерческий конфликт» между Британским и Дрезденским музеями.
История эта такова. Один охотник на кроликов расположился лагерем в девяти милях к югу от большого озера Те-Анау (на Южном острове). В настоящее время берега этого озера — главная «резиденция» такахе. Однажды охотничий пёс, гордый своей удачей, притащил в пасти ещё трепещущую птицу. Хозяин был в восторге от «закуски», которую поймала умная собака. Он подвесил птицу к потолку палатки с намерением съесть её на следующий день. К счастью, мимо проходил заведующий опытной станции Коннор. Он «реквизировал» редкую птицу, в которой сразу признал драгоценную для науки такахе. Принёс находку домой, снял с неё шкуру и тщательно отпрепарировал все кости скелета. Это был первый полный скелет такахе, посланный в Лондон.
Но в Лондоне он не достался англичанам. Редкостную находку «предприимчивый» Коннор решил продать с аукциона. Представитель Британского музея получил от своего начальства инструкцию не платить больше ста фунтов стерлингов. А представитель Дрезденского музея прибыл с разрешением заплатить столько, сколько потребуется, но приобрести драгоценный экспонат.
Начался торг. Цена быстро поднялась до ста фунтов и… Британский музей вышел из игры. Посланец Дрезденского музея прибавил ещё пять фунтов, получил покупку и с триумфом вернулся домой.
Здесь немецкие учёные подвергли скелет такахе тщательнейшему исследованию (не обошлось и без микроскопа) и нашли в нем некоторые отличия от самого первого экземпляра этой птицы, добытого Мэнтеллом 32 года назад. Значит, на Северном и Южном островах Новой Зеландии обитают два разных вида такахе[51]. Первый вид был описан ещё Оуэном и получил название Notornis mantelli. Второй вид назвали Notornis hochstetteri в честь известного австрийского исследователя Австралии и Новой Зеландии профессора Хохштеттера.
За другой пойманный позднее экземпляр такахе коллекционеры заплатили ещё дороже, чем на аукционе в Лондоне: 250 фунтов стерлингов! Даже по теперешним временам это большая сумма. А 60 лет назад целая семья могла безбедно просуществовать на эти деньги несколько лет.
Такахе, оценённая так дорого, была поймана в 1898 году, и с тех пор она как в воду канула. Проходили десятилетия, но ни одна живая такахе не попадалась больше в руки охотников. А охотились за дорогой птицей, надо полагать, очень активно. Правда, маори рассказывали, что такахе ещё водятся в горах около озера Те-Анау, но им не верили. Решили, что птица, пойманная в 1898 году, была последним живым представителем своего вида, и такахе занесли в списки вымерших животных. Там она и пребывала в продолжение 50 лет.
Но вот в 1947 году Джиофри Орбелл, врач из небольшого новозеландского городка и натуралист-любитель, решил проверить, действительно ли легендарная птица окончательно вымерла. Это была бессмысленная, с точки зрения многих специалистов, попытка. С несколькими товарищами Орбелл проник в густые леса западного побережья Те-Анау, расположенные на высоте около тысячи метров над уровнем моря.
Во время этой экспедиции Орбелл открыл лишь неизвестное картографам озеро. Для начала неплохо! Но такахе они не нашли. Правда, исследователи слышали крики каких-то неведомых птиц и видели странные птичьи следы. Это вселило в них новые надежды.
На следующий год в ноябре Орбелл вернулся в леса Те-Анау, ещё лучше оснащённый экспедиционным оборудованием — со всевозможными сетями, телеобъективами и даже с аппаратом для цветной киносъёмки. Не забыл он и про кольца для мечения пойманных птиц. На этот раз его ждала удача. Сразу два живых такахе во всей красоте своего чудного оперения попались в сети! Их привязали к столбу, сфотографировали во всех позах, как голливудских кинозвёзд, надели на лапы кольца и отпустили на волю.
Через год, во время третьей экспедиции, доктор Орбелл нашёл даже гнёзда такахе. Исследовав 30 гнёзд, он пришёл к выводу, что супружеская чета такахе воспитывает в год только по одному чёрному, как ночь, птенцу.
Орбелл и его спутники подсчитали, что в двух смежных долинах живут 50—100 взрослых такахе. Конечно, где-нибудь по соседству есть и другие поселения этих птиц.
Правительство Новой Зеландии немедленно объявило заповедником места обитания такахе. Орбелл исследовал пространство в 200 гектаров. Современный заповедник такахе у озера Те-Анау охватывает площадь в 160 000 гектаров. Этой «жилплощади» вполне достаточно для расселения всего будущего потомства сохранившихся здесь редкостных птиц.
Фотографии, цветные рисунки и подробные описания такахе в изобилии встречаются теперь в каждой книге о птицах Новой Зеландии. Её красочные изображения мы видим даже на марках этой страны. Ещё вчера «вымершая» птица такахе стала сегодня символом надежд всех энтузиастов-искателей неведомых зверей и птиц.
«Последний» буревестник, рогатый гокко и павлин из Конго
В 1949 году уже знакомый нам по истории с кахоу Роберт Мэрфи обнаружил в Тихом океане совершенно неизвестного буревестника. Он описал его под названием Pterodroma ultima. Находка Мэрфи тем более удивительна, что открытый им «последний» буревестник («ultimus» — по-латыни «последний») не только крупная и приметная птица, но и очень распространённая. Как её не заметили раньше?
В 1939 году исследователи Бонд и Шауэнзее описали новый вид «рогатого» гокко — Pauxi unicornis.
Гокко относятся к куриным птицам и обитают в тропических лесах Южной Америки. Окраска у них чёрная, в длину они бывают до метра. Новый вид гокко найден в Боливии, он отличается от других своих собратьев длинным выростом на лбу, похожим на рог носорога.
В 1938 году зоолог Мольтони открыл в Абиссинии совсем диковинную птицу — не то ворону, не то скворца. Он назвал её замысловато: Zavattariornis stresemanni — название, вполне подходящее для такой особенной птицы. По своему анатомическому строению «заваттариорнис» совершенно не похожа ни на одну из птиц. Чтобы её классифицировать, систематикам пришлось учредить (для неё одной) новое семейство птиц.
Весьма неожиданное открытие было сделано в 1937 году двумя зоологами — Хачизука и Делакуром, Птичка, описанная ими, совсем невелика: это всего лишь зяблик с Филиппинских островов. Но замечательно другое: этого зяблика давно уже содержали в клетках американские любители певчих птиц.
Ежегодно сотни неизвестных учёным зябликов торговцы птицами привозили из Манилы в Сан-Франциско. Жили они и в некоторых зоопарках Америки.
Если бы Хачизука не зашёл случайно в одну птичью лавку и не увидел здесь неизвестного ему зяблика, может быть, и до сих пор орнитологи о нем ничего бы не знали.
Тридцать лет назад бельгийский альпинист ван дер Меерс взобрался на Олимп горных горилл — вулкан Микено. Он не обнаружил там следов «снежного человека», однако нашёл кое-что замечательное — мёртвую чёрную птицу с золотисто-жёлтой головой. В 1932 году профессор Шутеден изучил неожиданную находку и установил, что птица принадлежит к сорокопутам. Он назвал её Prionops alberti. Позднее выяснилось, что желтоголовые сорокопуты обитают в лесах западнее озера Киву, на берегах которого возвышается гора Микено. В кратер вулкана птицу занёс, очевидно, ураган.
Следующее орнитологическое открытие было сделано в … кино. В 1947 году в Германии показывали фильм про Антарктиду, снятый американской экспедицией адмирала Р. Э. Бэрда.
Доктор И. Крумбигель, который находился в зрительном зале, с удивлением увидел вдруг на экране пингвинов неизвестного науке вида.
Экспедиция не только, ничего не подозревая о своём открытии, сняла неведомых пингвинов, но привезла несколько их экземпляров, которые были проданы в зоопарк Веллингтона (Новая Зеландия).
Совершенно непостижимо, как американские и новозеландские зоологи не обратили внимания на этих птиц?
И. Крумбигель предложил назвать новых пингвинов в честь прославленного исследователя Антарктиды — пингвинами Бэрда.
Но, бесспорно, одно из самых удивительных зоологических открытий последних десятилетий — это африканский павлин. Павлин в Африке! Да ещё какой павлин — совсем особенный!
В 1913 году Нью-Йоркское зоологическое общество снарядило экспедицию в Африку под руководством Герберта Ланга. Помощником у него был молодой учёный, доктор Джеймс Чэпин, которого конголезцы прозвали «Мтото на Ланги» («Сын Ланга»). Учёные хотели привезти из Африки живую лесную «жирафу» — окапи, открытую в 1900 году в Восточном Конго.
Но взять в плен нелюдимого жителя дремучих лесов Африки оказалось не так-то просто. Два совеем ещё молодых окапи, которых они поймали с большими приключениями, вскоре погибли. Экспедиция вернулась в Америку в 1915 году без окапи. Однако учёные собрали в Африке другие ценные коллекции и среди них головные уборы местных охотников, украшенные красивыми перьями. Перья были от разных птиц. Мало-помалу Чэпин определил, каким видам они принадлежат. Осталось одно большое перо, но чьё это перо, никто не знал. Его исследовали крупнейшие специалисты и знатоки тропических птиц, но тайна оставалась по-прежнему неразгаданной.
Через 21 год Чэпин приехал в Бельгию, чтобы в Музее Конго закончить свою работу о птицах Африки. Просматривая здесь коллекции птиц, Чэпин случайно в одном из тёмных коридоров обнаружил всеми забытый шкаф, в котором хранились малоинтересные экспонаты. В шкафу на верхней полке он нашёл два пыльных чучела совершенно необычных птиц. Воистину, кто ищет, тот всегда находит! На чучелах были перья, подобные тому полосатому перу из головных украшений конголезцев, которое поставило в тупик американских орнитологов. Чэпин поспешил взглянуть на этикетки: «Молодой обыкновенный павлин» — было написано на них.
Обыкновенный павлин? Но при чем тут Конго? Ведь павлины — это известно даже школьникам — в Африке не водятся.
Чэпин писал позднее: «Я стоял как громом поражённый. Передо мной лежали — я сразу это понял — птицы, которым принадлежало моё злосчастное перо».
Он узнал, что незадолго до первой мировой войны Музей Конго получил от других музеев Бельгии небольшие коллекции животных. В большинстве это были чучела общеизвестных птиц Африки. Но два чучела принадлежали, как решили сотрудники музея, молодым индийским павлинам. А поскольку павлины не имеют никакого отношения к Конго, их чучела забросили как ненужный хлам.
Одного беглого взгляда Чэпину было достаточно, чтобы убедиться, что перед ним не павлины, а ещё никому не известные птицы не только нового вида, но и нового рода. Бесспорно, эти птицы близки к павлинам и фазанам, но представляют совершенно особую их разновидность.
Чэпин дал им название Afropavo congensis, что значит в переводе с латинского языка «Африканский павлин из Конго».
Он не сомневался, что поймает этих птиц там, где были добыты их перья. К тому же один его знакомый, служивший в Конго инженером, рассказал, что в 1930 году он охотился в лесах Конго на неведомых «фазанов» и ел их мясо. По памяти инженер набросал рисунок этой дичи. Из рисунка стало ясно, что речь идёт об африканском павлине. Летом 1937 года Чэпин вылетел в Африку. Между тем известие об открытии нового рода птиц — впервые за последние сорок лет! — быстро облетело весь мир. Достигло оно и берегов великой африканской реки. Когда Чэпин прилетел в город Стенливиль на берегу Конго, его там уже ждали восемь экземпляров африканских павлинов, добытые местными охотниками в окрестных лесах.
Через месяц Чэпин собственными глазами увидел живого африканского павлина. Большой петух вылетел из зарослей «с оглушительным хлопаньем крыльев». Проводник Чэпина Аньязи выстрелил в птицу, но промахнулся. Через два дня Аньязи реабилитировался: подстрелил «оглушительную» птицу.
Чэпин выяснил, что открытые им птицы хорошо известны конголезцам; они называют их итунду или нгове. Это довольно обычные обитатели обширных лесов от реки Итури на крайнем северо-востоке страны и до реки Санкуру в центре бассейна Конго.
Птицы итунду осанкой напоминают обыкновенных павлинов, но меньше их ростом. На голове у самцов итунду корона из перьев, как у павлинов Индии, даже ещё более пышная. У самок — лишь небольшой хохолок. У итунду нет роскошных хвостов, как у обычных павлинов, и их окраска менее яркая.
Об образе жизни этих птиц почти ничего не известно. Местные охотники рассказывают, что итунду держатся парами. Самец помогает самке воспитывать птенцов. Такие «заботливые» отцы редко встречаются в многочисленной семье курообразных птиц.
Африканский павлин — птица крупная, с шумным полётом и очень крикливая по ночам! Где же были глаза и уши у орнитологов, изучавших местных птиц? К тому же и в музеях Европы давно хранились всеми отвергнутые его чучела… Совсем скандал!
В довершение всех неожиданностей оказалось, что африканский павлин — один из самых древних представителей куриного рода, двоюродный прадедушка индийских павлинов. Это увеличивает его и без того немалую ценность в глазах естествоиспытателей.
Здесь уместно напомнить, что в Британском музее давно хранится ещё одно замечательное перо неизвестной птицы. Его нашли в Индии в 1871 году. Зоолог Вуд решил, что перо потеряно аргусом — родственной павлинам птицей с ещё более великолепным оперением.
На крыльях аргуса, как звезды на небе, сияют бесчисленные пятна восхитительной красоты. Каждое пятно похоже на глаз. Поэтому птица получила название аргуса — в честь стоокого героя греческих мифов.
Но перо, исследованное Вудом, принадлежало не обычному аргусу: помимо других отличий, оно украшено не одиночными глазчатыми пятнами, как у всех известных видов аргусов, а двойными. Вуд назвал неизвестного обладателя таинственного пера латинским именем — Argusianus bipunctatus.
В дебрях Азии скрывается, по-видимому, и ещё одна загадочная птица.
Сто лет назад известный исследователь Восточной Азии Арман Давид[52] купил на рынке Тяньцзиня большую белую птицу. В 1870 году орнитолог Свайно после долгих раздумий описал её под названием лебедя Давида — Cygnus (Coscoroba) Davidi.
Коскоробу часто принимали за лебедя, хотя, как утверждал большой знаток птиц, советский орнитолог С. А. Бутурлин, она — «настоящая утка во всех отношениях». Да, но утка величиной больше гуся и чисто белого цвета! Только самые кончики крыльев у коскоробы чёрные.
«Лебедь» Давида — это тоже коскороба, но иного — азиатского вида. У него и кончики крыльев белые, и сам он покрупнее американского собрата.
Прошло сто лет после открытия коскоробы Давида, и никому из зоологов эта загадочная птица больше не попадалась. Существует ли она вообще? Может быть, азиатская коскороба вымирает вместе с другими древними представителями дальневосточной фауны — чешуйчатым крохалем и хохлатой пеганкой? Или уже вымерла?
«А может быть, — пишет С. А, Бутурлин, — она ещё окажется ценным призом кого-нибудь из наших исследователей Восточной Монголии и Дальнего Востока».
Миф стал фактом
Фантастический кракен
С древнейших времён люди, жизнь и труд которых тесно связаны с морем, верили, что в морской пучине живут странные и огромные существа, не похожие ни на рыб, ни на медуз, ни на раков, ни на других обитателей океана. Правда, в легендарном облике этих созданий, в чертах необычного телосложения и поведения, которыми их наделил миф, чувствовалось что-то неуловимо общее с осьминогами. Но эти несуразные и химерические чудовища были несравненно более огромные и опасные твари. Почти у всех приморских народов, живущих по берегам океанов и открытых морей, есть свои мифы об этих загадочных животных. Одни называют их полипусами, другие — кракенами, третьи — пульпами. У чудовищ много и других названий — краббены, тейфельфиши, корвены, кратены, краксы, анкертольды, ормены, трусты, трольз-хварлы, хафгуфы, зое-краббены, зое-хорвы, аале-тусты…
Уже одна эта богатая коллекция разноязыких имён указывает на широкое распространение мифов о кракенах[53]. Будем называть их этим старым скандинавским словом: оно чаще всего встречается в литературе.
Древние и средневековые писатели, которые в своих трактатах касались тем, связанных с природой или бытом тружеников моря, не забывали упомянуть и о морских чудовищах. И хотя каждое из этих описаний по-своему фантастично, однако после первых же слов автора ясно, что речь здесь идёт о том же самом «звере», с которым под видом гидры сражался герой Геракл, а Гомер называл его в своих поэмах «ужасной Сциллой».
И этот «зверь», несмотря на его в общем-то довольно химеричный и неправдоподобный облик, выглядит, однако, наиболее реалистичной фигурой среди других диковинок, о которых сообщали древние и средневековые географы: морских дев, безголовых лемний, ацефалов, кентавров, циклопов, одноногих людей, спасающихся от палящего солнца над своей широкой, как зонт, ступнёй, и лопоухих великанов, чьи огромные уши заменяли им будто бы постели. В рассказах о кракенах неуловимо чувствовалось живое дыхание океана и жуткие ощущения действительно пережитого страха напуганных чудовищем людей.
Кракен сражается с собаками
Самое раннее и вполне определённое описание морского «зверя», в котором легко узнать кракена, приводит древнеримский натуралист Кай Плиний Старший.
В «Естественной истории» он рассказывает о гигантском «полипусе», опустошавшем рыбные садки Картейи[54].
Чудовище имело обыкновение каждую ночь забираться в кадки с солениями и пожирать рыбу, положенную в соль. «Удивительно, — восклицает Плиний, — с какой жадностью все морские животные следуют даже на самый аромат посольных пряностей! Следуют настолько сильно, что именно по этой причине рыбаки натирают пряностями рыбные прутяные ловушки».
Своими повторными кражами и чрезмерными расхищениями полипус навлёк на себя гнев сторожей. Для защиты от него соорудили изгороди из частокола. Однако полипус ухитрился перелезать и через них. Наконец вора поймали с помощью дрессированных собак, они окружили его ночью у кадок с солениями.
Сторожа, разбуженные шумом, не на шутку перепугались, когда увидели это жуткое существо. Прежде всего их поразили огромные размеры полипуса. Он был покрыт высохшей солью и распространял ужасное зловоние. «Кто мог предполагать встретиться на берегу и при таких обстоятельствах с полипусом!»
Но сомнений не было — собаки действительно завязали сражение с морским чудовищем.
Полипус отбивался от свирепых псов узловатыми «руками», точно дубинками. С величайшим трудом удалось убить его трехзубыми острогами.
Голову этого животного показали знаменитому своими пирами проконсулу Лукуллу, он в то время находился в Испании. Многочисленные щупальца, торчавшие из головы, были усажены странными наростами, по-видимому присосками, похожими на миски величиной с урну. Щупальца измерили — длина их равнялась 30 футам (около 10 метров) а весили они вместе с головой 700 фунтов.
Диковинного «зверя» законсервировали, чтобы отправить в Рим.
Кракен мутит море
О крупных морских животных, вооружённых многочисленными щупальцами с присосками, писал ещё Аристотель[55]. Он называет их большими «тевтисами» и добавляет, что «в Средиземном море они достигают размеров в пять локтей (около 2,5 метра) и отличаются красноватым цветом и округлыми плавниками на хвосте».
Шли столетия, и странные морские чудовища выросли в устах молвы до поистине сказочных размеров: уже не локтями измеряли их рассказчики, а милями…
В средневековую эпоху драматические события, в которых главными действующими лицами выступают родственные полипусам чудовища — кракены, переносятся в Скандинавские страны. Рассказы о них, сообразно со вкусами и уровнем познаний эпохи, приобретают ещё более фантастичный и курьёзный характер.
Норвежцы, для которых море стало родной стихией, больше других европейцев страдали от этих чудовищ. Упоминания о кракенах особенно часто встречаются в сочинениях средневековых скандинавских писателей и летописцев.
Олаус Магнус, архиепископ Упсалы и известный хроникёр, в своей «Истории северных народов» (издана в 1555 году) рассказывает о «чудовищной рыбе», появляющейся у берегов Норвегии. «Рыба» эта в длину не меньше мили и похожа скорее на остров, чем на животное.
Вполне естественно, что такое страшилище могло «потопить много больших кораблей со множеством сильных матросов».
Вид «рыбы» ужасен. У неё непомерно большая квадратная голова, усаженная уродливыми бородавками и буграми, и огромные глаза — отныне традиционные признаки кракена.
Более подробные сведения о кракене содержатся в «Естественной истории Норвегии» Эрика Понтоппидана, епископа Бергена и члена Королевской академии наук в Копенгагене. Это сочинение было написано в 1752—1753 годах, и вскоре его перевели уже на другие европейские языки.
Русские читатели могли познакомиться с «Естественной историей Понтоппидана» по обширным выдержкам из неё, которыми пользовался в своих книгах известный в своё время популяризатор естествознания в России — В. А. Левшин. В «Словаре ручной натуральной истории», изданном в 1778 году в Москве, автор рассказывает следующие любопытные подробности о морском «звере» — краке.
«Крак есть рак, величины непонятной, обитающий в Северном море; он занимает ужасное место, и северные рыбаки бывают рады, когда на оное наедут, ибо над ним всегда множество рыб вьётся. Познают пребывание его по мели в море: когда известное место, бывшее глубиною до ста сажен, по мере гирьки окажется только сажен в тридцать.
Заключают тогда, что на дне крак находится. И если отмель сия отчасу становится мельче, заключают, что крак вверх поднимается, тогда спешат отъехать и, достигнув до настоящей глубины, останавливаются.
Тогда видят оказывающуюся из воды поверхность сего ужасного животного, ибо всего его никто не видывал.
У него спина, по-видимому, имеет около полуторы аглицкой мили в окружности. Сперва показывается он во образе многих малых островов, как бы лесом обросших, с возвышениями рогов, со среднюю корабельную мачту величиною, сии острова не что иное должны быть, как неровности спины его, и видима бывает на оных плавающая и прыгающая рыба.
Когда чудовище сие начнёт опять на дно опускаться, происходит тогда вертящееся волнение, которое все утащить на дно моря в состоянии».
Этот отрывок представляет собой свободный пересказ одной из многих историй о кракене, записанных Понтоппиданом со слов норвежских рыбаков, которые все «единодушно её подтверждают без малейших вариаций в своих сообщениях».
Понтоппидан пытается установить положение легендарного кракена в научной системе животного царства. В самом деле, кто он — рыба, кит, гигантская медуза или краб? «По всей вероятности, — пишет Понтоппидан, — это огромное морское животное можно отнести к полипам или к разновидности морских звёзд, ниже это будет доказано более полно». Вполне естественно в таком случае заключить, как это делает Понтоппидан, что толстые и длинные, «как мачты судов среднего размера», руки этого чудовища, которые оно выбрасывает над водой, «являются попросту щупальцами или чувствующими инструментами». При их помощи животное передвигается и добывает пищу.
«Кроме щупалец, для последней цели, — продолжает копенгагенский академик, — великий создатель дал этому существу сильный и специфический запах, который он может издавать в определённое время, привлекая им морских рыб. Это животное имеет ещё одно странное свойство, известное по опыту многим старым рыбакам. Они утверждают, что в течение некоторых месяцев кракен, или краббен, все время питается, а в другие месяцы он лишь выделяет свои экскременты. Тогда поверхность моря окрашивается выделениями кракена и кажется совсем густой и мутной. Эта муть привлекает массу рыб, они приплывают отовсюду и собираются непосредственно над кракеном. Он выпускает свои щупальца, хватает ими желанных гостей и „превращает их через положенное время путём переваривания в приманку для других рыб“. Удивительно „хозяйственное“ животное этот кракен! Даже собственные экскременты он утилизирует с большой выгодой для себя.
В этом курьёзном описании мы видим довольно обычный в фольклорном творчестве пример своеобразной субституции, когда при помощи одной наиболее популярной легенды одновременно пытаются объяснить многие, не связанные между собой явления природы.
В море в определённые сезоны года, обычно весной и осенью, поднимаются с глубин вместе с течениями неорганические вещества — соединения азота, фосфора, кремния и др. На этом «удобрении» развивается богатая жизнь микроскопических организмов. Море «зацветает», становится мутным от миллиардов размножающихся здесь одноклеточных водорослей. Сюда же устремляются бесчисленные стаи микроскопических рачков, которые питаются этими водорослями. А за рачками следуют рыбы.
Но познание этих естественных процессов требует определённого минимума биологических знаний.
Для людей, не искушённых в науках это слишком сложно.
Проще представить себе, что море мутит то огромное животное, которое, как говорят старики, живёт в нем.
Кракен — плавающий остров
Понтоппидан приписывает кракену ещё одно фантастическое свойство. В то время среди моряков и географов много разговоров велось о «плавающих островах». Люди бились над решением загадки внезапного появления и исчезновения некоторых островов. Острова-миражи наблюдались, как сообщает датский топограф XVII века Л. Я. Дебес, в группе Фаррерских островов, видели их также у побережья Исландии, в Северном море и в других местах. Многие моряки сообразно со средневековой традицией приписывали это «чудо» делу рук дьявола. Рассудительный Понтоппидан замечает по этому поводу, что не следует без нужды обращаться всякий раз за объяснением необычных явлений к помощи этого «врага рода человеческого». «Я думаю, — заявляет Понтоппидан, — что в появлении и исчезновении островов виноват не дьявол, а кракен, которого часто называют также зое-тролдом, то есть морским колдуном».
Естественно допустить, что огромное морское животное, на спине которого может разместиться и свободно маневрировать полк солдат, и есть тот самый «призрачный» остров, то появляющийся на поверхности моря, то исчезающий под водой. Рассказывая о злоключениях барона Гриппенхильма, который тщетно искал в море на широте Стокгольма нанесённый на карте остров Гуммаре-ерс, Понтоппидан восклицает: «Как было не понять сразу, что этот исчезнувший остров… и есть кракен собственной персоной!»
Поэтому Понтоппидан считает за истину и историю, рассказанную его коллегой епископом Нидросским. В бытность свою миссионером этот прелат как-то нашёл на берегу моря гигантского зверя, мирно дремавшего на солнышке. Епископ, приняв его за скалу, взобрался на спину чудовища, установил здесь свой походный алтарь и совершил богослужение. Пока из уст «святого» человека лились благочестивые слова молитвы, кракен не шевелился. А как только епископ, окончив богослужение, сошёл на берег, чудовище погрузилось в глубину.
Воистину замечательное животное этот кракен — такое ужасное и столь благочестивое!
Жаль, что нельзя поймать кракена и поместить в какой-нибудь зверинец или кунсткамеру. Это было бы зрелище, достойное королей!
— Впрочем, — с сожалением замечает Понтоппидан, — однажды был упущен случай увидеть в натуре это чудовище: оно само себя загнало в ловушку.