Окольные пути Саган Франсуаза
– Уэ? Уэ-диа?.. – повторила Диана, обводя взором окрестные кусты, как будто она хотела задать этот же вопрос прятавшемуся там местному богу плодородия. – Уэ-диа? – повторила она недоверчиво. – Вы в этом уверены, мой дорогой Лоик? Это ваше собственное воспоминание или вы вычитали об этом в книгах?
– Ах, ну не будем об этом! – сказал он, отворачиваясь и пытаясь пробраться на свое спокойное место на задке телеги, рядом с Брюно, но ухаб на дороге заставил его вцепиться в сиденье.
– Может быть, вы хотите взять вожжи? Вам, наверно, следовало бы так поступить, когда лошади, закусив удила, несли нас галопом к катастрофе!
Несомненно, ваше «Уэ-диа!» их бы остановило! Ужасно глупо, что в своем невежестве я раньше не знала этого термина, тогда мне бы не пришлось сражаться с этими штуками! – Диана показала на вожжи в своих руках. – И я бы не сломала себе два ногтя, выкрикивая «У-ла-ла!». Заметьте, что эти воспитанные животные сделали вид, что понимают мой язык... Вот доказательство: посмотрите на них, они совершенно спокойны! Но я хочу попробовать ваше «Уэ-диа!», Лоик, может быть, действительно, это их настоящий диалект!..
– Полно, Диана, – устало сказал Лоик, в его голосе послышалось раздражение: он видел, что Брюно слушает их разговор с явным злорадством.
– Действительно, сейчас не время выяснять отношения.
– Учиться – всегда ко времени! Не так ли, эй, вы? – закричала она своим верным першеронам. – Сейчас попробуем, смотрите! Уэ-диа! Уэ-диа! Уэдиа! – насмешливо, но зычно закричала она.
Животные ускорили шаг, возможно, они были полиглотами, а может быть, они почувствовали близость конюшни, и это удвоило их силы. Но Лоик не рад был своей победе, он нервничал. В общем, во двор фермы они въехали мелким галопом.
– О!.. О-ла!.. О-ла! О!
Должно быть, души их давно умерших предков, бывших джентльменами-фермерами, подсказали им одно и то же слово, чтобы остановить лошадей, те встали, в тот же миг прекратился и их спор.
Итак, постройки образовывали букву "Г", одна часть которой служила жилищем, а другая была самой фермой, где царило веселое оживление. Там, немного завалившись в сторону, стояла уборочная машина причудливой формы, напоминающая доисторическое животное. Гуси, столпившиеся вокруг нее, что-то угрожающе лопотали, меся грязь своими большими плоскими лапами, а ржание и мычание будили в их душах какие-то детские воспоминания. Такое оживление животных рядом с молчащим мрачным домом, сквозь полуприкрытые ставни которого не проникали ни голоса, ни шум, вселяло тревогу, как и большая деревянная дверь со сломанной щеколдой и окна с дырявыми занавесками.
– Это харчевня семьи Адре! – сказал Лоик, глядя на здание своими китайскими глазами, еще больше прищуренными от веселого любопытства. В подобных ситуациях он всегда щурился.
«Значит, именно это место, – подумала Диана, – и станет нашим странным убежищем в этом отсталом и смущающем душу мире». Брюно ограничился тем, что достал из чемодана бежевый свитер с высоким воротником и надел его, ни на кого не глядя. Действительно, становилось все более прохладно. Солнце село так низко, что касалось серых потухших полей, нескончаемых полей, там, в вышине.
– Харчевня семьи Адре? – спросила Люс. – Но где же она, эта харчевня?
Мне обязательно нужно подкраситься.
– Скоро, Люс, вам представится такая возможность, но только не у Адре.
Это была знаменитая харчевня, где после ужина убивали посетителей.
– Только этого еще не хватало! – закричала Диана, выходя из себя. – Вы не находите, что нам сполна хватило впечатлений за сегодняшний день? А чтобы еще какие-то крестьяне перерезали нам ночью глотки! Спасибо! Вот уж спасибо!
– Вы разве рассчитываете здесь переночевать?
Всем своим видом повернувшийся к ним Брюно выражал отвращение.
– А где же вы хотите переночевать? – спросил Лоик. Он стоял, прислонившись к телеге, руки в карманах, его полотняная куртка помялась, узел галстука ослабился. Этот мужественный вид явно был ему к лицу.
Последовала секунда замешательства, все переглянулись и наконец заметили парня, который буквально лежал на Люс, его рана кровоточила, и ее шарф был пропитан кровью. «Его уже никогда не надеть!» – подумала Диана, гордясь своей предусмотрительностью.
– Но в конце концов, этого не может быть! – сказала она. – Разве у этого молодого человека нет никого, кто бы ему готовил еду, с кем он мог бы поговорить? А что же станет с нами? У нас и так уже на руках мертвец, а теперь еще – и раненый!..
И она пустилась в тягостные и злобные рассуждения, прерванные приходом худой женщины, одетой в черное, с суровым застывшим лицом. Бросив на них взгляд, в котором не было удивления, она вскарабкалась на подножку, взяла в охапку бесчувственное тело крестьянина и стала вытаскивать его из телеги. Лоик и Диана машинально бросились к ней и помогли спустить потерявшего сознание парня. Они даже взяли его – Лоик за плечи, а Диана за ноги, – чтобы отнести его в дом, повинуясь властным жестам женщины в черном. Но, сделав два шага, Диана зашаталась и остановилась.
– Я не могу! Я действительно больше не могу, Лоик! Я сейчас рухну! Этот парень для меня слишком тяжел, я больше не могу! Что вы хотите, я измучена!.. В жизни бывают такие моменты...
И, хладнокровно бросив ноги парня на землю, она в свою очередь уселась на подножку, чтобы выложить, что у нее на сердце.
– Не знаю, отдаете ли вы себе отчет, Лоик, но с самого сегодняшнего утра в нас три или четыре раза стреляли из пулеметов, нашего шофера убили на наших глазах, нашу машину сожгли, нашему хозяину пуля прострелила ногу, его лошади понесли, и только чудом я смогла их укротить... наконец мы добрались до деревенского дома, просим пристанища у женщины, которая не может вымолвить и слова по-французски! Хотя у меня и стальные нервы, должна вам сознаться, Лоик, что и они начинают сдавать...
– Вы абсолютно правы, Диана, но нельзя же оставить этого молодого человека на земле! Нужно что-то делать.
Диана с быстротой змеи повернулась к Брюно, который бесстрастно продолжал примерять свитеры, в двух шагах от бедняги Жана.
– Брюно! – пронзительно закричала она. – Брюно! Да помогите же нам наконец!
– Я уже предупредил вас, что ради этой деревенщины я не пошевелю и пальцем!
Затянувшееся молчание таило в себе бурю, о чем и возвестил голос Дианы, прозвучавший как труба, как горн, во всяком случае, как музыкальный инструмент из военного оркестра:
– Предупреждаю вас, мой милый Брюно, если вы сию секунду не поможете Лоику, то, приехав в Париж – или в Нью-Йорк, – я всем расскажу вашу историю с чеком: ваш знаменитый чек... чек этой американки, вы знаете, о чем я говорю...
Брюно сделал два шага вперед и побледнел. Его голос дрогнул, и он пустил петуха, как подросток:
– Вы ведь не сделаете этого, правда, Диана? Иначе вы сами попадете в смешное положение!
– В моем возрасте смех не убивает, мой друг... он лишь задевает. А вот в вашем он убивает. Вы погибнете! Все общество отвернется от вас! Я сама этим займусь... лично! Поверьте мне!
Прекратив спор, Брюно подошел, взял крестьянина за ноги, поднял его и вместе с Лоиком отнес в дом. Они оказались в большой темной комнате, где сначала ничего не разглядели, кроме женщины, нетерпеливо указавшей им на альков, где стояла постель, покрытая старыми одеялами, на которой они и разместили раненого, прежде чем выйти. Они успели разглядеть в комнате только отблеск большого огня, ярко горевшего, несмотря на то что стояло лето. Комната была явно тем местом, которое Диана назвала бы «ливинг-рум», если можно хоть один раз, не рискуя показаться смешным, употребить это модное английское словечко. В конечном счете ни один из мужчин не обратил внимания на обстановку: Брюно – сознательно, а Лоик – по рассеянности, настолько его уже успела захватить эта история с американским чеком. В нем опять проснулся светский человек: он понял, что не успокоится до тех пор, пока Диана не расскажет ему обо всем.
Меж тем Диана, собравшись с силами, вошла решительным шагом в комнату.
Остановившись на пороге, она вытянула шею, как цапля, смешно вращая глазами. В измятом костюме, с растерянным лицом и взлохмаченными волосами она напоминала антиквара, забредшего сюда вечером в безуспешных поисках старой мебели, или даму из благотворительного общества, заглянувшую на огонек в не менее безуспешных поисках бедняков. «Утонченная, элегантная Диана Лессинг вдруг стала похожа на брюзгливого торговца», – подумал Лоик.
И внезапно, как по мановению волшебной палочки, она наконец нашла смысл в их путешествии. Распетушившись, с глазами, горящими от возбуждения, которое не смогли приглушить даже сегодняшние приключения, она вцепилась Лоику в руку и сказала властным и в то же время заискивающим голосом:
– Посмотрите, Лоик, на этот стол! Именно такой я искала для Зизи Мапль!
А эта хлебница! Шикарно! А эти часы просто вос-хи-ти-тель-ны! Как вы думаете, они продадут их нам? Как жаль, что этой прекрасной мебелью никто не пользуется! Ах, что за часы, я без ума от них!
– Вы ведь не сможете увезти их в Соединенные Штаты, – сказал Лоик, впервые показав свою практичность. – Может быть, лучше дождаться окончания войны...
– Как же здесь спокойно! Я нахожу, что здесь очень хорошо, – сказала Люс. – А ведь совсем недавно я так боялась! Вообще сегодня на меня напал такой страх!
– Как и на лошадей, – заметила Диана. – Даже не знаю, как мне удалось остановить их... если честно признаться!
– О Диана! Вы были великолепны! – сказала Люс с подлинным энтузиазмом, что заставило Диану горделиво распушить перья.
Лоик улыбнулся ей:
– Я, увы, ничего не видел! Вцепился в какую-то перекладину, меня почти выбросило из телеги, и я болтался как кретин, пытаясь забраться обратно.
Совсем как Брюно. Не так ли, Брюно?
Но Брюно, с презрением разглядывавший комнату, только пожал плечами и ничего не ответил.
– Что это за история с американским чеком? – прошептал Лоик Диане, которая прошептала ему в свою очередь:
– На днях расскажу вам... если будете паинькой! Займемся сначала нашими хозяевами.
И она направилась прямо в сторону алькова, где сидела женщина, накладывая на ногу своему сыну какой-то странный компресс, основу которого, казалось, составляли земля и черноватая марля.
– Ему лучше? Какая ужасная рана! Вы знаете, этот милый молодой человек спас нас!
Затем, поскольку фермерша не двигалась и не смотрела на нее, Диана решила пустить в ход тяжелую артиллерию.
– Меня зовут Диана Лессинг, – сказала она, протягивая руку прямо под нос хозяйке, которая от удивления пожала ее.
– А это Лоик Лермит, Люс Адер и Брюно Делор. Мы очень сожалеем о том, что ворвались сюда, дорогая мадам! Мы очень сожалеем! Но, – она указала на Мориса, – без него мы бы погибли! Как и бедняга Жан... – добавила она. – Боже мой! – вскрикнула она, поднимаясь на цыпочки и размахивая руками. – Боже мой! Мы забыли о нем! Он по-прежнему в телеге?
– Мне кажется, с ним уже ничего не случится, – заметил сухо Брюно, через силу пожимая руку женщины, потому что все пожимали, а та, явно сбитая с толку, позволяла им это делать, не выказывая при этом никакого интереса, как, впрочем, и враждебности.
– А я – Арлет, – сказала она. – Арлет Анри. А это мой сын, Морис. А там – папаша, – сказала женщина, указывая рукой на кресло, стоявшее рядом с огнем.
Все повернулись туда, но так ничего и не разглядели, кроме старого одеяла.
– Может быть, месье-дам хотят пить? – спросила Арлет. «Такое имя скорее подходит девушке легкого поведения, чем этой женщине с лицом в стиле Мемлинга» <Мемлинг Ханс (ок.1433-1494) – фламандский художник>, – подумала Диана. Потому что в обществе, в котором вращалась мадам Лессинг, было принято, что такие аскетические лица – всегда в духе Мемлинга; Боттичелли – значит, хорошенькие женщины, Босх – сцены кошмаров, Брейгель – пиры и снег, Ренуар – толстушки, Модильяни – худые женщины, а Ван Гог олицетворял собой гений и несчастное сочетание уха, моста и стула...
Четыре путешественника энергично закивали головами. Уже несколько часов, несмотря на сильные впечатления и неистовое солнце, они ничего не пили.
– Я бы с удовольствием выпила маленькую кружечку все равно чего.
Решившись приспособиться к обстоятельствам, Диана заговорила на языке хозяйки, что с ужасом отметил про себя Лоик.
– У меня есть пастис <анисовый ликер>, местная сливовая водка и, конечно, красное вино, – сказала Арлет без воодушевления и достала из буфета несколько стаканов и три бутылки без этикеток.
– А чего-нибудь безалкогольного у вас нет? – жеманно спросила Диана. – При такой-то жаре!.. Ну ладно, так и быть! После всех переживаний я отважусь попробовать сливовой водки, наверно, для здоровья она лучше всех остальных напитков...
– А я попробую красного вина, слегка разбавленного водой, если можно, – сказал Лоик, приглашая Люс выпить то же, что и он.
– Эх вы, слабаки!
Диана рассмеялась. Подняв стакан, она нахмурила брови, недовольная малым количеством его содержимого, и со снисходительным смешком выпила залпом знаменитую местную сливовую водку. Секундой позже она кашляла, отплевывалась и, спотыкаясь на широких каблуках своих спортивных туфель, быстро обежала вокруг стола, вытянув впереди себя руки и закрыв глаза, как ясновидящая, на которую снизошло вдохновение. Лоик перехватил ее в тот момент, когда она, закончив первый круг вокруг стола, пошла на второй, и силой усадил ее.
– Сливовая действительно крепковата, – признала Арлет.
Пока кашель Дианы затихал, Лоик справился о раненом:
– Как вы его лечите? Вы уже позвонили доктору?
– Здесь нет никакого телефона. Для дезинфекции я плеснула на рану немного сливовой и йода, затем приложила паутину с землей. Пуля не затронула кость и прошла навылет, значит...
– Паутину? От настоящих пауков?
Люс явно переживала за хозяина дома. Брюно нервно закурил и выпустил дым с видом Аль Капоне.
– И все это может очистить рану? – настаивала удивленная Люс.
– Ведь он же до сих пор жив, не так ли? – констатировала мать с несокрушимой логикой. – И вообще могу вам сказать, когда он был еще малышом, он все время падал и ранился обо все острое! Полюбуйтесь, что он натворил сегодня! И это во время уборки урожая! Нашел время! Представляете себе? Во время уборки!..
Диана, вытерев глаза, высморкавшись и восстановив дыхание, нагнулась под стол за своей сумочкой, но внезапно подняла голову к хозяйке дома:
– Боже мой! Арлет, сюда только что вошла курица! Посмотрите!..
Действительно, из-под стола показалась курица и мелкими шажками пересекла комнату. Но Арлет-Мемлинг, бросив равнодушный взгляд на Диану, и не пошевелилась, когда два других пернатых создания, кудахча, с озабоченным видом, зашли в соседнюю комнату. Сопереживание на лице Дианы сменилось неодобрением.
– Мне кажется, мы остановились у кроманьонцев, – сказала она Лоику.
А тот, едва справившись с первым приступом смеха, вызванным предыдущими фразами, начал борьбу со вторым. Тем более что Люс заинтересованно разглядывала кур; взаимоисключающие реакции Дианы и Арлет, должно быть, поколебали великое спокойствие, царящее в ее душе, и она, посматривая на птиц, взвешивала все «за» и «против». «Может быть, она хочет составить собственное мнение, насколько уместно здесь их присутствие», – подумал Лоик. Смех комком застрял в горле и душил его, заставляя щурить глаза и избегать чужого взгляда.
– Я дам вам супа, сыра, – сказала Арлет. – И может быть, яиц. Если эти суки снесли их!.. – добавила она, ко всеобщему удивлению.
Парижане взирали на нее с огорчением и изумлением, как смотрели бы на главу кабинета министров, назвавшего «лопухами» членов своего кабинета. И все трое опустили глаза, приняли непроницаемый вид, как будто услышали в разговоре ляп или неточность. Это доконало Лоика. Он впал в состояние транса, свесил голову, вцепился руками в стул; казалось, он сейчас взовьется метров на сто, но на самом деле он просто старался не упасть.
– Я так давно не ела супа, – заметила Люс с неожиданной меланхолией, которую быстро рассеяла Диана.
– Да, именно суп, но, может быть, протертый супчик, овощной! – сказала она успокаивающе.
При этих словах Лоик, семеня, выбежал из комнаты, ссутулившись и неразборчиво бормоча извинения.
– Это все нервы!.. Запоздалая реакция!.. Что это с ним приключилось?..
Свежий воздух ему не повредит... одиночество...
Ошибочным оказалось лишь последнее утверждение, потому что на телеге Лоик обнаружил труп бедняги Жана, о котором все забыли, и, к его стыду, даже это не могло сразу же остановить его смех. Наконец успокоившись, он вернулся в комнату.
– Вы забыли беднягу Жана на телеге!..
Вскрикнув от возмущения, испытывая угрызения совести, обе женщины встали, повинуясь чувству долга, но сразу же сели, не зная, как подступиться к этому делу.
– Нужно положить его в погреб, – сказал, очнувшись, раненый. – Моя мать покажет вам дорогу.
– Я пойду с ней и подержу лошадей. – Роль дрессировщицы пробудила в Диане чувство ответственности.
– Этого не требуется, они послушны, как ягнята, – сказала Мемлинг, направляясь к двери с усталым видом. Лоик последовал за ней.
Воспользовавшись его отсутствием, Брюно принялся читать Люс нотацию:
– Не думаете ли вы, моя дорогая, что нам было бы лучше добраться до какого-нибудь городка, найти там телеграф, предупредить вашего мужа и отыскать транспорт, чтобы присоединиться к нему?
– Это прекрасная идея. – Люс даже не успела раскрыть рта, как ответила Диана. – И было бы прекрасно, если бы ВЫ туда отправились! Вы ведь мужчина, разве не так? А мы, женщины, очень устали.
– Я разговариваю с Люс!
– А я отвечаю за Люс.
Они обменялись взглядами.
– Если никто из живущих здесь крестьян не согласится на это, – сказала Люс, впервые проявив твердость, – мы не пойдем пешком в темноте. А я слишком устала, чтобы снова ехать в телеге.
У нее был испуганный и несчастный вид, что успокоило ее любовника и еще больше вывело из себя Диану.
– Быстро за суп! – сказала она. – А потом – в постель!
– Я полагаю, мы с Лоиком можем рассчитывать лишь на амбар.
– Только не пользуйтесь случаем, чтобы развратить Лоика, Брюно, – сострила Диана, впрочем, блеска ее ума никто не оценил.
Тем временем вернулись Лоик и Арлет, не похоже было, что они очень уж взволнованы. Затем Лоик ушел с тремя свечами, великодушно подаренными хозяйкой дома, чтобы и мертвому перепала толика света.
– Я проведу первую часть ночи у покойника, – с чувством сказала Люс.
Но стоило ей проглотить суп, сыр и одно яйцо, как она, шатаясь, отправилась вместе с Дианой в пустую комнату, где возвышалась большая кровать. Едва откинув одеяло, они рухнули на нее и тут же заснули. В головах у них висело распятие, а рядом с ними стоял большой кувшин.
Несмотря на предсказания Брюно, мужчины также получили комнату и кровать.
Лоик сдернул матрас на пол и устроился на нем, оставив ложе Брюно, который, приняв меры предосторожности, разделся. Лоик с большей охотой подарил бы ему апперкот, чем поцелуй. "Почему педерастам приписывают такой темперамент? – мелькнула у него смутная мысль, прежде чем он закрыл глаза.
– Как будто они только и ждут, чтобы наброситься на себе подобных! Что за нарциссизм! В конце концов, сколько же двуличия в человеке!" И с этой мыслью он заснул.
Глава 4
По мысли наших горожан, пение петуха всегда означало, что настала нора вставать; в городе подобный момент всегда связан с шумом опорожняемых мусорных ящиков; несмотря на старания дворников, этот шум всегда был немилосердным, впрочем, в нем было некоторое очарование, особенно по сравнению с неустанными криками вышеозначенной птицы. Рассказы XIX века, в духе Диккенса, в которых путешествующий герой хочет по утрам свернуть шею петуху из харчевни, теперь казались им не таким уж преувеличением...
Чтобы остановить надоевшее брюзжание Брюно, которое доносилось с ложа, Лоик хранил молчание. Люс же, открыв глаза и увидев рядом с собой храпящую Диану, задалась вопросом, где же она находится. Тянущая боль в бедре напомнила ей об аппендиците и о трех верных друзьях, вынужденных по ее вине терпеть вопли петуха. На глаза ей навернулись слезы, сначала слезы благодарности, затем слезы от угрызений совести... даже Брюно, хотя он такой неприятный, дожидался ее! Сейчас она принесет им завтрак в постель, решила она, уже представляя себя в белом переднике и с подносом, полным бутербродов. Она бесшумно встала, открыла брошенный в комнате чемодан и, забыв о своей роли горничной, достала костюм для морских прогулок: брюки золотистого цвета с низкой талией, блузку из плотного шелка, которую оттенял кожаный плетеный пояс от «Гермеса», открытые сандалии, чтобы ногам было свободно. Она быстро причесалась, слегка накрасилась (что очень ей шло) и вышла в темный коридор, оставив не перестающую храпеть Диану. Храп ее был мерным и четким, без тех рулад, которые могут стать настоящим мучением.
Милая Диана! Такая энергичная, такая самоотверженная в трудных ситуациях! Даже Брюно, несмотря на презрение, которое он питал к этому красивому фермеру, был настолько услужлив и любезен, что помог отнести его в дом. Ну а Лоик – тот просто великолепен... Все было хорошо... Нужно только скрывать от Брюно, что этот фермер ей понравился... Но это будет очень трудно... ведь она проснулась с той же мыслью, с какой и уснула: она без ума от него!
Во время путешествия, сидя рядом с ним, она чувствовала, что теряет голову всякий раз, когда они касались друг друга. Самолет напал на них как нельзя более кстати!.. Сначала паника, а затем ранение парня помогли ей не выдать своих чувств перед остальными. Но зато он-то отлично все понял, вспомнила она, краснея, и воспоминание об этой мозолистой руке на своей ноге заставило ее споткнуться в коридоре.
Его мать была уже во дворе. «Цып-цып-цып!..» – хрипло кричала она. С невинным видом Люс направилась на этот голос, но, проходя мимо алькова, она не удивилась, почувствовав, что ее схватил Морис. (Морис? Или месье Анри?) Едва выхватываемый из темноты светом, идущим из открытой во двор двери и маленького оконца над кухонной плитой, на кровати сидел парень, голый по пояс, и улыбался ей своими белыми ровными зубами.
– Морис?.. – спросила она.
– Да. Присядьте на секундочку.
Люс повиновалась, ноги ее дрожали.
Если бы он попросил ее, она бы улеглась рядом с ним, она, Люс Адер, жена Андре Адера, любовница Брюно Делора. «Какой стыд! – подумала она. – Но как это волнует!..»
– Вам больно? – спросила она.
Она положила руку на раненую лодыжку. Парень взял ее руку и сжал.
– Я бы хотел пройтись с вами! – сказал он.
Впервые слыша выражение «пройтись», Люс недолго ломала голову над тем, что оно означает.
– Именно из-за вас я привез в телеге все это стадо чудил, – сказал он, смеясь. – Все ваши друзья немного со сдвигом, точно ведь?
– Они очень милые, – начала Люс, но затем встревоженно замолчала.
Она плохо представляла себя в этом алькове, открытом всем ветрам и всем заходящим в дом, включая кур. Морис опередил ее:
– Я скоро встану, буду ходить с палочкой, и вы увидите, мы обязательно найдем укромное местечко. Ферма большая, а сено есть всюду. Вот уж о чем можно не беспокоиться! Знаете, сейчас я больше думаю об урожае, вот о чем у меня болит голова. Нужно быстрее убрать пшеницу, именно сейчас, в июне, пока эти чертовы боши не подожгли ее...
И Люс с нежностью посмотрела на него, ее восхищало, что ее новый возлюбленный думает прежде всего об урожае, а уж потом о ней. Ей всегда нравились серьезные мужчины: больше всего она упрекала Брюно за лень и бездеятельность... Да, кстати, как же она сможет «пройтись» с Морисом?.. А Брюно? А Лоик? А Диана? К тому же через день они наверняка уедут! Мысль о том, что она покинет этого мужчину, не познав его – в библейском смысле слова, – показалась ей ужасной несправедливостью.
– А если мы уедем? – спросила она, пожимая в свою очередь руку парню.
– А как вы думаете уехать? Здесь есть грузовичок, но он сломался. Из авторемонтной мастерской Сильбера должен был приехать механик, но вы сами видели, сколько машин скопилось на дороге, так что там он может больше заработать. На лошади-то вы не поедете, правда? Да и потом нужно, чтобы ваши друзья помогли собрать урожай! Я ведь ничего не могу сделать! – сказал он, на минуту впав в отчаяние.
И Люс, которая больше смотрела на него, чем слушала, все же уловила нотки огорчения в его голосе и поцеловала ему руку. Рядом с этим незнакомцем она чувствовала себя в большей безопасности, более уверенной, чем с любым мужчиной, которого она когда-либо знала.
– Вы удивительно красивая, – сказал он по-детски.
Лицо Люс озарилось. В конце концов, уже очень давно никто не говорил ей о ее красоте. В Париже это не было принято, но именно этого ей так недоставало.
И тут из глубины комнаты донесся одновременно хриплый и пронзительный голос, настолько пронзительный, что Люс одним прыжком оказалась в двух метрах от алькова.
– Здатути! Здатути! – кричал голос.
– Не обращайте внимания... это папаша! – сказал парень.
Он рассмеялся. Этот голос не казался ему жутким. Но сама мысль, что голос принадлежит невидимому старику, делала крик еще более жутким.
– Он говорит вам «здравствуйте», – объяснил Морис, – но поскольку у него нет зубов, получается «здатути». Нужно ему ответить, иначе он рассердится.
– Здравствуйте, месье, – ответила Люс дрожащим голосом, отчего Морис расхохотался еще громче.
Она удивлялась, что ее спутники еще не сбежались в комнату, напуганные этим голосом из потустороннего мира. Голос был ни на что не похож, наверно, таким голосом заговорил бы оставленный на свободе сумасшедший, которого усадили бы на почетное место в кресло у камелька.
– Но ведь вчера я его не видела! – сказала она.
– И все же он был здесь, когда мы приехали. Он сидит у огня, но его не видно, потому что он очень худой!.. Перед тем как сесть за стол, моя мать уложила его, чтобы мы могли спокойно поужинать.
– Да уж, невеселое дело старость, – искренне заметила ошеломленная Люс.
Она сразу же почувствовала, как ослабевает ее влечение к Морису. Не то чтобы она уж очень верила в наследственность, но сама мысль, что он может терпеть рядом с собой такой ужас, заставляла ее с беспокойством задуматься об остальных обитателях фермы. Так недолго наткнуться и на баранов с тремя ногами, и на двухголовых лошадей или бог знает на какую еще мерзость!
Естественно, это не вина бедного Мориса... у него-то был совершенно нормальный вид, нужно это признать...
– И давно уже месье, то есть, извините, ваш дедушка находится в таком состоянии?
– Да уж порядком! С того дня, как он потерял все свои зубы. Да и с головой у него не все в порядке...
– А как же можно разом потерять все зубы? Какие симптомы у него были?
– Никаких. Ему на голову свалилась балка, когда он перекрывал амбар.
Вот уже пятнадцать лет он не может двигаться, а только кричит... Мы к этому привыкли, что поделаешь! Он не отец моей матери, а отец моего отца.
– Ваш отец еще жив? Вам повезло.
– Да. – Вид у Мориса был нерешительный. – Мой отец на фронте. Сначала взяли в плен его, а через три дня – моего брата, – уточнил он с некоторой гордостью. – Так не повезло, да еще перед жатвой... вот что досадно... Как говорит моя мать, меньше работы по кухне, но и меньше работы в поле.
Надеюсь, что Эберы, наши соседи, помогут нам. Да и раз уж здесь ваши друзья, дело наладится...
Неужели этот красивый парень рассчитывал на помощь Лоика и Брюно в жатву? Как он просчитался!.. Слишком много впечатлений за одно утро. У Люс вырвался нервный смешок, и чтобы скрыть его, она повернулась к парню и уткнулась лицом ему в плечо, от которого так хорошо пахло мужчиной, сеном и...
– Здатути! Здатути! – повторил мерзкий старикашка, и Люс резко выпрямилась.
К счастью, вовремя: одетая в халат с разводами, в комнате появилась Диана.
– Ах, Люс! Вы хорошо спали? Стоит мне вспомнить, как все утро нам мешал этот ужасный петух!.. А сейчас уже другое, я даже не знаю, какое животное ревет здесь, совсем рядом... это просто невыносимо! Вы, конечно, слышали?
Что это может быть за зверь?
Увидев в кровати Мориса, она оценила расстояние, отделяющее его от Люс, и стала принюхиваться, словно ищейка.
– Здравствуйте, дорогой Морис! Надеюсь, вы хорошо спали, несмотря на рану? Должна признаться, что сначала мне мешала ваша сельская тишина, а затем меня разбудили совершенно другие явления... Ну и голос у этого петуха! Но кто же кричал после петуха? Вы должны это знать, ведь вы здесь живете! Такие крики! Ужасно!.. Ужасно! Как будто ты попал в средние века, а вокруг тебя эти... как их... динозавры, что ли? Нет, они жили раньше. Во всяком случае, на слух – это не домашнее животное. Конечно, насколько я знаю, – прибавила она с предусмотрительной скромностью.
И Диана в свою очередь нервно рассмеялась. Люс хотела, чтобы она побыстрее подошла к ним и оказалась подальше от старика, когда тот снова заорет. К счастью, Диана подошла к ним именно в тот момент, когда снова раздался крик:
– Здатути! Здатути! Здатути!
– Ох! – в ужасе закричала Диана. – О-о! Но что же это такое? Можно поклясться, что это находится в комнате, совсем близко!.. Я ведь говорила, что это – дикое животное!
Морис так хохотал, что Люс была вынуждена сама дать объяснения с присущей ей ясностью:
– Это – месье Анри, дедушка... как его... отец... в общем, дедушка Мориса!
Совершенно бледная Диана, прижав руку к сердцу, строго смотрела на нее.
– Да? Ладно! Что же, тем лучше! Но я не спрашиваю вас, Люс, о генеалогическом древе семьи Анри!.. Меня просто-напросто интересует: кто же там так кричит?
– Но это именно он, это – дедушка! Дело в том, что... В один день он потерял все свои зубы, причем без всяких симптомов.
– Каких симптомов? Какая же тут связь?
– В общем, он хочет поздороваться с вами, видите ли, в чем дело, Диана, а поскольку у него нет зубов, он может выговорить только «здатути». Вот и все!
– Какое еще «здатути»? Что вы мне голову морочите с вашим «здатути»? Я вам толкую о...
В то же мгновение дедушка, которого явно привели в возбуждение незнакомые голоса, снова испустил боевой клич, и Диана инстинктивно сделала шаг к алькову, как будто надеясь найти там иных представителей человеческого рода.
– Это... это... он? – Впервые в жизни она заикалась. – Это... это он так кричит? Но этого же не может быть! Сколько ему лет?
– Дело тут не в возрасте, Диана, – рискнула вмешаться Люс. – Дело в зубах, понимаете... Потому что...
– Ответьте-ка мне вы, молодой человек, можете ли вы подтвердить, что эти нечеловеческие крики издает ваш дедушка?
Повернувшись к Морису, Диана посмотрела ему прямо в глаза, чтобы он не посмел слукавить.
– Ну конечно же, это он! – сказал Морис, внезапно рассердившись. – Это именно он! А если он вас раздражает, я ничего не могу поделать! Он кричит так уже пятнадцать лет! Нужно просто привыкнуть, вот и все!
Тело Дианы задрожало под разноцветными узорами халата. Теперь она напоминала их рисунок: экзотическую крикливую птицу. Сделав два шага, она рухнула на стул, отстоявший на почтительном расстоянии от калеки.
– Конечно, привыкнуть можно ко всему, – пробормотала она с мечтательным видом, барабаня облупленными ногтями по деревенскому столу, предмету ее вчерашних вожделений. – Конечно, привыкают ко всему, – повторила она два или три раза, и Люс с беспокойством подумала, не тронулась ли Диана умом.
Вздрогнув, Диана начала приходить в себя, когда Морис, то ли от раздражения, то ли из садистских побуждений, призвал ее к порядку:
– Знаете, вам тоже следует поздороваться с ним! Иначе он рассердится!
Нужно ему ответить!..
– Нужно ему ответить?.. Превосходно! Что я должна ответить? Здатути?
Здатути? Как он? – Голос Дианы был само терпение, как у настоящей светской дамы.
– Да нет, не стоит... У вас ведь есть зубы?
– Действительно, у меня еще осталось несколько зубов! – холодно согласилась она.
– Значит, вы можете нормально поздороваться с ним!
Диана колебалась. Она посмотрела на Мориса, посмотрела на Люс, затем, повернув голову к темноте, закричала:
– Здравствуйте, месье! Здравствуйте! – Несмотря на ясно различимый в голосе снобизм, приветствие прозвучало вежливо, даже с оттенком сердечности.
Люс совершенно утешилась, когда на пороге появился растрепанный Лоик.
«Честное слово, он просто очарователен! – успела подумать Диана, несмотря на неразбериху в мыслях. – Довольно мил, даже для пятидесятилетнего гомосексуалиста...»
– Привет честной компании! – неосторожно крикнул Лоик.
Потому что сразу же, словно приняв его вызов, старик испустил свой приветственный клич, и Лоик, стоявший неподалеку от него, с обезумевшим взглядом подпрыгнул на месте.
– Что это такое? – пробормотал он. – Что это такое?.. Что это такое?..
– повторил он, бросая умоляющий взгляд на своих друзей женского пола и на этого красивого парня, сидящего голым в своей постели, что было мелочью в сравнении с опасностью, витавшей в воздухе...
– Это – дедушка! – крикнула ему Диана через всю комнату. – Клянусь вам, Лоик, это – дедушка, это он так кричит! Я же говорила вам, Лоик!
Кроманьонцы! Мы остановились у кроманьонцев!
Читать бесплатно другие книги:
