Флот, революция и власть в России: 1917–1921 Назаренко Кирилл
20 декабря 1917 г. появился приказ по армии и флоту № 4 об объединении Управления воздушного флота и Управления морской авиации[716]. Он был подписан наркомами по военным делам Н. В. Крыленко и Н. И. Подвойским и наркомом по морским делам П. Е. Дыбенко. В приказе объявлялась структура нового органа управления авиацией. Во главе его должна была стоять коллегия из представителей: наркомата по военным делам, наркомата по морским делам, ВЦИК, Центрального совета фабрично-заводских комитетов, ВЦСПС, Всероссийского съезда работников авиации и воздухоплавания, а также двое рабочих авиационных заводов. Коллегия назначала начальника управления, в случае разногласий с коллегией, начальник мог жаловаться в «Совет народных комиссаров по военно-морским делам»[717]. В Морском комиссариате об этом приказе, однако, ничего так и не узнали[718].
В октябре – декабре 1917 г.[719] разработали проект декрета о создании Министерства воздушного флота Российской республики и проект Положения о министерстве[720] «с основной задачей – применение авиации и воздухоплавания для культурных нужд страны»[721]. Кроме того, между 20 декабря 1917 г. и 2 мая 1918 г. состоялись коллегия Всероссийского воздушного флота, Первый всероссийский авиасъезд, авиасъезды Балтийского и Черного морей, которые высказались за слияние сухопутной и морской авиации[722].
Законодательный совет морского ведомства 2 января 1918 г. принял решение о выделении Автомобильного отдела из состава Управления морской авиации и воздухоплавания. Утверждался штат нового отдела и положение о нем, а также штаты и положение о центральном автоскладе морского ведомства[723]. Это решение было принято, возможно, в связи с предполагаемым уходом УМА в «Авиационное министерство».
В связи с переездом руководящих органов морского ведомства в Москву встал вопрос о судьбе УМА. 25 апреля 1918 г. в МГШ состоялось совещание с участием Л. Г. Гончарова 1-го и представителя морской авиации[724]. Итогом этого совещания стал доклад по МГШ от 14/27 апреля 1918 г. об объединении морской и сухопутной авиации. Главный вывод сводился к тому, что так как задачи вооруженных сил пока не определились, период переходный, необходимо оставить все как есть, не объединяя морскую и сухопутную авиацию[725]. Начальник УМА Н. Ф. Чернов считал, что морскому ведомству принципиально «необходимо удержать авиацию в своих руках»[726]. По итогам совещания был составлен доклад на имя Л. Д. Троцкого.
В Высший военный совет 2 мая 1918 г. поступила жалоба из Всероссийского комитета воздушного флота (ВКВФ) на Управление морской авиации, которое тормозит слияние морской и сухопутной авиации. Особенно активно против слияния выступал комиссар УМА А. П. Онуфриев. По словам жалобщиков, комиссары по морским делам прекратили начавшееся было слияние и приступили к разделению. 14 апреля 1918 г. совещание в МГШ приняло решение об отказе от слияния морской и сухопутной авиации. По мнению ВКВФ, было необходимо создание мощного авиационного ведомства, допустимо было при этом создать морское отделение в Отделе применения Управления воздушного флота. Также приемлемым признавалось оперативное подчинение авиации флотам на тех же условиях, что и фронтам. Военный руководитель Высшего военного совета М. Д. Бонч-Бруевич предлагал объединить только разработку приборов и аппаратов для морской и сухопутной авиации. Он полагал, что необходимо образовать во флоте Управление инспектора морской авиации, передав ему подготовку, организацию, заведование в техническом, хозяйственном, строевом отношении, по назначению личного состава по морской авиации. При этом оперативное руководство следовало передать флотам[727]. Изложенные факты свидетельствуют о том, что даже высшие руководители военно-сухопутного ведомства не были готовы активно бороться за поглощение морской авиации.
В начале мая 1918 г. появился проект приказа Л. Д. Троцкого об отмене всех мероприятий по слиянию морской и сухопутной авиации.
7 мая 1918 г. Высшая авиационная коллегия (она же – Всероссийская коллегия рабоче-крестьянского красного воздушного флота, ВАУ) потребовала от морского ведомства объяснений относительно данного проекта. Коллегия не видела оснований отмены приказа № 4 о слиянии авиации[728]. В качестве ответной меры ВАУ решило обратиться за поддержкой непосредственно к гидроавиачастям[729]. Несмотря на сопротивление ВАУ, 25 мая 1918 г. появился приказ Л. Д. Троцкого по армии и флоту № 3 во изменение приказа № 4 Совета народных комиссаров по военным и морским делам от 20 декабря 1917 г., который на основании доклада МГШ № 41 от 14/27 апреля оставлял УМА в полном подчинении НКМД и одновременно создавал Постоянную междуведомственную комиссию морского и военного ведомства для координации деятельности авиации[730].
Общественное мнение в 1918 г. было невозможно изменить приказом. 20 июня 1918 г. организационная секция 2-го Всероссийского авиасъезда предложила объединить всю авиацию под началом Управления воздушным флотом, подчиненным военному ведомству. Делегаты от морской авиации высказались против, но решение было принято голосами делегатов сухопутной авиации, которых, естественно, было больше, личный состав сухопутной авиации значительно превышал личный состав морской[731]. Мнение авиасъезда было проигнорировано Л. Д. Троцким. Это событие, само по себе не слишком значительное, показывает, как эволюционировал механизм принятия решений в военных структурах с ноября 1917 по май 1918 г. Если осенью 1917 г. мнение выборного органа, даже не слишком взвешенное, нельзя было игнорировать, то к началу лета 1918 г. решения съезда личного состава уже не имели особого значения.
Моряки отблагодарили наркома по военным и морским делам за внимание к их нуждам. 26 октября 1918 г. ВЦИК сообщил в НКМД: «Президиум ВЦИК не возражает против присвоения школой морских летчиков из матросов наименования “Л. Д. Троцкого”». Такое решение Президиум ВЦИК принял на заседании 16 октября[732]. Это сообщение вызвало запрос Канцелярии Морского комиссариата в УМА: какой именно школе присвоено имя председателя РВСР[733]? Дело в том, что в морском ведомстве в это время существовали Морская школа воздушного боя (бывшая Офицерская) и Петроградская школа морской авиации[734]. Имя Л. Д. Троцкого было присвоено новой авиационной школе, размещенной на Гутуевском острове, на базе бывшей Петроградской школы морской авиации, ранее переведенной в Нижний Новгород, а оттуда в Самару[735]. Новое военно-учебное заведение открылось 11 ноября 1918 г.
11 октября 1918 г. состоялся приказ по МГШ о назначении комиссии для разработки предположений об организации Междуведомственной комиссии «для объединения деятельности тех отделов УМА и УВФ, совместная работа которых желательна для пользы дела, о составе такой комиссии, ее компетенции и порядке деятельности»[736]. Председателем комиссии был назначен В. С. Вечеслов, представителями от ГУ РККВВФ – начальник Строевого отдела Н. А. Яцук и помощник начальника Отдела снабжения Я. А. Вилк, от УМА – начальник этого управления Н. Ф. Чернов (заместитель – его старший помощник по хозяйственной части Н. А. Тучков) и его старший помощник по строевой части Н. Т. Федотов, от Всероглавштаба – начальник Отделения по инженерной обороне государства Оперативного отдела Б. А. Левицкий, от МГШ – С. Л. Брусилов (заместитель A. С. Фадеев), делопроизводителем С. Е. Карский. 17 и 24 октября 1918 г. прошли заседания этой комиссии в помещении МГШ.
На заседании 17 октября Н. А. Яцук заявил, что в ГУ РККВВФ существует аналогичная комиссия под председательством бывшего генерал-майора Н. А. Сулеймана. Единственное возможное решение, по его мнению, – это слияние сухопутной и морской авиации.
B. С. Вечеслов возразил, что о слиянии не может быть и речи в свете приказа Л. Д. Троцкого от 25 мая 1918 г. Н. Т. Федотов предположил, что совместная работа возможна в области снабжения, так как склад морской авиации сгорел, а часть имущества эвакуирована неизвестно куда[737]. То есть речь идет о том, чтобы сухопутная авиация помогла со снабжением морской, но при этом морская сохранила бы свою организационную самостоятельность.
На следующем заседании (24 октября) представители МГШ предложили создать постоянную комиссию морского и военного ведомств для координации деятельности авиации так, чтобы в нее вошли начальники УМА и ГУ РККВВФ, их помощники по строевой и хозяйственной частям, по одному представителю от строевых частей морской и сухопутной авиации. Эта комиссия и должна была разъяснить все вопросы. Федотов заявил, что желательно выделить в постоянной комиссии две секции – научных опытов и снабжения. Н. А. Яцук считал, что, поскольку морская авиация в десять раз меньше сухопутной, она должна подчиниться ГУ РККВВФ, а в постоянной комиссии необходим политический представитель. По его мнению, все эти вопросы уже обсуждались в комиссии С. А. Кукеля еще до октября 1917 года[738].
Заседание по вопросу о слиянии морской и сухопутной авиации под председательством В. М. Альтфатера в МГШ состоялось 4 января 1919 г. На нем присутствовали: главный комиссар морской авиации А. П. Онуфриев, начальник организационного отдела УМА Н. А. Тучков, Н. Ф. Федотов, от МГШ – В. В. Яковлев и А. С. Фадеев. Совещание решило, что было бы рационально присоединить технический и хозяйственный отделы УМА к ГУК, организационные, тактические и строевые функции по морской авиации возложить на МГШ, но, учитывая сложную обстановку, лучше пока ничего не предпринимать и оставить все как есть[739].
17 февраля 1919 г. МГШ выступил с инициативой создания Авиационного отделения при Морском отделе Полевого штаба РВСР. Целью была координация действий морских авиаотрядов, действовавших на сухопутном фронте. В этом направлении уже работала комиссия из представителей МГШ, УМА, Полевого управления авиации при Штабе РВСР и Всероссийского совета воздушного флота. Эта комиссия высказалась за создание «авиационной ячейки» при Морском отделе. МГШ и УМА выработали «Временное положение о морском авиационном отделе при МО ПШ РВСР»[740].
8 марта 1920 г. РВСР рассматривал вопрос о работе (под председательством К. Х. Данишевского) комиссии, которая решала проблему объединения морской и сухопутной авиации. Судя по тексту протокола РВСР, представители морского ведомства затягивали посылку своего представителя в эту комиссию, поэтому представителем морского ведомства в ней был назначен «без права замены себя» командующий всеми морскими силами Республики А. В. Немитц. Комиссии был дан окончательный срок до 12 марта для выработки решения. РВСР решил, что если представителям военного и морского ведомств удастся договориться, то вопрос о слиянии авиации будет считаться решенным без внесения его в РВСР. Утвердили и название нового руководящего органа для всей авиации – «Главное управление Красного Рабочее-Крестьянского Воздушного Флота»[741].
По вопросу об объединении морской и сухопутной авиации РВСР 15 марта 1920 г. вновь слушали докладчика К. Х. Данишевского. Видимо, представителям ведомств в комиссии договориться не удалось. РВСР окончательно решил объединить морскую и сухопутную авиацию, однако морское ведомство получило «право представить свои поправки в комиссию К. Х. Данишевского о большей связи Морведа с Главным управлением Рабоче-Крестьянского Красного Воздушного Флота по вопросам обучения, комплектования кадровых отрядов, а равно и подчиненности начальникам действующих флотов и флотилий и Коморси»[742]. Вследствие этого постановления был издан приказ РВСР № 447/78 от 25 марта 1920 г., который предписывал объединить «все авиационное, воздухоплавательное и гидроавиационное дело Республики» в ГУ РККВФ. Тем же приказом расформировывалось УМА[743].
20 декабря 1920 г. приказом главкома С. С. Каменева вводятся должности начальников воздушного флота: одного – для Балтийского моря, второго – для Черного и Азовского морей[744].
Осенью 1921 г. коморси А. В. Немитц вновь поднял вопрос о сохранении гидроавиации в составе флота. Ответом на это стал рапорт начальника штаба Главного управления воздухофлота главкому от 22 октября 1921 г. о том, что вопрос о слиянии сухопутной авиации и гидроавиации в «Единый Воздухофлот» обсуждался на всех съездах Воздушного флота и решался положительно. Начальник ГУ РККВФ указывал, что в Англии обсуждался этот же вопрос и было принято решение о слиянии RNAS (Royal Navy Aviation Service) – морской авиации и RFC (Royal Flying Corps) – сухопутной авиации в единые Королевские воздушные силы (RAF, Royal Air Force)[745].
На этом рапорте С. С. Каменев наложил резолюцию: «Сообщить Коморси резолюцию: вопрос этот считать законченным и не подлежащим новому рассмотрению»[746]. 4 ноября 1921 г. начальник 4-го отделения 1-го отдела Организационного управления Штаба РККА сообщил об этой резолюции А. В. Немитцу.
Вопрос о слиянии морской и сухопутной авиации поднимался не только у красных, но и у белых. 14 мая 1919 г. вице-адмирал А. М. Герасимов подал А. И. Деникину записку с предложениями об организации морской авиации ВСЮР. Белая морская авиация ВСЮР состояла тогда из четырех отрядов – Черноморского, Каспийского и состоящего из двух авиаотрядов Донского гидроавиадивизиона. По мысли А. М. Герасимова, следовало иметь по два отряда на Каспийском и Черном морях (из них один – действующий, а другой – учебный). В составе отряда предполагалось иметь по 6 самолетов, в учебном отряде Черного моря – 9 самолетов. Следовало упростить штаты морской авиации и образовать Отдел морской авиации при Морском управлении ВСЮР[747].
Надо полагать, что доклад начальника авиации ВСЮР генерал-майора И.И. Кравцевича главнокомандующему А. И. Деникину от 17 ноября 1919 г. был ответом на записку А. М. Герасимова. И. И. Кравцевич писал, что еще с 1915 г. стала ясна несостоятельность разделения сухопутной и морской авиации, «но ввиду покровительства обособлению флота от армии со стороны высоких лиц, обособлялась и авиация»[748]. Следствием этого было то, что во флотскую авиацию шло много армейских офицеров, так как флотские офицеры якобы не хотели служить в авиации. Кроме того, из донесения Управления воздушного флота великому князю Александру Михайловичу за 1916 г. видно, что, хотя морская авиация в три раза меньше по числу самолетов, чем сухопутная, обходится она в два раза дороже, «несмотря на то что вообще создание морского аэроплана стоит дешевле, чем сухопутного». Сам автор, который в июне 1917 г. являлся инспектором авиации Северного фронта и получил в подчинение несколько гидроавиаотрядов, по его словам, поразился, как все в морской авиации неорганизованно и запущенно. Тогда же с состоянием гидроавиации Балтийского флота ознакомился английский капитан Витет, который заявил, что дело там обстоит «непоправимо плохо» и англичане прекратили поставки морских аэропланов. «По сведениям, имевшимся в Управлении Великого Князя, с гидроавиацией Черного моря обстояло еще хуже». И. И. Кравцевич писал о том, что во всем мире созданы министерства авиации и в России следует сделать то же самое. На Юге необходимо оставить три морских авиаотряда, но не называть их по морям. Эти отряды должны быть подчинены инспектору морской авиации (на правах инспектора авиации армии), который, в свою очередь, будет подчинен начальнику авиации (начальнику Воздушных сил Юга России). Морские авиаотряды при этом останутся в оперативном подчинении флота. «Полагаю, что это предложение не встретит сочувствия в морских кругах, стремившихся к обособлению, но это сопротивление необходимо преодолеть для пользы дела. Если этого не сделать теперь, в будущем жизнь неизбежно приведет к такой организации. Планы морских летчиков об отдельных для трех гидроотрядов мастерских, заводах, школах неосуществимы и ничем не оправданы»[749], – заканчивал свою записку авиационный генерал.
Следует обратить внимание на единство подходов красного и белого командования сухопутной и морской авиацией к проблеме их слияния. И в красном, и в белом лагере начальники сухопутной авиации боролись за подчинение морской авиации себе, а представители морской сопротивлялись этому как могли и боролись за организационную независимость. Впрочем, для решения вопроса об организационных формах строительства авиации у белых не было времени. В советских же вооруженных силах вопрос был первоначально решен в пользу вливания морской авиации в сухопутную, но против образования особого «авиационного министерства». Отечественная военная авиация начала развиваться по оригинальному организационному пути, аналога которому среди крупных европейских стран не было.
Завершая тему слияния параллельных органов различных ведомств, следует обратить внимание на создание Центропрома. Весной 1918 г. по предложению ВСНХ был создан Центропром. Смысл предложений ВСНХ состоял в том, чтобы спасти имущество морского ведомства в Петрограде и Кронштадте в случае их захвата немцами путем передачи имущества специальной организации – Морскому отделу Центропрома, который носил «частно-общественный правовой характер»[750], формально являясь кооперативной организацией. В начале лета 1918 г. Центропром начал учет имущества. После поражения Германии в войне угроза захвата Петрограда немцами отпала, поэтому в начале октября 1918 г. из ВСНХ в МГШ было направлено на отзыв «Положение о Бюро учета имущества в военных портах и базах при ВСНХ» и инструкция для этого бюро. 11 октября МГШ направил свои соображения по данному вопросу в Коллегию НКМД. Теперь Морской отдел Центропрома подлежал слиянию с ВСНХ, а учет имущества мог продолжить непосредственно НКМД. МГШ считал недопустимым передачу права учета имущества кому-либо вообще, и предлагал создать специальный орган учета при ГУК и передать Морской отдел Центропрома именно в ГУК. 26 октября эти предложения были одобрены Э.М. Склянским и отправлены в ВСНХ. 13 декабря было получено согласие на передачу дел упраздняемого Моротдела Центропрома в ГУК, так как этот орган подлежал расформированию до 15 декабря 1918 г. Для ликвидации дел в ВСНХ существовал Центральный комитет по ликвидации дел бывших общественных организаций[751].
Наиболее радикальным организационным решением в деле ликвидации всякого параллелизма было бы слияние военного и морского ведомств. Действительно, слухи об этом носились с осени 1917 г., однако среди старых моряков, как офицеров, так и матросов, идея слияния с Военным наркоматом никакого понимания не находила.
20 марта 1918 г. была отправлена тревожная телеграмма начальника МГШ Е. А. Беренса (из Петрограда) В. М. Альтфатеру (в Москву): «Только что получили извещение о проекте слияния военного и морского комиссариата, причем объединение намечено проектом по вопросам финансовым, законодательным и экономическим. Не возражая против необходимости иметь общие решения по некоторым основным принципиальным вопросам экономического порядка, Генмор полагает, что слияние морских органов с органами военного ведомства создаст лишнюю инстанцию и затруднит осуществление мероприятий и ликвидацию нашего хозяйства, имеющего совершенно своеобразный и отличный от военного характер, как например, хотя бы заводское. Такое соединение нашего аппарата, действующего полным ходом, вызовет опасную ломку в работе всего морведа. Казалось бы, если по обстановке реорганизация необходима, то она допустима без ущерба для дела, лишь путем объединения обоих ведомств в лице коллегии Наркомата по военным и морским делам, не трогая внутренней организации морведа. Требуется срочное обсуждение на заседании в военном ведомстве завтра, 21-го в 4 часа дня. Очень прошу воздействовать в Москве на отсрочку этого решения и дать срочный ответ»[752].
Ответ В. М. Альтфатера гласил: «Наша коллегия по этому вопросу ничего не дает, запрошенный мной лично нарком по военным делам Троцкий сказал мне, что он также про это ничего не знает. К следующему письменному отзыву по существу в Военном Комиссариате о заседании сегодня, 21 марта, комиссии по объединению Военного и Морского Комиссариатов ничего не выяснено. Во всяком случае, вопрос этот переходит за пределы возможной компетенции означенной комиссии. В случае, если это[т орган] действительно ставит себе задачей, какие указаны [в] сообщении Нагенмора, [полномочия должен] подписать Троцкий. Коллегия в лице Вахрамеева просит руководствоваться этим ответом и сообщить нам, по чьей инициативе и на основании каких распоряжений этот вопрос поднят помимо Морской Коллегии и Троцкого»[753].
Не исключено, что повод для паники в морском ведомстве дало заседание СНК 19 марта, на котором было принято решение о создании Высшего военного совета и назначении народного комиссара по военным делам[754].
В рамках поворота к строительству регулярной армии и ликвидации выборного начала в вооруженных силах, в апреле 1918 г. началась разработка реорганизации Наркомата по морским делам его центральных учреждений. Доклад об этом был утвержден Л. Д. Троцким 28 апреля 1918 г.[755] Есть все основания приписать авторство этого документа лично В. М. Альтфатеру. 30 августа 1919 г. начальник Канцелярии НКМД В. Бокард писал, что реформа морского управления в 1918 г. была спроектирована В. М. Альтфатером, однако получившуюся систему якобы отличает параллелизм, «столь строго преследуемый Государственным Контролем»[756].
Как обычно, доклад начинался с исторической справки. В ней указывалось, что после упразднения поста генерал-адмирала, управление флотом было централизованным, «эта организация отвечала лишь условиям мирного времени, а во время войны Балтийский и Черноморский флоты были подчинены Верховному главнокомандующему», тогда как за морским министром остались функции «главного снабжателя и техническо-хозяйственного заготовщика»[757]. Новое «переустройство центрального аппарата ведомства» началось в ноябре 1917 г., «но, к сожалению, проводилось под влиянием данного момента, что имело вполне законные к тому причины»[758]. Надо отметить, что офицерам Морского Генерального штаба были свойственны увлечение отвлеченными теоретическими схемами, которые они считали образцами научного подхода к управлению, и пристрастие к проповедованию прописных истин. Некоторые фразы этого доклада казались списанными с аналогичного документа десятилетней давности. В 1918 г. В. М. Альтфатер писал: «…отсюда проистекает общее положение, что ведомство, т. е. центральные управления, существуют для флота, а не наоборот»[759]. 13 января 1908 г. первый начальник МГШ контр-адмирал Л. А. Брусилов излагал ту же очевидную идею еще красочнее: «Если будет принято, что Товарищ Морского Министра стоит в высшем положении, чем Начальник Генерального Штаба и чем командующие флотами, то, сравнивая это с человеческим организмом, получим, что внутренние органы как бы имеют большее значение, чем человеческий мозг и конечности, т. е. вся деятельность организма обращается не для достижения внешних целей, а на обслуживание его желудка»[760]. В 1918 г. В. М. Альтфатер продолжал: «Между тем это, казалось бы бесспорное положение, не всегда и не во всех управлениях ведомства и организации его центрального аппарата проведено. Если, вообще говоря, надо признать, что после русско-японской войны центральные управления Морского ведомства и излечились в значительной мере от этой хронической для русской бюрократии болезни, то все же даже до сих пор время от времени такие болезненные явления происходят, причем причина этих явлений, помимо общерусской привычки, до некоторой степени кроются и в организации самого центрального аппарата ведомства»[761].
Основная идея доклада заключалась в увеличении прав и ответственности местных органов, то есть флотов. Центр должен снабжать флоты, но не командовать ими. Точно такую же схему предлагали офицеры МГШ после русско-японской войны.
«Политическая обстановка настоятельно требует в настоящее время, чтобы во главе ведомства стояло бы лицо, облеченное полным доверием правительства и господствующей ныне в стране общественно-политической силы (выделено в документе. – К. Н.)»[762]. Следовательно, во главе морского ведомства должен стоять гражданский политический деятель, «при этом надо заметить, что такое положение уже существует в большинстве стран, имеющих у себя ту или иную форму народовластия (Англия, Франция, США)»[763]. Далее отмечалось, что гражданскому руководителю морского ведомства потребуются советники из числа моряков. Организация таких советников мыслилась В. М. Альтфатером в двух формах: в виде группы помощников («предпочтительнее, но не безусловно») или в виде коллегии. Авторы доклада пришли к выводу, что глава коллегии – политический деятель – должен быть начальником для коллегии, а не только ее председателем, то есть коллегия должна была стать консультативным органом. «Никакого другого решения, сколь-либо отвечающего делу нет и быть не может, раз нельзя при создавшихся условиях перейти к первой системе единовластного главы ведомства с придачей ему ответственных специалистов-техников»[764].
В докладе предлагалось сохранить существующую коллегию НКМД, но дополнить «политиков» в ее составе «техниками», а также придать коллегии более определенные функции. В мирное время она должна была бы нести те обязанности, которые в военное будут распределены между Верховным Главнокомандующим и главой морского ведомства с коллегией[765]. Другими словами, понимать эти предложения можно только как наделение коллегии НКМД полномочиями бывшего морского министра.
Коллегия НКМД должна была получить в мирное время права по статьям 85 (части 11, 30, 34, 35) книги I и 23, 26, 261 книги Х «Свода морских постановлений», руководствоваться указаниями СНК и ВВС, а также особыми правилами. Она должна была получить право распространять на морское ведомство те постановления по военному ведомству, которые не вызывают новых расходов. Предполагалось, что решения в Коллегии будут приниматься большинством голосов, но в решении политических вопросов «техники» не должны были принимать участие. В случае несогласия наркома с коллегией предполагалось выносить спор на решение ВВС и СНК.
«Такое положение безусловно даст возможность, в случае возникновения военного времени, просто, быстро и безболезненно перейти от положения мирного времени, в течение же этого последнего приучить флоты к требуемой от них самостоятельности, а ведомство излечить от стремления командовать флотами до выдачи сапог и штанов отдельным людям и посылки отдельных кораблей включительно»[766].
К докладу прилагалось Временное положение о морском ведомстве[767]. Согласно положению коллегия должна была состоять из двух «политиков», двух «техников» и председателя (наркома по морским делам). Члены коллегии «техники» должны были именоваться «первым (или вторым) военно-морским членом», а «политики» могли бы называться «членами Коллегии НКМД». Как гражданские, так и военные члены Коллегии должны были назначаться СНК, но один из гражданских – по выбору наркома по морским делам. «Первый военно-морской член» должен был отвечать за работу МГШ и личный состав (комплектование, обучение, прохождение службы). В его подчинение должны были войти военно-административные учреждения: МГШ, УЛиСо и УВМУЗ. «Второй военно-морской член» предназначался для руководства техническо-хозяйственной частью, к которой отнесли: ГУК, ГМХУ, ГГУ (условно) и УСЧФ (условно). Канцелярия и архив должны были остаться в непосредственном ведении Коллегии.
В последних числах апреля 1918 г. был подготовлен проект временного Положения о морской коллегии, подписанный В. М. Альтфатером[768]. Совнарком утвердил Временное положение о Коллегии Наркомата по морским делам 30 апреля 1918 г.[769] Оно было объявлено 17 мая 1918 г.[770]
Существовал еще один вариант этого доклада, отличавшийся от утвержденного Совнаркомом более четко обозначенными параллелями с британским морским ведомством. Так, в этом варианте прямо указывалось, что «многовековой опыт Англии учтен и в мере возможности применен в настоящем новом положении о Коллегии Морского комиссариата»[771]. Здесь проводились прямые параллели между функциями членов Военно-морской коллегии с функциями членов британского Адмиралтейства. Например, предлагалось наделить наркома по морским делам полномочиями в «полном соответствии» с полномочиями 1-го лорда Адмиралтейства, в состав Коллегии ввести двух моряков и двух «политических деятелей». При этом «1–й военно-морской член» отвечает за оперативные вопросы, личный состав и военно-морские учебные заведения, то есть имеет круг обязанностей 1-го и 2-го морских лордов, «сведенных воедино вследствие значительно меньшего объема нашего флота сравнительно с Английским»[772]. «2-й военно-морской член» отвечает за хозяйственно-технические вопросы (соответствуя 3-му, младшему и гражданскому лордам). «Политические деятели» в составе Коллегии будут аналогичны парламентскому секретарю британского Адмиралтейства.
По отношению к флотам Коллегия должна пользоваться правами Главнокомандующего, то есть руководить путем директив, а не непосредственно. Заводы и учреждения, не входящие в состав флотов, должны быть под непосредственным руководством Коллегии[773].
Видимо, этот вариант был забракован из-за излишнего подчеркивания факта копирования военно-морской организации одного из иностранных государств, однако по сути забракованный вариант доклада ничем существенно не отличался от того варианта, который был утвержден Совнаркомом.
Никакие съезды и законодательные советы уже не предусматривались. Высший орган управления флотом стал назначаться Совнаркомом. Так началось преодоление «демократической» стихии в Военно-морском флоте. Знаком смены эпохи в морском ведомстве может считаться приказ Л. Д. Троцкого от 30 мая 1918 г. по военному и морскому ведомству о необходимости быстрого и точного исполнения распоряжений начальства всеми служащими[774].
Эти факты свидетельствуют о том, что в марте – апреле 1918 г. произошел поворот высшего руководства Советской России от экспериментов с добровольческими вооруженными формированиями к строительству регулярной армии и флота. Не следует преуменьшать трудности принятия решения о строительстве регулярных вооруженных сил с использованием «старых» специалистов. Сторонники партизанщины были весьма многочисленны, левые эсеры, например, вообще выдвигали идею партизанской армии. Еще в конце марта – начале апреля 1918 г. появлялись многочисленные записки, адресованные в СНК, в которых не просто отстаивался принцип добровольной службы, но проводилась утопическая мысль о формировании добровольческой армии на строго идейных началах, отвергались принудительный призыв на военную службу и привлечение добровольцев высокой оплатой. Генералов именовали «последышами» Николая II и резко протестовали против всякого их использования. Н. В. Крыленко так характеризовал работу центрального аппарата сухопутного ведомства: «Военный комиссариат как таковой совершенно оторвался от жизни и солдатской массы, и в настоящее время представляет из себя замкнутую группу лиц, ведущих большую бумажную работу канцелярского делопроизводства…»[775] Несмотря на такую оппозицию, В. И. Ленину удалось начать работу по созданию новых вооруженных сил Советской России на регулярной основе.
Повседневные дела центрального аппарата морского ведомства постепенно входили в рутинную колею. Свидетельством этой тенденции стал приказ начальника МГШ Е. А. Беренса от 15 апреля 1918 г. о прекращении практики неупорядоченного делопроизводства (доклады по штабу неправильно нумеровались и не отправлялись в Канцелярию)[776].
Основным направлением реорганизации весной – летом 1918 г. было сокращение штатов и (или) полная ликвидация некоторых второстепенных подразделений. Так, 19 марта 1918 г. вводится сокращенный практически до довоенных размеров штат МГШ[777]. В начале мая был упразднен Секретариат морской коллегии, его дела передавались в канцелярию Морского комиссариата[778], в связи с чем 14 мая 1918 г. Коллегия по морским делам утвердила новый штат канцелярии как раз в тот самый день, когда канцелярия переехала в Москву[779]. По постановлению ВМК Канцелярия заведующего хозяйственной частью флота была расформирована с 1 июня 1918 г.[780], а с 1 июля упразднялась канцелярия при заведующем хозяйственной частью НКМД.
В начале апреля 1918 г. в Коллегию Морского комиссариата поступил доклад по ГУЛИСО о том, что 1 и 2 отделы, ведающие личным составом (соответственно, офицеров и матросов), должны быть сокращены и реорганизованы по случаю эвакуации[781]. 1-й отдел (Отдел личного состава флота) должен был заниматься текущим делопроизводством по демобилизации и по комплектованию нового флота, а 2-й отдел («ликвидируемое» делопроизводство) – ликвидационными делами по расформированию частей и демобилизации личного состава. Предполагалось 1-й отдел эвакуировать в Москву, а 2-й оставить в Петрограде. Всего в 1-м отделе должны были числиться, кроме начальника, 3 старших и 2 младших делопроизводителя, 1 регистратор, 3 конторщика и 6 писцов[782], а во 2-м отделе должны были работать, кроме начальника, три старших и три младших делопроизводителя, один регистратор, четыре конторщика, шесть писцов. Учетная канцелярия должна была комплектоваться «по мере необходимости»[783].
Несколько неожиданным для сотрудников ГУЛИСО результатом упомянутого проекта стало полное упразднение этого учреждения, о чем было объявлено 13 апреля 1918 г.[784] Функции учета личного состава отныне переходили в МГШ, где создавался Отдел личного состава флота и учета. Пока это была ложная тревога. Фактически ликвидация ГУЛИСО произошла только в декабре 1918 г.
Несмотря на сокращение штатов, функции МГШ постепенно расширялись. После поглощения ГУЛИСО в мае 1918 г. был подготовлен проект приказа Коллегии НКМД с объявлением штата военно-морского юридического бюро (в дополнение к приказам от 5 марта 1918 г. и от 19 марта 1918 г.). Штат предусматривал наличие трех человек комсостава и трех конторщиков[785]. Это бюро должно было входить в состав Организационного отдела МГШ[786]. К Морскому Генеральному штабу перешли функции юрисконсультской части Морского министерства.
Впрочем, желание улучшить структуру штаба и после этого не давало покоя его сотрудникам. Летом – осенью 1918 г. под литерами «А» и «Б»[787] появились два новых проекта организации МГШ. В примечаниях к проекту «А» говорилось, что проект должен исправить главные недостатки существующей организации:: отсутствие «какой – либо органической связи» Учебного отдела «с работой генмора в узком смысле слова», тогда как в случае реализации предложений «к компетенции Нагенмора (начальника МГШ. – К.Н.) через Учебный отдел войдут хозяйственные и денежные дела управления» и «неравномерность в нагрузке лиц, непосредственно подчиненных генмору»[788]. В соответствии с проектом «Б», все дела Упрузамора (Управление учебных заведений морского ведомства) и все «денежные» дела передавались начальникам учебных отрядов и школ, а МГШ должен был сосредоточиться на разработке учебных «вопросов принципиального характера». Этот же проект предусматривал создание Военно-учебной инспекции, подчиненной МГШ, которая должна была следить «за проведением в жизнь вопросов, выработанных генмором в отношении учебной части флота; быть связующим звеном между генмором, школами и флотом; устранять всякие, могущие быть в связи с переживаемым временем, недостатки и осложнения при осуществлении на практике подготовки личного состава»[789]. Ни один из проектов не был реализован.
Повышение роли МГШ требовало соответствующего оформления. 23 июля 1918 г. начальник Морского Генерального штаба обратился с докладом в Высший военный совет и представил соображения о признании его строевым учреждением. 2 августа последовала резолюция Л. Д. Троцкого, В. А. Антонова-Овсеенко и М. Д. Бонч-Бруевича: «МГШ является строевым штабом и должен быть удовлетворяем наравне со штабами флотов»[790]. В тот же день Высший военный совет также признал МГШ строевым учреждением[791].
В связи с реорганизацией и расширением прав МГШ приказом 19 июня 1918 г.[792] на него было возложено «рассмотрение и разработка тех законопроектов флота и морского ведомства, кои относятся к вопросам общей организации службы во флоте», составление отзывов «по всем проектам положений и штатов учреждений флота и морского ведомства, со стороны соответствия их общим требованиям морской службы» и «сосредоточение сведений и современных материалов текущего военно-морского законодательства»[793].
Эти события привели к постепенному «затоплению» работы штаба второстепенными организационными вопросами, тогда как постепенно создававшиеся речные флотилии начинали свою деятельность во многом «сами по себе», под руководством сухопутного начальства. МГШ занимался такими вопросами, как «обширные статистические работы по учету производительных сил страны с целью определения, на сколько эти силы могут быть использованы для потребностей Красного флота»[794]. Эти работы не были завершены, поскольку в феврале 1919 г. этот отдел «ввиду более насущных, настоятельных потребностей сложившейся обстановки военного времени, был упразднен»[795]. Штаб волновала проблема перевода флота на мирное положение, «причем судовой состав был подразделен по трем категориям: а) действующий флот, б) вооруженный резерв и в) суда, состоящие на долговременном хранении, с определением численности команд для первой группы в 75 % табели комплектации 1915–1916 гг., для второй – 25 % и для последней – 10 %. Эти основания демобилизации явились руководящими; в сентябре– октябре 1918 г. б. Генмор начал и лишь в следующем году закончил весьма обширную работу по пересмотру табелей комплектации судов параллельно с группировкой судов по категориям»[796]. Эти разработки имели бы большую ценность, однако в условиях стихийной демобилизации, упадка дисциплины и дезорганизации службы они превратились в бумажные «стратегические вензеля».
В сентябре 1918 г. была сделана попытка навести порядок в ликвидационных органах флота. Действительно, их в морском ведомстве появилось предостаточно. На 25 сентября 1918 г. существовали: ликвидационная комиссия заказов при ГУК; ликвидационный отдел УМА; ликвидационная комиссия заказов при УМА; ликвидационный отдел при ГУЛИСО; ликвидационная комиссия при ГУЛИСО; ликвидационная комиссия Морского ведомства по расчету временных военных учреждений в Архангельске за войну 1914–1918 гг.; комиссия по ликвидации Управления грузовых перевозок по Балтийскому морю; комиссия по ликвидации строительства крепости Петра Великого; ликвидационная комиссия по расчетам за суда, взятые по военно-судовой повинности и реквизированные; ликвидационное бюро Свеаборгского порта при Упрабмор (телеграфное сокращение названия Управления по делам рабочих и вольнонаемных служащих морского ведомства – УДРИВС); ликвидационное бюро Ревельского порта при Упрабмор; комиссия по эвакуации Петроградского района. Предполагалось также учреждение новых органов. Эти структуры содержались за счет самых разных источников финансирования: за счет штатных излишков, операционных кредитов, кредитов на удовлетворение денежным содержанием портовых служащих и рабочих и на эвакуационные кредиты[797]. В сентябре 1918 г. предлагалось выстроить систему ликвидационных органов и обеспечить разграничение их функций. Во главе ликвидационного дела предполагалось поставить Совещание по ликвидации заказов морского ведомства при ГУК[798], создать комиссию из представителей заинтересованных учреждений морского ведомства. Прежде всего следовало создать «Междуведомственную комиссию при Коллегии НКМД для выработки системы ликвидационных органов, штатов и положений, подлежащих введению в действие с 1 января 1919 г.»[799] Этими мероприятиями МГШ занимался и даже довел их до конца, правда, за исключением ликвидационных дел по Архангельску «вследствие занятия противником этого района»[800].
Кроме того, МГШ успел поруководить «деятельностью специально созданных с этой целью в Морском ведомстве ликвидационных комиссий», которые занимались определением судьбы торговых судов, находящихся в распоряжении морского ведомства. «Часть судов его подлежала возвращению из Германии в обмен на германские суда, находившиеся в наших руках, некоторая незначительная часть, подлежала возвращению владельцам, и, наконец, большая часть его судов подлежала, в силу национализации, передаче в Главод»[801]. Судя по всему, эта работа отнимала у сотрудников МГШ львиную долю служебного времени, требуя к тому же частых командировок в Петроград[802].
МГШ боролся за собирание исторических материалов во флоте, опираясь на приказ ВМК «Об организации правильной постановки архивного дела во флоте в целях всестороннего собирания материалов истекшей войны и современной революции, являющихся историческими материалами важнейшей исторической ценности» от 14 января 1918 г.[803] В результате «в сентябре 1918 г. в Петрограде была создана Военно-морская историческая комиссия по составлению истории войны на море 1914–1918 гг., в ноябре, в том же году, она переменила свое название и стала называться Комиссией по исследованию и использованию опыта войны 1914–1918 гг.»[804] Кроме того, в 1918 г. была начата работа по составлению новых уставов, наставлений и правил специальных служб.
МГШ пришлось организовывать речные и озерные флотилии и работать над приемом Кронштадтской крепости в морское ведомство. Характерно, что эта деятельность, имеющая практический характер, оказалась на самом последнем месте в записке В. В. Случевского, посвященной деятельности МГШ в 1918–1919 гг.[805] Видимо, практические вопросы не слишком занимали МГШ в то время, о чем довольно откровенно писал сам автор записки: «Теперь, однако, в перспективе прошлого, нам легко было обрисовать значительную работу б[ывшего] Генмора, произведенную им в трудовые два года коренной ломки старых уставов жизни и создания новых. Работа эта лежит не в плоскости оперативных функций, это об[ласть] б[ывшего] высшего учреждения Моркома, с этой стороны, как было указано нами в начале, конструкция эта не обладала достаточной эластичностью для приспособления к требованиям новой деятельности, а в плоскости законодательно-организационных функций его»[806].
Логика политического развития отечественного флота в 1917–1918 гг. заключалась в том, что сначала старый флот был взорван изнутри революционным движением, которое весной – летом 1917 г. привело к созданию многочисленных представительных органов. Примерно год спустя флот вновь приобрел основные черты регулярности. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что при ликвидации выборных органов раздавались лишь единичные голоса протеста. Почему большевикам легко удалось ликвидировать те матросские комитеты, которые оказались «не по зубам» Временному правительству? Причиной была не столько усталость от повседневной политической борьбы, хотя и этот фактор сыграл свою роль. Полагаем, что главным обстоятельством стала значительно более широкая (по сравнению с Временным правительством) социальная опора Советской власти. Это позволяло большевикам чувствовать себя у руля управления страной увереннее, чем их предшественникам.
Пошедшее на службу к Советской власти офицерство искало способ ужиться с новым начальством. Так появилась идея превратить советское морское ведомство в подобие британского адмиралтейства, что позволяло легко сделать гражданского политика Л. Д. Троцкого «первым лордом Адмиралтейства» и удачно вписать традиционную структуру управления русским флотом в новые политические реалии. В то же время страшный призрак подчинения сухопутному командованию уже начал бродить по коридорам МГШ, вызывая ужас руководителей морского ведомства. Не исключено, что в этот период значительную роль в сохранении флотом организационной самостоятельности сыграл В. М. Альтфатера, который умел находить общий язык с самыми разными людьми. Его лояльность Советской власти, по-видимому, была вполне искренней.
Объективно в 1918 г. центральный аппарат морского ведомства, все больше замыкался в канцелярской работе, не имевшей прямого отношения к разгоравшейся Гражданской войне. Думается, дело было не столько в отсутствии достаточной гибкости организационных структур, сколько в нежелании бывших офицеров активно участвовать в Гражданской войне.
Глава V
В разгар Гражданской войны (конец 1918–1919 г.)
Окончание Первой мировой войны в Европе, поражение Германии, подписание Компьенского перемирия (11 ноября 1918 г.) и интернирование немецкого флота поставило вопрос о пересмотре взглядов советского руководства на роль и значение военно-морских сил на Балтике. После исчезновения такого грозного противника, как кайзеровские военно-морские силы и ликвидации ограничений Брестского мира можно было использовать Балтийский флот, единственный, оставшийся к тому времени в распоряжении советского правительства, как военно-политический инструмент. Уже 15 ноября 1918 г. был создан Действующий отряд Балтийского флота, а в конце ноября – начале декабря Красный Флот начал боевые операции против белоэстонцев и белофиннов. Однако в первых числах декабря на Балтике появилась английская эскадра[807], а следовательно, и новый серьезный противник.
Существенное изменение обстановки привело к организационным преобразованиям. Еще в сентябре 1918 г. учреждается Революционный военный совет Республики (РВСР), который объединил функции ранее упраздненных Высшего военного совета и Коллегии Наркомата по военным делам. Несмотря на то что РВСР был наследником коллегиальных органов управления сухопутным ведомством, ему подчинили и флот. Впервые в отечественной истории образовался орган, полностью объединивший управление сухопутными и морскими вооруженными силами. В отличие от Совета государственной обороны, РВСР был не просто регулярно заседающим совещанием. Председатель РВСР Л. Д. Троцкий фактически стал единоначальником в военном и морском ведомствах. Спустя несколько лет произошло полное слияние аппаратов сухопутного и морского ведомств.
3 декабря 1918 г. М. В. Альтфатеру и Ф. Ф. Раскольникову было поручено «представить в возможно короткий срок проект реорганизации Центрального управления Морского ведомства сообразно с изменившимися обстоятельствами». Поручение было дано телеграммой за подписью начальника Штаба РВСР бывшего генерал-майора Ф. В. Костяева и члена РВСР С. И. Аралова. В военном ведомстве к этому времени уже произошло поглощение коллегии Реввоенсоветом. Такое же мероприятие назревало и в морском ведомстве. Логичным было появление проекта создания учреждения, получившего рабочее название «РВС морского ведомства»[808]. В нем говорилось: «РВС морского ведомства по существу является морским отделом морской комиссии РВСР и во всех отношениях всецело ему подчинен»[809]. «РВС морского ведомства» должен был состоять из «технического члена» (он же командующий морских сил Республики) и «политического члена» (комиссар при командующем). Комиссар не должен был вмешиваться в техническую сторону отдаваемых командующим распоряжений, но он отвечал за отсутствие в распоряжении командующего положений, «расходящихся с коммунистической политикой Советской власти». Комиссар должен был подписывать все приказы вместе с командующим, председательствовать в Бюро морских комиссаров, назначать, смещать и перемещать комиссаров всех центральных учреждений, нести ответственность за деятельность центральных учреждений морского ведомства. Все комиссары отдельных частей, вплоть до судна, должны утверждаться председателем Бюро морских комиссаров по представлению РВС флотов. Члены РВС флотов и флотилий должны назначаться РВСР по представлению Бюро морских комиссаров[810].
Результатом их деятельности стал приказ РВСР № 394 от 18 декабря 1918 г. о реорганизации центрального аппарата морского ведомства за подписями Л. Д. Троцкого, И.И. Вацетиса, С.И. Аралова и Э. М. Склянского[811]. Согласно этому приказу, прежде всего из РВСР выделялся Морской отдел (МО РВСР) в составе командующего всеми Морскими, озерными и речными силами Республики В. М. Альтфатера и председателя Бюро морских комиссаров Ф. Ф. Раскольникова[812]. Коллегия Наркомата 17 декабря 1918 г. была упразднена. Надо отметить, что название «Верховная морская коллегия» для обозначения Коллегии НКМД использовалось вплоть до конца 1918 г., хотя официально оно употреблялось лишь до 22 февраля 1918 г. В частности, существовала Канцелярия ВМК, позднее переименованная в управление делами МО РВСР. Она включала в себя отделения: общих дел, юридическое, кодификационное[813]. «Положение об Управлении делами МО РВСР» было введено приказом № 176 от 14 марта 1919 г. за подписями Э. М. Склянского и В. М. Альтфатера[814]. Видимо, этот приказ был одним из последних документов, подписанный рукой Василия Михайловича.
Формально МО РВСР – коллегиальный орган, фактически в нем была установлена та степень единоначалия, которая только и была возможна в тогдашних вооруженных силах Советской России: МО РВСР состоял из командующего ВМФ (В. М. Альтфатер) и комиссара при нем (Ф. Ф. Раскольников). В Красной Армии высшее военное руководство сохранило, хотя в значительной степени лишь на бумаге, гораздо больше черт коллегиальности: в составе РВСР числилось по 10–15 человек.
Как сообщалось в одном из докладов по МГШ, написанном в мае 1919 г., целью создания МО РВСР было решение «всех текущих непринципиальных вопросов, касающихся управления флотом и морским ведомством, составляющих самую значительную часть дел по управлению этим ведомством»[815]. МО РВСР получил права бывшей Коллегии за исключением: 1) права назначения начальников эскадр, бригад, отрядов, их перемещения и утверждения их отпусков; 2) изменения существующих штатов и положений, когда не достигнуто соглашение с Комиссариатом финансов и Государственным контролем; 3) издания новых штатов без согласования с этими комиссариатами; 4) распространения на флот действия узаконений, объявленных по военному ведомству и не требующих утверждения СНК или новых расходов. Полномочия МО РВСР были не столь широки, как у Коллегии НКМД, и приближались по своему объему к полномочиям дореволюционного морского министра, тогда как права Коллегии соответствовали, скорее, правам прежнего главнокомандующего флотом.
МО РВСР было дано право пересматривать и вырабатывать штаты всех учреждений. Однако их утверждение было возможно только после их пересмотра в Особом междуведомственном совещании при участии представителей Наркоматов Госконтроля и Финансов. Приказ о создании такого совещания «для обсуждения всех финансовых и хозяйственных мероприятий Наркомата по морским делам» Э. М. Склянский подписал еще 12 декабря 1918 г.[816] Председателем комиссии должен был стать В. М. Альтфатер, его заместителем по «вопросам чисто хозяйственного характера» начальник ГМХУ – Седов.
МО РВСР поручалось выработать подробный проект положения об управлении морским ведомством. В результате 31 декабря 1918 г. приказом РВС понижался статус ряда управлений: Управление личного состава было включено в состав МГШ и преобразовано в Отдел личного состава и учета, та же судьба постигла и Управление военно-морских учебных заведений[817]. В те же дни Управление морской авиации и воздухоплавания было преобразовано в Авиационный отдел ГУК, а УДРВС – в коллегию по управлению заводами Морского ведомства.
Для реализации этих организационных изменений были предприняты следующие шаги. Прежде всего вместо ГУЛИСО в МГШ образовали Отдел личного состава флота и учета, вместо УВМУЗ – Учебный отдел МГШ, Организационный отдел ГУЛИСО слили с Организационным отделом МГШ, создав Организационный отдел МГШ. Мобилизационно-экономический отдел МГШ был упразднен, а его функции передали в Отделение общих дел Организационного отдела вместе с частью личного состава. Оперативный и Иностранный отделы МГШ слили в единый Оперативный отдел, выделив из Иностранного отдела Службу связи, которая стала самостоятельной службой Морского комиссариата. Тактическое отделение МГШ было преобразовано в Тактико-техническое с включением в его состав Исторического отделения.
В результате этого преобразования организация МГШ приобрела следующий вид:
1. Оперативный отдел:
а) Балтийское отделение;
б) Волжско-Камское отделение;
в) Речно-озерное отделение;
г) Отделение по обработке сведений по иностранным флотам;
2. Организационный отдел:
а) штатное отделение;
б) уставное отделение;
в) отделение общих дел;
3. Тактико-технический отдел:
а) тактическое отделение;
б) техническое отделение;
в) историческое отделение;
4. Отдел личного состава флота и учета:
а) отделение комплектования;
б) отделение по службе личного состава;
в) отделение учета;
5. Учебный отдел:
а) учетное отделение;
б) распорядительное отделение;
6. Канцелярия.
Учебный отдел так и не был создан из-за того, что в составе этого органа осталось всего три сотрудника, и его предпочли назвать отделением, а не отделом. Распорядительное отделение Учебного отдела вовсе не было сформировано[818].
Канцелярия МГШ в 1918 г. приобретала все больший вес в штабе. По словам одной из докладных записок, сотрудники Канцелярии регистрировали все входящие бумаги, отправляли исходящие, участвовали в междуведомственных совещаниях, занимались организацией эвакуации МГШ из Петрограда в Москву. Кроме того, она занималась разработкой проекта организации Курьерской части морского ведомства, заботилась о личном составе в бытовом плане, выступала в качестве «продовольственного органа при МГШ»[819]. Канцелярии пришлось столкнуться с «общим недостатком всего» и сделать вывод, что «чем больше разруха, тем больше усилий» приходится прилагать Канцелярии[820].
В то же время был разработан проект альтернативной организации МГШ, на случай, если бы потребовалось совсем уж крайнее сокращение штатов. В объяснительной записке к этому варианту организации указывалось, что дальнейшее сокращение штатов (по сравнению с предлагаемым проектом) не представляется возможным, в августе 1918 г. они уже были сведены к минимуму[821]:
1. Оперативный отдел:
а) 1-е оперативное отделение (разрабатывает операции на Балтийском море, следит за ситуацией на Черном и Белом морях и на Тихом океане) (3 сотрудника);
б) 2-е оперативное отделение (речно-озерное) (3 сотрудника);
2. Иностранный отдел (в том числе шифрование):
а) Балтийское отделение (2 сотрудника);
б) отделение связи (4 сотрудника);
3. Учебно-тактический отдел:
а) учебное отделение (3 сотрудника);
б) тактическое отделение (всего 11 сотрудников: все столы – по 1 сотруднику, авиационный стол – 2 сотрудника):
• артиллерийский стол;
• крепостной стол;
• минный стол;
• стол подводного плавания;
• кораблестроительный стол;
• портовый стол;
• штурманский стол;
• авиационный стол;
• стол личного состава;
4. Мобилизационно-экономический отдел[822]:
а) мобилизационное отделение (6 сотрудников);
б) окономическое отделение (7 сотрудников);
5. Организационный отдел:
а) административное отделение (6 сотрудников);
б) штатное отделение (8 сотрудников);
в) историческое отделение (численность сотрудников не указана);
6. Отдел личного состава флота и учета:
а) отделение комплектования (2 сотрудника);
б) отделение по службе личного состава (4 сотрудника);
в) отделение учета (4 сотрудника);
7. Отделение общих дел (канцелярия) – (3 сотрудника).
Чтобы разгрузить начальника МГШ от лишних обязанностей, предполагалось[823]:
• ограничить доклад начальнику МГШ тремя лицами:
а) помощник (организующий всю работу собственно штаба);
б) начальник отдела личного состава;
в) начальник учебного отдела;
• подчинить мелкие отделы более крупным (в частности, историческое отделение подчинить тактико-техническому отделу);
• при начальнике МГШ образовать должность флаг-секретаря.
Таким образом, наступила полная победа МГШ над Главным морским штабом, доживавшим последние два года под именем Управления личного состава флота. Данное событие имело большое значение для старых сотрудников штаба. Дело в том, что борьба между Главным морским штабом (предшественником ГУЛИСО) и МГШ началась сразу же после создания Морского Генерального штаба. Кстати, МГШ стал преемником Военно-морского ученого отдела ГМШ. До появления МГШ Главный штаб был основным учреждением по управлению повседневной деятельностью флота, а его начальник – третьим лицом в ведомстве после генерал-адмирала и управляющего Морским министерством. Теперь новорожденный МГШ претендовал на роль «мозга флота», а его молодые офицеры нещадно критиковали Главный морской штаб, функции которого постепенно сокращались. И вот результат: ГУЛИСО, наследник ГМШ, полностью ликвидировано! Впрочем, вряд ли в конце 1918 г. старые сотрудники МГШ громко праздновали свою победу.
Борьба МГШ против ГМШ, которая началась сразу после создания Морского генштаба в 1906 г., завершилась сосредоточением в МГШ всех полномочий в области стратегического планирования, разведки, подготовки тактических наставлений, разработки штатов, мобилизационной и кадровой работы, руководства учебными заведениями. Вне МГШ остались лишь области снабжения (ГМХУ), технические вопросы кораблестроения и разработки морского оружия (ГУК) и некоторые второстепенные вопросы. Можно сказать, что диктатура МГШ в морском ведомстве, за которую так долго боролись «младотурки» генерального штаба, стала реальностью. В свое время, перед Первой мировой войной, офицеры МГШ полагали, что вслед за признанием руководящей роли их учреждения наступит расцвет морского ведомства, но действительность рубежа 1918–1919 гг. изменила их планы. Вместе с тем структура центрального управления флотом значительно упростилась и, по большому счету, свелась к трем учреждениям: все оперативные вопросы и управление кадрами сосредоточилось в МГШ, судостроение и производство вооружения и техники – в ГУК, снабжение – в ГМХУ.
Несмотря на то что дальнейшее сокращение штатов считалось невозможным, с 7 февраля 1919 г. вводились новые, еще более упрощенные, штаты МГШ.
Согласно этому документу[824]:
1. Расформировывался мобилизационно-экономический отдел;
2. Организационно-тактический отдел разделялся на:
а) организационный (с передачей ему дел упраздненного мобилизационно-экономического отдела), в его составе
• штатное отделение
• уставное отделение
• отделение общих дел (все организационные вопросы, кроме штатных)
б) тактический.
Эти новые штаты обсуждались на «Междуведомственном совещании при МО РВСР по рассмотрению временных штатов МГШ и службы связи НКМД» под председательством В. М. Альтфатера и с участием представителей Наркомфина, Госконтроля, МГШ и других ведомств. Правда, надо отметить, что сокращение штатов было небольшим: в МГШ предполагалось сократить 1 ставку комсостава и 6 некомсостава, службу связи – на 1 ставку комсостава[825]. В результате получились действительно очень ужатые штаты. Например, в организационном отделе, согласно справке его начальника Л. Г. Гончарова, на 7 марта 1919 г. работали всего четыре человека: А. Ю. Постриганев (отвечавший за бывшие дела мобилизационного отдела), Е. Е. Святловский (ему были поручены бывшие дела экономического отдела), Г. П. Коттер (мелкая переписка, справки, отдельные поручения), С. Е. Карский (дела организационного характера)[826].
Процесс сокращения центральных органов военно-морского управления на этом не остановился. Совет рабочее-крестьянской обороны 5 мая 1919 г. постановил обязать все ведомства сократить свои штаты на 25–50 %. Первой реакцией на это постановление стал рукописный набросок управляющего Морским комиссариатом, который сохранился в виде правленой машинописной копии[827]. Затем этот набросок был развернут в объяснительную записку по вопросу о сокращении штатов Моркома[828].
В записке указывалось на отсутствие должной связи с центром, объясняющееся недостатком «живых сил», как на одну из причин недостатков деятельности высших военной и военно-морской инспекций. В записке говорилось, что окончание войны с Германией и эвакуация учреждений из Петрограда весной 1918 г. вызвали трехкратное сокращение штатов. Вместе с тем уже в конце лета 1918 г. Гражданская война потребовала срочных формирований, которые «отвлекали все наличные живые силы морского ведомства, сохраненные ранее для обслуживания флота в том составе, в котором он находился после Брестского договора в условиях мирного времени»[829].
В это время личный состав флота и центрального аппарата морского ведомства достиг минимума.
Зимой 1918–1919 гг. были созданы двенадцать флотилий вместо двух действующих флотов, существовавших в конце 1917 г. Представление же о том, что для двух флотов с сорока тысячами личного состава нужен больший аппарат, чем для двенадцати флотилий с двадцатью тысячами, ошибочно, по мнению авторов записки, так как большая децентрализация создает большие трудности для центрального управления. В феврале 1919 г. произошел переход озерно-речных флотилий «в морвед», в связи с чем начальник Онежской флотилии Э. С. Панцержанский был переведен в МГШ, а его место занял бывший начальник дивизиона заградителей той же флотилии В. Е. Бурачек[830]. Впоследствии к обязанностям МГШ прибавилось «обслуживание» Черноморского флота.
Автор записки делал вывод, что обстоятельства требуют не сокращения, а расширения штатов руководящего аппарата морского ведомства. При этом текущая реорганизация ведомства вызвала рост нагрузки на центральный аппарат. Сократить можно лишь то, что «явно доживает», то есть ликвидационные органы прежних учреждений и организаций. Майская записка 1919 г. содержала предложение приостановить рассмотрение мероприятий по сокращению штатов и расширить резерв морского ведомства. Возможности сокращения штатов тщательно обсуждались на нескольких заседаниях в Москве и Петрограде, в частности, под председательством недавно назначенного командующим всеми Морскими силами Республики Е. А. Беренса. Выяснилось, что «буквально исполнить» данное постановление СРКО невозможно ввиду «происходящей общей реорганизации морского ведомства»[831].
Одним из нерешенных вопросов военно-морского управления, доставшихся Советской России от дореволюционного периода, был вопрос об организации взаимодействия сухопутной армии и флота на стратегическом и оперативном уровнях. Во время Первой мировой войны проблема координации была решена таким образом. После проведения мобилизации в августе 1914 г. два действующих флота (Балтийский и Черноморский) перешли в подчинение Ставки Верховного Главнокомандования, причем Балтийский был подчинен VI армии, а Черноморский непосредственно Ставке. За Морским министерством остались функции снабжения, а Морской Генеральный штаб, сосредоточивший в себе интеллектуальные «сливки» флота, остался фактически не у дел. Для руководства действующими флотами было создано Военно-морское управление (ВМУ) при Ставке и аналогичное управление при штабе 6-й армии[832]. Впоследствии ВМУ при Ставке было реорганизовано в Морской штаб Ставки, а в августе 1917 г. вновь переименовано в ВМУ[833].После ликвидации старой армии, а вместе с ней Ставки, исчезло и ВМУ, все оперативные функции снова перешли к МГШ.
Примерно те же проблемы встали перед руководством советских вооруженных сил во время Гражданской войны. Ситуация усугублялась тем, что теперь вместо двух действующих флотов появилось более десятка речных флотилий, управление которыми из единого центра в условиях хозяйственной разрухи и быстро меняющейся оперативной обстановки было весьма затруднительно.
При выработке организационных форм руководства армией и флотом в годы Гражданской войны продолжали опираться на дореволюционное законодательство. Так, в декабре 1918 г. работала комиссия по пересмотру «Положения о полевом управлении войсками в военное время» 1914 г. До 10 декабря 1918 г. представителем в ней от МГШ был Н. Я. Мясковский, затем В. В. Яковлев, заместителем последнего стал С. Е. Карский[834].
Возможно, что толчком к созданию этой комиссии стала недатированная записка Л. Г. Гончарова о необходимости переработать статьи 86, 87 и 88 «Положения о полевом управлении…» 1914 г., в которых говорилось о начальнике ВМУ[835]. Л. Г. Гончаров предлагал подчинить ВМУ не Верховному Главнокомандующему непосредственно, а начальнику Штаба ВГК. Он предлагал конкретизировать указание статьи 87-й, где говорилось о том, что обязанности чинов ВМУ определяются его начальником. Теперь в 87-й статье прописывалось, что ВМУ состоит из трех отделов: Оперативного, Организационного и Общих дел (последний ведал вопросами снабжения, учета личного состава, наград и канцелярия). Статью 88-ю, о том, что начальник ВМУ докладывает начальнику штаба ВГК по морским вопросам, предлагалось оставить без изменений. Кроме того, Л. Г. Гончаров считал необходимым внести ряд содержательных поправок[836].
14 марта 1919 г. С. Е. Карский представил особое мнение по поводу пересмотра «Положения…»[837] Дело в том, что при рассмотрении статьи, определявшей круг ведения ВМУ, в отсутствие С. Е. Карского были внесены слова о возложении на ВМУ также «общего руководства контрразведкой», (надо полагать, на флотах). С. Е. Карский пытался убедить комиссию исключить эти слова, но при голосовании остался в меньшинстве. Он считал, что руководить морской контрразведкой в мирное и военное время должен МГШ, который имеет свою Регистрационную службу. Передавать эти полномочия полевым штабам нет необходимости. Только А. Ф. Керенский, став главковерхом, «по политическим соображениям» создал параллельный контрразведывательный орган в штабе фронта, возложив руководство морской контрразведкой на ВМУ[838]. Несмотря на передачу функций разведки и контрразведки органам ВЧК в начале 1919 г., в военном и морском ведомствах продолжалось конструирование учреждений для руководства разведкой и контрразведкой. Возможно, «старым» специалистам, заседавшим в комиссии, казалось, что деятельность ВЧК прекратится с окончанием Гражданской войны. Тогда разведывательная и контрразведывательная деятельность вернутся в лоно военного или морского ведомств. Разработка «Положения…» затянулась и к 13 мая 1919 г. работа по его составлению все еще не была окончена[839]. Одновременно вопрос о пересмотре системы оперативного управления морскими силами ставился «снизу». В ПШ РВСР существовало Морское отделение, начальник которого был подчинен начальнику Оперативного управления штаба. 7 февраля 1919 г. был поставлен вопрос о необходимости дать начальнику Морского отделения ПШ РВСР право непосредственного доклада начальнику этого штаба[840]. Кроме того, к созданию особого органа оперативного руководства действующими силами флота подталкивал пример сухопутной армии. В Наркомате по военным делам с мая 1918 г. существовал Всероссийский главный штаб (Всероглавштаб), объединявший прежние Главное управление Генерального штаба, Главный штаб, Главный комиссариат военно-учебных заведений и ряд других учреждений. Параллельно с ним с сентября 1918 г. был организован Полевой штаб РВСР для оперативного руководства действующими армиями и фронтами. В целом, ПШ РВСР был аналогом штаба Ставки верховного главнокомандующего, времен Первой мировой войны[841].
Видимо, вскоре было принято принципиальное решение о создании штаба коморси, но процесс его организации затянулся. 6 марта 1919 г. начальник Оперативного отдела МГШ бывший капитан 2 ранга Г. С. Пилсудский направил начальнику этого штаба Е. А. Беренсу рапорт: «…месяц тому назад, по приказанию коморси, я был временно командирован в МГШ для исполнения обязанностей начальника Оперативного отдела, вновь сформированного»[842]. Через отдел идут вопросы, которые должны быть в компетенции штаба коморси, еще не существующего, и вопросы из сферы оперативного отдела МГШ, «как она понималась раньше». На них не хватает времени. Необходимо работать вечерами при недостаточном питании. Состав отдела – 11 человек комсостава и 7 некомсостава[843]. Автор доклада предложил создать штаб коморси со всеми необходимыми отделами и реорганизовать весь МГШ по схеме такого штаба, в качестве паллиативного решения назначить бывшего старшего лейтенанта С.Н. Мелентьева начальником объединенного отдела (из Оперативного и Тактико-технического), а автора доклада отправить на его постоянное место службы в Артиллерийский отдел ГУК к 23 марта. При этом С. Н. Мелентьев сможет распределить личный состав объединенного отдела в соответствии с потребностью, разрешить ему выдавать премии.
В мае 1919 г. в МГШ появляется проект организации ВМУ при Полевом штабе РВСР, военно-морских отделов при штабах фронтов и военно-морских отделений при штабах армий[844]. Согласно проекту «Положения о Военно-морском управлении, Военно-морских отделах и отделениях при ПШ РВСР и штабах фронтов и армий», в компетенцию ВМУ входили оперативные вопросы, вопросы снабжения действующих флотов и флотилий, а также морская разведка и контрразведка. Начальник ВМУ находился в оперативном подчинении начальника ПШ РВСР, начальник Военно-морского отдела фронта – в оперативном подчинении начальника штаба фронта, а начальник Военно-морского отделения армии – в оперативном подчинении начальника Оперативного отдела штаба армии[845]. Одним из сотрудников МГШ, опытным офицером Г. С. Пилсудским были разработаны штаты: ВМУ – 20 человек (в том числе 8 комсостава), ВМОтдел – 6 человек (в т. ч. 3 комсостава) и ВМОтделение – 7 человек (в т. ч. 3 комсостава)[846]. Оперативный отдел МГШ сделал един ственное существенное возражение: по его мнению, ВМОтделения в армиях следует подчинить начальникам штабов непосредственно[847].
Этот проект был подвергнут критике почти сразу же после появления. «Проведенная реформа, однако, далеко не оправдала возложенных на нее надежд»[848], так как:
I. флоты в военное время должны были бы отделиться от ведомства, которое их снабжает;
II. были разделены на Москву и Петроград центральные учреждения, руководящие флотом;
III. не был решен вопрос о полномочиях уполномоченного РВСР в Петрограде, о его отношениях с наморси Балтийского моря;
IV. «наконец, все проведенные по реорганизации морского ведомства реформы не были в достаточной степени скоординированы с существующей обстановкой»[849] (под обстановкой понимались[850] расстройство и истощение ресурсов, некомплект и неподготовленность личного состава, резкие и частые изменения стратегической и тактической обстановки, разделение центральных учреждений между Петроградом и Москвой).
Исходя из таких соображений были предложены «вытекающие из обстановки задания для основных положений новой организации»: строгое и полное разделение труда; простота и гибкость аппарата; объединенное и более детальное в оперативном отношении руководство; объединенное руководство по организации новых частей; органы в Петрограде должны возглавляться авторитетным лицом, а московские органы должны быть подсобными для петроградских. В Петрограде располагались в то время: ГУК, ГМХУ, ГГУ, Упрузамор[851]. Эти принципы не отличались оригинальностью и целиком (кроме последнего пункта) были списаны с аналогичных докладных записок дореволюционного времени.
Основные начала новой организации должны быть следующими:
I. коморси, он же помощник главкома по морской части;
II. упморком с двумя помощниками:
1) начальник МГШ в Москве
2) помощник упморкома в Петрограде
III. при коморси штаб по схеме штаба морских сил с оперативным отделом, специалистами, службой связи и «контингентом лиц для объезда фронтов на предмет более тесного контакта»;
IV. учреждения в Петрограде, возглавляющиеся помощником упморкома, по возможности объединяются в группы. При этом «основной задачей тыловых управлений на ближайшее время следует признать следующее: скорейшую подачу на фронты заготовок и приспособление из имеемого всего того, что может быть фронтом использовано»[852];
V. из Петрограда в Москву выделяются ячейки учреждений (от «управления вооружений и снабжений») и входят в МГШ технической группой;
VI. «Крайне желательно провести новую организацию в пределах штатов, для чего руководствоваться следующим»:
1) оперативный отдел Штакоморси, специалисты и служба связи берутся из МГШ, люди для связи с фронтами – из частей;
2) остаток группы операторов МГШ (2–3 человека) объединяется с технической группой (в которую включаются и техническая группа петроградских учреждений);
3) «организация Морского Генерального штаба согласовывается с одной стороны с организацией Штакоморси, а с другой стороны – с организацией тыловых управлений»[853].
Проект новой реорганизации морского ведомства был доложен Э. М. Склянскому и одобрен им 12 мая 1919 г.[854]
Еще 14 апреля 1919 г. структура Штаба коморси была утверждена приказом РВСР по флоту[855]. ПШ РВСР находился в Серпухове с 10 ноября 1918 по 28 июля 1919 г.[856], поэтому вновь возникло территориальное разделение центральных органов морского ведомства, вновь повторилась ситуация времен Первой мировой войны, когда ВМУ находилось вместе со Ставкой в Барановичах, а потом в Могилеве. После переезда летом 1919 г. Полевого штаба в Москву все руководство военно-морскими силами вновь сосредоточилось в одном городе.
Был разработан проект структуры штаба коморси, в мае 1919 г. было запрошено утверждение созданных схем[857]. Предложенное «Поло жение…» предусматривало в составе штаба коморси следующие отделения: оперативное, техническое, распорядительное и канцелярию[858]. «Положение о командующем всеми морскими, озерными и речными силами Республики» (коморси) определяло, что он подчинен Главнокомандующему всеми вооруженными силами Республики (главком). При нем создавался штаб[859]. В структуре штаба[860] обращает на себя внимание совмещение функций разработки операций (Оперативное управление) и снабжения действующих сил (флагманские специалисты). Видимо, флагманские специалисты фактически являлись наследниками Технического отделения штаба коморси образца 1919 г.
Деятельность штаба коморси началась 3 июня 1919 г. Окончательно же «Положение» о нем было разработано в МГШ к 20 июня и послано начальнику Полевого штаба РВСР в Серпухов[861]. Отзыв едва успели получить к началу совещания по обсуждению окончательного варианта положения о коморси и о его штабе (11 августа)[862]. В это совещание входили представители Штаба РВСР, Штаба коморси и МГШ. Отсутствие «Положения…» нервировало сотрудников нового органа управления. 25 августа сотрудник штаба бывший капитан 2 ранга С. А. Изенбек и комиссар штаба А. К. Ган запрашивали, что задерживает утверждение положения о нем. Только 27 сентября 1919 г. совещание запросило утверждение приказа о введении Положений о коморси и его штабе[863]. Положение о коморси предусматривало, что он является помощником главкома по морским вопросам, но при этом не руководит операциями сам (это делают главком и командармы), а является консультантом по морским вопросам[864].
В. В. Случевский, бывший капитан 1 ранга, служивший в МГШ, записал в 1920 г.: «Недостаточная эластичность конструкции б[ывшего] Генмора особенно начала сказываться в условиях текущей (начавшейся тогда) гражданской войны, с возникновением у нас внутренних фронтов, а вместе с тем речных и озерных флотилий. Ближайшим последствием этого было то, что б[ывший] Генмор как учреждение перестал успевать за темпом вызванной новыми условиями работы и руководить оперативной деятельностью, в значительной степени принявшей характер речных операций, ему было не под силу. Работа б[ывшего] Генмора, которая, по существу, должна была сводиться главным образом к оперативному руководству, в действительности, ввиду его конструкции во многом принимала никчемный академический характер. Обстоятельство это и послужило в естественном порядке причиной к возникновению мысли об организации такого центра при командующем всеми морскими силами Республики (Коморси), который в непрерывном контакте с действительностью принял бы на себя функции оперативно-административные, не отставая от революционной жизни. Мысль эта приняла конкретную форму в 1919 г., и именно в этом году, 3 июня, в виде такого центра явился сформированный Штаб командующего всеми морскими силами Республики (Штакоморси), в состав ко торого вошло Особое оперативное управление, предназначавшееся заме нить собой впоследствии Генмор»[865].
Приказ РВСР о структуре морского ведомства за подписями Э. М. Склянского, И. И. Вацетиса и С. И. Аралова вышел в начале июня 1919 г.[866] Он подводил итоги реорганизации, проведенной весной 1919 г. Согласно ему в состав управления флотом входили: МО РВСР, Управление техническо-хозяйственной частью морского ведомства, Уполномоченный РВСР в Петрограде. Все морские вооруженные силы (и крепости) подчинялись коморси. Эту должность занимал Е. А. Беренс. При коморси состоял Штаб. Наконец, управляющему морским комиссариатом (в это время упморкомом был Н. И. Игнатьев)[867] подчинялись все подразделения, не входившие в действующую армию. Упморком имел двух помощников – начальника МГШ и поморкома (помощник управляющего делами наркомата по техническо-хозяйственной части). При этом коморси и упморкому предоставлялись права МО РВСР по принадлежности.
Е. А. Беренс и Н. И. Игнатьев в руководстве ведомством пришли на смену умершему В. М. Альтфатеру. Они возглавили флот Советской России в разгар Гражданской войны, но оба оказались на стороне красных, видимо, случайно.
Евгений Андреевич Беренс (1876–1928) закончил Морской корпус и Штурманский офицерский класс, он участвовал в легендарном бое крейсера «Варяг» с японской эскадрой, будучи старшим штурманом крейсера. Позднее Е. А. Беренс вспоминал, «что возвращаясь в Чемульпо, они думали, что их всех отдадут под суд, а оказалось… дали по Георгиевскому кресту»[868]. В 1910–1914 гг. был морским агентом в Германии, в 1915–1917 гг. – в Италии. После возвращения в МГШ, произведенного в контр-адмиралы Е. А. Беренса личный состав вскоре избрал начальником штаба. Недаром Евгений Андреевич был охарактеризован В. А. Белли как «всеми любимый и уважаемый»[869]. В марте 1918 г. по приказу Е. А. Беренса в связи с переездом МГШ в Москву были уничтожены основные документы по организации заграничной морской разведки, причиной чего были упорные слухи о том, что большевики являются немецкими агентами[870]. Еще раньше, в феврале 1918 г., МГШ передал всю свою заграничную агентуру Англии[871]. Эти действия позволяют считать, что Е. А. Беренс не доверял Советской власти. По-видимому, такие убеждения он сохранил и позднее. Летом 1919 г. он пытался уйти с поста коморси и изложил причины своего отказа от должности в письме В. И. Ленину. Тогда отставка принята не была, но полгода спустя, в феврале 1920 г., Е. А. Беренса все же переместили на почетный, но абсолютно невлиятельный пост «состоящего для особо важных поручений при РВСР». Так как никаких явных поводов для его отставки не было, остается предположить, что ее причиной было политическое недоверие. Кстати, на такой же пост был определен и А. А. Брусилов, смещенный с поста инспектора кавалерии. 1 июня 1921 г. комиссар при командующем Морскими силами И. Д. Сладков писал заместителю председателя РВСР Э. М. Склянскому: «Доношу, что для участия в комиссии, отправляющейся в Лондон, нами выдвинуты кандидатуры [Н. Н.] Струйского и [Е. А.] Беренса. Первый из них известен как человек вполне лояльный по отношению к Советской власти; второй – хороший дипломат, но человек определенно кадетских убеждений»[872]. 28 ноября (11 декабря) 1917 г. СНК объявил кадетов партией врагов народа, следовательно, в этом документе Е. А. Беренс был охарактеризован как контрреволюционер, умеющий маскировать свои политические убеждения.
В сочетании с характеристикой, данной Н. Н. Струйскому, можно полагать, что И. Д. Сладков считал Е. А. Беренса не вполне лояльным по отношению к Советской власти. Мнение комиссара было вполне справедливо: достаточно вспомнить о том, что, оказавшись в командировке в Берлине в конце октября 1923 г., Е. А. Беренс вступил в переговоры с бывшим вождем партии октябристов и одним из лидеров белой эмиграции А. И. Гучковым. Как заметил современный исследователь С. Т. Минаков, «с последним посланец Председателя РВС СССР был в весьма доверительных отношениях в период работы во Временном правительстве»[873]. По свидетельству И. Гессена, Л. Д. Троцкий через Е. А. Беренса предлагал А. И. Гучкову вернуться в СССР. Якобы во время этих переговоров речь шла также и о возможности организации беспрепятственного прохода Красной Армии через территорию Польши для помощи революции в Германии. Однако если Е. А. Беренс и имел задание от Л. Д. Троцкого, то в своих разговорах с А. И. Гучковым был излишне откровенен, так как, по пред положению С.Т. Минакова, именно после этой встречи А. И. Гучков, оценивший предложения со стороны Л. Д. Троцкого как признак слабости Советской власти, предложил П. Н. Врангелю перейти к активной деятельности в России, в частности, к террору[874]. При этом родной брат Е. А. Беренса Михаил Андреевич командовал врангелевским Черноморским флотом и увел его в Бизерту. Сам же Е. А. Беренс участвовал от имени советского правительства в переговорах по вопросу о возможном возвращении Францией этих кораблей.
Сложные отношения с большевиками не помешали Е. А. Беренсу занять высшие посты в РККФ. В 1918 г. он представлял флот в Высшем военном совете, после смерти В. М. Альтфатера стал командующим всеми морскими, озерными и речными силами Республики (апрель 1919 – февраль 1920 гг.) и непосредственно руководил боевыми действиями. С 1920 г. он состоял для особо важных поручений при РВСР, привлекался в качестве морского эксперта к переговорам с иностранными государствами, участвовал в международных конференциях в Генуе, Лозанне, Риме и Женеве. В 1924–1926 гг. вновь попал на военно-дипломатическую работу, став военно-морским атташе СССР во Франции и в Англии. С 1926 г. состоял для особо важных поручений при Наркоме по военным и морским делам и председателе РВС СССР. Существует мнение, что Е. А. Беренс был отозван с дипломатической работы из – за критического отношения к развитию военных контактов СССР с Германией. Если Е. А. Беренс действительно был настроен антантофильски, то тогда еще более логичным представляется его поведение в феврале 1918 г., когда заграничная агентура русской морской разведки была передана англичанам по его приказу.
Николай Иванович Игнатьев (1880–1938) прожил не менее насыщенную событиями жизнь. Он учился в Морском корпусе, участвовал в подавлении Боксерского восстания в Китае, в русско-японской войне. В Цусимском сражении он находился на крейсере «Жемчуг». Еще до войны с Японией Н. И. Игнатьев окончил Артиллерийский офицерский класс, а затем стал одним из крупнейших специалистов в области морской артиллерии. Им были разработаны получившие общее признание «Таблицы стрельбы артиллерии», с осени 1915 г. он привлекается к выработке основных характеристик проектируемых новых линкоров с 16-дюймовыми орудиями главного калибра[875]. С мая 1914 г. Николай Иванович служил в Организационно-тактическом отделе МГШ, затем флагманским артиллеристом Балтийского флота. Как писал В. А. Белли, «благодаря неустанной самоотверженной работе … Николая Ивановича Игнатьева, создавшего новые методы управления огнем, были прекрасно поставлены артиллерийские стрельбы»[876]. С лета 1917 г. он начальник ГУК, капитан 1 ранга. В ноябре 1917 г. Н. И. Игнатьев опубликовал открытое письмо в журнале «Свободный флот» в адрес I Всероссийского флотского съезда с обвинениями революционеров в развале флота. Это не помешало ему сохранить свою должность. Более того, в 1919 г. он занимает еще более высокий пост управляющего делами Наркомата по военно-морским делам, позже переименованный в пост помощника командующего всеми морскими силами Республики по хозяйственной части. После окончания Гражданской войны Н. И. Игнатьев некоторое время возглавлял Техническое управление Главного морского техническо-хозяйственного управления. В 1922–1926 гг. Николай Иванович откомандировывается в распоряжение ВСНХ, преподает при этом в Морской академии и Академии Воздушного флота. В 1926 г. он возвращается в высшее руководство флота, становится председателем Научно-технического комитета Управления ВМС РККА[877]. В 1931 г. Н. И. Игнатьев был обвинен в контрреволюционном заговоре и осужден к 10 годам лишения свободы. Причину такой перемены в его положении, видимо, следует искать в борьбе различных теоретических оснований строительства морских сил – доктрины океанского флота («проливная идея») и мысли о необходимости для СССР строительства «малого флота» («заливная идея»). Имелось в виду, что океанский флот должен бороться за Черноморские и Балтийские проливы, а малый флот – действовать у берега, в заливах. Н. И. Игнатьев был ярким представителем идеи океанского флота, строительство которого в нашей стране, как показала практика, было нереальным по экономическим и техническим причинам не только в начале 30-х годов, но даже и десять лет спустя. Условия для воплощения в жизнь этой амбициозной идеи окончательно созрели лишь в 60-е гг. Среди обвинений в 1931 г. звучали и упреки в создании сплоченной группы старых специалистов, которые блокируют молодых, а сами при этом далеки от флотских проблем и подобраны Н. И. Игнатьевым на основании их личной преданности. В 1934 г. Н. И. Игнатьев был досрочно освобожден и работал в НИИ им. А.Н. Крылова. В ноябре 1937 г. он был вновь арестован и в августе 1938 г. расстрелян.
Уместно сказать несколько слов о преемнике Е. А. Беренса на поту коморси А. В. Немитце, которого с Н. И. Игнатьевым связывали неприязненные отношения. Александр Васильевич Немитц (1879–1967) окончил Морской корпус и Артиллерийский офицерский класс, в основном служил на Черном море. В 1905 г. он проявил недюжинное гражданское мужество, выступив защитником попавших под суд матросов во время процесса над участниками восстания на крейсере «Очаков», а когда четверо из них были приговорены к расстрелу, добился помилования у командующего флотом Н. И. Скрыдлова. В 1907 г. А. В. Немитц был прикомандирован к МГШ, но вскоре ушел оттуда на учебу в Николаевскую морскую академию. Перед войной он преподавал в Академии и написал несколько военно-теоретических трудов, в том числе высоко оцененный современниками курс лекций «Прикладная стратегия»[878]. Во время Первой мировой войны А. В. Немитц служил в Ставке Верховного главнокомандующего, затем вернулся на Черноморский флот командиром канонерской лодки, дивизиона эскадренных миноносцев, Минной дивизии. Был награжден Георгиевским оружием и произведен в контр-адмиралы.
С июля 1917 г. А. В. Немитц стал командующим флотом, сменив на этом посту А. В. Колчака. У Александра Васильевича сложились неплохие отношения с матросами, которые не забыли его позиции в 1905 г. Складывалось впечатление, что он должен встать на сторону революции. Однако в декабре 1917 г. адмирал внезапно уехал из Севастополя в штаб Румынского фронта, к генералу Д. Г. Щербачеву. Это произошло за несколько дней до начала расправ с офицерами в Севастополе. Мотивы отъезда А. В. Немитца не до конца ясны, тем более, что Д. Г. Щербачев в то время уже явно выступил против Советской власти. Поступок А. В. Немитца выглядел как дезертирство и переход на сторону контрреволюции. За это ВМК приговорила адмирала к расстрелу, но А. В. Немитц никакого участия в формирующемся белом движении не принял и поселился в Одессе. После освобождения города Красной Армией вспомнили и об А. В. Немитце. А. А. Иоффе, тогда член Совета обороны Украины, летом 1919 г. рекомендовал его в письме к В. И. Ленину. Это письмо содержало критику упморкома Н. И. Игнатьева и намек на плохие отношения между ним и А. В. Немитцем. В. И. Ленин, в свою очередь, поручил Э. М. Склянскому повидать А. В. Немитца и поговорить с ним[879]. Но бывший адмирал находился в Одессе, а не в Москве, и уже вступил в РККА, оказавшись начальником штаба группы войск И. Э. Якира, прорывавшихся из петлюровско-белогвардейского окружения на север. В составе этой группы действовали войска таких легендарных военачальников как Г. И. Котовский, И. Ф. Федько, И. И. Гарькавый, членом РВС группы был Я. Б. Гамарник. За руководство 400-километровым походом А. В. Немитц становится кавалером ордена Красного Знамени.
6 февраля 1920 г. на заседании Политбюро ЦК РКП(б) с участием В. И. Ленина принимается решение о назначении «адмирала А. В. Немитца командующим Морскими силами Республики»[880]. Надо отметить, что А. В. Немитц был первым и единственным главой военно-морских сил Советской России, имевшим опыт руководства одним из флотов до революции. Осенью 1920 г. он принимал непосредственное участие в организации взаимодействия сил флота с войсками Южного фронта при изгнании из Крыма войск П. Н. Врангеля. В ноябре 1921 г. А. В. Немитц был сменен Э. С. Панцержанским на посту помглавкомора. В литературе встречаются глухие указания на то, что уход А. В. Немитца был связан с его беспартийностью: «считая, что дальнейшая работа в должности коморси – “беспартийному не по силам”, А. В. Немитц переходит на преподавательскую работу»[881]. Впрочем, и Э. С. Панцержанский никогда не был членом РКП(б). Позднее Александр Васильевич состоял для особо важных поручений при РВСР, одновременно преподавал в Военно-морской и в Военно-воздушной академиях. Можно предположить, что одной из причин фактической отставки А. В. Немитца были плохие отношения с Н. И. Игнатьевым. Как только звезда последнего закатилась и к руководству ВМС пришел В. М. Орлов, А. В. Немитц получает назначение на пост заместителя инспектора ВМС РККА. С 1940 г. он окончательно переходит на преподавательскую работу, получает звание вице-адмирала и в 1947 г. уходит в отставку. А. В. Немитц был женат на Анастасии Александровне Врубель, родной сестре знаменитого русского художника.
Вернемся в 1919 г. Любопытно, что в приказе № 945 упоминался МО РВСР, хотя его права передавались коморси и упморкому, то есть смысл существования этого органа пропадал. Скорее всего, мы имеем дело с неудачно отредактированным текстом и можем считать, что 3 июня 1919 г. МО РВСР был упразднен и создана должность командующего морскими силами (коморси) и управляющего наркоматом по морским делам (упморком)[882]. Таким образом, формально окончательно завершился период коллегиального руководства морским ведомством. Фактически от коллегиального принципа отказались значительно раньше. Уже МО РВСР состоял всего из двух человек – В. М. Альтфатера и Ф. Ф. Раскольникова, что практически означало наличие командующего военно-морскими силами и комиссара при нем. После пленения Ф. Ф. Раскольникова англичанами в самом конце 1918 г. В. М. Альтфатер и вовсе остался единственным членом МО РВСР.
Штакоморси предполагалось организовать по следующей схеме[883].
I. Оперативное управление:
1) Четыре оперативные части
II. Техническая инспекция:
1) артиллерийский инспектор
2) минный инспектор
3) инспектор по механической части и кораблестроению
4) инспектор по штурманской и авиационной частям
5) инспектор по личному составу
6) инспектор по интендантской части
III. Служба связи:
1) шифровально-телеграфная часть