Осторожно, триггеры (сборник) Гейман Нил

– А-а… угу…

– Так их тут называют, – с усмешкой пояснила она. – Когда-то здесь был римский храм или что-то еще более древнее. Но теперь осталось только вот это. Можешь посмотреть поближе, если тебя интересуют такие штуки. Хотя ничего особенного там нет: просто короткий туннель. Я все надеюсь, что приедут археологи, устроят раскопки, составят каталог находок… Но пока их что-то не видно.

Тень снова уставился на рисунок.

– Ну и что же тебе известно о больших черных псах? – спросил он.

– Вроде того, что в Чертовом переулке?

Тень кивнул.

– Говорят, раньше этот призрак бродил тут повсюду, но теперь, кроме Чертова переулка, его нигде не встретишь. Доктор Скейтлок сказал однажды, что это память предков. Призрачные псы – это все, что осталось от Дикой Охоты, а та, в свой черед, происходит от Фреки и Гери, охотничьих волков Одина. Но я думаю, корни уходят еще дальше в прошлое. Во времена пещерных людей. И друидов. Память о том, что рыщет в ночи за границей освещенного круга – и разорвет тебя на части, если ты посмеешь в одиночку отойти от костра слишком далеко.

– Так ты видела этого пса или нет?

Кэсси покачала головой:

– Нет. Я пыталась выяснить, что это за существо, но так ни разу его и не видела. Потому я и говорю – то ли выдумка, то ли нет. А ты его видел?

– Точно не знаю. Вряд ли. Но может быть…

– Может, это ты его разбудил, когда пришел сюда. Меня-то ты разбудил.

Она обхватила его руками за шею, заставляя наклонить голову, и снова поцеловала. А потом взяла его левую руку, такую огромную в ее ладошке, и сунула себе под свитер.

– Кэсси, у меня холодные руки, – предупредил он.

– Ничего страшного, я сама вся холодная. Тут, наверху, всегда холодно. Так что давай улыбнись и сделай вид, будто ты знаешь, что делаешь. – И она подтолкнула руку Тени повыше, пока ладонь его не легла на кружевную чашечку бюстгальтера. Сквозь кружево он ощутил мягкую округлость груди и твердую горошину соска.

Тень уже готов был поддаться, хотя все еще колебался. Отчасти ему было неловко, а отчасти он просто не понимал, как относиться к этой женщине. Какая-то нерадостная история связывала ее с людьми, давшими ему приют, и Тень опасался, что его используют, а этого он не любил: слишком уж часто с ним такое случалось в прошлом. Но левая рука его уже касалась ее груди, а правая нежно легла на затылок, и губы сами подались навстречу ее губам, и Кэсси прижалась к нему так тесно, словно хотела слиться с ним в одно существо. Губы ее были на вкус словно мята, и камень, и трава, и прохладный вечерний ветер. Тень закрыл глаза и на миг забылся в наслаждении.

Внезапно Кэсси замерла. Где-то неподалеку мяукнула кошка. Тень открыл глаза.

– Господи Иисусе… – пробормотал он.

Со всех сторон их окружали кошки. Белые и полосатые, бурые, рыжие и черные кошки, пушистые и короткошерстные. Сытые домашние коты в блестящих ошейниках и бродячие хулиганы с драными ушами. И все они стояли неподвижно, глядя на Тень и Кэсси круглыми глазами – зелеными, голубыми, золотистыми. Если бы то одна, то другая кошка не смаргивала время от времени или не поводила хвостом, можно было подумать, что это чучела.

– Как странно, – пробормотал Тень.

Кэсси отступила на шаг, и он опустил руки.

– Они за тобой пришли? – спросила она.

– Да нет, что ты. Это просто кошки.

– По-моему, они ревнуют, – сказала Кэсси. – Ты только посмотри на них! Я им не нравлюсь.

– Какие… – Тень уже хотел произнести слово «глупости», но вдруг до него дошло, что Кэсси, быть может, права. Далеко за морем – и в далеком прошлом – была одна женщина… одна богиня, которая заботилась о нем – по-своему, конечно, но все же… Тень еще помнил острые иглы ее ногтей и шероховатый, как у кошки, язык.

Кэсси бесстрастно посмотрела ему в лицо.

– Не знаю, кто ты, мистер Американец, – сказала она. – Не понимаю, почему ты можешь видеть меня такой, как я есть. И почему мне так легко с тобой говорить, хотя с другими людьми – очень трудно. Не понимаю почему, – но это так. И знаешь что? Хоть ты и совсем обычный и спокойный с виду, но на самом-то деле ты куда страннее, чем я. А я, знаешь ли, странная до чертиков.

– Не уходи, – попросил Тень.

– Передай Олли и Мойре, что ты со мной виделся, – сказала Кэсси. – Передай, что я буду ждать на том месте, где мы говорили в последний раз, если они захотят что-нибудь сказать мне. – Она подобрала с камня альбом и карандаши и быстрым шагом двинулась прочь, переступая через кошек. Кошки не удостоили ее и взглядом – они по-прежнему неотрывно смотрели на Тень. А Тень стоял и смотрел, как за спиной у Кэсси колышется высокая трава и качаются на ветру ветви деревьев.

Он хотел было окликнуть ее, попросить вернуться, но вместо этого присел на корточки перед кошками и негромко спросил:

– Что это значит? Это ты, Баст? Далеко же ты забралась от дома. Разве тебе до сих пор не все равно, с кем я целуюсь?

Как только он заговорил, чары рассеялись. Кошки зашевелились, начали поглядывать по сторонам, ходить кругами, сосредоточенно вылизываться. Одна, черепаховая, требовательно толкнулась головой в его руку, и Тень рассеянно потер ей лобик костяшками пальцев. Не успел он и глазом моргнуть, как крошечные кривые кинжалы ее когтей взметнулись и полоснули его по руке до крови. Кошка довольно мурлыкнула, отвернулась и побежала прочь – а вслед за ней потянулись и остальные, резво перебирая лапами и одна за другой исчезая за камнями и в зарослях трав. В считаные секунды склон опустел.

Вернувшись домой, Тень обнаружил, что Оливер наконец выбрался из спальни и сидит на кухне с чашкой чая в одной руке и книжкой по римской архитектуре – в другой. Одет он был вполне прилично для дома – в пижамные штаны и клетчатый халат. Более того, он успел побрить подбородок и подровнять бакенбарды.

– Мне вроде немного полегчало, – сообщил он при виде Тени и тут же спросил: – А у тебя такое когда-нибудь бывало? Ну, депрессия или вроде того?

– Пожалуй, что да, – ответил Тень. – Когда моя жена умерла. Все стало пустым и плоским. Как будто вся жизнь потеряла смысл.

Оливер кивнул:

– Нелегко, да. Иногда мне кажется, что этот черный пес настоящий. Я лежу в постели и думаю о той картине Фюсли – ну, знаешь, где ночной кошмар сидит у спящей девушки на груди. Как Анубис. Или это Сет? Такая большая черная тварь. Кстати, а Сет вообще кто был? Что-то вроде осла?

– Никогда не сталкивался с Сетом, – пожал плечами Тень. – Когда я родился, его уже не было.

Оливер рассмеялся.

– Очень смешно. А еще говорят, мол, у вас, американцев, нет чувства юмора. – И, помолчав, добавил: – Ну да ладно. Все уже позади. Я, кажется, оклемался. Готов выйти в мир. – Он отхлебнул чаю. – Правда, мне теперь как-то неловко. Стыдно за всю эту чушь. Но с собакой Баскервилей покончено.

– Тут нечего стыдиться, – заметил Тень, а про себя подумал, что этих англичан хлебом не корми – дай только постыдиться всласть.

– Ну-у… знаешь, это и правда глупо. И мне уже действительно гораздо лучше.

Тень кивнул:

– Ну, раз такое дело, мне, пожалуй, пора собираться. Двинусь дальше на юг.

– Не торопись, – попросил Оливер. – Хорошая компания на дороге не валяется. Мы с Мойрой на самом деле редко выбираемся на люди. Разве что в паб, но это развлечение так себе.

Мойра вернулась из сада.

– Секатор никто не видел? – спросила она. – Я знаю, он точно где-то тут. Никогда не помню, что куда положила.

Тень покачал головой: он и не знал, как выглядит секатор. Он подумал, не рассказать ли о кошках на холме, но не нашел слов, чтобы передать, как все это было странно, а потому просто брякнул первое, что пришло на ум:

– А я сегодня встретил Кэсси Бергласс на Водановом холме. Она мне показала Врата ада.

Мойра и Оливер молча уставились на него. Воцарилась неловкая тишина.

– Она их рисовала, – добавил Тень.

– Ничего не понимаю, – процедил Оливер, не сводя с него глаз.

– Ну, я с ней и до того пару раз встречался, – попытался объяснить Тень.

– Что ты такое несешь? – вспыхнула Мойра. – Как ты смеешь? Да кто ты такой вообще?

– Я?.. Я никто, – опешил Тень. – Она сама со мной заговорила. Сказала, что раньше вы с ней вроде как были вместе.

Мойра посмотрела на него так, словно хотела влепить ему пощечину, но все-таки взяла себя в руки:

– Когда мы расстались, она отсюда уехала. А расстались мы по-плохому. Она очень обиделась. И вела себя просто отвратительно. А потом просто взяла и уехала посреди ночи. Насовсем.

– Я не желаю говорить об этой женщине, – тихо произнес Оливер. – Ни сейчас, ни вообще.

– Слушайте, она же была вместе с нами в пабе! – напомнил Тень. – Ну, тем вечером, когда мы с вами познакомились. И вам это вроде как не мешало.

Мойра снова уставилась на него, как на сумасшедшего, но промолчала, хотя что-то явно вертелось у нее на языке. А Оливер только потер лоб и пробормотал:

– Я ее не видел.

– Ну, так или иначе, сегодня она передавала вам обоим привет, – сообщил Тень. – Она сказала, что готова с вами встретиться, если вы хотите с ней поговорить.

– Нам не о чем с ней говорить! – отрезала Мойра. Щеки ее раскраснелись, глаза блестели от подступивших слез. – Я просто поверить не могу, что эта долбаная тварь опять суется в нашу жизнь – после всего, через что нам пришлось пройти по ее милости!

Тень подумал, что Мойре и хотелось бы выразиться покрепче, но ругаться она то ли не привыкла, то ли стеснялась.

Оливер отложил книгу.

– Прошу прощения, но что-то мне нехорошо.

С этими словами он поднялся, ушел в спальню и закрыл за собой дверь.

Мойра машинально взяла со стола его кружку, выплеснула в раковину остатки чая и включила воду.

– Ну что, доволен? – процедила она сквозь зубы, оттирая кружку белой пластиковой мочалкой так яростно, как будто пыталась соскрести с фарфора рисунок – сельский домик в стиле Беатрис Поттер. – А ведь он только-только пошел на поправку!

– Да я и понятия не имел, что он из-за этого так расстроится! – возразил Тень и тут же почувствовал себя дураком. Он ведь знал, что между Кэсси и приютившей его парой произошло что-то неприятное. Можно было просто ничего не говорить. Молчать всегда безопаснее.

Мойра вытерла кружку насухо кухонным полотенцем – зеленым, как трава, с белыми пятнами в форме мультяшных овечек. Так и застыв с полотенцем и кружкой в руках, она прикусила губу, и по щекам ее наконец покатились слезы.

– Она обо мне что-то говорила?

– Только что вы с ней были парой.

Мойра кивнула и тем же забавным кухонным полотенцем промокнула лицо – то ли молодое, то ли старое: Тень все никак не мог понять, сколько же ей лет.

– Когда у нас с Олли все началось, она не смогла это принять. В конце концов она просто бросила тут все, заперла квартиру и уехала в Лондон. – Мойра громко высморкалась в полотенце. – Ну да ладно. Не мне ее судить. Каждый сам кузнец своей судьбы. А Олли – хороший человек. Просто иногда на него находит. У моей матери тоже была депрессия. Это нелегко.

– Боюсь, я еще подлил масла в огонь, – сокрушенно вздохнул Тень. – Мне, наверное, лучше уйти.

– Да куда же ты пойдешь на ночь глядя? Подожди до завтра. И вообще… я тебя не гоню. Ты же не виноват, что столкнулся с этой женщиной, – добавила она и внезапно вскинула голову. – Ах, вот он где! На холодильнике! – Она протянула руку и сняла с холодильника какой-то инструмент, похожий на садовые ножницы, только очень маленький. – Секатор, – пояснила она. – Для розовых кустов.

– Ты с ним поговоришь?

– Нет. – Мойра покачала головой и ссутулилась. – С Олли об этом говорить бесполезно. Особенно сейчас. Он в таком состоянии, что от разговоров о Кэсси ему может стать совсем худо. Так что пусть уж как-нибудь справляется сам.

Тем вечером Тень поужинал в пабе, в задней комнате. За столиком он сидел один, и никаких знакомых в зале не заметил; только сушеная кошка скалилась на него из стеклянного ящика. Потом перекинулся парой слов с хозяином, спросившим, как ему живется у них в деревне, и побрел обратно тем же путем, что и в первую ночь: мимо старого платана – того самого висельного дерева – и через Чертов переулок. Ярко светила луна, но на сей раз Тень не заметил в полях никого: ни осла, ни собаки.

В доме было темно. Тень на цыпочках прокрался в свою спальню и упаковал рюкзак, чтобы наутро можно было встать и сразу отправиться в путь.

Потом он лег и уставился в освещенный луной потолок. Он вспомнил, как стоял в пабе у стойки, а Кэсси Бергласс стояла рядом с ним. Вспомнил свой разговор с хозяином паба и вообще все разговоры, что велись в тот первый вечер. Вспомнил кошку в стеклянном ящике. И сон как рукой сняло.

Когда было нужно, Тень мог двигаться совершенно бесшумно. Он встал со своей узкой кровати, оделся и, держа ботинки в руке, раскрыл окно. Перекинул ноги через подоконник, спрыгнул на клумбу и беззвучно перекатился по мягкой земле. Поднялся, обулся и зашнуровал ботинки: света на это хватило. Луна была почти полная и отбрасывала тени.

Тень выбрал место потемнее у самой стены и застыл в ожидании.

Стоя там, он спрашивал себя, не валяет ли он дурака. Вполне возможно, он ошибался. Может быть, память его подвела или он что-то не так понял. Поразившая его догадка казалась невероятной – но, с другой стороны, Тень и прежде сталкивался с невероятными вещами, а если он и ошибся, что он теряет? Какие-то жалкие несколько часов сна?

Через лужайку пробежала лисица. Потом из темноты появилась белая кошка, крадущаяся по следу какого-то мелкого грызуна. Подобравшись к жертве вплотную, она нанесла смертельный удар и выпрямилась с гордым видом. Еще несколько кошек одна за другой прошествовали по стене, ограждавшей сад. Ласка проскакала по клумбе, скользя из тени в тень. Созвездия в небе медленно смещались, отмеряя ход времени.

Парадная дверь открылась, и из дому вышел человек. Тень ожидал увидеть Мойру, но это оказался Оливер – в толстом тартановом халате поверх пижамы и в высоких сапогах он выглядел немного нелепо, словно пациент больницы из старого черно-белого фильма или персонаж какой-то пьесы. В лунном свете мир утратил краски.

Оливер тихонько захлопнул за собой дверь и направился к выходу из сада, но не по хрусткой дорожке, усыпанной гравием, а по траве. Он шел уверенно, не оборачиваясь и не глядя по сторонам. Прежде чем двинуться следом, Тень подождал, пока Оливер дойдет почти до конца переулка. Потерять его из виду он не боялся: Тень точно знал, куда Оливер держит путь. И куда нужно идти ему самому. Все было как во сне – и Тень действовал с той же уверенностью, с какой сновидец знает наперед, что будет дальше. Так что он совершенно не удивился, когда на полпути наверх по Воданову холму увидел, что Оливер поджидает его, устроившись на пеньке. С восточного края небо уже начинало светлеть.

– Врата ада, – произнес коротышка. – Насколько я знаю, их так всегда называли. С давних-предавних пор.

Дальше они пошли вместе – вверх по петляющей тропе. Было что-то великолепно комичное в этом маленьком человечке, облаченном в полосатую пижаму и черные резиновые сапоги на пару размеров больше, чем нужно. Тень смотрел на своего спутника, и сердце гулко бухало у него в груди.

– Как ты ее сюда дотащил? – спросил он Оливера.

– Кэсси? Я ее не тащил. Она сама предложила встретиться здесь, на холме. Она часто приходила сюда рисовать. Отсюда такой прекрасный обзор. К тому же здесь святое место, и ей это всегда нравилось. Святое, конечно, не для христиан. Для них-то – наоборот. А вот для тех, кто держался старой веры…

– Друиды? – спросил Тень. Какие еще старые религии были здесь, в Англии, он точно не знал.

– Может быть. Определенно, этого нельзя исключать. Но, по-моему, это та вера, что была еще до друидов. От нее и названия-то не осталось. Просто обычаи, которым здешние люди следовали всегда, во что бы еще они ни верили. Друиды, скандинавские язычники, католики, протестанты – все это было лишь на словах. А старая вера – это то, что надо делать, чтобы не погиб урожай, чтобы член стоял твердо и чтобы властям не вздумалось проложить свое треклятое шоссе через все эти природные красоты. Врата стоят прочно, и холм стоит, а значит, и будет стоять и деревня, и все вокруг. Этой вере куда больше двух тысяч лет. И с таким могуществом шутки плохи.

– Мойра не знает, да? – спросил Тень. – Она подумала, что Кэсси просто уехала.

Полоса света на востоке ширилась, но над головой небо все еще сверкало звездами, а на западе было черным-черно.

– А что еще она могла подумать? С какой стати ей что-то подозревать? Другое дело, если бы заинтересовалась полиция… но это было маловероятно… В общем, это место хорошо себя защищает. Этот холм. И врата.

Впереди на склоне холма показалась полянка. Оливер и Тень прошли мимо камня, на котором Кэсси сидела накануне со своим альбомом и карандашами. До вершины было уже недалеко.

– А этот черный пес в Чертовом переулке… – начал Оливер. – Думаю, никакая это не собака. Но это существо там уже так давно… – Он достал из кармана халата маленький светодиодный фонарик. – Ты правда говорил с Кэсси?

– Да, и даже целовался.

– Странно.

– В первый раз я ее увидел в пабе, тем же вечером, когда познакомился с тобой и Мойрой. Это-то и навело меня на мысль. Ведь Мойра вчера говорила так, будто не виделась с Кэсси уже несколько лет. И очень удивилась, когда я заговорил о ней. Но я тебя уверяю: тем вечером Кэсси стояла прямо рядом со мной и говорила с нами. Вчера я спросил в пабе, не заходила ли Кэсси, – и никто не понял, о ком я спрашиваю. А ведь вы, местные, все друг друга знаете. Вот я и подумал, что только так и можно свести концы с концами. Только так становится понятно, о чем она говорила на самом деле. И все остальное.

Оливер остановился в нескольких шагах от места, которое Кэсси назвала Вратами ада.

– А я-то думал, все будет просто. Я отдам ее холму, и она оставит нас в покое. Отстанет, наконец, от Мойры. Интересно, как же ей удалось тебя поцеловать?

Тень не ответил.

– Это здесь, – сказал Оливер. Тень увидел нечто вроде короткого каменного коридора, уводящего в глубь холма. Возможно, давным-давно перед входом стояла какая-то постройка, но за много веков ветер и дождь сровняли ее с землей, и холм вернул себе камни, из которых она была сложена.

– Кое-кто сказал бы, что я служу дьяволу, – продолжал Оливер. – Но, по-моему, они ошибаются. Впрочем, что для одного человека – бог, то для другого – дьявол, разве нет?

Он вошел в коридор, и Тень последовал за ним.

– Брехня собачья, – раздался женский голос. – Впрочем, ты всегда был брехуном, Олли, трусливый ты кусок дерьма,

Оливер и ухом не повел: очевидно, он ничего не слышал.

– Она тут, – сообщил он. – В стене. Тут я ее оставил.

Он направил фонарик на стену и принялся внимательно осматривать каменную кладку, словно отыскивая известные только ему приметы. Потом довольно хмыкнул, достал из кармана какой-то складной инструмент, привстал на цыпочки и выковырял из верхней части кладки один маленький камешек. После этого дело пошло споро: уверенными движениями Оливер принялся вынимать камень за камнем, чередуя крупные и мелкие – похоже, разбирать кладку тоже надо было в определенном порядке.

– Давай, помогай, – вскоре велел он Тени.

Тень прекрасно знал, что он увидит за стеной, но все равно подошел к Оливеру и тоже начал вынимать камни и укладывать их на землю.

Запах он почувствовал сразу, а когда дыра в стене расширилась, завоняло еще сильнее – старой гнилью и плесенью. Так пахнут сэндвичи с мясом, если перележат на жаре. Кладку начали разбирать сверху, так что первым делом из-за стены показалось лицо, но Тень даже не сразу понял, что это такое. Щеки ввалились, глазницы опустели, различить веснушки на потемневшей и сморщившейся коже было невозможно. Но волосы Тень узнал – короткие, темные волосы Кэсси Бергласс. А потом луч фонарика скользнул ниже, и Тень увидел знакомый оливково-зеленый свитер и синие джинсы.

– Занятно. Я знал, что она по-прежнему здесь, – проговорил Оливер, – но все-таки должен был проверить. После всех этих твоих разговоров, понимаешь? Я должен был увидеть ее. Убедиться, что она еще здесь.

– Убей его, – потребовал женский голос. – Ударь его камнем, Тень. Он убил меня. А теперь хочет убить и тебя.

– Ты хочешь убить меня? – спросил Тень.

– Ну конечно! А как иначе? – рассудительно ответил коротышка. – Ты ведь теперь знаешь про Кэсси. А когда тебя не станет, я, наконец, смогу обо всем этом забыть навсегда.

– Забыть?

– Простить и забыть. Хотя это нелегко. Я имею в виду, нелегко простить себя за такое. Но забыть я смогу, это точно. Ну, давай, залезай. Места тут еще достаточно. Тебе хватит, если не будешь растопыриваться.

Тень с любопытством посмотрел на него с высоты своего роста.

– Слушай, Олли, мне просто интересно, как ты собираешься заставить меня туда залезть? Пистолета у тебя нет. И вообще, ты же вдвое меньше меня! Мне ничего не стоит свернуть тебе шею.

– Я не дурак, – сказал Оливер. – И не такой уж и плохой человек. Не скажу, что я такой уж хороший, но все-таки не злодей. Так, серединка на половинку. Я сделал то, что сделал, не удовольствия ради, а просто из ревности. Но все равно я бы сюда не пришел, будь я один. Это ведь храм Черного Пса, ты понимаешь? Такие места, как это, – самые первые храмы. Те, что были до всех этих стоунхенджей и стоячих камней. И тем, кто в них обитал, люди поклонялись и приносили жертвы. Их боялись. Их молили о пощаде. Всех этих черных псов, понимаешь? Тех, что предвещают смерть, и похищают души, и бегают с Дикой Охотой. Они были здесь испокон веков – и они до сих пор стоят на страже.

– Ударь его камнем, – снова раздался голос Кэсси. – Давай же, не тяни! Прошу тебя, Тень, пожалуйста!

Коридор, в котором они стояли, вдавался в склон неглубоко – эдакая рукотворная пещерка, облицованная камнем. На древний храм было совсем непохоже. Да и на врата преисподней, если уж на то пошло. Силуэт Оливера чернел на фоне предрассветного неба. Как всегда мягким, неизменно вежливым голосом коротышка произнес:

– Он – во мне. А я – в нем.

Черный пес перегородил входной проем, отрезая путь наружу. Тень сразу понял, что эта тварь – не настоящая собака. Глаза ее светились в темноте зеленоватым гнилушечным огнем. Волк в сравнении с нею показался бы таким же маленьким и безобидным, как рысь – рядом с тигром. Совершенный хищник, воплощенная опасность и угроза, пес возвышался над Оливером на полголовы. Он уставился на Тень и испустил низкий, рокочущий рык. А потом прыгнул.

Тень вскинул руку, защищая горло, и зубы пса вонзились глубоко в его плоть, чуть ниже локтя. Боль была чудовищная. Тень понимал, что надо бороться, надо дать отпор, но тело его не слушалось. Он рухнул на колени и протяжно закричал, не в силах сосредоточиться ни на чем, кроме собственного страха – страха, что пес сейчас перекусит ему руку… что он, Тень, для этой твари – всего лишь беззащитный корм.

Где-то в глубине души он подозревал, что весь его страх – только морок, наведенный тем же псом. Этот уничтожающий, обессиливающий ужас был ненастоящий. Но легче от этого не стало. Когда пес, наконец, отпустил его руку, Тень уже рыдал в голос и трясся всем телом.

– Давай, Тень, залезай, – велел Оливер. – Через этот пролом. Да поживее, а не то я прикажу ему отведать, каково на вкус твое лицо.

Из раны на руке хлестала кровь, но Тень послушно поднялся и протиснулся в темную дыру в стене. Если остаться здесь, с этим зверем, он умрет очень быстро – и мучительно. Это был такой же непреложный факт, как то, что завтра утром снова взойдет солнце.

– Ну да, конечно, – прозвучал у него в голове голос Кэсси. – Оно-то взойдет. Но ты его уже не увидишь, если сейчас же не возьмешь себя в руки.

Полость в стене была тесная: места рядом с телом Кэсси оставалось немного. Тень посмотрел в лицо трупа, искаженное болью и яростью, как у той кошки в стеклянном ящике, и понял, что Кэсси тоже была еще жива, когда ее замуровали.

Оливер подобрал камень с земли и положил его поверх нетронутой части кладки.

– Раньше я думал, – проговорил он, поднимая второй камень и укладывая его рядом, – что это доисторический ужасный волк, Canis dirus. Но даже ужасные волки не вырастали до таких размеров. Возможно, это чудовище из наших снов о тех давних временах, когда мы ютились в пещерах. Возможно, это самый обычный волк, – просто мы тогда были мельче. Маленькие гоминиды, слишком неповоротливые и медленные, чтобы спастись бегством.

Тень привалился к сплошной скале у себя за спиной и крепко сжал левую руку правой, пытаясь остановить кровь.

– Это – Воданов холм, – произнес он. – И Воданов пес. Я бы на твоем месте не стал с ним связываться.

– Это все неважно.

Оливер продолжал методично укладывать камни, и стена понемногу росла.

– Послушай, Олли, – сказал Тень, – этот зверь тебя убьет. Он уже забрался к тебе внутрь. Это нехорошо.

– Старый Черт не сделает мне ничего плохого. Он меня любит. Кэсси давно уже тут, в стене… – Оливер с размаху опустил очередной камень, и тот громко стукнул, вставая на место. – А теперь и ты тут, вместе с ней. Никто тебя не ждет. Никто не приедет тебя искать. Никто о тебе не заплачет. Никто не станет скучать о тебе.

И тут Тень осознал, что на самом деле здесь, в этой тесной дыре за неумолимо растущей стеной, их не двое, а трое. И даже четверо – считая его самого. Кэсси Бергласс присутствовала здесь не только телом (разложившимся, высохшим и все еще воняющим гнилью), но и душой, а кто-то четвертый терся об его ноги. А потом мягко толкнулся головой в раненую руку и заговорил. Тень узнал этот голос – вот только акцент был незнакомый.

Таким голосом могла бы заговорить кошка, если бы превратилась в женщину, – выразительным, глубоким, певучим.

– Тебе нельзя здесь оставаться, Тень, – произнес голос. – Прекрати это. Соберись и действуй. Ты позволяешь миру решать за тебя, а это никуда не годится.

– Это неправда, Баст, – возразил Тень вслух. – То есть не совсем правда.

– Сиди тихо, – не повышая голоса, приказал Олли. – Не вздумай шуметь.

Камни ложились друг на друга все быстрее; стена поднялась Тени уже до груди.

– Мр-р-р. Ты так думаешь, мой хороший? На самом деле ты просто не понимаешь. Ты понятия не имеешь, кто ты и что ты. И что все это значит. Если он тебя замурует и ты здесь умрешь, этот храм будет стоять вечно – и вся эта всячина, в которую верят местные, будет работать и творить для них чудеса. Но солнце для них все равно закатится, и небо станет серым навеки. Мир изменится к худшему – для людей и для кошек, для тех, кого помнят, и для тех, кого позабыли. Ты уже умирал – и вернулся. Ты – не пустое место, Тень. И ты не должен умереть здесь и так – жалкой, беспомощной жертвой, заточенной в глубинах холма.

– Ну и что ты предлагаешь делать? – шепотом спросил он.

– Сражайся. Этот зверь соткан из вещества наших мыслей. И свою силу он черпает из тебя, Тень. Когда ты оказался рядом, он стал более плотным. Более реальным. Настолько реальным, что смог завладеть Оливером. И даже ранить тебя.

– Что значит «даже»?

– Ты думаешь, призраки могут говорить с кем попало? – донесся из темноты возмущенный голос Кэсси. – Мы – мотыльки. А ты – пламя.

– Ну так что же мне делать? – спросил Тень. – Он укусил меня за руку. Он, черт побери, чуть не вырвал мне горло!

– Брось, мой хороший. Это всего лишь дитя теней. Просто ночной пес. Шакал-переросток.

– Он настоящий, – упрямо вымолвил Тень, и в тот же миг последний камень со стуком лег на место.

– Неужели ты и вправду боишься пса своего отца? – спросил женский голос, Тень не понял чей – богини или призрака. Но ответ все равно был один. Да. Да, он боялся.

Левая рука не слушалась и горела, как в огне, от кисти до плеча, а правая была скользкой и липкой от крови. Тень скорчился в тесном закутке между каменной кладкой и сплошной скальной стеной. Но, по крайней мере, он пока что был жив.

– Соберись, – сказала Кэсси. – Я ведь не сдавалась. Я тогда сделала все, что могла. Вот и ты сделай.

Тень уперся спиной в скалу и поджал ноги. А потом выбросил их вперед одним мощным толчком. На нем были тяжелые ботинки, и за последние несколько месяцев он прошагал немало миль. Он был крупным и сильным, сильнее многих. И всю свою силу он вложил в этот удар.

Стена рухнула.

Зверь, черный пес отчаяния, тотчас ринулся вперед, но на сей раз Тень был готов. На сей раз он напал первым.

Я не стану псом своего отца.

Правой рукой Тень крепко держал пса за морду, не давая разжать челюсти. «А ведь и верно, – подумал он, глядя в зеленые светящиеся глаза. – Никакой это не пес».

– Уже светает, – сказал он псу, не вслух, а мысленно. – Беги отсюда. Кто бы ты ни был – беги. Беги обратно к своей висельной клетке, беги на свою могилу, песик-призрак. Все, на что ты способен, – это вгонять нас в тоску, застить мир тенями и мороками. Те времена, когда ты бегал с Дикой Охотой и держал людей в страхе, давно прошли. Не знаю, вправду ли ты пес моего отца. Может, и так. Но знаешь что? Мне плевать.

И с этими словами Тень сделал глубокий вдох и разжал хватку.

Пес не бросился на него. Но и не сдвинулся с места, а лишь негромко, сдавленно заскулил.

– Иди домой, – приказал Тень уже вслух.

Пес нерешительно замер. На какой-то миг Тени подумалось, что все кончено: он победил, и эта тварь сейчас просто уйдет. Но тут пес наклонил голову и оскалился. Шерсть на его загривке встала дыбом. Нет, понял Тень, он не уйдет, покуда жив.

Лучи восходящего солнца брызнули из-за горизонта, заливая светом рукотворную пещеру на склоне холма. Тень подумал, уж не нарочно ли древние строители этого храма обратили его вход навстречу рассвету. Он шагнул в сторону, споткнулся обо что-то, потерял равновесие и упал.

Рядом с ним на траве, раскинув руки и ноги, лежал Оливер. Он был без сознания. Тень понял, что об его-то ногу он и споткнулся. Не открывая глаз, коротышка вдруг испустил низкое, горловое рычание, и…

…и тот же звук, но куда более громкий и торжествующий, вырвался из глотки темного зверя, вновь загородившего своей огромной тушей входной проем.

Тень лежал на земле – поверженный, терзаемый болью и уже все равно что мертвый.

Что-то мягкое дотронулось до его лица, очень нежно.

Что-то пушистое коснулось его руки.

Тень скосил глаза в сторону – и наконец все понял. Он понял, почему Баст оказалась с ним в этой пещере и кто ее привел.

Сто с лишним лет назад их привезли сюда из храма Баст, из некрополя Бени-Хасан. Их перемололи в порошок и рассыпали по окрестным полям – тысячи и тысячи, тонны и тонны кошачьих мумий. Каждая кошка – крошечный образ богини, и каждая – священнодействие, растянутое на века.

И теперь все они собрались здесь, вокруг него: бурые, песочные и серые, как тени. Пятнистые, как маленькие леопарды, и полосатые, как маленькие тигры. Дикие, грациозные и древние. Не местные кошки, которых Баст послала присмотреть за ним накануне, но их далекие предки, предки всех кошек, живущих в наши дни. Кошки из Древнего Египта, из дельты Нила, из тьмы тысячелетий, которых привезли сюда, чтобы они дали новую жизнь полям и взрастили урожай.

Они не мяукали – только мурлыкали и щебетали.

Черный пес зарычал еще громче, но не сдвинулся с места, не попытался напасть. Усилием воли Тень заставил себя сесть.

– Я же предупреждал тебя, Старый Черт, – сказал он. – Я говорил тебе: иди домой.

Пес не шевельнулся. Тень разжал кулак и взмахнул правой, здоровой, рукой. То был жест разрешения, знак того, что его терпение лопнуло. Ладно, давайте, – говорил этот жест. – Покончите с ним.

И кошки прыгнули – все одновременно, слаженно и легко, словно в хорошо отрепетированном танце. Сжатые пружины зубов и когтей, бритвенно-острых, как и при жизни, развернулись, впиваясь в бока гигантского черного зверя, вонзаясь в горящие зеленые глаза. Пес бессильно защелкал челюстями, отскочил в глубь пещеры и принялся колотиться об остатки стены, доламывая ее в тщетных попытках сбросить с себя рассвирепевших кошек. Но те держались крепко, продолжая терзать зубами его уши и морду, лапы и хвост.

Зверь взвизгнул и зарычал, а потом испустил какой-то новый, совсем не собачий звук: будь на месте этой твари человек, Тень сказал бы, что он вопит от боли.

Что случилось дальше, Тень так и не понял толком. Он лишь увидел, как черный пес прижался носом ко рту Оливера и с силой толкнулся вперед. А потом просто взял и вошел в Оливера, как медведь входит в реку.

Оливер забился в судорогах.

Вопль оборвался, и зверь исчез. Весь холм озарился ярким солнечным светом.

Тень вдруг заметил, что его бьет дрожь. Он чувствовал себя так, будто все это время спал наяву, а теперь очнулся. Волна эмоций затопила его, как солнечный свет – пещеру: страх, и отвращение, и горе, и боль, глубокая боль.

И гнев – как же без этого. Ведь Оливер действительно пытался его убить, а Тень сейчас впервые за последние дни мыслил ясно.

– Эй, там! – донесся снаружи мужской голос, вроде бы смутно знакомый. – Что у вас там стряслось?

Послышался тонкий лай, и в пещеру вбежала ищейка. Она обнюхала Тень, так и сидевшего спиной к стене. Обнюхала Оливера Бирса, лежавшего на земле в беспамятстве, и останки Кэсси Бергласс.

В дверном проеме, на фоне залитого солнцем неба, возник чей-то силуэт, словно вырезанный из серой бумаги.

– Фу, Клык! Ко мне! – скомандовал он, и пес послушно подбежал к хозяину. – Я услышал крики. Кто-то вопил, как резаный. Это ты, что ли? – спросил он у Тени и вдруг остолбенел. – Ах ты, мать твою растак и разэдак богу в душу! – выпалил он, таращась во все глаза на труп.

– Ее звали Кэсси Бергласс, – сказал Тень.

– Бывшая подружка Мойры? – уточнил хозяин паба. Тень уже узнал его, но никак не мог припомнить имя. Возможно, он его и не знал. – Черт меня раздери со всеми потрохами! Я-то думал, она уехала в Лондон.

Тень почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

Хозяин паба опустился на колени рядом с Оливером.

– Сердце еще бьется, – сообщил он. – А с ним-то что случилось?

– Точно не знаю, – сказал Тень. – Он закричал, когда увидел тело, – наверно, это ты его и услышал. А потом просто упал и отрубился. А потом прибежала твоя собака.

Хозяин паба нахмурился и посмотрел на Тень: