Убийство в доме викария Кристи Агата
Потом вернулся в кабинет (для удобства читателей приводим план кабинета), закрыл дверь и стал ждать доктора.
К счастью, Мэри застала его дома. Хэйдок — славный человек, высокий, статный, с честным, немного суровым лицом.
Когда я молча показал ему на то, что было в глубине кабинета, он удивленно поднял брови. Но, как истинный врач, сумел скрыть свои чувства. Он склонился над мертвым и быстро его осмотрел. Потом, выпрямившись, взглянул на меня.
— Ну, что? — спросил я.
— Мертв, можете не сомневаться. И не меньше чем полчаса, судя по всему.
— Самоубийство?
— Исключено. Взгляните сами на рану. А если он застрелился, где тогда оружие?
Действительно, ничего похожего на пистолет в комнате не было.
— Не стоит тут ничего трогать, — сказал Хэйдок. — Надо скорей позвонить в полицию.
Он поднял трубку. Сообщив как можно лаконичнее все обстоятельства, подошел к креслу, на котором я сидел.
— Да, дело дрянь. Как вы его нашли?
Я рассказал.
— Это… Это убийство? — спросил я упавшим голосом.
— Похоже на то. Ничего другого и не придумаешь. Странно, однако. Ума не приложу, кто это поднял руку на несчастного старика. Знаю, знаю, что его у нас тут недолюбливали, но ведь за это, как правило, не убивают. Не повезло бедняге.
— Есть еще одно странное обстоятельство, — сказал я. — Мне сегодня позвонили, вызвали к умирающему. А когда я туда явился, все ужасно удивились. Больному стало гораздо лучше, чем в предыдущие дни, а жена его категорически утверждала, что и не думала мне звонить.
Хэйдок нахмурил брови.
— Это подозрительно, весьма подозрительно. Вас просто убрали с дороги. А где ваша жена?
— Уехала в Лондон, на целый день.
— А прислуга?
— Она была в кухне, на другой стороне дома.
— Тогда она вряд ли слышала, что происходило. Да, отвратительная история. А кто знал, что Протеро будет здесь вечером?
— Он сам об этом объявил во всеуслышание.
— Хотите сказать, что об этом знала вся деревня? Да они бы и так до всего дознались. Кто, по-вашему, мог затаить на него зло?
Передо мной встало смертельно бледное лицо Лоуренса Реддинга с застывшим взглядом полубезумных глаз. Но от необходимости отвечать я был избавлен — в коридоре послышались шаги.
— Полиция, — сказал мой друг, поднимаясь.
Наша полиция явилась в лице констебля[17] Хэрста, сохранявшего внушительный, хотя и несколько встревоженный вид.
— Добрый вечер, джентльмены, — приветствовал он нас. — Инспектор будет здесь незамедлительно. А пока я выполню его указания. Насколько я понял, полковника Протеро нашли убитым в доме священника.
Он замолчал и устремил на меня холодный и подозрительный взгляд, который я постарался встретить с подобающим случаю видом удрученной невинности.
Хэрст прошагал к письменному столу и объявил:
— До прихода инспектора ни к чему не прикасаться!
Констебль извлек записную книжку, послюнил карандаш и вопросительно воззрился на нас.
Я повторил рассказ о том, как нашел покойного.
Записав мои показания, что заняло немало времени, он обратился к доктору:
— Доктор Хэйдок, что, по вашему мнению, послужило причиной смерти?
— Выстрел в голову с близкого расстояния.
— А из какого оружия?
— Точно сказать не могу, пока не извлекут пулю. Но похоже, что это будет пуля из пистолета малого калибра, скажем, «маузера-25».
Я вздрогнул, вспомнив, что накануне вечером Лоуренс признался, что у него есть такой револьвер. Полицейский тут же уставился на меня холодными рыбьими глазами.
— Вы что-то сказали, сэр?
Я замотал головой. Какие бы подозрения я ни питал, это были всего лишь подозрения, и я имел право умолчать о них.
— А когда, по вашему мнению, произошло это несчастье?
Доктор помедлил с минуту. Потом сказал:
— Он мертв примерно с полчаса. Могу с уверенностью сказать, что не дольше.
Хэрст повернулся ко мне:
— А служанка что-нибудь слышала?
— Насколько я знаю, она ничего не слышала, — сказал я. — Лучше вам самому у нее спросить.
Но тут явился инспектор Слак — приехал на машине из городка Мач-Бенэм, что в двух милях от нас.
Единственное, что я могу сказать про инспектора Слака, так это то, что никогда человек не прилагал столько усилий, чтобы стать полной противоположностью собственному имени[18]. Этот черноволосый смуглый полицейский был непоседлив и нахрапист. Его черные глазки так повсюду и шарили. Вел он себя крайне грубо и заносчиво.
На наши приветствия он ответил коротким кивком, выхватил у своего подчиненного записную книжку, полистал, бросил ему вполголоса несколько коротких фраз и подскочил к мертвому телу.
— Конечно, все тут залапали и переворошили, — буркнул он.
— Я ни к чему не прикасался, — сказал Хэйдок.
— И я тоже, — сказал я.
Инспектор несколько минут был поглощен делом: рассматривал лежавшие на столе вещи и лужу крови.
— Ага! — торжествующе воскликнул он. — Вот то, что нам нужно. Когда он упал, часы опрокинулись. Мы знаем время совершения преступления. Двадцать две минуты седьмого. Как вы там сказали, доктор, когда наступила смерть?
— Я сказал — с полчаса назад, но…
Инспектор посмотрел на свои часы.
— Пять минут восьмого. Мне доложили минут десять назад, без пяти семь. Труп нашли примерно без четверти семь. Как я понял, вас вызвали немедленно. Скажем, вы освидетельствовали его без десяти… Да, время сходится, минута в минуту.
— Я не могу утверждать категорически, — сказал Хэйдок. — Время определяется примерно в этих границах.
— Неплохо, сэр, совсем недурно.
Я не раз и не два пытался вставить свое слово:
— Часы у нас, знаете ли…
— Прошу прощенья, сэр, если мне что понадобится узнать, я задам вам вопрос. Времени в обрез. Я требую абсолютной тишины.
— Да, но я только хотел сказать…
— Абсолютной тишины! — повторил инспектор, буравя меня бешеным взглядом.
Я решил повиноваться. Он все еще шарил взглядом по столу.
— Зачем это он сюда уселся? — проворчал он. — Хотел записку оставить — эге! А это что такое?
Он с видом победителя поднял вверх листок бумаги. Слак был так доволен собой, что даже позволил нам приблизиться и взглянуть на листок из своих рук.
Это был лист моей писчей бумаги, и сверху стояло время: «18.20».
«Дорогой Клемент, — стояло в записке. — Простите, ждать больше не могу, но я обязан…»
Слово обрывалось росчерком там, где перо сорвалось.
— Яснее ясного, — раздувшись от гордости, возвестил инспектор Слак. — Он усаживается, начинает писать, а убийца потихоньку проникает в окно, подкрадывается и стреляет. Ну, чего вы еще хотите?
— Я просто хотел сказать… — начал я.
— Будьте любезны, посторонитесь, сэр. Я хочу посмотреть, нет ли следов.
Он опустился на четвереньки и двинулся к открытому окну.
— Я считаю своим долгом заявить… — настойчиво продолжал я.
Инспектор поднялся в полный рост. Он заговорил спокойно, но жестко:
— Этим мы займемся потом. Буду очень обязан, джентльмены, если вы освободите помещение. Прошу на выход, будьте так добры!
Мы позволили выставить себя из комнаты, как малых детей.
Казалось, прошли часы, а было всего четверть восьмого.
— Вот так, — сказал Хэйдок. — Ничего не попишешь. Когда я понадоблюсь этому самовлюбленному ослу, можете прислать его ко мне в приемную. Всего хорошего.
— Хозяйка приехала, — объявила Мэри, на минуту возникнув из кухни. Глаза у нее были совершенно круглые и шалые. — Минут пять как пришла.
Я нашел Гризельду в гостиной. Вид у нее был утомленный, но взволнованный.
Она внимательно выслушала все, что я ей рассказал.
— На записке сверху помечено «18.20», — сказал я в заключение. — А часы свалились и остановились в восемнадцать двадцать две.
— Да, — сказала Гризельда. — А ты ему разве не сказал, что эти часы всегда поставлены на четверть часа вперед?
— Нет, — ответил я. — Не удалось. Он мне рта не дал раскрыть. Я старался, честное слово.
Гризельда хмурилась, явно чем-то озадаченная.
— Послушай, Лен, — сказала она, — тогда это все вообще уму непостижимо! Ведь когда эти часы показывали двадцать минут седьмого, на самом-то деле было всего шесть часов пять минут, а в это время полковник Протеро еще и в дом не входил, понимаешь?
Глава 6
Мы некоторое время ломали голову над этой загадкой, но так ни к чему и не пришли. Гризельда сказала, что я должен сделать еще одну попытку сообщить об этом инспектору Слаку, но я проявил несговорчивость, которая заслуживает скорее названия «ослиное упрямство».
Инспектор Слак вел себя чудовищно грубо без всякого повода. Я предвкушал ту минуту, когда, к его вящему посрамлению, выступлю со своим важным сообщением. Пожалуй, я замечу с мягкой укоризной:
«Если бы вы тогда соблаговолили меня выслушать, инспектор Слак…»
Я все же надеялся, что он хотя бы поговорит со мной, прежде чем покинуть мой дом, но, к нашему удивлению, мы узнали от Мэри, что он уже ушел, закрыв на ключ двери кабинета и приказав, чтобы никто не смел туда входить.
Гризельда предложила пойти в Старую Усадьбу.
— Какой это будет ужас для Анны Протеро — полиция и все такое прочее, — сказала она. — Может быть, я смогу ей хоть чем-то помочь.
Я одобрил ее намерения, и Гризельда отправилась в путь с наказом, чтобы она мне непременно позвонила, если потребуется моя помощь или если кто-нибудь будет нуждаться в утешении — Анна или Летиция.
Я тут же принялся звонить учителям воскресной школы, которые должны были прийти в 19.45, — каждую неделю по четвергам они собирались у меня для подготовки к занятиям. При сложившихся обстоятельствах я счел за лучшее отложить встречу.
Следующим действующим лицом, появившимся на сцене, был Деннис, возвратившийся после игры в теннис. Судя по всему, убийство, происшедшее в нашем доме, доставило ему громадное удовольствие.
— Вот это повезло! — радовался он. — Убийца среди нас! Всю жизнь мечтал участвовать в расследовании убийства. А почему полиция заперла кабинет? Ключи от других дверей не подойдут, а?
Я наотрез отказался от подобных экспериментов. Деннис надулся. Вытянув из меня все до малейших подробностей, он отправился в сад на поиски следов, заметив на прощанье, что нам еще повезло — ухлопали всего-навсего старика Протеро, которого и так никто терпеть не мог.
Меня покоробила его бессердечная веселость, но я рассудил, что не стоит так строго спрашивать с мальчика. Деннис был в том возрасте, когда детективы любят больше всего на свете, так что он, обнаружив настоящую детективную историю, да еще и мертвое тело в придачу прямо, так сказать, на пороге своего дома, должен быть на седьмом небе от счастья, как и положено нормальному молодому человеку. В шестнадцать лет мало задумываются о смерти.
Гризельда вернулась примерно через час. Она повидалась с Анной Протеро и пришла, как раз когда инспектор сообщал ей о случившемся.
Узнав, что миссис Протеро рассталась со своим мужем в деревне примерно без четверти шесть и ей нечего добавить по этому поводу, он распрощался, но сказал, что завтра зайдет поговорить обстоятельнее.
— По-своему он был очень внимателен. — Гризельда была вынуждена это признать.
— А как перенесла эту весть миссис Протеро?
— Как сказать — она была очень спокойна, но ведь она всегда такая.
— Да, — сказал я. — Я не могу представить себе Анну Протеро в истерике.
— Конечно, для нее это страшный удар. Это было заметно. Она меня поблагодарила за то, что я пришла, но сказала, что ни в какой помощи не нуждается.
— А как Летиция?
— Ее не было — играла где-то в теннис. До сих пор не вернулась.
После небольшой паузы Гризельда сказала:
— Знаешь, Лен, она вела себя странно, очень, очень странно.
— Шок, — предположил я.
— Да, конечно, ты прав… И все же… — Гризельда задумчиво нахмурила брови. — Что-то не то, понимаешь? Она была не подавлена, не огорчена, а перепугана до смерти.
— Перепугана?
— Да, и изо всех сил старалась это скрыть, понимаешь? Не хотела выдавать себя. И в глазах такое странное выражение — настороженность. Я подумала: а вдруг она знает, кто его убил? Она то и дело спрашивала, кого они подозревают.
— Вот как? — задумчиво сказал я.
— Да. Конечно, Анна умеет держать себя в руках, но видно было, что она ужасно встревожена. Гораздо больше, чем я от нее ожидала: в конце концов, она не была к нему так уж привязана. Я бы сказала скорее, что она его вовсе не любила, если уж на то пошло.
— Подчас смерть меняет чувства к человеку, — заметил я.
— Разве что так…
Влетел Деннис, вне себя от радости — он нашел на клумбе чей-то след. Он был в полной уверенности, что полиция пропустила эту главнейшую улику, которая откроет тайну убийцы.
Ночь я провел неспокойно. Деннис вскочил ни свет ни заря и удрал из дому, не дожидаясь завтрака, чтобы, как он сказал, «быть в курсе».
Тем не менее не он, а Мэри принесла нам в то утро самую сенсационную новость.
Как только мы сели завтракать, она ворвалась в комнату — глаза горят, щеки пылают — и со свойственной ей бесцеремонностью изрекла:
— Слыхали что-нибудь подобное? Мне сейчас булочник сказал. Они арестовали молодого мистера Реддинга!
— Арестовали Лоуренса? — Гризельда не верила своим ушам. — Не может быть! Опять какая-нибудь идиотская ошибка.
— А вот и не ошибка, мэм, — заявила Мэри с тайным злорадством. — Мистер Реддинг сам туда пошел, да и признался во всем как на духу. На ночь глядя, в последнюю минуту. Входит, бросает на стол пистолет и говорит: «Это сделал я». Так и сказал. И все тут.
Она победоносно взглянула на нас, энергично тряхнула головой и удалилась, довольная произведенным впечатлением. Мы с Гризельдой молча смотрели друг на друга.
— Да нет, этого не может быть! — сказала Гризельда. — Не может быть! — Заметив, что я промолчал, она сказала: — Лен, неужели ты думаешь, что это правда?
Я не находил слов. Сидел и молчал, а мысли вихрем носились у меня в голове.
— Он сошел с ума, — сказала Гризельда. — Буйное помешательство. Может, они просто вместе рассматривали пистолет, а он вдруг выстрелил, а?
— Это маловероятно.
— Я уверена, что это несчастный случай. Ведь нет ни малейшего намека на мотив преступления. С какой стати Лоуренс стал бы убивать полковника Протеро?
Я мог бы дать вполне определенный ответ на этот вопрос, но мне хотелось уберечь Анну Протеро, насколько это возможно. Пока оставалась еще надежда не впутывать ее имя в это дело.
— Вспомни, они перед этим поссорились.
— А, из-за Летиции и ее купальника. Да это же пустяк! Даже если они с Летицией были тайно обручены — это, знаешь ли, вовсе не причина убивать ее родного отца!
— Мы не знаем истинных обстоятельств дела, Гризельда.
— Значит, ты этому веришь, Лен! Как ты можешь! Говорю тебе, я совершенно уверена, что Лоуренс ни волоска у него на голове не тронул!
— А ты вспомни — я встретил его у самой калитки. У него был совершенно безумный вид.
— Да, знаю, но… Господи! Это невозможно!
— Не забывай про часы, — сказал я. — Тогда все становится ясно. Лоуренс мог перевести их назад, на восемнадцать двадцать, чтобы обеспечить себе алиби. Ты же знаешь, как инспектор Слак попался на эту удочку.
— Ты ошибаешься, Лен. Лоуренс знал, что часы переставлены. «Чтобы наш падре никуда не опаздывал», — он всегда так говорил. Лоуренс никогда бы не стал переставлять их обратно на восемнадцать двадцать две. Он бы поставил стрелки на более вероятное время — без четверти семь, например.
— Он мог и не знать, когда Протеро пришел в дом. Мог и просто забыть, что часы переставлены.
Гризельда не сдавалась:
— Нет уж, коли дело доходит до убийства, всегда ужасно стараешься вспомнить каждую мелочь.
— Откуда тебе знать, дорогая моя, — мягко заметил я. — Ты никогда никого не убивала.
Не успела Гризельда ответить, как на скатерть легла чья-то тень и мы услышали негромкий, очень приятный голос:
— Надеюсь, я не помешала? Простите меня, ради бога. Но при столь печальных обстоятельствах, весьма печальных обстоятельствах…
Это была наша соседка, мисс Марпл. Мы вежливо ответили, что она нисколько не помешала, и она, приняв наше приглашение, переступила через порожек двери; я пододвинул ей стул. Она была настолько взволнована, что даже слегка порозовела.
— Ужасно, не правда ли? Бедный полковник Протеро! Человек он был не такой уж симпатичный, и душой общества его никак не назовешь, но все равно это очень, очень грустно. И убит прямо здесь, у вас в кабинете, как мне сказали?
Я ответил утвердительно.
— Но ведь нашего дорогого викария в тот час не было дома? — продолжала допрос мисс Марпл, обращаясь к Гризельде.
Я объяснил, почему меня не было.
— А мистер Деннис сегодня не завтракает с вами? — спросила мисс Марпл, оглядевшись.
— Деннис вообразил себя великим сыщиком, — сказала Гризельда. — Чуть не сошел с ума от радости, когда обнаружил какой-то след на клумбе. Наверно, понесся в полицию с этой потрясающей вестью.
— Боже, боже! — воскликнула мисс Марпл. — Какой переполох, подумайте. И мистер Деннис уверен, что знает убийцу. Впрочем, каждый из нас считает, что знает виновника преступления.
— Вам кажется, что это настолько очевидно?
— Нет, моя душечка, я вовсе не думаю этого. Я хотела сказать, что каждый из нас думает о разных людях. Оттого-то так важно иметь улики. Взять хоть бы меня — я совершенно уверена, что знаю, кто это сделал. Но, должна признаться, у меня нет ни одной, самой ничтожной улики. И я знаю, что в таких случаях нужна исключительная осмотрительность — всякое необдуманное слово может быть сочтено клеветой, а это ведь подсудное дело, не так ли? Я решила вести себя как можно более осторожно с инспектором Слаком. Он велел мне передать, что зайдет сегодня утром, но только что звонил и сказал, что надобность в этом отпала.
— Должно быть, после ареста надобность и вправду отпала, — заметил я.
— После ареста? — Мисс Марпл наклонилась вперед, и щеки у нее от волнения зарделись. — Про арест я ничего не знала!
Неслыханное дело, чтобы мисс Марпл не знала того, что известно нам. Я к этому не привык и нисколько не сомневался, что она в курсе самых свежих событий.
— Боюсь, что мы говорили о разных вещах, — сказал я. — Да, они взяли под арест молодого Лоуренса Реддинга.
— Лоуренса Реддинга? — казалось, мисс Марпл не может прийти в себя от удивления. — Ни за что бы не подумала!..
Гризельда живо подхватила:
— А я и теперь не думаю! Не верю, и все, хотя он сам признался.
— Признался? — повторила мисс Марпл. — Вы сказали, что он сам признался? Ах, теперь я вижу, что ничего не понимала, вот беда…
— Мне все кажется, что произошел какой-то несчастный случай, — сказала Гризельда. — А тебе, Лен? После того как он сам пришел в полицию и признался, я это почувствовала.
— Он сам явился в полицию, вот как?
— Да.
— Ох, — сказала мисс Марпл, переводя дыхание. — Как я рада, как я рада!
Я взглянул на нее, не скрывая удивления.
— Мне кажется, это говорит об искреннем раскаянии, — сказал я.
— Раскаяние? — Мисс Марпл была поражена. — Только не говорите, дорогой мой викарий, что вы верите в его виновность!
Настала моя очередь окаменеть от удивления.
— А как же, если он сам признался…
— Конечно, это лучшее доказательство его невиновности, не так ли? Ясно, что он полковника не убивал.
— Только не мне, — сказал я. — Может быть, я туповат, но мне абсолютно неясно. Если человек не совершал убийства, не вижу никакой причины, которая могла бы заставить его взять вину на себя.
— О, что вы! Разумеется, причина есть, — сказала мисс Марпл. — Естественно. Причина всегда есть, не правда ли? А молодые люди — это такие горячие головы и частенько готовы поверить в самое дурное. — Она обратилась к Гризельде: — А вы согласны со мной, душечка?
— Я… Я не знаю, — призналась Гризельда. — Прямо не знаю, что и подумать. Нет никакой причины, чтобы Лоуренс вел себя как полный идиот.
— Если бы ты видела его лицо прошлым вечером… — начал я.
— Расскажите мне, — попросила мисс Марпл.
Я рассказал о своем вчерашнем возвращении домой, и она выслушала меня с глубоким вниманием. Когда я кончил рассказ, она заговорила сама:
— Признаюсь, я частенько по глупости воспринимаю все не так, как следовало бы, но на этот раз я вас совсем не поняла. Мне кажется, что если уж молодой человек задумал такое черное дело — отнять жизнь у своего ближнего, то после этого он не станет приходить в безумное отчаяние. Это было бы заранее обдуманное, хладнокровное преступление. Убийца мог бы нервничать и совершить какой-нибудь мелкий промах, но не думаю, что он пришел бы в такое неистовство, как вы описали. Нелегко вообразить себя на месте другого человека, но я не представляю, что могла бы настолько потерять власть над собой.
— Мы не знаем всех обстоятельств, — возразил я. — Если они поссорились и Лоуренс выстрелил под влиянием приступа ненависти, то после он мог прийти в ужас от того, что натворил. Признаюсь, мне хотелось бы так думать.
— Знаю, дорогой мистер Клемент. Мы хотели бы все видеть в определенном свете. Но ведь приходится соглашаться с фактами, каковы бы они ни были, правда? А мне кажется, что факты никак нельзя подогнать под ваше объяснение. Прислуга ясно показала, что мистер Реддинг пробыл в доме минуту-две, а этого, конечно, недостаточно для такой ссоры, какую вы себе представили. Кроме того, как я поняла, полковнику выстрелили в голову, когда он писал записку — по крайней мере, так говорит моя служанка.
— Совершенно верно, — сказала Гризельда. — Очевидно, он писал записку, чтобы сообщить, что он больше не может ждать. Записка была помечена временем «18.20», а часы упали и остановились в двадцать две минуты седьмого, это ужасно странно, мы с Леном ничего не можем понять!
Она пояснила, что часы у нас всегда поставлены на четверть часа вперед.
— Интересно, — заметила мисс Марпл. — Очень, очень интересно. Но записка, на мой взгляд, куда интереснее. Я бы сказала…
Она замолчала и оглянулась. За окном стояла Летиция Протеро. Она вошла, слегка кивнув и пробормотав себе под нос: «Доброе утро».
Потом она упала в кресло и сказала несколько более оживленно, чем это было у нее в обычае:
— Говорят, они арестовали Лоуренса.
— Да, — сказала Гризельда. — Мы все в полном шоке.
— Вот уж не ожидала, что кто-то убьет отца, — сказала Летиция. Она явно гордилась тем, что не проявляет ни горя, ни вообще намека на какие-то человеческие чувства. — Конечно, руки чесались у многих. Иногда я сама была готова его прикончить.
— Хочешь чего-нибудь выпить или поесть, Летиция? — спросила Гризельда.
— Нет, спасибо. Я забрела просто так — поискать свой беретик, такой смешной, маленький, желтенький. Мне казалось, я забыла его вчера в кабинете.
— Значит, там он и лежит, — сказала Гризельда. — Мэри никогда и ничего не убирает.
— Пойду поищу, — сказала Летиция, пытаясь подняться. — Простите, что причиняю лишнее беспокойство, но мне совершенно нечего надеть на голову — все растеряла.
— Боюсь, что сейчас вам туда не попасть, — сказал я. — Инспектор Слак запер кабинет на ключ.
— Вот зануда! А через окно туда пролезть нельзя?
— Нет, к сожалению. Заперто изнутри. Однако, Летиция, мне кажется, при сложившихся обстоятельствах вам желтый берет не так уж и нужен.