План создания Новой экономики. От воображаемого богатства к реальному Кортен Дэвид

Финансовые игры Уолл-стрит – это игра во власть, столь же древняя, как сама империя. И как в «Монополии», игра не заканчивается, пока победитель не получает всего. Так чего же хочет Уолл-стрит? Все. И до катастрофы 2008 года события развивались именно в этом направлении.

Основной вопрос состоит в том, должны ли наши учреждения быть предназначены для удовлетворения потребности каждого из нас или для исполнения желаний Уолл-стрит присвоить все себе? Ответ Уолл-стрит ясен.

«Модернизация» экономики

Экономист и автор колонки в газете «New York Times» Пол Кругман начинает свою статью «Совесть Либерала» («The Conscience of a Liberal») с личного размышления об особенностях «выращивания» в Америке среднего класса с двухпартийной политической системой, сформированной в свое время в рамках Нового курса[28] правительством Рузвельта. Как большинство людей того поколения, он рос, полагая, что сильный средний класс, поддержку которому оказывает двухпартийная политическая система, – это и есть сама Америка. Только когда структура Нового курса развалилась, он начал осознавать всю правду.

Американская история развивалась по двум большим траекториям или дугам: экономическая дуга тянется от ярко выраженного неравенства до относительного равенства, а политическая дуга – от раскола на диаметрально противоположные сферы власти до системы двухпартийности и обратно. Эти две дуги идут параллельно друг другу: золотой век экономического равенства примерно соответствовал золотому веку политической двухпартийности [16].

Эти дуги, по определению Кругмана, являются результатом преднамеренной политической деятельности. Средний класс появился в течение нескольких лет за счет законодательной деятельности Нового курса, в рамках которого была организована программа социального обеспечения и союзы поддержки, внедрена весьма прогрессивная система налогообложения дохода и имущества, повышен минимальный уровень заработной платы. Все эти мероприятия служили сокращению верхнего (богатого) класса и уменьшению разрыва в доходах между экономическими классами.

В течение определенного периода на соответствующем уровне эти законодательные рамки поддерживались новой социальной системой. Однако, в конечном счете, все изменилось в результате намеренных действий Союза руководителей корпораций, религиозных фундаменталистов, либертарианцев, выступающих против налогов, и милитаристов-неоконсерваторов. Они начали мобилизацию в 1970-х годах и организовали политическое поглощение в течение 1980-х под революционными флагами Рейгана.

Уолл-стрит, заинтересованная в данных процессах, оказывала финансовую поддержку революционерам и в значительной степени управляла текущими операциями. Религиозные фундаменталисты предоставили свои голоса взамен пустых слов в пользу социальных программ об аборте, планировании семьи и однополом браке со стороны консерваторов. Либертарианцы обеспечили идеологическую основу. Неоконсерваторы разработали оправдательную платформу относительно превышения расходов на военные нужды, за счет чего возросла прибыль в сфере военной промышленности и был обеспечен доступ крупных корпораций к ресурсам и рынкам. Союз провозгласил культурные и расовые расслоения диверсией, в то время как финансовые круги протолкнули свою программу понижения статуса Нового курса и восстановления значения власти элиты, а также передачу ей привилегий «золотого века».

Говоря о том, что рыночные силы не создавали средний класс и не будут восстанавливать его, Кругман приводит веские доводы. Восстановление возможно только посредством политических выступлений и мощного политического движения.

Конечно, сбрасывание со счетов достижений политики Нового курса Рузвельта было центральным пунктом программы коалиции правых экстремистов. Как минимум, были предприняты огромные усилия со стороны Уолл-стрит и их контролируемого источника финансирования – Федеральной Резервной системы и Министерства финансов США, – чтобы реструктурировать американскую экономику, назвав данный процесс модернизацией. Их цель состояла в том, чтобы сделать финансы доминирующим и самым выгодным сектором экономики, – и результаты были потрясающими.

КАК УОЛЛ-СТРИТ ВИДИТ САМУ СЕБЯ

Мы, инвестиционные менеджеры Уолл-стрит, являемся самыми ценными гражданами общества. Мы обеспечиваем капитал, управляем рисками, поддерживаем ликвидность на рынках капитала и гарантируем, что эффективное распределение инвестиционных ресурсов должно обеспечить рабочие места, поддержку инноваций и рост экономики. Мы наделены правом владеть плодами того богатства, которое мы создаем, поскольку в результате наших финансовых сделок «пирог» благосостояния становится больше, выгода «струйкой» просачивается вниз, охватывая низшие социальные прослойки, и жизнь для всех становится лучше.

Мы исполняем наши моральные обязательства перед Богом и страной, максимизируя отдельную финансовую выгоду, таким образом максимизируя выгоду всех. Те, кто жертвует запасами прибыли в пользу воображаемых высших целей, лишают тем самым общество роста благосостояния, которым это общество могло бы обладать при другом стечении обстоятельств, и они, таким образом, совершают безнравственный акт.

Индивидуализм – фундамент для процветания и свободы. Правительство – враг обоих.

На 1950 год, пожалуй, пришелся пик глобальной власти США, производство составляло 29,3 процента от американского валового внутреннего продукта и 10,9 процента от финансовых операций. К 2005 году производство составляло только 12 процентов от ВВП, от финансовых операций – 20,4 процента. В 2008 году финансовые операции составляли самый крупный сектор экономики в США, крупнее, чем производство, медицина и оптово-розничная торговля [17]. На обслуживание финансовых операций тратилось больше, чем на обустройство нашей жизни. Нам продавали товары, сделанные в Китае. Мы превратили свои средства к существованию в торговлю ценными бумагами – точнее, в торговлю цифрами, закодированными в компьютерных файлах.

Программа действий по претворению в жизнь данного превращения включала в себя: устранение ограничений на обладание долговыми акциями, показатели потребительского интереса и порядка кредитования, формирование огромных финансовых конгломератов, которые свели в одно целое банковское дело, страхование, ценные бумаги и интересы недвижимого имущества в плотную сеть инсайдерских сделок. В то же время требования финансовой отчетности были смягчены. Такая программа действий расчистила путь к безумству субстандартного ипотечного кредитования, которое привело к крушению кредитного рынка, описанному в главе 4.

Если в начале 1990-х годов можно было отметить всего пару хедж-фондов – крупных игроков, работающих на самом лезвии спекулятивного безумства, то к середине 2007 года их количество уже приближалось к цифре 10 тысяч, и к этому времени под их контролем находилось финансовых активов более чем на 1,8 триллиона долларов.

«Это настоящие пираты, только цифрового мира, едва ли более сдержанные, чем их предшественники из XVII столетия, – пишет политический комментатор Кевин Филлипс, – они занимались арбитражными операциями, скупая все что только можно, включая самые глубоко запрятанные финансовые запасы, выигрывая на перепродажах больше, чем могли бы заработать управляющие казино, воспользовавшись услугами вооруженных бандитов и форой благоприятной игры» [18].

Ставка на спекуляцию

Инвестирование заемных средств – операция, также известная под названием принятие долговых обязательств, – стало названием главной игры Уолл-стрит. Банки использовали свое право производить деньги, чтобы подпитывать спекулятивное безумство, создавая сложную пирамиду обоюдных ссуд. В 2006 году, согласно расчетам Филлипса, американский долг финансового сектора, который в значительной степени состоит из финансовых учреждений, предоставляющих заем другим финансовым учреждениям с целью увеличения дохода без увеличения капиталовложений, насчитывал 14 триллионов долларов. Эта сумма составляла 32 процента от всего американского долга и 107 процентов от ВВП США [19]. Согласно свидетельствам Центра финансовых рынков (Вирджиния),

«…в конце 1960-х американские банки начали брать взаем у своих оффшорных отделений евродоллары в огромных количествах. За каждое десятилетие, начиная с 1969 года, соотношение долга финансового сектора к ВВП практически удваивалось. С финансовыми учреждениями, направляющими половину новых кредитов другим торговым фирмам, кредитные рынки сворачивают деловую активность с целью увеличения ставок и контроля цен на активы» [20].

Алхимики Уолл-стрит использовали комбинацию из производных финансовых инструментов, бухгалтерских уловок и способности сделать деньги из ничего, выпуская займы, чтобы создать фантомные финансовые активы, служащие имущественным залогом, способным поддержать дополнительное заимствование с целью создания большего количества призрачных активов… Очевидно, в основную часть этой торговли ссудами между финансовыми учреждениями были вовлечены и те компании, которые брали кредиты у своих собственных отделений. Это к разговору о внутренней торговле. Уолл-стрит не имеет стыда.

Азартные игры со ссудами весьма опасны и для кредитора, и для заемщика. Но игроки Уолл-стрит убедили себя, что ликвидировали всякие риски. Они, кажется, действительно полагали, что в совершенстве овладели искусством создания богатства из ничего, и очень гордились этим.

В момент крушения Уолл-стрит соотношение заемного и акционерного капитала в «Lehman Brothers»[29] составляло 35 к 1. Это означало, что этот банк финансировал свою игру в крупномасштабном казино 35 долларами в ссуде за каждый доллар акции. В условиях растущего рынка это может быть очень выгодно. Но когда рынок падает и ставки с высокой долей заемных средств начинают разлагаться, такая ситуация имеет пагубные последствия. Насколько быстро увеличивается прибыль во время роста рынка, настолько велики потери во время его падения. Когда другие компании начинают требовать выплат по задолженности, долги могут быстро превысить сумму чистых акций фирмы, что повергает ее в банкротство, как это произошло с «Lehman Brothers» и с большей известной нам частью Уолл-стрит.

Они сфальсифицировали и подтасовали работу системы так, чтобы ответственность за риски несли другие, и менеджеры, которые сделали проигрышные ставки, покинули сцену, забрав с собой внушительные суммы, накопленные ими в хорошие времена. Когда финансовая пирамида Уолл-стрит, созданная по схеме Понци[30], развалилась, вся грязная работа по разгребанию обломков легла вовсе не на плечи виновников, а на совсем других людей.

Лишь в 2007 году 50 самых высокооплачиваемых менеджеров фонда частных инвестиций ушли в среднем с 588 миллионами долларов каждый в качестве ежегодной компенсации. Это в 19 тысяч раз больше зарплаты среднего рабочего. Лучшие пять топ-менеджеров забрали домой каждый по 1,5 миллиарда долларов, если не больше [21].

В действительности компенсационные пакеты Уолл-стрит огромных размеров скорее напоминали грабеж акционерного капитала, который должен был стать неприкосновенным запасом, предназначенным для покрытия возможных потерь от реализации рисков. Когда ставки начали падать, выплаты фирмам, чьи акционерные запасы были просто-напросто разграблены, вошли в большой список задолженностей по счетам. В момент проведения антикризисных мер Федеральная Резервная система и Министерство финансов – по существу пытающиеся восполнить ограбленные фонды – занялись возмещением ущерба, который фактически должен был быть покрыт акционерным капиталом, который между тем ушел на выдачу компенсаций топ-менеджерам Уолл-стрит.

Это правило Уолл-стрит – забрать прибыль, а риски оставить другим – кажется, является совершенно легальным. В трудное время это должно быть поводом, по меньшей мере, для усилий со стороны правительства компенсировать опустошенные фонды, разграбление которых произошло по причине нарушения условий фидуциарных полномочий[31].

Победа в классовой войне

Уолл-стрит вела, ни больше ни меньше, классовую войну. В ход шли и контроль денежной массы, и политическое влияние – все ради того, чтобы обеспечить беспрепятственный доступ игроков Уолл-стрит ко всей прибыли от экономической производительности Мэйн-стрит в виде процентного дохода, дивидендов и пошлины за финансовые услуги. Создание фантомного богатства и требования со стороны Уолл-стрит сводило на нет все претензии Мэйн-стрит на богатство реальное.

Программа перераспределения богатства по принципу восхождения была очень успешна: с 1980 до 2005 года была зафиксирована прибыль в 1 процент от производительности труда всего населения США, что является максимально высоким показателем. За счет этого ценность акций налогооблагаемого дохода увеличилась с 9 до 19 процентов. Большая часть этой прибыли входила в 1/10 часть от вышеупомянутого 1 процента, достигнув высшей точки курса акций, а исходила из 90 процентов от низшего уровня цены.

Данные мероприятия, как правило, были очень успешны, с точки зрения управления денежно-кредитной политикой, поддержки целевого уровня безработицы, управления торговлей и налоговой политикой. Благодаря этому в компаниях упрощалась процедура по привлечению сторонних ресурсов – низкооплачиваемых рабочих, происходило подавление работы профсоюзов, ограничение действия законов, запрещающих наем рабочих-иммигрантов, не имеющих соответствующих документов. Также повсеместно применялись разного рода бухгалтерские уловки, которые способствовали занижению показателей инфляции с целью скрыть факты уменьшения заработной платы и увеличения социального обеспечения. Поскольку заработная плата упала относительно инфляции, а уровень коммунального обслуживания снизился до прежнего уровня, домашних сбережений очень быстро стало не хватать.

С начала 1959 до конца 1993 года ежемесячная норма сбережений населения США никогда не падала ниже 5 процентов от домашнего дохода и часто превышала 10 процентов. С апреля 2001 года эта норма никогда не превышала 5 процентов, а в последующие годы, как правило, она была даже ниже 1 процента [22].

Отчаявшимся найти способы сводить концы с концами домашним хозяйствам, которые испытали сокращение реальных доходов, пришлось перейти от тактики накопления к займу финансов. Жадная до извлечения выгоды из создавшейся ситуации Уолл-стрит применяла агрессивный маркетинг и вводящий в заблуждение порядок кредитования, чтобы побудить население брать кредиты и ипотеки, не имея средств к их возмещению. Заемщики неизбежно нарушали сроки платежей, и Уолл-стрит еще больше «связывала руки» жертвам разного рода взносами и ростовщическими процентами, создавая современную версию долговой неволи. Далекое от той схемы, при которой финансы «тонкой струйкой» стекают вниз, к основному населению, национальное достояние, напротив, устремилось мощным фонтаном вверх, прямиком в руки верхушки общества.

Поскольку Уолл-стрит осуществляла свой план модернизации по всему миру, пропасть между богатыми и бедными разрослась практически в масштабах всей планеты. Общая схема была проста. Вся экономическая деятельность бедных стран сводилась к Всемирному банку и Международному валютному фонду, который побуждал их ставить свое развитие в зависимость от финансирования со стороны иностранных держав. А местной элите был выгоден доступ к дешевым кредитам и возможности лавировать между разного рода сборами, пошлинами и взятками. Иностранные подрядчики получили прибыльные контракты в рамках больших проектов, финансируемых значительными ссудами. У крупных банков появились новые клиенты, берущие кредиты. Это была взаимовыгодная ситуация для всех, кроме бедных, которые получили только бесчисленные счета [23].

Бедные страны оказались во власти огромных ссуд и кредитов, возместить которые не были способны. И вот тут Всемирный банк и Международный валютный фонд выступили как сборщики долгов с примерно такой речью:

«Жаль, но, так как вы не можете возместить денежный заем, мы должны реструктурировать ваши экономические системы таким образом, чтобы вернуть те деньги, которые вы нам должны. Ликвидируйте социальные расходы. Сократите налог на имущество, чтобы привлечь иностранные инвестиции. Продайте свои природные ресурсы иностранным корпорациям. Приватизируйте свои общественные активы и услуги. Приспособьте свое сельское хозяйство и промышленность к производству для экспорта, чтобы субсидировать потребление в богатых странах. (Конечно, они не использовали термин „субсидия“. Вероятно, они вели речь о сравнительном преимуществе.) И откройте свои границы иностранному импорту (в теории это должно было помочь внутренним производителям быть более конкурентоспособными на иностранных рынках, облегчить беспошлинный импорт входов)».

Почти каждый пункт «перестройки структуры» был ориентирован на принесение выгоды глобальным корпорациям.

В конечном счете игроки Уолл-стрит поняли, что они могли использовать многосторонние торговые соглашения, чтобы обойти демократию, и одновременно реструктурировать общую экономику. План сработал просто блестяще.

По данным журнала «Forbes», в 2005 году в мире насчитывался 691 миллиардер. В 2008 году, всего три года спустя, их уже было 1250, и их общее состояние составляло 4,4 триллиона долларов. Согласно исследованию Организации Объединенных Наций, 51 процент всех активов на Земле теперь принадлежит самым богатым 2 процентам людей в мире. Самым бедным 50 процентам принадлежит только 1 процент [24]. Исследование, проведенное Международной организацией труда в 2008 году, выявило, что, приблизительно в 2/3 изученных стран неравенство относительно доходов росло в период с 1990 по 2005 год. Отчасти это было результатом полного падения акций на рынке рабочей силы, исходя из совокупного дохода, относительно рынка управления и инвестиционного дохода [25].

Растущая концентрация приватизированного богатства и власти делит мир между расточителем и доведенным до отчаяния, обостряет борьбу за ресурсы, подрывает законность наших учреждений, обусловливает разрушение социальной ткани взаимного доверия и заботы, питает силы терроризма и преступлений, губит окружающую среду.

Учреждения в сфере глобальных финансов учитывают эти социальные и экологические последствия? По-видимому, нет. Титаны Уолл-стрит слишком сосредоточены на конкуренции среди миллиардеров, чтобы заметить опустошенную окружающую среду или людей, лишившихся последнего гроша, у которых не осталось больше ничего из того, что можно было бы конфисковать.

Деловая пресса сообщила, что некоторые управляющие хедж-фондами активизируют благотворительную деятельность, чтобы помочь бедным. Если кто-то из них и отметил связь между играми власти, которые происходят на Уолл-стрит, и теми жизненными условиями, в которых оказались безнадежно бедные люди, то я не встречал упоминания об этом.

Уолл-стрит репрезентирует себя в обществе как сектор финансовых услуг, заинтересованный и обеспокоенный вопросами благосостояния людей, семьи и общества. Этот образ, ориентированный на связи с общественностью, характеризуется одной небольшой деталью. Реальные намерения Уолл-стрит раскрываются в делах, а не в словах. А ее действия демонстрируют культуру, лишенную этики, которая заботится только о приобретении денег и власти любыми средствами.

[32]

Время правления президента Рональда Рейгана часто называют «революцией» Рейгана, которая преследовала цель восстановления традиционных консервативных ценностей и свободных рынков. Активные действия по отмене госконтроля, начатые при Рейгане и продолжающиеся во время правления Буша и Клинтона, действительно содействовали восстановлению ряда традиционных ценностей, но, возможно, не тех, на которые надеялись американские консерваторы.

Следует отметить, что термин «консерватор» первоначально относился к монархистам, которые активно боролись за установление демократической ответственности королей. Поскольку деятельность Уолл-стрит способствовала ослаблению контроля над экономикой со стороны государства, то термин «консерватор» вновь «вернулся» в государство, напоминая о тех далеких временах, когда морями управляли пираты и каперы.

Слово «буканьеры» имеет некий красочный ореол, благодаря старым историям. Ярые либертарианцы, борцы за свободу личности и воли, они преследовали фортуну, следуя своим собственным правилам. В свое время они служили культовым выражением капитализма «свободного рынка» в его чистой форме.

Каперы, предшественники открытых акционерных обществ, по сути были пиратами, но привилегированными: король предоставлял им юридическую неприкосновенность взамен доли от награбленного.

Управляющие хедж-фондами Уолл-стрит, «однодневные трейдеры»[33], торговцы валютой и другие, не имеющие лицензии спекулянты фантомного богатства – настоящие пираты нашего времени, а банки Уолл-стрит – это уполномоченные каперы. Экономика – их океан. Открытые акционерные общества – привилегированные суда для хранения награбленного, фантомное богатство – оружие, а государство – их слуга-опекун.

Вот краткая захватывающая история о предприимчивых предках сегодняшних головорезов Уолл-стрит [26].

Начало колониальной эры

Со времен заката Римской империи вплоть до 1500 года Европа находилась под бременем беспорядочных, бесконечных и бессмысленных войн. Конкурирующие фракции боролись, доводя друг друга до истощения, с одной только целью – распространить свою власть на как можно более широкой территории. Государственные правители увеличивали свои земли – прежде всего, раздвигая границы посредством завоевания смежных территорий. Местные жители и захваченные территории, на которых они проживали, оказывались под центральным военным и административным контролем того города, в котором находился правящий король или император.

Непрекращающиеся насилие и хаос привели к тоске по монархии – единоличной власти, устанавливающей устойчивые государственные границы. Так было положено начало тому, что историки называют современной эрой. Как только континент был разделен на относительно устойчивые области, короли Европы удовлетворили свои амбиции на имперскую экспансию, прокладывая морские пути по морям и океанам, устанавливая суверенитет в дальних землях, над заокеанскими народами и ресурсами.

Национальные вооруженные силы и колониальное правительство по-прежнему играли важную роль в этой новой модели империи, но в основном европейские короли укрепляли свою власть и наполняли казну, предоставляя комиссии привилегированным авантюристам, бандитам и корпорациям, которые работали на них.

Так начался исторический переход от господства имперских монархов к господству имперских корпораций, от власти меча к власти денег.

Авантюристы в международных водах

Большинство из нас знает, что период колониальных завоеваний Европы прославился, прежде всего, благодаря деяниям великих авантюристов. Облеченные полномочиями и получившие финансирование от своих суверенов, они снаряжали морские экспедиции, которые сопровождались как великими открытиями, так и грабежами и резней на захваченных землях.

В поисках западного моря, по которому можно было бы проложить маршрут, открывающий путь к богатству Азии, Христофор Колумб высадился на остров Гаити (современная Гаити и Доминиканская Республика) в Вест-Индии в 1492 году и провозгласил эту землю частью Испании. Эрнандо де Сото[34], сначала занимавшийся торговлей рабами в Центральной Америке, позже объединился с Франсиско Писарро[35] в завоевательном походе на империю инков. Захватив Перу в 1532 году, португальцы в это же самое время основали свое первое поселение в Бразилии. Сото вернулся в Испанию одним из самых богатых мужчин своего времени, хотя его доля от всего награбленного составляла всего половину от добычи Писарро. В 1521 году Фернан Кортес[36] провозгласил мексиканскую империю Монтесума землею, принадлежащей Испании.

Испания экспроприировала из Южной и Центральной Америки огромное количество золота; это разрушило испанскую экономику и породило инфляцию во всей Европе. Такого количества золота оказалось больше чем достаточно, чтобы покупать товары, произведенные другими государствами, и это вело к атрофированию производительной способности Испании, страна попала в зависимость от импорта. В результате произошел спад экономической активности, от которого Испания никогда не оправилась.

Тревожит тот факт, что этот пример невероятно напоминает ситуацию, в которой оказалась современная экономика США, попав в зависимость от импорта американской экономики – с той лишь разницей, что американский импорт финансируется не украденным золотом, а внешним долгом.

Имеющие государственные привилегии знаменитые авантюристы прошлых веков действовали, как правило, независимо. Эти воры в законе были лишены каких-либо угрызений совести; они конкурировали или сотрудничали друг с другом, исходя из обстоятельств, личной выгоды и стремления к славе. Их миссия состояла в том, чтобы извлечь материальное богатство иностранных государств и народов любыми средствами, включая казни местных правителей, массовые убийства и порабощение коренных жителей. Остатки трофеев завоеватели делили со своим сувереном.

Прибыль, полученная в ходе завоеваний Испании в Северной и Южной Америке, вдохновила англичан, голландцев и французов, которые через некоторое время поделили между собой Африку, Азию и Северную Америку на колонии. Грабеж и монополистический контроль на захваченных территориях приносил прибыль государствам-победителям.

Каперы

Конкурентная борьба за право на заморские трофеи среди европейских держав привела к возврату древних традиций каперства – по сути, легализованного пиратства – как главного инструмента государственной политики и привилегированных инвестиций как суверенов, так и богатых торговцев. Зачем прилагать какие-то усилия по конфискации состояния иностранных государств путем завоевания и торговли? Ведь куда проще нападать и грабить суда, везущие уже отнятую добычу в европейские порта!

Монархи часто считали выгодным выдавать лицензии частным, финансированным и вооруженным судам, которыми сами же и руководили, чтобы участвовать в этом доходном предприятии. Каперы сделали хорошее коммерческое предложение богатым правителям, в чьих руках находились финансовые ресурсы: они обеспечивали доход без наличных издержек, и от официальной ответственности в данном случае откреститься было куда проще, чем если бы военные корабли самих королей грабили чужие суда.

Команда, капитан, частные инвесторы и король, предоставлявший полномочия, делили всю добычу. Благодаря государственной лицензии акты грабежа приобретали налет законности, а каперские суда всегда могли рассчитывать на безопасную гавань. В ту эпоху новая эра находилась в состоянии созревания, и в конечном счете на свет появилась Уолл-стрит.

Некоторые каперы командовали влиятельными военно-морскими подразделениями. В 1671 году сэр Генри Морган (умеющие ценить тех, кто им выгоден, короли действительно награждали своих каперов благородными титулами в знак благодарности за «службу») напал на Панама-сити с 36 судами и почти 2000 бандитов. Он разбил испанцев, разграбил и сжег город; после него осталась только испепеленная земля [27].

Налоговые отчеты за 1790 год свидетельствуют, что четверо из пяти самых активных налогоплательщиков Бостона получили тогда свой доход частично с инвестиций в каперство, включая Джона Хэнкока[37], знаменитого благодаря своей размашистой крупной подписи на Декларации независимости [28].

В 1856 году главные европейские державы, за исключением Испании, подписали Парижскую Декларацию, объявляя каперство вне закона. Соединенные Штаты, которые в основном полагались на каперов как на основной ресурс военно-морских сил и как на главный источник коммерческой прибыли, не снимали привилегированных полномочий с каперов вплоть до конца XIX столетия.

Привилегированные корпорации

В конечном счете, правящие монархи переключили свой интерес от лихих авантюристов и уполномоченных пиратов к привилегированным корпорациям, делая на них ставку как на решающую силу в планах по колониальному расширению, захвату власти и грабежу. Следует отметить, что в Англии эти перемены были частично обусловлены начинающимся переходом страны к демократической системе правления.

К началу XVII столетия английский парламент, чья структура была результатом одной из первых попыток ограничить единоличную власть короля, получил полномочия в сфере надзора над королевской коллекцией и контроля над расходами внутренних налоговых поступлений. Монархи той эпохи – Элизабет I, Джеймс I и Чарльз I – были весьма раздражены попытками ограничения их власти, но обнаружили, что, наделяя корпорации государственными привилегиями, которые сулили монополистические права и другие преимущества в сфере инвестирования, они могли иметь планомерный и постоянный источник дохода благодаря взносам и налогам, которые обходили парламентский контроль. Суверены, как правило, были акционерами в компаниях, которым они предоставили такие привилегии [29].

Помимо всего прочего, привилегированные корпорации иногда брали прямую ответственность за расходы, которые сваливались на государство, включая затраты на поддержание деятельности посольств, фортов, а также военно-морского флота, армии и торговли. Английским корпорациям время от времени даже давали право на судебные разбирательства по делам местных жителей [30].

Корпорации, уполномоченные британской монархией, основали несколько самых ранних колониальных поселений, которые позже вошли в Соединенные Штаты, и населили их чернорабочими, многие из которых принудительно транспортировались из Англии, чтобы трудиться на американских землях. Далее последовал ввоз рабов из Африки.

Ост-Индская компания, получившая государственные привилегии в 1600 году, играла ведущую роль в британской колонизации Индии – страны, которой эта компания управляла до 1784 года так, как будто это было ее собственное земельное владение [31].

В начале 1800-х годов Ост-Индская компания основала процветающий бизнес по экспорту чая из Китая, в качестве оплаты за товар использовался нелегальный опиум. Китай отреагировал на последующую дестабилизацию своей социально-экономической системы конфискацией опиума, который британские торговцы хранили на складе в Кантоне. Эти события развязали Опиумную войну 1839–1842 годов, победителем в которой стала Великобритания.

Голландская Ост-Индская компания (получившая государственные привилегии в 1602 году) установила свой суверенитет на тех землях, которые в настоящее время именуются Индонезией. Правление этой компании способствовало полному обнищанию местных жителей: людей выгоняли с обжитых земель, чтобы выращивать на освобожденных территориях специи для продажи в Европе. Французская Ост-Индская компания (1664 год) контролировала торговлю с французскими территориями в Индии, Восточной Африке, Ост-Индии и на других островах и территориях Индийского океана.

Новая корпоративная форма представляла собой акционерное общество, в принципе организации которого объединились две идеи, уходящие корнями в эпоху средневековья: продажа акций на общественных рынках и защита владельцев от личной ответственности за обязательства корпорации. Это позволяло одной фирме накопить фактически неограниченный финансовый капитал, гарантировало непрерывную деятельность фирмы вне зависимости от смерти ее основателей и освобождало владельцев от личной ответственности за убытки фирмы или незаконные действия независимо от количества акций, которыми владеет компания.

Кроме того, индивидуальные предприниматели, не принимающие участия в ежедневном оперативном управлении компанией, формировали центральное руководство. Это усложняло общую структуру фирмы, учитывая, что административное управление было распределено среди многих владельцев-партнеров.

Не будет преувеличением, если мы охарактеризуем этих предшественников современных торговых корпораций с ограниченной ответственностью как санкционированные преступные синдикаты, имеющие в своем распоряжении свои собственные армию и флот, наделенные полномочиями в таких сферах деятельности, как сбор дани, конфискация земли и другого имущества, монополизация рынков, обмен рабов, торговля наркотиками и финансовые махинации.

Общественные торговые корпорации с ограниченной ответственностью в настоящее время распространены в огромных масштабах. Они обладают неприкосновенностью в сфере юридической ответственности даже в тех странах, где непосредственно выпускаются документы на право проведения банковских операций. Они являются определяющим типом современных учреждений. Уолл-стрит – это символ их власти, и они полностью изменили свое отношение к государству.

Уолл-стрит в настоящее время уполномочивает государство на финансирование управление армией, которая защищает интересы Уолл-стрит и формирует дипломатические учреждения, которые договариваются о соглашениях в ее пользу. Время от времени, прибегая к методам разрушения экономической системы, Уолл-стрит вымогала средства на свои нужды в виде изымания и вливания наличных денег в Федеральную Резервную систему. Дабы не утратить лояльное отношение государства, Уолл-стрит неохотно, но все же делится своей добычей в форме налогов и отдает дань политическим деятелям в виде взносов в пользу избирательной кампании.

Точно так же, как и их удалые предки, пираты Уолл-стрит и каперы стремятся и к духовному обогащению. Грабежи лишают их возможности принимать участие в создании чего-либо и наслаждаться юридической неприкосновенностью; таким образом, они не несут никакой ответственности, кроме личной. Уолл-стрит пришлось заплатить определенную цену за свой успех, слишком высокую с точки зрения остальных людей.

Неумолимое стремление Уолл-стрит завладеть всем имело не только разрушительные последствия для экономики, социума и экологии, но также разрушило целостность финансовой системы. Распространились настроения, что общество не имеет никаких средств для оправдания ожиданий населения, что ради денег приходится жертвовать здоровьем и счастьем людей. Полная себестоимость находится выше всякого понимания.

Призрачные ожидания

Вообще, это любопытное явление: мы кладем деньги на банковский счет под проценты, и наши вклады, не предназначенные для каких-то немедленных трат, растут без какого-либо участия с нашей стороны. Мы понимаем, что стать реально богатым невозможно просто так, без каких-то серьезных усилий. Всякое строительство должно поддерживаться. Работа любого механизма должна быть отлажена. Знание всегда совершенствуется. В жизнедеятельности общества всегда должны присутствовать доверие и забота. Навыки должны находить практические применения. Даже в самых диких местах должна быть обеспечена защита от хищников, особенно человеческих. Все это требует реальных инвестиций жизненной энергии и времени. Бесконечный рост, не требующий усилий, бросает вызов физическому закону сохранения энергии. Только призрачное богатство может расти легко и постоянно.

Насколько быстро растет наше фантомное богатство, настолько же прочно укрепляются и наши ожидания относительно того, что представляет собой законное требование реального богатства со стороны общества. Если мы не являемся добровольными поклонниками неприхотливого образа жизни, мы склонны преувеличивать свои потребности в соответствии с ростом дохода, тем самым все более обременяя планету. Часто мы говорим с гордостью: «Я могу себе это позволить», – не задаваясь вопросом, может ли это себе позволить Земля.

Наша экономическая система придает первостепенное значение созданию фантомного богатства, и мы предполагаем, что у нас есть права на определенные доходы и расходы. В настоящее время представления о положенных нам суммах денег намного превышают тот уровень средств, которые в действительности могут удовлетворить наши потребности. Порой у нас вызывает настоящий шок, когда те, кто располагает финансовыми активами, решают превратить свою долю призрачного богатства в реальные платежи за аренду жилья, еду, услуги здравоохранения и другие потребности, если одновременно множество других людей захотят сделать то же самое.

Специалист по планированию финансов Торнтон Паркер определил, что, скорее всего, возникнет большая проблема, когда дети так называемых экономических переселенцев, сменивших место жительства во время очередного бума, создадут финансовые активы во время подъема фондового рынка, ожидая, что тем самым обеспечат себе хорошую пенсию. Коллективное решение поместить деньги на фондовый рынок спровоцирует рост цен на акции в тот период, пока данное поколение будет находиться в возрасте профессиональной активности. А когда, достигнув пенсионного возраста, они все вместе примут такое же коллективное решение снять все причитающиеся им деньги, цены на акции резко упадут, теоретически оставляя пенсионеров в отчаянном положении [32].

Машина фантомного богатства Уолл-стрит сформировала у людей завышенные требования к потенциальному доходу, далекие от той реальной суммы денег, которая, по сути, вполне способна удовлетворить все их потребности.

Проблема не ограничивается будущими пенсионерами и пенсионными счетами. Она распространяется также на снабжения фондов, университетов и другие некоммерческие организации. Это относится и к фондам общественного доверия библиотек и муниципалитетов, фондам сбережений колледжей, резервным счетам страховых компаний, личным доверительным фондам и многим другим подобным учреждениям.

Нельзя сказать, насколько требования обладателей денежных активов превышают реальный уровень того материального достатка, который способен удовлетворить все их потребности, но данные свидетельствуют, что разрыв весьма значителен. Никто даже не спрашивает, каким образом неизбежные потери могут быть справедливо распределены. Имеющийся в распоряжении доллар не может сам себя идентифицировать как фантомную или реальную денежную единицу.

Отрыв от реальности и выход из-под контроля

Суммы, которые были задействованы в крахе кредитной системы и финансовом кризисе 2008 года, бросают вызов действительности и всякому воображению. Сумма всех финансовых активов, находящихся в руках самых богатых людей Америки, которые составляют 1 процент от общего населения США, доходит до 16,8 триллиона долларов [33]. Это означает, что они, в общем-то, имеют право выступать против реального богатства в мире. Чтобы представить данное положение дел в истинном свете, приведем некоторые цифры. В 2007 году предполагаемый валовой внутренний продукт США составлял 13,8 триллиона долларов, а общая сумма расходов федерального правительства на тот отчетный период составляла 2,7 триллиона долларов [34]. Впрочем, эти суммы кажутся пустяковыми, если сравнивать их с не выплаченными по кредитным обязательствам 55 триллионами долларов, которые сыграли центральную роль в обвале субстандартного ипотечного рынка. Фактически это стоимость страховых контрактов, которые, как предполагалось, должны были сводить на нет все риски, проистекающие из проблемных моментов ипотечного контракта. Они учитывают все варианты «за» и «против», которые могут частично уравновешивать друг друга, если, конечно, кто-то сможет в них разобраться. Хотя сейчас это уже не имеет значения, так как многие из представителей обеих сторон, участвовавшие в ипотечных договорах, уже стали банкротами. Поскольку протоколы сделок никогда не сдавали ни в какие центральные расчетные палаты и утеряны многие учетные книги, никто доподлинно не знает, кто и кому сколько должен.

Одно мы знаем наверняка: 55 триллионов долларов – это много. Но даже эта сумма отходит на второй план при сравнении ее с 648 триллионами долларов, о которых сообщает Банк международных расчетов как о номинальной стоимости всех не выплаченных долгов на внебиржевом рынке с июня 2008 года [35].

Выплата долга даже в 16 триллионов долларов выглядела совершенно незначительной в период между серединой сентября и концом ноября 2008 года, поскольку рыночная стоимость акций открытых акционерных обществ во всем мире упала на 37 процентов [36].

Ваша голова идет кругом? Ваш разум кричит: «Это непостижимо»? Доверьтесь разуму. Он зрит в корень. Добро пожаловать в мир Алисы из Страны чудес – колыбели призрачного богатства.

Упомянутая в последней сноске сумма в 7,4 триллиона долларов, которая числилась за Уолл-стрит во время финансового кризиса, уже приводилась в начале главы 1. Возможно, вы помните о грубом нарушении закона в октябре 2008 года, когда американский Конгресс принял законопроект, уполномочивающий Министерство финансов потратить 350 миллиардов долларов, чтобы взять на поруки финансовые учреждения Уолл-стрит с другими 350 миллиардами долларов, уже находящимися в системе снабжения. И все с одобрения Конгресса. Так что же это за 7,4 триллиона долларов?

Часть этой суммы была утверждена правительством в качестве поручительских расходов и страховых программ вместе с другими программами Министерства финансов США. Федеральная корпорация страхования депозитов была на крючке за 1,5 триллиона долларов, а Федеральное управление жилищного строительства – за 0,3 триллиона долларов. Основная часть всей суммы, 4,5 триллиона долларов, исходила от Федеральной резервной системы, которая действует, как правило, независимо и обычно принимает на себя крупные финансовые обязательства перед банковской системой без какого-либо одобрения конгресса или внешнего контроля. По большей части Федеральная резервная система создает свои собственные деньги так, как считает нужным, сопровождая финансовые операции несколькими простыми бухгалтерскими записями. В большинстве случаев никто, кажется, не знает, откуда пришли деньги, куда они ушли и как использовались.

Если вам не понятно, как протекают все эти процессы, не стоит переживать. Никто, кажется, до конца не понимает этого. Бухгалтерский учет так часто пускает пыль в глаза за счет различных ухищрений, что он действительно может находиться за пределами всякого понимания.

То, что я действительно знаю: все эти годы я учился признавать систему, которая оторвалась от реальности и работает без рулевого у штурвала власти. Кроме того, я осознал, что, когда через руки людей, совершающих тайные сделки, проходят триллионы долларов, и эти люди потом не могут толком объяснить, откуда деньги прибывают и куда уходят, и не имеют правдоподобной аргументации относительно служения какой-либо благой цели, – все это выглядит более чем сомнительно и кончается плохо.

В конце концов, нам не обязательно знать все детали, чтобы понять, что Уолл-стрит разрушилась из-за конструктивных дефектов финансовой системы, которая должна быть заменена другой, разработанной под нужды общества и обеспечивающей материальную ответственность.

Теперь я хочу обратиться к тому, что, по моему искреннему убеждению, важнее всех конструктивных дефектов фантомной Уолл-стрит. Я имею в виду денежную машину.

Бесконечный рост на планете, где все имеет свой предел

Иллюзия того, что количество денег должно постоянно увеличиваться, причем без особого труда, – больше, чем культурная проблема. Эта идея встроена непосредственно в сам механизм денежной машины Уолл-стрит. Помните описание, приводившееся в главе 2, о том, как банки создают деньги при выдаче кредита путем нажатия всего нескольких клавиш на компьютере? Как я отмечаю в главе 5, они шли на многое, пока не рухнула кредитная система. Вспомните, что 32 процента невыплаченного долга США – это деньги, которые финансовые учреждения должны друг другу. Одалживая под проценты, банки накопили изрядную сумму в рамках своей финансовой отчетности и увеличили тем самым общую денежную массу, задействованную в большой экономической игре. Вспомните также, что, когда банки дают ссуды, они буквально создают деньги из ничего, сопровождая эту процедуру простыми бухгалтерскими записями. Да, большую часть фантомного богатства составляют фиктивные счета. Возможно, именно поэтому главные бухгалтеры, большинство из которых находятся в розыске в настоящее время, являются выпускниками школы бизнеса.

Фактически банки создавали деньги так быстро, что Федеральная резервная система в какой-то момент прекратила индексировать денежные суммы, находящиеся в обращении. Этот момент экономисты условно называют «M3», что значит: 23 марта 2006 года. Некоторые обозреватели полагают, что Федеральная резервная система прекратила учет, так как количество денег стало расти так быстро, что это могло бы вызвать тревогу и подорвать уверенность в долларе.

Джон Уильямс, известный специалист и консультант в сфере экономики, потративший годы на изучение истории и природы финансовой отчетности, проанализировал статистические данные, которые правительство либо прекратило оформлять, либо серьезно исказило. Используя ту же самую методологию, которую Федеральная резервная система привыкла применять для формирования индекса M3, Уильямс обнаружил, что темп роста составил от 5 до 7 процентов в 2005 году, а в начале 2008 года, непосредственно перед крахом кредитной системы, приблизился к пиковому показателю в 17 процентов [37].

Когда денежная масса растет быстрее, чем производительная продукция, инфляция цен обычно прекращается. Согласно официальному Индексу потребительских цен, в начале 2008 года инфляция достигла уровня 2–4 процента. Уильямс формирует свой собственный индекс потребительских цен, используя ту же самую методологию, которую правительство использовало вплоть до 1980-х годов, когда начало фабриковать учетные книги с целью скрыть доказательства неумелого управления экономикой, контроль уровня заработной платы и индексации социального обеспечения. Согласно выводам Уильямса, фактический темп инфляции в начале 2008 года находился в диапазоне 12–13 процентов. Те чувства, которые вы испытываете каждый раз, когда ходите по магазинам, верны.

РОСТ ЭКОНОМИКИ И РАБОЧИЕ МЕСТА

Существует определенная связь между ростом экономики и рабочими местами, но только потому, что Уолл-стрит запустило в работу систему, согласно которой вся прибыль от возрастающей производительности труда идет к менеджерам и акционерам, а не к трудящимся.

Таким образом, еще долго будет сокращаться общее количество рабочих мест и расти безработица – до тех пор, пока экономические показатели не будут увеличиваться со скоростью, равной хотя бы темпам повышения производительности труда. Этой проблемы можно легко избежать, если направлять прибыль, полученную от увеличения производительности труда, на выделение личного времени для рабочих, которое они могут посвятить семье, обществу и улучшению качества своей жизни.

Удивлены? Да, Уолл-стрит в течение многих десятилетий занимала господствующее положение по отношению к администрации президента, какой бы формы правления она ни придерживалась – республиканской или демократической; фальсифицировала бухгалтерские книги, содержащие информацию об инфляции, деньгах, безработице и ВВП. Состояние нашей экономики намного хуже, чем показывает официальная статистика. Но я отклоняюсь от темы.

Рост цен на товары и услуги, превышающий реальный подъем экономики, – отражающийся, кроме всего прочего, на темпе инфляции розничных цен – это еще одно следствие функционирования фантома Уолл-стрит. Денежная оргия. Инфляционные призрачные средства, которые банки создавали, чтобы финансировать игроков Уолл-стрит, являются одним из тех инструментов, с помощью которых Уолл-стрит вытягивает деньги из карманов Мэйн-стрит и помещает их в свои карманы.

Благодаря особенностям устройства нашей финансовой системы экономика должна или вырасти, или разрушиться. Рост экономики может обеспечивать занятость населения, а может и нет; удовлетворять реальные потребности или сокращать бедность. Основной причиной того, что экономика должна или вырасти, или разрушиться, является требование банковской системы возмещать каждый фунт ее плоти.

Поскольку бухгалтерский учет, производимый банком при оформлении кредита, создает только номинальный капитал, экономике нужно стать достаточно быстрой, чтобы сформировать высокий спрос на ссуды, который, в свою очередь, образует денежную массу, требуемую для выплаты процентов. А иначе долги приведут к дефолту, и экономика рухнет. Спрос на возврат каждого доллара с процентами, по сути, гарантирует, что экономика потерпит неудачу, если ВВП и неравномерное распределение доходов не будут постоянно расти. Если вы – банкир Уолл-стрит, участвующий в конкурентной борьбе за каждую позицию в структуре власти, нет ничего слаще, чем описанная ситуация.

К сожалению, для остальной части населения необходимость постоянного роста экономики означает лишь то, что банкиры будут счастливы, а система приоритетов в обществе – сильно искажена. Желая предотвратить экономический коллапс, высокопоставленные политики ищут выход не в том, что может улучшить благосостояние всех членов общества, а в том, что можно предпринять для возврата долга инвесторам. В последнем случае инвесторы будут мотивированы на выдачу новых ссуд, и в обращении будет достаточно денег, чтобы заплатить причитающиеся проценты банкирам по уже выданным кредитам. Как результат – постоянно увеличивающийся долг, ускоряющееся разрушение окружающей среды и социума.

Это очень нелогично и деструктивно – строить экономику, основанную на искусственной потребности в бесконечном росте. А ведь на нашей планете вему есть свой предел. Еще хуже то, что такой экономический рост достигается способами, направленными исключительно на непрерывное улучшение финансового положения и без того состоятельных людей.

Напротив, в формальной структуре экономики нет ничего, что позволило бы тем, кто имеет ограниченный доступ к деньгам или вовсе его не имеет, заявить о своих потребностях, не говоря уже об удовлетворении их. Такие люди живут на грани существования, на пределе возможностей на обочине общества, формируя свои собственные нелегальные экономические системы. Они – результат искаженного функционирования экономической системы. Мы должны перепроектировать нашу экономику, чтобы излечить больное общество, удалить эти и другие явные дефекты и не только обеспечить выживание всех людей, но также добиться, чтобы каждый был здоров и счастлив.

Быть здоровым, счастливым и не хуже других

В обществе, где процветает неравенство, восприятие собственной значимости и оценка взаимоотношений с другими людьми практически всегда обусловлены нашим положением в иерархической системе власти и обладанием теми или иными привилегиями. В данной ситуации мы легко попадаем в ловушку: мы оцениваем себя по тому, сколько денег у нас есть, а не по тому, кем мы являемся на самом деле.

Однажды попав в эту западню, мы будем, скорее всего, стремиться расположить к себе тех, кто выше нас по иерархической лестнице, даже если этот интерес продиктован одной лишь целью: сместить того, кто находится на более высокой ступени власти, и занять освободившееся место. Аналогично мы можем выказывать презрение, открыто или изощренно, тем, кто ниже нас, подтверждая собственный статус. Поскольку материальный успех – вещь нестабильная, и призрачное богатство может очень быстро испариться по причинам, не зависящим от нас, мы постоянно находимся в ситуации тревоги и беспокойства, что имеет серьезные последствия для нашего физического и эмоционального здоровья.

В справедливом обществе, в котором человек ценится за то, кто он, а не за то, что он имеет, естественно беспокоиться за благосостояние общества, а не за особое положение в его пределах. Поиск своей сферы деятельности становится более важной задачей, чем защита и улучшение своего положения в иерархии власти. И здесь речь идет не о беспокойстве, а о естественном и радостном волнении. Наше кровяное давление понижается, здоровье улучшается, мы чувствуем себя счастливыми.

Многочисленные научные исследования подтверждают: здоровье и счастье – преимущества равенства в обществе [38]. Стефан Безручка, врач и преподаватель университета Высшей школы здравоохранения в Вашингтоне, делает следующий вывод:

«Чем больше разрыв между уровнями благосостояния среди населения, и чем дальше мы находимся от высшей планки финансового благополучия, тем сильнее мы чувствуем себя забытыми, покинутыми, и тем интенсивнее мы работаем, чтобы попытаться догнать остальных – как нам кажется, более успешных членов общества. Мы ощущаем давление, стараясь освободиться от пут мерила своей собственной самооценки, от нависших над нами вопросов о том, сколько мы зарабатываем и что мы на это можем себе позволить. Мы оскорбляем сами себя, сравнивая себя с соседями (а также все чаще с „идеальными“ типажами, которые окружают нас повсюду благодаря средствам массовой информации), ориентируясь на них как на модели успеха. Прикончите нас.

Вместо того, чтобы получить то, что мы действительно хотим или в чем действительно нуждаемся, мы хотим получить то, что получают богатые! Если мы переутомляемся, пытаясь быть не хуже других (или, может быть, даже не хуже Билла Гейтса), то хорошо знаем, что значит взбираться по иерархической лестнице, и только этот единственный фактор, как никакой другой, портит наше здоровье» [39].

Эд Динер[38] вместе со своими коллегами из университета штата Иллинойс провел сравнительное исследование того, в какой степени разные люди удовлетворены своей жизнью. Были опрошены представители нескольких социальных слоев, имеющие различный уровень материального достатка. В результате анализа были выделены четыре группы, представители каждой оценивали степень своей удовлетворенности жизнью по семибалльной шкале. Интересно, что среднее количество баллов у всех четырех групп идентично.

Первая группа респондентов была сформирована из людей, чьи имена входят в список журнала «Forbes», то есть из самых богатых американцев. В среднем они оценили степень своей удовлетворенности жизнью в 5,8 балла. Ах, получается, деньги действительно приносят счастье, – по крайней мере, когда у вас все отлично с положением на иерархической лестнице.

Участники других трех групп, в отличие от первой, отличались скромным образом жизни и являлись представителями сообществ, где царит равноправие. Это аманиты из штата Пенсильвания, предпочитающие лошадей автомобилям и тракторам, которые оценили степень своей удовлетворенности жизнью в 5,8 балла. Инуиты из северной Гренландии, занимающиеся охотой и рыболовством (также 5,8 балла). И масаи – традиционное племя, проживающее в восточной Африке, живущее без электричества и проточной воды в хижинах, вылепленных из высушенных экскрементов коровы (5,7 балла). Все это – примеры сообществ, где люди заботятся друг о друге, делят между собой все ресурсы, и где разница между уровнями дохода среди населения минимальна [40].

По определению, список «Forbes», состоящий из 400 позиций, ограничен 400 человек. Мы не можем все быть в этом списке. Хотя могли бы, если бы жили в обществе, где присутствуют равноправие, забота друг о друге, ресурсы общего пользования и связанные со всем этим здоровье и счастье. Нам необходимо только создать социум, где уделяется меньше внимания деньгам, а основной акцент ставится на культивации местных сообществ, в которых происходит справедливое распределение богатства.

Уолл-стрит вредна для нашего здоровья и счастья не только потому, что дала нам систему здравоохранения, приоритеты которой непосредственно связаны с прибылью Уолл-стрит, а не с нашим здоровьем и благосостоянием. Главное – то, что Уолл-стрит разрушает чувство принадлежности к коллективу, создает самовлюбленную культуру и потворствует соревнованиям разбойников.

Беспредельное реальное богатство

Пора прекратить управлять экономикой в пользу банкиров с Уолл-стрит и спекулянтов. Настало время задаться вопросом, чего в действительности мы хотим от жизни, и в соответствии со своими собственными потребностями реорганизовать наши финансовые институты. При этом мы должны очень хорошо понимать, что однажды тот уровень благосостояния, который мы определим как базовый, может быть достигнут, и основополагающие пути улучшения здоровья и обретения счастья следует искать не в увеличении количества денег и уровня потребления, а, скорее, во взаимоотношениях, культурном самовыражении и духовном росте.

Реальное богатство ценно и приносит удовлетворение, когда оно отделено от денег и финансовых операций, и тогда оно не ляжет обременительным грузом на экологические ресурсы. На ум приходит название классической баллады: «Все лучшее в жизни связано со свободой»[39]. В этих словах – истина. Что доставляет вам настоящее удовольствие в жизни? Удовлетворение материальных потребностей тех людей, которые сохраняют свою индивидуальность, чувство собственного достоинства и самоуважение, не требует больших затрат, тем самым остается много свободной энергии для вещей, которые приносят нам реальную радость.

Темой зимнего номера журнала «YES!» за 2009 год стала история о Ди Уильямс – молодой женщине, которая любит свою жизнь в доме на колесах, на 84 квадратных футах[40]. Этот дом стоил ей 10 000 долларов, включая фотоэлектрическую панель, которая обеспечивает ей электричество [41].

Признаюсь, мой домашний офис может вместить несколько таких домов. Но, бьюсь об заклад, эта женщина счастливее большинства миллиардеров, о которых пишет Роберт Франк в своей книге «Ричистан» («Richistan»)[41] и которые тратят свои жизни, разрываясь между гигантскими домами и имуществом в частных самолетах и яхтах и все время заняты заключением сделок по телефону и компьютеру, чтобы оплатить свои огромные счета [42].

Наша экономика нуждается в серьезной перестройке. Это – проблема конструкции. Мы слишком долго жили при экономической системе, чья структура была заточена под нужды богатых людей. У нее была одна задача – делать деньги для богатых людей, поддерживать уровень их непристойно избыточного дохода, ввергать миллиарды людей в отчаяние и превратить Землю в свалку токсических отходов. Мы достойны большего. И сейчас – самое время, чтобы изменить жизнь. Мы жили в абсурде 5000 лет. Наконец у нас есть шанс выбрать другой путь.

Мы по-прежнему устремляем свой взгляд в направлении вверх по течению – за пределы Уолл-стрит и иллюзий относительно того, что «деньги – это богатство». И там мы обнаруживаем монументальную картину – 5000 лет господства и принудительного отчуждения права собственности со стороны правителей, которые только и делали, что обеспечивали себе бесчисленные привилегии и тешили свое эго самыми разными способами. Назовем это время эрой Империи, или эпохой верховной власти [43].

В незапамятные времена странами правили короли и императоры. В настоящее время – генеральные директора и управляющие хедж-фондами. Уолл-стрит – новейшая эпоха существования Империи и, мы надеемся, последняя в этой трагической драме.

Пяти тысяч лет вполне достаточно. Это эпический момент. У нас как у нации и биологического вида теперь есть требования, средства и силы – все, чтобы эра Империи закончилась, и мы были освобождены от участия в этой трагедии абсурда. Вот волнующая история о том, что поставлено на карту.

Обращение к Империи

Благодаря свидетельствам летописцев мы знаем, что цивилизация, история и прогресс общества начались с консолидации правительственной власти в первых крупных империях. Древние имперские цивилизации были славны многими прекрасными достижениями и героическими сражениями.

Намного меньше сказано о жестоком обращении с рабами, строившими монументы колоссальных размеров; о расизме, притеснении женщин, об обращении свободных фермеров в рабов или безземельных чернорабочих, о резне во время бесчисленных сражений; о разрушенных надеждах и погубленных жизнях, грабежах и набегах, неоправданном истреблении и разорении местного населения и об утраченном творческом потенциале.

Согласно историку культуры Риан Эйслер, «один из самых тщательно охраняемых секретов истории заключается в том, что фактически все прикладные науки и технологии в сфере финансов и социологии, фундаментальные для развития цивилизации, были сформированы до того момента, как власть в обществе захватили единоличные правители» [44].

Она считает, что древние люди эволюционировали в пределах культурной и корпоративной структуры, которая была основана на глубоком осознании связи друг с другом и с Землей. Они хотели сотрудничать с жизнью, а не доминировать над нею.

Приручение животных, устройство садов и огородов, производство пищевых продуктов и их хранение, строительство, изготовление одежды – все эти открытия и изобретения были признаками развития сообществ, которые Эйслер называет товарищескими. В этих сообществах устанавливался свой закон, правительственный аппарат и религия. Все это представляло собой фундамент сложных общественных организаций. Люди в таких сообществах культивировали искусство танца, гончарное дело, плетение корзин, текстильное дело, кожевенное производство, металлургию, ритуальные церемонии, архитектуру, градостроительство, строительство лодок, прокладывание шоссе и словесное творчество [45]. Действительно, без освоения этих технологий установление и консолидация имперской власти невозможна.

Приблизительно 5000 лет назад наши предки в Месопотамии – земле современного Ирака – совершили трагический поворот от коллективизма к монархии, то есть от отношений товарищества к отношениям «властелин Империи и его рабы». Они отвернулись от принципа уважительного, благоговейного отношения к жизни к принципу установления власти над ней. То есть вместо поклонения женским божествам и природным духам люди выбрали преклонение перед иерархией и признание власти меча и почитание мужских богов. Мудрость старейшины и жрицы уступила деспотизму часто безжалостных королей. Общество раскололось на управляющих и управляемых, эксплуататоров и эксплуатируемых.

Месопотамия, Египет и Рим были тремя самыми выдающимися империями в истории. Каждая пережила свои моменты величия, но цена за них поистине чудовищна: бесчисленные жизни людей, естественное богатство, человеческие надежды и возможности. Тщеславные и жестокие правители заканчивали драму Империи непреклонным: «играть дальше или умереть», «управлять или подчиняться», «убить или быть убитым» в беспощадной борьбе за власть. Приоритет был отдан власти безжалостных, жестоких и безумных.

Социальная патология стала нормой, поскольку бог смерти вытеснил богиню жизни, а власть меча одержала победу над властью чаши. Творческая энергия человека как биологического вида была переориентирована: от идеи целостности к созданию технологических инструментов войны и социальных инструментов доминирования. Для реализации этой задачи были привлечены все возможные ресурсы, которые всецело были направлены на поддержание вооруженных сил, тюрем, дворцов, храмов и материальное обеспечение миссионеров и агитаторов, от которых зависело имперское правление.

Большие цивилизации были построены и затем уничтожены в период волн насилия и разрушения. Некогда великие державы, ослабленные коррупцией и самодовольством, рухнув, похоронили под руинами конкурирующих правителей, и ревнивые победители стремились стереть даже память о тех, над кем они одержали победу. Священное стало слугой мирского. Плодородные земли были превращены в пустыни благодаря намеренному или бездумному равнодушию. Правление террора питалось негодованием, что вело к повторяющимся циклам жестокого возмездия. Лишь немногие имели право пользоваться таким оружием, как война, торговля и долг, в целях экспроприации средств к существованию у населения и превращения их в рабов или крепостных.

В результате неустойчивая власть раздувалась от необоснованной гордости и отличалась распущенностью правителей-психопатов, которые тешили свое извращенное самолюбие священными привилегиями и иллюзиями о принадлежности к внеземной власти. Внимание сместилось от осознания возможностей, которые предоставляет жизнь в этом мире, к обеспечению привилегированного места в загробной жизни.

Правящая элита контролировала сферу культуры через религиозные учреждения, экономику – через торговлю и систему кредитования, политику – через законодательные учреждения и вооруженные силы. Казалось бы, элитные фракции могли бы безжалостно конкурировать друг с другом, но, как правило, они, напротив, объединялись с целью обеспечить сохранность коллективных привилегий на многие поколения, зачастую прибегая к смешанным бракам для создания родственных связей.

Многие короли древности, фараоны и императоры кажутся нам удивительно знакомыми и напоминают многих наших современников, живущих в эпоху демократических идеалов. А все потому, что древняя имперская культура (о чем рассказывалось в главе 6) просто-напросто трансформировалась в новые формы, учитывая требования демократической системы правления.

Рождение новой нации

Страницы: «« « 123456 » »»