Слоны умеют помнить Кристи Агата
– Очевидно, да. Не знаю, много ли вам известно… ну, о том, из-за чего весь сыр-бор…
– Очень немного, – ответил Пуаро. – Я не знаю никаких подробностей, почти ничего не знаю о вас и мисс Рэвенскрофт, которую ни разу не видел. Мне бы хотелось с ней встретиться.
– Я подумывал о том, чтобы привести ее с собой, но потом решил сначала поговорить с вами сам.
– Это кажется разумным, – одобрил Пуаро. – Вы чем-то встревожены? У вас какие-то затруднения?
– Не совсем. Никаких затруднений не должно возникнуть. Ведь это произошло много лет назад, когда Селия была еще школьницей. К тому же подобные трагедии случаются практически ежедневно. Два человека, чем-то расстроенные, совершают самоубийство по уговору. Никто не знает, в чем причина, но их детям незачем из-за этого беспокоиться. Во всяком случае, это не касается моей матери.
– Проходя жизненный путь, – заметил Пуаро, – все чаще сталкиваешься с людьми, интересующимися вещами, которые их не касаются, куда больше, чем своими собственными делами.
– Но эта история давно в прошлом. Никто толком ничего об этом не знал. Однако моя мать не желает угомониться – пристает с вопросами и довела Селию до такого состояния, что она уже не уверена, хочется ли ей выходить за меня замуж.
– А вы? Вы уверены, что все еще хотите на ней жениться?
– Конечно, уверен! Я твердо решил жениться на ней. Но теперь она обеспокоена, хочет все знать о происшедшем с ее родителями и думает – хотя я уверен, что она не права, – будто моей матери что-то об этом известно.
– Я вам очень сочувствую, – сказал Пуаро, – но мне кажется, что, если вы разумный молодой человек и хотите жениться, у вас нет никаких причин этого не делать. Я раздобыл кое-какую информацию об этом печальном событии. Как вы говорили, о нем толком никто ничего не знал и не знает до сих пор. Но ведь не все трагедии поддаются объяснению.
– Это могло быть только самоубийством по уговору, – настаивал юноша. – Но…
– Вы хотите знать причину, не так ли?
– Да, так. Это тревожит Селию, значит, и меня тоже. Мать также беспокоится, хотя, как я уже сказал, это совершенно не ее дело. Не думаю, что кто-то виновен в случившемся, – ведь не было никаких ссор или скандалов. Беда в том, что мы ничего не знаем. Собственно говоря, я и не могу ничего знать, так как меня там не было.
– И вы не знали ни генерала, ни леди Рэвенскрофт?
– Как вам сказать. С Селией мы знакомы с детства. Когда мы были маленькими, ее родители и родственники, к которым я приезжал на каникулы, жили совсем рядом. Мы с Селией часто вместе проводили время. Но после этого я не встречал ее много лет. Однако мои родители, как и ее, жили в Малайе и могли видеться друг с другом. Мой отец уже умер, но мать, очевидно, что-то слышала в Малайе, а теперь припомнила это, начала выдумывать всякие небылицы и зря беспокоит Селию. Поэтому и я и Селия хотим знать, что случилось в действительности. Как все произошло и почему.
– Да, – кивнул Пуаро, – ваши чувства вполне естественны – особенно Селии. Ее это должно волновать больше, чем вас. Но имеет ли все это значение сейчас, в настоящее время? Вы с Селией собираетесь пожениться, так для чего вам копаться в прошлом? Так ли уж важно, покончили ли ее родители самоубийством, договорившись об этом, погибли ли они в авиационной катастрофе, был ли кто-то из них убит случайно, а другой после этого застрелился или же их сделали несчастными какие-то любовные связи?
– То, что вы говорите, разумно и правильно, – отозвался Дезмонд Бертон-Кокс, – но я должен быть уверен, что Селия удовлетворена. Она ведь все равно будет думать об этой истории, даже если не станет о ней говорить.
– А вам не приходило в голову, – спросил Эркюль Пуаро, – что может оказаться очень трудным, если не вовсе невозможным, выяснить, что произошло на самом деле?
– Вы имеете в виду, кто из них застрелил другого, а потом застрелился сам и почему? Нет, если существовала какая-то причина.
– Даже если она существовала в далеком прошлом, имеет ли это значение теперь?
– Не имело бы никакого, если бы моя мать не совала всюду свой нос. Едва ли это сильно волновало бы Селию. Во время трагедии она была в школе в Швейцарии, никто не сообщал ей никаких подробностей, а в таком возрасте все воспринимается значительно проще.
– Но вам не кажется, что вы требуете невозможного?
– Я хочу, чтобы вы все выяснили, – заявил Дезмонд. – Конечно, если вы не можете или не хотите…
– Нет-нет, у меня нет никаких возражений, – быстро прервал Пуаро. – В конце концов, существует такая вещь, как любопытство. Горести, потрясения, болезни – все это человеческие трагедии, естественно привлекающие к себе внимание. Я всего лишь задаю вопрос: разумно ли ворошить прошлое?
– Может быть, нет, – ответил Дезмонд, – но…
– И согласны ли вы со мной, – снова прервал его Пуаро, – что после стольких лет эта задача может оказаться невыполнимой?
– Нет, – покачал головой Дезмонд. – Тут я с вами не согласен. Я считаю эту задачу вполне осуществимой.
– Интересно, – заметил Пуаро. – Почему вы так думаете?
– Потому что…
– У вас есть на то причина?
– Думаю, существуют люди, которые могут многое рассказать, если захотят. Возможно, они не захотят рассказывать мне или Селии, но вы могли бы все у них узнать.
– Интересно, – повторил Пуаро.
– До меня доходили кое-какие слухи, – продолжал Дезмонд. – Кто-то в их семье провел несколько лет в сумасшедшем доме – по-моему, леди Рэвенскрофт. С ней в молодости, если не в детстве, произошла какая-то трагедия – что-то связанное со смертью ребенка.
– Но сами вы ничего не знаете?
– Нет. Об этом слышала моя мать – очевидно, в Малайе. Знаете, как все эти мем-сахиб собираются вместе и начинают сплетничать.
– И вы хотите выяснить, правда это или нет?
– Да, но не знаю, как это сделать. Прошло много лет, и я не имею понятия, к кому мне обращаться. Но пока мы не выясним, что произошло и почему…
– Хотя это всего лишь догадка с моей стороны, но думаю, что я прав, – сказал Пуаро. – Вы имеете в виду, что Селия Рэвенскрофт не хочет выходить за вас замуж, пока не убедится, что не унаследовала от родителей – предположительно от матери – какое-то психическое расстройство. Это так?
– Думаю, она вбила это себе в голову не без помощи моей матери. Очевидно, мама этого опасается, хотя у нее нет никаких оснований, кроме злобных сплетен.
– Разобраться в этом будет нелегко, – предупредил Пуаро.
– Да, но я многое о вас слышал. Говорят, что вы умеете задавать вопросы таким образом, чтобы люди вам все рассказывали.
– Кому, по-вашему, я должен задавать вопросы? Думаю, что когда вы упомянули Малайю, то не имели в виду малайцев. Вы говорили о времени, когда там существовали английские общины, и жены офицеров – «мем-сахиб», как их называли, – сплетничали между собой.
– Я не утверждаю, что от этого может быть какая-то польза. Кто бы ни распространял эти сплетни, они наверняка либо умерли, либо обо всем забыли. Думаю, моя мать многое неверно поняла, а остальное напридумывала сама.
– И вы по-прежнему считаете, что я способен…
– Я не прошу вас ехать в Малайю и кого-то расспрашивать. Тех людей там давно уже нет.
– И вы не можете назвать мне имена?
– Их имена – нет.
– Тогда какие?
– Мне кажется, есть два человека, которые жили у Рэвенскрофтов и могут знать, что произошло и почему.
– Но сами вы не хотите к ним обратиться?
– Ну, я мог бы, но не думаю, что они… Мне бы не хотелось расспрашивать их об этом, и Селии, по-видимому, тоже. Они очень славные женщины – вовсе не сплетницы и не любительницы совать нос в чужие дела – и именно поэтому могут что-то знать. В свое время они наверняка старались помочь, как-то разрядить ситуацию, но не смогли… Простите, я говорю непонятно.
– Напротив, – возразил Пуаро. – Вы меня очень заинтересовали, и думаю, у вас на уме нечто конкретное. Скажите, Селия Рэвенскрофт согласна с вами?
– Я почти не говорил с ней об этом. Понимаете, она очень любила Мэдди и Зели.
– Мэдди и Зели?
– Да, так их называли. Когда Селия была маленькой и я только с ней познакомился, – я говорил, что в деревне мы жили по соседству, – у нее была – теперь это называется девушка au pair[19], но тогда их именовали гувернантками – гувернантка-француженка. Она была очень добрая – играла с нами и другими детьми, – и Селия, а следом за ней вся семья называла ее Мэдди.
– Понимаю – сокращенно от «мадемуазель».
– Да, вы ведь француз. Поэтому мне и пришло в голову, что она может рассказать вам то, что знает и не хочет рассказывать другим.
– Допустим. А другое имя, которое вы упомянули?
– Зели – тоже сокращение от «мадемуазель». Мэдди пробыла там два или три года, а потом вернулась во Францию или Швейцарию. Пришлось нанять другую гувернантку – Селия вместе с родителями звала ее Зели. Она была моложе Мэдди – очень хорошенькая и забавная. Тоже играла с нами, и мы все страшно ее любили. Генерал Рэвенскрофт очень к ней привязался – играл с ней в шахматы, в пикет и так далее.
– А леди Рэвенскрофт?
– Она тоже любила ее, и Зели была ей предана. Поэтому она и вернулась после отъезда.
– Вернулась?
– Да, когда леди Рэвенскрофт заболела и попала в больницу, Зели стала как бы ее компаньонкой и ухаживала за ней. Я точно не знаю, но почти уверен, что она была там, когда произошла трагедия. Поэтому она должна знать, что случилось на самом деле.
– А вам известно, где она сейчас? Вы знаете ее адрес?
– Да, я узнал адреса их обеих. Мне пришло в голову, что вы могли бы расспросить их. Я понимаю, что прошу слишком много… – Юноша умолк, не окончив фразу.
Некоторое время Пуаро молча смотрел на него.
– Пожалуй, из этого может что-то выйти, – сказал он наконец.
Книга вторая
Длинные тени
Глава 11
Суперинтендент Гэрроуэй и Пуаро обмениваются информацией
Суперинтендент Гэрроуэй смотрел через стол на Пуаро, поблескивая глазами. Джордж налил ему виски с содовой, потом поставил перед Пуаро стакан с темно-пурпурной жидкостью.
– Что это за напиток? – с интересом осведомился Гэрроуэй.
– Сироп из черной смородины, – ответил Пуаро.
– Ну-ну, – усмехнулся суперинтендент. – У каждого свой вкус. Спенс говорил мне, что вы употребляете какое-то пойло под названием «тизан»[20]. Это что-то вроде французского фортепиано?
– Нет. Это уменьшает жар и успокаивает нервы.
– Понятно. Очередной дурман для инвалидов. – Он поднял свой стакан. – Ну, за самоубийство!
– Так это было самоубийство?
– А что же еще? – отозвался Гэрроуэй. – Должен заметить, узнать то, что вы просили, было нелегко. – Он покачал головой.
– Сожалею, что причинил вам хлопоты, – сказал Пуаро. – Я совсем как то животное или ребенок из рассказа вашего мистера Киплинга – страдаю от ненасытного любопытства.
– Киплинг сочинял забавные истории, – промолвил суперинтендент. – Свое дело он знал. Мне рассказывали, что ему было достаточно один раз пройтись по эсминцу, чтобы знать о нем больше, чем любой из инженеров в королевском флоте.
– Увы, я не знаю ровным счетом ничего, – вздохнул Пуаро. – Поэтому мне приходится задавать вопросы. Боюсь, что я прислал вам чересчур длинный их список.
– Меня заинтриговало то, как вы перескакиваете с места на место. Психиатры, доклады врачей, кому были завещаны деньги, кто их получил, а кто нет, хотя и рассчитывал получить, дамские прически, парики, имя торговца париками, розовые коробки, в которые их упаковывают…
– И вы все это знаете? – воскликнул Пуаро. – Просто удивительно!
– Дело было загадочное, поэтому мы фиксировали все детали. Толку от этого не было никакого, но сведения хранились в архиве на случай, если кто-то заинтересуется. – Он протянул Пуаро лист бумаги. – Вот. Парикмахеры, дорогая фирма на Бонд-стрит. Называлась «Юджин и Розенталь». Потом они переехали на Слоун-стрит. Вот адрес, но там теперь зоомагазин. Двое их ведущих специалистов несколько лет назад ушли из фирмы – в списке их клиентов значилась леди Рэвенскрофт. Розенталь сейчас живет в Челтенхеме. Занимается тем же бизнесом, но именует себя косметологом. Тот же человек, но другая шляпа, как говаривали в дни моей молодости.
– Ага! – произнес Пуаро.
– Почему «ага»?
– Я вам чрезвычайно обязан. Вы подали мне идею. Все-таки странным образом идеи иногда приходят в голову.
– Вся беда в том, что у вас в голове уже слишком много идей, – сказал суперинтендент. – Больше вам не требуется. Я изучил семейную историю так подробно, как мог. Элистер Рэвенскрофт был шотландского происхождения. Отец – священник, оба дяди отличились на военной службе. Женился на Маргарет Престон-Грей – девушке из хорошей семьи, представленной ко двору и так далее. Никаких семейных скандалов. Вы оказались правы насчет сестры-близнеца, хотя понятия не имею, где вы об этом пронюхали. Доротея и Маргарет Престон-Грей – их называли Долли и Молли. Престон-Греи жили в Хэттерс-Грин, в Сассексе. Близнецы были абсолютно идентичны. Как часто бывает в таких случаях, у обеих в один и тот же день прорезался первый зуб, обе в один и тот же месяц заболели скарлатиной, носили одинаковую одежду, влюблялись в мужчин одного типа и одновременно вышли замуж за военных. Семейный врач, лечивший их в молодости, умер несколько лет назад, так что ничего интересного из него уже не вытянешь. С одной из сестер была связана какая-то трагедия.
– С леди Рэвенскрофт?
– Нет, с другой. Она вышла замуж за капитана Джерроу и родила двоих детей. Младшего – мальчика четырех лет – ударили по голове детской лопатой или другой садовой игрушкой; он свалился в пруд и утонул. Очевидно, это сделала его старшая сестра, которой было девять лет. Дети играли вместе и из-за чего-то поссорились. Но некоторые говорили, будто его ударила мать, за что-то на него рассердившись, а другие – что это дело рук соседки. Не думаю, чтобы эта история представляла для вас интерес, – едва ли она связана с самоубийством по уговору сестры матери мальчика и ее мужа, происшедшем спустя много лет.
– Пожалуй, – согласился Пуаро. – Но всегда лучше побольше знать о прошлом.
– Да, – кивнул Гэрроуэй, – как я вам говорил, приходится заглядывать в прошлое. Правда, это случилось за очень много лет до самоубийства.
– По этому поводу было судебное разбирательство?
– Да, я просмотрел отчеты и газетные статьи. Конечно, возникли определенные сомнения. Мать была полностью сломлена и попала в больницу. Говорят, она так и не пришла в себя.
– Но некоторые считали, что она ударила мальчика?
– Так думал доктор. Разумеется, прямых доказательств не было. Мать говорила, будто видела из окна, как старшая сестра ударила мальчика и толкнула его в пруд. Но ее сбивчивым показаниям едва ли поверили.
– Очевидно, у нее было не все в порядке с психикой?
– Да. Она провела много времени в одной или двух лечебницах, кажется под наблюдением специалиста из госпиталя Святого Андрея в Лондоне. Спустя года три ее признали излечившейся и отправили домой вести нормальную жизнь в семье.
– И с тех пор она действительно была вполне нормальной?
– По-моему, у нее всегда были нелады с нервами.
– А где она находилась во время самоубийства? Гостила у Рэвенскрофтов?
– Нет, Доротея умерла за три недели до того. Это произошло, когда она в самом деле гостила у них в «Оверклиффе». Выглядит очередной иллюстрацией идентичной судьбы близнецов. Доротея ходила во сне – страдала этим много лет. У нее уже происходили неприятности на этой почве. Иногда она принимала слишком много транквилизаторов и в результате бродила по дому, а иногда выходила из него среди ночи. В тот раз она поднялась по дорожке на утес, потеряла равновесие и свалилась с обрыва. Доротея умерла мгновенно – ее обнаружили только на следующий день. Леди Рэвенскрофт ужасно переживала – они с сестрой очень любили друг друга. Из-за потрясения она попала в больницу.
– Мог этот трагический инцидент спустя несколько недель привести к самоубийству Рэвенскрофтов?
– Такого предположения ни разу не возникало.
– Как вы сказали, с близнецами случаются странные вещи. Потеряв сестру, леди Рэвенскрофт могла покончить с собой, а ее муж, возможно, застрелился, чувствуя себя в какой-то степени виноватым в происшедшем.
– У вас слишком много идей, Пуаро, – повторил суперинтендент Гэрроуэй. – У генерала Рэвенскрофта не могло быть связи со свояченицей, если вы это имеете в виду. Об этом было бы известно.
Зазвонил телефон. Пуаро поднялся и взял трубку. Послышался голос миссис Оливер:
– Мсье Пуаро, не могли бы вы завтра прийти ко мне на чай или шерри? Ко мне зайдет Селия, а позже миссис Бертон-Кокс. Вы ведь хотели с ними встретиться, не так ли?
Пуаро ответил утвердительно.
– Я должна бежать, – продолжала миссис Оливер. – Собираюсь повидать старого ветерана, которым меня снабдила «слон» номер один – Джулия Карстерс. Думаю, она неправильно назвала его имя – она вечно путает имена, – но надеюсь, хотя бы не ошиблась с адресом.
Глава 12
Селия встречается с Эркюлем Пуаро
– Ну, мадам, – осведомился Пуаро, – как обстоят ваши дела с сэром Хьюго Фостером?
– Прежде всего, его фамилия оказалась не Фостер, а Фозергилл. Как я уже говорила, Джулия всегда путает имена.
– Выходит, в этом отношении на «слонов» нельзя полагаться?
– Не напоминайте мне о «слонах» – я с ними покончила.
– А ваш ветеран?
– Славный старичок, но абсолютно бесполезен как источник информации. Болтал о каком-то семействе Барнет, потерявшем в Малайе ребенка в результате несчастного случая. Рэвенскрофты тут ни при чем. Повторяю: со «слонами» я покончила.
– Вы проявили настойчивость и самоотверженность, мадам.
– Селия придет примерно через полчаса. Вы ведь хотели с ней познакомиться, не так ли? Я рассказала ей, что вы… ну, помогаете мне с этим делом. Или вы предпочитаете, чтобы она пришла к вам домой?
– Нет, – ответил Пуаро. – Пожалуй, лучше сделать так, как договорились.
– Она вряд ли задержится надолго. Лучше избавиться от нее через час, чтобы успеть все обдумать до прихода миссис Бертон-Кокс.
– Да-да. Это обещает быть интересным.
Миссис Оливер вздохнула:
– Интересным, но весьма утомительным. Пока что у нас не слишком много материала, верно?
– Пожалуй, – согласился Пуаро. – Мы не знаем, что ищем. Нам известно лишь о самоубийстве супружеской пары, жившей спокойно и счастливо. Но какова причина происшедшего? В поисках ее мы вынуждены бродить взад-вперед, направо и налево, на запад и на восток.
– Вот именно, – кивнула миссис Оливер. – Правда, мы еще не побывали на Северном полюсе.
– И на Южном, – добавил Пуаро.
– Ну и что же нам делать дальше?
– Я составил список, – отозвался Пуаро. – Хотите прочитать?
Миссис Оливер села рядом с ним и заглянула ему через плечо.
– Парики, – указала она на первый пункт. – Почему они идут первыми?
– Четыре парика выглядят весьма интересными, – промолвил Пуаро. – Интересными и труднообъяснимыми.
– Кажется, магазин, где она их приобрела, уже закрылся. Люди покупают парики в других местах и носят их гораздо реже, чем раньше. Разве только отправляясь за границу – это избавляет от лишних хлопот во время путешествия.
– Да, – кивнул Пуаро. – С париками нужно разобраться прежде всего. Затем идут истории о психических расстройствах в семье. О сестре-близнеце, которая провела много лет в клинике для душевнобольных.
– По-моему, это никуда нас не приведет, – заметила миссис Оливер. – Конечно, она могла приехать туда и застрелить обоих, но я не понимаю почему.
– Нет, – покачал головой Пуаро. – На револьвере обнаружены только отпечатки пальцев генерала Рэвенскрофта и его жены. Далее история о ребенке, убитом в Малайе – возможно, сестрой-близнецом леди Рэвенскрофт, а может быть, китайской служанкой или какой-то другой женщиной. Затем следует подумать о деньгах.
– При чем тут деньги? – удивленно спросила миссис Оливер.
– В том-то и дело, что ни при чем, – ответил Пуаро. – Это меня и интересует. Обычно деньги всегда при чем. Кто-то получает или теряет их после чьего-нибудь самоубийства. Деньги причиняют беспокойство, возбуждают алчность. Но в данном случае никакие крупные суммы не фигурируют вовсе. Ходили разговоры о любовных связях мужа и жены – они могли привести к самоубийству или убийству. Такое происходит достаточно часто. Далее мы подходим к тому, что представляется мне в данный момент наиболее интересным. Именно потому мне и не терпится повидать миссис Бертон-Кокс.
– Эту ужасную женщину? Не понимаю, почему она вас так интересует. Все, что она делала, – это совала нос в чужие дела и хотела, чтобы я ей в этом помогла.
– Да, но почему она вас об этом просила? Это кажется мне очень странным. Скорее всего, миссис Бертон-Кокс – связующее звено.
– Связующее звено?
– Да. Правда, мы не знаем, какое именно. Нам известно лишь то, что она отчаянно стремится побольше разузнать о самоубийстве, будучи звеном между вашей крестницей, Селией Рэвенскрофт, и своим приемным сыном.
– То есть как это приемным?
– Миссис Бертон-Кокс усыновила Дезмонда, когда ее родной сын умер, – объяснил Пуаро.
– Когда он умер? Отчего?
– Все эти вопросы я задавал самому себе. Она может быть звеном в цепи эмоций – любви, ненависти, жажды мести. В любом случае я должен ее повидать, чтобы составить о ней определенное мнение.
В дверь позвонили, и миссис Оливер поднялась.
– Должно быть, это Селия, – сказала она. – Вы уверены, что все в порядке?
– Со мной – да, – ответил Пуаро. – Надеюсь, с ней тоже.
Спустя несколько минут миссис Оливер вернулась вместе с Селией Рэвенскрофт. На лице девушки было написано сомнение.
– Не знаю, могу ли я… – начала она.
– Я хочу представить тебя, – прервала миссис Оливер, – человеку, который помогает мне и, надеюсь, поможет тебе. Поможет узнать то, что ты хочешь. Это мсье Эркюль Пуаро. У него особый талант все выяснять.
– О! – произнесла Селия, с подозрением разглядывая яйцевидную голову, пышные усы и миниатюрную фигурку детектива. – По-моему, я о нем слышала.
Эркюль Пуаро с трудом удержался, чтобы не ответить: «Большинство людей слышали обо мне». Впрочем, это не вполне соответствовало бы действительности, так как многие из слышавших об Эркюле Пуаро и знавших его ныне покоились на кладбищах.
– Садитесь, мадемуазель, – сказал Пуаро. – Я немного расскажу вам о себе. Когда я начинаю расследование, то довожу его до конца. Я выясню правду, и если вы хотите ее знать, то сообщу ее вам. Но может быть, вы хотите не правды, а успокоения. Это не совсем одно и то же. Я могу отыскать различные аспекты, которые в состоянии вас успокоить. Если этого будет достаточно, то больше ни о чем меня не спрашивайте.
Селия опустилась на стул, придвинутый Пуаро, и внимательно посмотрела на него:
– Значит, вы не думаете, что меня интересует правда?
– Я думаю, – ответил Пуаро, – что правда может причинить вам горе или потрясение, и тогда вы скажете: «Почему я не оставила все это в покое? Знать об этом мучительно и не принесет мне никакой пользы».
– Ведь речь идет о самоубийстве моих родителей, которых я любила, – отозвалась Селия. – Любить отца и мать не является недостатком.
– В наши дни многие считают как раз наоборот, – заметила миссис Оливер. – Так сказать, новый догмат вероисповедания.
– Я начала задумываться о происшедшем, – продолжала Селия. – Прислушиваться к тому, что говорили люди, которые знали мою семью, замечать их жалостливые и любопытные взгляды. Я не хочу такой жизни. Вам кажется, что это не так, но я хочу правды. Уверена, что смогу ее вынести. – Словно вспомнив о вопросе, который она собиралась задать, Селия внезапно осведомилась: – Вы видели Дезмонда, не так ли? Он говорил мне, что ходил повидаться с вами.
– Да, Дезмонд Бертон-Кокс приходил ко мне. А вы не хотели, чтобы он это делал?
– Он не спрашивал меня.
– А если бы спросил?
– Не знаю, запретила бы я ему так поступать или, напротив, одобрила бы его намерение.
– Я бы хотел задать вам один вопрос, мадемуазель. Как вам известно, Дезмонд Бертон-Кокс приходил повидать меня. Он приятный и привлекательный молодой человек и серьезно смотрит на то, о чем говорил со мной. Если вы действительно хотите пожениться, то это свяжет вас друг с другом на всю жизнь, хотя в наши дни многие молодые люди так не думают. Так вот, имеет ли значение для вас и Дезмонда, была ли смерть ваших родителей двойным самоубийством или чем-то еще?
– Значит, по-вашему, она была чем-то еще?
– Пока что я этого не знаю, – ответил Пуаро. – У меня есть основания полагать, что такое возможно. Кое-что кажется мне не вполне соответствующим версии двойного самоубийства, хотя именно ее придерживалась полиция, внимательно изучив все факты, – а в полиции, мадемуазель Селия, работают надежные люди.
– Однако причину они так и не выяснили. Вы это имели в виду?
– Совершенно верно, – подтвердил Пуаро.
– А вам кажется, что вы знаете причину, после того, как все обдумали?
– Я в этом не уверен, – ответил Пуаро. – Но думаю, что правда может оказаться весьма болезненной, и поэтому спрашиваю вас, не будет ли разумнее сказать: «Прошлое есть прошлое. Я люблю Дезмонда, и он любит меня. Нам предстоит жить в будущем».
– Дезмонд говорил вам, что он приемыш? – спросила Селия.
– Да, говорил.
– Если миссис Бертон-Кокс даже не его мать, почему же она пристает к миссис Оливер, чтобы та все у меня выспрашивала?
– А Дезмонд любит ее?
– Нет, – ответила Селия. – По-моему, он никогда ее не любил.
– Миссис Бертон-Кокс тратила деньги на его одежду, образование и все прочее. Как вы думаете, она его любит?
– Не знаю. Едва ли. Мне кажется, миссис Бертон-Кокс хотела получить ребенка взамен своего собственного. Ее сын погиб в результате несчастного случая, поэтому она решила кого-нибудь усыновить. Муж ее тоже недавно умер. Так трудно запомнить даты…
– Знаю. Но я бы хотел узнать еще кое-что.
– О ней или о Дезмонде?
– Он обеспечен финансово?
– Не знаю, что вы под этим подразумеваете. Он сможет содержать меня… жену. По-моему, при усыновлении к нему отошла значительная сумма. Конечно, это не состояние…
– А миссис Бертон-Кокс ничего не может… попридержать?
– Вы имеете в виду, лишить Дезмонда дохода, когда он на мне женится? Не думаю, чтобы она смогла или когда-либо угрожала это сделать. Все оговорено адвокатами или теми, кто осуществлял процедуру усыновления. Я слышала, что эти организации все тщательно проверяют.
– Теперь я спрошу вас о том, что может быть известно только вам и, возможно, миссис Бертон-Кокс. Вы знаете, кто была настоящая мать Дезмонда?
– Думаете, это как-то связано с чрезмерным любопытством его приемной матери? Нет, я этого не знаю. Возможно, Дезмонд был незаконнорожденным. Такие дети часто подлежат усыновлению, не так ли? Конечно, миссис Бертон-Кокс могла что-то знать о его настоящих родителях, но ему она ничего не рассказывала. Наверное, ограничивалась болтовней вроде того, как приятно быть усыновленным, потому что это означает, что ты кому-то нужен.
– Значит, ни ему, ни вам не известно о каких-либо кровных родственниках Дезмонда?
– Мне – нет. Думаю, что и ему тоже, хотя это вряд ли его беспокоит.
– Вы не знаете, была ли миссис Бертон-Кокс другом вашей семьи или кого-то из ваших родителей? Не припоминаете, чтобы она приходила к вам домой во время вашего детства?
– Нет, не припоминаю. Думаю, миссис Бертон-Кокс жила в Малайе, муж ее, возможно, умер там, а Дезмонда послали учиться в Англию и жить у каких-нибудь дальних родственников или людей, которые берут детей из школ на каникулы. Тогда мы с ним и подружились. Он казался мне героем – лазил на деревья, рассказывал о птичьих гнездах и яйцах. Когда мы снова встретились в университете, то Дезмонд спросил, как моя фамилия. «Я ведь знаю только твое имя», – сказал он. Мы вспоминали прошлое и как бы познакомились заново. Но теперь мне кажется, что я совсем ничего о нем не знаю. Я вообще ничего не знаю, но хочу знать. Как можно устраивать свою жизнь, не имея понятия о том, что происходило с твоей семьей и близкими людьми в прошлом?
– Итак, вы желаете, чтобы я продолжал расследование?
– Да, если оно может дать какие-то результаты. Но я в этом сомневаюсь, потому что мы с Дезмондом уже пытались кое-что разузнать, но ничего не добились. Ведь это не столько история жизни, сколько история смерти – вернее, двух смертей. Когда происходит двойное самоубийство, две смерти воспринимаешь как одну. Кажется, у Шекспира или кого-то еще сказано: «Они и в смерти были неразлучны»… Да, продолжайте расследование и рассказывайте миссис Оливер, что вам удалось выяснить, а лучше сообщайте сразу мне. – Она обернулась к миссис Оливер: – Я не хотела вас обидеть. Вы были мне хорошей крестной, но я предпочитаю узнавать обо всем из первых рук. Вы ведь сможете узнать правду, мсье Пуаро?
– Как правило, мне это удавалось, – ответил Пуаро. – Это все, что я могу вам сказать.
Глава 13
Миссис Бертон-Кокс
– Ну? – осведомилась миссис Оливер, вернувшись после того, как проводила Селию до двери. – Что вы о ней думаете?
– Интересная девушка, – ответил Пуаро. – Она, безусловно, личность.
Читать бесплатно другие книги:
