Дочь палача и дьявол из Бамберга Пётч Оливер
Куизль отмахнулся от боли, поднял голову и увидел льющийся в проем лунный свет. После кромешной тьмы этот бледный свет показался ему ярче солнечного. Широкая шахта оканчивалась железным люком, настежь распахнутым. Справа тянулась узкая, в одну ногу, лестница. На ней, у самого люка, стояли две фигуры. На одной из них было платье, которое развевалось на ветру. Больше Куизль ничего не успел разглядеть. Крышка с грохотом захлопнулась, и обе фигуры исчезли.
– Барбара! – проревел Куизль в шахту. – Барбара!
Он погрозил кулаком и выкрикнул проклятие в ночное небо:
– Я доберусь до тебя, ублюдок! Можешь бежать хоть на край света, я до тебя доберусь, и тогда даже Господь тебе не поможет! Никто не посмеет похищать мою дочь, никто!
Якоб тяжело поднялся и поплелся к лестнице, снова скрытой во мраке. Ему показалось, что из глубины коридора донесся тихий хриплый голос. Но палач был слишком слаб, чтобы что-то проверять.
Уже в который раз за день он осознал, что уже слишком стар для подобных приключений.
Барбара дергала кожаный шнур, которым она, точно собака, была привязана к кольцу в стене. Она кашляла, у нее слезились глаза. Дым стал до того густым, что в комнате почти ничего не было видно. Где-то справа находилась дыба, на которой лежал старый Иероним Хаузер. Секретарь не издавал больше ни звука. Должно быть, он уже задохнулся.
– На помощь! – хрипела Барбара. – Папа, на помощь! Я здесь!
Но ответа не было.
Вокруг ревело пламя, языки его взбирались по льняным полотнам к деревянному потолку и лизали бревна. Жар с каждой секундой становился сильнее. Одежда Барбары не начала тлеть исключительно благодаря тому, что на ней по-прежнему была мокрая от дождя ряса. В нынешнем положении она служила ей защитным панцирем. Но девушка понимала, что мучительная смерть в огне – это лишь вопрос времени.
Если я не задохнусь раньше, как Хаузер.
Уже в который раз Барбара попыталась распутать связанными руками узел на шее, но тот был затянут слишком туго. Она в отчаянии огляделась, и взгляд ее упал на раскаленную кочергу, лежавшую рядом на полу. Быть может, удастся с ее помощью разорвать шнур…
Барбара вытянула ногу и достала носком до кочерги. Раскаленный металл с шипением прожег тонкий кожаный башмак. Девушка со стоном стиснула зубы и попыталась не обращать внимания на боль. Спустя некоторое время она подтянула кочергу настолько, что смогла осторожно взять ее связанными руками за тот конец, который был не таким горячим. И все-таки жар был такой, что Барбара едва не лишилась сознания. Казалось, кожа липнет к раскаленному металлу. Но девушка терпела – и прижимала кочергу к натянутому шнуру, едва различимому в дыму. В то же время она дергала его и тянула. От кожи исходил едкий запах.
Наконец, когда боль стала почти нестерпимой, последовал рывок, и Барбара повалилась на спину.
Шнур был разорван!
Девушка понимала, что нельзя терять время. Пыхтя и отдуваясь, связанная по рукам и ногам, она поползла в ту сторону, где, по ее расчетам, находилась дверь. Дочь палача сознавала, что шанс у нее только один. Если она неверно выберет направление, возможности разыскать выход с другой стороны уже не будет.
Прошу тебя, Господи… не дай мне ошибиться!
Барбара шарила связанными руками по голой стене, отшатываясь от горящих полотен, и наконец коснулась горячего дерева.
Дверь! Она все-таки нашла ее!
Невыносимо медленно, едва не теряя сознание, Барбара поднялась и пошарила в поисках дверной ручки. Вот она! Девушка была так рада, что даже не почувствовала, как нагрелось железо. Барбара надавила на ручку и одновременно толкнула дверь. Та с шумом распахнулась. В темном коридоре тоже клубился дым, но не такой густой, как в камере. Но дышать от этого не стало легче, и по-прежнему ничего не было видно.
– Отец… отец… – попыталась крикнуть Барбара, но в горле так пересохло, что из груди вырвался лишь тихий хрип.
Она почти вслепую проползла несколько шагов во тьму, стукнулась в противоположную стену и в конце концов отыскала еще одну, уже приоткрытую дверь. Барбара толкнула ее и перевалилась через порог.
Где… где я?
Девушка перевернулась на спину и огляделась в поисках выхода. Но его нигде не было. Она оказалась в крошечной комнате, бывшем чулане, заваленном старым хламом. Лунный свет падал в узкое оконце высоко над головой. Воздуха в него проникало ровно столько, чтобы не задохнуться сразу.
Дым из коридора заползал в комнату; где-то поблизости ревело пламя, подбираясь все ближе.
Барбара заплакала. Слезы мгновенно высыхали на покрытых сажей и пеплом щеках.
Отец не смог ее разыскать.
На верхнем этаже Магдалена, Георг и Бартоломей по-прежнему блуждали в темноте. Ветер свистел в окнах и под дырявой крышей старого дома.
По углам таились тени, бесформенные очертания, похожие на застывших чудовищ, – но вблизи они оказывались покрытыми пылью и паутиной предметами мебели. Куизли как раз прошли мимо изъеденного молью чучела медведя, который, казалось, злобно уставился на Магдалену. Снова послышались приглушенные крики. Они совершенно точно доносились откуда-то снизу, из подвала, но вход туда отыскать так и не удалось. По всему дому стоял прелый запах древней плесени, мышиного помета и…
Магдалена насторожилась.
– Чувствуете? – спросила она тихим голосом. – Это дым, точно! Что-то горит.
– Черт, а ты права! – проворчал Бартоломей и принюхался. – Вот только откуда он?
Магдалена огляделась. Разве можно разглядеть что-нибудь в этой тьме, будь она неладна! Пламени нигде не было видно, но запах гари становился все сильнее. Тут женщина посмотрела на пол, и ей вдруг показалось, будто под ногами у нее клубится облако. Повсюду к потолку поднимался дым; в свете луны, что пробивался в щели между ставнями, его стало хорошо видно.
– Боже правый, пол дымится! – в ужасе воскликнул Георг. – В подвале, наверное, все пылает!
В считаные мгновения дым стал до того густым, что Магдалена принялась то и дело кашлять. Если прежде они видели хотя бы смутные очертания вокруг, то теперь окончательно ослепли.
– Уходим отсюда! – взревел Бартоломей. – Может, дальше дым не такой густой!
Он устремился к следующему проходу, Магдалена последовала за ним. Георга она потеряла из виду. Дым был теперь повсюду, он щипал глаза, и дышать становилось все труднее.
Потом что-то лязгнуло и одновременно раздался жалобный крик, в этот раз совсем рядом. Георг! Магдалена нагнулась и всего в нескольких шагах от себя смутно различила силуэт брата. Он корчился от нестерпимой боли.
– Что случилось? – взволнованно спросила сестра.
– Мне чем-то защемило ногу, – простонал Георг. – Наверное, еще одна ловушка. Черт… как же больно…
Магдалена подползла к брату и принялась ощупывать его ноги. На правой лодыжке она почувствовала что-то металлическое с острыми зубьями. На пальцах осталась липкая кровь. Пока она осматривала Георга, к ним подобрался Бартоломей. Откашливаясь и потирая глаза, он склонился над ногой племянника.
– Святые угодники, капкан! – прохрипел он. – Этот безумец не поскупился на ловушки…
Палач раздвинул пластины, впившиеся Георгу в голень. Тот вскрикнул, потом тихонько застонал.
– Надо быстрее вывести его отсюда и обработать рану, – сказал Бартоломей и с отвращением отшвырнул капкан в угол.
– Но отец и Барбара… – начала Магдалена.
– Забудь о них! – перебил ее дядя. – Если хочешь спасти Георга, его нужно вывести отсюда, и как можно скорее. Тем более что сейчас тут все запылает. Полы старые и сухие, а подвалы здесь во весь первый этаж. Любой огонек раздует по коридорам, как мехами! – Он взял Магдалену за руку: – Крепись. Если Барбара с твоим отцом где-то внизу, мы им уже ничем не поможем. Но мы можем помочь Георгу.
– Тогда… тогда ты помоги Георгу. – Женщина снова закашлялась. – А я поищу их…
– Магдалена, одумайся! Ты им уже не поможешь, твой упрямый отец сам все испортил! Надо спасать то, что еще можно спасти. – Бартоломей рванул на себя стонущего Георга. – А теперь помоги мне! С моей-то ногой и в таком дыму мне не вынести парня в одиночку. Окна все заколочены, нам придется возвращаться назад!
Магдалена закусила губу и стиснула кулаки. Никогда прежде она не чувствовала себя такой беспомощной. Неужели ей действительно придется выбирать между Георгом и Барбарой? Столь непохожие близнецы оставались для нее как дети. Сколько сказок рассказала она им на ночь, сколько песен спела! Они росли на ее глазах, и теперь она вынуждена решать их судьбу в этом одиноком доме, затерянном посреди леса… Неужели это конец?
Что же мне делать? Господи, помоги мне! Как мне поступить?
Бартоломей между тем поднял Георга. Тот стонал и передвигаться самостоятельно уже не мог.
– Идем! – крикнул Бартоломей и потянул Магдалену за платье. – Скоро тут все обрушится!
– Я… я не могу, – пробормотала она.
Пол под ногами нагревался все сильнее, в щелях плясали первые языки пламени.
– Ты должна! – Бартоломей подтолкнул ее. – Я вытащу вас отсюда. А потом вернусь и разыщу Барбару и отца. Я никогда…
В этот момент в одном из дверных проемов, окутанный дымом, возник еще кто-то. Он кашлял, но держался прямо. Спотыкаясь и отмахиваясь от дыма, неизвестный направился к ним, и в первый миг Магдалена решила, что перед нею призрак.
Но потом призрак заговорил, и она узнала его.
– Выбирайтесь, все трое! – прохрипел Иеремия. – Я знаю, где искать Барбару. И я вытащу ее – или не зваться мне палачом Бамберга. – Он прошел мимо них. – А теперь уходите; я знаю, что делать.
Где-то под ними начали рушиться первые балки.
17
2 ноября 1668 года от Рождества Христова, ночью в Хауптсмоорвальде
Симон сидел перед охотничьим домом, стиснув рукоять пистолета. Ветер между тем усилился. Со стоном гнулись верхушки сосен, и сквозь вой и свист невозможно было услышать, что происходит в доме.
С тех пор как Магдалена, Георг и Бартоломей влезли внутрь, прошло немало времени. Симон счел за лучшее спрятаться с Иеремией в зарослях ежевики и подождать, что будет дальше. Отсюда он видел весь дом и в случае чего мог…
Фронвизер задумался.
А что он, собственно, мог?
Он должен был остановить похитителя, если тот вдруг выберется из дома. Но как это сделать, Симону никто не сказал. Цирюльник с сомнением посмотрел на заряженный пистолет. Чтобы от этой рухляди был хоть какой-то толк, вероятно, придется встать прямо перед Зальтером… И даже тогда неизвестно, выстрелит ли он вообще.
Симон вздохнул и вытер с лица последние капли дождя. До недавних пор с ним был хотя бы Иеремия, но и тот все больше замыкался в себе. Старик то и дело устремлял взгляд на обветшалый дом, временами качал головой и что-то бормотал одними губами. Казалось, он над чем-то усиленно размышляет. Раз или два сквозь завывания ветра до Симона доносились со стороны дома приглушенные крики. Что же там творилось? Может, ему самому сходить и проверить? И вообще не следовало отпускать туда Магдалену! Но если его жена что-нибудь вобьет себе в голову, отговорить ее было чрезвычайно трудно.
Скорее даже невозможно…
Когда Симон уже решил подобраться ближе, из некоторых окон неожиданно повалил дым. Снизу, у самой земли, показалось красноватое зарево.
Тогда-то Иеремия и оставил его. Старик внезапно поднялся, подошел к дому и влез в окно.
С той самой минуты Симон был один.
Холодный металл пистолета странным образом успокаивал. И все-таки в душе нарастал страх. Страх и неуверенность, которые мучили его и лишали сил. Почти вся его семья находилась в этом зловещем доме. Симон не мог больше ждать, он должен был помочь! Вот только как? Просто ворваться в охваченный пламенем дом в надежде отыскать где-нибудь Магдалену и остальных? Но что, если…
Внезапно совсем рядом кто-то угрожающе зарычал. Это был низкий рык, словно гул надвигающейся бури.
«Оборотень!» – пронеслось у Симона в голове.
Однако его рассердила собственная глупость. Черт возьми, не было никакого оборотня! Какой-то сумасшедший жаждал мести, только и всего. И он был там, в доме, а не в зарослях ежевики.
Но что же это тогда?
Вновь послышалось рычание, потом шорох, словно что-то большое пробиралось сквозь заросли.
Прямо на Симона.
Для цирюльника это оказалось чересчур. С пистолетом в руках он бросился к дому, уже окутанному густым дымом. Несколько раз торопливо огляделся, но в темноте не смог ничего рассмотреть.
Зато теперь он увидел кое-что перед собой.
Из подвала выбрались два человека, мужчина и женщина. Сначала Симон принял их за Якоба и Барбару. Но стоило ему подойти ближе, и надежда улетучилась. Мужчина был куда ниже и тщедушнее Куизля, а женщина – заметно старше Барбары. Симон не знал их, но предположил, что перед ним был Маркус Зальтер. Драматург приставил к горлу женщины нож и вел ее перед собой.
Фронвизер решительно направил пистолет на похитителя. Теперь он точно знал, что должен делать! Его немного трясло, и он надеялся, что Зальтер этого не заметит.
– Ни с места, ублюдок! – выкрикнул Симон. – И брось нож, если хочешь пожить еще немного.
Казалось, Зальтер только теперь заметил его в темноте. Он обратил к цирюльнику свое лицо, на удивление спокойное и невозмутимое. Фронвизер был в замешательстве. На вид драматург был умным и чутким, не лишенным тонкого вкуса. Симон ни за что не поверил бы, что этот человек способен на столь ужасные деяния.
– Я сам решу, когда мне уходить из жизни, – проговорил Зальтер так тихо, что Симон едва расслышал его сквозь завывания ветра и рев пламени. – А занавес опускать еще не время.
Только теперь у цирюльника появилась возможность разглядеть женщину, худую и изможденную. Руки у нее, по всей видимости, были связаны. Платье на ней оказалось рваным, покрытым сажей. Вероятно, она была из числа похищенных Зальтером жертв. Быть может, в горящем подвале остался кто-то еще? Если так, то шансов выжить у них практически не было…
– Где Барбара? – спросил Симон дрожащим голосом. – Дочь палача. Что ты с ней сделал, изверг?
– А, вот что ты хотел выяснить. – Зальтер улыбнулся. – Ты, видимо, тоже приходишься ей родичем? Да, большая у вас семья… Почти как моя когда-то. – Улыбка померкла. – У меня к тебе предложение: я скажу тебе, где Барбара, а ты отпустишь нас.
– Если она еще там, то Богом клянусь, я тебе башку прострелю, – мрачно ответил Симон и кивнул на столб дыма, валившего из шахты.
Зальтер состроил невинную мину:
– А кто сказал, что она там? Может, я спрятал ее совсем в другом месте.
– Она… – начала женщина хриплым голосом, но Зальтер сдавил ей горло, и нож царапнул кожу.
– Заткнись! – прошипел драматург. – Или ты труп! – Потом снова обратился к Симону: – Ну так что? Брось пистолет, и я скажу.
– А если не скажешь? – спросил Фронвизер.
Зальтер улыбнулся:
– Придется тебе рискнуть.
Симон сделал глубокий вдох. Как ему поступить? Принять предложение этого сумасшедшего? Он уже собрался с ответом, чтобы потянуть время, но тут заметил краем глаза, как из подвала выбрался кто-то еще. И в этот раз у него не возникло сомнений в том, кто бы это мог быть.
Это был Якоб Куизль.
Зальтер не мог его видеть, потому что стоял спиной к дому. Их с Куизлем разделяло около тридцати метров. Палач предостерегающе поднял руку. По всей видимости, он заметил Симона.
«Надо задержать ублюдка! – подумал Фронвизер. – Совсем немного, пока Якоб не подберется достаточно близко…»
– Великолепное место ты подобрал, – сказал он, стиснув рукоять пистолета. – Жаль, что теперь его пожрет пламя.
Зальтер пожал плечами:
– Оно мне больше не нужно, дело сделано. Хотя обидно за… – Он помедлил. – Назовем это реквизитом. Кое-что обошлось мне весьма недешево, приходилось заказывать у опытных кузнецов в Форххайме. Но все остальное, к счастью, уже имелось в наличии.
– Ты имеешь в виду… орудия пыток? – удивленно спросил Симон.
– «Реквизит» нравится мне куда больше. – Зальтер улыбнулся. – Я обнаружил этот дом в прошлый раз, когда мы были в Бамберге. Люди сторонятся его, потому что здесь якобы водятся призраки. Видимо, поэтому никто толком и не обыскивал старые подвалы, даже шведы во время войны. У прежнего хозяина были весьма странные увлечения. Я наткнулся внизу на дыбу; там же были тиски, «испанские сапоги», щипцы… Казалось, сам Господь послал мне знак! Наконец-то я мог воплотить свой замысел в жизнь.
Симон украдкой бросил взгляд на Куизля. Тот медленно приближался, шаг за шагом. Он чуть прихрамывал – похоже, там внутри что-то стряслось. Симону оставалось только надеяться, что палач был ранен не слишком серьезно и сумеет одолеть Зальтера.
– Но почему только теперь? – спросил цирюльник. – Прошло столько лет. Почему ты не смог забыть? Почему…
– Я… я пытался забыть! – перебил его Зальтер, по-прежнему удерживая свою заложницу. На лбу у него заблестели капельки пота. – Я не хотел всего этого, поверь! Но полгода назад я снова оказался в Бамберге. Во время представлений я смотрел на этих жирных патрициев, частью тех самых людей, которые погубили мою семью! Они построили карьеру, устроили себе сладкую жизнь на деньги моего семейства, как личинки в куске мяса, в то время как я влачил жизнь бедного артиста! Но выяснил о них все. Места их проживания, привычки, поездки и политические интриги… Я отыгрывал множество ролей, чтобы к ним подобраться. И что ты думаешь? Старуха Готцендёрфер действительно жила в одном из наших домов. Ее супруг приобрел его за бесценок. И жадного Васольда я подкараулил перед старым домом, который тоже принадлежал нашему когда-то могущественному семейству. Приятное совпадение. – Он улыбнулся, но потом взгляд его снова стал серьезным и озлобленным. – Труднее всего было с Себастьяном Харзее. Сын главного из инквизиторов заполучил сан викария. При этом его отец, этот ублюдок, стоял во главе заговора!
– И поэтому Себастьян Харзее должен был умереть особенно ужасной смертью, – пробормотал Симон.
– Ха, так вы обо всем догадались? Вам известна настоящая история о Ромео и Джульетте? – Губы Зальтера скривились в ухмылке. – Викарий стал моим шедевром. С него все началось. Пару месяцев назад я нашел в этих лесах дохлую лису, и тогда мне пришла мысль заразить моих питомцев бешенством. С Джульеттой не вышло, а вот с Ромео – вполне. Я продал Харзее несколько религиозных книг и таким образом получил доступ в его покои. И потом его поцеловал Ромео… – Он захихикал. – Харзее должен был стать моим оборотнем, виновным во всех этих жутких убийствах. Долго пришлось ждать, даже слишком, но он все-таки заболел – и как раз вовремя. Викарий, этот фанатик, сам стал оборотнем! В итоге люди считали, что это он бродил по улицам в шкуре. А это все время был я, единственный наследник семейства, которое погубил жадный до власти отец Харзее…
– Но Харзее почти добрался до тебя, – мрачно ответил Симон. – Он отправил стражу к вашей труппе. Поэтому ты быстренько подбросил Матео шкуру.
Зальтер пожал плечами:
– Мне было жаль Матео. Но что оставалось делать? Меня загнали в угол. Позже я перевел подозрение на сэра Малькольма – подкинул ему в сундук детский череп и прочую ерунду на случай, если среди нас опять станут искать виновных.
Куизль был теперь всего в нескольких шагах от Зальтера. Он знаком велел Симону продолжать говорить.
– Ты… ты решил отомстить членам той злополучной комиссии, это еще можно понять, – попытался тот удержать разговор в нужном русле. – Но эти ни в чем не повинные женщины…
– Мои близкие тоже ни в чем не виноваты! – вскричал Зальтер и сдавил своей жертве горло; женщина захрипела. – Им нужен был только мой дед, но они истребили всю семью, потому что опасались нашей мести! Что ж, теперь я плачу им той же монетой… – Глаза его сузились. – Вот только палач тогда бесследно пропал. Говорят, у него не осталось родственников… Но потом я повстречал Барбару. Она говорила, что все палачи связаны между собой кровными узами и зовут друг друга кумовьями. Михаэль Биндер и Бартоломей Куизль – не исключение. Поэтому племяннице палача, как частичке большого семейства, пришлось умереть.
Симон вздрогнул. Что сказал Зальтер?
Поэтому племяннице палача пришлось умереть…
Так, значит, Барбара уже мертва? А что же с Магдаленой и остальными?
В этот момент Куизль приблизился к ничего не подозревающему Зальтеру. С хриплым криком он бросился сзади на драматурга и его заложницу, и все трое покатились по земле. Женщина тоже закричала – Зальтер по-прежнему держал ее, словно щит, между собой и палачом. Нож затерялся в общей неразберихе.
Симон стоял в нескольких шагах и в оцепенении взирал на происходящее. Лишь через некоторое время он вновь ощутил холодную сталь пистолета. Может, настал момент им воспользоваться? Но что, если он попадет не в того?
– Прекратите! – крикнул он в отчаянии, потрясая пистолетом. – Прекратите сейчас же, или… или я стреляю!
Но мужчины и не думали прекращать. Симон заметил, до чего ослаблен был Куизль, почти оглушен. Наверное, он наглотался в подвале дыма. Кроме того, у него текла кровь из многочисленных ран на голове.
В конце концов связанной женщине удалось откатиться в сторону. Она растянулась на земле, глотая воздух, в то время как рядом кипела схватка между неравными противниками. Зальтер был не так силен, как палач, но оказался изворотливым и очень крепким. Куизль навалился на него всем своим весом, но, когда он замахнулся для удара, Зальтер схватил ком грязи и швырнул палачу в лицо. Воспользовавшись его замешательством, драматург высвободился из хватки противника и выскользнул из-под него. Но вместо того, чтобы сбежать, Зальтер в бешенстве бросился на Куизля, ослепленного грязью. В нем проснулась сила безумца.
– Сколько же… народу в вашем… проклятом семействе, – хрипел он, обрушивая удар за ударом на оглушенного палача. – Сколько же еще… мне… придется отправить в ад?
Симон не мог больше медлить. Он задержал дыхание, направил пистолет на Зальтера, который совершенно забылся, и нажал на спуск.
– Сам отправляйся в ад! – крикнул он с дрожью в голосе, ожидая оглушительного грохота.
Раздался тихий щелчок – и больше ничего. Порох не воспламенился.
Зальтер на мгновение замер, а потом громко расхохотался.
– Из тебя вышел бы прекрасный актер, – сказал он, отсмеявшись. – Я уж было поверил, что пистолет заряжен… Вот видишь, поэтому я не пользуюсь ими. Разве что на сцене. Иногда достаточно простого камня. Им, по крайней мере, тоже можно убить…
Он подобрал с земли тяжелый камень, замахнулся и собрался уже обрушить на стонущего палача, но тут рядом кто-то угрожающе зарычал.
Симон вздрогнул. Это был тот же самый звук, который он слышал в зарослях.
Утробный рык, словно раскаты надвигающейся бури.
– Что еще за… – пробормотал Зальтер и огляделся.
В следующий миг из темноты на них устремилось нечто. Оно было светлым, почти белым, и размером с теленка.
«Оборотень! – успел подумать Симон. – Он все-таки существует!»
Словно посланный дьяволом призрак, монстр прыгнул на парализованного ужасом Зальтера и отбросил его от Куизля. Пламя было не таким ярким, и Симон не видел подробностей неравной схватки. Зальтер завизжал, когда существо принялось рвать громадными когтями сначала его камзол и рубашку, а потом и грудь. Вытянутая морда скользнула по окровавленному торсу жертвы и отыскала наконец горло.
Громадные челюсти сомкнулись на шее, и вопли Зальтера резко оборвались. Он несколько раз выгнулся, ноги бесконтрольно задергались, а зверь рвал ему горло и пил кровь. Наконец драматург затих…
…а существо подняло голову и посмотрело на Симона.
Цирюльник впервые увидел зверя в полную величину. У него были короткие острые уши и приплюснутая голова с широкой пастью и обвислыми губами, за которыми виднелся ряд длинных зубов. Красные глаза тускло сверкали, как маленькие угольки. Грудь была слишком массивная и широкая для головы, словно существо было составлено из собак различных пород. Шкура у него была бледно-серая и забрызганная кровью. Мускулистые передние лапы оканчивались длинными когтями. Размером примерно с годовалого медведя, зверь, казалось, был создан с одной-единственной целью.
Убивать.
Фронвизер смотрел на него с ужасом и благоговением. Нет, это был не оборотень, а обыкновенный пес.
Но не становился от этого менее опасным.
Зверь вновь угрожающе зарычал. Куизль лежал, по-прежнему оглушенный, всего в нескольких шагах. Монстр приблизился к безжизненному телу и с шумом его обнюхал.
Симон почувствовал, что дрожит всем телом. Что же зверь сотворит теперь с палачом?
– Стреляйте же! – закричала женщина, которая успела укрыться в зарослях. – Стреляйте же, пока он всех нас не загрыз!
Симон хотел ответить ей, что пистолет старый и ни на что не годится. Но потом взвел дрожащим пальцем курок и прицелился.
Надо хотя бы попытаться! Пока монстр живьем не сожрал Якоба! Надо попытаться. Господи, помоги мне…
Он нажал на спуск.
В этот раз раздался громкий хлопок, перед глазами ярко вспыхнуло, и руку подбросило вверх отдачей. Симон вскрикнул и выронил обжигающе горячий пистолет. Он решил уже, что ослеп, но тут услышал жалобный визг и открыл глаза. Зверь лежал на земле и вздрагивал. Белую шерсть на груди заливала кровь. Пес рыл землю и перебирал ногами, словно бежал по воображаемой лужайке.
Потом он неожиданно замер.
«Я попал! – пронеслось в голове у Симона. – Я и в самом деле застрелил его!»
На несколько мгновений мир как будто замер. Словно в отдалении ревело пламя на крыше охотничьего дома, завывал ветер, и сосны стонали под его порывами.
Затем со стороны дома послышались крики:
– Брут! Господи, Брут! Что же они с тобой сделали?
Симон посмотрел в сторону главного входа. Там стояли Магдалена с Бартоломеем и поддерживали Георга, близкого к обмороку.
Они пронесли юношу еще несколько шагов, пока не оказались вне досягаемости пламени. Затем Бартоломей выпустил его и заковылял к собаке.
– Брут, мой маленький Брут! – восклицал он скорбным голосом. – И зачем ты только сбежал от меня!..
Магдалена встала со стонущим Георгом посреди поляны. Языки пламени медленно взбирались по крыше охотничьего дома. Ветер между тем немного стих, но его силы было достаточно, чтобы превратить дом в огненный ад.
Последние события повергли ее в замешательство, буквально выбили из колеи. Вместе с Бартоломеем она, точно под гипнозом, тащила раненого Георга по комнатам, полным дыма и светлым от огня, мимо изъеденных мышами чучел, горящей мебели и рваных ковров, по которым плясали языки пламени. Магдалена кричала, плакала, причитала. Где-то в доме были Барбара и ее отец, но она ничем не могла им помочь! Единственным, кто еще мог их спасти, был старый калека, который, наверное, тоже уже сгорел или задохнулся в дыму.
Наконец они добрались до дверей, и тот же миг снаружи донесся выстрел. В некотором отдалении стояли Симон с незнакомой женщиной. Но на земле, вероятно, лежал ее отец, а рядом – что-то белое, разглядеть она не смогла. Магдалена испытала необыкновенное облегчение. Похоже, отцу удалось выбраться из огненного плена.
А Барбара? Что с Барбарой? И что с Иеремией?
Бартоломей выпустил Георга и устремился к остальным. Оставшееся расстояние Магдалена тащила брата одна. Наконец она осторожно опустила его на землю.
– Все будет хорошо, – пробормотала женщина, словно молитву, предназначенную ей самой. – Все будет хорошо.
Спустя некоторое время Магдалена стояла вместе с остальными возле трупа, над которым Бартоломей склонился, как над мертвым ребенком. Он гладил его окровавленную шерсть и шептал слова утешения. Симон между тем занялся Георгом и лоскутами, оторванными от своей рубашки, остановил кровь, которая еще текла из раны на ноге. Чуть поодаль лежал убитый Зальтер, точно растерзанный олень, однако на него никто не обращал внимания.
– Здесь я могу сделать для Георга лишь самое необходимое, – серьезным голосом сказал Симон Магдалене и потуже затянул повязку. – Рана довольно глубокая. Парню срочно нужны лекарства, чтобы не началось воспаление. – Он показал на ее отца, который сидел молча и ссутулившись на поваленном дереве. – Твоего отца тоже не помешало бы перевязать. Этот полоумный несколько раз врезал ему по голове. Но он, конечно же, никого к себе не подпустит.
– Ты что, не понимаешь? Он думает о Барбаре! – вскинулась на него Магдалена, и по телу ее прошла дрожь. – Мы все тут думаем о Барбаре. Кроме… кроме тебя, наверное!
– Может, она и не в доме вовсе, – попытался успокоить ее Симон. – Зальтер намекал, что, возможно, спрятал ее где-то в другом месте…
– Она была там, – послышался тихий голос рядом.
Это была незнакомая женщина, которая уже представилась Адельхайд Ринсвизер, женой аптекаря, пропавшей больше недели назад.
– Барбара стала его последней жертвой, – продолжала она скорбно. – Вместе со старым секретарем, с которым, видимо, была знакома… – Она робко тронула Магдалену за плечо: – Мне очень жаль.
Дочь палача почувствовала что-то мокрое на щеках. Это слезы ручьем потекли по лицу. Чувство было такое, словно кто-то со всей силы ударил ее в живот.
– Я… пойду к отцу… – пробормотала она едва слышно. – Я нужна ему.
Она поднялась и подошла к отцу. Тот по-прежнему сидел на поваленном дереве, похожий на каменную глыбу, принесенную сюда древними морями. Магдалена присела рядом, и они вместе стали смотреть на ревущее пламя, пожиравшее крышу дома.
– Это я виноват, – сказал вдруг палач. – Я был… так зол. Ворвался туда совсем один, как бешеный кабан… Барт все-таки прав: я ни на что не годен.
– Что ты такое говоришь? – тихо возразила Магдалена. – Ты бы не смог этому помешать. Мы все…
Она резко замолчала. В дверях дома вдруг показался кто-то еще. Позади него рушилась крыша, в воздухе летала горящая дрань, но человек, пошатываясь, продолжал идти. Только теперь Магдалена узнала в нем Иеремию. Он что-то нес на руках, осторожно, точно сокровище.
Это было хрупкое человеческое тело, плотно закутанное в обугленную монашескую рясу. И все же Магдалена сразу поняла, кто в нее завернут.
– Барбара! – закричала она и бросилась к ним.
Крик Магдалены вывел Якоба из глубокой скорби.
Когда старшая дочь выкрикнула имя Барбары, палач решил, что у него помутился рассудок. Но потом он поднял голову и увидел, как Иеремия ковыляет к ним с Барбарой на руках. Старший Куизль вскочил, преодолел разделявшие их несколько шагов и принял дочь в свои широкие крепкие руки. Он не плакал с тех пор, как умерла его жена, но теперь слезы катились по его заросшему, черному от копоти лицу.
– Барбара, Барбара! – всхлипывал он. – Девочка моя, мне… мне так жаль…
Магдалена уже стояла рядом, остальные тоже подбежали к ним. Волосы у Барбары почти полностью выгорели, лицо, так же как и ладони, было покрыто сажей и красными пузырьками ожогов. Руки и ноги у нее были связаны, но веревки уже основательно прогорели. Грудная клетка двигалась часто-часто, как у больной птицы.
– По крайней мере, она еще дышит, – заметил Симон тихим голосом и стал осторожно ее осматривать. – Эта ряса, похоже, спасла ей жизнь. Должно быть, она намокла под дождем и уберегла ее от сильных ожогов.
Он помог Якобу бережно уложить девушку на землю, и они вместе стянули с нее дымившуюся рясу.
– Принесите воды! – распорядился цирюльник. – Быстрее!
Куизль подхватил шляпу, бросился к ближайшему пруду и набрал там воды. Ею они умыли Барбаре лицо и дали немного попить. Девушка открыла глаза, взглянула на Якоба и на остальных. По лицу ее скользнула улыбка.
– Папа, – пробормотала Барбара. – Ты все-таки не бросил меня… Пить…
Потом она снова потеряла сознание.
– Я… раздобуду тебе всю воду мира, девочка моя, только не покидай нас, – прошептал Куизль и смочил растрескавшиеся губы дочери, выжав несколько капель из мокрого платка.
– Думаю, она будет жить, – сказал Симон через некоторое время, как следует смочив ее ожоги. – Правда, ей, как и Георгу, срочно нужны травы, которые мы раздобудем только в городе… – Он вздохнул: – Сейчас я был бы рад даже горсти пастушьих сумок или листьям бузины.
– Я могу набрать листьев! – оживилась Магдалена и показала в сторону горящего дома: – Там, в саду, кажется, растет большое дерево бузины, и не все листья еще опали.
С этими словами она скрылась во мраке. Симон же с Якобом остались выхаживать раненых.
Иеремия тоже нуждался в помощи. К старым шрамам добавилось несколько ожогов. Он хрипел при каждом вдохе.
Якоб склонился над ним и пожал его покрытую пузырями руку.
– Спасибо, – сказал он с дрожью в голосе. – Спасибо тебе, ты спас мою дочь.
– У меня был должок перед Господом, – просипел Иеремия. – Одна жизнь за другую. Мне… мне не следовало убивать Клару. Даже если бы она выдала меня, эта расчетливая тварь. Я… я не имел на это права.
– Только у Господа есть право забирать жизнь, – ответил Куизль. – Мы, палачи, всего лишь орудия.
Иеремия улыбнулся:
– Если так, то я побыл в употреблении. Стал старым, покрылся ржавчиной и ни на что больше не гожусь.
Читать бесплатно другие книги:
