Петербургский сыск. 1874 год, апрель Москвин Игорь

Глава девятнадцатая. Штабс—капитан напросился

– Василий Михайлович, – с нескрываемой в голосе радостью произнёс пристав 3 участка Московской части капитан Зиновьев, дородный мужчина, страдавший при ходьбе отдышкой. Полицмейстер 2 отделения полковник Угрюмов стал подыскивать замену шестидесятилетнему Петру Васильевичу, который не менее с заметной иронией добавил, – приветствую вас, разлюбезный чиновник по поручениям при начальнике сыскного отделения. Какими судьбами в наших краях, я, вроде бы, посыльного не отправлял на Большую Морскую?

– Так, видимо, они сами, – сделал попытку пошутить помощник пристава коллежский секретарь Илья Леонтиевич Нефедьев, красавец тридцати двух лет с пышными усами и бакенбардами, подстриженными точь в точь, как у нынешнего Государя—Императора, незабвенного Александра II, – нос по ветру держат.

– Здравствуйте, господа, – поздоровался штабс—капитан, своим серьёзным видом и голосом настраивая полицейских чинов на деловой настрой, – я здесь по делам службы, но если что—то случилось, то не применю воспользоваться возможностью оказать вам услугу, – хотя слова и звучали дружески, но чувствовалась в них и насмешка, и стремление уколоть в ответ. Штабс—капитан в Лештуковском переулке оказался не по службе, а по делам скорее по личным, надо было завершить одно дело, которое, как нескончаемая верёвка тянулось с прошлого года.

– Не откажемся, – поглаживал усы помощник пристава и подмигнул капитану Зиновьеву, намекая, что от сиего дела можно избавиться, ведь для чего создана сыскная полиция, как не для таких случаев.

– Так что стряслось в подведомственном царстве? – Теперь штабс—капитан не сдержался, но при этом не дрогнул ни один мускул на лице. Сама серьёзность.

Капитан Зиновьев кашлянул в кулак, и в правду, что это они с помощником так разошлись, и взглянул из—под седых широких бровей на Илью Леонтиевичу.

– Час тому купцу Фуфаеву, живущему в этой квартире, – пристав показал рукой на приоткрытую дверь, – неизвестный проломил голову, когда он вышел на лестничную клетку, похитил бумажник с кредитными билетами и скрылся.

– Час тому? – уточнил Орлов.

– Истинно так, мы, – Зиновьев кивнул головой на помощника, – только прибыли и толком ничего не знаем.

– Купец жив?

– Жив, но доктор говорит, плох, разговаривать пока не может, так что мы и сами не знаем, как выглядит нападавший.

– Но о нападавшем кто—то изволил сообщить, – буднично произнёс Василий Михайлович.

– Совершенно верно, – пристав с помощником переглянулись.

– Вот со свидетеля надо и начинать, – в голосе штабс—капитана звучали нотки учителя гимназии, объясняющего нерадивым ученикам, что дважды два всегда будут четыре, а отнюдь не три, и совсем уж не пять.

– Начинайте, Василий Михайлович, – засопел пристав, признавая правоту сыскного агента, невзирая на предвзятое отношение со стороны некоторых полицейских чиновников, они признавали, что Путилин и его люди знают своё дело, – Илья Леонтиевич, я думаю, мы сможем оказать любую помощь Василию Михайловичу.

– Так точно, – щёлкнул каблуками статский помощник пристава, никогда не одевавший военного мундира, но наслышанный о поведении офицеров.

Штабс—капитан наклонился перед дверью в квартиру купца. Пятно засохшей крови показывало, где лежал Фуфаев. Василий Михайлович поднял голову и посмотрел на пристава, который тяжело засопел:

– Да, там нашли беднягу с окровавленной головой.

– Я могу поговорить с доктором?

– Непременно, – и капитан Зиновьев обратился к помощнику, – Илья Леонтиевич, не сочтите за труд, пригласите Готфрида Готфридовича.

Через несколько минут на лестничную площадку вышел доктор Московской части статский советник Геринг, вначале показалось, что из дверей выкатился большой шар в тёмном чесусовом костюме в мелкую, едва приметную глазу. Клеточку, завершаемую большой круглой совершенно лысой головой с торчащими, как листы бумаги ушами и очками в золотой оправе.

– Здгавствуйте, – доктор снял очки, достал из кармашка мягкую тряпочку и начал протирать стекла, – вы хотели меня увидеть.

– Совершенно верно, господин Геринг, я – сыскной агент, – Готфрид Готфридович махнул рукой, показывая тем, что он знает, кто перед ним, – мне хотелось бы узнать, как себя чувствует господин Фуфаев? Можно ли с ним побеседовать? И ваше мнение, чем могла быть нанесена рана на голове?

– Молодой человек, – Геринг надел очки и посмотрел внимательно на сыскного агента, – вы слишком много задаёте мне вопросов. Что я могу их позабыть, пока буду отвечать на пегвый. Итак, господина Фуфаева лучше не тгогать, ему я пгописал покой, тем более, что когда купец вышел и только мельком взглянул на мужчину, потом незнакомец удагил его со спины и наша жегтва так и не успела рассмотгеть пгеступника, далее… О чем вы спрашивали?

– Орудие, – напомнил штабс—капитан.

– Я думаю, либо дубинка, либо толстая палка, либо кусок железного прута. В гане я не заметил ни гжавчины, ни щепок, а может, пгедмет, не более полу сажени в длину, – доктор развёл руки в сторону, показывая ладонями длину, – обёгнут был в толстое сукно или кожу. Я ответил на все ваши вопросы?

– Да, господин Геринг, благодарю, – задумчиво произнёс Василий Михайлович.

Капитан Зиновьев и его помощник молчали и наблюдали, как снова штабс—капитан склонился над пятном, что—то совсем неслышно пробормотал, поднялся, сделал несколько шагов по лестничной площадке, озираясь по сторонам.

– Да, так и было, – наконец сказал он вслух.

– Что—то выяснили? – поинтересовался коллежский советник Нефедьев.

– Преступник ждал вот за этим выступом, – сыскной агент указал на нишу на площадке, – когда Фуфаев вышел и повернулся спиной, незнакомец ударил и, видимо, побежал вниз. Вы расспрашивали жильцов или дворника, может, кто—то слышал топот или чужого человека в доме?

– Василий Михайлович, мы прибыли за несколько минут перед вами, – опять засопел капитан Зиновьев, выказывая свою обиду.

– Хорошо, если не возражаете, я пройдусь с расспросами.

– Нет, – пристав с помощником переглянулись, – мы отнюдь не против.

Стук каблуков штабс—капитана становился все тише, пока не утих вместе с едва слышимым скрипом входной двери.

Капитан Зиновьев, отдуваясь, надел форменную фуражку, которую держал в руках, чертыхнулся, его помощник коллежский секретарь так и не расслышал слов начальника и учтиво промолчал, только в голове мелькнуло, что когда же пристав подаст в отставку. Давно засиделся на теплом месте, пора и честь знать, более молодым, Илья Леонтиевич приосанился, дорогу освобождать.

Кроме дворника никого у двери не было, даже праздной публики, охочей до таких случаев, чтобы поглазеть, что—то услышать и потом разнести по столице о таком кровавом происшествии, что можно за голову схватиться – слишком много нелюдей ходит по улицам, не город, а разбойничий вертеп.

Василий Михайлович прищурился, весеннее солнце совсем не ласковыми лучами било в глаза, словно лето давно пришло на петербургскую землю.

И только теперь штабс—капитан от досады сжал губы и зачем ввязался в новую историю, в сыскном и так дел по горло. Да, ладно, как говорится, назвался груздем, так полезай и без всяких сетований. Как—нибудь разберёмся и в этом деле.

– Братец, – Орлов поманил пальцем дворника, – ты, как мне кажется, знаешь о происшествии в доме?

– Так точно, Ваше Благородие! – бело—рыжеватая борода жила своей жизнью, только присмотревшись, штабс—капитан понял, что у благообразного старика дёргался подбородок.

– Что можешь сказать?

– Я прошу прощения, ваше благородие, но вы кто таков будете?

– Я—то, – Орлов хотел ответить грубо, но сдержался, достал из кармана жетон, – сыскной агент.

– Быстрёхонько вы, – дворник тут же прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнего, но Василий Михайлович больше поглащён новым следствием, чем выискивать в словах горожан неприятные для уха нотки.

– Так что видел, братец, что слышал? Докладывай.

– Дак что? Я ж на улице, почитай, цельный день. По парадной лестнице не хожу, хозяйкой нашей, Марьей Дмитриевной, запрещено.

– Ты мне не про хозяйку рассказывай, а кто из дому выходил в последний час? Кого из незнакомых людей видел? Почему не поинтересовался. Кто таков? Ты мне все, как на духу. Считай, что на исповедь пришёл. Понял?

– Так точно, – дворник прижал метлу, словно ружье, – незнакомым мне людей я не видел, может, кто прошмыгнул, пока я за метлой ходил. Так с минуту отсутствовал, взял из каморки своей, да сюда на пост свой, – дворник позволил себе улыбнуться, но увидев серьёзное лицо сыскного агента, спрятал улыбку подальше.

– Ты мне говори, что видел?

– Дак, – глаза у дворника загорелись, – мальчонка, что на третьем у Семеновых служит выходил, а более никого не видел я.

– Мальчонка вернулся?

– Так точно.

– Из тебя слова вытягивать надо? – Штабс—капитан рассерженно засопел.

– Мальчонку Санька Голубев зовут, проживает на третьем этаже у Семеновых.

– Хорошо, пока я ходить буду к мальчонке этому, ты повспоминай о незнакомцах, иначе я подумаю, что ты его в дом впустил. Смекаешь?

– Так точно, – пальцы, обхватывающие черенок метлы, побелели, – понятливые мы.

Как не хотелось возвращаться назад и видеть лица пристава с помощником, но пришлось. Может быть, мальчонка мог видеть незнакомца.

На втором этаже капитана Зиновьева и коллежского асессора Нефедьева не было, видимо, находились в квартире купца Фуфаева. Да это и к лучшему, меньше вопросов, на которые пока нет ни одного мало—мальски вразумительного ответа.

Третий этаж. Орлов постучал и сразу же отворилась тёмная дверь, перед глазами миловидная девушка лет двадцати, в белоснежном накрахмаленном фартучке.

– Сударь, что вам угодно? – произнесла она довольно приятным голосом и так же мило улыбнулась.

– Мне нужен Александр Голубев, – с не менее приятной улыбкой ответил штабс—капитан.

По лицу девушки мелькнуло изумление и она ничего не сказала, в глазах появились озорные искорки.

– Ты, наверное, наслышана о случившемся в доме неприятном случае?

– Да.

– Именно поэтому, мне нужен Голубев.

– Я сперва доложу господину Семенову.

– Не надо, хотя можешь доложить, что чиновник по поручениям при начальнике сыскной полиции штабс—капитан Орлов просит позволения поговорить с Александром Голубевым.

Василий Михайлович не слышал, как господин Семенов отказал сыскному агенту в визите и недовольно пробурчал, что, мол, некогда заниматься пустяками, а если хочет полицейский говорить с Сашкой, так пусть с ним и беседует.

Девушка провела штабс—капитана в маленькую каморку без окон, где находилась узкая койка, застеленная чистым в заплатах одеялом. Мальчик лет тринадцати вскочил, когда сыскной агент втиснулся в тесное пространство.

– Ну, здравствуй, Александр.

– Здравствуйте, – Орлов отметил, что у мальчика красивые голубые глаза.

– Не пугайся, – Василий Михайлович положил руку на плечо Александра. – ты сиди.

– Я.

– Так, Александр, ты мне ответь, ты сегодня выходил из дому?

– Да, мне Николай Семёнович велел телеграмму отправить.

– Вот и хорошо. Скажи, а когда?

– С час тому.

– Скажи, на лестнице никого не встретил?

– Да.

– Ты его видел раньше в доме?

– Кажется, нет, – неуверенно произнёс мальчик, – нет, никогда не видел.

– Хорошо, что можешь о нем сказать? Как выглядел? Во что одет?

– Так обычно, – брови Голубева взлетели вверх.

– Припомни, – настойчиво сказал Орлов.

– В тёмном коротком пальто.

– Какого цвета и насколько короткое?

– Тёмное, кажется, чёрное, заплаты на локтях, а короткое, словно с чужого плеча.

– Понятно, говори, дальше.

– Бородка такая короткая, – мальчик показал на своём лице, – чёрная. Он улыбался и я увидел, что передних зубов у него нет. А вот ещё что, – обрадовался Голубев, в шапке потёртой он был, я удивился, на улице жарко, а он в шапке. Спарится можно.

– На ногах что было?

– Кажется, сапоги, пыльные, грязные.

– Больше ничего не припомнишь?

– Нет.

– Из жильцов или прислуги никого не встретил.

– Нет, только, – мальчик умолк.

– Говори.

– Мне показалось, что кто—то этажом выше из квартиры вышел.

– Благодарю, Александр.

– Извините, – покраснел мальчик.

– Что?

– А вы вправду найдёте преступника?

– Обязательно, – сказал Орлов, уже выходя из тесной каморки.

Глава двадцатая. Штаб—капитан продолжает поиски

Орлов поднялся этажом выше. Две двери напротив друг друга, на обеих таблички, первая гласила «Иван Иванович Филин», вторая – «Профессор Василий Семёнович Семёнов».

Штабс—капитан нажал на кнопку новомодного электрического звонка, ожидая резкого звука изнутри, но в квартире продолжала стоять тишина. Василий Михайлович нажал ещё раз, с тем же успехом. Только после этого раздался щелчок замка, и на пороге возникла низенькая фигура женщины с лоснящимся, словно намазанным жиром, лицом и не очень довольным видом.

– Что вы трезвоните? – женщина вытирала руки о фартук. – Никого нет.

– А ты кто?

– Кухарка, – теперь на лице женщины появилось удивлённое выражение.

– Вот что, кухарка, я – полицейский и веду следствие, – голос Орлова, хоть и звучал глухо, но с жёсткими нотками, – поэтому мне надо задать тебе несколько вопросов. Кстати у кухарки есть имя?

– Дарья я.

– Позволишь, Дарья, войти?

– Будьте любезны, – женщина ступила в сторону, давая пройти в коридор сыскному агенту, – следуйте за мной, – и провела штабс—капитана на кухню, – нам запрещено заходить в хозяйские комнаты.

– Вот что, Дарья, хозяева давно отъехали?

– С утра.

– Далеко?

– Нет, на лето дом выбирать.

– Так, – штабс—капитан с пониманием кивнул головой, – значит, ты почти, что весь день одна.

– Да.

– Ты сегодня выходила куда—нибудь?

– Нам запрещено.

– Дарья, я же не пойду докладывать господину Семенову, мне правда нужна.

– Выходила, – после некоторого времени, расцепив сжатые до белизны губы, кухарка произнесла, – я к сестре ходила, она далее по улице в услужении.

– Когда уходила или пришла никого из посторонних не встретила?

– Я по лестнице вниз шла, мне на встречу мужчина поднимался.

– Знаешь его?

– Откуда? Но раньше не видела такого, в драном пальто, словно с чужого плеча.

– С чужого?

– Маловато ему оно была, да и на рукавах заплаты притом белыми нитками шитые.

– Может лицо приметила.

– Не очень чтобы, – Дарья снова начала вытирать о фартук и без того чистые руки, – лицо такое, круглое, но щеки впалые, под глазами черные круги, словно он ночью не спал, либо пьянствовал.

– Что—нибудь приметное было? Борода там? Родинки? Шрамы?

– Не, я б сразу испугалась, а борода вроде и тёмная, а вроде и нет. Такая какая—то грязная, да и сам он видно давно не мылся.

– Глаза? Нос? Брови?

– Вот глаз я и не видела, он опустил голову и смотрел в ступеньки, когда я проходила рядом. А шапку я заметила, в старой котиковой и до того потёртой, что проплешины виднелись.

– Ну, хотя бы борода большая?

– Нет, нет, обычная.

– На ногах что надето было? Сапоги? Туфли?

– Кажется, сапоги, да, да, сапоги, я ещё подумала, что как это его наш Савельич в дом пустил.

– Савельич?

– Да дворник наш.

Под описание незнакомца могли подходить почти половина столичных жителей, проживающих за Обводным каналом, Петербургской стороне, Озерках. Бороды носят почти все, в стоптанных грязных сапогах тоже все, пальто? Это не примета. Василий Михайлович остановился на лестнице. Можно поговорить с родными купца, но что от них узнаешь? Если враги у Фуфаева есть так не из голодранцев же? Хотя что в столице не творится, намедни на Охте такого же купца зарезал грузчик за недоплаченный рубль. Надо будет зайти после новой беседы с дворником.

Савельич, как назвала дворника Дарья, стоял на том же месте, где и оставил его с полчаса тому штабс—капитан.

– Прохлаждаешься, – строго сказал сыскной агент, дворник вздрогнул и чуть было не выронил из рук метлу.

– А?

– О чем задумался, голубчик?

– Ваше Благородие!

– А ты кого ждал? – так и не дождавшись ответа, Василий Михайлович продолжил, так вот, расскажи мне, голубчик, кого ты видел выходящим из дома и как он выглядел. Только чур, не врать, я же не собираюсь твоему хозяину…

– Хозяйке, – тихо дополнил Савельич.

– Пусть будет хозяйке, доводить до сведения, что некий Савельич плохо выполняет свои обязанности. Я вполне ясно выразился?

– Так точно, – опять Савельич вытянулся, как на параде, только теперь крепко держал метлу.

– Вот и договорились, – Орлов по панибратски похлопал дворника по плечу, – и кто вышел из дома?

Савельич тяжело вздохнул, опустив вниз взгляд.

– Я бросился было за ним, но он так рванул, что куда там мне.

– Где ты стоял?

– Вон там, – показал рукой, – он вышел…

– Кто он? – нетерпеливо перебил сыскной агент.

– Я его ранее раз—два видел, но тогда он пьян был и я его в дом не пустил. Как оборванца впустить, мне место дорого.

– Когда он приходил?

– В точности не скажу, но месяца два—три тому.

– Что я должен из тебя щипцами вытягивать каждое слово, – нервически засопел Василий Михайлович, – кто? К кому приходил? Зачем?

– Вот зачем не имею возможности знать, а вот к кому, имею догадку.