Петербургский сыск. 1874 год, апрель Москвин Игорь
– Не припомню.
– У касс? – настойчивее повторил Соловьёв.
– Так вы называете инцидентом замечание, которое я сделал гимназисту?
– Совершенно верно.
– Что вас интересует? Ведь я и лица—то его толком не заметил, – на лице Степанова появилась улыбка, видимо, опять промелькнуло в голове надворного советника, женщина тоже связана узами брака, и господин статский советник принял его, чиновника по поручениям, за человека, который следил за незнакомкой.
– Вы не припомните, сколько с гимназистом было приятелей?
– Трое, – без запинки ответил хозяин.
– Все в гимназической форме?
– Нет, нет, определённо помню, что только тот наглец был в форме, а два его приятеля в статском.
– Вы могли бы их узнать?
– Вот, – оживился Степанов и погрозил пальцем, – этого наглеца в гимназической форме не мог бы. Вы знаете, его я не запомнил, а вот остальные, – и он покачал головой, – определённо остались в памяти. Я сделал замечание, а он в ответ мне, статскому советнику, с ехиднической улыбочкой… Наглец.
– Значит, их было трое, и вы сможете опознать только одного, я так понимаю?
– Вы совершенно правы, но предупреждаю, что если мне придётся участвовать в официальных действиях, то я…
– Еремей Петрович, все останется между нами, это сугубо конфиденциально. Я же понимаю, – Иван Иванович поднялся с кресла, – но смею в свою очередь надеяться на понимание с вашей стороны.
– Да, да, непременно, – Степанов по—молодецки вскочил и приложил руку к груди.
– Скажите, вы не помните, о чем они разговаривали, сопровождающие гимназиста?
– К сожалению, я не приучен слушать чужие разговоры, тем более, что они говорили очень тихо.
– Разрешите откланяться.
– Не смею задерживать, – и хозяин квартиры проводил сыскного агента до входной двери и запер за ним дверь. Только после тяжело вздохнул, словно скинул с плеч тяжёлый мешок, который он держал во время разговора. Главное, чтобы до Маши не дошли досужие слухи, пронеслось в его голове, иначе не избежать большого скандала.
Иван Рябов, служивший на станции кассиром, оказался долговязым мужчиной средних лет, с вытянутым серым лицом, видимо, болезнь подтачивала его изнутри. Разговаривал с костромским акцентом, словно недавно приехал в столицу из тех мест.
– Не, видел я одного, – рассказывал Иван, – такого круглолицего с ямочками на щеках, улыбался все время. А билет он взял, – кассир задумался, припоминая молодого человека, – не припомню, извиняюсь, но не припоминаю.
– А все—таки? Может, в столицу?
– Может и в столицу.
– А может в Ораниенбаум?
– Може и туда.
– Хорошо, а где мне найти начальника станции?
– Вот в эту дверь, по коридору.
– Благодарю.
Начальник станции ничего путного не сказал, все закатывал глаза и твердил: «Несчастие—то какое, жил мальчишка, в гимназиях ума—разума набирался, а кто—то взял да и лишил счастья по земле ходить… несчастие для матери с отцом—то».
До отхода поезда оставалось несколько часов, и Жуков решил пройтись к месту, где было найдено тело гимназиста, постоял и шальные мысли проносились в голове. Вот хорошо бы найти самому этих преступников, Миша уверился, что злодеев должно быть не менее двух – один держал, а второй жизни лишал Мякотина. Показал бы агентам и самому Путилина на что способен Михаил Силантьевич Жуков. На лице появилась улыбка.
Сведений почти не собрал, так по мелочи, зря только прокатился и истратил казённый рубль и своих тридцать копеек. Денег не жалко, а вот времени… Ну, да ладно, убийц с Мытнинской поймали и то дело, потом мысли перенеслись к помощнику пристава. Надо же быть таким недалёким, а все в военного играет. Одним словом – недотёпа, и как такого поставили на участок, он же дальше собственного носа ничего не видит, а главное – не пытается заглянуть. Зато сапоги начищены, мундир выглажен. Нет, таких только на парад красоваться отсылать надо.
Всю обратную дорогу Миша просидел, уставившись в окно, в голове пробегали шальные мысли, такие же, как и изменчивые картины пейзажа, проносившиеся за стеклом.
Соловьев возвращался в подавленном настроении, хотя он ничего особенного не ожидал от господина Степанова. Хорошо, что статский советник подтвердил – гимназистов было трое. Но почему именно гимназистов? Подходящие по возрасту? Не очень вяжется с тем, что ученики всегда носят форму. Значит, надо разыскивать приятелейМякотина, неплохо было бы уточнить, не отсутствовал ли кто из кронштадтской гимназии классом старше или младше. Нет, скорее старше. Надо, все—таки, проверить, вдруг, как говорит Иван Дмитриевич, ниточка выведет в нужном направлении.
Дорога назад, в сыскное отделение, показалось гораздо короче, нежели к господину Степанову. Мысли, хоть и буравили голову, но не приводили ни к одному решению. Только вот, одни гимназисты, да и то не совсем понятно. Если никто не отсутствовал в гимназии, то где дальше искать.
Доклад Ивана Ивановича Путилин воспринял, казалось, безразлично, словно не стоило чиновнику по поручениям тратить утро на пустые разговоры. Так и продолжали с десяток минут сидеть в молчании, Иван Дмитриевич в своём кресле, надворный советник по другую сторону стола на стуле, порываясь подняться, но украдкой брошенный взгляд на сосредоточенное лицо сыскного начальника не позволял пошевелиться. Вдруг перебьёт скрипом и тяжёлыми по паркетному полу шагами какую—то мысль.
– Н—да. – произнёс Путилин и вновь умолк минут на пять, – н—да, – повторил он, – насколько я понимаю, вы хотели бы проверить гимназию в Кронштадте?
– Хотелось бы.
– Смею вас уверить, любезный Иван Иванович, – начальник сыска потрепал бакенбард рукой, – именно, – покачал головой, словно снова погрузился в размышления, – так вот, смею вас уверить, что в гимназии никто из старших классов и класса, где учился Мякотин, не отсутствовал ни третьего, ни четвёртого, ни пятого апреля.
– Тогда…
– Нет, – перебил Соловьёва Иван Дмитриевич, – мысль совершенно верна, но давайте вместе подумаем. Если никто из гимназистов не отсутствовал в день преступления, – Путилин опустил руку с растопыренными пальцами на лежащую на столе бумагу, – а его нам указывает доктор, проводивший вскрытие. Это именно четвёртое апреля, тогда смею предположить, что Мякотин мог быть в Стрельне с друзьями, с которыми знаком по дому дяди Николая Реброва. Так?
– Да, – Соловьёв провёл рукой по шее, – я это упустил. Разрешите мне…
– Нет, – нахмурил глаза Путилин, сдвинув брови к переносице, – Иван Иванович, сейчас там Василий Михайлович, и я думаю, мы сможем через него получить исчерпывающие сведения.
– Я позабыл про ребровскую квартиру, – досадливо признался сыскной агент, – а ведь там проживал молодой человек в полном одиночестве.
– Не совсем так, – Иван Дмитриевич пожал плечами, – служанка, дворник, соседи, наконец. Нет, нет, не бестелесной же тенью был наш убиенный. В этой стороне тоже могут быть некоторые ниточки, торчащие из клубка, поэтому надо их вовремя вытащить.
Глава шестнадцатая. Орлов продолжает расспросы
Широкая лестница, покрытая красной с синими полосками по бокам, привела Василия Михайловича на третий этаж, где одна единственная дверь с потёртой латунной ручкой предстала перед глазами. Штабс—капитан повернул рычажок звонка и где—то в глубине квартиры едва слышно прозвенел колокольчик, потом повернул ещё раз. Прислушался, но никаких шагов за дверью не услышал, только неожиданно щёлкнул громко замок, и на пороге возникла, словно из воздуха, женщина лет тридцати в домашнем ситцевом платье и распущенными темными волосами.
– Доброе утро, – улыбнулась женщина и на щеках появились привлекательные ямочки, – что вам угодно? Господин Ребров в отъезде, – протараторила она заученную фразу.
– Я, собственно говоря, Катя, к тебе.
Тонкие брови на миг дёрнулись вверх, но затем заняли насиженные места и в глазах мелькнул огонёк.
– Да, да, именно к тебе, позволите войти, – губы Орлова расплылись в ответной дружелюбной улыбке, – на лестнице больно уж неудобно разговаривать, – и, заговорнически, добавил совсем тихим голосом, – можем помешать соседям.
Женщина без особой боязни ступила в сторону, освобождая проем двери.
– Прошу, – видимо Катя привыкла к нежданным гостям хозяина.
Большая гостиная, куда женщина привела штабс—капитана, двумя окнами выходила на Сергиевскую улицу, плотные шторы были отодвинуты в сторону, и комнату заливало лучами весеннего солнца. Два дивана, четыре кресла, обитых цветастым шёлком, маленькие столики, на которых стояли коробки с сигарами, вазы, в которых по приезде хозяина, видимо, стояли свежие цветы и камин, над которым на полке возвышались часы.
– Я вас слушаю, – женщина остановилась на пороге гостиной, теребя в руках платок.
– У меня к тебе. Катя, несколько вопросов.
– Позвольте узнать, с кем я разговариваю. Вы приятель Николая Алексеевича?
– Увы, не имею чести быть лично с ним знакомым.
– Но простите…
– Катя, – перебил женщину Орлов, – я – агент сыскной полиции Орлов Василий Михайлович и мой визит, надеюсь, к самому господину Реброву отношения не имеет.
– Я не понимаю, чем я могу быть вам полезна? – Недоуменно спросила служанка.
– Может быть, позволишь присесть?
– Пожалуйста, – она осталась стоять у двери.
– Катя, – штабс—капитан указал рукою на кресло напротив и сел после того, как женщина первой опустилась, – мой интерес связан, как я сказал не с Николаем Алексеевичем, а с его сестрой и её сыновьями.
– Если так, – служанка передёрнула плечами.
– Ты давно при Реброве?
– Шестой год.
– Значит, и Марию Алексеевну знаешь шесть лет.
– Да.
– Сыновей тоже?
– Да.
– Как я понимаю, господин Ребров редко бывает в столице?
– Вы правы, очень редко, – женщина была не слишком многословна.
– А Мария Алексеевна?
– Чаще.
– Катя, я тебе представился и напоминаю, что я – агент сыскной полиции и поэтому задаю вопросы не интереса ради.
– Я понимаю.
– И так, как часто бывает здесь госпожа Мякотина?
– Я, – служанка облизнула в волнении губы.
– Катя, все, что ты мне поведаешь, никогда никто не услышит.
– Мария Алексеевна бывает два—три раза в месяц.
– И каждый раз встречается с Александром Николаевичем?
– Да, – служанка произнесла совсем тихо и покраснела, словно её уличили в чем—то неприличном.
– Катерина, – Орлов так тяжело вздохнул, что женщина вздрогнула, то, что можешь рассказать мне ты, я могу узнать другими способами, но на это уйдёт время, которого, к великому моему сожалению, теперь нет. Понимаешь, служба и от каждого ушедшего часа может зависеть чья—то жизнь.
– Василий Михайлович, что может зависеть от того, сколько раз в месяц встречалась Мария Алексеевна с… – она запнулась, – с Александром Николаевичем?
– Многое, – ударил себя по колену штабс—капитан, – это кажется, что не так, а на самом деле многое. Я не питаю никаких особых чувств ни к сестре твоего хозяина, ни к ее… близкому другу, но речь идет об убийстве, поэтому мне необходимо знать все о приезжавших и проживавших в квартире в последнее время.
– Убийства? – Женщина побледнела, и глаза расширились от ужаса. – Кто убит?
– Сперва ответь на вопросы.
– Я готова.
– Когда Мария Алексеевна в последний раз приезжала?
– Недели две—три тому, – увидев укоризненный взгляд сыскного агента, добавила, – двадцатого марта.
– Хорошо, сколько времени она здесь провела?
– Днём двадцатого приехала, а утром, – служанка теперь покраснела, – следующим утром с Александром Николаевичем уехала.
– Больше она здесь не была?
Женщина отрицательно покачала головой.
– Хорошо, а кто приезжал в последние дни?
– Только Сергей, – и продолжила, – второго он был уже здесь, а четвёртого с утра ушёл, ничего не сказавши, вот с тех пор в квартире я одна.
– К Сергею кто—нибудь приходил?
– Нет.
– А Иван?
– Это вы про сына господина Нартова?
– Да.
– Так они с детства дружны были, но вот года два, как рассорившись, и друг друга на дух не переносят.
– Что стало причиной?
– Ни один, ни другой, так и не признались. На улице встретят друг дружку, как носы воротят, словно никогда знакомство не водили.
– Так и не признались?
– Никому, тайна превеликая, как об этом говорит Мария Алексеевна.
– Не знаешь других приятелей Сергея?
– Нет, на квартиру больше никто не приходил, правда, один раз, – и женщина умолкла, прикусив губу.
– Продолжай.
– Сергей вышел утром, и мне показалось, что его кто—то ждал.
– Можешь его описать?
– Так вы у Сергея и узнайте.
– Я спрашиваю у тебя, итак.
– Ростом с Сергея, круглолицый, по возрасту? Наверное, ровесник Сергея или на годок постарше.
– В чем был одет?
– В тёмном весеннем пальто, мне показалось, чёрного цвета, да и шарф, из окна не разглядишь, но скорее всего шёлковый белого цвета.
– Шляпа? Фуражка?
– Нет, он был с непокрытой головой, тепло сейчас, а может, он в руках держал, я не приметила.
– Когда ты его видела?
– Четвёртого числа, Сергей попросил приготовить ему утку к ужину, но так и не пришёл.
– Часто случалось, чтобы он беспричинно уезжал?
– Иной раз бывало, кто я для них, чтобы меня предупреждать? – Она сжала губы, видно было, с трудом разняла и произнесла, – сродни мебели, которая хоть и нужна, но ее не замечаешь.
– Значит, к Сергею никто более не приходил? – Штабс—капитан не обратил внимания на последние слова служанки.
– Да, никто.
– Хорошо, – Орлов поднялся.
– Вы так и не сказали, кого убили, – обречённо произнесла женщина.
– Сергея, – тихо сказал штабс—капитан.
– Сергея? – С удивлением в голосе выдавила из себя Катерина.
– Катерина, я попрошу пока никому не рассказывать о нашем разговоре и тем паче, о преждевременной смерти сына Марии Алексеевны.
– Да, я буду молчать, но Сергея? За что?
Василий Михайлович спускался по лестнице на второй этаж, он имел намерение поговорить с Иваном, сыном статского советника Нартова. Сказывалось то, что всякое дело, должно быть, доведено до конца, будь то расспросы, будь то поиски нужных сведений. Иной раз от сказанного вскользь слова, которому говоривший и внимания не уделял, в такую сторону заводило, что до окончания расследования один шаг оставался, а здесь есть ещё соседи, не один год живущие рядом. В прочем бывает, что живёшь дверь в дверь, а о человеке так ничего и не знаешь, пока что—нибудь с ним, либо от него не случится.
Горничная, молодая девушка, в белом переднике и чепце, из—под которого выглядывала прядка темных волос, зарделась от взгляда на высокого статного мужчины и немного смутилась под его взглядом, но взяв себя в руки, доложила хозяйке о приходе штабс—капитана из сыскной полиции. Госпожа Нартова была удивлена визитом полицейского, хотела отказать, но благосклонно приняла господина Орлова и позволила поговорить с сыном.
Иван Нартов, юноша семнадцати лет, с соломенными волосами, разделёнными посредине головы щегольским пробором, не смотря на то, что находился в постели из—за высокой температуры.
Юноша встретил Василия Михайловича настороженным взглядом, как будто бы кого—то ждал, но ни один мускул не дрогнул на лице. Иван не отвёл глаз.
– Что вам угодно? – спросил юноша вместо приветствия.
– Штабс—капитан Орлов, сыскная полиция, – отрекомендовался Василий Михайлович и придвинул ближе к кровати стул, стоящий в углу, и украдкой обернулся. Закрыта ли дверь, никто не подслушивает?
– Сыскная? – Иван не скрывал удивления. – неужели и в нашем городе таковая существует?
– Представьте себе, молодой человек, уже восемь лет.
– Неужели восемь? А я о ней и не слышал.
– Просто вы заняты совсем другими делами, нежели следить по газетам за расследованиями.
– Может быть, так все—таки чем я смог заинтересовать столь важный департамент?
– У меня несколько вопросов касательно вашего приятеля Сергея Мякотина?
– Приятеля? – Вспыхнул юноша, – я его знать не знаю и тем более знать не желаю.
– Но все—таки попрошу ответить.
– Хорошо, – сквозь зубы прошипел Нартов.
– Вы давно с ним знакомы?
– Не помню.
– Однако.
– С тех пор, как его дядя занял квартиру на третьем этаже, – Иван ткнул пальцем куда—то вверх.
– Были дружны?
– Пожалуй, были, – смилостивился юноша, признавая знакомство с Сергеем, – даже очень.
– У него были приятели в столице помимо вас?
– Не думаю, я бы о них знал.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Года два тому.
– Значит, два года тому между вами пробежала кошка?
– Да.
– И что или кто явился раздором?
– Надеюсь, что об этом никто не узнает.
– Все же?
– Поинтересуйтесь у Сергея, если у него хватит духу вам рассказать.
– Хорошо, – Василий Михайлович наклонился вперёд, – а разве несколько дней тому вы не видели Мякотина.
– Я вам сказал, что предпочитаю его не замечать.
– Настолько серьёзные причины раздора.
– Не вам о них судить, – огрызнулся юноша.
– Хорошо, не припомните, где вы были четвёртого апреля днём?
– Четвёртого? – Иван прикусил губу, задержавшись с ответом на секунду, – в гимназии. А что?
– Нет, я любопытствую по службе. Где вы учитесь?
– Во Второй гимназии.
Орлов покачал головой. Гимназия, основанная при Александре I, славилась тем, что аттестаты имели равную силу с [битая ссылка] университетскими при производстве в высшие чины, а ученики, окончившие курс учения с отличием, сразу же получали [битая ссылка] XIV класс по Табелю о рангах.
Городовой, прохаживающийся у пожарной команды, подсказал Василию Михайловичу, где можно найти в этот час околоточного, который ничего не добавил к сказанному дворником, служанкой и Иваном Нартовым.
– О! Господин Ребров, – улыбнулся околоточный, – Николай Алексеевич – сила, вы знаете в какие кабинеты он вхож, а с какими людьми приятельствует. Нет, определённо Николай Алексеевич – сила, но вот сестра его, – и поведал уже слышанную штабс—капитаном о связи с Александром Николаевичем Касьяновым, большим чиновником из уездной Казённой палаты, – а вот про Сергея ничего плохого сказать не могу, спокойный, обходительный и очень уж тихий.
Выйдя от околоточного на улицу, Василий Михайлович подумал, что слова словами, а не грех проверить: присутствовал ли Иван Нартов четвёртого апреля на занятиях в гимназии, благо, что Вторая гимназия находилась почти по дороге в сыскное отделение на Казанской улице.
В гимназии пришлось потратить некоторое время на хождение из одного начальственного кабинета в другой, пока инспектор по всемилостивому разрешению попечителя соизволил поведать, что Иван, ученик второго года обучения седьмого класса, сын статского советника Нартова, 4 апреля отсутствовал на занятиях. О чем направлена соответствующая телеграмма на адрес господ Нартовых.
Штабс—капитан возвращался в сыскное отделение в крайне озадаченном виде, заданий добавилось, предстояло узнать, как и где провёл день, в который совершено убийство, бывший приятель Сергея Мякотина Иван. Конечно, все выяснится, но не хотелось терять времени на новые опросы, хождения, встречи. Надо же, а ведь чуть было не поверил этому юноше, так искренне говорившему с такой убеждённостью.
Служба она и есть служба, не смотря ни на что, надо же все—таки докопаться до, порой не очень приятной, истины, как с этим мальчишкой, который, видимо, что—то скрывает, может быть, относящееся к делу, а может быть, и нет.
Штабс—капитан перед дверью на миг остановился, вздохнул полной грудью и вошёл в открытую дверь сыскного отделения.
Глава семнадцатая. Нитки из клубка
Путилин стоял у окна, даже не обернулся, когда кто—то открыл дверь и произнёс:
– Иван Дмитрич, позволите?
Голос Жукова ни с каким не спутать.
– Входи, путешественник. Присаживайся, – начальник сыскной полиции продолжал смотреть в окно, внизу по мостовой ходил полицейский, приставленный для наведения порядка, ежели что произойдёт. Сабля болталась сбоку и, прохаживаясь по тротуару, служивый придерживал её рукой. – Что, Михаил Силантьич, – не дал вымолвить ни слова Жукову, сказал Путилин, – впустую съездил?
– Совершенно верно, впустую.
– Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.
– Верно, Иван Дмитрич.
– Наверное, кассир сказал, что видел только одного гимназиста в лицо и то не запомнил его. Так?
– Так.
– А было их трое. Так?
– Так.
– Вот видишь. Значит, не зря ты посетил Стрельну.
– Но…
– Нет, Миша, ты узнал, что их было трое в гимназической форме.
– Но вы же сами об этом знали? – С досадой пробурчал Жуков.
– Догадки, мил—друг, должны быть подтверждены, иначе они и остаются только догадками.
Путилин продолжал стоять у окна, боясь сделать шаг, чтобы помощник не заметил хромоты. Колено продолжало ныть изнутри, словно кто—то выворачивает сустав наружу. Превозмогая боль, на негнущихся ногах прошёл к столу и с улыбкой на обескровленных губах сел в излюбленное кресло. Вроде бы отлегло.
– Все у нас как—то зыбко, – пододвинул очередной циркуляр ближе к себе, – нет ничего, что смогло бы подвигнуть нас на дальнейшее расследование, боюсь, снова окажемся, в тупике, – сжал губы.
– А что Орлов и Соловьёв?
– Тоже пусто, вот только, – и Иван Дмитриевич рассказал о том, чем завершились поиски чиновников по поручениям, – Иван Нартов вызывает подозрения, но думаю, в конечном итоге окажется, что почувствовал себя юноша взрослым и посетил какую—нибудь из доступных мадмуазелей, чтобы хвастать перед приятелями победой.
– А если…
– Может, конечно, и если… – Путилин смотрел в циркуляр, но буквы выплясывали на бумаге танец, – вот думаю, что тот в тёмном пальто вызывает определённые подозрения. Займись, Миша, и ты им.
Читать бесплатно другие книги:
