12 великих античных философов Коллектив авторов

Глава III

Выслушав все это, они занялись сборами в дорогу, а Кир начал совершать жертвоприношение. Поскольку жертвы дали благоприятные знамения, он тут же выступил со всем войском. В первый день он разбил лагерь как можно ближе от исходных позиций для того, чтобы любой мог вернуться туда, если он что-либо забыл, и запастись там, если он обнаружил у себя нехватку чего-нибудь. Киаксар с третью мидийского войска остался в тылу, с тем чтобы не оголять совершенно собственные владения, а Кир как можно скорее двинулся вперед. Во главе колонны он поставил всадников, а перед ними каждый раз выдвигал на удобные для обозрения пункты разведчиков и наблюдателей. Вслед за конницей он поставил обозы, причем там, где место было ровным, одновременно двигалось несколько рядов повозок и вьючных животных. Позади шла фаланга пехоты, и если какая-либо часть обоза отставала, оказывавшиеся на месте командиры принимали меры к тому, чтобы движение не задерживалось. Если же дорога сужалась, то обозы помещались в середину колонны, а по бокам шли вооруженные воины, и если возникала какая-либо помеха, то находившиеся рядом воины немедленно принимали меры к ее устранению. Все таксисы шли по большей части рядом со своими обозами, ибо всем погонщикам было приказано на походе держаться возле своих таксисов, если только не помешает какая-либо случайность. Погонщик, везший багаж таксиарха, ехал во главе обоза, держа значок, известный людям его таксиса. Таким образом они двигались сомкнутой колонной и все старались, чтобы их обозные не отстали. При таком порядке движения людям не надо было искать друг друга, все находилось налицо и в полной сохранности и воины скорее могли получить все необходимое.

Между тем шедшие впереди разведчики заметили на равнине людей, которые, как им показалось, собирали сено и дрова. Они приметили также вьючных животных, одни из которых, очевидно, увозили собранное, а другие просто паслись на траве. Вглядываясь вдаль, они могли также заметить подымавшийся вверх столб дыма или пыли. Из всего этого они почти с уверенностью заключили, что где-то поблизости находится вражеское войско. Поэтому скопарх [1158] тотчас отправил одного из своих людей сообщить обо всем Киру; Тот, выслушав, велел им всем оставаться на своих постах и немедленно докладывать, если заметят что-либо новое. Одновременно он выслал вперед таксис всадников и приказал им захватить кого-нибудь из рассыпавшихся по равнине людей, чтобы можно было точнее разобраться в обстановке. Отряженные для этой цели всадники двинулись вперед, а остальное войско по приказу Кира тут же расположилось на стоянку, чтобы воины успели приготовить себе все, что он считал необходимым, до того как войти в соприкосновение с врагом. Он велел передать, чтобы они прежде всего позавтракали, а затем оставались в строю и дожидались новых приказаний. Когда все позавтракали, Кир пригласил к себе командиров конных и пеших отрядов, предводителей отрядов колесниц, начальников боевых машин, а также людей, заведовавших вьючными животными и повозками. Все эти приглашенные стали сходиться к его шатру. Между тем всадники, спустившись в долину, схватили и привели нескольких пленников. На вопросы Кира захваченные отвечали, что они вышли из своего лагеря и, миновав передовые посты, ушли вперед, кто за фуражом, а кто за дровами, потому что из-за огромности их войска во всем ощущается нехватка. Выслушав их, Кир спросил:

– А как далеко отсюда находится ваше войско?

– Примерно в двух парасангах. [1159] Тогда Кир снова спросил:

– А о нас что-нибудь говорили в вашем войске?

– Свидетель Зевс, – отвечали те, – и даже много, а главное, что вы уже совсем близко.

– И что же, – спросил Кир, – ваши воины обрадовались, услышав об этом?

Кир задал такой вопрос специально ради присутствующих командиров. А пленники отвечали:

– Нет, свидетель Зевс, наши люди отнюдь не радовались, а скорее даже опечалились.

– Ну, а теперь, – спросил снова Кир, – чем они заняты?

– Выстраиваются в боевой порядок, – отвечали те. – Они и вчера и третьего дня делали то же самое.

– А кто же их выстраивает? – поинтересовался Кир. Пленники отвечали:

– Сам Крез и вместе с ним какой-то эллин и еще один мидянин, о котором, правда, говорят, что он бежал от вас. [1160]

– О Зевс Величайший, – воскликнул при этом известии Кир, – если бы мне удалось заполучить его так, как я хочу. [1161]

После этого Кир велел увести пленных, а сам повернулся к присутствующим, чтобы начать разговор, как вдруг появился другой посланец от скопарха с вестью, что на равнине показался большой отряд конницы. «Мы полагаем, – сказал посыльный, – что они скачут с намерением рассмотреть наше войско. К тому же перед этим отрядом несутся, вырвавшись вперед, еще примерно тридцать всадников, – эти уже прямо на нас; наверное, хотят, если удастся, захватить наш пост, а нас на этом посту всего лишь один десяток». Немедленно Кир приказал части всадников, составлявших всегда его свиту, [1162] скакать к подножию холма, где находился пост, и незаметно от врагов стать там в засаду.

– Как только десяток наших разведчиков покинет пост, – продолжал Кир, – вы выйдете из засады и нападете на врагов, взбирающихся на холм. Я позабочусь о том, чтобы вас не тревожили всадники из большого отряда. Для этого ты, Гистасп, возьми свою тысячу всадников и скачи прямо навстречу вражескому отряду. Однако ни в коем случае не гонись за ними в глубь неизвестной местности; продвинься ровно настолько, чтобы обеспечить за собой сохранение наблюдательных постов. И еще: если кто-нибудь устремится вам навстречу, подняв вверх правую руку, примите таких людей, как своих друзей. [1163]

Гистасп пошел готовиться к выступлению, а гипереты Кира тотчас устремились вперед, как он приказал. На пути им встретился – уже по сю сторону наблюдательных постов – посланный Киром соглядатай со своими слугами, тот самый, который ранее был стражем сузианской пленницы. Как только Кир услышал об этом, он вскочил со своего места и, устремившись навстречу пришельцу, крепко пожал ему руку. Прочие, естественно, как люди непосвященные, были поражены таким зрелищем и не могли оправиться от изумления до тех пор, пока Кир не сказал:

– Друзья мои, к нам вернулся замечательный человек. Теперь уже всему миру надлежит знать о его подвиге. Ведь он ушел от нас не потому, что поддался дурному соблазну, и не из страха передо мной; он был послан мною, чтобы разведать силы врагов и доставить нам о них точные сведения. Что касается меня, Арасп, то я помню о данных тебе обещаниях и достойно отблагодарю тебя при содействии всех этих людей. Вам всем, воины, надлежит почитать его как достойного мужа. Ведь ради нашего блага он подвергался опасности и взял на себя вину, которой страшно тяготился.

Тут все стали обнимать Араспа и пожимать ему руку, пока Кир не сказал, что приветствий, пожалуй, довольно.

– А теперь, Арасп, – попросил он, – расскажи нам о том, что нам важно знать. При этом не умаляй и не приуменьшай силы врагов вопреки правде. Лучше ожидать встречи с сильным противником и натолкнуться на более слабого, чем, наслышав о слабости неприятеля, обнаружить его более сильным.

– Конечно, – отвечал Арасп, – я сделал все, чтобы как можно точнее определить силы врагов; для этого я даже сам принимал участие в построении их войска.

– Стало быть, – заметил Кир, – ты знаешь не только их количество, но и боевой порядок.

– Ну, что касается меня, – сказал Арасп, – то, клянусь Зевсом, я знаю даже то, как они намерены вести битву.

– Тем не менее, – попросил Кир, – ты сначала назови нам их общее число.

– Так вот, – отвечал Арасп, – они все, и пешие и конные, кроме египтян, выстраиваются по тридцать рядов в глубину и занимают около сорока стадиев. [1164] Уж я приложил все силы, чтобы выяснить, какое пространство занимает их армия.

– А как построены египтяне? – спросил Кир. – Ведь ты сказал: кроме египтян.

– Этих мириархи выстраивали так: каждый десятитысячный отряд по сто человек в ширину и глубину. Такой порядок построений, заявили они, принят у них на родине, и Крез, хотя и очень неохотно, согласился, чтобы они строились таким образом. Крезу-то хотелось, чтобы их войско своим протяжением по фронту как можно больше превосходило твою армию.

– А для чего ему надо это? – поинтересовался Кир.

– Для того, клянусь Зевсом, – отвечал Арасп, – чтобы окружить тебя превосходящими силами.

– Однако, – заметил Кир, – он, должно быть, не знает, что совершающие обходной маневр сами могут быть окружены.

Но мы уже услышали от тебя то, что нам важно было узнать. Вам всем теперь, воины, надлежит поступить так: сейчас, как только разойдетесь отсюда, тщательно осмотрите снаряжение ваших коней и оружие. Ведь зачастую какой-нибудь ничтожный недостаток может вывести из строя и воина, и коня, и колесницу. А завтра рано утром, пока я буду приносить жертвы, первым делом надо будет накормить наших людей и задать корма лошадям, чтобы, какую бы задачу ни пришлось выполнять, нам не надо было думать о еде. Затем ты, Арсам, <займи со своими воинами левое крыло, а ты, Хрисант,> – правое, которое ты и сейчас занимаешь, [1165] и прочие мириархи пусть займут те места, которые они занимают сейчас. Ведь когда начинается состязание, некогда перепрягать коней в колеснице. Передайте затем приказ таксиархам и лохагам занять свои места в фаланге, построив каждый лох по два бойца в ряд [1166] (А каждый лох состоял из двадцати четырех воинов). Но тут один из мириархов сказал:

– Неужели, Кир, по-твоему, построенные таким образом, мы сможем противостоять столь глубокой фаланге неприятеля?

– А как по-твоему, – отвечал ему Кир, – на что способна фаланга со столь глубоким построением, при котором воины, стоящие позади, уже не могут достать своим оружием врага? Может ли она причинить вред неприятелю или помочь своим? Я предпочел бы, – продолжал Кир, – чтобы эти их гоплиты, построенные сейчас по сто рядов в глубину, были выстроены в десять тысяч рядов; тогда нам пришлось бы сражаться с горсткой людей. Между тем при той глубине, которую я придаю нашей фаланге, она, я убежден, вся целиком будет в деле и сможет постоять за себя. За воинами, одетыми в панцири, я поставлю метателей дротиков, а за метателями дротиков – лучников. В самом деле, как их ставить первыми, когда они сами признают, что не выдержат никакого рукопашного боя? А если впереди будет заслон из воинов, одетых в панцири, то они выстоят и, кидая дротики и стреляя из лука через головы впереди стоящих, непременно причинят урон неприятелям. И насколько каждый из них навредит врагу, настолько он, без сомнения, тем самым облегчит положение своих. Последними я поставлю тех, кого называют арьергардом. Ведь как от жилища нет проку, если нет у него надежной каменной кладки и кровли, так и от фаланги не будет никакой пользы, если в первых и последних рядах ее не будут стоять хорошие воины. [1167] Итак, вы [1168] первыми построите своих людей согласно моему приказу. За ними вы, командиры пельтастов, [1169] выстраивайте в таком же порядке свои лохи, а за пельтастами вы, командиры лучников, таким же образом – свои. Ты же, начальник арьергарда, займи место позади их всех и передай наказ своим людям зорко следить за впереди стоящими, ободрять тех, кто выполняет свой долг, сдерживать угрозами малодушных и карать смертью всякого, кто вознамерится, повернув тыл, совершить предательство. Ведь долгом впереди стоящих является ободрять и словом и делом тех, кто следует за ними, между тем как вам, стоящим позади всех, надлежит вселять в трусов больше страха, чем его внушают враги. Таковы наши задачи. Ты же, Евфрат, командующий воинами на передвижных башнях, позаботься о том, чтобы упряжки, везущие эти башни, следовали вплотную за фалангой. А ты, Даух, начальствующий над обозами, веди свое воинство сразу за этими башнями; и пусть твои гипереты сурово наказывают тех погонщиков, которые слишком забегут вперед или отстанут. Ты же, Кардух, начальствующий над обозом, везущим женщин, поставь свои повозки позади обоза с поклажей. Вся эта следующая за войском масса будет создавать впечатление огромности (и при случае позволит нам устроить засаду), [1170] а врагов, если они попытаются окружить нас, заставит совершить более далекий обход. Ведь чем большее пространство им придется огибать, тем, безусловно, более ослабленными они окажутся. Таковы мои распоряжения для вас. Вы же, Артаоз и Артагерс, станьте каждый с тысячью своих пехотинцев позади обозов. Вы, Фарнух и Асиадат, свои тысячные отряды всадников не ставьте в общую колонну, но выстройте их в боевой готовности отдельно позади повозок с женщинами, а затем возвращайтесь ко мне вместе с другими командирами. Вам надлежит быть в такой готовности, как если бы вам предстояло вступить в бой первыми.

Ты также, командир воинов, посаженных на верблюдов, поставь свой отряд позади повозок с женщинами; выполняй все, что тебе прикажет Артагерс. Вам, начальники боевых колесниц, надо бросить жребий, и кому он выпадет, тот со своею сотнею колесниц пусть займет место перед фалангой. Две другие сотни колесниц пойдут сбоку фаланги, вытянувшись в глубокие колонны, одна – справа, а другая – слева. Таковы были распоряжения Кира. Но Абрадат, царь Суз, сказал:

– Кир, я по доброй воле готов занять место против вражеской фаланги, если только не возражаешь.

Восхищенный его готовностью, Кир крепко пожал ему руку, а затем спросил персов, которые должны были сражаться на других колесницах:

– Ну, а вы, воины, согласны ли вы с этим?

Поскольку, однако, те отвечали, что им не хотелось бы уступать этой чести, Кир велел им бросить жребий, и Абрадату выпало стать там, где он хотел, а это было как раз напротив египтян. Затем все разошлись и занялись выполнением приказаний Кира, а потом, поужинав и выставив сторожевые посты, легли спать.

Глава IV

На следующий день утром Кир стал приносить жертвы, а остальные воины, позавтракав и совершив возлияния богам, стали облачаться в красивые хитоны, в великолепные панцири и шлемы. Они украшали и коней, надевая на них налобники и нагрудники; на верховых коней надевали еще набедренники, а на лошадей, запряженных в колесницы, – брони, защищавшие им бока. [1171] Все войско засверкало медью и заполыхало пурпуром. [1172]

У Абрадата его колесница о четырех дышлах, запряженная восьмеркою лошадей, блистала особенно великолепным убором. Когда же он сам собирался надеть на себя льняной панцирь, какие приняты у людей его страны, [1173] Панфея поднесла ему

[1174] и золотой шлем, а также налокотники и широкие браслеты для запястий рук, и пурпурный хитон, ниспадавший складками до пят, и султан для шлема гиацинтового цвета. Все это она велела изготовить тайком от мужа, сняв мерку с его доспехов. Абрадат был поражен при виде этого убранства и спросил Панфею:

– Жена моя, неужели ты лишила себя своего драгоценного убора, чтобы изготовить для меня эти доспехи?

– Нет, клянусь Зевсом, – отвечала Панфея, – во всяком случае не самой его драгоценной части, ибо ты для меня и будешь лучшим украшением, если явишься перед другими таким, каким я вижу тебя.

Так говоря, она помогала ему облачаться в новые доспехи, а сама старалась скрыть свои слезы, которые против воли струились у нее по щекам.

Когда Абрадат, на которого и до этого можно было заглядеться, облачился во все эти доспехи, он явился взору всех прекраснейшим и благороднейшим воином, тем более, что природа щедро наделила его своими дарами. Приняв у возничего поводья, он готовился уже взойти на колесницу, когда Панфея, велев всем присутствующим отступить в сторону, обратилась к нему с такими словами:

– Если когда-нибудь были жены, которые дорожили жизнью своих мужей больше собственной, то знай, Абрадат, я одна из таких. Надо ли мне доказывать это? Ведь мое поведение должно говорить об этом более убедительно, чем любые слова, сказанные нынче.

Однако, сколь ни глубоко мое чувство к тебе, как ты это знаешь, я готова поклясться тебе нашей общей любовью, что мне легче оказаться в одной могиле с тобой, доказавшим свою доблесть, чем жить в бесчестье с мужем, покрывшим себя позором. Так сильно я желаю для нас обоих – и для тебя, и для себя – прекрасной участи! Но главное, я считаю, что у нас большой долг перед Киром. Ведь когда я попала в плен и была выделена ему как часть добычи, он не пожелал взять меня ни как рабыню, ни как свободную, но позорную прислужницу, [1175] а сохранил для тебя, приняв под свою защиту, словно жену брата. К тому же, когда его покинул Арасп, бывший мой страж, я дала ему обещание, что если он позволит мне послать за тобой, то в твоем лице явится к нему воин, намного превосходящий Араспа и верностью и отвагой.

Так говорила Панфея. Абрадат же, восхищенный ее словами, коснулся рукой ее головы и, обратив взор к небу, возгласил:

– О Зевс Величайший! Дай мне оказаться мужем, достойным Панфеи, и другом, достойным Кира, который так нас почтил!

Сказав так, он открыл дверцу колесничного кузова и взошел на колесницу. Когда возничий закрыл за ним дверцы кузова, Панфея, не зная, как еще выразить ему свою любовь, поцеловала край колесницы. [1176] Его упряжка тронулась вперед, а она незаметно от мужа все еще шла за ней, пока Абрадат не обернулся и не увидел ее.

– Успокойся, Панфея, – сказал он ей. – Прощай, тебе пора уже возвращаться.

Тут евнухи и служанки подхватили ее и увели обратно к ее коляске и, усадив ее там, задернули полог. И хотя Абрадат и его колесница представляли великолепное зрелище, окружающие не решались оглянуться на него до тех пор, пока Панфея не ушла.

Когда Кир получил при жертвоприношении счастливые предзнаменования, а войско выстроилось согласно его приказаниям, он выдвинул вперед на некоторое расстояние друг от друга ряд наблюдательных постов, затем созвал всех командиров и обратился к ним с такой речью:

– Друзья, доблестные союзники! Боги являют нам в жертвах такие же благоприятные знамения, как и тогда, когда мы в первый раз одержали победу. Со своей стороны я хочу напомнить вам о таких обстоятельствах, которые, как мне кажется, побудят вас идти в бой с гораздо большим воодушевлением. В самом деле, вы закалены в военных делах гораздо больше, чем враги; вы жили вместе и составляли одну боевую колонну гораздо дольше, чем они; вы были участниками общей победы, между тем как они в своем большинстве – участники общего поражения. Что же касается воинов, которые с той и с другой стороны еще не участвовали в боях, то у врагов эти новобранцы в своих соседях по строю видят предателей, тогда как вы, наши новые соратники, знаете, что будете сражаться бок о бок с людьми, всегда готовыми прийти на помощь своим товарищам. Естественно ожидать, что воины, доверяющие друг другу, будут сражаться, охваченные единым общим порывом, не отступая ни на шаг, тогда как те, кто исполнен недоверия, будут помышлять лишь об одном – как бы поскорее бежать с поля боя. Итак, смело устремимся на врагов, с нашими прекрасно оснащенными колесницами против их незащищенных, с нашей конницей, где люди и кони одинаково хорошо вооружены, – против их безоружных всадников; навяжем им сразу же рукопашный бой. Что касается их пехоты, то основная ее масса – та же, с которой вы сражались и прежде; новые только египтяне, которые, однако, также плохо вооружены, также плохо построены. Ведь щиты у них столь велики, что воинам из-за них трудно вести бой и даже видеть что-нибудь впереди, а их построение в сто рядов, несомненно, помешает им же самим участвовать в сражении, за вычетом разве что немногих передовых бойцов.

С другой стороны, если они рассчитывают простым натиском сбить нас с позиции, [1177] то, во-первых, им придется противостоять нашим колесницам, то есть силе железа, [1178] помноженной на силу коней. А затем, если даже какая-то часть их и устоит, как смогут они одновременно вести бой и с нашей конницей, и с фалангой, и с боевыми башнями? Ведь воины с этих башен будут сильно нам помогать; напротив, неприятелей они поставят в трудное положение, поражая их сверху, и лишат возможности сражаться. Впрочем, если вы считаете, что нуждаетесь еще в чем-либо, скажите мне об этом; с помощью богов у нас ни в чем не будет недостатка. И вообще, если кто-нибудь желает что-либо сказать, пусть скажет. Но если желающих нет, то ступайте к месту, где были закланы жертвы, и, помолившись богам, которым мы эти жертвы принесли, расходитесь по своим отрядам. Пусть каждый из вас даст своим воинам такие же наставления, какие я сделал вам. И пусть каждый предстанет перед своими подчиненными достойным своего высокого звания, являя свое бесстрашие и внешним видом, и лицом, и речами.

Книга седьмая

Глава I

Итак, командиры отрядов, помолившись богам, отправились по своим местам. Киру и его помощникам слуги принесли еду и питье, когда они еще совершали жертвоприношения. Кир тут же, стоя, принес в жертву богам начатки еды [1179] и стал завтракать, все время уделяя от своей части тем, кто особенно был голоден. Затем, совершив возлияние и вознеся моления богам, он отведал принесенного питья, и все другие окружавшие его люди сделали точно так же. Наконец, обратившись с мольбой к Зевсу Отчему, чтобы он был им предводителем и союзником, Кир вскочил на коня, велев своей свите делать то же самое. Воины, окружавшие Кира, все были снаряжены так же, как он сам, то есть одеты в пурпурные хитоны, в медные панцири и медные же шлемы с белыми султанами, а вооружены – мечами и копьями с древком из кизилового дерева, [1180] каждый всадник – одним таким копьем. Кони их были защищены медными налобниками, нагрудниками и набедренниками; последние служили одновременно защитой и всаднику. Доспехи Кира отличались только одним: в то время как у остальных всадников они были покрыты золотистой краской, у Кира они сверкали, как зеркало. [1181] Когда он сел на коня и замер так, вглядываясь вдаль и выбирая, куда двинуться, справа неожиданно раздался гром. [1182]

– Мы следуем за тобой, Зевс Величайший! – воскликнул Кир и тронул коня. Справа от себя он велел идти командовавшему конницей Хрисанту с его всадниками, а слева – Арсаму с пехотою. Кир велел передать, чтобы все следили за его значком и двигались ровной линией. А значком у него был золотой орел с распростертыми крыльями на длинное копье. Такой значок и доныне остается у персидского царя. [1183]

Прежде чем показался неприятель, Кир трижды останавливал свое войско для передышки. Наконец, когда прошли уже около двадцати стадиев, [1184] все заметили двигающееся навстречу войско неприятеля. Как только обе армии оказались в виду друг друга, враги убедились, что их построение по фронту гораздо шире в обе стороны, чем у Кира. Остановив свою фалангу, поскольку иначе было невозможно выполнить обходной маневр, они стали поворачивать для этого оба крыла, выстраивая свои войска с каждой стороны наподобие гаммы [1185] с тем, чтобы можно было вести бой сразу со всех сторон. Кир, хотя и видел все это, тем не менее

не останавливался, но продолжал двигаться в прежнем направлении. Прикинув, какой большой угол поворота наметили для себя оба вражеских крыла и как сильно при этом они должны были вытянуться в стороны, Кир промолвил:

– Ты замечаешь, Хрисант, где наши враги собираются делать поворот?

– Да, конечно, – отвечал Хрисант, – и недоумеваю поэтому. По-моему, они чересчур оторвали оба свои крыла от основной фаланги.

– Да, клянусь Зевсом, – согласился Кир, – да и от нашей фаланги тоже.

– Но почему они так делают?

– Очевидно, из страха, как бы их крылья не оказались вблизи нас, когда фаланга будет еще далеко, и мы не напали на них.

– Но тогда, – продолжал Хрисант, – как же смогут эти их отряды организовать взаимодействие, будучи столь оторваны друг от друга?

– По-видимому, – отвечал Кир, – когда их крылья достаточно продвинутся и окажутся с флангов нашего войска, они сделают поворот и, перестроившись в фалангу, двинутся на нас с намерением завязать бой сразу со всех сторон.

– Стало быть, ты находишь их действия разумными? – изумился Хрисант.

– Да, против того, что они видят; но против того, что осталось ими не замеченным, [1186] их построение еще хуже, чем если бы они просто атаковали нас с флангов. Так или иначе, – продолжал Кир, – ты, Арсадо, по-прежнему не спеша, как это делал я, веди вперед свою пехоту. А ты, Хрисант, со своей конницей следуй рядом, в одной линии с ним. Я же двинусь туда, откуда, по-моему, удобнее всего будет начать битву. По пути я посмотрю, как у нас обстоят дела в каждом отряде. Когда я буду на месте и мы уже должны будем войти в соприкосновение с неприятелем, я запою пэан, а вы не отставайте. Когда же мы устремимся на врагов, – а вы легко это заметите, потому что шум тогда, я думаю, будет немалый, – тут уже ринется вперед Абрадат со своими колесницами – так ему будет приказано, – а вам надо следовать за ним, держась как можно ближе к колесницам. Действуя так, мы обрушимся на врагов в самый разгар их замешательства. Я также постараюсь как можно скорее присоединиться к вам, чтобы, вместе преследовать неприятеля, если боги того пожелают.

Распорядившись таким образом и передав пароль «Зевс Спаситель и Вождь», Кир уехал. Проезжая между колесницами и строем воинов, одетых в панцири, он время от времени вглядывался в лица тех, кто шел в боевых колоннах, и восклицал:

– Храбрые воины, как приятно мне видеть ваши лица! Затем, оказавшись перед другим отрядом, он снова восклицал:

– Понимаете ли вы, воины, что нынче нам предстоит бой не только ради новой победы, но и ради сохранения плодов прежней, ради всего нашего благополучия! Минуя третьих, он говорил:

– Воины, отныне нам никогда более не придется в чем-либо упрекать богов. Ведь они даровали нам возможность приобрести великие блага. Надо только быть храбрыми людьми! Затем, перед следующей группой, он восклицал:

– Воины, могли бы мы пригласить друг друга когда-нибудь на более славную пирушку, чем эта? Ведь нынче, если только мы окажемся храбрецами, каждый сможет внести богатую долю для общего стола! [1187] Обращаясь к следующему отряду, он говорил:

– Я думаю, воины, вы сами понимаете, какие нынче всем уготованы награды: победителям – возможность преследовать, поражать, убивать, приобрести добычу и славу, быть свободными и властителями, а трусам – очевидно, все прямо противоположное. Поэтому каждый, кто любит себя, пусть сражается вместе со мною, ибо со своей стороны, насколько от меня зависит, я не допущу никакого трусливого или позорного поступка.

Когда же он проезжал мимо тех, с кем участвовал в первом сражении, то всякий раз повторял:

– Есть ли нужда в речах перед вами, воины? Ведь вы сами знаете, какой день празднуют в битвах храбрые люди, а какой – трусы.

Подъехав, наконец, к Абрадату, Кир остановился. Абрадат тоже, передав своему возничему поводья, подошел к нему; подбежали и некоторые другие из рядом стоящих пехотинцев и колесничих. В присутствии их всех Кир сказал Абрадату:

– Божество, Абрадат, как ты и хотел, пожелало, чтобы ты и твои воины стали в первом ряду союзного войска. Помни, однако, что, когда придет твой черед идти в атаку, персидские воины не упустят вас из виду, не покинут вас и не оставят без поддержки во время боя. На это Абрадат ответил:

– Что касается нас, Кир, то здесь, по-моему, все обстоит прекрасно. Однако меня тревожат наши фланги, потому что я вижу, как вытягиваются в стороны крылья вражеского войска, сильные не только колесницами, но и другими видами оружия. А с нашей стороны им противостоят одни лишь колесницы. Поэтому, – заключил Абрадат, – если бы я не получил это место по жребию, мне, пожалуй, было бы стыдно стоять здесь: до такой степени, мне кажется, я нахожусь здесь в полной безопасности.

– Ну, – возразил Кир, – если у тебя действительно все обстоит прекрасно, то можешь не беспокоиться и за тех, других: с помощью богов я позабочусь о том, чтобы избавить наши фланги от вражеской угрозы. Тебя же я заклинаю об одном: устремляйся в атаку на врагов не раньше, чем заметишь, как бегут те, которых ты теперь опасаешься.

Так хвастал Кир накануне предстоящей битвы, хотя вообще-то он не слишком был склонен к хвастовству. [1188]

– Когда же ты увидишь, – продолжал Кир, – как они побегут, считай тогда, что я уже рядом с тобой, и смело бросайся на врагов. Ты застанешь их объятыми паникой, между тем как твои воины будут полны решимости. Однако, пока у тебя есть еще время, Абрадат, соверши объезд своих колесниц и всех своих воинов призови смело идти в бой; ободри их выражением своего лица, воодушеви их сладкими надеждами! А чтобы вы действительно оказались лучшими из колесничих бойцов, возбуди в своих воинах дух соревнования. Ведь если эта битва окажется удачной, то, будь уверен, впредь все будут говорить, что нет ничего выгоднее доблести.

Абрадат взошел на колесницу и отправился выполнять это приказание. А Кир двинулся дальше, пока не оказался на левом фланге, где находился Гистасп с половиной персидской конницы. Обратившись к нему по имени, Кир сказал:

– Теперь, Гистасп, как ты видишь, дело зависит от твоей быстроты. Ведь если мы сами первыми перебьем врагов, то уж, конечно, ни один из нас не погибнет. Усмехнувшись, Гистасп ответил:

– Ну, о тех, кто стоит против нас, мы сами и позаботимся, а вот других, которые наступают с флангов, ты бы поручил заботам остальных наших воинов, чтобы и они тоже не стояли без дела. На это Кир сказал:

– Не беспокойся, я ведь к ним и направляюсь. Ты же, Гистасп, запомни следующее: кому из нас бог дарует победу, тот, если где-нибудь останется еще очаг сопротивления, пусть и устремляется туда для нового боя.

С этими словами Кир двинулся дальше. Доехав до фланговой колонны и разыскав командира поставленных здесь колесниц, Кир сказал ему:

– Я направляюсь вам на помощь. Как только заметите, что мы атакуем край вражеского крыла, сразу же бросайтесь тоже на прорыв неприятельской линии, ибо, оказавшись на той стороне, вы будете в гораздо большей безопасности, чем застигнутые здесь.

Когда он, наконец, оказался позади повозок с женщинами, он велел Артагерсу и Фарнуху оставаться здесь с тысячью пеших и тысячью конных воинов.

– Когда вы заметите, – сказал Кир, – что я иду в атаку на вражеское правое крыло, тогда, не мешкая, устремляйтесь тоже на тех, кто стоит против вас. Вы поведете бой с фланга, там, где любое войско оказывается наиболее уязвимым для удара, тем более, что вы будете действовать фалангой, что придаст вам особенную силу. [1189] У врагов, как вы можете заметить, крайними стоят всадники. Непременно бросьте на них отряд верблюдов, и можете быть уверены, что, прежде чем дело дойдет до боя, вы увидите врагов в смехотворном положении.

Отдав такие распоряжения, Кир поехал на правый фланг. Между тем Крез решил, что фаланга, при которой он сам находился оказалась уже ближе к неприятелю, чем вытягивавшиеся в сторону крылья. Поэтому он поднял сигнал, [1190] приказывая фланговым колоннам далее не двигаться, но немедленно, каждой на своем месте, сделать поворот. Когда они встали, повернувшись лицом прямо к войску Кира, Крез дал им знак двигаться на неприятеля. И вот три фаланги двинулись на войско Кира: одна – с фронта, а две другие – с флангов, одна – с правого, а другая – с левого, так что великий страх обуял все войско Кира. Действительно, словно маленький квадратик посреди большого, армия Кира со всех сторон окружалась вражескими воинами – всадниками, гоплитами, пельтофорами, [1191] лучниками, колесницами; лишь с тыла не было врагов. Тем не менее по приказу Кира все воины разом повернулись лицом к врагу. [1192] В тревожном ожидании предстоящей схватки обе стороны хранили глубокое молчание. Но вот Кир решил, что время пришло, и тогда он запел пэан, и все войско подхватило его. После этого все разом издали боевой клич в честь Эниалия, [1193] и тотчас же Кир ринулся вперед. Ударив со своими всадниками на неприятелей с фланга, он старался как можно быстрее сблизиться с ними для боя. Пехотинцы в боевом порядке быстро следовали за ним и с разных сторон охватывали неприятельскую колонну. Кир имел явный перевес, потому что, действуя фалангой, атаковал противника во фланг. В результате очень скоро враги обратились в паническое бегство.

Как только Артагерс увидел, что Кир начал сражение, он тотчас двинулся против левого крыла неприятеля, бросив вперед верблюдов, как ему и приказывал Кир. Кони врагов уже издали испугались вида верблюдов: одни, обезумев, мчались прочь, другие вставали на дыбы и натыкались друг на друга. Такой страх кони испытывают обычно при виде верблюдов. [1194] В результате Артагерс со своими воинами в полном боевом порядке обрушился на врагов, уже приведенных в замешательство. В то же время колесницы устремились против правого и левого крыла неприятеля. Спасаясь от них, многие вражеские воины попали под удар отрядов, наступавших с флангов вслед за колесницами, а другие, наоборот, спасаясь от атакующих воинов, были раздавлены колесницами.

Абрадат тоже не стал более ждать. С громким возгласом: «Друзья мои, следуйте за мной!» – он устремился вперед, не щадя своих лошадей, бодцом коля их до крови. [1195] Вместе с ним ринулись вперед и другие колесничие. При виде их вражеские колесницы тотчас обратились в бегство, причем только некоторые успели подобрать своих парабатов, [1196] а другие так и бросили их на произвол судьбы. Устремившись прямо вперед, Абрадат врезался в строй египетской фаланги; вместе с ним ринулись сюда же и другие ближайшие к нему колесничие. И прежде в иных случаях нередко обнаруживалось, что нет фаланги сильнее той, которая составлена из соратников-друзей; так оказалось и тогда. Ибо за Абрадатом последовали только его товарищи и сотрапезники; [1197] прочие возничие, видя, как недвижно, густой колонной стоит египетская пехота, уклонились в сторону за уносившимися прочь вражескими колесницами и стали их преследовать.

Так как в месте удара египтяне не смогли расступиться перед Абрадатом и его товарищами, ибо слева и справа ряды стояли недвижно, то нападавшие напором коней сбивали и опрокидывали вражеских воинов, упавших же растаптывали вместе с оружием копытами коней и колесами. А кто попадал под серпы, того они рассекали надвое вместе с доспехами. Однако в этой неописуемой свалке, когда колеса натыкались на груды поверженных тел и слетали с осей, Абрадат и некоторые другие колесничие не удержались и попадали на землю. Здесь и погибли эти храбрые воины, будучи изрублены на куски. Однако следовавшие за ними персы ворвались в ряды египтян через брешь, проделанную Абрадатом и его друзьями, и стали разить приведенных в замешательство врагов. Все же там, где ряды египтян остались нетронутыми, – а это было на большом протяжении, – враги начали наступать на персов.

Тут закипела жестокая сеча; бились копьями, древками, мечами. Однако египтяне благодаря своей массе и оружию имели перевес. Ведь у них и сейчас на вооружении мощные и длинные копья, а их щиты по сравнению с панцирями и легкими плетеными щитами гораздо лучше прикрывают тело и, прикрепляясь у плеча, сообщают особую силу натиску воинов. Итак, сомкнув свои щиты, египтяне шаг за шагом теснили неприятеля. Персы со своими плетеными щитами, которые они держали, зажав кистью руки, не могли им противостоять. Пятясь, персы отступали, нанося и принимая удары, пока не оказались под защитою боевых машин. Когда сражение докатилось до этого места, египтяне оказались под ударом воинов, поражавших их с башен. В то же время воины, поставленные в арьергарде, не позволяли покидать поля боя ни лучникам, ни метателям дротиков; грозно подняв мечи, они заставляли их метать свои стрелы и дротики. Люди гибли один за другим, повсюду слышались страшный скрежет оружия, свист стрел и копий, громкие крики воинов, призывавших и подбадривавших друг друга или взывавших о помощи к богам.

В этот момент появился Кир, преследуя ту часть вражеского войска, с которой он столкнулся в начале сражения. Увидев, что персы сбиты с позиции, он сильно огорчился. Однако, сообразив, что быстрее всего он сможет остановить продвижение врагов, ударив им в тыл, он передал своим воинам приказ следовать за ним и повел их в обход. И вот, зайдя с тыла, они обрушились на ничего не подозревавших врагов и многих из них перебили. Когда, наконец, египтяне их заметили, они стали кричать, что сзади враги, и, под градом ударов, стали поворачиваться. Теперь дрались все вперемежку, и пешие, и конные. Какой-то вражеский воин, попавший под коня Кира и сбитый копытами, успел мечом поразить его коня в живот. От удара конь взвился на дыбы и сбросил Кира. Тут каждый мог бы убедиться, как много значит для полководца быть любимым своими подчиненными. Тотчас все воины подняли крик и с удвоенной яростью бросились на врагов, тесня их и снова подаваясь назад от встречного натиска, нанося и принимая удары. А один из гиперетов Кира соскочил на землю и подсадил его на своего коня. Оказавшись снова верхом, Кир огляделся и увидел, что египтян бьют со всех сторон, ибо уже появились с персидскими всадниками и Гистасп, и Хрисант. Однако Кир не разрешил им больше атаковать египетскую фалангу, а велел издали забрасывать ее стрелами и копьями. Обогнув поле боя и доехав до боевых машин, Кир решил взобраться на одну из башен и посмотреть, нет ли где еще какого-либо вражеского отряда, который продолжает борьбу. Поднявшись на башню, он увидел, что вся равнина заполнена конями, людьми, колесницами, бегущими и преследующими, побеждающими и терпящими поражение. Нигде он не мог заметить ни одного вражеского отряда, который продолжал бы сопротивление, кроме плотной колонны египтян. Эти, попав в трудное положение, стали кругом и, ощетинившись во все стороны копьями, застыли неподвижно за своими щитами. Они не предпринимали более никаких действий и несли страшный урон.

Кир был восхищен их мужественным поведением и жалел, что гибли такие храбрецы. Поэтому он приказал всем сражавшимся вокруг бойцам отойти и не позволял более никому нападать на египтян. Затем он послал к ним глашатая с вопросом, хотят ли они все погибнуть, сражаясь за тех, кто бросил их в бою, или спастись, сохранив славу храбрых воинов. В ответ те заявили:

– Как же мы сможем спастись и сохранить славу храбрых воинов? На это Кир сказал им:

– Но ведь мы видим, что вы одни остаетесь в строю и намерены продолжать бой.

– В таком случае, – продолжали спрашивать египтяне, – как мы сможем обеспечить себе спасение почетным образом?

– Очевидно, – отвечал им Кир, – (если вы обеспечите себе спасение, не предав никого из союзников), [1198] сдав оружие и став друзьями тех, кто предпочитает сохранить вам жизнь, хотя мог бы уничтожить вас. Выслушав это, египтяне спросили:

– А если мы действительно станем твоими друзьями, как ты решишь поступить с нами?

– Так, – отвечал Кир, – чтобы, делая вам добро, в свою очередь получать от вас услуги.

– Какое же именно добро? – спросили снова египтяне. На что Кир ответил:

– Я мог бы положить вам плату больше той, которую вы получаете теперь, на все время этой войны. А когда наступит мир, то всем вам, кто пожелает остаться у меня, я предоставлю для поселения землю и города и дам женщин и рабов.

Выслушав это, египтяне попросили, чтобы их только освободили от участия в войне с Крезом, поскольку, как они заявили, с ним одним у них была личная дружба. С прочими условиями они полностью согласились и обменялись с Киром заверениями в верности.

Потомки египтян, которые остались тогда на службе у Кира, и поныне сохраняют верность персидскому царю. [1199] Кир предоставил тем египтянам несколько городов внутри страны, которые еще и теперь называются городами египтян, а также Ларису и Киллену близ моря, возле Кимы, которыми еще и сейчас владеют их потомки. [1200] Покончив со всем этим, Кир уже ночью отвел свое войско и расположил его лагерем в Фим-брарах. [1201]

В этом сражении у неприятелей отличились одни только египтяне, а в войске Кира лучшей оказалась персидская конница. Поэтому еще и теперь сохраняется у персидских всадников то вооружение, которое ввел для них тогда Кир. Особенно отличились также серпоносные колесницы, вследствие чего и этот род оружия до сих пор остается в чести у персидских царей. Что же касается верблюдов, то они только пугали вражеских коней, однако сидевшие на них воины не могли поражать неприятельских всадников, хотя и сами тоже не терпели от них урона, так как лошади не осмеливались приблизиться к верблюдам. В тех условиях верблюжья конница оказалась полезной, но ни один благородный воин не желал заводить и держать верблюдов для верховой езды, тем более упражняться в ведении боя с них. Таким образом, они вернулись к прежней своей роли и теперь используются только в обозе.

Глава II

Итак, воины Кира, поужинав и выставив, как полагается, караулы, легли спать. Между тем Крез со своим войском сразу бежал в Сарды; прочие отряды, составлявшие вражеское войско, также устремились по домам, каждый стараясь за ночь уйти как можно дальше. С наступлением дня Кир двинулся прямо на Сарды. Подойдя к крепости, защищавшей город, он стал воздвигать осадные машины и готовить лестницы, как бы намереваясь начать штурм. Занимаясь такими приготовлениями, он велел халдеям и персам с наступлением ночи взобраться на укрепление сардийцев там, где эта скала казалась наиболее крутой и неприступной. Проводником у них был некий перс, который ранее был рабом одного из воинов, охранявших акрополь, и потому хорошо знал спуск к реке и обратный подъем наверх. [1202] Как только обнаружилось, что враги овладели цитаделью, все лидяне покинули городские стены и разбежались по городу, кто куда. А Кир с наступлением дня вошел в город и велел передать всем воинам, чтобы никто не отлучался со своего поста. Крез заперся в царском дворце и оттуда с мольбой взывал к Киру. Тот оставил при Крезе караул, а сам направился к уже занятой его войсками цитадели. Увидев, что персы, как положено, охраняют кремль, а халдеи оставили свои посты и устремились грабить дома горожан, Кир тотчас же созвал их начальников и велел им как можно скорее оставить его лагерь.

– Мне нестерпимо видеть, – сказал он, – как наживаются мародеры. Знайте, что я был готов обогатить вас всех, кто принял участие в моем походе, на зависть остальным халдеям. Но теперь не удивляйтесь, если на обратном пути вам повстречается кто-нибудь посильнее вас. [1203]

Выслушав такое грозное предупреждение, халдеи испугались и стали умолять Кира не гневаться, обещая вернуть все захваченное имущество. На это Кир отвечал, что он ничуть в них не нуждается.

– Но, – продолжал он, – если вы действительно хотите, чтобы я перестал сердиться, отдайте все, что вы взяли, воинам, оставшимся сторожить акрополь. Ведь если остальные узнают, что вознаграждение получают в первую очередь дисциплинированные, то порядок у меня будет образцовый. [1204]

Халдеи поспешили сделать так, как повелел им Кир, и воины, верные своему долгу, получили много всевозможных даров. А Кир, расположив свое войско в той части города, которая показалась ему наиболее удобной, передал приказ всем завтракать, не покидая своих постов.

Распорядившись таким образом, Кир велел привести к нему Креза. [1205] Тот, как только увидел Кира, воскликнул:

– Здравствуй, господин! Судьба дарует тебе отныне такое имя и мне велит тебя так величать.

– Здравствуй и ты, Крез, – отвечал ему Кир, – ведь, как бы там ни было, оба мы люди. Кстати, не согласился бы ты, Крез, дать мне добрый совет?

– Разумеется, Кир, – отвечал тот, – я был бы рад придумать для тебя что-либо полезное. Ведь это и мне, я знаю, послужило бы на пользу.

– Послушай тогда меня, Крез, – сказал Кир. – Я знаю, как много трудов и опасностей перенесли мои воины, и как исполнены они теперь сознания того, что овладели самым богатым, после Вавилона, городом в Азии. Я нахожу поэтому справедливым, чтобы они были вознаграждены. К тому же я понимаю, что если они не получат какой-нибудь награды за свои труды, то я не смогу их долго держать в повиновении. Однако я не хочу отдать им ваш город на разграбление, ибо я считаю, что это будет означать для города верную гибель, а, кроме того, я хорошо знаю, что при грабеже выгода всегда достается негодяям. Выслушав все это, Крез сказал:

– В таком случае позволь мне объявить кое-кому из лидян, по моему выбору, что я добился от тебя обещания не устраивать в городе грабежа и не допускать увода в плен наших детей и женщин. За это, скажу им, я обещал тебе, что с согласия самих лидян тебе достанется все, что есть самого лучшего в Сардах. Ведь если они об этом услышат, то, я уверен, любая драгоценность, какая есть здесь у мужчин или женщин, поступит в твое распоряжение и, несмотря на это, через год город у тебя снова будет полон всевозможных богатств. А если ты разграбишь его, то одновременно погубишь и те промыслы, которые люди признают источником всяких благ.

Впрочем, когда ты увидишь наши подношения, в твоей власти будет еще раз подумать о разграблении. Для начала же пошли людей за моими сокровищами и пусть твои стражи примут их от моих хранителей. Со всем этим Кир согласился и обещал сделать так, как предложил Крез.

– Ну, а теперь, Крез, – попросил Кир, – поведай мне о том, как исполнились прорицания, данные тебе Дельфийским оракулом. Ведь рассказывают, что ты чрезвычайно чтил Аполлона и во всем поступал, следуя его указаниям.

– Увы, Кир, я был бы рад, если бы было так. На самом же деле я с самого начала в обращении своем с оракулом Аполлона делал все наоборот.

– Как так? – удивился Кир. – Поясни, пожалуйста. Ведь то, что ты говоришь, невероятно.

– Прежде всего, – стал рассказывать Крез, – вместо того, чтобы прямо спросить бога о том, что мне было нужно, я стал допытываться, может ли он сказать правду. Между тем не то чтобы бог, но и люди благородные, когда замечают, что им не верят, к этим недоверчивым относятся без всякой любви. Разумеется, он угадал, что я делал, хотя это были странные вещи, да и сам я находился вдали от Дельф. [1206] После этого я посылаю спросить о детях. Бог сначала мне даже не ответил. Когда же я послал ему множество золотых и серебряных вещей, принес пышные жертвы и таким образом, как я думал, наконец умилостивил его, [1207] тогда он снизошел до того, чтобы ответить на мой вопрос, как мне поступить, чтобы у меня были дети. Он ответил, что они у меня будут.

И они у меня родились – он даже в этом не солгал, – однако их рождение не принесло мне никакой радости. Ибо один из них был глухонемым, а другой, наделенный лучшими качествами, погиб в расцвете лет. [1208] Страдая от несчастий, постигших моих детей, я снова посылаю спросить бога, что мне делать, чтобы я прожил остаток жизни наиболее счастливо. Он мне ответил:

– Крез! Познавая себя, счастливым ты век проживешь свой. [1209] Услышав такое прорицание, я обрадовался. Я считал, что бог дарует мне счастье, требуя от меня самого легкого. Ведь что касается других людей, то одних можно узнать, а других невозможно, но о себе, полагал я, любой человек знает, кто он есть. В последовавшее за тем время, пока я жил мирно, я после смерти сына ни в чем более не мог упрекнуть судьбу. Но, когда ассирийский царь уговорил меня пойти войною на вас, я подверг себя крайней опасности. Тем не менее я вышел из этого положения, не понеся никакого ущерба. И в этом случае я тоже не виню бога; ведь когда я понял, что мне не по силам бороться с вами, и я сам и все мои воины с божьей помощью благополучно вернулись домой. [1210] Но вот опять, ослепленный накопленным богатством и уговорами тех, кто просил меня стать общим вождем, (дарами, которые мне подносили, и теми), [1211] кто льстиво говорил мне, что если я соглашусь принять власть, то все мне будут повиноваться и я стану величайшим из людей, – исполнившись гордыни от таких речей, когда все кругом цари избрали меня вождем в новой войне, я принял это командование и возомнил себя способным достичь величия. Я не сознавал того, что собирался на равных воевать с тобой – с тем, кто, во-первых, происходит от богов, [1212] во-вторых, рожден царями, потомками царей, и, наконец, с детских лет упражняется в доблести, тогда как из моих предков, как я слышал, первый, кто стал царем, только вместе с царством обрел и свободу. [1213] Не поняв тогда всего этого, я по справедливости несу наказание. Но теперь, Кир, я хорошо знаю себя. А вот ты – считаешь ли ты все еще правдивым предсказание Аполлона, что я буду счастлив, узнав самого себя? Я спрашиваю тебя об этом потому, что при сложившихся обстоятельствах ты, по-моему, лучше всех мог бы вынести окончательное решение; ведь от тебя зависит и исполнение его.

– Дай мне время поразмыслить об этом, Крез, – отвечал Кир. – Ведь при мысли о твоем прежнем счастье мне становится жаль тебя и я готов уже сейчас вернуть тебе жену, с которой ты жил до сих пор, дочерей, которые, как я слышал, у тебя есть, наконец, друзей, слуг и все, что нужно для стола, какой был у вас при прежней вашей жизни. Я только лишаю тебя права вести войны и сражения.

– Но в таком случае, клянусь Зевсом, – воскликнул Крез, – тебе больше не надо думать, как ответить на вопрос о моем счастье. Ведь если ты сделаешь для меня то, что обещаешь, то я уже сейчас могу сказать тебе: отныне я тоже буду жить жизнью, которую все люди считали самой счастливой и в согласии с ними и я тоже.

– А кто ж это был, кто вел уже такую счастливую жизнь? – поинтересовался Кир.

– Моя жена, Кир, – отвечал Крез. – Ведь она наравне со мною наслаждалась всеми благами, удовольствиями и радостями жизни, но ее совершенно не касались ни заботы о достижении всего этого, ни войны и сражения. Вот и ты, как мне кажется, готов обеспечить меня так же, как я это делал для той, кого любил больше всего на свете, так что, сдается мне, я должен буду послать Аполлону новые благодарственные подношения.

Слыша такие речи Креза, Кир подивился спокойствию его духа и впредь брал его с собой, куда бы сам ни отправлялся, то ли думая, что Крез может оказаться для него чем-либо полезным, то ли считая, что так будет безопаснее.

Глава III

На этом, покончив с делами, все отправились спать. На следующий день Кир созвал к себе друзей и предводителей отрядов. Одним из них он поручил забрать сокровища Креза, а другим велел из этих богатств, которые передаст Крез, прежде всего отделить для посвящения богам все то, на что укажут маги; затем взять остальное и, разложив по сундукам, погрузить на повозки, а эти последние распределить между собою и держать при себе, куда бы им ни пришлось отправляться, чтобы, когда случай того потребует, каждому можно было выдать достойное вознаграждение.

Меж тем как они занялись исполнением этих приказов, Кир подозвал к себе кое-кого из бывших при нем гиперетов и спросил:

– Скажите мне, не видел ли кто из вас Абрадата? Я удивляюсь тому, что прежде он часто бывал у нас, а нынче даже не показывается. В ответ один из гиперетов сказал:

– О господин, его нет больше в живых. Он погиб в сражении, устремив свою колесницу на египтян, тогда как все остальные, кроме его ближайших товарищей, как рассказывают, уклонились в сторону, лишь только увидели сомкнутый строй египтян. Говорят, что теперь его жена подобрала его тело и, положив в коляску, в которой прежде ездила сама, привезла его куда-то сюда к реке Пактолу. Рассказывают, что евнухи и слуги покойного роют теперь для него могилу на каком-то холме, [1214] а жена, убрав мужа всеми драгоценностями, какие у нее были, сидит рядом с ним на земле, положив его голову к себе на колени.

Услыхав такую новость, Кир в горе ударил себя по бедрам [1215] и тот час же, вскочив на коня, с тысячью всадников устремился к месту скорби. Гадату и Гобрию он велел захватить самый лучший убор, приличествующий для погребения доблестного друга, и сразу же следовать за ним. Он распорядился также, чтобы все, кто вел с собой стада скота, пригнали теперь побольше быков, коней и овец к тому месту, где, как им сообщат, будет находиться он сам, чтобы все это можно было заклать в честь Абрадата. [1216]

Когда Кир увидел жену Абрадата сидящей на земле, а рядом распростертый труп, он заплакал от этого горестного зрелища и сказал:

– О доблестная и верная душа, неужели ты действительно покинула нас?

С этими словами он взял руку Абрадата, чтобы пожать ее, и эта мертвая рука так и осталась у него – она была начисто отрублена от тела саблями египтян. Видом этого зрелища Кир был еще более удручен, а жена Абрадата разразилась жалобными воплями и, взяв у Кира руку мужа, покрыла ее поцелуями и снова, как могла, соединила ее с телом.

– Он весь, Кир, так изувечен, – промолвила она. – К чему тебе смотреть на это? И все это, я знаю, с ним случилось главным образом из-за меня, – впрочем, может быть, не в меньшей степени и из-за тебя, Кир. Ведь я, глупая, без конца увещевала его так вести себя, чтобы стать тебе достойным другом. Да и сам он, я знаю, думал вовсе не о том, что с ним может случиться, а как угодить тебе. И вот он погиб, безупречно исполнив свой долг, а я, призывавшая его к этому, сижу, живая, рядом с ним. Некоторое время Кир молча оплакивал друга, а затем произнес:

– Все-таки, женщина, у него был славный конец; ведь он погиб победителем. Ты же прими от меня эти уборы и обряди его в них.

Как раз в это время появились Гобрий и Гадат со множеством великолепных украшений.

– Знай также, – продолжал Кир, – что и во всем остальном он не будет обойден почестями: множество людей насыплют могильный холм, достойный нашего друга; и в честь его будет заклано столько жертв, сколько надлежит принести в память доблестного воина. Ты также не останешься одинокой, но я всегда буду чтить тебя за твою скромность и добродетель; и я пришлю к тебе верного человека, который отвезет тебя, куда ты пожелаешь. Ты только дай мне знать, к кому ты хочешь отправиться. На это Панфея отвечала:

– Не беспокойся, Кир, я конечно, не скрою от тебя, к кому я хочу уйти. После сказанных им слов утешения Кир ушел, охваченный глубокой жалостью и к этой женщине, потому что она лишилась такого мужа, и к ее мужу, потому что он оставил и больше не увидит такой жены.

А Панфея приказала евнухам отойти в сторону, «на то время, – сказала она, – пока я вволю наплачусь над мужем». Однако кормилице своей она велела остаться [1217] и наказала, чтобы та, когда она умрет, укрыла ее и мужа одним плащом. Кормилица долго умоляла ее не совершать задуманного, но так ничего и не добилась и, когда увидела, что госпожа только сердится, с рыданиями опустилась на землю. А Панфея, обнажив акинак, [1218] давно припасенный для этого, пронзила себя и, положив голову на грудь мужа, умерла. Громкими рыданиями разразилась тогда кормилица и укрыла обоих плащом, как и наказывала ей Панфея. Когда Кир узнал о поступке Панфеи, он ужаснулся и поспешил обратно в надежде помочь, если еще можно. Между тем евнухи, – а их было трое, – увидев, что случилось, тоже обнажили свои акинаки и закололи себя, оставаясь на том месте, где им велела быть Панфея. (И до сих пор еще, говорят, стоит могильный холм этих евнухов. Рассказывают, что на верхней стеле начертаны сирийскими письменами [1219] имена мужа и жены, а ниже есть еще три стелы и надпись: (могила) скиптродержцев). [1220] А Кир, прибыв к месту горестного происшествия, воздал должное мужеству женщины и удалился, горько сожалея о случившемся. Он позаботился, чтобы мертвым были оказаны все почести, и, как рассказывают, был насыпан могильный холм невиданной величины.

Глава IV

Вскоре после этого карийцы, которые спорили и враждовали друг с другом, потому что все они обитали в укрепленных самою природою местностях, [1221] обратились – обе враждующие группы одновременно – за помощью к Киру. Последний, оставаясь в Сардах, стал сооружать осадные машины и тараны, [1222] давая понять, что разрушит стены непокорных, а в Карию направил с войском перса Адусия, [1223] человека во всех отношениях смышленого и опытного в военных делах, но, главное, очень ловкого в обращении с людьми. Вместе с ним в этом походе с превеликим усердием приняли участие киликийцы и киприоты. Поэтому Кир так и не поставил персидского сатрапа ни над киликийцами, ни над киприотами, но счел возможным сохранить у них местных царей. Впрочем, он получал с них дань и в случае необходимости требовал от них войск. [1224] Между тем Адусий со своим войском прибыл в Карию, и сейчас же от обеих групп карийцев явились к нему послы, выражавшие готовность принять его в свои крепости, чтобы досадить противной партии. Адусий повел себя и с теми и с другими совершенно одинаково. Каждый раз он заявлял тем, с кем вел переговоры, что их требования вполне справедливы, но убеждал, что дружба их с персами должна остаться тайною для неприятелей, чтобы скорее можно было застичь их неподготовленными. Затем он потребовал обмена ручательствами и, в частности, чтобы карийцы поклялись впустить его в свои крепости без всякого обмана и на благо Киру и персам; сам он изъявлял готовность поклясться, что тоже вступит в их крепости без злого умысла и на благо принимающим его. Покончив с этим, он условился с каждой группой в тайне от другой об одной и той же ночи, и в эту ночь вошел в их крепости и таким образом овладел укреплениями и тех и других. С наступлением дня он расположился с войском посредине и пригласил к себе главарей обеих партий. Те, завидев друг друга, пришли в крайнее уныние, считая, что их всех провели: Однако Адусий утешил их такой речью:

– Я поклялся вам, воины, вступить в ваши крепости без злого умысла и на благо принимающим меня. Так вот, если я теперь уничтожу какую-либо из ваших партий, то я готов признать, что явился сюда на погибель карийцам. Но если я подарю вам мир и возможность и тем и другим в безопасности возделывать свою землю, то в этом случае, я думаю, мое прибытие будет вам ко благу. Итак, с сегодняшнего дня надлежит вам общаться друг с другом по-дружески, безбоязненно возделывать свою землю, выдавать и брать замуж дочерей друг у друга. Если же кто, вопреки этому, начнет чинить обиды, такому и Кир, и мы будем врагами.

С этого времени ворота крепостей были открыты настежь, дороги наполнились людьми, едущими друг к другу в гости, а поля – работниками. Люди стали совместно справлять праздники, все дышало миром и радостью. В этот момент прибыли гонцы от Кира с вопросом, нужны ли Адусию дополнительные войска или осадные машины, но тот ответил, что даже то войско, которое у него есть, можно теперь использовать в другом месте. И действительно, после такого заявления он повел свое войско обратно, оставив, правда, гарнизоны в цитаделях карийцев. Эти последние умоляли его остаться, но так как он не пожелал, то они послали гонцов к Киру с просьбой назначить им Адусия в качестве сатрапа.

А Кир в то время отправил Гистаспа с войском в Геллеспонтскую Фригию. Когда явился Адусий, Кир велел ему двинуться вдогонку за ушедшим вперед Гистаспом, чтобы фригийцы скорее подчинились Гистаспу, услышав о подходе еще одного войска. Живущие у моря эллины, прислав множество даров, добились того, чтобы им можно было не принимать варваров в свои крепости, а только вносить подать и участвовать в походах, куда бы Кир их ни направил. [1225] А фригийский царь, наоборот, начал военные приготовления с намерением защищать укрепленные места и не подчиняться персам, и даже разослал соответствующие приказы, но так как его наместники отложились и оставили его в одиночестве, то он, в конце концов, сдался Гистаспу с условием, чтобы Кир сам решил его судьбу. После этого Гистасп, оставив в крепостях сильные персидские гарнизоны, двинулся назад, взяв с собой, кроме собственных воинов, еще множество фригийских всадников и пельтастов. Со своей стороны Кир наказал Адусию, чтобы они с Гистаспом после соединения взяли с собой, не разоружая, лишь тех фригийцев, которые перейдут на сторону персов, а у тех, кто замыслит воевать, отобрали коней и оружие и велели бы им всем следовать за войском с одними пращами.

Адусий и Гистасп так и сделали. А Кир вскоре выступил из Сард, оставив там большой гарнизон из пехотинцев, взяв с собой Креза и множество всевозможных сокровищ, погруженных на множество повозок. Накануне выступления пришел к нему Крез с точными записями того, что имелось на каждой повозке. Передавая Киру эти записи, он сказал:

– Кир, с помощью этих списков ты будешь знать, кто вернет тебе в целости то, что он везет, а кто – нет.

– Твоя предусмотрительность, Крез, – отвечал ему Кир, – заслуживает всяческой похвалы. Однако сокровища у меня повезут те, кто по праву должен и владеть ими. Поэтому если они что и украдут, то украдут у себя.

С этими словами он передал списки своим друзьям и начальникам отрядов, чтобы они могли установить, кто из их управителей вернет им имущество в сохранности, а кто – нет. и Он взял с собой также многих лидян, причем оставил оружие тем из них, в ком видел гордое пристрастие к красивым доспехам, боевым коням и колесницам и старание во всем поступать так, чтобы сделать ему приятное. А в ком он замечал нежелание следовать за ним, у тех он коней отобрал и отдал персам, которые первыми ушли с ним в поход, [1226] а оружие сжег; [1227] этих лидян он также принудил следовать за войском с одними только пращами. Вообще всех оказавшихся под его властью и лишенных оружия людей он заставлял упражняться в метании из пращи, считая, что этот вид оружия наиболее пристал рабам. Ведь, действуя совместно с другими воинами, пращники довольно часто приносят значительную пользу, но сами по себе, даже все вместе, не смогут выстоять против небольшого отряда бойцов, идущих на них с оружием для рукопашного боя.

Двигаясь по дороге на Вавилон, Кир покорил фригийцев, живущих в Великой Фригии, покорил также каппадокийцев, подчинил своей власти арабов. За счет добычи, взятой у этих народов, он довел количество персидских всадников до сорока тысяч; всем союзникам он также раздал множество коней, взятых у пленников. К Вавилону он подошел с огромным числом всадников, с великим множеством лучников и метателей дротиков и неисчислимою массою пращников. Глава V

Приблизившись к Вавилону, Кир расположил вокруг него все свое войско, а затем сам в сопровождении друзей и вождей союзников совершил объезд вокруг города. Осмотрев стены, он готовился уже отвести войско от города, как вдруг явился какой-то перебежчик и рассказал, что враги намерены напасть на него, как только он начнет отвод войска. Когда они смотрят со стены, пояснил перебежчик, им его фаланга кажется очень слабой. И не было ничего удивительного, что они так считали, ибо, расположившись кругом вдоль длинной стены, [1228] фаланга Кира по необходимости должна была сократить свою глубину до нескольких рядов. Выслу– з шав это сообщение, Кир встал со своею свитою в середине войска и передал приказ, чтобы с каждого конца гоплиты стали заворачивать края фаланги назад и двигались к неподвижно стоящей части войска до тех пор, пока каждое крыло не окажется напротив него, Кира, и центра войска. [1229] Как только они начали это делать, воины, стоявшие неподвижно, сразу же приободрились ввиду того, что глубина их построения удвоилась; а выполнявшие маневр тоже повеселели, потому что теперь

[1230] них лицом к неприятелю стояли те, кто оставался на своем месте. После того как воины, двигаясь навстречу друг другу, сомкнули края фаланги, они остановились, чувствуя себя гораздо увереннее: ушедшие в тыл – благодаря впередистоящим, а эти последние – благодаря подошедшим сзади. Когда края фаланги были перестроены таким образом, в первых и последних рядах по необходимости оказались самые опытные воины, тогда как за худшими осталось место в середине. Очевидно, что такое построение как нельзя лучше было приспособлено и к ведению боя, и к тому, чтобы не допустить бегства. [1231] Кроме того, стоявшие на флангах всадники и гимнеты [1232] перемещались все ближе к командующему в той степени, в какой фаланга при удвоении ее рядов становилась короче. Когда воины таким образом уплотнили свой строй, они начали отступать, сначала пятясь, пока до них долетали стрелы со стены, а затем, когда вышли за пределы досягаемости стрел, повернувшись к врагу спиной. При этом сначала они каждый раз, пройдя несколько шагов, делали поворот налево и так стояли лицом к городской стене. Но чем дальше они уходили, тем реже они делали повороты, а когда оказались в безопасном месте, то уже продолжали свой марш без перерыва, пока не дошли до палаток. Когда воины разместились в лагере, Кир созвал всех начальников и сказал:

– Доблестные союзники, мы осмотрели кругом вражеский город. Что касается меня, то я, признаюсь, не вижу, каким образом можно взять штурмом столь мощные и высокие стены. [1233] Но раз в городе находится множество людей, то я думаю, легче будет одолеть их голодом, если только они не рискнут выйти и сразиться. Поэтому я полагаю, – если только вы не можете предложить чего-либо другого, – что надо взять город такою осадою. Тут Хрисант спросил:

– А разве не течет посредине города эта река, ширина которой более чем два стадия? [1234]

– Верно, клянусь Зевсом, – отвечал Гобрий, – но и глубина у нее такая, что если даже человек встанет на плечи другому, то и тогда он не покажется над водою, так что этой рекой город еще более укреплен, чем стенами.

– Оставим, Хрисант, то, что выше наших сил, – заметил Кир. [1235]

– Давайте лучше отмерим поскорее каждому участок и будем копать ров, как можно более широкий и глубокий, чтобы для несения караула нам потребовалось как можно меньше людей.

Итак, разметив участки вдоль всей стены и оставив лишь у реки место для возведения больших башен, он велел копать огромный ров в обе стороны вдоль стены, причем землю они отгребали к себе. [1236] Первыми Кир стал строить башни у реки, ставя их на основание из стволов финиковых пальм, длиной не менее чем в плетр. [1237] Вообще же эти деревья бывают и большей длины, причем от давления тяжести они выгибаются кверху, словно вьючные ослы. [1238] Кир клал эти деревья в основание для того, (чтобы было похоже, что он готовится к длительной осаде), [1239] чтобы река, если она ринется в ров, не снесла этих башен. Он также стал возводить много других башен на земляном отвале, чтобы иметь побольше сторожевых фортов.