Женщина без имени Мартин Чарльз

Глава 10

Мы заперли на ключ «Прочитанный роман», оставили лодку на якоре среди густых мангровых зарослей, и я завел двигатель на «Джоди». Кейти спустилась в нее, держа пластиковый пакет со своими вещами. Она покачала головой.

– Много времени прошло с тех пор, когда все, что я имела, могло поместиться в одном пакете. – Она поставила его. – Однажды я заплатила пять тысяч долларов за чемодан для моей обуви, но не уверена, что он был таким же нужным, как этот пакет.

Когда я направил лодку прочь от залива, Кейти положила руку на мой локоть. Впервые она прикоснулась ко мне без гнева.

– Ты не возражаешь, если мы проплывем мимо… моего мемориала?

Я бы не сказал, что мне становилось с Кейти Квин все комфортнее. Или ей со мной. Мы двигались вокруг друг друга, скорее, как масло и вода, – общая граница по необходимости, но никакого смешивания.

– Нет конечно.

Пока я вез Кейти к ее водной могиле, я вдруг подумал, что собаки часто возвращаются к своей блевотине, но этой мыслью я с ней не поделился. На удалении от места взрыва мы описывали круги вокруг все увеличивающегося цирка. Маленькая чартерная лодка с капитаном и одним пассажиром держалась неподалеку от мемориала. Туры к месту смерти. Кто-то уже зарабатывал на этом деньги. Кейти пристально смотрела на одинокую фигуру на корме чартерной лодки. Она прищурилась, потом качнула головой:

– Это Сильвия, моя экономка.

Женщина на корме встала на колени, помолилась, бросила что-то в воду, потом встала и жестом показала капитану, что можно возвращаться в порт. Кейти покачала головой. Ее нижняя губа чуть дрожала.

– Никто никогда больше не будет работать на меня.

Несмотря на ее попытки справиться с ними, эмоции Кейти бурлили на поверхности, и ее стоическая способность контролировать их исчезала. В броне появились трещины. Слова вертелись на кончике ее языка.

Я изучил лодки – их было не слишком много. Мне это показалось странным. Никакой пышности. Все эти фанаты – «шоу» траура, – но всего лишь два разбитых сердца, Сильвии и Кейти. Практически все остальные казались опечаленными потерей героини экрана, которую они не знали и с которой никогда не встречались, но которая давала им то, чего они хотели. И этого после трагического конца Кейти они не могли больше получать.

Кейти заметила выражение моего лица.

– Тебя что-то беспокоит?

Я махнул рукой в сторону лодок:

– Это, скорее, имеет отношение к их потере, а не к вашей.

Она кивнула, потом со сдержанным сарказмом прошептала:

– Ты когда-нибудь читал определение слова «идол»?

Я покачал головой.

Она снова стала смотреть на цирк.

– А я читала.

Мы описали большой круг на расстоянии от других лодок и исчезли в мангровых зарослях. Кейти казалась холодной, но это было не так. Я постепенно понимал, что минутные выражения на ее лице часто говорили то, чего не произносили губы. Именно сейчас ее лицо спрашивало, куда мы направляемся. Я думаю, что эта черта появилась из-за необходимости всегда контролировать себя. Я развернул карту:

– Вот сюда. Я называю это «Гамак». Это небольшой домик… в каком-то смысле.

– Ты хочешь сказать, что это действительно дом со стенами и полом?

Я пожал плечами:

– Все зависит от того, что вы называете «домом».

Одна бровь немного поднялась, Кейти слегка склонила голову к плечу.

– Несколько лет назад я рыбачил при полной луне. Караулил рыбу. Услышал, что над головой пролетает самолет, у которого барахлит мотор. Увидел, как он пошел вниз. Сзади – хвост пламени. На другое утро я нашел его в нескольких милях на острове в глубине Эверглейдса. Оба крыла были сломаны. Нос вонзился в землю. Пилота не было. Лишь большое количество белого порошка в прозрачных пластиковых пакетах. Мне не было никакого дела ни до самолета, ни до наркотиков, но остров – это другой разговор. Площадью всего две-три мили, он был всего лишь огромным куском известняка, поднявшимся над водорослями. Окруженный деревьями, спрятанный и по бокам, и с воздуха. Я нашел несколько старых индейских могильных курганов, осколки глиняной посуды, несколько сломанных стрел. Обнаружил я и чистый источник, бивший в небольшом прудике, и высокое место. И я начал собирать дерево и другие предметы, приплывавшие к «Прочитанному роману», или покупал их в городе. С годами это место стало моим зимним убежищем.

– Почему только зимним?

– Потому что у меня ограниченное количество крови. – Я засмеялся.

– Что ты хочешь сказать?

– На всех москитов ее не хватит.

Спустя несколько часов вода стала мельче. Я полностью поднял двигатель из воды, спустился с лодки, схватил носовой канат и пошел через ветки деревьев, таща «Джоди» вверх по маленькому ручью, в котором вода появлялась только во время высокого прилива. Я прошел примерно восьмую часть мили, когда ветки позади нас сомкнулись.

Кейти сказала:

– Как же ты все-таки нашел это место?

– Я наткнулся на него, пока искал, где спрятать катер с воздушным двигателем.

– У тебя есть еще одна лодка?

Я указал на катер справа от нее.

Мой катер имеет десять футов в длину и шесть с половиной футов в ширину, оснащен четырехцилиндровым самолетным двигателем «Лайкаминг» мощностью в двести сорок лошадиных сил и семидюймовым винтом. Я назвал катер «Эвинруд» в честь персонажа из диснеевского фильма «Спасатели». Катер может развивать скорость до шестидесяти миль в час, но после этого начинает вести себя довольно странно, потому что на высокой скорости вы теряете способность им управлять. Возможно, жизнь ведет себя так же. Катер с воздушным двигателем – это чуть больше, чем модная джонка, потому что у него есть четырехфутовая «губа» на носу, нависающая над водорослями. Снизу корпус прикрывает нержавеющая сталь толщиной в полдюйма. Покрытие крепкое, скользит практически по всему, включая асфальт, – очень удобно в сезон засухи.

Я привязал «Джоди» и завел «Эвинруд». Через несколько минут мы вылетели из-под деревьев и заскользили по верхушкам водорослей со скоростью сначала сорок, потом пятьдесят миль в час. Такие катера хуже поворачивают, но отлично скользят. Или летят. Кейти сидела впереди меня. Ее пальцы так вцепились в сиденье, что побелели костяшки. Я сбавил скорость, похлопал ее по руке и одними губами произнес:

– Отпустите.

Она повиновалась, пусть и неохотно. Миля за милей, и она становилась спокойнее, ее руки расслабились. В конце концов, Кейти выпрямилась и позволила ветру играть с ее волосами. На мгновение она закрыла глаза. В глубине мангровых зарослей она что-то сказала. Я сбросил газ, заглушил двигатель. Ее глаза были широко распахнуты.

– Корни… они сплетаются друг с другом. Они как будто создают собственную опору. Один держит другого. – Она огляделась по сторонам. – Они нужны друг другу.

С Десяти Тысяч островов мы перебрались в заросли Эверглейдса. При виде первого аллигатора Кейти поджала ноги, но после сотого она снова спустила их. Видя, что она наслаждается поездкой, я выбрал длинную дорогу. Туда, обратно, вокруг. Я сидел позади нее и видел, как исчезает слой за слоем, унесенный ветром. Я бы не назвал ее счастливой, но она была намного дальше от состояния несчастья с тех пор, как я впервые увидел ее.

Ближе к закату я сбавил скорость, выключил двигатель. Темно-красное солнце садилось на верхушки деревьев. Чайки наполняли шумом воздух и окрестности. Несколько канадских журавлей сидели на деревьях. В отдалении высоко парила одинокая скопа. Я прошептал:

– Стеди говорит, что плыть на этом катере – это все равно, что ходить по воде.

Солнце село. Кейти кивнула, ответила еле слышно:

– Он знает, что говорит.

Мы добрались до «Гамака» поздно вечером. Я привязал катер, и она сошла на причал. Ее глаза пробежали вдоль дорожки, рассмотрели дом, крыльцо, дровяную печь, половину самолета. Помпа с красной рукояткой указывала на колодец с питьевой водой. Взгляд Кейти переместился на деревья вокруг:

– Откуда здесь все эти фруктовые деревья?

Вокруг нас стояли апельсиновые, грейпфрутовые, мандариновые и кумкватовые деревья. Дюжина или чуть больше.

Я пожал плечами:

– Индейцы посадили, я думаю.

Она очистила мандарин. Сок потек у нее по подбородку.

– Сладкий.

Я взял кусок мыла и новую бритву:

– Идемте.

Я повел Кейти через лес. Она шла следом, но не слишком близко.

Под раскидистым виргинским дубом Кейти похлопала меня по плечу и указала на одинокую орхидею, висевшую на уровне глаз. Ее собственное маленькое открытие. Я спросил:

– Вам нравится?

Она кивнула.

Я поднял палец вверх.

Наверху на дереве было пятьдесят или шестьдесят орхидей.

Кейти втянула носом воздух, улыбнулась.

– Я никогда не видела ничего подобного.

– Я их посадил.

Это были, пожалуй, первые мои слова, на которые она обратила внимание.

– В самом деле?

– Им здесь нравится, поэтому, когда я бываю в Майами, я останавливаюсь возле одного из придорожных торговцев, покупаю парочку и сажаю их здесь. Большинство орхидей приживается. Некоторые нет, но я думаю, что в этом больше виноват продавец.

– Ты мне врешь.

– Нет. Если заберетесь туда, то увидите, что у основания растений до сих пор привязаны ярлычки, чтобы я помнил, какого они сорта.

Спустя несколько секунд мы уже были на высоте двадцати футов на дереве и читали надписи на ярлыках. Один ярлык лежал у нее на ладони.

– Так ты не шутил?

Я пожал плечами.

– С каждой минутой, которую я провожу с тобой, ты становишься все интереснее.

Я отодвинул в сторону ветку:

– Это один из моих любимых видов.

С этой точки округа была видна на тридцать-сорок миль до самого залива.

Кейти не произнесла ни слова. И это говорило о многом.

– Вон там взорвалась ваша лодка. – Я указал ей направление.

– Ты хочешь сказать, что это ты взорвал ее там, – сказала она с полуулыбкой.

– Да, я ее взорвал.

Через несколько мгновений она прошептала:

– Как далеко отсюда до ближайшей дороги?

– Грунтовой или асфальтированной?

– Все равно.

– Вон в том направлении в двадцати милях отсюда есть грунтовая дорога.

– Это все равно что у черта на куличках.

– Думаю, нас можно увидеть с какого-нибудь военного спутника, но для этого им надо нас хорошенько поискать. – Я улыбнулся. Кейти фыркнула и оценила картинку.

– Если хочешь найти мертвого, то искать станешь на кладбище.

Мы спустились вниз, и я отвел Кейти к роднику. Там я ступил в созданную Господом в известняке ванну, в которой хватило бы места для десятерых. Несколько листьев плавали на поверхности воды. Она была чистой, глубиной фута четыре. У одного края поднимался камень, образуя естественное сиденье. Кейти вошла в воду следом за мной, и около часа мы отмокали в теплой воде, пока я рассказывал ей об острове, о том, как я построил дом и как утопил в воде весь кокаин.

Она постаралась не улыбнуться.

– Скажи честно, ты даже не попробовал хотя бы чуточку? Или припрятал немного для дождливых дней? Вероятно, это был лучший товар, прямиком из Колумбии.

– Нет. Ничего подобного.

Кейти поболтала рукой в воде:

– Ты когда-нибудь пробовал наркотики?

– Нет, хотя я до сих пор наслаждаюсь джином и тоником.

– Гм-м… – Она понимающе улыбнулась. – Жидкая отвага.

Когда кожа на пальцах моих рук и ног сморщилась, я встал, оставил мыло и бритву и указал на дом:

– Пойду приготовлю что-нибудь на ужин. Не торопитесь. Никто не смотрит. – Я развернулся к ней спиной, потом повернулся обратно и махнул рукой в сторону деревьев: – Биологи считают, что в Эверглейдсе около ста пятидесяти тысяч бирманских питонов, ползающих туда и обратно. Большинство из них – это потомство питонов, сбежавших из аквариумов, когда во время ураганов вода затапливает зоомагазины. Некоторых отпустили на волю, когда они стали слишком крупными для домашнего аквариума. Просто помните об этом.

– Что мне делать, если я увижу такого?

– Бегите со всех ног.

Когда я уходил, Кейти отошла от края ванны и изучала источник.

Она вернулась немного позднее. От нее пахло «Ирландской весной», кожа на ногах сияла. Она была горда тем, что ее не съела змея. Кейти положила мыло на край раковины, затем подтолкнула его ближе ко мне, наблюдая за мной краем глаза.

Я поднял глаза от соуса для пасты, который помешивал.

– Что, так плохо?

Она кивнула:

– Я бы сказала, воняет.

– Простите.

После ужина, вернувшись после купания, я нашел ее стоящей возле двуспальной кровати, на которой ей предстояло спать. Она терлась щекой о простыню. Я сунул голову в комнату.

– Все в порядке?

Кейти обеими руками схватила простыню и кивнула.

Выражение ее лица меня не убедило.

– Вы уверены?

Она промолчала.

– У меня есть другие простыни, если хотите.

Я принялся рыться в шкафу. На некоторых простынях была плесень, другие проела моль. Те простыни, которые лежали сверху, покрывал мышиный помет.

– Может быть, другого цвета.

– Нет, в самом деле, и эти хороши.

– Тогда почему вы смотрите на простыни так, словно на них вши?

Кейти почти улыбнулась.

– Когда я выезжала на съемки фильма… в моем контракте было сказано, что я не буду спать на постельном белье, если оно не из египетского хлопка плотностью семьсот нитей на дюйм. Матрас – только двуспальный ортопедический под названием «Рапсодия», плюс семь подушек, каждая определенного размера и формы. А температура в комнате должна постоянно поддерживаться на шестидесяти восьми градусах. Не шестьдесят семь. Не шестьдесят девять. Бутилированная вода из Италии. Шампанское из Франции. Крендельки с солью из Нью-Йорка. Дикий лосось. Лобстеры. Черная икра. – Кейти покачала головой. – Ты знаешь, насколько тяжелый тот матрас? Он летал со мной в пустыни Северной Африки, а потом на вершины Альп, чтобы я могла уснуть.

– Уснули?

– Нет. – Ее передернуло.

– Я понимаю, что это уже слишком личный вопрос, но все же, сколько вы заработали за последний фильм?

– Двадцать пять миллионов.

Я не эксперт в этой области, но где-то читал, что киноактерам приходится учить движения мышц лица, потому что камера подмечает абсолютно все. Хорошие актеры учатся говорить многое одним движением. Актеры, работающие на сцене, напротив, должны делать драматические движения – почти переигрывать, – чтобы их мимику увидели зрители на дешевых местах. Кейти выдавала только то, что хотела. Каждое движение, каждый вздох, каждая мысль были продуманы заранее, прежде чем сыграны или показаны. Актерство было в ее ДНК. Из нее получился бы хороший игрок в покер.

– Много денег.

– Неправильные деньги.

– Как это?

– У меня есть… – Кейти склонила голову к плечу. – У меня был городской дом в Нью-Йорке. Верхний Вест-Сайд. Из окна виден Центральный парк. Я обычно стояла на балконе в задней части дома и смотрела на улицу внизу. Ждала парней, которые вывозят мусор. Они могли вытряхнуть все мусорные баки на улице меньше чем за восемь минут. Мусора было очень много. Я обычно гадала, что бы произошло, если бы они не появились. Как-то раз они не приехали. Объявили забастовку. На улице начали расти кучи мусора. Мухи. Окурки. Ужасный запах. Я или, скорее, кто-то из тех, кто на меня работал, узнал, сколько они зарабатывают. – Кейти помолчала. – Тридцать шесть тысяч. Тридцать шесть тысяч вшивых долларов в год за то, чтобы собирать отбросы. – Она посмотрела в окно. – В последнем фильме я заработала столько за одну минуту только за то, что я стояла в кадре и была красивой. Но если такой парень не вывезет мусор, он будет накапливаться. Вонь. Болезни. Некрасивая картина. Если мой фильм не появится в кинотеатре, что это за потеря? Никакой. Так что это неправильно.

Я промолчал.

– Я смотрела на ту улицу почти год. Тот же парень. Каждый вторник. В одно и то же время. Ему нравилось петь за работой. Ни одного зуба, но великолепный голос. Однажды утром я вышла. Черные очки. Шарф. Протянула ему конверт с сорока тысячами долларов наличными. – На ее ресницах заблестели слезы. Она отвела глаза. – Когда я вернулась на балкон, он танцевал на улице, распевая во всю мощь легких. – Кейти покачала головой. – Двадцать миллионов не сделали меня такой счастливой, как этот человек, получивший сорок тысяч.

Я пожал плечами.

– Те простыни, которые вы держите, начинали как полиэстер плотностью пятьдесят нитей на дюйм, но за семь-восемь лет службы, думаю, в них осталось не более двадцати пяти нитей на дюйм. Но это только плюс, потому что в жаркую погоду вентиляция будет лучше.

Кейти застелила постель и почти ничего больше не сказала.

Спустя час или около того я читал на крыльце, когда она вышла из-за угла и спросила:

– У тебя есть какие-нибудь ножницы? Чтобы, к примеру, отрезать волосы.

Я сунул руку в ящик и передал их ей:

– Спасибо.

Спустя два часа Кейти появилась снова.

С короткими волосами.

Ни один волосок на ее голове не был длиннее нескольких дюймов. Голова выглядела идеально. Вот только ссадина у нее на шее стала заметнее.

– Как вы это сделали?

Кейти прислонилась к косяку.

– Когда я только начинала, я точно знала, как должны выглядеть мои волосы…

– Как?

– «Звуки музыки» в сочетании с «Завтраком у Тиффани». – Пауза. – Так что… я над этим поработала. Как только я сообразила, как пользоваться двумя зеркалами, стало легче.

У меня не было нормальной стрижки с тех пор, как я начал жить на воде. Если волосы нужно подстричь, то есть если они отрастают ниже плеч, я просто подстригаю кончики. Все. Сразу. И еще я бреюсь каждые несколько недель, неважно, нужно мне это или нет.

Я посмотрел на себя в зеркало. Выбеленные солнцем волосы ниже плеч. Кончики посеченные. Многодневная щетина. Неузнаваемый. Идеально.

Кейти подмела состриженные волосы и вынесла их в самодельной корзине для мусора из газетного листа. Она подняла ее над головой.

– Помощник официанта в Германии однажды украл мое нижнее белье и продал его онлайн за девять тысяч долларов. Если сохранишь это, сможешь продать их на eBay. Может быть, купишь еще одну лодку.

– Спасибо. Трех вполне достаточно.

Она отвернулась и заговорила через плечо:

– По моему опыту, мужчины с волосами, достаточно длинными, чтобы их собирать в «конский хвост», не заслуживают доверия.

Я кивнул.

– Правильная политика.

Глава 11

Около полуночи Кейти задула свою газовую лампу и закрыла дверь. Не сказав ни слова. Я сидел с блокнотом на коленях и слушал, как аллигаторы убаюкивают нас своим ревом.

На другое утро она проснулась и обнаружила меня сидящим там, где она оставила меня накануне. Кейти увидела мою кружку. Я ткнул пальцем:

– Кофе на печке. Немного староват, но крепкий. Это лучше, чем совсем без кофе.

Кейти потерла глаза и взяла кружку, висевшую на гвозде. Она бродила вокруг меня кругами, пока кофеин растворялся в ее крови. Всегда на безопасном расстоянии. Минуты шли. Я заметил, что она стоит на цыпочках, более беспокойная, чем обычно. После нескольких глотков она поставила кружку.

– О’кей, пожалуй, я не могу больше терпеть. – Кейти махнула рукой.

– Ох, простите. Идите за мной.

Я прошел пятьдесят ярдов через деревья до уборной. Открыл дверь и показал ей рулон туалетной бумаги, висящий на гвозде. Она скептически осмотрела строение, взвесила: войти или терпеть до бесконечности, потом медленно вошла и закрыла за собой дверь.

Я отошел шагов на десять, когда дверь скрипнула и раздался ее голос:

– Санди?

Она впервые назвала меня по имени.

– Да?

Кейти вышла на улицу и произнесла сквозь сжатые губы, ткнув пальцем:

– Таракан.

– Да, – кивнул я и открыл дверь пошире. На стены упал свет. Пятнадцать тараканов ползли по задней стене. Несколько побежали по деревянному полу. Один таракан высунул голову из-за сиденья туалета. Кейти скрипнула зубами.

– Другой вариант здесь есть?

– Разумеется. Любое место на острове, но если вам нужно сиденье… – Я ткнул пальцем.

Она посмотрела на белый стульчак, потом на тараканов на стене и два усика, двигавшихся словно «дворники», у края стульчака, сорвала рулон туалетной бумаги с гвоздя и ушла по тропинке, уходящей в глубь острова.

Вернувшись, Кейти села в дальнем конце крыльца, допила свой кофе, потом сходила в свою комнату и вернулась с моими ножницами в одной руке и полотенцем через плечо. Она встала позади своего кресла, слегка развернув его ко мне, откашлялась. Я отложил ручку. Кейти сказала:

– Я не часто предлагаю сделать что-либо для другого. Я привыкла к тому, что меня обслуживают. Я не прислуживаю. Это не в моем характере. – Она похлопала рукой по креслу.

Я покачал головой:

– Мне и так хорошо. Правда.

Она прикрыла глаза рукой от встающего солнца.

– Вы готовы услышать другое мнение?

Я постучал ручкой по блокноту.

– Спасибо, но…

Кейти отложила ножницы.

– Чем вы заняты, что пишете в этой книге?

– Записываю приливы. Улов. Температуру воды. Какой был клев. Выбор наживки. Направление ветра. Атмосферное давление. Я веду записи год за годом.

– Но вчера мы не ловили рыбу.

– И это я тоже записал.

– Можно мне посмотреть?

Я протянул ей блокнот.

– Вы мне не доверяете?

Она посмотрела на первую страницу.

– У вас самый красивый и аккуратный почерк, который мне доводилось видеть у мужчины, и он лучше почерка большинства знакомых мне женщин. Почерк, как у Джона Адамса или Томаса Джефферсона.

– Я практиковался.

– Это видно. – Кейти вернула мне блокнот, не прочитав его. Я начал понимать, что ей нравится задавать неожиданные вопросы, чтобы застать меня врасплох. И оценить мою мгновенную реакцию. Ее следующий вопрос был как раз таким.

– Я могу доверять тебе?

– Вы можете верить, что сказанное мною вам – правда.

– А как насчет того, чего ты мне не говоришь?