Женщина без имени Мартин Чарльз
Я выпил кофе, оказавшийся хорошим, и съел круассан с шоколадом. После второй чашки кофе и третьего круассана девушка принесла счет. Я оставил купюру в двадцать евро на столике, полагая, что этого хватит и на оплату того, что я съел и выпил, и на чаевые. Хватило. Официантка попыталась принести мне сдачу, но я сказал «нет», и она улыбнулась.
Я решил, что хватит испытывать судьбу моими знаниями чужого языка, поэтому встал и отправился домой.
Рев мотора и что-то серебристое привлекли мое внимание. «Мини-купер» с тонированными стеклами поднимался по серпантину выше на холме. Определенно в городе не могло быть второй такой машины. Автомобиль остановился, из него вышла Кейти с цветами, которые она несла головками вниз, и пошла через лужайку на холме надо мной. До нее было не больше полумили, но она меня не видела. Ее внимание было занято чем-то другим. Я попетлял по улицам, поднялся по ступеням и вышел к кладбищу. Оно было очень старым. Изабелла, скрывшись за шарфом и солнечными очками, преклонила колени в дальнем углу. Я не стал подходить к ней, спрятался за старыми надгробиями и склепом. Она смахнула с могилы мусор, поставила цветы в медный держатель, потом долго стояла на коленях. Я слышал ее. Кейти сначала говорила, потом заплакала. Время от времени я слышал ее голос, но не мог различить слова. Расстояние проглатывало их. Такой я ее еще не видел. Никакого глянца, никакой корректировки, открытая, обнаженная. Кем бы ни была эта женщина, она была настоящей.
Кейти ушла час спустя. Я смотрел, как она села в машину и поехала через город к замку. Когда она скрылась из вида, я подошел к могиле. Цветы были свежими. На мраморе еще блестели слезы.
В меня как будто вогнали кол. Все внутри меня болело так, как не болело десять лет. Старые раны открылись. Шрамы разошлись. Я отвернулся, посмотрел в сторону. Боль – это боль, твоя она или чужая. Одно дело – терпеть собственную боль, и совсем другое – видеть, как другой человек ломается пополам.
Я пошел обратно в город. Глазел на витрины. Одна часть меня хотела сбежать, оставить эту женщину с ее проблемами и ее болью, рвануть обратно через океан. Другая часть меня не хотела этого делать. Мой мозг гудел. Мучился вопросами, на которые я не находил ответа. Я чувствовал себя так, словно Стеди шел рядом со мной. Я слышал, как он шаркает ногами. Впервые за долгое время я заговорил с ним. Вслух. Вернее, с мыслью о нем. «Почему я? Что я могу сделать? Как мне поступить? Что я стану делать? Нет, не отвечайте на этот вопрос». Мне навстречу шли женщина и ее дочь, они пересекли улицу и пошли по другой стороне, держась от меня на безопасном расстоянии. Очевидно, мой разговор со Стеди стал излишне оживленным. Часом позже я осознал, что стою перед лавкой букиниста и смотрю на витрину. За стеклом была выставлена биография Кейти, она смотрела на меня с обложки. У хозяина магазина были издания и на английском, и на французском языках.
Я уступил своему любопытству, заплатил и сунул книгу под мышку.
Глава 25
«Снежную королеву» я прочел быстро. Вчитаться было легко. Автор соединил слухи изтаблоидов и историю Кейти с немалой дозой собственных выдумок. Все начиналось со сцены, которая должна была бы завлечь читателя, мелодраматической до предела. Около десяти лет назад Кейти «достигла дна». Да, что-то было правдой – Кейти и сама это признавала, – но большая часть была сфабрикована, а тон изложения и намерения были просто жестокими.
К десятой странице я готов был уже отложить книгу. Парень оказался обычным золотоискателем, а Кейти – его золотой гусыней.
Звон сковородок и кастрюль вместе с музыкой «Олмэн Бразерс» привели меня на кухню. Женщина, которую я видел возле могилы, исчезла. Ее место занял кто-то другой. Эта новая женщина распевала:
– И мне пришлось бежать, чтобы не прятаться.
В отличие от всего остального в ней, голос ее не был хорошим. Когда я высунул голову из-за угла, Кейти выглядела так, словно обсыпала себя мукой от ушей до локтей. Она чихнула, сморщила нос, махнула белой рукой, приглашая меня войти.
– Входи. Быстро.
Я повиновался. Она дернула носом, прижалась к моему плечу, потерлась о него, оставив на моей рубашке муку и сопли.
– Спасибо, – сказал я.
Кейти чихнула, потом чихнула еще раз, на этот раз громче. В конце концов, она выгнула спину, сделала глубокий вдох, задержала дыхание и изо всех сил чихнула в третий раз. Брызги полетели по всей кухне и попали на то, что выглядело как наш ужин. Кейти потрясла головой и сказала:
– Ух!
– Тебе лучше?
– Да.
Я сначала подумал, потом произнес вслух:
– Как может такое маленькое существо издавать такой громкий звук?
– Дешевые места.
– Что?
Кейти указала на воображаемые ряды кресел где-то за пределами кухни.
– Дешевые места. В задних рядах. Если хочешь, чтобы зрители тебя услышали, нужно уметь направлять туда голос.
– Понял.
На этот раз Кейти была максимально близка к своей привычной внешности с тех пор, как мы покинули мою лодку. Ни парика, ни грима, никаких накладных ресниц, фальшивых грудей или вставных зубов. Она была просто женщиной. Я не знал, как назвать ее. Поэтому с этого я и начал:
– Как мне тебя называть?
Кейти месила тесто. Она улыбнулась, не глядя на меня.
– Это непросто, когда не знаешь, как обращаться к человеку, верно?
Я кивнул.
– Туше.
Она махнула рукой в сторону маленькой бутылочки с ванильным экстрактом:
– Дай мне ее, пожалуйста.
Я взял экстракт, отвинтил пробку и передал ваниль Кейти.
– Питер.
Она замерла, встретилась со мной глазами, обдумала сказанное. Капля благодарности. У нее появился вопрос. Или я сам его придумал.
Я пожал плечами:
– Это мое настоящее имя.
– А как же «Картрайт Джонс»?
– Я его купил. Или, вернее, заплатил каким-то парням, чтобы это имя стало моим. Я подумал, что оно мне пригодится, если придется бежать еще дальше, чем я уже убежал. Я пользовался им пару раз. когда приезжал в Канаду и уезжал оттуда.
– Рыбу ловил?
– Нет, просто хотел проверить, сработает ли это.
– Ты проделал такой путь только для того, чтобы посмотреть, попадешь ли ты по поддельному паспорту в Канаду?
Я снова пожал плечами:
– Ну, в общем, да, но еще мне было любопытно, впустят ли меня обратно.
– Мы в некотором роде параноики, правда?
– Нет. Возможно. – Я улыбнулся. – Ладно, да.
Кейти вернулась к своей стряпне. Она улыбалась. В такие моменты, как этот, я уже замечал, что она умеет менять направление разговора в мгновение ока, совсем как великие футболисты меняют направление на поле. Умение застать человека врасплох – это лучшая сыворотка правды и осторожная попытка пообщаться более тесно, но только на ее собственных условиях.
– И как далеко ты убежал?
Я обдумал ответ – и его ответвления. Я выбрал приблизительную честность:
– Я долго бежал.
Кейти приняла мой ответ, потом нацарапала что-то на листке бумаги и протянула его мне.
– Фонарь вон в том ящике. – Она указала в заднюю часть кухни. – Эта дверь приведет тебя в винный погреб. Первые две бутылки в корзине тридцать семь. Третья бутылка в сорок третьей, кажется. Или в сорок четвертой. Я их все время путаю.
Я включил свет и спустился в главную башню замка, разговаривая сам с собой.
– Да-да, я тоже всегда путаюсь в своем винном погребе под своим замком.
Я спустился по винтовой лестнице, прошел по коридору, освещенному цепочкой ламп, спустился еще по одной лестнице и в конце концов оказался в том самом погребе, который мы осматривали утром. Я сориентировался, потом миновал еще несколько ступеней вниз и оказался в запасниках. Я открыл чугунную решетку, рассмотрел этикетки, сравнил их с ее запиской и пошел к выходу.
Фонарь создал тень, которая привлекла мое внимание. Узкие ступени, вырезанные в камне у моих ног, вели вверх к маленькому круглому отверстию за моим плечом, достаточно большому, чтобы протиснуться через него. Я поставил бутылки, поднялся по ступеням и посветил фонарем. Это было что-то вроде чердака над тем погребом, в котором я находился. Об этом месте надо знать, чтобы туда попасть. Я пролез через отверстие и замер в согнутом положении, упираясь спиной в потолок. В комнатке было пусто. Дверь кто-то давно открыл и больше не закрывал. Единственным признаком того, что здесь кто-то когда-то был, являлась вырезанная от руки надпись на стене: «5 мая 1992 года». Около двадцати лет назад. Цифры были нацарапаны не слишком глубоко, что позволяло предположить авторство девочки. Я обвел их пальцем, подсчитывая в уме. Если надпись оставила Кейти Квин или Изабелла Десуш, то ей тогда было пятнадцать. То есть годом позже ее самолет сел в Майами.
Я вернулся с вином, и Кейти предложила мне накрыть на стол в меньшей из двух столовых, которую я нашел в конце короткого коридора, идущего от кухни. Задняя часть замка уходила в гору или холм. Это значило, что столовая, в которой мы ужинали, была высечена в скале. Своего рода пещера. Низкий потолок. Камин. Стол из темного дерева. Свечи на стене. Я накрыл на стол, и, так как температура была неизменной – пятьдесят два градуса по Фаренгейту, – я разжег камин и зажег свечи. Никто еще ни разу не называл меня романтиком и даже не обвинял в том, будто я понимаю, что такое романтика, но у меня возникло ощущение, словно эта комната относится именно к этой категории.
Тремя часами позже мы доели самый потрясающий ужин из тех, которые мне доводилось есть. Три перемены. Мы начали с томатного супа. Три разных сорта только что испеченного хлеба. Масла вкуснее я не пробовал никогда в жизни. Ягненок. Спаржа под соусом из сыра пармезан. Что-то из картофеля с сыром. Салат с клубникой и грецкими орехами. И еще одно: французы очень серьезно относятся к выбору вина и никогда не выпивают просто одну бутылку за ужином. С каждой переменой блюд они выпивают всю бутылку или ее часть. Мы выпили три разные бутылки: «Блан де Линч-Баж» 2007 года, «Сент-Эмильон Гранд-Крю» из замка де Лиску 2005 года – оно мне понравилось больше всего – и «Шато Лафон-Роше Сен-Эстеф» 1993 года. Я знаю названия, потому что я их записал.
Я также выяснил, что французы ужинают в обратном порядке. Суп, основное блюдо, потом салат. И вместе с салатом подают то, что они называют сыром. Обратите внимание: я сказал, они называют сыром. Я не говорил, что я считаю это сыром. Кейти подала салат, потом предложила мне тарелку с сырами. От запаха меня едва не вывернуло наизнанку. Я икнул. Она постаралась подавить улыбку и выглядеть удивленной.
– Что не так?
Я отвернулся от тарелки.
– Что это такое?
– Козий сыр.
Я вернул ей тарелку. Только это я и смог сделать, чтобы меня не вырвало.
Кейти снова протянула ее мне.
– Попробуй.
– Нет, спасибо.
– Попробуй, тебе понравится.
– Этим бы и червяк подавился.
Кейти отрезала кусочек и положила в рот. Она наслаждалась вкусом. Потом прожевала и проглотила.
– Поступай, как знаешь.
– Как ты это ешь?
– Это французский сыр.
Я покачал головой. Она отломила ложкой кусочек от сыра другого сорта. Я поджал губы.
– Тебе наверняказахочется прополоскать рот после этого.
Я как раз заканчивал фразу, и Кейти смеялась над ней, когда мы услышали громкий и настойчивый стук в дверь. Она перестала жевать, побелела и начала оглядываться по сторонам. Как будто искала, где спрятаться. Я спросил:
– Ты кого-то ждешь?
– Нет.
Кейти оглядела себя, покачала головой:
– У меня нет времени для грима.
Я встал.
– Я сам открою.
– А что, если они будут говорить по-французски?
– Иди за мной. Поднимись на второй этаж. Если они меня не поймут, ты сможешь крикнуть им сверху и сказать, что ты говоришь по громкой связи с Америкой.
Кейти пошла за мной, держась за мою рубашку, прячась за моей спиной.
– Ты ловко придумал.
– У меня было время потренироваться.
Мы прокрались через комнаты. По дороге я выключал свет. Кейти поднялась наверх. За стеклом парадной двери я увидел мужскую тень. Я отошел в сторону, включил свет на крыльце и увидел Йена Мерфи с бутылкой в руке. Я распахнул дверь.
– Bonsoir[20], приятель.
Я все еще держал в руке салфетку.
– О, привет.
Он слегка наклонился вперед, но не переступил через порог.
– Я могу увидеть мадам Десуш?
Я собрался было ответить, но с площадки второго этажа раздался голос Кейти. Он эхом пронесся по холлу:
– Йен, я на громкой связи с людьми из Штатов. Это может подождать до завтра?
– Да, конечно. Ну, что ж… – Управляющий передал мне бутылку. – Это для вас. Одно из наших лучших вин. На здоровье. – Йен пожал мне руку.
– Спокойной ночи.
Я стоял у окна и смотрел, как задние фонари его автомобиля исчезают среди деревьев. Я почувствовал, как сзади подошла Кейти, ощутил ее дыхание на моей шее.
– Мы едва не попались.
Я кивнул.
Она потянула меня за рубашку:
– Идем. Суфле остывает.
– Суфле?
Мы вернулись в обеденную пещеру. Кейти быстро стряхнула с себя впечатления от неожиданного визита, достала из духовки суфле и велела мне сесть на свое место и закрыть глаза. Я повиновался. Она поставила передо мной тарелку. Как будто я мог съесть хотя бы кусочек. В разбухшем от воды тике больше места. Мой нос ощутил аромат. Рот наполнился слюной. Кейти села.
– О’кей, налетай.
Я открыл глаза. Это было шоколадное суфле, политое чем-то вроде малинового соуса и посыпанное сахарной пудрой. Рядом лежал шарик мороженого с корицей.
Сочетание горячего и холодного, шоколада и малины, корицы и сахара было божественным. Спустя пять минут я отложил ложку. Тарелка была пуста. Кейти посмотрела на меня поверх своей ложки.
– Вкусно?
– Лучший десерт в моей жизни.
Она кивнула:
– Спасибо.
Мы сидели, оба в отблесках красновато-оранжевого пламени камина и золотистого пламени свечей. Мне хотелось спать. Момент был идеальным, и я старался не думать о прошлом, но это было трудно. Перед моим мысленным взором мелькала Кейти в разных обликах: вот она вся в муке на кухне, вот стоит на корме моей лодки и забрасывает удочку поперек течения, вот на скутере мчится по Парижу, вот плачет у могилы, вот находится в винных погребах. Разные женщины. Я не мог не думать о жизни, которая ждала ее впереди. Сколько она сможет скрываться? Сколько она продержится? И когда она будет беззащитной, кто откроет вместо нее дверь?
Свечи догорели, огонь в камине погас. Я откинулся назад, вытер губы.
– Думаю, это был лучший ужин в моей жизни.
Кейти смотрела в камин и ответила, не глядя на меня:
– Благодарю.
Она зевнула. Я встал.
– Ты готовила. Я все уберу.
– Спасибо. – Кейти положила салфетку на стол. – Пойду, приму ванну и лягу спать.
– Увидимся утром.
Она подошла к двери, прислонилась к косяку.
– Я знаю, что ты, скорее всего, уже скучаешь по своей лодке и… Мне нужно еще несколько дней побыть здесь.
Я начал собирать тарелки.
– Мои лодки отлично обойдутся без меня. – Я погладил себя по раздувшемуся животу. – Я только начинаю привыкать к такой еде.
– Мне, видимо, нужно было спросить тебя об этом раньше. Ты бы не хотел посмотреть окрестности? Как насчет экскурсии перед тем, как мы отправимся назад?
Я почувствовал, что Кейти ищет предлог. Ей просто нужно больше времени.
– Мне бы это очень понравилось.
– Правда? – Она как будто удивилась этому.
– Правда.
– Значит, ты не слишком торопишься вернуться домой?
– Тарпона можно будет ловить только через пару недель. У меня есть время.
– Неплохо, наверное, планировать свою жизнь вокруг рыбы.
Я пожал плечами:
– Тогда отправимся завтра?
– Увидимся утром.
Я вернулся в свою комнату к «Снежной королеве».
Глава 26
За завтраком Кейти появилась с сияющими глазами и в облике нового персонажа. Такой я ее еще не видел. На вид ей было за шестьдесят. Седые волосы убраны в пучок. Брючный костюм. Тонкая талия. Украшения, которые я забрал из банковской ячейки в Майами, теперь красовались на ней. Часы. Кольцо. Колье. Бриллианты задавали тон дню.
– Мне будет трудно воспринимать тебя всерьез. Я хочу сказать… – Я обвел взглядом кухню. – В твоем возрасте не понадобятся ли нам памперсы для взрослых?
– Забавно. – Кейти похлопала меня по плечу и протянула мне связку ключей. – Замолчи и отправляйся за машиной. Возьми черный «Рейндж Ровер». Ты шофер.
– И кого я вожу?
– Миссис Клермонт. Она богатая вдова и близкая подруга хозяйки замка. Во время своих визитов сюда всегда останавливается в голубых апартаментах. Ей нравится заново обставлять свой дом в Лондоне, и Изабелла помогает ей советами, рекомендуя торговцев лучшим антиквариатом в этом регионе.
Я указал на ее драгоценности:
– Сколько все это стоит?
– Несколько сотен.
– Уточни, пожалуйста.
Кейти задумалась, производя подсчеты.
– От шести с половиной до семи.
– Примерно так я и думал.
– Что ты имеешь в виду?
– Теперь я еще и твой телохранитель.
Мы проехали по подъездной дорожке и миновали ворота. Кейти обвела рукой долину внизу.
– Они называют это место Долиной королей.
Я рассмеялся:
– Что ж, здесь ты на своем месте.
Она фыркнула:
– Ты собираешься смешить меня весь день? Если так, то мы никогда не посмотрим все те места, которые я хочу тебе показать. – Кейти изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться. – А теперь замолчи. Нас ждет много интересного.
Она снова сделала широкий жест рукой.
– Говорят, что здесь колыбель французского языка и, учитывая наличие виноградников, еще и сад Франции. Так что красота растет здесь и облекается в слова.
– Кто говорит?
Улыбка.
– Люди, которые знают лучше.
Я сказал, не глядя на нее:
– Что ж, в этом они определенно правы.
Кейти наслаждалась. Она была словно тюльпан на рассвете. Положив голову на подголовник, она смотрела в окно. Используя палец как указку, она не умолкала.
– Это Луара, самая длинная река Франции. В наши дни на ее берегах находятся более четырехсот замков, и большинство из них – в частной собственности. – Кейти повернулась налево: – Эта крупная черно-белая птица по-французски называется «пи». Выглядит совсем как американская сорока. – Она повернулась направо. – А эти гигантские роскошные деревья – ливанские кедры, посаженные еще в девятнадцатом веке. Возможно, ты о них слышал: царь Соломон использовал их для строительства храма.
– Вау! Ты и вправду много знаешь.
Кейти только махнула головой.
– Леонардо да Винчи переехал в Амбуаз – он находится вон там – в конце своей жизни и привез с собой три незаконченные картины, одной из которых была «Мона Лиза». Он похоронен в часовне в Амбуазе. Мы можем туда заехать, если хочешь.
Я попытался что-то сказать, но Кейти прервала меня:
– Теперь слушай, потому что это важно.
– Я весь внимание.
Улыбка.
– Тсс. Мой отец обычно говорил мне, что для Франции самой важной датой было одиннадцатое ноября, потому что произошли три важных события.
Снова наживка. Я клюнул.
– Ты не говорила.
Она опять фыркнула и объяснила:
– Во-первых, в этот день мы подписали…
– Мы?
– Да, мы.
– Мистер Томас наверняка удивился бы, услышав это.
Кейти заставила меня замолчать, снова махнув рукой.
Глубокий вдох. Опять выражение лица лектора.
– Мы подписали перемирие с Германией, закончившее Первую мировую войну. Во-вторых, это день святого Мартина. Святой Мартин был римским солдатом, который стал монахом, а позднее и епископом Тура. Он умер в Канд-Сен-Мартен одиннадцатого ноября триста девяность седьмого года.
«Канд-Сен-Мартен», – эхом пронеслось в моей голове.
Кейти продолжала:
– Когда он умер, его тело повезли вверх по течению реки в Тур, чтобы похоронить. Когда процессия прибыла в Тур, в полях по берегам реки расцвели цветы – зимой. – Кейти говорила с уверенностью. – Это чудо задокументировано и называется «Лето святого Мартина».
– Знаешь, если бы из тебя не получилась актриса, ты могла бы работать персональным гидом. Ты великолепна. Я вижу настоящий потенциал.
Кейти проигнорировала мою реплику.
– И, наконец, если верить моему отцу, самое важное событие – это… – она улыбнулась, что делала теперь часто, – мой день рождения.
– Не думаю, что Квикег знал эту дату.
– Он знал ту дату, которую ему назвала я.
– А как же твой отец?
Она покачала головой и долго молчала.
– Он умер, когда мне было пятнадцать.
– Как его звали?
– Дидье. Дидье Андре Максимилиан Бонье Клаво Десуш. – Она помолчала, потом подняла палец вверх. – Когда мы были только вдвоем, папа всегда называл меня «ма шери».