Питер да Москва – кровная вражда Сухов Евгений

Глава 1

Исчезновение законного

Николай Валерьянович Чижевский, бывший полковник КГБ, в последние годы возглавляющий службу личной охраны Варяга, глухим, с хрипотцой, голосом доложил:

– Владислав Геннадьевич, как я и предполагал, наш-то друг оказался засланным казачком.

Варяг нахмурился. Речь шла об Уколе – тридцатилетнем невысоком, совершенно невыразительном человеке, который примерно месяц назад прибился к одной из московских бригад Варяга, охраняющей трехэтажный особняк «Госснабвооружения» на Рублевском шоссе. Укола сажали на дежурство за мониторы внешнего наблюдения, кроме того, он исполнял мелкие деловые поручения. Варяг и видел его всего раз или два, не больше. Но сразу обратил на него внимание: уж больно новичок оказался пронырливым, явно проявляющим интерес к делам, которые его ни косвенно, ни прямо не касались. И Варяг поручил Николаю Валерьяновичу на всякий случай прощупать Укола. Однако дотошный полковник уже держал его на примете.

И вот, выходит, его подозрение оказалось небеспочвенным.

– И как же ты догадался, Николай Валерьянович?

Чижевский покачал седой, коротко стриженной головой и ухмыльнулся с нескрываемым самодовольством:

– Я не догадался, Владислав Геннадьевич, я это выяснил. Навел справки. Он дважды судим. Причем в тюрьмах Укол работал в качестве подсадного. Мне-то он сразу не понравился. Не могу объяснить почему… Профессиональное чутье, наверное. У меня еще со старых времен просто нюх на таких тварей! Точно ментовский кадр. И что будем с ним делать?

Владислав бросил на Чижевского вопросительный взгляд.

– А сам как считаешь?

Чижевский пригладил ладонью седой ежик.

– Сначала неплохо бы узнать, кто конкретно его к нам заслал, с какой целью, а дальше уж будем действовать по обстоятельствам.

– Тогда приступай. И немедленно!

– Понял, Владислав Геннадьевич. Как только этот гаврик выйдет на смену, я с ним побеседую…

– И вот еще что. – Варяг окинул взглядом комнату. Их беседа происходила дома у Чижевского – в квартире старой сталинской многоэтажки на Ленинском проспекте. – Укол ведь у тебя тоже бывал? Ты бы проверил на наличие «клопиков» – мало ли что, может, он тут наследил?

– Уже проверил, как будто ничего.

Варяг нахмурился, снова вспомнив о главной своей заботе.

– А о Чифе по-прежнему ничего не слышно?

– Пока ничего нет.

– Просто как в воду канул…

Чижевский только развел руками.

Чиф был гонцом Барона, посланным в Петербург для выяснения тамошней обстановки накануне приватизации государственного акционерного общества «Балтийский торговый флот». Администрация ГАО с ведома мэрии собиралась выставить на торги контрольный пакет акций безнадежно увязшего в долгах предприятия, но Варяг надеялся повернуть это дело по-своему – заполучить все сто процентов и стать единоличным хозяином флота, насчитывающего полтора десятка сухогрузов и барж разной степени изношенности.

Мысль приобрести торговый флот пришла к Варягу давно – еще летом, когда начались неприятности в «Госснабвооружении». Теперь он снова вернулся к этой идее. Две недели назад по каналам компании Варягу удалось заключить выгодную неофициальную сделку – он договорился продать двенадцать ударных вертолетов «Ми-24» в Югославию через трех посредников. В оформлении сделки помог его главный контрагент в Венгрии генерал Ласло Магнус. Новенькие вертолеты в разобранном виде должны были на трех «Русланах» доставить из Кемерова в Словакию, там их планировалось перегрузить на железнодорожные платформы и отправить в Венгрию, а уж оттуда в Сербию. Груз оформлялся под видом многопрофильных комбайнов. Но Варяг нервничал. Он опасался, что и эту поставку сорвут точно так же, как сорвали три предыдущие. Опасался потому, что в последнее время у него появилось подозрение, что против «Госснабвооружения» кто-то очень крупно играет. Все началось с полгода назад, когда засветился канал поставок вооружений в Сирию и повязали всех его людей. А не далее как в прошлом месяце аналогичный случай произошел на прибалтийской границе – на аэродроме Пулково был задержан транспортный самолет с грузом противотанковых мин: российские пограничники, видите ли, не поверили, что «Руслан» перевозит в Швецию стальные трубы. Варяг понимал, что проверка на пулковском таможенном посту, где каждый служащий от мала до велика был щедро подмазан, просто так, по чистой случайности, произойти не могла.

Но только теперь Варяг понял, что это была явная подстава. Заранее подготовленный прокол, направленный лично против него. Причем неизвестный противник был прекрасно осведомлен обо всех слабых местах в предстоящей сделке.

К тому же в последнее время незримый враг начал активно подбираться к нему самому. Тревожное чувство опасности возникло у Варяга с месяц назад, когда пришло известие об убийстве Гнома. Гном, который контролировал крупные московские рынки и универмаги, был тертый калач, и запросто к нему подкатиться было невозможно. А тут… Его нашли с перерезанным горлом и изрубленной в клочья головой, словно он угодил под товарный поезд. Но предварительно в Гнома стреляли. На убитом был бронежилет, а под жилетом обнаружились синяки величиной с кулак – значит, палили в Гнома почти в упор… Если он подпустил убийц так близко к себе, выходит, он с ними был хорошо знаком. После Гнома жертвой неизвестного «чистильщика» стали еще трое московских авторитетов, с которыми Варяг съел не один пуд соли и не одну пайку на зоне разделил. А вот теперь выяснилось, что Укол – подсадной…

Пора принимать меры. Последние события заставили Владислава крепко задуматься о создании мощной круговой обороны.

Правда, соображения личной безопасности, как всегда, отходили у Варяга на второй план: главное – дело. Тем более что на горизонте замаячила возможность влезть в приватизацию питерского «Балторгфлота». Раз прибалтийский воздушный коридор для экспорта оружия накрылся медным тазом, присвоение торгового флота приобрело исключительно важное значение. Тем более сейчас, когда неудачи преследовали его одна за другой. Упустить такой лакомый кусок Варяг просто не имел права!

Одно плохо – он не мог лично заняться этим делом: срочные оружейные контракты требовали, чтобы Владислав находился в столице неотлучно. Правда, в Питере у него был надежный человек, которому он доверял безгранично и который мог бы стать его глазами и ушами. Это – Гепард. Бывший спецназовец, он в труднейшую пору жизни Варяга после побега с зоны дал ему приют и помощь. Если бы не Гепард, Владиславу ни за что не удалось бы выследить и уничтожить ссучившегося питерского пахана Сашку Шрама, спасти жену и сына, томившихся у Шрама в заложниках…

Они хоть и не виделись с полгода, но Варяг не сомневался, что Гепард поможет ему и на этот раз. И первое, что Гепарду предстоит сделать, – выяснить, куда запропастился Чиф.

Варяг вытащил сотовый телефон и набрал питерский номер Гепарда.

После трех гудков трубку подняли. Подошла Люба – подруга Гепарда. Она сообщила, что Егора нет дома – умотал куда-то за Урал, по своим делам. Когда вернется – бог его знает. Может, завтра, а может, и через неделю. В сроках он не обязательный.

Варяг задумался. С подключением Гепарда придется повременить…

Ну тогда надо выяснить лично у Барона, что там приключилось с его доверенным человеком. Да и с самим Бароном следовало бы поговорить более откровенно. Варяг почему-то не доверял Барону, хотя и знал его не первый год. Чижевский, по его просьбе, пару лет назад копнул под Барона – узнал всю его подноготную и про то, как тот начинал на родном Алтае, как выбился в законники и какая нужда заставила его пять лет назад обосноваться в Москве. В прошлом Барона все оказалось вполне чисто – никаких связей ни с ментами, ни с фээсбэшниками, но люди в наше время резко меняются, и с Бароном могла произойти досадная метаморфоза (в жизни очень много соблазнов). Во всяком случае, после загадочного исчезновения Чифа к нему следовало присмотреться повнимательнее. А Питером нужно будет заняться вплотную.

Для предстоящей командировки в Питер следовало подобрать надежного человека (в обход Барона), наделив его при этом особыми полномочиями. В предстоящем деле, как никто, может поспособствовать Михалыч.

Глава 2

Тебе не повезло

Назар Кудрявцев имел красивое погоняло – Барон. Впрочем, если разобраться, в этом не было ничего удивительного, внешность у Назара была вполне соответствующая кличке: высокий, статный, с ранней сединой, с величавыми, слегка медлительными жестами. На всех, кто с ним общался, он производил впечатление завсегдатая самых модных тусовок столицы, человека, который знается с влиятельными людьми и для которого Государственная дума – всего лишь карточный стол для хитроумного пасьянса. У него был открытый дружелюбный взгляд и приятное лицо, с которого не сползала мягкая улыбка – казалось, на него работает целый штат умелых имиджмейкеров. Барон представлялся реликтом давно ушедшего галантного века.

Этот московский Барон не ссорился никогда, тем более не повышал голоса, но от его больших черных глаз порой становилось не по себе. На людей, впервые столкнувшихся с ним, он производил самое благоприятное впечатление: был обходителен и вежлив, и со стороны могло показаться, что для него не существовало большего интереса, чем дела его собеседника.

Люди, знавшие Назара Кудрявцева получше, только кривились, глядя на его искусное лицедейство. Он любил поражать изысканными манерами, тихим, вкрадчивым голосом и держался так, будто свою родословную вел от столбовых дворян. На самом же деле Назар Кудрявцев был самого что ни на есть пролетарского происхождения: и дед, и отец его были алтайскими работягами. И если в нем и было что-то от русского аристократа, так это следовало связывать с прошлым его крепостной прабабки, которая в домашнем театре своего барина играла пресытившихся сладкой жизнью богатых куртизанок.

В действительности Барон был холодным, расчетливым дельцом, не без разумной доли цинизма, а мерилом жизненного успеха для него всегда оставались большие деньги. Людей, не сумевших сколотить себе приличного состояния, он презирал и считал безнадежными неудачниками.

Барон стал вором в законе, не пробыв даже одного дня на киче. Для прошлых лет событие неслыханное, но в нынешнее время оно не вызывало даже недоумения, и законные, помногу лет парившиеся в лагерях, воспринимали его как равного. Ну почти…

Времена изменились безвозвратно.

Пять лет назад, еще находясь в своем родном Бийске, он купил себе воровскую «корону» за миллион баксов, доказав тем самым истину, что деньги в наступившем мире играют главную роль. И на воровских региональных сходняках Барон вместе с такими же, как и он сам, скороспелками составлял весьма крепкий костяк, подчиняя своей воле ортодоксальных законных. Барон всегда поспешал туда, где пахло серьезными деньгами. На это он имел особый нюх и умел просчитывать выгодные операции, а хорошую прибыль чуял издалека.

К собственной персоне Назар Кудрявцев относился уважительно, так что если бы он не стал вором, то непременно заделался бы банкиром. Впрочем, он и мечтал завести собственный банк и вложить накопленные деньги повыгоднее, чтобы они приносили постоянную многократную прибыль…

К воровской среде Назар Кудрявцев примкнул давно, еще в те уже почти что легендарные времена, когда существовали гордые звания ударника коммунистического труда, а красный вымпел, словно эстафетная палочка, переходил от лучшего сверлильщика к лучшему заточнику. В ту пору он работал в Бийске на местном химическом комбинате, где втихаря открыл цех по очистке химпрепаратов и еще один цех – по производству минеральных удобрений. О существовании обоих цехов, понятное дело, знали его местные покровители из тех, кто носил на груди выколотых синих ангелов с крестами и исправно получал свои отчисления с оборота. Самое же смешное заключалось в том, что большинство рабочих в его подпольных цехах верили в романтические идеалы светлого будущего и не подозревали о том, что своим ударным трудом приумножают благосостояние алтайского миллионера и пополняют воровской общак.

Укрепившись в уголовном мире и поднакопив деньжат, Назар стал потихоньку скупать голоса законных, которые рады были дожить спокойно до ветхой старости на предоставленный Бароном пенсион и охотно отстаивали интересы своего нового благодетеля.

Алтайские воры справедливо считали, что Назар Кудрявцев – самый богатый законный в их регионе. На Кипре он имел двухэтажную виллу, куда любил наведываться в самом начале лета, когда на острове еще не столь многолюдно и солнце не такое палящее. Был у него также небольшой домик под Сочи неподалеку от Дагомыса – сюда он любил приезжать весной, когда расцветают магнолии, а волны Черного моря ласково шелестят о прибрежную гальку.

Ну и, разумеется, Барон имел солидный счет в одном из лихтенштейнских банков. Но туда поступали деньги от его личного бизнеса, покуситься на который не мог даже воровской сходняк, – на своем химкомбинате в Бийске Барон разливал водку.

Назар Кудрявцев был удачлив. Он понимал толк в деньгах и умел их приумножать, поэтому на региональном сходняке ему было доверено контролировать все крупные финансовые операции: во-первых, это были дела, связанные с нефтью, газопроводами и АЗС; во-вторых, нелегальные алмазные прииски в Якутии; в-третьих, торговля оружием, которое тайно доставлялось из России в страны Латинской Америки, откуда тем же путем на сухогрузах шли наркотики, дававшие огромную прибыль.

В последние месяцы Барон стал присматриваться к рынку морских перевозок пристальнее. Его уже не интересовал временный фрахт отдельных судов – он замахивался на большее. Главной его целью стала покупка торгового флота в десяток судов. Ни больше ни меньше! Перспективы для его бизнеса, в случае удачного приобретения, открывались самые радужные. Главное преимущество заключалось в том, что, став владельцем целого флота, он уже не будет оглядываться на большого дядю – армию алчных чиновников, от чьей подписи на документе зависит успех любой коммерческой операции. Догадываясь о финансовом обороте Кудрявцева, аппаратчики наглели год от года, и если еще десять лет назад Барон мог купить любого из них с потрохами за каких-нибудь пять штук, то нынче счет шел уже на «лимоны». И отнюдь не рублей… Ставки в игре поднялись соответственно размеру выигрыша. На кон теперь ставились не какие-то занюханные сахарные заводики в областных центрах, а крупнейшие энергетические компании, алюминиевые комбинаты, угольные разрезы и – грузовые флоты… Вроде того, на который положил свой завидущий глаз Барон.

Назар загодя, через Чифа, навел кое-какие справки об AO «Балторгфлот», на чьем балансе находилось двадцать пять сухогрузов и океанских барж, а дела компании выглядели из рук вон плохо. Старые номенклатурные начальники загубили всю коммерцию, набрали кучу контрактов на фрахт своих порядком изношенных судов, но почти все их запороли и выплатили заказчикам многомиллионные неустойки. Восемь судов, находившиеся в плавании, были подвергнуты аресту в зарубежных портах за долги. И вот наконец городские начальники сподобились принять стратегическое решение – акции «Балтийского торгового флота», разбив на десять пакетов, выставили на конкурсную продажу. А на контрольный пакет, говоря современным языком, объявили тендер – кто даст больше.

Но выкупить главный пакет акций, даже с его многомиллионным лихтенштейнским счетом, Барону было не под силу, и поэтому он вынужден был обратиться за помощью к алтайским друзьям. Впервые он обнародовал свою идею на региональном сходняке, красноречиво расписав перспективы международной морской торговли. С минуту в банкетном зале ресторана «Алтай» длилась пауза – как бывает в театре «Ла Скала», после того как ведущий тенор завершает партию на верхней «ля». Поразмыслить ворам было над чем – такой лакомый кусок в алтайский общак не попадал никогда. И один за другим воры поддержали Барона. Несмотря на то что овации Назар Кудрявцев не сорвал, он добился главного: получил из общака деньги для совершения сделки. К тому же четкими аргументами он сумел убедить сходняк, что из будущего пирога он лично должен получить значительный кусок, который пойдет не ему в карман, а на расширение морского бизнеса. В этом пункте у Барона был свой корыстный интерес: деньжата должны были пойти не только на ремонт старых и приобретение новых судов, но и на покупку очередной виллы где-нибудь в княжестве Монако.

Но на этом пути его сразу же ожидали непредвиденные препятствия. Вся беда заключалась в том, что он, несмотря на свое влияние, никак не мог отыскать золотой ключик, который распахнул бы ему заветную дверцу к «Балторгфлоту». Барон поначалу пробовал купить компанию до тендера – подобные дела для него были не в новинку: ему не раз приходилось приобретать приватизируемые заводы. Но сейчас всех его миллионов – даже с учетом алтайской ссуды – ему явно не хватало: за контрольный пакет питерские господа-товарищи назначили двести «лимонов»! И это была лишь начальная цена. Придя к выводу, что в одиночку ему ни за что не осилить покупку флота, Барон посвятил в это дело крупнейших московских воров – в первую очередь Варяга и Михалыча. И заручившись их поддержкой, в том числе и финансовой, послал в Питер Чифа, с которым еще в Бийске начинал нефтяные дела.

В Москву Чиф обещал вернуться через неделю. Максимум через две. Последний телефонный разговор с ним был очень странным и даже каким-то настораживающим – похоже, Чиф чего-то недоговаривал, а может быть, даже наоборот, чего-то опасался, хотя это было не в его характере. Барон знал Чифа пять лет: в любые заварушки Чиф привык лезть с поднятым забралом, и вряд ли он оробел на этот раз. Но даже его голос по телефону показался Барону напряженным, как будто Чиф разговаривал с ним под дулом пистолета. Но с момента последнего разговора прошло уже дня три. Чиф сообщил, что был в офисе «Балторгфлота» и что там не все так радужно, как могло показаться на первый взгляд. По коридорам компании разгуливала масса темных личностей. По наблюдениям Чифа, у них не могло быть таких денег, какими располагали московские воры, но держались они солидно. И, что самое странное, ему пока не удалось выяснить, кто за ними стоит. Эти молодчики, как к себе домой, входили в кабинет генерального директора компании и держались так, будто у них в долгу даже вахтеры. Чиф говорил о том, что пытался навести о них справки, но то, что он узнал, было в высшей степени подозрительно и требовало перепроверки. Чиф обещал прилететь утренним рейсом в среду, однако он не появился ни в среду вечером, ни в четверг. А сегодня, через неделю после его исчезновения, Барон узнал, что Чифа нашли с перерезанным горлом на одной из городских свалок Санкт-Петербурга недалеко от грузового порта.

Переехав в столицу, Назар выстроил себе дом в Подмосковье – он никогда не любил уличной суматохи, не по душе ему были и лавины автомобилей, захлестнувшие московские улицы. С недавнего времени он предпочитал покой, может быть, оттого частенько запирался в четырех стенах.

Его подмосковный особняк был точной копией старинного французского шато, который ему как-то приглянулся во время одной деловой поездки по Европе. Правда, «начинка» в нем была не средневековая, а самая что ни на есть ультрасовременная – с сауной, большим крытым бассейном и многими прибамбасами, делавшими жизнь комфортной и очень приятной. Единственное, от чего не стал отказываться Барон, так это от глубокого подвала – сродни тем, в которых маркизы и виконты хранили бочки с родовым вином или где запирали своих нерадивых слуг. За неимением коллекции фамильного вина Назар Кудрявцев держал у себя в подвале узников. Замечательная получилась подземная тюрьма. Случалось, что в нее бросали строптивых должников, а то и воров, приговоренных сходняком к наказанию. Здесь же, в мрачном каземате Барона, находили свой бесславный конец отьявленные мерзавцы, посмевшие ослушаться приказа хозяина.

В этот раз у него в доме был один гость, жить которому оставалось всего лишь несколько часов.

От внешнего мира Барон оградился высокой кирпичной стеной, пропустив по самому верху два ряда колючей проволоки. Такую преграду могли преодолеть разве что японские ниндзя, каковых в России не водилось, а потому хозяин мог чувствовать себя здесь в полнейшей безопасности.

Высокие стены были удобны еще и тем, что не пропускали через многометровую толщу ни малейшего звука, так что снаружи существование Барона для его соседей казалось таким же загадочным, как жизнь на Марсе.

В камине тихо потрескивали поленья. Барон любил огонь не за тепло, а за уют, который согревал душу. В мерцающем пламени таилась какая-то необъяснимая магическая сила, приковывавшая взгляд. Наверное, не случайно на заре человеческой цивилизации огонь играл важнейшую роль. Магией полыхающего костра люди пользовались и в более поздние времена, так, например, олимпийцы древности при его свете проводили спортивные соревнования, а в Средние века инквизиция приговаривала еретиков к смерти на костре. Но самых больших чудес добились шаманы северных народностей. Для них огонь был таким же инструментом, как для пианиста рояль или как для заклинателя змей – флейта. Пламя возгоралось при яростном нашептывании и могло потухнуть – стоило лишь произнести магическое слово. Однажды Барон был свидетелем подобного чуда, когда по решению сходняка провел целый месяц в глухой сибирской деревушке, пытаясь ввести в эксплуатацию заброшенный алмазный прииск. Огонь в печи внезапно потух, едва в комнату ввалился кряжистый низкорослый якут лет шестидесяти. Глядя на все усилия хозяйки растопить печь, он чуть улыбался в жиденькую бороденку. А потом, точно сжалившись над хозяйкой, произнес:

– Боится меня огонь, однако, потому и не горит!

Тогда трудно было понять – правда это или нет, но едва старик вывалился за порог, как истлевшие головешки вспыхнули сами собой.

Вот и не верь после всего этого в мистику…

Барон растер руки: ну, кажется, согрелся. Теперь можно было продолжить прерванный разговор. Он нажал кнопку переговорника и негромко произнес:

– Приведите его, я хочу с ним потолковать.

Через несколько минут двое крепких парней ввели в комнату человека с мешком на голове и со связанными за спиной руками.

– Снимите мешок. Посмотрим, как он выглядит.

Пацаны тотчас исполнили приказание, сбросив грязную холщовку на дубовый паркет. Они служили у Барона уже второй год и знакомы были со всеми его привычками – сейчас хозяин был явно не в духе, и парни старались действовать посноровистее. Назар ценил их за два важных качества – немногословие и безукоризненную исполнительность. И, само собой, за умение держать рот на замке.

Перед Бароном стоял Саня Воронов – погоняло Воронок.

– Ну, продолжим нашу беседу, дружище. Меня все время не покидает чувство, что ты все-таки чего-то недоговариваешь, – почти ласково заговорил Барон. У Назара была еще одна особенность – чем больше он злился, тем обворожительнее была его улыбка. Сейчас Кудрявцев словно задался целью поразить своего пленника обаянием.

Лицо у Воронка было разбито в кровь, разорванные губы опухли, щелочки глаз едва просматривались из-за синих мешков кровоподтеков.

– Ты напрасно на меня полкана спустил, Барон, я тебе рассказал все, как было, – с трудом разлепляя губы, простонал Саня.

– И все-таки я хочу услышать еще раз, дружище. Как же это ты лопухнулся на ровном месте? Они что, вытолкнули вас из машины?

– Я тебе уже все рассказал… – В глухом голосе Сани звучало глубокое уныние, помноженное на безразличие к собственной незавидной судьбе. Вздохнув глубоко, он продолжил: – Чиф пошел за сигаретами, а менты перехватили его на обратном пути.

– Любезный, а сам-то ты где в это время находился? Разве тебе платят не за то, чтобы ты был тенью хозяина и шел за ним даже в ад? Или тебя положили мордой на асфальт?

– Я не мог ничего поделать, потому что стоял под стволом!

– Ладно. Ну а куда заходил Чиф, с кем виделся – ты мне можешь сказать?

Воронок отрицательно покачал головой:

– Он никогда не рассказывал мне о делах. Это было не в его правилах. Но мне показалось, что в тот день он был чем-то озабочен.

– Голубчик, а разве вы не вместе ходили в контору? – продолжал улыбаться Назар Кудрявцев.

– Нет. Я всякий раз порывался с ним пойти, но он мне говорил, что в этом нет нужды… Мне приходилось дожидаться его в машине.

Барон глянул на рослых парней, стоящих немного позади Сани. Молодцы были выдрессированы на совесть и никогда не терзались угрызениями совести: по их лицам было видно, что они готовы сделать со своей очередной жертвой что угодно – живым затолкать в полыхающий камин, а то и порезать в тонкую лапшу.

Барон перевел взгляд на Саню Воронова. Судя по всему, он действительно ни о чем не ведал: его палачи умели работать и наверняка отыскали бы способ, чтобы выбить из узника даже ничтожнейшую информацию.

– Ты, Саня, прекрасно знаешь правила нашей игры. – В этот раз улыбка у Барона получилась веселой. – По твоей вине погиб вор, мой человек, а таких промахов мы не прощаем никому. Ты посмотри, что с ним сделали эти уроды! – Барон бросил на стол пачку фотографий.

Саня протянул дрожащую руку к веером рассыпавшимся на столе снимкам, но все и так было видно. Конечно же, это Чиф! Он лежал на каком-то пустыре, среди вороха тряпья и обрывков газет, ржавых консервных банок и разбитых бутылок. Невозможно было представить, что свой жизненный путь сильный, самоуверенный Чиф завершит не в роскошной спальне, под сердобольными взглядами близких, а на вонючей городской свалке, где единственными его соседями станут оголодавшие крысы. Глаза у законного были закрыты, будто он спал, вот только выбрал не самое удачное место для отдыха. Но Чиф спал вечным сном, о чем красноречиво свидетельствовала тонкая длинная рана, вспахавшая глотку…

Барон с интересом наблюдал за реакцией Воронка: его рука дернулась, будто от удара хлыста. Такое не отрепетируешь! Нет, определенно парень не догадывался, чем завершится вояж Чифа в Питер. Жаль его будет терять, но другого выхода нет. Если не он навел ментов на Чифа, то провинился уже тем, что не смог вырвать его из ментовской ловушки.

Языки пламени в камине весело подрагивали, они были такими же ярко-красными, как пролитая кровь. Созерцание пламени натолкнуло Барона на новые невеселые размышления.

– Не понравился пейзаж? – поинтересовался Барон. – Мне, знаешь ли, тоже очень не по душе эта картина.

– Послушай, Барон, – заныл Александр, – как тебе доказать, что я тут ни при чем…

– А доказывать ничего и не надо, дружище, – радостно объявил Барон, – для меня и так все ясно: ты не виноват. Отведите его вниз, – обратился он к молчаливым пацанам. – Пусть отдохнет!

Привидения в старинных замках – дело привычное. Чаще всего они появляются после полуночи и безликими светлыми тенями бродят по лестницам и коридорам.

Хозяева замков исстари относились уважительно к призракам еще и потому, что считали своих далеких предков безнадежными грешниками: ведь они были способны заживо замуровать в стену своего вассала только потому, что тому приглянулась его молоденькая красавица жена.

Назар Кудрявцев привидений не боялся, а потому смело забетонировал в своем подвале уже четыре трупа. Сашке Воронову предстояло стать пятым.

Глава 3

Толковище

Барон порылся в гардеробе и решил надеть свой выходной костюм в светло-серую полоску. К нему полагалась белая рубашка и галстук. Здесь Назар оказался в некотором затруднении – так было всегда при выборе этой детали туалета. Мужчины и женщины неизменно обращают внимание именно на галстук, а особенно на то, как он завязан. Назар остановил свой выбор на бежевом галстуке с крошечными гербами какого-то рыцарского ордена. Так тщательно он одевался в тех случаях, когда настроение было дрянь.

Неожиданно для самого себя он осознал, что из ровного душевного состояния его выбила именно гибель Чифа. К тому же ему предстояло непростое объяснение с Варягом, что тоже не прибавляло радости. Встреча со смотрящим России должна была состояться у Михалыча.

Назар подошел к огромному, почти под потолок, зеркалу. Его внешний вид был безукоризнен, продуман до малейших деталей. Очень элегантно смотрелся и бежевый платок, выглядывающий из верхнего кармана пиджака.

Барон посмотрел на часы: стрелки «Ролекса» показывали четырнадцать тридцать. Самое время. Опаздывать на встречу с Варягом не полагалось, впрочем, являться раньше назначенного времени также считалось дурным тоном.

Назар спустился во двор. Витек, водитель, уже дожидался возле «Мерседеса», лениво дымя дорогой сигарой. По вальяжным и неторопливым движениям его вполне можно было бы принять за владельца роскошного автомобиля. Вообще у всех холуев есть одна общая черта – перед непосвященными они любят выглядеть барами. На появление Барона слуга отреагировал мгновенно: отшвырнул подальше огрызок сигары и распахнул заднюю дверцу.

– Пожалуйста, Назар Викторович!

– Не напрягайся, – отмахнулся Барон, – я поеду один. – И провалился в мягкое удобное кресло.

Движок уже урчал, оставалось только переключить скорость и плавно надавить на газ. Барон нащупал педаль.

Михалыч обитал в собственном доме, притаившемся на безлюдном островке в Серебряном Бору. Раз в месяц к этому особнячку подъезжал небольшой банковский грузовичок с бронированным кузовом. Дом Михалыча использовался как перевалочная база. Отсюда общаковские денежки уплывали за рубеж и перевоплощались в шикарные отели и бензозаправки, приносящие солидный доход, а также тоненькими ручейками растекались по многочисленным зонам для подогрева братвы и подкупа чиновников. В охране у Михалыча служили не бессловесные холуи, а доверенные люди московского сходняка. На них возлагалась охрана дома и общаковских денег. В случае надобности они могли проводить гостей не только до дверей, случалось – до могилы. Пацаны были преданы Михалычу, но если бы обнаружилось, что старик надумал покуситься на святая святых – общак, то и его незамедлительно прирезали бы, несмотря на христианское вероисповедание. В глубине души эти братки были язычниками, потому что являлись жрецами воровского идола.

Барон почувствовал себя очень неуютно под пристальными взглядами этих служителей культа. Они взирали на него так, как будто он пришел с единственным желанием отщипнуть из казны небольшой кусочек для личных нужд. И только когда ворота захлопнулись и охранники остались позади, он облегченно вздохнул. Михалыч оставался для многих загадкой. Он сделался законным еще в сталинские времена, впрочем, многим казалось, что он был вором еще до Рождества Христова и на многолюдных базарах потрошил карманы доверчивых назарян. Поговаривали, что в молодости Михалыч был очень дерзким и занозистым вором, бесшабашно грабил почтовые поезда, совершал налеты на сберкассы и при этом никогда не прятал лица под маскарадную маску. И в память об удалом прошлом на подбородке у Михалыча остался широкий кривой шрам. Правда, находились воры, которые утверждали, что получил он его в то время, когда был правой рукой в шайке у Матвея Лома. Все дело было в том, что Лом жил с воровкой Нинкой Лысухой, которая тайком делила свою любовь с красивым молодым подельником Лома. Однажды, заподозрив любовницу в измене, он явился в самый неподходящий момент, когда Михалыч гарцевал на обнаженной девице победителем. Спасаясь от хозяйского гнева, парень выпрыгнул со второго этажа и ободрал лицо о торчащий из стены крюк. Как бы там ни было, но смелости и лихости Михалычу было не занимать, и даже в старости его взгляд таил в себе что-то злодейское.

Он был одним из тех, кто стоял у истоков воровского закона, кто создавал неписаные правила, которые соблюдались куда более четко, чем статьи Уголовного кодекса. Михалыч был не только хранителем общака, что само по себе требует на эту должность человека незапятнанного, чистого, как стакан с водкой, но еще и создателем капища, где сам он исполнял роль главного жреца и прорицателя.

Несмотря на свой далеко не юношеский возраст, Михалыч участвовал практически во всех региональных сходняках, где частенько председательствовал. И незаметно так, стараясь особенно не докучать чрезмерно ретивой молодежи, с терпеливостью опытного садовника прививал к их занозистым душам полузабытые воровские традиции. Он знал, что подобная процедура не проходит бесследно: пройдет совсем немного времени, и привитый дичок принесет сладкие плоды.

Михалыч принимал гостей всегда в одной и той же комнате, скромно называя ее своим кабинетом. Хотя этот «кабинет» больше походил на какой-нибудь зал неплохого музея живописи: на стенах висели полотна Айвазовского, Репина, Боровиковского. В доме у Михалыча все было настоящее, и поэтому ни у кого и никогда не возникало сомнений в подлинности этих картин. Если здесь что-то и напоминало кабинет, так это широкий крепкий стол красного дерева, за которым, по заверениям хозяина дома, сиживал последний император династии Романовых.

В этот раз Михалыч пренебрег традицией – он проводил Барона в комнату поменьше, где вдоль трех стен стояли стеллажи с книгами, а в самом углу, у окна, возвышалась настоящая амфора. Человеку, впервые попавшему сюда, могло показаться, что эта комната – обитель кабинетного ученого, но никак не старого вopa в законе и хранителя московского общака.

Барон, как только вошел в комнатку, тотчас заметил в дальнем углу светловолосого крепкого мужчину, сидящего в кресле за низким столиком. Это был Варяг. Барон не видел смотрящего России уж год с лишком. Он много слыхал про головокружительную одиссею Варяга, начавшуюся с его ареста в Америке и доставки в Россию, а закончившуюся загадочным побегом с зоны и возвращением в Москву. В воровской среде о последних подвигах Варяга ходили осторожные разговоры – кто-то удивлялся тому, как легко отделался смотрящий России от ментовской погони и мести, а кто-то подбрасывал мыслишку, что, может, не все оно так с Варягом гладко, может, он не столь безупречен, а втихаря клюет с двух рук… Барон не верил этим сплетням, но и для сомнений были все основания.

Варяг привстал, протянул пятерню. Барон сдержанно пожал руку и кивнул. Следом зашел Михалыч. Он тут же расположился в продавленном стареньком кресле слева от Варяга и жестом указал Барону на стул. Тот отметил про себя, что Михалыч не пригласил его занять третье кожаное кресло за столиком и, сочтя это за оскорбление, сжал губы. «Ладно, старик, – подумал Барон, – я тебе все припомню!» Михалыч потянулся к стеллажу за спиной и выудил из-за книг темную бутылочку и три низенькие пузатенькие рюмочки.

– Тут такое дело, – невесело начал Барон после того, как Михалыч разлил коньячок в рюмочки. – Чифа больше нет. Его позавчера нашли с перерезанным горлом на одной из питерских помоек. Рядом с грузовым портом.

– Ты опоздал со своим сообщением на сутки, – строго произнес Варяг. – Сказать по правде, я думал, что ты появишься значительно раньше. Чего же ты выжидал?

Барон не выдержал пронзительного взгляда Варяга и опустил глаза.

– Надо было все проверить…

Варяг недовольно мотнул головой, точно отгонял назойливую муху.

– Значит, у нас пока нет никакой информации. При том, что по твоей просьбе мы выдали Чифу триста тысяч долларов на обработку заинтересованных лиц. – Варяг криво усмехнулся. – А дело не продвинулось ни на шаг. Не кажется ли тебе, Барон, что твоя затея слишком дорого нам обходится?

Барон заерзал на стуле. Рука у него задрожала, и он, поспешно осушив рюмочку, поставил ее на столик.

– Тут просто какая-то чертовщина! Стоило мне только найти людей, согласившихся посодействовать, как они тут же исчезли. Большая часть этих денег ушла на взятки.

– Выходит, эти деньги выброшены на ветер! – недобро ощерился Михалыч. – Ведь нет Чифа – нет и тех, кому он давал…

– Тут совсем другое, – запротестовал Барон. – Их устранили. Двоих прирезали точно так же, как Чифа. И что самое странное, никаких следов. Я пробовал навести справки по своим каналам, однако все бесполезно. Поверь мне, Михалыч, я не на печке лежал. Мы сумели почти вплотную подкатиться к Горкомимуществу. Человек, который обещал нам посодействовать, близкий друг председателя комитета. Это посредничество обошлось Чифу почти в сто тысяч долларов. Но за день до того, как все должно было решиться, человек умер. Сердечный приступ. Ну что поделаешь! Невезуха!

– Скажу тебе, Назар, все это мне не нравится, – заметил Варяг. – Неделя прошла – а результат равен нулю. Твой человек вышел на каких-то людей… Их прирезали… Другой умер. Это какие-то сказки. Я предпочитаю иметь дело с реальным противником. Уж если ввязываться в драку – так чтоб стенка на стенку. А бой с тенью меня нисколько не вдохновляет. Если так дело пойдет и дальше – вернешь нам деньги, триста штук баксов, и поставим на этом деле точку.

У Барона побледнело лицо.

– Владислав, мне нужно совсем немного времени. – В его голосе появились нотки мольбы. – Я найду концы. Дело уже сдвинулось с мертвой точки! Я вышел на нужных людей.

И тут Барон понял, что придется выложить им секретную информацию, которую ему успел-таки сообщить Чиф до своего исчезновения. Иначе все могло рухнуть.

– И что это за люди?

– Мне известно, от кого зависит решение о приоритете на тендер. Их фактически двое – председатель комитета по приватизации Городской думы и председатель Горкомимущества. К ним и надо искать подходы…

Но Варяг был неумолим. Он уже принял решение. Собственно, это решение он принял еще три дня назад, когда понял, что Чиф засыпался. Надо послать в Питер своего человека, надежного. А Барона надо от этого пирога отстранить! Неожиданно он получил поддержку Михалыча.

– Мое мнение таково! – грозно начал старик. – Всякий риск должен быть оправдан. Общак не резиновый. Мы не можем вкладывать деньги в проекты, обреченные на провал. Наша организация – не фонд Сороса, мы филантропией не занимаемся. И потом – кто-то же должен отвечать за убытки!

Михалыч выжидательно посмотрел на Барона. Тот выдержал взгляд, вспомнив о недавнем разговоре с Саней Вороновым.

– Не мне тебе говорить, сам знаешь, за подобные промахи мы всегда спрашиваем очень строго, – продолжал Михалыч.

Весомее сказать было невозможно, и Барон почувствовал внутри неприятный холодок.

– Михалыч, Варяг… дайте мне шанс. Это моя идея, и я хочу довести ее до конца, чего бы мне это ни стоило… Если суждено прострелить себе голову, я пойду и на это, но пасовать перед кем-то я не стану. Я найду тех людей, которые играют против нас. Неужели мы отступим? Ведь речь идет о целом флоте! Шутка ли!

– Правильно, Барон, – проговорил Варяг, изобразив уголками губ нечто похожее на улыбку. – Мы не отступим. Тем более что деньги уже пущены в дело. Три сотни штук – сумма небольшая, но и не маленькая, так что обидно ее просто так выбросить… Мы должны найти этих ублюдков, кто нам ломает игру…

– Я делаю все, что в моих силах, – заторопился Барон, – но иногда мне кажется, что против нас там работают фээсбэшники с большими звездами. Взять историю с Чифом – уж слишком грамотно его повязали!

– На чем основаны твои подозрения? – спросил Варяг.

– А вот послушай, Владислав, как только важный чиновник обещает нам поддержку при покупке контрольного пакета, так его сразу находят мертвым на собственной даче. Вместо него назначается другой, который сторонится Чифа, как чумы, и при этом окружает себя профессиональной охраной, которой позавидовал бы президент Соединенных Штатов. Я не исключаю того, что кто-нибудь из городской верхушки решил поучаствовать в этой приватизации.