Клинки Васильев Владимир

18. ОСЕНЬ НАД АНДОГОЙ

Погибших похоронили на слуде над тихой рекой. Сверху была видна вся округа; на дальнем берегу стеной стоял лес. Магнус с Омутом принесли несколько камней и поставили на могилы. Привычное солнце, оранжево-желтое, а не красное, светило с пронзительно-голубых небес, а там, где осень коснулась ладонью крон берез и осин, листья пожелтели и высохли. Верно, стоял конец сентября.

Они находились сильно к северо-востоку от Лойды, днях в десяти, если пехом. На пути лежало всего одно селение, да и то ближе к Лойде. Йэльм рассудил, что датам на юге делать нечего, и решил уводить своих на северо-запад, к морю. Так и не выяснили сколько прошло в родном Мире времени, пока они скитались по Иллурии. Ярл, Бролин-колдун и Коек долго толковали с Тарусом и Боромиром, договариваясь, что даты будущей весной пришлют книгочеев и колдунов чтоб познать мудрость Девяти Книг. Когда покинули Иллурию толмач-заклинание потеряло силу, поэтому объяснялись долго, при помощи Коека-скальда, бывшего у датов за толмача.

Перед самым уходом Хокан подошел к Вишене. Губы дата растягивала улыбка, но какая-то напряженная. Коек тоже приблизился, видно Хокан хотел что-то сказать Пожарскому.

Речь Хокана Вишена совсем не понял, с трудом даже разделял слова. «Как я в Иллурии разумел эту тарабарщину?» – подумал он отстраненно.

– Он говорит, что по древнему обычаю нашего народа хочет выразить тебе благодарность, за то, что ты оказался верным спутником там, в Иллурии. Вы много пережили вместе и не раз плечом к плечу встречали опасности. Он хочет поменяться с тобой именами, южанин, – перевел Коек.

– Именами? – опешил Вишена.

– Да, – кивнул рыжеволосый скальд, – именами. Преданья гласят, что обменявшиеся именами еще не раз увидятся на полях битв, но никогда не скрестят мечи в поединке, и обязательно встретятся после смерти, на пирах Валгаллы.

Что такое Валгалла Пожарский спрашивать не стал.

– Это большая честь, южанин. Такого не случалось в фиордах уже лет сто и с утра Торнсхавн просил разрешения на это у ярлов.

– Я согласен, – сказал Вишена, которому вот-вот предстояло стать Хоканом. Хоканом Пожарским.

«Что я дома скажу?» – подумал он. Мысли прыгали, словно вспугнутые зайцы.

– Тебя, конечно, будут по привычке звать старым именем, но это не страшно, – улыбнулся Коек. – Главное, чтобы ты, воин, помнил свое истинное имя.

Дат в зеленом плаще приблизился к Пожарскому и они крепко обнялись.

– Гьярн-ма, Хокан! – сказал он, хлопнув Пожарского по спине. Перевод не потребовался.

– До встречи, Вишена! – отозвался теперь уже Хокан Пожарский. Слышать привычное имя из собственных уст по отношению к другому было донельзя странно.

– Это будет дивное окончание для моей саги! – негромко усмехнулся скальд. – Фиорды замрут от восторга, услышав мой голос!

Даты уходили на северо-запад, подчиняясь зову моря, с которым их связывали тысячелетние узы и память предков. Среди них шагал один по имени Вишена Торнсхавн, сжимая в ладони маленький медный нож с вырезанными на рукоятке словами «Ты нужен» на чужом языке.

А тот, кому досталось его прежнее имя, теребил подвешенный на шее амулет – старика, в руке которого был посох, а на плече – ворон.

– Идем, Више… Гм! Хокан, – позвал застывшего побратима Тарус.

Их ждала Андога. Боромир кое-как мог идти сам, а проснувшегося Яра Тарус-чародей снова напоил отваром каких-то трав. Яр больше не спал, но шел покорно и безвольно, словно тряпичная кукла, а глаза его были пусты и безразличны.

Путь слабо отложился у Пожарского в памяти, наверное, сказалось то, что в Драконьей Башне он настроился на тяжелый поединок с Тенью или колдуном-печенегом, а то и с обоими сразу. Но биться не пришлось и натянутые нервы требовали разрядки.

Он запомнил, как в селении по пути замерли у распахнутых ворот Тарус и Боромир, то и дело поглядывая на разноцветные плащи друг у друга на плечах, но тут же рассмеялись и, обнявшись, вместе прошли за ворота. Иллурия еще долго будет напоминать о себе – подумал Пожарский с удивительным равнодушием. И еще он подумал, что сильно изменился за время этого необычного похода, и не зря обрел новое имя.

Запомнил, как перед Андогой их встречала целая толпа лойдян во главе с Заворичем и Позвиздом, дождавшимся таки побратимов по Северному Походу, хотя ждать пришлось больше трех лет. Как с удивлением глядели на кондотьерские плащи, утратившие свойство становиться на рассвете чистыми и с еще большим удивлением разглядывали арранков, сбившихся среди такого числа незнакомых людей в тесную группу. Забытое ощущение дома поглотило остальные чувства Пожарского. И только здесь он осознал, что поход, наконец, завершен.

В Андоге Пожарский расслабился, целыми днями попивая пиво в компании Славуты и Омута. Роксалан с уцелевшими земляками Пристенем и Проном после устроенного в честь возвращения пира, отправился домой, в Чикмас, четверка венедов, взяв у дружинников коней, умчались на восток с печальной вестью о смерти Бограда. Ушли восвояси и Похил с Озаричем, простившись со всеми до следующей весны. Тарус проводил Анчу с его длинноухими спутниками, взяв с того крепкое слово прекратить войну с дулебами и отпустить с миром всех людей-невольников, а весной приходить с посольством, чтоб тоже не остаться в стороне от секретов Девяти Книг. Весть о Книгах расползалась по всему краю, десятки людей стекались в Андогу отовсюду, и Тарус засадил писцов копировать записи, мечтая, что скоро свои Книги будут в каждом селении. Он подолгу толковал с пришлыми чародеями, и возился с так и не пришедшим в память Яром.

Омут в Рыдоги не пошел – там стало совсем безлюдно, нечисть хозяйничала в пустых хуторах и сунуться туда не решались даже самые отчаянные смельчаки. Но на весну Тарус наметил визит на болота, и ничуть не сомневался, что изгонит нечистых из Рыдог.

Боромир быстро поправился и вертелся, как белка в колесе – весь в делах. Поэтому Пожарский, Славута и Омут-Молчун часто оставались предоставленными самим себе. Первое время к ним приставали с просьбами рассказать о походе, особенно ребятишки, но друзья отшучивались и отправляли всех к Тарусу.

Как-то вечером они сидели на ступенях крыльца перед теремом Боромира, прихлебывали пиво и глядели на закат. Закат был багровый, точно в Иллурии, и мысли невольно возвращались к пережитому. Белую фигуру, неслышно выскользнувшую из-за угла, заметили не сразу.

– Что пригорюнились, храбры? – прозвучал негромкий голос.

Пожарский вскинул голову – перед крыльцом стоял Базун, такой же, как видели его у Танкарского Оракула.

– Устали, не иначе?

– Базун! – воскликнул Славута. – Ты где пропадал? Мы уже давным-давно вернулись. И не порожними: все девять Книг добыли! Тарус от них ни на шаг не отходит…

– Знаю, – усмехнулся старец и, опираясь на посох, присел на нижнюю ступеньку. – Все знаю. Молодцы, ничего не скажешь. Вы еще сами не подозреваете, как изменится жизнь нашего края всего-то через лет пять-семь. Но – всему свой час. Мне нечего больше желать, вы исполнили предначертанное. Я и пришел потому, что больше мы никогда не увидимся. По крайней мере, вы не увидите нынешнего меня.

– Как так? – не понял Славута. Говорил в основном он, из Омута, как обычно, слова не вытянешь, а Пожарский последнее время ходил смутный и тоже чаще отмалчивался.

– Вы не задумывались – зачем я вам помогаю? – спросил Базун, погладив длинную бороду. – А?

– Ну… – протянул дрегович и вдруг сообразил, что сказать ему нечего. – Не знаем, – наконец с облегчением выдохнул он.

– То-то и оно, – ответил Базун и величаво поднялся. – Это дело давно минувших лет. Мудрые предрекли, что с возвращением в мир Девяти Книг вернется и старый Базун, но в новом обличье. Так что и от меня вам большое спасибо. Прощайте. Ваши имена войдут в легенды.

Старик в белом беззвучно зашел за угол. Когда Славута глянул туда, никого, конечно же, он не увидел.

– Слыхали? – вздохнул Славута чуть погодя. – В легенды, говорит…

– М-да! – только и оставалось протяжно вздохнуть Пожарскому. – Надо будет Тарусу поведать…

И он отхлебнул пива.

А еще через две недели на осенней ярмарке Пожарский встретил трех селян из Тялшина, из селения Пожар, где он обычно зимовал, если бывал не в походе. Собственно, потому его так и звали – Пожарский.

– Эй! Вишена! Пожарский! – окликнули его, и он, конечно же подошел. У ладной телеги грелись крепеньким Выр, Рудошан и третий селянин, имени которого Пожарский не помнил. Продавали они шкурки, потому как все трое промышляли охотой.

– Здорово, земляки, – улыбнулся Пожарский. – Только я теперь не Вишена, а Хокан.

– Как так? – несказанно удивились все трое.

– А, – махнул рукой Пожарский. – Больно долго рассказывать…

– Хильнешь с нами? Под оленину? – спросил Выр, показывая полупустой булькающий мех.

– Отчего же? – снова улыбнулся Пожарский и с удовольствием хильнул из чаши-долбленки. Питье согревало и было удивительно хорошо стоять тут, среди радостных людей и глядеть как молодежь, показывая удаль, карабкается на ярмарочный столб за поставой, и даже кое-кто постарше, желая тряхнуть стариной, сбрасывает куртку и лезет вверх под дружный хохот и шуточки окружающих.

– Зимовать придешь сей год? – расспрашивал Выр, который Пожарского знал лучше остальных.

– Думаю, – кивнул тот. – Куда ж мне? После ярмарки, наверное, и двину.

– А давай с нами? – предложил Выр. – В Черном сейчас неспокойно, особенно на болоте.

– Можно, – согласился Пожарский, подумав, что в Черном всегда было неспокойно. – Только я не один буду, со Славутой-дреговичем и Омутом-Молчуном.

– Ну и ладно, – обрадовался Выр, предвкушая долгие зимние вечера в теплой горнице и увлекательные рассказы о далеких странствиях под доброе пиво. – Тогда я наших предупрежу!

– Да! – вмешался вдруг Рудошан. – Вот за что еще хильнуть надобно: ты ж дядькой стал, Пожарский!

– Правда? – обрадовался тот. – Что, сестра родила? Кого?

– Парня! Богатырь, прямо…

Выр наполнил долбленку. Пожарский выпил.

– Эх, крепка, зараза! Как назвали-то?

– Назвали? Базуном… – ответил Выр и поднес к губам чашу.

Пожарский замер, словно громом пораженный. Он почувствовал, что должен немедленно поделиться услышанным хоть с кем-нибудь из друзей, потому что знал: таких совпадений не бывает.

Мимо как раз проходили Боромир с Тарусом в окружении нескольких дружинников, и Пожарский громко окликнул их.

На Андогу опускалась осень, пора сна, но ведь пройдет совсем немного времени, и придет весна, пора перемен.

Базун сказал – больших перемен.

ЭПИЛОГ

Тень вернулась за ларцом в разгар трескучих февральских морозов. Над Андогой вились дымки из печных труб. Ночь простерла звездные крылья, серебрился снег, как рыбья чешуя. Селение спало, лишь в большой гридне боромирова терема одиноко светила лучина. Тарус-чародей читал одну из девяти Книг. Точнее, копию, настоящие Книги лежали в ларце, а ларец – в тайнике, здесь же, в гридне.

Волна тревоги уколола в сердце, Тарус вскочил, чувствуя, как нечто чужое и страшное приближается. Откуда? Снизу! Из-под земли!

Тень вынырнула посреди гридны, у стола, но Тарус уже стоял у двери. Алый взор оглушил его, но заклятье Красного Камня провело непреодолимую черту между ним и Тенью.

– Что? – тихо сказал Тарус. – Не нравится? Я хорошо изучил Книги, не сомневайся.

«Живой… Пусть… Мое…»

Тень выдохнула ледяную пургу, царапнувшую все естество Таруса, покружила по гридне, замерев у тайника, и канула под землю, откуда явилась. Вскоре отступил и холод, сжимавший сердце чародея.

Сглотнув, Тарус попытался расслабиться. Пока не получалось, мышцы были тверды, как камень. Он выглянул в сени: на полу валялся хозяйский кот. Именно валялся, а не лежал. Чародей хотел дотронуться до него, но не успел: полосатое тельце осело горкой мелкой пыли.

Постояв с минуту, Тарус вернулся в гридну и проверил тайник. Так и есть, ларец с Книгами исчез. И у жителей Андоги остались лишь копии. Но разве есть разница, если ищешь знания?

Еле заметная улыбка тронула губы чародея. Тень вернулась за своим ларцом. А значит, в Книгах написана правда.

Тарус неторопливо сел за стол и перевернул желтоватую страницу.