Эммануэль. Римские каникулы Арсан Эммануэль

IX

Утренняя заря бледно освещает гравий, а трава покрыта драгоценными алмазами росы, сверкающими посреди испарений, поднимающихся от влажной земли. Они двигаются осторожно, чтобы не быть замеченными часовым. Фонтан по-прежнему извергает свой серебряный поток. Жаворонок издает радостный крик, черный дрозд отвечает ему.

Им нет необходимости проходить через опасные коридоры и ризницы. Миновав небольшую железную дверь, они оказываются под крытой галереей, опоясывающей здание. Еще несколько шагов, и открывается еще одна дверь. Теперь видна римская мостовая.

– Прощайте, – шепчет священник.

Он касается поцелуем губ двух женщин, закрывает дверь и исчезает. Белый автомобиль, единственный на площади, ждет их. Созерцая величественное здание, которое она только что унизила в самых его потаенных покоях, Эммануэль не может сдержать дрожь: это обращенная в прошлое острая тоска.

Машина на миг остановилась у ворот, и Сильвана выходит, чтобы открыть их. И тут Клаудио быстро говорит:

– Я прошу тебя, оставь ее со мной. Если хочешь, ты можешь увидеться с нами. Я отвезу ее в комнату с зеркалами. Там есть секретный коридор… Я покажу его тебе, но оставь ее со мной, по крайней мере на эту ночь.

– Уже день, – отвечает Эммануэль, – но я оставляю ее тебе, если ты не станешь затемнять комнату.

Эммануэль прислоняется к стене, стараясь не шуметь. Она поворачивает голову, и глаза ее непроизвольно закрываются, хотя открывающееся зрелище очень гармонично: за матовым стеклом тела любовников переплелись и содрогаются в последних спазмах наслаждения. Она видела, как они раздевались и приближались друг к другу с неким даже страхом. Потом Сильвана отдалась так целомудренно, и они стали обмениваться такими чистыми поцелуями, а Клаудио овладел ею в такой простой, в такой деликатной манере, что они выглядели как молодая пара, переживающая свою первую брачную ночь. Эммануэль яростно мастурбировала, и нахлынувший оргазм лишил ее последних сил. И вот она ощупью движется вдоль стены, ведущей к двери, скрытой за шкафом, чтобы добраться до своей комнаты. Она помнит рекомендации Клаудио:

– Когда ты войдешь, поверни направо, отсчитай десять шагов, найди противоположную стену и отодвинь панель: там есть ручка. Там все хорошо отлажено, не шуми. А чтобы выйти, поверни налево и снова отсчитай десять шагов. Чтобы быть увереннее, лучше касаться рукой стены. Ты поняла?

О да! Так хорошо поняла, что, находясь в кромешной темноте, она не считает свои шаги и не может вспомнить, должна ли она проводить правой рукой по левой стене или наоборот. Она отсчитывает десять шагов, исследует стену, ищет ручку, чтобы поскорее вернуться в комнату, где она могла бы поспать. Ничего. Стена однородная, холодная, безразличная.

Она продолжает свой путь вслепую, а в это время мигрень прилежно колотит в ее череп, она пересчитывает свои шаги, трогает пальцами противоположную стену. Теперь она уже, наверное, сделала двенадцать, если не больше, шагов. Возвращаясь, она опирается на другую стену, но вскоре натыкается на угол. Неужели она с самого начала выбрала неправильное направление? Ее голова болит, подземельный холод проникает через разорванную одежду. В панике она начинает думать, что, может быть, этот коридор идет вокруг виллы в виде бесконечного лабиринта, и она рискует умереть от голода и холода, и никто никогда не услышит, как она плачет. Но она заверяет сама себя: Клаудио знает, что она находится в тайном коридоре. Ей нужно лишь набраться терпения, не слишком удаляясь, подождать, что, проснувшись, любовники пойдут искать ее. Если только… Если они не решили оставить ее тут, чтобы устранить, повинуясь какому-то таинственному приказу? Если только все это не было так и задумано? О нет, это невозможно! Именно она согласилась за ними наблюдать… Но, без сомнения, они были уверены, она согласится. Она пытается бороться с головной болью, сжимая виски. Теперь она может различить смутный контур угла стены. Ее глаза постепенно привыкают к темноте.

Эммануэль принимает мудрое решение вернуться на несколько шагов назад и попытаться найти противоположную стену. Она отступает, поворачивает направо, вытягивает вперед руки и встречает лишь пустоту. Еще один шаг. Все равно пустота. Силы оставляют ее: она падает в обморок прямо на пол.

Один час прошел, или один день, или только одна минута – Эммануэль не знает. Она поднимается на локти, вся разбитая. Ее усталые глаза замечают свечение, возникающее из темноты. Эммануэль хочет бежать навстречу этой надежде, но она не смеет встать. Она ползет в этом направлении – потому что свет идет снизу – с осторожностью, словно боясь, что от поспешного жеста свечение исчезнет. Она чувствует, что пол неровный, и ее охватывает радость, когда ее пальцы встречают вертикальное препятствие. Это ступенька, и она преодолевает ее по-прежнему ползком. Она могла бы встать, но предпочитает продолжать свой путь именно так. Теперь в голове у нее прояснилось, и силы вернулись к ней. Она различает некоторые неровности поверхности – там, где падает свет. Эта поверхность состоит из булыжников, вкопанных во влажную землю. Таким образом, эта расселина выходит в парк или на дорогу, а не на внутреннюю часть виллы. Открытие окрыляет ее: она все-таки сумела выйти к назначенному месту. Ее руки касаются деревянной двери, она ищет замок, но не может его найти. Нет также и защелки, но зато есть железный прут, который проходит в продольном направлении, и оба его конца закреплены в стене. И вот она уже стоит.

Эммануэль с облегчением отмечает, что свет, который помог ей выбраться, достаточно освещает подземелье за ней, чтобы она могла его рассмотреть. Наконец, она видит потолок, поддерживаемый высокими балками, гладкие стены, и в одном углу – кучу устрашающих инструментов, напоминающих орудия для пыток. На полу она замечает прямоугольный предмет, который напоминает ей большую коробку. Она инстинктивно тянет его к свету, погружая в него руку.

Эммануэль едва сдерживает крик: предмет, который она подняла, это не что иное, как голова одной из танцовщиц, а коробка полна головами и руками, выполненными из слоновой кости. Но там нет ни одного тела. «Невозможно, – шепчет Эммануэль. – Зачем? Кому это нужно?»

Шум шагов, ослепительно-яркий свет мощного фонарика, ее имя, выкрикнутое тревожным голосом, эхо которого отражается через все подземелье:

– Эммануэль, Эммануэль…

Она находит в себе силы крикнуть:

– Я здесь… Помогите!

Во второй половине дня нежный золотистый свет солнца заполняет собой весь парк. Сидя перед Сильваной, Эммануэль перечитывает короткое письмо Жана:

Эммануэль, возлюбленная моя!

Я знаю, что с тобой все в порядке и что ты показала себя очень смелой. Я люблю тебя. Ты нашла, как мне сказали, добрых друзей, и я жалею, что не знаю их. Я люблю тебя. Я хотел бы, чтобы наша разлука поскорее закончилась, но мне мешают определенные трудности. Твоя хозяйка должна проинформировать тебя. Прости меня за сухую жесткость этих строк. Я люблю тебя.

Жан.

Под его подписью стоит лихорадочная, почти неразборчивая приписка Марианны на английском языке: Я тебя ненавижу. Возвращайся.

Эммануэль передает письмо Сильване. А та спрашивает, беря его в руки:

– Она ревнует?

– Марианна? Очень сильно.

– А я больше не буду. Ты исцелила меня. Если у нас будет дочь, мы назовем ее твоим именем.

Эммануэль ошеломлена.

– Как вы объявите об этом – в вашем окружении, в вашей среде?

– Мы можем все изменить. Можно уехать из Рима как брат и сестра, а приехать в Бангкок уже как пара.

– В Бангкок! А я? Когда я вернусь туда?

– Скоро. Но перед этим тебе следует совершить другое путешествие. Ты уезжаешь послезавтра. Я пока не могу тебе сказать, ни в каком направлении, ни каким транспортом: пока еще слишком рано. Но ты поедешь не под своим именем. Завтра тебе дадут сиамский паспорт. Ты станешь женой дипломата, который будет ждать тебя при приземлении. Ничего не бойся.

– И в чем заключается моя миссия?

– Считается, что будет лучше, если ты узнаешь об этом только в последний момент. Не обижайся на меня… Кроме того, я думаю, что это дело должно быть закончено к твоему возвращению.

Слуга приносит поднос с холодными напитками различных цветов, а также фрукты и выпечку. Он ставит его на маленький столик.

– Где Клаудио?

– Ушел. Он вернется после твоего ухода. Мы будем сопровождать тебя до Неаполя.

– Разве мы официально не в ссоре?

– Теперь нет. Твое исчезновение изменило наши планы. Сегодня утром ты должна была давать интервью прессе и двум телеканалам. Но тебя не могли найти: я вынуждена была оправдать это недомоганием. Таким образом, нам теперь не нужно изображать конфликт.

– Почему Клаудио украл танцовщиц?

– Это было запланировано.

– Почему они так жутко искалечены?

– Он просто отбросил то, что уже не нужно. Трудно же перевозить такое количество фальшивых IBM-плат, «сделанных в Силиконовой долине»…

– Они прибыли из Бангкока, не так ли?

– Конечно. Представь себе все эти сложности с упаковкой, со слоновой костью, с костюмами… Вес поставки должен быть чистым, знаешь ли.

Эммануэль отказывается понимать. Она смотрит на Сильвану, спокойно пьющую апельсиновый сок. Целый склад поддельных деталей!

– Танцовщицы, конечно же, были лишь копиями. История с аукционом? Придумана до мелочей! Принцесса Рам-Шар любезно выполнила просьбу своего правительства: танцовщицы, выставленные в художественной галерее, были подлинными, но в аэропорт прибыли уже копии.

– То есть я провезла контрафактную продукцию через три континента! Это абсурд… Жан впутал меня в это незаконное дело, где я рисковала своей свободой! И при этом он даже не удосужился ни о чем мне рассказать!

– Он был лишь посредником. Как и я, как и Клаудио. Это не просто жалкая контрабанда, это нечто гораздо более серьезное. Возможно, политическая акция, потому что атташе по культуре посольства в Бангкоке лично занимался этим делом.

Эммануэль вдруг вспоминает… Маленький дипломат, который в аэропорту приветствовал ее от имени своего народа, который предложил свои услуги и все, что в его власти…

– Это безумие! – восклицает она со скукой в голосе. – Я чувствую себя совершенно разбитой.

– А я – еще больше, чем ты… В один прекрасный день Клаудио попросил меня участвовать в этой операции. Наверное, все это потому, что у меня есть факс и ему был нужен надежный человек.

– Но почему Жан, не нуждающийся в деньгах, дал себя втянуть в эту историю?

– Это дело на миллиарды лир, Эммануэль. Кроме того, Клаудио не заработал тут ни гроша, и Бруно тоже.

– Он тоже связан с этим делом? А почему не папа Иоанн Павел II собственной персоной?

Сильвана смеется.

– Не будем преувеличивать. Более того, наш понтифик и так уже достаточно замешан в событиях в Восточной Европе!

– И куда же Клаудио перенес разбитых танцовщиц?

– Догадайся… В то же место и тем же путем, как и у нас сегодня утром. Но только в противоположном направлении.

– Невероятно, чтобы деятели Ватикана занимались хранением краденого! Или это чье-то частное дело, скрытое за неприкосновенностью Папской области?

– Моя дорогая, я знаю об этом не больше, чем ты.

Эммануэль с тревогой смотрит на Сильвану:

– А что теперь будет?

– Я не знаю. Моя миссия закончится, как только ты окажешься за пределами наших границ.

Но Эммануэль полна решимости реконструировать по кусочкам всю эту мозаику.

– Я не понимаю… Клаудио работает на Бруно, ты – на Клаудио, и хотя это и выглядит абсурдом, но все держится на связи между вами. А вот Жан… Ты контактировала с ним по факсу, не будучи с ним знакома?

– Да.

– Бруно, Клаудио и ты – вы участвуете в этом не за деньги. Ты, конечно, делаешь это по любви. А Клаудио?

– По дружбе.

– Бруно?

– По служебным обстоятельствам.

– А Жан?

– Понятия не имею. Во всяком случае, для него это имеет жизненно важное значение: в деле задействовано самое дорогое для него.

– А человек из посольства?

– Он, возможно, и держит в руках ключ к разгадке.

– Тогда я нанесу ему визит, – принимает решение Эммануэль.

Она встает. Солнце опускается, пронизывая тающими лучами стволы сосен.

Ее приняли с почестями и мерами предосторожности. Когда они остались одни, маленький дипломат закрыл дверь и отключил телефон. И вот он сидит в кресле напротив Эммануэль, колени его соединены, и он как будто старается дотянуться до пола пальцами ног.

– Я откликнулась на ваше приглашение, – недоуменно произносит Эммануэль.

Это первый случай, когда, закрыв дверь на ключ, мужчина ведет себя таким образом вместо того, чтобы сжать ее в своих объятиях.

– Я полностью в вашем распоряжении, – повторяет он.

– Известна ли вам цель моего путешествия?

Маленький дипломат делает знак: что это – молчаливое согласие или призыв к осторожности? «Наверное, в пепельницы вмонтированы микрофоны», – думает Эммануэль.

– Хорошо! – констатирует она. – Так как ни один из моих друзей не смог или не захотел объяснить мне цель моей миссии, я отказываюсь ее продолжать. Конечно, если мне не сообщат в деталях, в чем состоит моя истинная роль в этом деле.

Маленький дипломат смотрит на потолок. Прямо над головой Эммануэль висит большая люстра, украшенная бронзой. Молодая женщина понимает, что микрофон на самом деле скрыт именно там, и делает понимающий жест.

– Мадам, – отвечает маленький дипломат, – я не понимаю ваших вопросов. Разговаривая с вами по телефону, я подумал, что речь пойдет о визе в паспорте, которую нужно срочно продлить: красивая женщина может позволить себе некоторое пренебрежение ко всем этим бюрократическим штучкам. Но вы говорите о миссии, о деле… Вам было бы лучше обратиться непосредственно к нашему послу.

Произнеся последнюю фразу, маленький дипломат решительно отвергает ее кивком головы. Он улыбается во весь рот, сверкая белоснежными зубами и ожидая ответа Эммануэль.

– Ладно, – говорит молодая женщина, как умелая актриса, – я свяжусь с ним. Что же касается моего паспорта, то он и в самом деле нуждается в некоторых корректировках. Но я так небрежна… я забыла взять его с собой.

– Вы можете отправить его мне завтра утром.

Он встает и строчит несколько слов на листке бумаги. Эммануэль понимает, что она должна заполнить тишину хоть какой-то фразой.

– Я принесу его сама. Кто знает? Возможно, я, наконец, вспомню, куда я его положила!

Они вместе направляются к двери. Пожимая ей руку, дипломат передает свою записку Эммануэль. На пороге он низко ей кланяется.

– Мое почтение, дорогая мадам. С удовольствием встречусь с вами снова.

22 часа

7571108

Эммануэль, глядя на настенные часы, набирает эти цифры на клавиатуре телефона-автомата в переполненном баре. Дипломат отвечает ей.

– Где вы находитесь?

– В кафе, что недалеко от площади Навона.

– Возьмите такси. Пусть вас доставят на виллу вашей подруги. Скажите водителю, чтобы он въехал в парк, а потом пусть он выедет обратно, но вы не выходите из машины. Наклонитесь, чтобы вас не было видно. Затем возьмите направление на Санта-Мария-ин-Трастевере. Миновав эту площадь, остановитесь в переулке дель-Чедро, слева от небольшого ресторанчика. Потом поднимитесь на третий этаж.

Эммануэль вешает трубку, заранее забавляясь в преддверии этого маршрута, который надлежит совершить инкогнито, что вполне подходит для настоящего триллера.

Лестничная клетка погружена во тьму. Эммануэль удается различить дверь, и она стучит в нее. Светящийся глазок открывается в массиве двери, засов отодвигается изнутри.

– Добро пожаловать, мадам.

Маленький дипломат одет в вышитое шелковое кимоно. Помещение просторное, но потолок в нем низкий. Небольшое окно закрыто и занавешено.

Сердце Эммануэль сжимается, и ей кажется, что она вновь оказалась в доме в Бангкоке. Бамбуковая мебель, стены, украшенные картинами на шелке, в углу – большой индонезийский деревянный сундук. Она также замечает фигуры из нефрита и с резьбой по дереву, вероятно приобретенные в магазинчиках на Раффлз-плейс[20] и Орчард-роуд[21]. Вторая дверь ведет в другие комнаты квартиры, но эта, конечно же, предназначается для гостей. Эммануэль хочет присесть, но кресел нет: она вынуждена расположиться на одной из подушек, разбросанных по полу. Не дожидаясь, когда ей предложат, она снимает пиджак, который сковывает ее движения, и туфли на высоких каблуках. Затем она садится, подогнув колени. Юбка задирается до самых бедер, но ее это мало заботит. Что касается хозяина, то он слегка кланяется, а потом садится напротив нее, скрестив ноги. В этом величественном положении он кажется уже не таким маленьким, не таким хрупким. Он доброжелательно улыбается Эммануэль.

– Простите меня за то, что мне пришлось прибегнуть к такому методу, чтобы свободно поговорить с вами… Но я не мог подвергаться риску придать огласке такие факты.

– Я умею хранить секреты.

– Если бы я не был в этом уверен, вас бы здесь не было… И даже в Италии вас не было бы. Хотите чего-нибудь выпить?

Молодой человек трижды хлопает в ладоши. Через несколько секунд дверь открывается, и появляется стройное создание, обернутое в кимоно нежного персикового цвета. Это китаянка, которой на вид не больше тринадцати лет. Ее руки столь миниатюрны, столь полупрозрачны, что напоминают руки танцовщиц из слоновой кости. Ее улыбка отмечена благодатью послушания.

– Алкоголь? Чай? Саке?

– Алкоголь. Итальянское вино, если у вас есть. Фраскати, сладкое, как эта малышка. Как ее зовут?

– Сухэ.

Дипломат отдает распоряжение, и девушка исчезает, присев в реверансе.

– Я бы предпочла поговорить о цели нашей встречи до ее возвращения, – начинает Эммануэль.

– Мы можем говорить и при ней. Сухэ не понимает ни по-французски, ни по-итальянски.

– Неважно, – довольно резко обрывает его Эммануэль. – Я хочу понять: сколько ей лет? Ее красота потрясла меня.

– Восемнадцать. Я знаю, все этому удивляются. Но не является ли это общей привилегией очаровательных девушек с Востока?

– Я отвлеклась, – говорит Эммануэль, успокоившись. – Вы знаете причину моего визита: я хочу понять, почему я, без моего ведома, принимаю участие в этой незаконной операции. Я также хочу знать ваши дальнейшие планы в отношении меня.

– Вы требуете слишком многого.

Эммануэль выпрямляется: ее ноги теперь полностью открыты, но это не имеет большого значения. Она будет предлагать свое тело в обмен на откровения, и одна эта мысль безумно ее возбуждает.

– Назначьте цену.

– Она слишком высока, чтобы вы ее приняли.

– Все зависит от партнера.

В этот момент дверь вновь бесшумно открывается. Сухэ входит с подносом, на котором стоят две бутылки и четыре стакана, несколько плошек, наполненных сладостями, приготовленными на основе миндаля и зеленого винограда, политого медом.

– Прекрасно. Мы будем действовать следующим образом: вы задаете мне вопрос, а я, в зависимости от значимости моего ответа, буду запрашивать пропорциональную компенсацию.

Перед тем как задать первый вопрос, Эммануэль допивает содержимое своего стакана. Дипломат едва прикасается губами к краю своего. Эммануэль вспоминает: когда восточный человек пьет лишь один глоток вина или ликера, виноград которого не рос на его родной земле, он теряет свою проницательность, его чувства темнеют, а чувственность сменяется скотством, ребяческой эйфорией или, что еще хуже, тяжелым сном. Но он не настаивает. Что же касается Эммануэль, то она чувствует себя тяжелой и зрелой, как гроздь, готовая для сбора урожая. Но она не хочет уступать этому опьянению, не получив информацию.

– Ваше имя? – спрашивает она для начала.

– Поцелуй.

Эммануэль приближает к нему лицо и прикрывает глаза, наблюдая сквозь ресницы за реакцией девушки, которая уже встала на колени, словно предлагая себя, и не сводит со своего хозяина взгляда. Дипломат наклоняется к Эммануэль, касаясь ее рта. Эммануэль замечает резкий блеск в зрачках Сухэ. «Мне нужно быть начеку, чтобы не оказаться одураченной», – думает она.

– Бихар Диу, – с поклоном представляется молодой человек.

Эммануэль пытается задать следующий вопрос, и после некоторых колебаний произносит:

– Кто купил танцовщиц?

– Мадам, – отвечает вопросом на вопрос восточный человек, оживленно глядя на нее, – вы хотите заплатить за уже известный вам ответ?

– Да. Я хочу получить подтверждение.

– Тогда – раздевайтесь.

Эммануэль начинает нервно расстегивать застежку своей юбки. Затем, гармоничным жестом, не вставая, а, напротив, – расположившись на подушках, она стаскивает с себя всю одежду, как будто высвобождаясь из кокона, и вот она уже полностью обнаженная. Она небрежно отбрасывает одежду назад, в темный угол комнаты. Освещенная лунным сиянием, Эммануэль выглядит цветком с черными жемчужными вставками в виде полового органа и волос.

Она продолжает наблюдать за реакцией Сухэ, которая должна последовать за реакцией дипломата. В лунном свете комнаты ей кажется, что она видит, что лицо малышки покраснело, но та сидит, не шелохнувшись, даже не вздрагивает. А Бихар выглядит вполне серьезным, он словно стремится взять себя в руки. Эммануэль чувствует, как в нее вторгается изысканное искушение коварства.

«А если я больше ничего у него не спрошу? Если я подожду, чтобы он сам, охваченный желанием, стал умолять меня, предлагая мне информацию? Изменить правила игры – какое же это наслаждение…»

Странный голос Бихара, ледяной и одновременно горячий, опережает ее:

– Вы больше ни о чем не хотите меня спросить?

– Вполне вероятно. Но я предпочитаю передать ход вам, если у вас сохранился ко мне интерес.

– Очень хорошо, – с трудом выдавливает из себя дипломат.

Он ползет на коленях к Эммануэль, которая продолжает лежать. Все в ней выдает желание, молодость, любовь.

– Я хотел бы прикоснуться моими нечистыми пальцами к цветку, который едва расцвел на белом холме вашей груди, как если бы они были разведчиками загадочной правительницы, ожидающей их у себя во дворце…

Эммануэль несколько поражена. «Ему не хватает простоты, – думает она, – даже долгие годы жизни в Европе не смогли изменить его чересчур цветистый язык…» Тем не менее голос молодого человека настолько музыкален, что она чувствует себя готовой предложить ему свою грудь. Она уже чувствует под его тревожным взглядом, – но не под взглядом Сухэ, – как увлажнились и набухли стенки ее влагалища. Тем не менее она сопротивляется. Впервые какой-то иной интерес перевешивает в ней возможность получения удовольствия.

– За сколько на самом деле были приобретены танцовщицы?

– За три миллиона триста пятьдесят тысяч долларов.

Эммануэль ошеломлена. Цифра кажется ей непомерной. Он горит желанием задать новый вопрос. Но она должна заранее знать его цену, прежде чем платить.

Бихар направляется к ней, легким движением отбрасывает в стороны полы своего кимоно и невыносимо медленно тянется руками к груди Эммануэль. Дипломат касается грудей, затем прикладывается к ним губами. Прежде чем он достигает сосков, его взгляд встречается со взглядом молодой женщины: в глазах Бихара тревога и желание, от этого Эммануэль почти больно. Жесткие и тонкие губы восточного человека надавливают на сосок ее правой груди, зажимая его, словно между двумя створками раковины: Эммануэль чувствует кончик его острого, как дротик, языка. Невыразимое ощущение. Она выгибается, вскрикнув, и ее члены расслабляются.

– Как же хорошо! – вздыхает она.

Молодой китаец отстраняется на миг, отдает короткое распоряжение «статуэтке» из золотистого нефрита, та тут же оживает, скользит к Эммануэль, с нерешительностью новичка берет ее другую грудь и приближает к ней свой рот, не отрывая при этом глаз от своего хозяина.

– Я кончаю… – стонет Эммануэль, едва к ней прикасается гибкий язык малышки.

Под этими двойными ласками ее грудь напрягается, живот дрожит, словно пробитый электрическим током. Когда, наконец, оргазм утихает, ее как будто обволакивает туман; Эммануэль трудно открыть веки. Мелодичный голос Бихара продолжает:

– Я хотел бы, чтобы мой меч, который до этого знал лишь сражения, ударил бы в дверь из черного дерева, что закрывает царство кораллов, чтобы оно, очистившись, излило свой нектар.